Октябрь

Виктор Филимонов
      Светлый-светлый серый, без примесей. Спокойный, бесстрастный, чистый, неизменный. Сплошной, с еле заметными затемнениями, лёгкими тенями, обозначающими рельеф.
      Первое прикосновение холодного времени. Намёк, лёгкое, приятное покалывание, новая краска в ощущениях. Ожидание преображения, будто всё до этого было прелюдией, детскими играми, а сейчас произойдёт важное, неотвратимое и настоящее. Первая любовь, или смерть, или озарение.
      Первый снег.
      Белее белого. Свежий, мокрый, окружённый по краям стеклянными кораллами и каплями воды.
      Светло-серое небо светлеет, делается волокнистым, рыхлым, просвечивает голубым. Раскапризничавшийся ребёнок, которому за праздничным столом не налили сладкой дедовой настойки, тянет скатерть на себя, а взрослые пытаются удержать её, и тоже тянут, каждый в свою сторону. Скатерть готова порваться, но держится, хотя и стала уже почти прозрачной в некоторых местах, и видны отдельные волокна ткани, расходящиеся дальше и дальше. Цветы и узоры бледнеют и темнеют, меняют очертания, перестают быть узнаваемыми, распадаются на скорченные или растопыренные, силуэты жителей мимолётных миров, проносящихся полустанками мимо скучающего от впечатлений пассажира скорого поезда.
      Сквозь голубые прорехи  пробивается солнце. Свет растворяется в воздухе. Блестящие солнечные иголки смешиваются с прозрачными иголками октябрьского дыхания в ощущение невесомости, остановки в прыжке, дают опавшим, или готовым опасть, но задержавшимся почему-то, листьям эхо тёмного золота от бурого до бордового.
      Островки снега на мокрой дороге, чистой, без пыли, открытой блестящему Солнцу. Под тончайшим слоем талой воды проявляется настоящий чёрно-фиолетовый асфальтовый цвет с редкими слюдяными искорками песчинок и мелких камешков.
      Белые поля на траве. Привычная простая зелень темнеет на девственном фоне, приобретает глубокий цвет достоинства и благородного опыта. Спокойный цвет пройденного пути и  разговора на равных наедине с Богом.
      Мокрые ветви кустов и деревьев сохранившие в себе жизнь потемневших листьев, отыгрывают тонкими лучами чистого и насыщенного оливкового, коричневого и тёмно-красного. Ловишь такой луч уголком глаза и вздрагиваешь, застываешь, захваченный тёмным сиянием, вглядываещься, пытаясь найти источник, видишь бордовую ветку, подёрнутую искристой рябью мелких вспышек того самого неземного света. Мерцающая сеть этих вспышек неуловимо движется, танцуя и, в то же время, оставаясь на месте.
      И входишь в её ритм. И принимаешь ритм как удары тока. И удары становятся тем, что они есть на самом деле – посланниками блаженства. Они малы, но сильны и отзываются во всём мире мгновенным сотрясением, потерей привычных очертаний, мелкой рябью на стеклянной воде, тончайшим слоем покрывающей весь мир.
      Рвётся тонкая светло-серая завеса, расходится на серо-розовые жемчужные облака, в просветах является сокровенной в Писании Истиной, светлое жемчужно-голубое небо.