Люксембургский сад

            Не оглядывайся назад — ты должен идти вперед, а не пятиться. Если
            уж ты решил оглянуться — смотри назад, чтобы лучше видеть то, что
            впереди.
                Анхель де Куатьэ.  "Маленькая принцесса"

                Пролог

Мне повезло, наши места в самолете оказались в  первом ряду, сразу же за салоном бизнес-класса. Нечасто выпадает такая удача! Я посадила Анечку у окна и, пристроившись рядом, с удовольствием вытянула ноги. Как же я устала! Последняя неделя перед поездкой  выдалась просто сумасшедшей. Мне хотелось завершить все дела на работе, а их количество нарастало изо дня в день как снежный ком. Я уж боялась, что так и не смогу вырваться. Каждый раз одно и то же: взять несколько дней отпуска - для меня  великая проблема. Можно подумать, банк перестанет существовать, если я не выйду на работу! Устроившись поудобнее, я натянула на глаза светозащитную маску и  решила вздремнуть...
-Ой, смотри, мы поехали, сейчас взлетим, да? - в голосе Анечки звенел восторг.
Нет, видимо заснуть не удастся. Анечке семь лет.  Это  первый в ее жизни полет, и сразу во Францию – совсем неплохо! Конечно же,  девочку переполняют впечатления, и ей не терпится поделиться ими со мной.
Я давно хотела привезти малышку в Париж, познакомить с этим роковым для меня городом, погулять с ней в Люксембургском саду. Чтобы расстаться с прошлым и перестать оглядываться назад, я должна была еще раз вернуться в то горькое лето, вернуться, чтобы забыть, забыть окончательно и наконец-то успокоиться.
Самолет набрал скорость и, оторвавшись от земли, взлетел.
-Посмотри, какие дома малюсенькие становятся. Ой, совсем пропали! Гляди, гляди,  как мы высоко! - Анечка прильнула к окну, закрыв своей золотистой кудрявой головкой всю видимость. Хорошо, что этот осенний день выдался на редкость безоблачным, и девочка могла как следует все разглядеть. Я потрепала малышку по голове. Не знаю, кто был более счастлив - она, что летит на самолете, или я, оттого что, наконец-то, сбывается моя мечта побывать с Анечкой в Париже.
На какое-то время девочка примолкла, загипнотизированная картинкой стремительно исчезающего города, а я, закрыв глаза, тут же перенеслась в прошлое. Я вспомнила свою поездку во Францию  девятилетней давности, поездку, которая навсегда, до мельчайших деталей врезалась мне в память. Столько раз я прокручивала в голове, анализировала  каждый день, проведенный в Париже, каждое событие, каждый разговор. В этом мне помог записывающий мини - магнитофон, который я взяла тогда в Париж. Родители подарили мне его перед самым отъездом, попросив записывать и экскурсоводов, и свои впечатления, и даже просто шум парижских улиц. Шум я увековечивать не стала, а вот почти все наши с друзьями разговоры оказались на пленках  – так мы развлекались.

                Часть I

                Глава 1. 9 лет назад

Мы с моей самой близкой подругой Аленой летим в Париж. В самолете, через проход от нас сидят Володя – мой жених, и Павлик – парень Алены. Мы объединены пьянящим чувством любви и предвкушением французских каникул. Две наши влюбленные пары в Париже – мечта! Я становилась такой же восторженной, как и Алена. Любовь к Володе сняла закомплексованность, сделала меня мягче, живее,  даже красивее, кажется.
Еще зимой Алене пришла в голову замечательная идея - после получения дипломов  вчетвером полететь во Францию. Мы  с ней оканчивали учебу, я - в экономическом институте, она – в институте живописи и скульптуры. Володя и Павлик были старше нас на год и уже работали. Мы с энтузиазмом поддержали предложение Алены, и, по сути, с того момента началась наша подготовка к поездке. Точнее, с того момента мы занялись финансовым обеспечением нашего путешествия. В основном это, конечно, касалось Володи с Павликом - они старались любыми путями заработать дополнительные деньги. Володя делал курсовые и дипломные работы за нерадивых студентов, Павлик взялся помогать соседу в строительстве дачи. Мы же с Аленой сократили до минимума свои расходы, откладывая деньги на поездку.  Я, в  основном, надеялась на помощь родителей, моя же подруга, умеющая шить, выполнила несколько заказов своих однокурсниц и приятельницы моей мамы...
Алена уже давно страстно мечтала побывать в Париже.  Впрочем, если она желала чего-нибудь, то всегда страстно. Такой уж была моя подруга – эмоциональной и импульсивной. Париж  ассоциировался у нее с любимыми художниками. Она  и сама прекрасно рисовала.  И это было главной Алёнкиной страстью. Маленькой, она рисовала на всем, что попадалось под руку – на бумаге,  обоях в квартире, асфальте во дворе. В школе, поначалу, разрисовывала тетради, и учителя постоянно заставляли ее переписывать задания. Когда моя подруга подросла, она стала носить в портфеле альбом, в котором делала наброски всего, что производило на нее впечатление: будь то цветок, животное или какая-нибудь забавная  сценка.
 «Понимаешь, у меня такое чувство, словно Париж мне хорошо знаком, - не раз повторяла мне она. - Я так много читала о своих любимых импрессионистах, что кажется, вместе с ними гуляла по городским улицам, сидела в кабачках Монмартра, смотрела канкан в Мулен Руж. Мне просто хочется вернуться туда, где в воображении я была уже столько раз».
Последние пару месяцев мы только и говорили о предстоящей поездке, строили разные планы, читали путеводители.
 Настало время покупать турпутевки. И вдруг, совершенно неожиданно, Алена  наотрез отказалась ехать. Мотив был непонятен. Я знала свою подругу как облупленную, поэтому те аргументы, которые она приводила, казались мне совершенно неубедительными. Но я не стала докапываться до истинной причины, мне было не до Алениных капризов. Мы с Володей  подали заявление в ЗАГС. Счастье переполняло меня, хотелось делиться им со всеми, и в первую очередь, конечно, со своей лучшей подругой.  Впервые за всю нашу дружбу мы с ней чуть не поссорились. Володя убеждал ее не портить мне настроение, и Павлик со своей стороны приложил все усилия, чтобы заставить ее изменить решение. Алена, в конце концов, сдалась.

