Начало http://www.proza.ru/2014/12/22/1946
В столовой было более-менее свободно, нормальные люди уже, видно, пообедали. Под потолком вертелись два пропеллера. От острого кухонного запаха Малеева слегка затошнило. Он взял поднос и стал за щуплым пожилым мужчиной, на котором клетчатая тенниска висела, как на вешалке. Поднос был липкий, и Малеев поспешил положить его на металлические реечки линии самообслуживания. Мужчина, нацепив очки, изучал меню, отпечатанное на машинке и вставленное в рамку, а дебелая девица в белом халате, стоявшая на раздаче, презрительно смотрела на запутавшегося в двух блюдах посетителя: будто перед ним не меню, а детектив. В ожидании, пока очкарик наслаждался ведомственной литературой, девица даже раза два заговорщицки улыбнулась Малееву - извини, дескать, за задержку, я тут не виновата.
- А почему у вас порция рассольника стоит 47 копеек, а полпорции 38 копеек? - спросил, снимая очки, мужчина.
Девица шумно вздохнула.
- Вы берете наконец или нет? - сказала она, теряя терпение.
- А я хочу услышать вразумительный ответ.
- 47 же на два не делится, - сказал Малеев, стараясь разрядить обстановку. Ему было немного жаль этого мужика, не понимающего элементарных вещей - столовой нужен план! Нам с тобой он не нужен, что ли? Каждый выполняет план.
Но мужчина посмотрел на "адвоката" так, что Малеев почувствовал себя обвиненным в предательстве. А Малеев никогда ещё никого не предавал. Предателей он вешал бы собственноручно. Отношения с женщинами не в счет: там сложные правила и неизвестно, кто кого предает - игра.
Девица всё-таки посчитала своим долгом объяснить наивному человеку элементарные вещи:
- Что тут непонятного? Мясо-то кладется что на порцию, что на полпорции.
Мужчина уже расплачивался с девушкой на кассе и не желел слушать никаких объяснений. И девица объясняла это как бы Малееву. Она была толстая, нахальная, лет тридцати. Малеев на неё не смотрел, ему было неудобно перед мужиком.
Расплатившись, мужик всё же не выдержал:
- А кто вас просит класть на порцию? Я же прошу полпорции. И это не мясо, а сало.
- Что дают, то и ложим.
Мужик побледнел и пошел, пошатываясь, за столик, а Малеев подумал, что с таким обостренным чувством справедливости этот человек долго не протянет.
- А что, полпорции вы не можете дать? - посмотрел Малеев на девицу.
- Мы и даем полпорции. - Она ещё по инерции улыбалась, считая его своим союзником.
- Но вы же кладете в тарелку два кусочка этого мяса или сала - положите один, раз это полпорции.
Лицо девицы стало каменным.
- Калькуляцию составляю не я.
В этой столовой Малеев был впервые. Но с тем, что в общепите о половине целого числа имеют собственное представление, был знаком давно. Причем, половина так стремительно приближалась к целому, что у них в бригаде возник спор: а может ли полсупа стоить дороже, чем целый суп? Электросварщик Славка Столбов, окончивший физтех, сказал, что это невозможно. Цена целого супа - это такой же предел, как скорость света в природе, и цена полсупа способна к цене супа только приблизиться, но никак не превзойти. Судя по всему, работники столовой это тоже понимали. Но Малееву было неудобно перед мужиком, и он сказал:
- Я попрошу книгу жалоб. И предложений.
Девица улыбнулась, демонстрируя, что понимает юмор, но Малеев повторил:
- Я прошу дать мне книгу жалоб и предложений.
Молоденька кассирша, лязгнув машинкой, положила на поднос чек и с интересом смотрела на него. Малеев, устав от её взгляда, подмигнул ей, и она опустила глаза и покраснела. Видно, вчерашняя школьница, ещё не понимавшая, чью же ей держать сторону - посетителя или родного коллектива: десять лет ей вдалбливали, что это одно и то же. Малеев вспомнил, как единственный раз в жизни им дали в их столовой настоящий чай. Оказалось - приняли новенькую, и она заварила, как дома. Видно, досталось потом девчонке, больше такого чая они не пили.
Мужик сидел за столиком один.
- Можно?
- Да-да, конечно, - дружелюбно сказал он и улыбнулся. - Думаете, дадут?
- А куда они денутся?
- Ну-ну...- Мужик мелко и беззвучно засмеялся, обнажая белые зубы. Сейчас он не казался таким худым, у него было тонкое интеллигентное лицо и грустные глаза; он смеялся, а глаза оставались грустными. Пышные с густой проседью волосы ещё больше мельчили черты его лица.
