CAMERA OBSKURA
Девушка за рулём. Лицо крупным планом. Едет через мост. На реке тает лёд. Ранняя весна. Панорама города, потом машина, снова лицо девушки.
Подъезжает к высотному дому, выходит из машины, достаёт с заднего сидения вещи, запирает. На заднем плане идёт молодой человек.
Девушка подходит к подъезду, у неё в руках пакет и букет цветов, говорит по телефону:
- Да, я уже подошла. Какая квартира, напомни? Ага, я уже у двери подъезда. Сейчас буду, давай, пока!
Она поднимается по лестнице к двери, нажимает на кнопку домофона, в это время к двери подходит парень. Раздаётся звук домофона, парень открывает перед девушкой дверь.
- Спасибо.
- Обращайтесь!
Они заходят, проходят мимо окна консьержки. Строгого вида пожилая дама громко спрашивает:
- В какую квартиру?
Парень:
- В свою!
- А девушка?
Девушка открывает рот, чтобы ответить, в этот момент парень шутя обнимает её за плечи и кричит через плечо:
- Она со мной!!
Девушка высвобождается из-под его руки, они проходят к лифту, нажимают кнопку. Сверху на табло мигают цифры «18, 17, 16…»
Девушка:
- Непонятно, зачем, когда звонишь в домофон, попадаешь на консьержку. Она открывает всем, а потом спрашивает, в какую квартиру. Был бы хоть какой-то смысл, если бы она видела, какой номер ты нажимаешь. А так? Почему не звонить сразу в квартиру, а уже если хозяева открыли – то какая разница консьержке, кто к ним пришёл… Вы не знаете? – поднимает она взгляд на парня.
Тот улыбается:
- Нет, не знаю. Сейчас спрошу.
Он уходит, возвращаясь к консьержке. Девушка остаётся у лифта одна, двери лифта открываются, но она не заходит внутрь, разглядывает то ли ногти, то ли пальцы.
Парень возвращается, девушка поднимает на него глаза.
- Почему Вы не едете?
- Хотела узнать ответ, - улыбается девушка. – Вы спросили?
- Её нет на месте.
- Ну, вообще волшебно.
- Завтра спрошу. Оставите свой номер телефона? Исключительно чтобы я мог передать Вам ответ.
Девушка смеется.
Они заходят в лифт. Парень нажимает цифру «8» и спрашивает:
- Вам на какой этаж?
- Четырнадцатый.
- Ого.
- Ага.
Лифт трогается с места, молодые люди молчат. Вдруг лифт останавливается, но двери не открывает. Девушка слегка вздыхает. Несколько секунд молчания.
Гаснет свет.
Голос парня:
- Приехали.
- (иронично) Да нет, мне бы выше.
- Может, сейчас поедет.
Девушка открывает телефон, освещает панель, ищет кнопку вызова диспетчера.
Девушка:
- Чёрт. Сходила в гости, – вздыхает.
Шорох (парень садится на пол) Полным интриги и страсти голосом:
- Это твой первый раз, детка?
- Нет, я уже была в гостях.
- Я про лифт.
- И в лифте была.
- И всегда удачно?
- Удачнее, чем сегодня.
- А со мной уже так было. Два раза.
- Что же ты не предупредил. Я бы с тобой в лифт не села.
- Я дал тебе возможность уехать без меня. Ты ею не воспользовалась.
- Меня сгубило любопытство. Мама меня предупреждала.
- Маму надо слушать.
Пауза.
Парень продолжает:
- Расслабься, это не навсегда.
- Хочется верить.
- Я предыдущие два раза застревал один. Так что это не худший вариант. Можно поговорить.
- О чём?
- О чём угодно.
- Что-то мне не хочется.
- Ну, это ненадолго. Мне первые два часа тоже не хотелось. А потом как-то резко появилось желание, чтобы рядом кто-то был. То ли так давит темнота и ограниченное пространство…
- Семидесятилетняя ворчливая тётя Люся с третьего этажа.
- Здесь есть такая?
- Везде есть такая. Она бы рассказала тебе историю всех её болезней, болезней её родственников, кто спился, кто развёлся…
- Ты жестока.
- Или пьяный сантехник, спешащий на вызов.
- Пьяный?! Как можно! Он же на работе!
- Или толстущий потный нервный мужик.
- Прекрати, ещё пара твоих фантазий, и я обречён всю оставшуюся жизнь подниматься по лестнице.
- Ничего, это полезно.
- Я застрял с тобой, и это вселяет надежду.
- Ты меня плохо знаешь.
- У тебя нет клаустрофобии?
- Пока я об этом не думаю – нет.
- Слава Богу.
- Когда думаю – есть!!!
- Не думай. Ни о чём не думай. (иронично)Жизнь подарила тебе передышку, ты можешь ничего не делать, ни о чём не думать, и тебе за это ничего не будет – по-моему, это невероятное везение.
- Чёрт, меня ждут! (открывает телефон, он освещает её лицо) Не ловит. У тебя нет сети? Хоть бы предупредить.
Парень открывает телефон, он освещает его лицо.
- Нет, глухо.
Девушка опускается на пол, копается в телефоне. Парень рукой загораживает экран. Мягко:
- Что ты хочешь там увидеть?
Девушка сначала вскипает, начинает раздражённо:
- Да тебе-то!.. – потом успокаивается. – Впрочем, и правда…
Выключает телефон.
- Так-то лучше.
Девушка вздыхает. (Парень говорит бодро, девушка – печально)
- Ты в гости к друзьям?
- Да, к подруге на день рождения. Таня Седова, не знаешь её?
- Нет, откуда.
- И правда, откуда? В одном подъезде живёте.
- Ты что, всех своих соседей знаешь?
- Нет, сейчас уже нет. В детстве почти весь дом знали. Кто где живёт, кто чем занимается. В гости друг к другу ходили. Ну, или соли, или муки занять;
- Выберемся – познакомь меня с твоей Таней. Вдруг у меня соль закончится.
Девушка усмехается:
- Посмотрим, как вести себя будешь.
- Ну-ну, смотри. Если что увидишь.
Девушка включает телефон и светит в лицо парня. Он улыбается. Она убирает телефон.
- А чем ты занимаешься в свободное от ожидания в лифтах время?
- Ты про работу?
- Работа, увлечения…
- Я художник.
- Правда?
- Нет. Но мечтал им стать в детстве. Все стены в доме разрисовал.
- Ругались?
- Неа. Меня вообще редко ругали. Всё больше смеялись. Поэтому во мне не выработался бунтарский дух, и в художники меня не взяли.
- А что, в художники по этому принципу берут?
- Конечно.
- А я-то думала, рисовать надо уметь.
- Глупости. Посмотри на современное искусство. Ничего не надо уметь, только бунтовать.
- Я была в музее современного искусства в Париже.
- И как?
- По-разному.
-Ты часто путешествуешь?
- Не, не так часто, как хотелось бы.
- А с кем ты была в Париже? Романтическая поездка?
- О да, весьма. С научным руководителем и коллегами, - тихо смеётся. – Мы очень любим друг друга. Я на конференцию ездила.
- Научную?
- Чрезвычайно.
- Так ты занимаешься наукой?
- Да, в меру своих скромных способностей.
- И что за направление?
- Биофотоника и экспериментальная онкология.
- Звучит ужасающе.
- Выглядит ещё более.
- Что же ты делаешь?
- Мышей режу.
- Да ты страшный человек.
- Куда деваться.
- Знал бы заранее – не сел бы с тобой в один лифт. С моей-то способностью застревать.
- Не бойся, я безоружна.
- Ты меня успокоила. Зачем режешь?
- Долго объяснять. Смотрим. Изучаем клетки. Кстати, ты так и не ответил, чем ты занимаешься.
- А, ну да. В некотором роде мы с тобой коллеги.
- Ты тоже кого-то режешь?
- Да, но людей.
- О Боже, я так и знала. Ты маньяк? Киллер?
- Наоборот.
- Киллер наоборот?
- Ну да. Киллер убивает, я возвращаю к жизни. Я хирург. Детский хирург.
- Ни за что бы не подумала, правда.
- Почему?
- Не знаю. Мне при словах «детский хирург» представляется мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами и светлой бородой.
- Что же делают детские хирурги до пятидесяти?
- Да я знаю, что глупо, ну, просто есть какие-то стереотипы.
- Может, к пятидесяти я и стану таким. Разве у меня не добрые глаза?
- Не знаю, не успела рассмотреть.
Парень включает телефон, подносит к глазам. Смотрит, потом косит. Девушка смеется.
- Ты любишь свою работу?
- Да, обычно да.
- Ты молодец. Это здорово. У тебя есть смысл в жизни.
- У всех есть смысл в жизни. – Пауза. – Или нет. Это не зависит от профессии. Это внутреннее состояние.
- Мне кажется, у врачей и учителей не бывает проблем с этим.
- Это не так.
- Не так?
- Не так.
- Ну, ты же сразу видишь результат своей работы. Ты делаешь мир лучше. Вот он, малыш, лежал больной, а теперь он здоров, или ему лучше, и все счастливы – мама, папа…
- Несколько раз я оперировал деток, которые даром не нужны своим мамам, а пап и не видели ни разу в жизни… Некому даже было сообщить, что всё прошло успешно. Или ещё хуже – было кому, но этому кому-то было глубоко наплевать, как всё прошло.
- Если бы не ты, малыш бы… его бы… не было. А так он остался жив.
- И что?
- То есть как – и что?
- Ну вот как я заранее могу знать, хорошо ли это?
- Что ты такое говоришь? Жизнь детей – это самое ценное!
- Наверное.
- Наверное?!
- Я никогда не знаю, кем он вырастет. Чего ради его стоило спасать.
- (почти кричит) Да как это чего ради?! Да просто ради того, чтобы он жил! Как только таких во врачи берут…
- (устало и грустно, трёт ладонями щёки) Люди пачками убивают друг друга каждый день. Почему им это так нравится – я понять не могу, но это продолжается и продолжается. Когда я слышу про очередную войну, мне кажется, что вся моя работа бессмысленна.
- Дети не должны страдать во время войны.
- Не должны!.. Но страдают. Потом, дети превращаются во взрослых. Где эта грань между ребёнком и взрослым? Мы много говорим о детях: всё детям, для детей, во имя детей… Я не уверен, что это правильно, только не кричи, пожалуйста, опять.