                Глава 2

В Париж мы прилетели во второй половине дня и пока прошли таможню, получили багаж и добрались до хостела, наступил вечер. Многие туристы из нашей группы остались в своих номерах, чтобы разобрать вещи и отдохнуть после дороги. Мы же, бросив чемоданы у порога, решили погулять по вечернему городу. Володя посмотрел карту и объявил, что недалеко от нас  находится Люксембургский сад. Поэтому наше  знакомство с Парижем началось с этого ухоженного красивого парка. Уже наступили сумерки. Таинственно мерцала вода в темнеющем озере перед дворцом. Статуи королев и знаменитых женщин Франции на фоне угасающего неба резко выделялись черными глыбами. Вечер был очень теплым, даже знойным, пахло цветами и увядающей травой. В парке было полно молодежи. Парочки, не смущаясь,  целовались у всех на виду. Мы медленно брели по аллеям, Володя обнимал меня за плечи. Я до сих пор помню то чувство полноты счастья, когда, кажется, уже и не представить, что в твоей жизни может случиться что-то лучшее, чем эти мгновенья.
Помню, Павлик первым нарушил молчание. Он обратил внимание на то, что в парке вместо стационарных скамеек расставлены  легкие стулья и кресла, которые можно передвигать куда угодно.
-Ребята, вы должны это прочувствовать, - вышел из задумчивости и Володя, - это же не просто парк, это сама история. Представляете, вы сейчас идете теми же аллеями, по которым гуляли Руссо, Бодлер, Жорж Санд, Бальзак!
Потом он вспомнил, что Виктор Гюго упоминал этот сад в романе «Отверженные», Марина Цветаева сочинила стихотворение, которое так и называется «В Люксембургском саду», а Иосиф Бродский,  увидев мраморную статую Марии Стюарт, написал  «20 сонетов к Марии Стюарт». И Володя начал декламировать:

«Земной свой путь пройдя до середины,
Я, заявившись в Люксембургский сад,
смотрю на затвердевшие седины
мыслителей, письменников; и взад-
вперед гуляют дамы, господины,
 жандарм синеет в зелени, усат,
 фонтан мурлычет, дети голосят,
и обратиться не к кому с «иди на».
И ты, Мари, не покладая рук,
 стоишь в гирлянде каменных подруг –
французских королев во время оно-
безмолвно, с воробьем на голове.
Сад выглядит как помесь Пантеона
Со знаменитой «Завтрак на траве».

Тут вступила Алена, заметив, что парк вдохновлял не только писателей и поэтов. Она сказала, что у Ренуара есть картина «В Люксембургском саду» и у Матисса тоже .
-В этом саду гуляли Модильяни с Анной Ахматовой, – продолжил Володя и хотел еще что-то добавить, но Алена перебила его:
-Отношения Модильяни и Ахматовой, одна из самых интригующих любовных историй.  Представляете, какая пара? Ослепительно красивый Модильяни, царственная Ахматова - оба невероятно талантливые, яркие, резко выделяющиеся среди своего окружения. Забавно, что познакомились они во время свадебного путешествия Ахматовой и Николая Гумилева в Париж. Харизматичная Анна поразила воображение тонко чувствующего все прекрасное и неординарное художника. «Вы во мне как наваждение» - пишет он ей. Часто Модильяни приходит ночами  к дому Ахматовой,  и она сквозь жалюзи наблюдает, как он прогуливается под окнами. Черты ее лица угадываются во многих его рисунках и скульптурных портретах. Страсть же, тоска и ревность Анны вылились в стихах, которые она пишет по возвращении в Россию.  Верно ведь, в несостоявшейся или незавершенной любви есть какая-то тайна, остро будоражащая воображение, притягивающая к себе с невероятной силой?
-Аленка, в любви самый большой эксперт среди нас – это ты, - поддел мою подругу Володя, - так что тебе виднее.
Алена слегка надулась, но ненадолго. Она, как и мы все, пребывала в благодушно-возвышенном состоянии, и ничто не могло испортить ей настроения.
Зазвенели колокольчики, возвещая о закрытии парка.
Когда мы вышли на улицу, уже совсем стемнело, но о том чтобы возвращаться в хостел, не могло быть и речи. Нам хотелось в первый же вечер вобрать в себя как можно больше впечатлений от этого города–мечты. По улице Вужерар мы  дошли до бульвара Монпарнас, и там нас просто поразило невероятное количество ресторанов. Один ресторан сменялся другим, и, казалось, этому не будет конца. Несмотря на будний день, все они были переполнены. Посетители, устроившиеся за столиками на улице, располагались спиной к ресторану и лицом к прохожим. Кто-то ужинал, а кто-то просто сидел с бокалом вина, разглядывая гуляющую публику как персонажей на театральных подмостках.
-Ребята, смотрите, кафе Одесса на улице Одесса. Интересно, а есть ли улицы Москва или Петербург? – спросил, кажется, Павлик.
Мы засмеялись. Настроение было отличное, вечер замечательный - да, это не сон, мечта сбылась - мы действительно в Париже!
У высокой башни  Монпарнас Алена замерла:
 -Мамочка моя, сколько же здесь магазинов! – восхищенно захлопала она в ладоши, - Как жаль, что уже закрыты.
Павлик не разделил ее энтузиазма, заявив, что в Париже есть чем заняться, помимо разглядывания тряпок.
Но Алену с толку было не сбить. Она сказала, что Париж – столица мировой моды, и даже не может быть речи том, чтобы мы с ней не походили по магазинам. Правда, увидев недовольные физиономии наших кавалеров, она уверила их, что много времени посвящать шопингу мы не собираемся, хотя бы по причине отсутствия денег.