Малеев отнес пустой поднос, потом вернулся и сел за стол, елозя о чек ликие пальцы. Посмотрел, куда бы бросить чек, некуда, положил на стол.
- Никуда они не денутся,- повторил он. - Даже салфеток нет.
- Тут никогда нет.
- А почему салфеток нет? - громко спросил Малеев, оглянувшись в сторону раздачи. Ему не ответили, а немногочисленные посетители посмотрели в его сторону и заулыбались.
Мужик тоже повеселел, у него даже морщины на лбу разгладились, и он поглядывал на Малеева с улыбкой и тем выражением, с каким смотрят на теленка, решившего забодать трактор.
Ничего, подумал Малеев. Он был рад, что перед этим мужиком он больше не предатель, и снова ощутил жуткий голод. Рассольник был если не лучше, то и не хуже, чем в других столовых, так что зря этот мужик возникает. Но не в этом дело. Не надо считать Малеева теленком, книгу жалоб он выцарапает. Конечно, это ничего не изменит, а иначе каждый дурак писал бы в эту книгу свои предложения, но тут дело принципа.
В окошко залетел воробей и сел на перегородку между залом и раздачей; он чирикал и кланялся, будто здоровался. Не иначе - штатный посетитель. Осмотревшись, спланировал на пол и стал подбирать крошки.
Малеев покончил с рассольником и принялся за рыбу, изрядно обогнав своего соседа.
- Вы часто здесь питаетесь?
- Первый раз. А что?
- Нет, ничего, - сказал сосед.
Малеев выпил чай и не знал, что делать теперь с руками, жирными после рыбы.
- У входа есть умывальник, но рукосушка не работает, а полотенца нет.
Малеев вытер пальцы об оставшийся кусочек хлеба, о смятый чек, после чего появилась возможность достать из кармана платок.
Он подошел к раздаче, но там сидела только кассирша.
- Я, кажется, просил книгу жалоб.
- Я не знаю, - робко сказала девушка, - у меня нет.
- А кто знает?
К раздаче подошла прежняя девица и царственно посмотрела на Малеева.
- Мне книгу жалоб, - сказал он.
- Она у заведующей.
- А заведующей, конечно, нет.
- К сожалению, нет.
- И не будет, разумеется?
- Сегодня суббота... - Девица откровенно жалела Малеева; она не могла себе простить, что так в нем обманулась; этот с виду симпатичный парень, оказывается, дурак, пошел на поводу у того дистрофика.
- Разве эта книга не должна у вас висеть на видном месте?
- Должна. Она и висела, но её взяли на проверку. Вы можете заявить мне устно, я всё передам.
- Ну а кто сегодня заменяет заведующую? С ней можно поговорить?
- Я же вам объясняю, гражданин: суббота, книгу взяли на проверку. Что вас не устраивает - скажите.
Вот так, он уже "гражданин". Спокойно, Малеев, а то опять сержант объявится.
Но это была именно та ситуация, которую он любил. Он быстро оглянулся на зал, сместился за перегородку, в непросматриваемое из зала место, и поманил девицу пальцем. Та удивленно и опасливо приблизилась.
- Ты чё, - зашептал он. - Не соображаешь? Я хочу написать благодарность. Как тебя зовут? - И снова осмотрелся по сторонам.
Девица выпрямилась и склонила набок голову. Её глаза были плутоватыми, и она шевелила нижней челюстью, будто что-то перекатывала во рту. "Ой парень, - говорил её вид, - темнишь ты!"
- Но я правду говорю, - тихо сказала она. - Нету книги.
"Стреляная птица, - подумал Малеев, отметив, что "ты" сработало. - Женщины постарше всегда воспринимали его "ты" как комплимент. - Назначить ей свидание, что ли?"
- Ну, нет так нет, - улыбнулся он. - В другой раз запишу. Что вечером делаешь?
- Мужу ужин готовлю, - склонила она голову на другой бок.
- А что, отсюда взять нельзя?
- Не ест. - И рассмеялась, прикрывая рот ладошкой. Малееву тоже не хотелось, чтобы их услышали, и он, оглядываясь, пригрозил ей, чем окончательно вошел в доверие.
- Ладно. Аривидерчи!
Мужчина как раз допил чай, и со столовой они вышли вместе.
- Не дали?
- Не дали, гады. Ничего, дадут, - пообещал Малеев.
- Это я вас втравил в эту историю. Извините.
Интеллигент какой-то, подумал малеев. "Извините"... А интеллигент продолжал:
- Я уже как-то просил книгу жалоб, после этого мне или недодадут что положено, или навалят полную тарелку мяса: на, дескать, жри, законник. Или: нигде на столах салфеток нет, а к моему столику подойдут и молча воткнут несколько штук. Добились своего: я сюда почти не хожу. А куда пойдешь? Иногда приходится.