- (сдерживаясь) Почему не уверен?
- Не уверен, что правильно делить людей на детей и взрослых. Как и на любые другие группы. Это даёт возможность, прикрываясь интересами одной группы, ущемлять интересы другой. Несчастные взрослые не могут дать счастья детям, это замкнутый круг. А что касается врачей… Иногда я думаю, что это слишком большая роскошь для человечества – уметь лечить. Осталось не так много смертельных заболеваний, смертность на довольно низком уровне…
- Я бы не сказала. Есть к чему стремиться. Есть неизлечимые болезни, тот же рак… Это как раз во многом сфера моей научной деятельности.
- Говоришь, будто на симпозиуме выступаешь.
- Издержки профессии. Я надеюсь, что удастся побороть и онкологию, но пока…
- Да, есть к чему стремиться. Вопрос – нужно ли стремиться. Спасение людей в огромных количествах – это роскошь, благодаря которой мы можем позволить себе убивать себе подобных в огромных количествах, не рискуя исчезнуть с лица Земли.
- То есть, по-твоему, лучше не лечить?
- По-моему, лучше не убивать.
- Это другое.
- Слушай, я не знаю… Нет, конечно, нет. Я просто к тому, что у врачей тоже бывают вопросы к смыслу жизни.
- Странные вопросы.
- Они не странные, они неудобные. Я не так давно решился задать их себе. Ты первая, и, скорее всего, единственная, кому я их озвучил. Если бы не темнота вокруг, я бы этого не сделал. Сложные вопросы, это так, неоднозначные ответы…
- По-моему, вполне себе однозначные.
- Я рад за тебя. Нет, правда, искренне рад. Это так хорошо – не сомневаться, не размышлять.
- Я сомневаюсь, но есть вещи… есть вещи, в которых просто нельзя сомневаться.
- Почему?
- Потому что можно до такого досомневаться, что кошмар.
- Если не задашь вопрос – не получишь ответ.
- Такими идеями можно какого-нибудь придурошного фанатика зажечь, и начнётся полный бардак.
- Да, поэтому я держу их при себе. Я очень надеюсь, что ты не придурошный фанатик.
- Считай, что тебе повезло.
- Как-то странно вышло. Ещё не познакомились, а уже поругались.
Молчат. Девушка (тихо):
- Зря тебя не взяли в художники, по-моему, у тебя достаточно сформирован бунтарский дух.
- Ты думаешь? Выберемся отсюда – попрошусь ещё раз. Ты мне предоставишь рекомендательное письмо?
(Толкает её плечом)
- И ты так просто уйдёшь со своей работы?
- Нет, со своей работы я не уйду, я её люблю. Я буду бунтовать в свободное от работы время. Например, в лифтах. В темноте и ограниченном пространстве никто ещё не рисовал, не знаешь?
- Не знаю. Не слышала о таком.
- Назовём это как-нибудь пафосно и звучно… Это будет новое направление в искусстве…Латынь учила?
- Конечно.
- М-м… как там «темнота», не помнишь?
- Нет, я как-то больше по терминологии.
- А я вот помню. «Камера обскура» - слышала про такую? Переводится как «тёмная комната». Прям про застрявший лифт. М-м-м… «Интуитивный обскуративизм» - как звучит?
- Глупо.
- Перестань дуться. Слышишь? Я не считаю, что жизнь ребёнка ничего не стоит. Я думаю о том, как можно одновременно изобретать лекарства и оружие. В чём смысл первого и причина второго. То, что я задаю себе такие вопросы, не значит, что ответ будет отличаться от общепринятых норм морали. Может, наоборот, я подумаю-подумаю, и приду к выводу, что это единственно возможный и стопроцентно верный ответ. Зато я додумаюсь до этого сам. К тому же хирурги – хирурги, а не музыканты – (напевает из «ЧиЖа) «самый циничный народ». Иначе нельзя, это просто чтобы не бояться.
- Да я не дуюсь, чего мне дуться. Просто… когда мне очередной раз кажется, что всё, я поняла эту жизнь – значит, за поворотом меня ждёт что-то, что снова перевернет всё с ног на голову. Или за дверью лифта… Скажи, тебе страшно во время операции?
- Нет. Во время – никогда. Я не позволяю себе об этом думать.(пауза) Ты училась в музыкальной школе?
- Нет, я танцами занималась.
- Не знаю, может быть, в танцах тоже так. У вас были какие-нибудь экзамены?
- Отчётные концерты.
- Когда я учился в музыкалке, самое главное для меня во время экзамена было не думать, что я могу сыграть не так. Я выходил на сцену и просто отключал мысли об этом. Стоило мне на полсекундочки задуматься «А вдруг ошибусь!» - как пальцы путались, я терялся, путал ноты… Я настраивал себя перед экзаменами и концертами: 15 минут не думай о том, что можешь ошибиться, просто играй, просто играй… Во время операции я делаю то же самое. Перед тем как войти в зал, я говорю себе: столько-то времени – зависит от сложности – просто делай, ты всё знаешь, просто делай. А вот вечерам иногда охватывает мандраж. Сейчас уже не так, тоже научился справляться, а поначалу… даже не поначалу, а после первого случая «на грани», когда была реальная угроза… Я не мог спать, мне стали сниться сны, что у меня на операционном столе умирает ребёнок, я вновь и вновь прокручивал в голове, что я мог сделать не так. Я понимаю, что в любую секунду может случиться что-то, вот какая-нибудь малейшая ерунда, от чего зависит всё. Не только жизнь ребёнка, но и его родителей, моя, в конце концов, тоже… Порой меня охватывает такая паника, что хочется всё бросить и уехать в монастырь в Тибет, жить отшельником, лишь бы от меня ничего не зависело…
- Да уж… Я тебя понимаю. Я поэтому не стала врачом. Всё-таки мыши – это мыши. Я ведь тоже мед закончила, но именно из-за того, о чём ты сейчас рассказал, не решилась непосредственно лечить. У тебя… м-м-м… в твоей практике… уже было что-то страшное?
- Нет, пока нет. Пока что меня это миновало, до сих пор я всегда выходил к родителям с хорошими вестями, но я почти наверняка знаю, что рано или поздно это произойдёт. Надеюсь, что не по моей вине, но сама знаешь, бывает, что врачи бессильны. Это может случиться завтра, а может, когда я буду мужчиной лет пятидесяти с добрыми глазами и светлой бородой;
- Завтра не может. Завтра выходной.
- Врачи могут работать и в выходные.
- Ты завтра работаешь?
- Нет, у меня завтра выходной.
- Значит, завтра не может.
- Значит, да. Ну и замечательно.
(Шум - Пытается потянуться, задевает локтем девушку, она ойкает)
- Ты чего дерёшься?
- Извини, не рассчитал;
- На первый раз прощаю.
- Интересно, что ты сделаешь потом.
- Известно что. Если будешь драться, я буду кусаться.
- Убедила, буду аккуратнее. А ты всегда мечтала работать в области экспериментальной онкологии и…м-м-м… биофотоники?
- Молодец, с первого раза запомнил. Нет, что ты, я не такая большая оригиналка. Вплоть до третьего курса мечты мои были куда проще.
- Ну-ка?
- Да как все.
- А как все?
- Актрисой, конечно. Киноактрисой. Мама не пустила в театральный.
- Почему?
- Я хотела поступать в Москву, местное училище даже не рассматривала.
- То есть не пустили в столицу?
- Ага.
- Твоя мама поступила жестоко…
- Да нет…
- … по отношению к кинематографу.
- (улыбается) Я не уверена, что я стала бы хорошей актрисой.
- По крайней мере, одним красивым лицом на экране было бы больше. Да и не только лицом.
- Даже не знаю, поблагодарить тебя за комплимент или обидеться.
- Обидеться? За что?
- Вот пока не придумала. За наглость что ли.
- Сижу здесь смирно, два раза плечом задел, да и то случайно – какая наглость, о чём ты?!:)
- (задумчиво) Наверное, это и есть борьба добра и зла.
- Толкаться локтями?
- Да я про твои мысли.
- А. Наверное. Поиск равновесия, гармонии темного и светлого… Сказки любишь?
- Это не сказки, это так и есть, ты зря. Каждый делает выбор для себя.
- Да, и каждый считает, что он прав. Каждый считает, что он делает хорошо. Каждый считает, что он живёт правильно. Даже если он живёт неправильно, он считает, что это правильно – жить неправильно.
- Но есть же нормы морали и нравственности.
- Ага, есть. Есть! Только они непостоянны.
- Постоянны.
- Ты мало знаешь про другие эпохи и народы.
- Я много читала на эту тему.
- Значит, ты читала невнимательно.
- Внимательно. (думает) Да, они непостоянны.
- Человек страдает именно от нарушения правил, правил, принятых в том обществе, в котором он живёт, а не просто от того, что он испытал что-то конкретное.
- Что ты имеешь в виду?
- М-м…(посмеивается) Чёрт, мне всё какие-то жёсткие примеры в голову приходят, ты опять будешь кричать.
- Ты так говоришь, будто я только и делаю, что кричу.
- Мне и одного раза хватило. Больше не хочется.
- Наверное, ты не женат.
- Наверное. Вот! Если жене изменил муж.
- Интригующее начало.
- Ничуть, это самая банальная ситуация, которую я только смог вообразить. Ну так вот, изменил жене муж, а ещё лучше – не один раз или не один муж. Будет она несчастна? О да!! Оттого ли, что муж изменил? Уверен, что нет, а оттого, что это не соответствует общепринятым нормам, причём даже не жизненным, а идеальным. Представь себе общество, где нет таких правил. Будет женщина страдать?
- Зависит от женщины.
- Конечно, если она в это общество попала из нашего – несомненно, будет;
- Я имела в виду лишь то, насколько она чувствительна.
- Нет разницы.
- Не могу согласиться.
- Или дети. Все мы знаем, что дети должны расти в семье. Дети, оставленные родителями, получают психологическую травму, дети, которые воспитываются в детских домах, имеют определенные психологические особенности. А если предположить, что это было бы нормой?
- Начина-ается… Шёл бы ты… в художники.
- Да теоретически, ну что ты! Если бы было принято отдавать детей, скажем, с полутора лет в учреждения типа коммуны… неужели бы все выросли травмированными? Или же так действует не сам факт лишения родительской любви, а то, что большинство этой любви не лишены?