                Глава 3

 -А что это тетенька и дяденька дают?  - вернула меня к действительности Анечка.
Я открыла глаза. Возле нас стояла тележка с напитками. Высокий красавец-стюард наливал кому-то кофе, стюардесса распечатывала пакет сока.
-Раздают напитки.
-Что, без денег, просто так?
-Это входит в стоимость билета. Ты хочешь чего-нибудь?- спросила я девочку.
- Ну конечно! - Анечка удивленно посмотрела на меня.
-Какой сок ты будешь пить, - решила я схитрить, надеясь, что она не заметила пепси-колу.
-Не хочу сок. Смотри, тому мальчику дали пепси. Я хочу пепси!
Ладно, воспитание оставим на потом, а сейчас пусть получает удовольствие.
Пока Анечка была занята пепси-колой, я опять с головой  окунулась в воспоминания...
Мы сидим под навесом  в кафе на бульваре Распай.
Невыносимо жаркий день сменился влажным теплым вечером. Моросит мелкий дождик, на мокром асфальте отражаются разноцветные огни реклам и свет  фар несущихся мимо  автомобилей. Ребята пьют пиво, мы с Аленой – кофе. Позади первый день в Париже: автобусная обзорная экскурсия, обязательные Эйфелева башня, Триумфальная арка, Собор Парижской Богоматери.
В кафе нас привела Алена. Мы трое, Володя, Павлик и я, никак не могли решиться туда зайти. Алена же чувствовала себя как рыба в воде. Казалось, она родилась в Париже, так легко во всем ориентировалась.  Да и одета была как  истинная парижанка – элегантное серо-жемчужное платье, которого я у нее до этого не видела, вокруг шеи – повязанный особым способом шелковый шарфик. Меня всегда поражало, как точно моя подруга чувствовала, что ей к лицу. Несмотря на трудности с деньгами, Алена всегда одевалась очень хорошо. Ей даже завидовали наши признанные школьные модницы. Алена обладала прекрасным вкусом и отлично шила. Ей достаточно было взглянуть на картинку в журнале мод, чтобы за пару дней смастерить точную копию понравившегося фасона. Ну а в качестве материала в ход порой шли старые материнские вещи, а один раз даже плед, из которого она соорудила потрясающую юбку. Она и мне шила. Но на мне вещи никогда не смотрелись так, как на Алене. Не потому даже, что я не обладала такой же точеной фигурой, как она. Главное - не было у меня тогда еще так необходимого для женщины умения красиво и непринужденно носить любую вещь.
В тот вечер Алена смело зашла в кафе, села за свободный столик, и когда молодой официант подошел к нам, она, сияя своей неотразимой улыбкой, заказала два пива и два кофе. Молодой человек с  восхищением взглянул на мою подругу и, пробормотав что-то по-французски, удалился. Буквально, через минуту он появился с двумя кружками пива, а еще через пять принес кофе. И это при том, что кафе было забито посетителями. Потом он еще несколько раз подходил к нашему столику, и,  обращаясь к Алене,  спрашивал: «О’кей?»
 Мы понимали, что его внимание к нам было вызвано не профессиональным долгом, а желанием еще раз полюбоваться моей подругой.
Володя о чем-то рассказывал Павлику, кажется, о франко-прусской войне. Алена и я  в разговоре участия не принимали. Нас гораздо больше занимал вопрос парижской моды. В тот вечер мы сами рассматривали прохожих и обсуждали их туалеты.
Потом Алена предложила на следующий день отпроситься у руководителя группы, и погулять самим. Идея нам всем понравилась.