Мужчина говорил спокойно, без злости, как рассказывают ветераны о былых ранах: в общем-то раны закрылись, но иногда беспокоят.
-Самое страноое в том, что начнешь требовать справедливости - никто из окружающих тебя не поддержит. Смотрят, как на цирк. Почему так, как вы считаете?
- Не знаю.
- Вы кем работаете?
- Монтажник.
- А я учитель. Но я тоже не знаю... Во всяком случае я вам очень благодарен.
- Да ну... - сказал Малеев.Ему начинал надоедать этот разговор, и он с надеждой смотрел на приближающийся перекресток, где их пути должны разойтись.
При порывах ветра просторная клетчатая тенниска учителя раздувалась, как парус, и Малеев почему-то подумал, что ученики его дразнят, а женщины не любят. Наверное, он борется против процентомании, за что и дирекция школы смотрит на него косо. Трудная жизнь у человека. Из того небольшого опыта, который имел Малеев, он успел заметить, что недостатки видят все, а лезет в драку разве что один из ста. Причем, далеко не под аплодисменты присутствующих, тут учитель прав. Видно, свидетелю гораздо приятнее считать праведника дураком, чем себя трусом. И Малееву во второй раз стало неудобно перед этим человеком.
- Новый комбинат строите?
- Ага.
- Вот в этом доме я живу. Может, зайдете?
Малеев не ожидал ничего подобного. Зачем ему заходить? Эти праведники действительно какие-то ненормальные.
- Потому и в столовую эту иногда приходится ходить: рядом... Если вы, конечно, не торопитесь - На лице учителя была неловкая улыбка, а в его грустные глаза просто не было сил смотреть. - Я сейчас один, у меня есть хорошее вино, посидим...
Вино! Вино он с удовольствием бы выпил перед обедом, а после еды какой дурак его пьет!
- Если вы не торопитесь, - повторил учитель.
Малеев пожал плечами.
- Неудобно вообще-то...
- Ну что вы! - обрадовался учитель и взял его под локоть. - Идемьте, какие между людьми могут быть неудобства?
Первый встречный, если ты, проходя, захочешь поговорить со мною,
Почему бы тебе не заговорить со мною?
Почему бы и мне не начать разговора с тобой?
"Ну вот, связался..." - Малеев покосился на учителя.
- Это не я сказал. Это ещё сто лет назад сказал Уолт Уитмен. К сожалению, неизвестно, кому он это сказал...
- Хорошие слова. Почему неизвестно? Человеку сказал. Как там? Эй, прохожий...
- Первый встречный.
-Всё равно. Человек, значит.
- Да, человек... - неопределенно сказал учитель.
Поднимаясь по лестнице и видя перед собой тщедушную спину, Малеев никак не мог понять, что все-таки заставило его сюда потащиться. Прямо анеклот какой-то. Мужик, конечно, подумает, что он на вино польстился, будь оно неладно. Но отнекиваться было поздно. Им встретились несколько человек, сдержанно поздоровавшихся с учителем, наконец они остановились у красиво обитой дерматином двери. Заметив неловкую улыбку Малеева, учитель сказал:
- Ну-ну, всё в порядке.
Столько книг Малееву видеть ещё не приходилось. Они стояли на самодельных полках от пола до потолка и занимали всю стену однокомнатной квартиры учителя. Этого Малеев в людях не понимал. Ну, немного книг иметь, конечно, надо. Скажем, никак не можешь заснуть и тогда берешь книжку. Но зачем столько? Не может быть, чтобы человек все их прочитал. Это во-первых. А во-вторых, можно же пойти в библиотеку и взять что нужно, а не собирать пыль.
В квартире не чувствовалось холостяцкого запустения, во всем был строгий порядок. Интересно, есть у него жена? Вряд ли. Разве женщина сможет долго жить с мужчиной, у которого такие грустные глаза? Она же подумает, что ему с нею скучно...
Малеев ходил вдоль стены и вчитывался в корешки, надеясь найти Уолта Уитмена. Что-то в школе он о нем слышал, да и слова о первом встречном его поразили. Нормальный, видно, мужик этот поэт. Действительно, если хочется заговорить с прохожим, то почему бы и не заговорить? А то иногда так на тебя этот прохожий вызверится, что ой-ой-ой!
Между тем, краем глаза Малеев видел, что хозяин бегает, суетится, что-то носит с кухни, даже мотивчик какой-то мурлычет себе под нос.
- Книги - моя слабость, - бросил он на ходу и снова исчез.
Малеев оглянулся. На журнальном столие стояла бутылка воды, холодные закуски, два фужера. Забавный мужик. Надо, видно, быть очень одиноким человеком, чтобы вот так позвать кого-нибудь к себе прямо с улицы.