- (Пауза) Фиг знает. Я вообще иногда думаю, что все эти «психологические травмы» люди придумывают себе сами, только бы не оказаться вдруг счастливыми. Очень стыдно признаться в том, что ты счастлив, и не дай бог сказать, что у тебя нет проблем. Где-то, в чём-то должен быть изъян. Крутая карьера - должна не сложиться личная жизнь, всё в порядке дома – говори всем, что начальник урод, если уж счастье твой слишком очевидно, придумай себе хотя бы какое-нибудь заболевание… А не то в тебя будут тыкать пальцем и говорить «Да конечно, у него всё хорошо! Что с него взять!» - и перестанут тебе сочувствовать. Мы боимся потерять сочувствие, не понимая, что сочувствовать в общем-то можно не только плохому, но и хорошему.
- Не понимаю, о чём ты.
- Тебе не кажется, что больше всего на свете люди боятся оказаться вдруг абсолютно счастливыми?
- Мне кажется, что все этого хотят.
- На словах. Даже если не на что жаловаться – найдут, как вывернуть наизнанку всё, что есть. Люди смешные... всегда им надо то, чего нет. То жарко, то холодно, то «сплошные дожди, скорее бы уже солнце», то «ну когда уже дождь, дышать невозможно!» , то "слишком много неопределенности в моей жизни", то "блин, капец, как всё предсказуемо"... То устают и нервничают из-за того, что "непонятно, что будет дальше", то из-за того, что "жизнь идёт по накатанной, и я точно знаю, что завтра будет то же самое, что и вчера". Катастрофа.
- Не знаю. Я доволен тем, что у меня есть.
- Всегда?
- Почти. Если недоволен – думаю, что изменить. Но любое недовольство – это тоже хорошо, это стимул, а не тормоз.
- То есть ты всегда счастлив?
- Я в целом счастлив.
- Кошмар.
- (усмехается) Отчего же?
- О чём же ты говоришь с друзьями?
- (смеется). И правда. Ни о чём не говорю. Я слушаю других.
- Ну, тоже вариант. (пауза) Но со мной ведь ты говоришь?
- Потому что ты не спрашиваешь, как у меня дела. Таких разговоров не бывает с друзьями, потому что сразу принято спрашивать «как дела» - и пока делишься друг с другом, время встречи выходит.
- А как же твои переживания о смысле жизни?
- Ну а что переживания. Были, есть и будут. Я научился с ними справляться.
- Как?
- Очень просто. Мне помог наш заведующий отделением. Я как-то в курилке подошел к нему…
- Ты куришь?
- Изредка. Я поделился с ним своими страхами и сомнениями, и он…
- Нашёл слова, чтобы тебя подбодрить.
- Да. Он сказал: «Уходи из больницы. Я подпишу заявление». Я говорю: «Я не хочу уходить». Он тогда: «Ну, не уходи» - погасил окурок и вышел.
- И что?
- Ну и всё. Загоны кончились. Всё просто: если ты хочешь что-то делать больше, чем боишься или переживаешь, ты это делаешь. Если меньше – ты уходишь и делаешь что-то другое. А сопли на кулак наматывать нечего.
- М-м-м… не хочешь выпить?
- Что?! (смеется)
- Ну, у меня с собой вино. Подружке несла. Думаю, к тому моменту, как нас вызволят, там уже всем хватит))
- Ты вроде бы за рулём. Твоя синяя машина?
- Да, моя. Но я всё равно у Тани останусь ночевать. Если прогонит – уеду на такси, завтра машину заберу.
- Какое вино?
- Красное полусухое. Хорошее вино… ой, нет.
- Плохое?
- Нет, забыла про штопор. Как всегда. Нечем открывать. Хм, есть ещё сок и конфеты.
- Доставай своё вино, сейчас откроем.
(Шорох пакета)
- Держи!
- Посвети, пожалуйста, телефоном.
Девушка включает телефон, видно бутылку вина, руки, длинный ключ. Парень ключом проталкивает пробку внутрь. Свет гаснет, одновременно с этим раздаётся «бульк»
- Да чёрт!
- Сел телефон.
- Да чёрт! Красное, говоришь? Прощай, свитер.
- Извини.
- Да ерунда. Ну, готово. Пробка, конечно, мешать немного будет, но ничего. Не впервой. Из чего пить будем?
- Два варианта.
- Ну-ка.
- Из горла. Или из ладоней;
- Первое как-то привычнее.
- Ты не заразный?
- Чем?
- Чем-нибудь.
- Если я чем-нибудь и заразный, ты уже заразилась бы. В таком ограниченном пространстве столько времени… Я ведь правильно понимаю, что тебя только болезни, передающиеся воздушно-капельным путём, интересуют?
- Всё, всё. Не продолжай. Конфеты сейчас открою. Посвети?
Парень достаёт свой телефон, девушка достаёт из пакета конфеты, открывает коробку, ставит на пол.
- Всё, выключай, а то и у тебя сядет. Так. Ну что, за знакомство?
- Да. Нет. Мы не знакомы. Как тебя зовут?
- А. Ольга. Можно Оля.
- Роман. Можно Петя. Можно Вася. Вова. Миша. Как тебе больше нравится;
- Иннокентий.
- Как скажешь.
- Эммануил.
- Согласен.
- Евстафий.
- Волшебно.
- Ладно; За знакомство, Рома?
- Теперь да.
(Некоторое время молча отпивают по очереди из горла, девушка заедает конфетами, парень берёт одну только конфетку)
- Ты замужем?
- А у тебя есть на меня планы?
- Просто интересно. Не хочешь – не отвечай.
- Нет.
- Не хочешь?
- Не замужем.
- Почему?
- Вот и мне интересно – почему? Как-то не складывается. Вот вроде бы не страшная…
- Это бесспорно.
- Вроде бы умная…
- Ясно. Ты обречена на одиночество;
- Очень смешно. Готовлю хорошо.
- Я ошибался, есть шанс.
- Добрая.
- Скромная.
- Обычно да. Ты не суди по тому, что сейчас. Это всё влияние алкоголя и замкнутого пространства. Не скандальная. У меня своя квартира, машина, хорошая работа. Я не претендую на то, что я лучше всех, но уж точно не хуже. У многих моих подруг куда больше недостатков, но есть же муж, семья…
- Слушай, а тебе не кажется, что тебе и так немало досталось?
(девушка усмехается)
- И что мне делать? Разбить машину? Потолстеть? Начать материться?
- Так ты ещё и не материшься?
- Нет.
- Ты идеальна. Я тебя беру.
- Ха-ха-ха. Так у тебя нет жены?
- Я женат на своей работе.
- У-у, тогда я сама к тебе не пойду.
- Вот поэтому ты и не замужем.
(Девушка хватает ртом воздух, раздраженный вздох, потом осекается и берет очередную конфету. Говорит с набитым ртом):
- Может, ты и прав. Подумаю об этом завтра.
- В чём прав?
- Во всём. Но ты почему не женат?
- Ты так говоришь, будто это обязанность.
- Да нет, ну просто… Как-то принято.
- Веская причина.
- Да ну нет… Не только это, конечно. Тебе не хотелось никогда быть вместе с кем-то?
- Хотелось, и был.
- Ты был женат?
- Женат - нет. Мы жили с девушкой довольно долго, года полтора назад расстались.
- Почему?
- Всё тебе «почему да отчего»…
- Ты, кстати, первый начал.
- Мы встречаться начали ещё когда в институте учились, после окончания стали жить вместе. Жениться оба считали не обязательным, ведь детей мы пока не планировали – хотелось хотя бы пару лет поработать, чтобы был опыт. И чтобы было куда из декрета выходить. Жениться же просто так, без детей, не видели смысла. И так нормально. Так мы и жили, пока не поняли, что вместе просто по привычке.
- Стали чужими друг другу?
- Нет-нет. Не чужими. Друзьями, просто хорошими друзьями. Это забавно, что так вышло – как потом выяснили, почти одновременно, и каждый боялся сказать. Потому что не было никакой неприязни, нетерпимости. Каждый боялся сделать другому больно. Это длилось… Да года два, пожалуй. А потом мы разошлись.
- Может, зря?
- Не думаю.
- Может, всегда любовь приходит к этому?
- Этого я не знаю. Мы остались прекрасными друзьями, и каждый вздохнул с облегчением. А вот для наших знакомых это была катастрофа, мир рухнул, мы считались идеальной и крепкой парой, нас все пытались помирить. Это было невозможно, так как мы и не ругались. Мы вообще почти ни разу не ругались за то время, пока были вместе. Да и потом.
- Как же разошлись?
- Я молчал, она молчала. Мы каждый вечер приходили домой, каждую ночь засыпали вместе, каждое утро вместе вставали. Созванивались днём. Делились новостями, планами, радостями, огорчениями. Ходили к друзьям и к себе приглашали друзей. Никто не говорил о том, что не хочет больше жить вместе, и никто не говорил о том, что надо пожениться, хотя все вокруг уже нас достали, если честно. Как-то хором отшучивались. Мы поехали в отпуск на море – принято же вместе ездить в отпуск. Я ей как-то вечером за бокалом вина в кафе говорю: «Я хочу ребёнка». Она мне говорит: «Я тоже хочу ребёнка». И глаза опустила. Ну, мы столько лет вместе, я понимал её с полуслова. «Что не так?» - спрашиваю. Она мне сквозь зубы «Нет-нет, всё хорошо». И губы сжала. «Анют, - говорю, - скажи, пожалуйста. Я тебя очень прошу, скажи». Она и сказала. Сама плачет, слёзы по лицу размазывает. Всё, говорит, хорошо, и ты хороший, но не хочу я быть вместе. Не хочу я от тебя ребёнка. Нет у меня никого больше, да и не хочется, но получается так, что сердце-то моё свободно, не люблю я тебя, ну, поженимся, ну, ребёночка родим, а потом влюблюсь в кого-нибудь без памяти – и что? И я такой сижу, и чувствую, что у меня прям гора с плеч. «Анька, - говорю, - милая моя Анька, всё хорошо, всё очень хорошо, как мы могли жить вместе, всё друг про друга знать, а самого главного не замечать?» Она на меня глаза поднимает наконец: «Сволочь ты, - говорит, - ты что, не любишь меня?!» И давай ржать оба. Потанцевали, спать пошли. Гуляли по горам, купались в море, счастливые, как только, наверное, в самом начале отношений были. Домой приехали, она вещи собрала и уехала. Сначала по привычке созванивались несколько раз в день. Потом пореже, но и сейчас часто и говорим, и видимся. Через полгода она меня со своим новым парнем познакомила, недавно у неё малыш родился, прекрасный. Вот. Ау, ты здесь ещё?