                Глава 4

Следующим утром Володя пошел бегать, а Павлик, обложившись путеводителями и картами, занялся разработкой маршрута дня. Алена заявила, что хочет погулять по Монмартру и поручила своему другу разобраться, как туда добираться, и что там нужно посмотреть.
Первым делом мы поехали на бульвар Клише, на котором находится знаменитое кабаре Мулен Руж. Алена мечтала туда попасть, и мы хотели понять, по карману нам это или нет.  Оказалось, что цены намного превышали наши возможности.
«Не переживай, - успокоил мою расстроенную подругу Володя, - мы обязательно еще раз приедем в Париж. Через несколько лет у нас появятся деньги, остановимся здесь в дорогой гостинице, позволим себе все то, чего не можем позволить сейчас. Не бойтесь девчонки, все наверстаем, дайте только время».
От кабаре мы дошли пешком до холма, на котором возвышается базилика  Сакре-Кер, и поднялись к ней по бесконечным ступеням. Осмотрев базилику, свернули направо и окунулись в шумную богемную атмосферу узких улочек с сувенирными лавками, кабачками и галереями.
Алена оказалась в своей стихии, сбылась, наконец, ее многолетняя мечта. Она вспомнила своих любимых художников и  начала рассказывать связанные с ними истории. Алена так живо и интересно описывала происходившие более века назад события, будто сама была их свидетельницей. Я никогда не думала, что моя подруга так много знает. Все школьные годы мы просидели с ней за одной партой, но потом поступили в разные институты и уже не могли, как раньше, проводить все время вместе. У нас появились новые друзья–сокурсники и новые интересы. Мне казалось, я открываю другую Алену, незнакомую мне. Она, несомненно, обладала даром рассказчика. Ей это, конечно, передалось от  мамы – учительницы русского языка. Клод Моне и Ренуар, Ван Гог и Тулуз-Лотрек, Пикассо и Утрилло -  эти имена легко слетали с ее губ, обрастая правдивыми историями и легендами.
Привыкший всегда лидировать, Володя на этот раз молчал. Но, похоже, его это не огорчало. Он с искренним интересом слушал мою подругу.
«Монмартр был магнитом для художников и поэтов из-за живописной местности и низких цен на жилье, - рассказывала между тем Алена. - Здесь царила особая неповторимая атмосфера, этакая взрывчатая смесь молодости, беспечности, искрометного веселья и таланта.  Представляете, уникальность этого явления? В течение небольшого отрезка времени, в одной и той же точке планеты пересеклись жизни сразу большой группы невероятно одаренных людей - художников, поэтов и писателей. Казалось, сам воздух здесь был заряжен их страстностью и  творческим вдохновением.  Они оказывали друг на друга влияние, духовно обогащали друг друга. Каждый имел возможность пропустить через себя то, что уже было сделано другими, принять чью-нибудь точку зрения и продолжить в том же направлении, или, наоборот, создать нечто совершенно новое. Всех их объединяло желание  найти свой собственный творческий путь, и у каждого была неповторимая история. Творения этих гениев наложили отпечаток на искусства многих стран мира на многие десятилетия вперед».
Мы послушно следовали  за Аленой, стараясь не пропустить ни слова. В какой-то момент Володя спросил мою подругу, какой художник ближе всего ей по духу, и тут же предположил, что, скорее всего, Ван Гог.
Алена подтвердила, что он ей, действительно, очень нравится, но все-таки самый-самый для нее – это Сезанн.
Мы все читали Ирвинга Стоуна, и поэтому знали немного о Ван Гоге, а вот о Сезанне никто ничего вспомнить не смог. Алена тут же предложила рассказать о нем.
«Моя любовь к Сезанну возникла далеко не сразу, - начала она. Когда я увлеклась импрессионистами, то, прежде всего, влюбилась в Клода Моне и в Ренуара. Подолгу стояла около их полотен. Они такие живые яркие, такие понятные. Их легко полюбить. Потом вдруг зацепила меня как-то одна картина Сезанна. Пейзаж. Вроде ничего особенного, столько видела разных пейзажей. Палитра, правда, необычная. У него своя, характерная палитра, издалека по ней можно определить, что это Сезанн. Я уже сейчас не вспомню название той картины, которая так поразила меня. А потом как в омут затянуло. Каким-то странным образом действуют на меня его полотна. Я много думала об этом. Может неординарные вещи могут создавать только какие-то другие, особенные люди, не такие как мы с вами? Можно назвать множество одаренных художников - вполне нормальных, эмоционально устойчивых людей. Они великолепно владеют техникой рисунка и оставляют  след своего мастерства на картинах. Но нет света, нет того света, который присущ полотнам поистине гениальных художников. Я не знаю, что это такое. Я использую слово «свет» только как инструмент, как определение того чуда, которое притягивает тебя к полотну, заставляя часами простаивать около него. После таких картин долго ходишь как под гипнозом, не в силах освободиться от наваждения и переключиться на что-либо другое.  Почему репродукции не обладают подобным магнетизмом? Вроде та же картина, но не хватает чего-то главного, не хватает души, которая вложена Мастером.
Вот я думаю, Сезанн очень  много страдал. Быть может, именно вследствие этого он был, по меньшей мере, странен, жил в каком-то своем, особенном мире. Может, сложись его жизнь иначе, вырасти он в другой семье, в другом окружении, он не создал бы этих потрясающих полотен. Вероятно, именно страдания делают душу такой чуткой, тонкой, такой восприимчивой? Гениальность – самая большая загадка. Как понять, почему один человек титан, а другой нет. Вот я, например, способная, рисую очень неплохо, хоть это, конечно, нескромное утверждение. Но ведь мои рисунки даже не слабое подобие полотен Мастеров, это просто качественно другая живопись. Как будто у них свой мир, а у нас свой. Да, вот именно так - это разные миры. Я читала биографии всех моих любимых художников. Временами казалось, вот-вот я проникну в их тайну. Я перечитывала, например, жизнеописание Сезанна, все пытаясь понять, как, в какой момент и отчего вдруг проявилась его гениальность.
Может быть нестандартные условия, в которые поставлен человек, заставляют его мозг развиваться по-другому, каким-то особым, изощренным образом?
Тут Володя все-таки не выдержал.  Он сказал, что конечно, нестандартные условия влияют на формирование личности также, впрочем, как и на формирование тела. Он вспомнил роман Виктора Гюго «Человек, который смеется» и начал рассказывать о том,  как в Древнем Китае специально выращивали карликов-уродцев для развлечения публики. Маленького ребенка сажали в особый сосуд причудливой формы, без дна и без крышки. И в этом сосуде он рос. Не имея возможности нормально развиваться в ширину, тело занимало все пространство по форме сосуда, принимая необычные странные формы. Процесс длился несколько лет, затем сосуд разбивали.
«Ну, причем тут это?» - немного раздраженно спросила Алена.
Я промолчала, но мысленно с ней согласилась. Все-таки Володя не привык долго молчать, не привык быть слушателем, зрителем, а не главным действующим лицом. Павлик прекратил пререкания, попросив Алену продолжать.
Но она заявила, что голодна и предложила где-нибудь перекусить.
Мы зашли в первое попавшееся нам на пути кафе, заказали блины и кофе. Алена начала рассказывать, сначала спокойно, потом все более и более воодушевляясь…