- Вот и всё! - Учитель поставил на столик два графинчика. Его лицо лучилось добротой и светом. - Присаживайтесь, суд... молодой человек. - Он смутился. - Чуть не сказал "сударь". Были, знаете ли, в старину такие чудесные слова: сударь, сударыня - достояние многовековой культуры народа. Уничтожили. Теперь говорим дяденька, тетенька. А "тетенька", может, на свидание идет, уж лучше б ей сказали "товарищ"... Н-да... Ну ладно, гостя словами не кормят. Да! Мы же не познакомились. Меня зовут Иван Андреевич.
- Валентин.
- Ну, что ж, Валентин... Вы как насчет этого дела - предпочитаете вино, водку?
- Как говорил батюшка в анекдоте, и пиво тоже. Но после еды я ещё, кажется, ни разу в жизни не пил. Так что зря вы это...
- Вы, Валентин, оптимист. Пришли из столовой и считаете, что пообедали. - Учитель засмеялся.
Смех у него был мелкий, скрипучий, будто заржавелый от редкого пользования. И Малеев снова почувствовал себя неловко, его смущала какая-то обнаженная незащищённость этого человека. Во всей фигуре учителя, несмотря на небольшой рост, было что-то донкихотовское. Он никогда не мог понять: люди сами себе выбирают такую незавидную судьбу или это козни природы. Наверное, природы. Не может же человек быть настолько наивным, чтобы обречь себя на вечную борьбу с ветряными мельницами. Малееву уже приходилось встречаться с такими людьми, и он обходил их обычно стороной. Утомительно с ними. Оно и понятно: человек-то и со своей совестью ладит плохо, а тут появляется субъект, состоящий будто из одной совести. Ну, нет, извините: если уж от своей совести не убежишь, то от чужой можно.
- Почему? Я хорошо наелся. Я же вообще, можно сказать, продукт общественного питания. - Малеев улыбнулся и пояснил: - Я воспитывался в детдоме.
Он не любил говорить об этом , но сейчас почему-то сказал, и не в защиту общественного питания, а просто к слову пришлось. Да и что это все взялись критиковать общественное питание? Там такие же люли, как и везде; и работают так же. И тащат не больше. Есть у него одна знакомая из столовой - обыкновенный человек.
Зря он всё-таки сказал, что воспитывался в детдоме: хозяин как-то обмяк, боится, видно, затронуть в нем больную струну. Надо выручать.
- Так что общественное питание для меня - мать родная.
- Извините, Валентин. Я, конечно... извините. Ну, за Вас!
Хозяин пил долго, будто цедил сквозь зубы, от напряжения его лоб покрылся испариной.
- Я вообще-то не пью, - сказал он, закусывая помидором.
После второй рюмки на бледных щеках учителя проступили розовые пятна, и он весь стал каким-то другим: подвижным, разговорчивым, глаза блестели и не казались такими грустными.
- Чувствую, что у меня горит лицо. Это всегда так, поэтому я пью очень редко. - Он виновато улыбнулся. - Странное, знаете ли, состояние. А вы... Странно всё-таки. Ещё несколько минут назад я считал величайшей бестактностью спросить вас о родителях, а сейчас вот... вы их совсем не помните?
- Нет, конечно. Меня оставили в доме малютки, под вымышленной фамилией. - Малеев старался говорить весело, беззаботно. - Так что я в этом мире случайный человек, ошибка чьей-то молодости. Гость. Мне ли возмущаться тощими котлетами?
- Все мы гости в этом мире. Но раз другого мира нет, значит надо быть хозяевами. У вас, Валентин, конечно, особый случай. Вы, должно быть, очень обижены на людей...
- Почему? Люди меня воспитали, поставили на ноги, какая может быть обида
Они посидели ещё с полчаса; учитель рассказал зачем-то о своей жизни. Она была трудной и невеселой; возможно этим он хотел как-то уровнять их положение: в жизни , мол, как и в календаре праздники редки и не надо огорчаться... Жена, как и предполагал Малеев, действительно ушла к мужчине с более веселыми глазами, но дочь-студентка его не забывает, и он помогает ей. Так вот и живет: для дочери, для работы. Он принес альбом с фотографиями; вот Наташа маленькая, здесь - пионерка, а вот уже недавний снимок. Отличница, получает повышенную стипендию, скоро должна приехать... "Жизнь, Валентин, очень сложная и трудная вещь, но всегда надо оставаться человеком..."
Всё-таки с ним было тяжело, и Малеев, сославшись на важное дело, извинился, что вынужден уходить.
- Конечно, конечно, спасибо вам, Валентин.
- Ну что вы, вам спасибо...
Продолжение http://www.proza.ru/2014/12/24/484