- Куда я денусь.
- Просто ты так давно молчишь, я боялся, что ты в обморок упала. От недостатка кислорода.
- Ага, напилась и отключилась.
- С тобой такое бывает?
- О, постоянно. Я законченная алкоголичка.
- По тебе не скажешь.
- Да, я умею пускать пыль в глаза. Годы тренировок. (пауза) Да нет, я просто задумалась. У меня всё было с точность наоборот. Я была замужем. Вышла не по большой любви, а… Если честно, я до сих пор понятия не имею, зачем я это сделала и почему я это сделала. Это самая большая глупость и самая большая загадка в моей жизни.
- От родителей хотела сбежать?
- Нет, нет. У меня прекрасные родители, от них не надо было никуда сбегать. Они и так меня отпускали, без побегов.
- А Москва?
- А, ну да. Вот уж лучше б я сбежала в Москву, чем замуж.
- И сколько же ты была в бегах? То есть замужем.
- Ты будешь смеяться.
- Не исключено.
- Три месяца до фактического расставания плюс ещё пока развод оформляли… Мы не жили вместе до свадьбы, мне казалось это ненужным и неправильным, ты вот говоришь, что вы не считали необходимым расписываться, не планируя детей, мы же считали. Расставались очень тяжело, с истериками и скандалами. Не оправдали надежд друг друга. Не слушали, не слышали, не понимали и не пытались понять. Можно сказать, что были молодые и неопытные, и это, конечно, так, только дело не в этом. Есть у меня подруги, которые ещё раньше или примерно в том же возрасте замуж вышли, и ничего, до сих пор вместе.
- А сколько тебе было?
- А как ты думаешь?
- Двадцать.
- Двадцать один.
- Я почти угадал.
- Ты почти угадал. Угадали почти все, кроме меня тогда. «Ты что делаешь?» - самый часто задаваемый вопрос накануне свадьбы. Чуть реже я слышала «Ты что, дура?!» - это от близких друзей только. И мне бы хоть обидеться, может, задумалась бы тогда – не, куда там.
- Тебя, похоже, не отпустило до сих пор. Ну, было и было, что теперь.
- Да, ты снова прав, не отпустило. Потому что это поступок, которого я не понимаю, я не понимаю его причин. Прошло несколько лет, а я не могу разобраться, ни почему, ни зачем я вышла замуж, ни из-за чего же мы разошлись.
- А ты всё анализируешь?
- Да.
- Ничего себе. Слушай, а муж-то что?
- Что муж?
- Он-то любил тебя? Он-то почему женился?
- Интересный вопрос. Говорил, что любит. Впрочем, я ему то же самое говорила. Почему он сделал предложение, я никогда не спрашивала. Как и он никогда не интересовался, почему я согласилась. Разводились плохо, со взаимными обвинениями и абсолютным нежеланием понять друг друга.
- Но уйти решила ты?
- Да, я. Он цеплялся за слово «семья», говорил, что раз уж поженились – то всё, на всю жизнь, и надо – о! вот это слово я до сих пор помню! – терпеть! Не договариваться, не стараться, не идти навстречу друг другу, а терпеть. Мне, впрочем, тоже не так легко было решиться на развод, потому что я мечтала один раз и на всю жизнь, а тут так, да и что люди скажут.
- Не всё ли равно?
- Нет, мне не всё равно. Для меня это и сейчас важно, хотя уже не так, а тогда вообще. Просто, понимаешь, все ведь были против, и я так боялась, что начнется вот это «ну мы же говорили!»
- Началось?
- Знаешь, нет. Из близких вообще никто ни слова не сказал. Как будто ничего не было.
- А что тебя не устраивало в браке?
- Вот ничего не устраивало, совершенно ничего. Не было ни одного момента, который бы меня устраивал, мне даже зацепиться было не за что. Только раздражение, раздражение, раздражение – сутками, неделями, месяцами…
- Ужас.
- Сама виновата. Но с тех пор так ничего серьезного и не сложилось. Лет пять потом я боялась какого-то сближения, меня воротить начинало от одной мысли, что я буду с кем-то делить квартиру, деньги, планы… Потом я поняла, откуда это всё берётся, успокоилась, но никто уже не предлагал.
- А он что?
- Муж? О, он женился второй раз через… меньше чем через год, короче. Там терпеливая девочка оказалась – года полтора брак продержался, а потом он, насколько я слышала, решил поразвлечься, пока молодая жена с маленьким ребёнком сидела – и она его выставила. Он стал жить с той, собственно, к кому ходил развлекаться. Они переехали в другой город, и что там дальше было, я понятия не имею, знаю только, что тоже разошлись в конце концов.
- Хм.
- Да уж, точнее и не скажешь.
- И сейчас ты тоже свободна?
- Как ветер.
- Слушай, ну отношения отношениями, а любила кого-нибудь?
- Любила… Ещё до замужества. И во время, и после… Безумно любила. Но не нужна была.
- Назло что ли замуж вышла?
(пауза)
- Об этом я тоже подумаю. Но не сейчас.
- Ты всё откладываешь на потом?
- Я часто откладываю, когда есть возможность отложить. Но если ты конкретно про свой предыдущий вопрос – то это просто очень болезненная тема. Буду плакать и ныть, оно тебе надо?
- Я много слёз видел. Я привык. Хочешь поплакать – поплачь.
- Не хочу.
- Как хочешь; Наше дело предложить. Хорошо сидим! Только есть хочется.
- Ешь конфеты.
- А разве остались ещё конфеты? По шуршанию фантиков я решил, что ты уже всё съела.
- Посвети, вроде бы не всё.
- Да ладно, конфетами не наешься. У тебя нет колбасы, например?
- Я не ем мяса.
- Совсем?
- Совсем.
- И давно это с тобой?
- Пять лет почти.
- Ого. Ого-го. Я часто встречал людей, которые зажигались идеей вегетарианства. Хватало их в среднем на пару месяцев. Почему же ты так решила?
- Мне жалко животных.
- Странно слышать это от человека, который каждый день пачками режет мышей.
- Я делаю это во имя науки.
- Сомневаюсь, что мыши настолько умны и самоотверженны, что это их утешает.
- Меня это утешает.
- Так, значит, на колбасу рассчитывать не приходится…
- Да вообще ни на что рассчитывать не приходится. Вино, конфеты, подарок и букет. Разве что цветочки пожевать.
- Нет, спасибо, это по твоей части.
- По моей части – это конфеты. Я не только траву ем.
- А ты фантики куда деваешь? А то придут нас вызволять, а тут гора мусора.
- В пакет кладу. Будет по-другому, приду я к Тане, и перед тем как достать подарок, вывалю кучу фантиков. Если приду вообще, а не спущусь вниз и не поеду по предрассветному городу домой.
- Вы хорошие подруги?
- Да. Мы учились вместе.
- В школе?
- В медакадемии. Слушай, так мы, наверное, видеться с тобой раньше могли, раз ты тоже в меде учился. Ты в каком году окончил?
- Не могли, я не в этом городе учился. Переехал после окончания.
- Вон оно как. Зачем?
- Так к девушке же. Здесь у меня бабушка, я часто на каникулы приезжал. Здесь и познакомились.
- А я так поняла, что вы учились вместе. Просто ты сказал, что в институте стали встречаться.
- Нет, не вместе. Она в своём институте, я в своём. А работать уже сюда приехал. Так и остался. А Таня твоя, значит, тоже мышей режет?
- Нет, она никого уже не режет. Она не по специальности работает, она танцует.
- Очень интересно.
- Мы с ней и подружились на почве любви к танцам. Я же тоже занималась.
- А сейчас?
- Сейчас да, немного, для себя. А для Тани это профессия, она учит деток и взрослых.
- Какие танцы?
- Начинала с бальных, сейчас ещё всякие сальсы-бачаты.
- Ну да, сейчас модно. Ты тоже?
- Я? Нет, я эстрадными занималась. В бальные хотела очень, и начинала, но мой партнер передумал и ушёл в лёгкую атлетику. Ему кто-то из мальчишек напел, что танцы – это не мужское дело. Я потом ещё с двумя ребятами пробовала в пару встать, но гораздо хуже было, чем с первым. И я ушла туда, где партнёр не нужен. А сейчас иногда на социальные танцы хожу, полгода на танго – опять же, с партнером не сложилось. Думаю вот ещё фламенко попробовать, как раз для меня. Страсть и страдание, ха-ха-ха. Сублимация эмоций в движение. Я танцую, чтобы понять себя.
- Такое впечатление, что ты всё делаешь лишь для того, чтобы понять себя.
- Нет, не всё. Но танец – да. Вот вроде бы когда танцуешь – голова отключается. А потом наступает какое-то прозрение. Через то, что и как ты делаешь, какие движения тебе хочется совершать, какой ритм, под какую музыку, понимаешь своё собственное настроение. Для меня это лучшая психотерапия. Только танцевать надо искренне. Это не на концертах или вечеринках работает, а дома. Или в студии, когда очень мало народу. Я к Тане иногда прошусь в зал поздно вечером или рано утром – одна потанцевать.
- У неё свой зал?
- Арендует в доме культуры. В детстве я мечтала стать великой танцовщицей. Так прям представляла себе, как я на сцене танцую, и все на меня смотрят, и мне цветы несут. И красивое-красивое платье на мне. Потом – великой актрисой… Потом – великим учёным… Мда.
- А сейчас?
- Сейчас я почти примирилась с тем, что я не великая. И вряд ли стану.
- Может, всё впереди?
- Не думаю. Не сбивай меня с толку, я только-только успокоилась по этому поводу. У меня сейчас такое состояние – дожить как-нибудь более-менее и ладно.
- Ну и зря.
- Не всем же быть великими.
- Не всем, но почему бы не тебе?
- Потому что я гораздо больше мечтаю, чем делаю. И я не гений, что теперь, надо признавать реальность.
- А кто такой гений?
- Тебе определение сказать?