Я вытащила из сумки старенький магнитофон, нажала кнопку.  Как и все другие наши разговоры, которые оказались записанными, этот рассказ я помнила наизусть. Мне просто хотелось услышать Алену. На фоне шелеста пленки зазвучал ее голос:
«Чтобы понять неповторимость Сезанна, его уникальность, нужно постараться как можно глубже ощутить ту атмосферу, в которой он вырос. Я имею в виду и семью, и окружение, то есть город, в котором он родился и жил. Представьте себе крошечный захудалый городок на юге Франции. Называется он  Экс-ан-Прованс, коротко - Экс. Жизнь в нем течет медленно, даже слишком медленно. Кажется, что город погружен в сон. А ведь некогда он был столицей области Прованс. Люди в Эксе чопорные, неприветливые, совсем не похожие на энергичных предприимчивых жителей стремительно развивающегося Марселя, рядом с которым расположен городок. В отличие от Марселя, Экс живет не будущим, а прошлым, воспоминаниями о своем былом величии.
 Представьте теперь живущую в этом городке семейную пару, мужа и жену  - людей до чрезвычайности разных, не имеющих совершенно ничего общего. Он – торговец шляпами, а впоследствии – преуспевающий банкир, властный и деспотичный, невероятно консервативный, превыше всего на свете ценящий деньги.  Она – мечтательная романтичная особа, на 16 лет моложе своего мужа, живущая в мире грез и фантазий.  И вот у таких совершенно несхожих людей рождается сын, которого они называют Полем. 
Разноречивые черты характера родителей не уравновешиваются в мальчике, а достаются ему в чистом виде. Они влияют и на его характер, и на творчество. Несмотря на робость,  он временами бывает чрезвычайно подвижным и шумным; внешне сдержанный, спокойный, может вдруг прийти в неописуемую ярость. Учителя считают Сезанна слабохарактерным, но порой его упрямство ставит их в тупик.
Отец видит сына своим преемником, а мечтательная мать, ни разу в своей жизни не побывавшая ни в одном музее, заметив у своего маленького сына любовь к рисованию, прочит ему карьеру выдающегося художника.
Сезанн получает отличное образование. Имеет награды по математике, латинскому и греческому языкам, читает в подлиннике произведения Лукреция и Вергилия, пишет стихи на французском и латинском языках. А вот по рисованию он не получил ни одной награды и даже не удостоился похвального листа. Зато приз по рисованию заслужил его друг Эмиль Золя, с которым Сезанн  познакомился в коллеже. Их дружба продлится 30 лет и окажет влияние и на будущего знаменитого писателя, и на выдающегося художника. Друзья проводят вместе много времени. Их называют неразлучными. Оба читают запоем, а потом делятся впечатлениями о прочитанном, много гуляют, часто проказничают и, конечно же, мечтают стать знаменитыми. Их дружба никак не мешает учебе, даже наоборот - они соревнуются друг с другом и показывают прекрасные результаты.
У Сезанна часто  бывают перепады настроения. Всплески буйного веселья сменяются мрачным унынием, и временами он просто несносен. Более гибкий и дипломатичный Золя испытывает к другу нежную привязанность и старается сохранить мир при любых обстоятельствах. Когда Золя покидает Экс и переезжает в Париж, Сезанн остро ощущает отсутствие своего друга.
По настоянию отца, он поступает на юридический факультет, но мечтает о живописи и безуспешно пытается уговорить отца отпустить его в столицу. Только через два года, благодаря заступничеству матери,  Поль Сезанн  сможет туда поехать. Мечта сбылась! Париж, живопись, любимый друг - наконец-то все сошлось! Скоро он станет известным, его перестанет преследовать так часто накатывающая на него тоска...
Но надеждам не суждено было сбыться. Нелюдимый провинциал вызывает насмешки молодых художников, с которыми изучает в мастерской живопись. Да и с Золя он встречается не так часто, как ему бы хотелось. Сезанн чувствует себя одиноко и неуютно в большом шумном городе, и через несколько месяцев, несмотря на попытки Золя его отговорить, покидает Париж. Он решает навсегда забыть об искусстве  и поступить клерком в банк своего отца.
Но и в родном городе Эксе он не находит покоя. Страсть к творчеству не отпускает его. С каждым днем Сезанн все больше понимает, что пора сделать окончательный выбор и им, конечно же, должна стать живопись.  Он снова едет в столицу. Избрав этот город постоянным местом жительства, Поль, тем не менее, неизменно будет возвращаться в Экс и жить там по нескольку месяцев. Все эти годы художник трудится как одержимый. Работа – его счастье и проклятье одновременно. Он находится в непрерывном поиске, постоянно недоволен  собой. Будучи вначале последователем импрессионизма, Сезанн постепенно отходит от него, не удовлетворяясь передачей сиюминутных ощущений. Он считает, что нужно передавать не только эмоции, в творческом процессе должно участвовать и сознание.  Сезанну хочется создавать более основательное искусство, восстановить материальность живописи. В возрасте 31 года Сезанн, смертельно боявшийся женщин, сходится со своей натурщицей, 19- летней Марией Гортензией. Хохотушка, непоседа Гортензия помогает ему  обуздать свою чувственность, но это совсем не означает, что он собирается заводить семью. Сезанн приходит в ужас, узнав, что его подружка беременна. У них   рождается сын. Сезанн, материально полностью зависящий от отца, скрывает от него этот факт. И только через несколько лет отец случайно узнает о ребенке и требует, чтобы Поль порвал с Гортензией. Он вдвое урезает содержание сыну, заявив, что холостяку хватит и такой суммы. В это время заботу о жене и сыне Сезанна берет на себя Эмиль Золя, ставший к тому времени известным писателем.  Непонятно, сколько бы продолжалась эта конфронтация, но через несколько месяцев 80- летний отец художника увлекается молоденькой девушкой, перестает печься о нравственности своего почти 40-летнего сына и опять увеличивает ему денежное содержание.
Свое согласие на брак с Гортензией отец дает лишь через 14 лет после рождения внука. Происходит это не случайно. Поль Сезанн влюбляется в свою служанку. Нет, не просто влюбляется, он совершенно теряет голову! Ему никто не нужен, кроме этой девушки. Годами сдерживаемая страстность его натуры вырывается наружу, сметая все на своем пути. И вот тут сестра Сезанна, всегда презиравшая Гортензию, решает, что ее безрассудному брату и так хватает скандалов - не доставало еще связи со служанкой! Она просит отца дать разрешение на брак с Гортензией. Тот вынужден уступить, и Поль узаконивает отношения с матерью своего сына. А через  полгода отец умирает, оставив Сезанну наследство. Наконец-то он может расслабиться, ни перед кем не отчитываться за свои поступки, не страдать от постоянного безденежья и обрести покой. Но все опять  не так.  На самом деле этот год стал очень тяжелым для художника. Он искренне горюет по своему отцу, понимая, что все это время мог заниматься любимым делом только благодаря его помощи. Отказ от накрывшей его с головой любви, может быть первой  и последней в его жизни вспышки страсти, тоже не прошел для Сезанна бесследно. А тут еще разрыв с Золя,   который так много значил для него, помог определиться в жизни, приходил на помощь в трудные минуты. Люди меняются  с годами. Золя больше не восторженный романтический юноша, а известный преуспевающий писатель. Он добился всего, о чем друзья мечтали в юности. Эмиль с сожалением и презрением смотрит на Сезанна - жалкий неудачник, ничего не достигший в жизни. Кто мог подумать, что его постигнет такая трагическая судьба? Несостоявшийся художник, многолетняя незаконная связь с Гортензией, а тут еще эта нелепая  страсть к служанке. Золя начинает тяготиться дружбой с Сезанном, стыдится ее. Даже картины своего друга он считает неприличным держать в доме,  и по совету жены убирает их на чердак. В этом же году Золя заканчивает роман «Творчество» и посылает экземпляр Сезанну. Тот получает книгу,  и в главном герое, художнике-неудачнике, узнает себя. Чем дальше он читает, тем больше его охватывает отчаяние. Так вот какого о нем мнения лучший его товарищ! Художник внушает жалость своему знаменитому другу, жалость даже более оскорбительную, чем насмешка. Золя считает его бездарным живописцем! Сезанн раздавлен. Сдерживая слезы, он пишет письмо, в котором благодарит Золя за книгу. Это было, по сути, прощальное послание. Они никогда больше не встретятся.
Что остается? Сезанн не видит для себя будущего. Он немолод, болен и, по-прежнему,  не признан. Он одиноко живет в Эксе. Круг друзей сузился, жена с сыном большую часть времени проводят в Париже. Это похоже на добровольное изгнание.
А тем временем его друзья-импрессионисты становятся все более известными, их картины начинают продаваться по высоким ценам. Только он, как заколдованный или проклятый, по-прежнему неизвестен и осмеян. Сезанн совершенно теряет веру в себя. Может быть Золя прав, он действительно бездарен? В приливе ярости художник может порвать готовое полотно или забывает снять картину с подрамника, и она мокнет под дождем, пока не сгниет.
 С годами Сезанн совсем становится отшельником. Его так и прозывают «отшельник из Экса». Он  избегает даже своих друзей-соратников, которые искренне восхищаются его картинами и  считают его одним из самых выдающихся художников своего времени...
Наступает 1900 год. Начало нового столетия принесло, наконец-то, изменения и в жизнь художника. На международной выставке в Париже в  отделе, посвященном столетию французской живописи, выставляются три его картины.
 В 1902 году Сезанну сообщают о смерти Золя. Он в глубоком горе, забыты все обиды. Сезанн оплакивает дорогого друга и вместе с ним свою молодость. Жизнь проходит у него перед глазами - непрерывная  борьба, тяжкий труд и одиночество.
Вдова Золя продает большую часть коллекции картин и, в том числе, десять полотен Сезанна, несколько лет провалявшихся в пыли на чердаке. Полотна уходят за немалые деньги.
Во время Осеннего Салона 1904 года под картины Сезанна выделяется уже целый зал. Все больше молодых художников проявляют к нему интерес. Его имя становится известным  во всем мире.
 Слава, слава о которой они так мечтали с Золя, гуляя по зеленым холмам окрестностей Экса, не слишком ли поздно она пришла к нему? Что она теперь? Жизнь прошла. Художник так несчастен, болен, одинок, семья далека от него, нет уже его приятелей и соратников - Золя, Писсарро, Гогена и Лотрека. Зачем все это? Почему сейчас, когда уже нет ни сил, ни энтузиазма наслаждаться славой, когда попросту не остается даже времени жить?!
А может Сезанн все-таки был счастлив? Ведь он смог открыть только ему  доступный мир, которым управлял по-своему усмотрению, где был властелином и волшебником; мир, в котором свет и тени, цвета и формы подчинялись ему как Создателю. Многим ли дан этот великий дар – творить? Конечно же, он был счастлив, счастлив хотя бы тем, что продолжая работать,  уже твердо знал, что находится на верном пути.
«Господи, даруй мне милость свою, позволь рисовать до последнего вздоха», - молит художник.
И на этот раз его просьба была услышана. Однажды Сезанн, забыв, как обычно, обо всем на свете, рисовал на вершине холма, когда началась гроза. Проведя несколько часов под дождем, он в бессознательном состоянии был доставлен домой. На следующий день, превозмогая слабость, он пошел работать в сад и вернулся оттуда чуть живым. Ему оставалось жить всего неделю. С тяжелым воспалением легких, слабый, он по-прежнему может думать только о работе. Сезанн пишет письмо своему поставщику красок с просьбой поторопиться с выполнением заказа. А через несколько дней его не стало. Он умер, как жил – одиноким. Жена с сыном были в Париже. Глаза ему закрыла экономка».

