Убирай в своём доме, иначе придётся самому из него убраться.
Мальчиша-Кибальчиша непременно звали Ваня, а Кибальчиш - просто прозвище такое. И была у Вани-Кибальчиша своя тайна, которую он твердил про себя каждое утро, когда шёл в школу: "Ещё один денёчек простою и ночь продержусь, и останется совсем немножко до летних каникул". А тут вдруг за ужином родители опять затеяли разговор, что пора бы деда взять в город, тяжело ему уже деревенское хозяйство вести. Ваня чуть сосиской не подавился и, по-быстрому дожевав, ушёл в свою комнатушку. И там, поразмыслив, решил, что повода переживать всё же нет, поскольку дед всё равно не согласится. Ну, положим, с коровой ему всё же придётся расстаться, хлопотное это дело, да и сам дед на это уже не раз намекал, но из деревни он ни за что не уедет, это точно. Не будет дед сидеть в этом скворечнике, он простор любит. И, прикрыв глаза, Ваня представил раннее утро в дедовом доме.
Спал Ваня в горнице и сквозь утреннюю дрёму слышал, как скрипел засов и дед, охая и звеня рукомойником, умывался во дворе, а потом шёл в коровник, повторяя всегда одно и то же: "Эх, кабальный, как опальный". Это он про бабушку Агашу так вспоминал. Он с ней разговаривал, будто она вовсе и не померла, а просто не показывается Ване по какой-то причине, а вот от деда никак не может скрыться. "Эх, Агаша, овсяная каша, ведь бабское дело на меня надела",- жаловался дед. И чудилась Ване, как сухонькая бабушка Агаша сидит себе на дворном крыльце в белом платочке с синей каёмочкой, как на фотографии, что висит на перегородке, и строго так на деда смотрит, мол, и корову-то подоить тебе лень. "Да не лень мне, не лень, - оправдывался дед,- а, говорю, бабское это дело под коровой-то сидеть. Да стой ты, окаянная! - хлопал он Нюрку.- Ведро свалишь. Все вы бабы на один лад: баба пляшет, а дед плачет". И под дзиньканье молочных струек Ваня засыпал.
"Вот засну сейчас,- подумал Ваня, - и останется всего 18 дней до каникул! А деду со мной легче будет, я ему снова помогать буду". И вспомнилось, как дед приучил Ваню к работе по дому. Мама не смогла, а вот дед играючи с этим справился. Раньше Ваня и не думал, как много в доме дел. А тут у деда каша пригорела. "Эх, старый дурак, кастрюлю изгадил да всю избу провонял",- сокрушался дед, открывая окно. Ваня уже готовился есть и сидел за столом, поигрывая ложкой.
-Ну, что, внучок, без каши нынче Доможирушка нас оставил, - сокрушённо развёл руками дед.
-Чего?- не понял Ваня.- Куда жир поставил?
-Какой такой жир,- махнул на него полотенцем дед,- я про домового Доможирушку говорю. Видно, осерчал он на нас, работаем плохо, вот кашу и не уберёг.
-Да ладно тебе, дед, с утра сказки сказывать, ты во двор сколько раз бегал, вот каша и подгорела.
-Сказки, сказки,- повёл дед носом,- вонища кругом, будто Горыныч в трубу чихнул. Так и придётся яичницей потчеваться.
И, кое-как проветрив избу, дед стал жарить яичницу.
За столом, тыча вилкой в сковороду, дед вздохнул:
-Вот оно как стало-то, некому теперь за домом присмотреть, коли домовой от нас отвернулся.
-Ну тебя,- не выдержал Ваня,- выдумываешь ты всё. Кто твоего домового видел?
-А ты не серчай, остынь малость,- подлил дед Ване молока,- твоя правда, Доможирушка не всем показывается, зато услышать его можно. Вот как ты из города приехал, сверчок за печкой стрекотал?
-Ну, вроде, - согласился Ваня.
-А теперь-то умолк!- поднял палец дед.- И не сверчок это вовсе.
- А кто же? Кот что ли за печкой на усах тренькал?
-Не с той ты ноги нонче встал,- обиделся дед и, поднявшись из-за стола, пошёл чистить кастрюлю.
-Ну, ладно тебе,- обнял Ваня деда,- не пойму я просто, почему ты про водяного, домового знаешь и даже лешего видел, а вот я про них ничего не знаю, они мне не показываются.
Дед отложил кастрюлю и внимательно поглядел на Ваню.
-А ты сам кто такой есть? Коренной житель али пришлый кашеед? Какой резон невидимому народу смотрины перед перекати-полем устраивать? Да они не каждому и коренному-то покажутся. Не мы их выбираем, а они нас. А коли человек ни знать, ни слышать ничего не хочет, так накой он им сдался? Вот ты, к примеру, так про сверчка ничего и не понял?
-А чего тут понимать-то?- насупился Ваня.- Ускакал, поди, на улицу твой сверчок, вот и не трещит.
- Эх ты, учёный, в ступе корявой толчёный, глаза, как плошки, да не видят ни крошки,- покачал дед головой,- а того не знаешь, что сверчок только зимой поёт, а летом его в доме нет. Вот я и кумекаю, что не сверчок то был, а Доможирушка. Может, предупреждал о чём, а, может, сетовал, что не всё у нас в доме ладно.
-И чего же у нас неладно?
-А сам погляди, может, чего и заметишь.
-Ну, вот кастрюля грязная,- кивнул Ваня на стол.
-Ага,- согласился дед,- а ещё полы мусорные, кровать не заправлена, рубахи не стираны, ой, много чего неладно. Домок-то вести - не вожжами трясти, а надо концы с концами свести.
-Ясно,- вздохнул Ваня, - а веник где?
Вот и повелось: дед во дворе да с пчёлами управляется, а Ваня за домашние дела в ответе. Да так настрополился, что и щи варить выучился. Дед похваливал да за обе щёки уплетал: "Наваристые щи, хоть кнутом хлещи! Что-то ложка узка, таскает по три куска, надо развести, чтоб таскала по шести". А потом и подмигнёт: "Слышь, Ванятка, а сверчок-то, видно, скоро засверчит".