- Лучше твоё понимание.
- Я никогда вот так вот не задумывалась, но… гений – это человек, который делает что-то намного лучше, чем все остальные. Наверное, как-то так.
- Или о котором все остальные думают так?
- Это – признанный гений. А непризнанный – который просто делает.
- И ты уверена, что ты не гений?
- Абсолютно.
- Ты похоронила свои мечты?
- Не то чтобы похоронила… Я их отпустила. Это теперь не цель моей жизни.
- Ну и зря.
- Ты повторяешься.
- Конечно, ведь моё мнение не изменилось. Если ты перестаешь верить в свою мечту, как она осуществится? Если ты перестаешь верить в себя, как в тебя поверят другие? Мы сами себе так обрезаем крылья. Как-то пафосно получилось.
- Скорее, шаблонно.
- Пафосно и шаблонно.
- Слушай, нет. Я наоборот почувствовала себя свободнее, когда перестала видеть смысл жизни в том, чтобы стать кем-то выдающимся. Я перестала тратить внутреннюю энергию на борьбу с самой собой. М-м-м… До этого во мне как бы постоянно возникали конфликты между той, какая я есть на самом деле, и той, какой я хочу быть. Потому что я не соответствовала, и первая я – настоящая – впадала в истерики из-за своего несовершенства, а вторая я – вымышленная, идеальная – непрерывно третировала первую…
- Стоп, стоп. Я, конечно, не психотерапевт, но…
- Ха-ха, да я же образно. У тебя не бывает внутренних диалогов?
- У меня монологи.
- Вот и у меня теперь тоже. Теперь монологи.
- У меня есть тост. За победу над шизофренией.
- И внутреннюю гармонию.
- И за мечту.
- И за свободу от мечты.
- Каждый пьёт за своё, я понял. Что ж, не буду спорить, вас, оказывается, тут две, я в меньшинстве.
- И даже больше.
- Не может быть. Учти, вместимость лифта ограничена.
- Видимо, из-за этого мы и застряли.
- Так это ты во всём виновата?!
- Да, в следующий раз отправлю все свои внутренние «я» по лестнице.
- Так я не понял, сейчас-то их много или всё-таки одно?
- Много. Но большинство помалкивают.
- Ты, Оля, психологией, случаем, не увлекаешься? Всякие там «Как понять себя, если вы не понимаете себя», или «Как почувствовать себя счастливым, когда вокруг всё плохо», или «Полюби себя сам» - меня безумно вдохновляют одни только названия таких книг.
- Меня тоже. Я читаю только названия, заряда позитива хватает и так.
- Я просто не очень понимаю повальное увлечение книгами, семинарами, вебинарами, лекциями на тему того, как наладить собственную жизнь. Думал, может быть, ты мне объяснишь. Кажется, люди готовы слушать кого угодно, только не себя. Я не верю, что так можно чему-то научиться и что-то понять на самом деле. Мне несколько раз попадались такие материалы на глаза, есть знакомые, которые всерьёз их изучают. И ладно бы сами себе тихонько читали, так они ещё своим новообретенным счастьем всех вокруг хотят осчастливить и научить, как надо! Неужели настолько лень подумать просто своей, своей головой! Я честно прочитал подсунутые мне товарищами в порыве горячего участия в моей судьбе книги, штуки три или четыре. На половину «откровений» мне хотелось ответить «Ну, да, и что? Ежу понятно!», а на оставшиеся – «Нет, всё не так!». Там ни одной мысли не оказалось, которая стала бы для меня каким-то открытием, заставила бы задуматься.
- Слушай, а если кто-то на самом деле не может думать самостоятельно? Хорошо, ты такой умный и рассудительный, ты сам всё можешь по полочкам разложить в своей голове и жизни. А кто-то не может.
- Не хочет.
- Не может. Я вообще стала очень сильно задумываться о том, насколько человек сам виноват в том, какой он. Очень многое тянется из детства, как воспитывали и как относились родители, что они заложили, и не только родители, ещё со школьной скамьи в зубах навязло, что «среда формирует человека». И характер, который даётся уж какой достался.
- Да ты что, надо же как-то работать над собой. И это реально. Я вот сильно изменился.
- Да, хорошо, тебе дан был потенциал измениться. Слушать и понимать себя, ты, предположим, умный…
- Предположим?
- Я тебя слишком мало знаю, чтобы утверждать наверняка; А вот кто-то – не очень умный. Вот глупый, родился такой! Виноват он в этом?
- Можно быть глупым, но стараться и получать образование…
- Нет-нет, я не про образование сейчас абсолютно. Это никакого отношения к образованию не имеет. Образование и ум – это вообще совершенно разные вещи. Как раз нередко бывает, что вот казалось бы, отличник, но такой идиот!!! Такие глупости творит, и даже не понимает, что это глупости – не в учебе, по жизни. И наоборот.
- Можешь не продолжать, я понял, о чём ты.
- И та же лень. Ну вот, например, ленивый человек – и всё тут. Всё вроде бы понимает, что надо изменить, как это изменить – а нет какой-то зажигалки внутри, нет сил…
- Ты добрая. Всех оправдываешь.
- Добрая. Но насколько это моя заслуга? Может, я добрая-то потому что мама и папа меня всегда очень любили и почти всегда во всём поддерживали…
- Кроме театрального института в Москве.
- Кроме него; Так я не закончила. Это во-первых – нельзя, как мне кажется, обвинять людей в том, как они живут. Хотя до конца я это вопрос для себя ещё не решила. Ведь если так, то вообще никто ни в чем не виноват, а в поисках источника всех бед мы так и дойдем до Адама и Евы.
- Может, так и дошли до Адама и Евы?..
- Я подумаю об этом…
- Потом?
- ; Разумеется.
- Так что во-вторых?
- А во-вторых… Я забыла, что во-вторых. Вспомню – скажу.
- Жду с нетерпением.
- Почему ты считаешь себя умнее других?
- Неожиданный вопрос. Потому что я доволен своей жизнью.
- И всё?
- Да, и всё. По-моему, этого вполне достаточно. Если я счастлив, значит, я оказался достаточно умён, чтобы либо добиться этого счастья, либо осознать его. Либо то и другое.
- То есть ты считаешь, что несчастные люди – глупцы?
- Тотально несчастные да. Я достаточно наслушался стонов на тему «жизнь проходит мимо…» Жизнь проходит мимо – когда в коме лежишь. Во всех других ситуациях она не проходит, она идёт. Я не про тех, у кого что-то случилось, и на некоторое время выбило их из колеи, а про тех, что вообще не умеют радоваться жизни и только всё время ругают судьбу.
- Ты жестокий.
- Это не моя вина, ведь правда? Давай покопаемся в моём детстве и выясним, отчего я такой.
- Не только в детстве. Да и вообще, это не ко мне. Вот если тебе надо будет мозги на маленькие кусочки порезать и под микроскопом посмотреть – пожалуйста, обращайся.
- Примерно об этом я и говорю.
- Есть проблема.
- В чем проблема?
- У меня нет с собой скальпеля и микроскопа. И здесь слишком темно, мне нужен яркий свет.
- Да уж, придётся отложить.
- Слушай, так ты вообще читать не любишь, если ты так скептически относишься к чужим мыслям?
- Нет, нет, я очень люблю читать. Я много читаю. Особенно на ночных дежурствах. Я люблю, чтобы во время чтения мысли возникали в моей голове сами, а мне их не вводили в готовом виде. Так я отличаю хорошие книги от плохих. Это как… это как еда. Я люблю вкусную еду, разную – острую, сладкую, с горчинкой. Я люблю вкус еды. Процесс еды. Я не хочу питаться через зонд.
- Кому как не тебе знать, что иногда нужен и зонд.
- Да, поэтому я и отношусь к тем, кто жизнь свою строит по таким книжкам, как к больным – со сдержанным сочувствием.
- И не страшно тебе быть таким умным?
- Не особо. А должно?
- Просто все эти «научите меня, как жить»… Это же перекладывание ответственности за свою жизнь. Страх поступить неверно и не иметь никакой отговорки и оправдания. Ты вот говоришь, что люди сейчас слушают кого угодно, кроме себя, но разве не всегда так было? Оракулы, гадалки, шаманы, теперь вот… популярная психотерапия.
- Чем больше ответственности, тем больше свободы. И наоборот. Во всех смыслах наоборот. Меньше ответственности – меньше свободы, больше свободы – больше ответственности, рост… как это? Прямо пропорциональный.
- И ты выбираешь свободу?
- Я выбираю свободу и ответственность.
- Какой ты молодец… А я не знаю.
- За то время, пока мы с тобой болтаем, у меня сложилось впечатление, что ты тоже предпочитаешь думать своей головой.
- Чёрт, нога затекла… а-а-а!.. сейчас, подожди…
- Давай разомну. Где тут твоя нога?
- А! не трогай, больно! М-м-м…
- Легче?
- Да… проходит… Думать… я думаю, постоянно, знаешь, как будто постоянная такая внутренняя работа идёт, переосмысление, уточнение… иногда у меня даже голова к вечеру болит от этого, но я не уверена, что я хочу этого на самом деле. Потому что чем больше я думаю, тем страшнее мне становится. Хочется, как в детстве, маме в плечо уткнуться: «Мам, ведь чудищ не бывает?» - «Не бывает»… А ты-то знаешь, что бывает. «Мам, чудище ведь не придёт?» - «Нет, нет, не придёт». Я как будто так и не выросла. Только чудища стали ещё страшнее. И никто уже не сомневается в их реальности. Но я так и шепчу перед сном «Чудище ведь не придёт?..» Всё плохое ведь – не со мной? Не про меня? Не с теми, кого я люблю, кого я знаю? Всё плохое – где-то, да, чудище не придёт?..
- И чего ты боишься?
- Ой, ну ладно. А то я опять сейчас начну загоняться. Я дурные мысли прям внутрь себя запихиваю и стараюсь не давать им высовываться, а то меня такой тотальный страх накрывает… Больше всего я боюсь насилия в любом его виде. Я готова смириться с болезнями, с несчастными случаями, с землетрясениями и наводнениями, но как человек может издеваться над другим человеком! Это мне ужасно страшно, так, что голова кружится. В школе нам ведь всем рассказывали про войну, и про концлагеря… и тогда как-то всё проще было, чёрное и белое, плохие фашисты, хорошие наши, а отчего именно так, и что вообще людьми движет – не задумывалась… Ведь были они до этого, наверное, нормальными людьми, на работу ходили, детей воспитывали, и после войны вернулись к спокойной жизни, но вот что нашло? Как можно, как вообще в голову может прийти то, что произошло? Я мечтала сочинить музыку, такую особенную музыку, чтобы она исправляла людей.