Алена замолчала, в глазах у нее стояли слезы. Молчали и мы, пораженные ее рассказом, не столько содержанием, сколько тем, как она его изложила.  Благодаря моей подруге за эти несколько минут мы, казалось,  прожили вместе с Сезанном его драматическую жизнь. Я в очередной раз удивилась перемене, произошедшей с моей подругой. Когда она, хохотушка и ветреница, научилась так чувствовать, так сопереживать?
Она совсем была не похожа на «мою» Алену, которую я знала, или думала, что знаю, как самое себя.

                Глава 5

Рассказ Алены произвел на меня глубокое впечатление. Не потому, что меня так уж поразила жизнь Сезанна. В конце концов, у многих великих людей (да и у простых смертных тоже) сложная судьба. В Париже я неожиданно для себя открыла, что Алена очень изменилась по сравнению со школьными годами. Она не уставала меня удивлять.
Школьные успехи моей подруги не поражали воображение, но вовсе не оттого, что она не была способной. Многие вещи Алена схватывала быстрее, чем я, но и забывала тоже быстро. Ей просто все это было неинтересно. Обычно она скучала на уроках, бездумно смотрела в окно или чиркала что-нибудь на листочке.  Только рисуя, она преображалась совершенно.  Ее сонные глаза вспыхивали, взгляд становился сосредоточенным, она прикусывала  нижнюю губу и, отрешившись от всего, погружалась в собственный мир. Но такой я видела свою подругу нечасто – она любила рисовать в одиночестве. Более привычными для меня были две другие Алены: классная - вялая и скучающая, и внеклассная – хохотушка, шалунья и кокетка. Я хорошо помню ее маленькой. Подвижная как ртуть, она не могла и пяти минут усидеть на одном месте, постоянно куда-то бежала, что-то затевала. Ее заразительный смех звенел во дворе, не умолкая. Вообще, представить Алену серьезной было невозможно. Казалось, ее  ничто не могло расстроить. В институте она, наконец-то, занялась тем, что ей было интересно. В результате, в  дипломе у нее красовалась только четверки и пятерки. Для меня подруга так и осталась хохотушкой и модницей, у которой в голове одни мальчики. Я не заметила, как она изменилась. Помню, мне даже обидно стало, что передо мной она никогда раньше так не раскрывалась.
Надо сказать, что Алена пыталась и меня приобщить к живописи и даже очень настойчиво. В книжных магазинах, например, мы обязательно заходили в отдел искусств. Там, листая толстые художественные альбомы, купить которые Алене было не по карману, она старалась заинтересовать репродукциями и меня:
«Нет, Светлана, ты только посмотри, какая это прелесть, правда? Неужели не нравиться? А эта картина еще совершеннее. Ее художник писал уже в более зрелом возрасте. Чувствуется разница, да? Видишь, какими широкими мазками наложена краска»?..
 Часто она просила меня сходить с ней в какой-нибудь музей. Я иногда ходила, но при любой возможности старалась отказаться. Меня живопись  не трогала, это было не мое. Я хотела, но так и не смогла разделить восторгов Алены. Нет, конечно, мне не составляло труда перечислить достаточное количество выдающихся художников, и их самые известные картины.  Но это было совсем другое  – минимальный набор, необходимый каждому образованному человеку. Я не чувствовала как Алена, живопись не являлась важной частью моей жизни. Мы с подругой по-разному воспринимали мир...
А тогда после блинов с Сезанном мы с ребятами направились к площади, на которой художники выставляли свои работы. Увидев копию с какой-то картины Ренуара, Алена начала было рассказывать о художнике, но тут Володя, так долго молчавший, перебил ее:
-А вы знаете, что младший сын Ренуара, Жан, тоже знаменитость? Это, кстати, очень интересная история. О сыне Ренуара-старшего мало кто слышал, а ведь он стал живой легендой, будучи не только талантливым разноплановым  режиссером, но и сценаристом, и актером.
-Я ничего не слышала о сыне, а вот отец, действительно, потрясающая личность! В отличие от многих его друзей-импрессионистов, Ренуар обладал гораздо более легким характером, но при этом был необычайно мужественным человеком, - не желая отдавать пальму первенства,  опять вступила Алена. – В конце жизни тяжелейший ревматизм искалечил ему руки, он плохо ими владел, поэтому просил, чтобы кисть ему привязывали к руке, и таким образом он продолжал работать. Для  настоящего художника отказ от работы равносилен смерти. Ренуар не мог не писать. Что бы ему оставалось тогда – есть и спать? Он не мог примириться с такой жизнью, живопись составляла главный смысл его существования. Кто познал радость творчества, ощутил состояние высшего восторга, эйфории, уже никогда не сможет от этого отказаться. Это как наркотик!»
 -Аленка, ценю твой энтузиазм и преданность художникам. Но давай я все-таки расскажу  о сыне, - попросил Володя, который обычно очень раздражался,  когда его перебивали. - Это действительно любопытно. Потом, неужели тебе не интересно узнать, что гены гениальности твоего любимого живописца достались и сыну? На самом деле, это же большая редкость. Поговорка «на детях гениев природа отдыхает» ведь очень близка к истине. А здесь именно такое редкое исключение, когда свет, как ты выразилась, отца каким-то образом отразился на сыне, зажег его, что ли.  Так вот, Алена, как обычно все началось с любви. Жан влюбляется в натурщицу своего великого отца и вскоре на ней женится. Он преклоняется перед ней, считает необыкновенно красивой и талантливой и мечтает разделить свое восхищение ею с другими. Умирает отец. На деньги от наследства Жан  основывает собственную кинокомпанию, чтобы иметь возможность снимать красавицу-жену. Чего только мы не делаем ради любви, верно? - на этот раз Володя посмотрел на меня  и слегка сжал мою руку, - Его жена, кстати, действительно становится вскоре известной актрисой. Слышали такое имя - Катрин Хесслинг?
Мы промолчали. Это имя нам ни о чем не говорило.
-Мы с тобой обязательно посмотрим некоторые его фильмы. Я, правда, их уже видел, но хочу, чтобы и ты познакомилась, - сказал Володя, обращаясь ко мне.
Помню, я так обрадовалась, что он выделил меня. Я вдруг почувствовала, как сильно соскучилась по тому времени, когда мы были только вдвоем.
-Так вот, - продолжил Володя, - сначала Ренуар ставит немые фильмы, затем, с появлением звука, начинает  снимать звуковое кино. В 1937 году на экраны выходит его лента «Великая иллюзия» о французских военнопленных. Картина имела просто ошеломляющий  успех. В Брюсселе она занимает пятое место  в списке лучших фильмов всех времен и  народов. Даже великие мира сего, или теперь уже  того, оценили фильм. Правда, каждый по- своему. Рузвельт был в восторге и всем рекомендовал его посмотреть, а вот Геббельс объявил «Великую иллюзию» «киноврагом №1» и запретил к показу. С началом войны Жан переезжает в США и снимает там англоязычные фильмы. Затем ставит картину в Индии, снимает несколько лент в Риме. С середины пятидесятых он начинает работать на телевидении. А, кажется, с начала шестидесятых преподает в Беркли, калифорнийском  университете, режиссуру. Представляете, диапазон? Он и Оскара получил за вклад во все жанры кино.
-Да, теперь припоминаю, я  что-то читал в этом роде, - сказал Павлик.
-Что же ты читал? – ехидно спросила его Алена, и, не дожидаясь ответа, обратилась к Володе, - Это действительно интересно, повезло Ренуару-старшему. Далеко не у всех знаменитостей были такие талантливые дети... А знаете, какое определение искусству дал  Ренуар-живописец!?..
Но тут Алену опять прервали. К нам подошел художник, продающий  на площади свои картины, и предложил моей подруге написать ее портрет. Она засмеялась и отказалась.
Мы было пошли дальше, но художник догнал нас и, старательно выговаривая английские слова, сказал, что будет рисовать бесплатно. Пришлось ждать, пока Алена позировала. Француз сделал два портрета – один оставил себе, другой подарил Алене. Еще пару раз ее останавливали художники, предлагая нарисовать. Но она твердо говорила:  «No». Прелестная Алена, с сияющими от возбуждения глазами и брызжущей через край энергией, притягивала внимание чутких ко всему прекрасному художников, им всем хотелось запечатлеть ее магнетизм на холсте.
Павлик был польщен – вот какая у него девушка! Володя несколько раз внимательно взглянул на Алену. Какой-то огонек зажегся в его глазах. Я ощутила укол ревности...
Потом моя подруга потащила нас на кладбище.  После бурлящего Монмартра мы погрузились в тишину некрополя и притихли сами. Нужно уважать покойников, особенно таких именитых как Стендаль, Гейне, Оффенбах, Александр Дюма-сын. Володя рассказал нам, что Дюма-сын попросил похоронить его на том же кладбище, на котором была погребена его возлюбленная Альфонсина Плесси, увековеченная им в «Даме с камелиями».
Алена достала из своего рюкзачка альбом и начала делать зарисовки. Карандаш так и порхал в ее руке, и на белой бумаге постепенно проступали окаменевшие лики  Золя, Гейне, Стендаля, известных и неизвестных нам людей.
Я не раз наблюдала эту волшебную магию ее рисунка, когда буквально несколькими штрихами Алена добивалась близкого сходства с предметом ее вдохновения. Хоть я и плохо разбиралась в живописи, но понимала - моя подруга не просто способная, она талантливая.   И не потому, конечно, что ее портреты были так схожи с натурой. Наверное, все кто умеют рисовать, в состоянии достигать такого эффекта. Нет,  что-то еще присутствовало в ее изображениях. Может это как раз и проявлялся тот «свет», о котором она говорила. Как бы это не называлось, но люди на ее портретах казались живыми, в каждом чувствовался свой характер. 
Как-то я присутствовала при разговоре Алены с сокурсницей и мне врезались в память ее слова:
«Когда работаешь, необходимо доверять себе. Нужно положиться на свою интуицию, расслабиться полностью, как бы отдаться течению, и прислушаться к внутреннему голосу. И тогда, если повезет, можешь нащупать тот единственный правильный путь, путь, которому надо следовать. Но ни в коем случае нельзя себя ни с кем сравнивать, нужно стараться не опираться на мощный пласт опыта предшественников.  Нельзя вспоминать чьи-то картины, иначе то, что делаешь ты, может оказаться лишь неудачной копией чужого успеха. Нужна внутренняя свобода, если ее нет, если художника что-то отвлекает,  всё - появляется фальшь. Можно обмануть зрителя, но никогда не обманешь себя. Знаешь, иногда я жалею, что видела так много картин. Это мешает, невольно начинаешь подражать, даже не замечая. Нет потом, в конце концов, я понимаю: то, что сделано - лишь жалкое подражание, очередная неудача. Ах, как же тяжело найти что-то действительно свое, освободиться от всего этого опыта великих авторитетов, которые так давят на тебя! Нужно не бояться ошибаться, лучше делать собственные ошибки, чем слепо следовать уже проторенной дорогой. Ценна самобытность! И когда ты отыщешь именно свою тропинку, частично интуитивно, частично благодаря тяжелому подготовительному труду, но чаще -  потому что просто повезло,  тогда ты и ухватишь синюю птицу за хвост. Как же редко это у меня случается, но ведь было же, было! И вот это и есть настоящее счастье!
Ребята впервые видели Алену рисующей. Наша, казалось никогда не умолкающая подруга, ушла в себя, полностью отрешившись от всего. Мы тоже молчали, наблюдая за ее работой. Только когда она закончила, наши кавалеры позволили себе прервать молчание.
-Алена, это просто супер, - воскликнул Павлик, - Ты гений!
Володя был более умерен, но почему-то, после его тихого «умница», у меня заныло сердце.
Вечером, когда мы с Володей остались вдвоем, он заговорил о моей подруге.
-Ты знаешь, я изменил мнение об Алене. Я считал ее поверхностной, легкомысленной. А она, оказывается, очень даже умненькая девочка, и, по-моему, одаренная. Я, конечно, не силен в живописи, но мне нравятся ее рисунки. И потом, я ценю в людях одержимость. А она просто одержима живописью, - в его голосе послышалась несвойственная ему  мягкость, - В общем, классная у тебя подруга. Очень яркий человечек!
Сжалось сердце, меня охватило тяжелое предчувствие.
 Почувствовав перемену в моем настроении, Володя обнял меня и предложил следующий день провести вдвоем.
Я сразу успокоилась. Ревность - проявление слабости. Я знала, Володя презирает слабых. Зачем себя накручивать? Алена, действительно, умница. Но, какое отношение это имеет к нам с Володей?..