- Как это?
- Ну, вот послушал человек эту музыку, и стал добрым и прекрасным. Не смейся, я серьёзно! И мечтала, что её включат в тюрьмах – и все преступники навсегда забудут о злодеяниях, и по всей планете через приёмники специальные включат, и никогда больше не будет войны, и убийств, и драк… разве что маленькие ссоры, чтобы последствия не сильнее синяка. И пройдет несколько поколений, дети уже не будут знать про то, что люди могут враждовать, никто им об этом рассказывать не будет, а сами они не додумаются. В общем, мир во всем мире.
- И сколько лет тебе было?
- Точно не помню, лет двенадцать, наверное. Может, десять.
- Ты же не занималась музыкой?
- Нет, не занималась, но музыку-то я каждый день слышала. Так что надеялась на то, что внутри меня что-то такое щёлкнет, вдохновение или что там – и вот, нате, я спасла человечество.
- У тебя все мечты такие, масштабные?
- Нет, не все. Я мечтала ещё изобрести запись для танцев. Как ноты записывают – и всем понятно, как играть. Мечтала придумать подобную штуку для движений. Даже начала разрабатывать: нижняя строка для движений ног – по типу басового ключа, так это называется? – верхняя – где скрипичный - для движений рук… На этом моя мысль застопорилась; А ты мечтал о чём-нибудь?
- И не перестаю.
- Да неужели?
- А что?
- Не производишь впечатление мечтателя.
- По сравнению с тобой, пожалуй.
- Ты смеешься. Я обиделась.
- Зря. Но если тебе так хочется.
- И о чём же?
- А?
- Мечтаешь.
- Что мои книги будут читать. Что для кого-то они будут по-настоящему интересны.
- Твои книги?
- Я пишу.
- Неожиданный поворот. Ты же врач?
- История литературы знает примеры успешного совмещения.
- Какие книги ты пишешь?
- В школе я хотел писать фантастику. Меня волновала тема жизни во Вселенной…
- Кого ж она не волнует!
- Ну да. Сначала я написал про Титан – это крупнейший спутник Сатурна. Я ещё в девятом классе учился. Его сравнивают с Землёй в самом начале развития, только там очень холодно – под минус двести. Ну и что? Живут же белые медведи при минус шестидесяти, почему нельзя жить при минус ста шестидесяти? Предполагали существование метановых озёр и рек, меня доводы убедили, и я начал развивать эти идеи. Населил Титан крошечными червячками, которые общались между собой с помощью инфразвука, и атмосфера Титана на самом деле искусственного происхождения, результат мысленной деятельности этих червячков… В общем, там так получалось, что это типа нашего современного Интернета. Потом учёным удалось рассмотреть поверхность Титана, это я уже в институте учился, и что-то не сошлось, я пытался переписать - не получилось, не стыковалось, и плюнул. Потом я решил, что учёные идут не по тому пути в поисках жизни. Мы ищем то, что похоже на нас, а если она совсем непохожа? Если это не бактерии, не вирусы, а совершенно иные образования, которым не нужна ни вода, ни воздух? Если это вообще не жизнь в привычном для нас понимании слова? И я написал про то, как земляне отправились исследовать газообразную планету с целью изготовления на основе её газа супертоплива, и там долгая такая цепь событий, но в конце концов они поняли, что планета населена, но по нашим меркам это просто думающие облака… Даже не облака, а некая мыслящая субстанция, фактически не имеющая физической оболочки в нашем понимании.
- Эк тебя. Но мне это что-то напоминает. По-моему, нечто подобное уже было.
- Да всё уже было. Вообще всё в этой жизни уже было. У меня лет пять назад были переживания по этому поводу, стоило мне задумать какой-то сюжет, как обнаруживалось, что где-то это уже было. Вот почти наверняка уверен, что и парень с девушкой уже застревали когда-нибудь в лифте и болтали обо всём подряд. Не в лифте, так в вагоне, в гостиничном номере, в такси… И скорее всего, книги об этом тоже есть, а то и фильмы. Всё уже когда-то было… Так можно вообще не писать, не сочинять музыку, не рисовать картин. Да и не жить, что уж мелочиться, всё равно мы повторяем в своеобразном сочетании то, что уже происходило с другими людьми.
- Жизнь сама по себе самоценна. Просто уже потому, что это твоя жизнь. Хотя бы этим своеобразным сочетанием.
- А книга не самоценна только потому, что это – моя книга?
- Мне всегда казалось, что искусство… в голову лезет «должно принадлежать народу», но не совсем то :) Должно интересовать кого-то, кроме художника. Тогда оно нужно.
- И как же ты узнаешь, будет ли оно кого-то интересовать? Вывесить опрос в соцсети: «Дорогие мои люди, я собираюсь написать книгу, ещё не знаю, хорошую или плохую, будете читать? Репост, пожалуйста». А?
- Смешно. Но всё равно. Получится или не получится – это уже другой вопрос, но изначально должно быть стремление поделиться с кем-то.
- Я считаю наоборот. Что первично желание создать, а нужно это будет кому-то, кроме тебя, или нет – вопрос десятый. Более того, произведение как раз и должно быть заряжено энергией автора, чтобы выстрелило, чтобы зацепило. Внутренней уверенностью должно быть наполнено. (пауза) Кстати, у меня пока не так. Я берусь за новый сюжет, у меня всё складывается в голове, меня распирает просто от желания это написать, а в процессе оказывается, что я не знаю, как сделать то или иное, как выстроить… Я говорил тебе уже, терпеть не могу разжёванные книги, но мне кажется, что у меня часто получается именно так. Я настолько боюсь, что мою мысль не поймут или поймут неверно, что растолковываю её, и читать уже скучно, нет воздуха, нет пространства, чтобы додумать самому. Вот с этим я борюсь, правлю по двадцать раз… И всё равно мне не нравится, кажется, что получается концентрат моих мыслей и переживаний. В общем-то, каждый герой – это я сам, их разговоры – это те вопросы, которые я себе задаю и на которые я себе отвечаю. Самое сложное – добавить жизни, самое трудное – написать очень просто, но не банально. Как это? В этом какое-то волшебство. Я много читаю, чтобы понять, как это сделано. Не только за этим, но в том числе.
- А сейчас что пишешь? Тоже фантастику?
- Нет, фантастику бросил. Именно сейчас пишу… в общем-то про политику. Там такой сюжет, молодой журналист, весь такой свободный духом, всеми силами рвётся на оппозиционное радио, радио, которое позиционирует себя как СМИ для думающих людей, и в конце концов ему это удаётся, он попадает в штат. И постепенно он начинает понимать, что главная задача этого радио - выявление недовольных, провокация с целью обнаружить самую возбудимую часть общества и лишить её возможности участвовать в жизни государства – по-разному, кого-то в тюрьму под тем или иным предлогом, кого-то компрометируют, кого-то запугивают. Выявляют по телефонным звонкам в студию, по обсуждениям в соцсетях… Очередная антиутопия. Но – не знаю, может, ты опять скажешь, что это уже было – я хочу не просто изобразить тоталитарный режим и как всё плохо, а показать, в первую очередь, что мы ничего не знаем, что мы никогда не разберемся, что правда, а что неправда. Нас всегда опережают на шаг, и если нам начинает казаться, что мы наконец-то разобрались в ситуации, нам подсовывают ещё одну «матрёшку».
- Не очень понимаю.
- Если тебе интересно, могу дать почитать. У меня с собой на ноутбуке.
- Давай, интересно. Выйдет у тебя книга, буду рассказывать друзьям, что я первая читала новый бестселлер, ещё не законченный, на полу в тёмном лифте ;
(Парень достаёт ноутбук, открывает, экран освещает их лица, он ищет нужный документ, открывает, листает)
- Кстати, да, потому что я никому ещё не давал. Я вообще незаконченные произведения очень редко даю почитать, у меня примета такая, что если кто-нибудь прочитает недописанное, то так и не закончу.
- Тогда может не надо?
- Да ладно, я тебе кусочек только дам. Щас-щас… Короче, там одна из сюжетных линий – про иностранного художника-авангардиста. Этот молодой журналист, главный герой, находит несколько его писем… В общем, не суть, я тебе не буду сейчас целиком сюжет пересказывать, тем более, что он уже несколько раз менялся. Сейчас, я тебе прям в отдельный документ скопирую – в этом отрывке, собственно, основная идея.
- Может, ты меня сам почитаешь?
- Да ну, я по-дурацки читаю вслух… И стесняться буду.
- Ты разве умеешь стесняться?
- Ты не видишь просто в темноте, как я краснею;
- Ну, давай.
Парень передаёт девушке свой ноутбук, несколько секунд на экране – её глаза, освещенные экраном и бегающие из стороны в сторону по строчкам, потом – монитор с текстом.
«Представь себе, друг мой, являются ко мне двое в черных костюмах, - прямо-таки не люди, а образы, - один садится в кресло и молчит, второй говорит мне примерно следующее.
- Господин Н., мы имеем к Вам весьма конкретное предложение. Прошу Вас выслушать до конца, а потом Вы сможете задать вопросы. Много времени это не займет. Мы предлагаем Вам выступить в поддержку оппозиционных сил. Много от Вас также не потребуется. Пара провокационных заявлений, порочащих действующую власть.
- Извините, что перебиваю, конечно – ответил я, с трудом сдерживая смех (ты же знаешь, как забавляет меня серьезность, да ещё и серьезность, которую должно принимать всерьёз), - но я никогда не интересовался политикой. Думаю, Вам лучше подыскать кого-нибудь другого.
- Общество давно потеряло и доверие, и интерес к любому, кто прямо или косвенно связан с политикой. Так что ваша аполитичность – именно то, что нам нужно.
- Нет, Вы не поняли. Я понятия не имею даже, в чем можно обвинить действующую власть. Я не смогу сделать никаких громких заявлений.
- Всю информацию мы предоставим. Далее – как Вам угодно. Мы можем лишь дать Вам цифры и факты, а Вы сами выберете, какие из них озвучить, можем и написать Вам готовый текст.
- Обвинения будут ложные?
- Ни в коем случае. Подлинные. Не всегда подтвержденные документально, но легко проверяемые. Об этом мы позаботимся сами. После Ваших политических заявлений власти заведут на Вас уголовное дело. При обыске квартиры будет обнаружена чрезвычайно большая сумма денег – поверьте мне, даже при ваших доходах она будет выглядеть шокирующе. На время расследования Вы будете помещены в тюрьму…
- Стоп-стоп! Можете не утруждать себя описанием последующих деталей. Я не согласен.
- Я же просил Вас дослушать. Тюрьма для политзаключенных представляет собой два корпуса. Первый – известный всем по «эксклюзивным» репортажам и душераздирающим интервью – с ободранными стенами и бетонными лежанками. Но Вам такой не светит, не тот полёт всё-таки. Это как раз для политиков, иначе к ним не пробудишь ни сочувствия, ни любопытства в людях. Есть класс повыше, для сравнения – очень плохая гостиница. Очень плохая. Бывали в таких?
- Приходилось.
- Железные кровати, тонкие матрасы, линолеум в дырах, окна с щелями. Тесно. Сыро. Темно. Дослушайте! Вы не будете проводить там много времени. Два-три часа в неделю – встречи с журналистами и борцами за справедливость. За редким исключением, политические живут во втором корпусе. Он скрыт от посторонних глаз, да если кто и заметит, то не догадается, что в облупленной прачечной могут быть такие условия. Там всё. Всё, что пожелаете. Для сравнения – очень хорошая гостиница. Очень хорошая. Представляете себе?
- И в такие попадал.
- Там пожить всё-таки придётся. Во-первых, чтобы в случае неожиданных приездов журналистов мы могли продемонстрировать Вас сразу же, а не мчаться за Вами через весь город, ломая голову, как незаметно провести Вас на территорию тюрьмы. Несогласованные приезды бывают редко, в основном иностранцы так забавляются. А во-вторых, чтобы Вы случайно не «засветились» где-нибудь на улице. По моему опыту, практически никто не соблюдает домашний арест. Итак, в тюрьме мы рассчитываем продержать Вас месяца три-четыре, после чего мы Вас отпустим. И навсегда выгоним из страны с позором. Не думаю, что Вы сильно расстроитесь.
- Действительно, ни капли.
- В общих чертах это всё. Вопросы?
- А деньги?
- Что деньги?
- Я так понимаю, что в тюрьму меня посадят для выяснения, откуда деньги.
- Да.
- И откуда?
- Про это все забудут. Точнее, все будут помнить, что деньги были, что расследование велось – а вот то, что оно так и не было закончено, никого уже волновать не будет. Каждый останется при своих гениальных догадках. Информацию, что оппозицию спонсируют враждебные нашему государству страны, уже распространяется. Ваше дело – поддержать оппозицию.
- Нет, Вы плохо изучили обстановку. Меня терпеть не могут в Вашей стране. Моя поддержка лишь навредит.
- Вот именно.
Я помолчал немного.
- Это и есть политика?
- Да. Это шашки. Вовремя поддаться – значит, выиграть. Просчитать на несколько ходов вперед – значит, выиграть. Игра, нацеленная на то, чтобы в ближайший ход «съесть» одну шашку противника успеха не принесет.
- Так почему не объявить в СМИ, что деньги якобы получены мной из конкретного источника?
- Причин несколько. Во-первых, нам не нужен международный скандал. Ведь никто из-за границы деньги Вам присылать не будет, а если свалить вину на определенную страну, то возможны конфликты. Конечно, высшее руководство других стран всё понимает, но такой оборот даёт им шанс использовать этот спектакль в своих целях. Во-вторых, мы не хотим порочить вашу репутацию. Может быть, Вы нам ещё пригодитесь. Когда про деньги или абсолютно забудут, или выяснится, что это, как Вы и говорили, сумма на строительство галереи, пожертвованная одним из Ваших богатых почитателей. И, наконец, больше всего люди верят не фактам - Вам ли, художнику, этого не понимать, - а… чему по-вашему, господин Н.?
- Своему воображению.
- Воображению, фантазии, догадкам. Если человек додумался до чего-либо сам, то его уже ни за что не переубедишь. Никто же не хочет признавать себя идиотом. Когда люди перестали верить тому, что видят и слышат, - пришлось немного подстроиться под них. Они считают себя самыми умными, им кажется, что они видят, что скрывается за нашими действиями – что ж, прекрасно, пусть смотрят. Просто на одно действие станет больше. Ещё одна кукла в матрёшке. Она радуются, как дети, сумев открыть одну деревянную куколку и обнаружить под ней другую. Они полагают, что обнаружили истину. И не догадываются, что под ней третья.
- А начнут догадываться – посадите внутрь четвертую, пятую?..
- Оппозиция выступает против политических процессов – прекрасно. Мы устроим громкий политический процесс. С бредовыми обвинениями, нелепыми выводами и абсурдным итогом. Пусть им кажется, что тем самым они обнаружили «истинное лицо» официальной власти – не заботливое и честное, а подлое и жестокое. Пусть порадуются своей «проницательности».
- А на самом деле власть - ?..
- Господин Н., уж от кого, а от Вас не ожидал такого, простите, дурацкого вопроса.
- Хорошо, другой. А если я завтра всё расскажу?
- Кому?
- Прессе. Руководителям других государств. Вы знаете прекрасно, что я лично знаком с некоторыми.
- Вы не сделаете этого. Сейчас у Вас, может, и некоторая сумятица в голове, но за пару часов всё уляжется – и Вы сами не станете этого делать. Да?
Несколько секунд я думал.
- Да.
- И не последствий, конечно, следует бояться. Никто Вас убивать не станет. Просто нам придется сделать ещё одну матрешку внутри ваших слов… и мы постараемся – и, поверьте, добьемся своего, - чтобы вы сами уже не выбрались из этой игры. А Вы же не хотите замараться в политике? То, что предлагаем Вам мы, делает из Вас невинную жертву политических распрей, вольного художника, позволившего себе пару необдуманных, может быть, немного резких, но, в общем-то, очевидных и довольно безобидных фраз. Так Вас будут воспринимать в тех странах, в которых пользуются популярностью Ваши произведения и Ваши художественные и философские идеи. У нас же Вас всё равно не любят – и всё равно, что Вы будете говорить, услышав, что Вы поддерживаете оппозицию, часть – разумеется, мы не рассчитываем, что все! – от неё отвернется. Зарубежные правительства показательно осудят чрезмерно жесткие действия по отношению к Вам – наш народ посоветует зарубежным правительствам не соваться во внутренние дела страны. Мы поддержим и озвучим мнение народа. И вот мы уже заодно. Вот общество уже как бы и согласно с той самой властью, которую они только что ругали.
А если Вы рассказываете о нашем разговоре, то Вы сознательно ввязываетесь в политические интриги. Вам ведь это не нужно, правда? Впрочем, вряд ли я объяснил Вам сейчас что-то, чего Вы бы сами не понимали. У Вас есть время подумать, мы зайдем завтра.
- То есть я могу и отказаться?
- Ну, разумеется. Любой может отказаться. Любой, кому не нравится эта игра.»
Снова на экране глаза девушки, она дочитывает и смотрит на парня. Он:
- Ну, как тебе? (с волнением)
- Интересные мысли…
- Но?..
- Что «но»?
- Судя по интонации, должно быть «но».
- Но над стилем, мне кажется, надо работать. Слишком напыщенно.
- Я подумаю. Но ведь это не весь роман таким языком, это как раз для контраста, чтобы речь одного персонажа отличалась от речи другого.
- Я не настаиваю, я же не читала всё. Пиши, пиши. Интересно.
- Тебе не интересно.
- Я просто политику как-то вообще… не воспринимаю.
- Да тут же не столько политика, сколько в целом восприятие информации. Мне просто очень интересно, как люди сейчас относятся к информации, не проверяет же никто ничего. У меня была идея, я, правда, от неё отказался, запостить в соцсети придуманное абсурдное предложение, которое могло бы вызвать общественный резонанс. Ну, например, что привлекает к себе повышенное внимание?
- Котятки.
- Котятки да, но это несерьезно. Надо серьезное. Например «Каждого депутата обяжут воспитывать приёмного ребёнка». Много ли людей начнет разбираться, откуда я это взял вообще? Да почти никто не начнет! Буду обсуждать, перетирать, спорить друг с другом до хрипоты, хорошо это или плохо – но почти никто не задастся вопросом, а откуда вообще информация? Насколько она соответствует действительности?
- Так ты проводил такой эксперимент?
- Частично.
- Это как?
- Это поднял тему в кругу друзей. Через десять минут, убедившись, что всё развивается по тому сценарию, который я предполагал, признался, что просто придумал всё.
- Тогда это необъективные данные.
- Почему?
- Потому что твои друзья привыкли тебе верить. Они не ждут от тебя подвоха.
- Может быть. Но согласись, всё равно такое происходит сплошь и рядом. Это очень интересная проблема. Люди научились передавать информацию за минимальное время на максимальное расстояние, но это сыграло злую шутку. Такое огромное количество информации, причём в абсолютной массе ненужной, человека дезориентирует полностью. Ну вот если по-честному, какая нам разница, что где-то в Тихом океане прошел тайфун? Какая нам разница, что в каком-то городе за тысячи километров кого-то посадили за взятку? Тонны ненужной информации.
- А как же сопереживание? По-твоему, важно лишь то, что касается тебя напрямую?
- По-моему, так и есть. Ежедневно я в новостной ленте вижу десятки сообщений о том, что кому-то нужна помощь. Кому-то, кого я никогда не знал и не узнаю. Переживать о каждом – сойти с ума, остается лишь пролистывать и не вдаваться в подробности. Это ожесточает, а не делает добрее.
- Нет. Я не согласна. То есть в чём-то я согласна, но вообще нет.
- Почему?
- Я слишком пьяна, чтобы объяснить.
- Да ладно-ка.
- Хорошо. Я слишком глупа, чтобы объяснить. Но мне… мне важно знать, что происходит в Америке, в Австралии, в Папуа - Новой Гвинее… И я помогаю по мере возможности тем, кто в этом нуждается, даже если я никогда не знала его и никогда не узнаю. Только проверяю. Есть несколько фондов, в которых я уверена. Всем я помочь всё равно не могу, но вот на просьбы этих фондов я откликаюсь.
- И потом пишешь на стене «перевела 50 рублей, всем добра»?
- Нет, ни разу не писала. Вообще ни разу. Я понимаю, к чему ты клонишь. Что я делаю это для себя, чтобы окружающим доказать, какая я добрая и хорошая?
- Нет?
- Нет. Поэтому и не отчитываюсь в темах, группах… Вообще никому не говорю, что кому-то что-то перевела или купила. Но с другой стороны, даже если кто-то делает так, как думаешь ты, – что в этом плохого?
- Это показуха.
- Ну и что?..
- Это лицемерие.
- Ну и что?! Они же обратно не требуют, после того как сообщили всем о своём пожертвовании.
- Меня это коробит. Но может быть ты и права, не знаю. И давно ты читала новости из Новой Гвинеи?
- Вчера смотрела там погоду.
- И какая там погода?
- Там 26 ночью и 28 днём. И гроза. Всю ближайшую неделю.
- И вот зачем тебе это знать?
- Просто чтобы знать. Просто потому что я любопытный человек, я не хочу замыкаться в четырех стенах. Мне интересно знать, зачем консьержка у вас в подъезде, и какая погода в Папуа - Новой Гвинее.
- Но тут ещё одна проблема.
- Что-то у тебя много проблем. А говорил, что нет. Всё вы, мальчики, врёте…
- А вы, девочки, всё к словам придираетесь.
Молчат.
- Так что там у тебя за проблема?
- Лифт застрял. Больше у меня нет проблем.
- Обиделся. Извини.
- Нет, Это ты извини, что-то я разошелся, со своими размышлениями пристаю… Увлёкся.
- Не самый худший вариант. Мне правда интересно. Я пошутила.
- Да ну.
- Ну да ну да.
- Ну, если коротко, то в этом огромном информационном пространстве, среди новостей, которые не касаются тебя лично, невозможно проверить, что правда, а что нет. Я поймал себя на мысли, что не верю ничему. Я настолько ничему не верю, что начал задумываться – а не в этом ли и состоит цель современной информационной политики? Просто отбить всякую охоту разбираться. И что большинство вещей в этом мире можно одновременно представить и как абсолютное зло, и как непререкаемое добро. Там главный герой будет попадать в такие ситуации, которые сначала кажутся ему очевидными, а потом он понимает, что всё наоборот, проходит некоторое время, и снова понимает, что всё не так… Вот об этом я и хочу написать. Если получится.
- Я в тебя верю.
- Как это мило.
- С тебя книжка с автографом.
- Автограф – хоть сейчас, а будет ли книжка – ещё неизвестно.
- Ты уж постарайся. Мне ведь теперь интересно; А я раньше стихи писала…
- Почему раньше?
- Давно уже не пишу. Года полтора-два ни одного стихотворения. Ты угадал, почему я замуж вышла.
- Плавный переход.
- Я любила другого, а он на мне не захотел жениться, и я ему назло сказала, что выйду за первого, кто предложит, и вышла.
- Ох ты.
- Не знаю, кому я что хотела доказать… Была такая упрямая дурочка. Все эти «слов на ветер не бросаю», «сказано – сделано», «я своё слово держу»… Сложнее всего не сопротивляться, а наоборот, согласиться с чем-то, что все поддерживают. Все говорили, что этот брак мне не нужен – разве я могла послушать? Слава Богу, хватило хотя бы ума невзирая на возможные «а мы тебе говорили» развестись, когда стало понятно, что это была ошибка. При переезде я тогда нашла свою записную книжку – ещё со школы – и там моим полудетским почерком написано «Не плыви по течению, не плыви против течения – плыви туда, куда тебе нужно. Козьма Прутков». Вот тут меня и прошибло, что называется.
- Так, а причём здесь стихи?
- Стихи… Я сочиняла, когда была влюблена.
- В того, кто не женился?
- Ага. И вот два года назад он женился. Только не на мне. Я запретила себе думать о нём – и всё пропало, ни строчки с тех пор. Впрочем, невелика потеря.
- Прочитай?
- Нет!
- Пожалуйста.
- Нет, я стесняюсь очень.
- Здесь темно.
- Нет-нет.
- Ты же для этого и заговорила про стихи? Тебе ведь хочется прочитать.
- А тебе всегда кажется, что ты людей насквозь видишь?
- Нет. Мне не кажется, я их насквозь вижу.
- А если это люди тебя насквозь видят, и прикидываются, чтобы ты думал о них иначе?
- О как.
- Да, напиши об этом в своей книге.
- Хорошо, договорились. А ты прочитай стихи.
- Одно.
- Хорошо.
- Обещаешь не смеяться?
- Нет.
- Ладно.
В мой город вчера пришла весна. Город заполнили зайцы и лужи.
У зайцев - маленькие солнечные хвосты и большие солнечные уши.
Город просыпается, смотрит на себя в зеркало луж.
Улыбается.
Щурится.
Зайцы просыпаются, принимают воздушный душ,
Начинают скакать один за другим.
Моют свои солнечные лапы в растаявшем снеге.
Играют в чехарду на крышах,
Занимаются всякой ерундой от нечего делать.
Я их попрошу -
Пусть запрыгнут к тебе в окно -
У тебя все равно окно всегда открыто.
Я знаю, у тебя всегда окно открыто.
(Пауза)
- Спасибо.
- Пожалуйста. С тебя книга.
- И автограф. Я помню.
Лифт трогается. Молодые люди поднимаются с пола.
- Вот и всё! Успеваешь ещё на день рождения! Приятно было познакомиться.
- Мне тоже. С тебя книга.
Парень закатывает глаза, потом подмигивает.
- Мусор я заберу, – поднимает с пола бутылку и коробку из-под конфет. – Не тебе ведь в гости с мусором идти.
Двери открываются, парень выходит, на прощание улыбаются друг другу. Двери лифта закрываются, девушка перекатывается с пяток на носки, улыбается сама себе. 14 этаж, двери открываются, девушка выходит, звонит в квартиру. Открывает её подруга, в квартире шумно, латиноамериканская музыка. Оля вручает букет, целует подругу, снимает пальто и сапоги. Девушки проходят в комнату, мимо снуют друзья с фруктами, бокалами.
- Танюш, тут такое дело…
- Я всё знаю, ты что думаешь, я тут полтора часа ждала, когда ты с первого этажа поднимешься? Мы к консьержу сбегали, всё узнали. Ну, дела! Надо же застрять в лифте! Ты извини, мы тут без тебя начали, не знали, сколько ты там сидеть будешь.
- Да конечно, конечно.
- Хорошо, что не долго ты там просидела. Ну, вливайся, всё в самом разгаре!
В комнате танцуют, кто-то подаёт Ольга бокал, она пьёт и смотрит на пары.
- Танечка, тебе подарок! – достает из пакета шкатулку для украшений. Из пакета выпадает фантик, Ольга наклоняется, поднимает с пола, засовывает обратно в пакет.
- Какая прелесть! Спаси-ибо! Ольга, вон тот темноволосый, видишь? Одинок. Уже неделю. Не теряйся, отличный парень!
Таня подходит к молодому человеку, о котором говорила, и что-то шепчет ему на ухо. Он подходит к Ольге, протягивает руку:
- Таня сказала, что ты прекрасно танцуешь!
Оля улыбается, соглашается на танец, бокал ставит на полку. Заканчивается песня, Ольга со смущенной улыбкой отходит от партнера, идёт в ванную, садится на краешек ванны. Звучит новая мелодия. Оля вытягивает ноги, шевелит пальцами. Смотрит куда-то вверх, надувает щёки. Встаёт, смотрит в зеркало. Выходит из ванной, ищет Таню.
- Танюш, милая, можно тебя на секунду? (слова плохо слышно из-за музыки)
Идут на кухню.
- Танюш, ты прости меня, пожалуйста, что-то так голова разболелась… Там душно так было в лифте, и… извини, мне так неудобно, у тебя день рождения, я тебя от всей души… Не обидишься?
- Расстроюсь. Но не обижусь.
- Танюш, а может, завтра? Давай я к тебе завтра заеду или встретимся где-нибудь в кафешке?
- Ладно, давай, дорогая.
- Прости.
- Ладно, ладно.
- Нелепо получилось.
- Давай тогда завтра поболтаем. Есть, что тебе рассказать, - подмигивает.
- Да? Что?
- Сейчас всё равно неудобно. И шумно, и гостей надолго оставлять. Завтра тогда жду тебя, только не рано.
Провожает к двери. Оля надевает пальто.
- К часу где-нибудь? Нормально? Мне всё равно машину забирать, я за руль-то уже не сяду.
- Да, к часу. Позвони часиков в двенадцать, чтобы я проснулась.
- До завтра! Люблю тебя! Ещё раз с днем рождения!
- Спасибо, пока!
Целуются, прощаются. Оля идёт к лифту.
Входит, тянется пальцем к цифре «1», пару секунд держит, не касаясь, потом нажимает «8». Выходит, смотрит на ряд дверей. Звонит в первую – никто не открывает. Подходит к следующей. Нажимает кнопку. Из-за двери старческий голос:
- Кто там?
- Извините, а Роман здесь живёт?
- Кто там?
- Роман в этой квартире живёт, не подскажете?
- Кто это?
- Простите, я, наверное, ошиблась дверью. Рома не здесь живёт?
- Здесь я живу, что вам надо?
- Мне ничего не надо, извините, я ошиблась!
- Что вам надо?
Оля бормочет «Понятно…» и переходит к следующей двери. Ищет кнопку звонка, не находит, стучит.
Открывает Рома. Улыбается. Несколько секунд молчит.
- Предсказуемо.
Оля пожимает плечами:
- Пожалуй.
- С какой попытки?
- С третьей.
- Познакомилась с Марией Вячеславовной?
- Кто это?
Рома изображает:
- «Кто там? Чего вам надо? Кто там?»
- А. Да.
- Она плохо слышит.
- Я заметила.
- Ну, проходи, чего тут стоять.
- Да я не знаю… Я…
- Давай, я как раз на стол накрываю.
Оля проходит, видит стол на кухне, накрытый на двоих. Улыбается. Снимает пальто.
- Я…
Титры.