                Глава 6

Что-то Анечка затихла. Я посмотрела на нее - моя девочка крепко спала. Она устала - слишком много впечатлений, да и волнения последних дней сказались. Уже за неделю до поездки малышка была возбуждена, считала дни до отъезда, расспрашивала о самолетах, о Париже.
Париж... Я снова погрузилась в прошлое.

Когда я поняла, что предчувствия не обманули меня, действительно, что-то изменилось, нарушилось равновесие, так крепко, казалось, связывающее воедино нашу четверку? Кажется, на следующий же день после нашей прогулки по Монмартру, когда мы с группой поехали в Лувр.
Алена опять оказалась в своей стихии. Восторг оттого что она видит бессмертные полотна выдающихся мастеров, буквально переполнял ее.
-Нет, ребята, вы только посмотрите на эти картины Леонардо Да Винчи. Взгляните на его «Мадонну с младенцем и святой Анной», а потом на соседние полотна Марко Пальмеццано, например, или Чима да Конельяно. Они же современники! Посмотрите, как их картины отличаются от полотен Леонардо: застывшие выражения лиц, неестественные позы, слишком детально вырисованный пейзаж. У Леонардо же картины построены на тонких тональных переходах. Видите, какая техника? Как же он опережал своих современников!
Алена легко сыпала ничего не значащими для нас именами.
Ее и без того яркие глаза разгорелись, излучали восторг, на щеках выступил румянец. Своим воодушевлением она заразила и ребят. Наши кавалеры с нескрываемым восхищением смотрели на Алену, внимая каждому ее слову.
Тревога сжимала мое сердце. Впервые за всю нашу дружбу, Алена стала меня раздражать. Я слышала ласковый смех Володи, который так был мне знаком. Только теперь он относился не ко мне.
Переходя из одного крыла Лувра в другой, мы остановились у лестницы. Алена с увлечением что-то рассказывала. Я уже не слушала, хорошее настроение улетучилось. Отойдя к окну, я стала смотреть на оживленную площадь перед Лувром. Люди, машины, автобусы - снаружи вовсю кипела жизнь. Помню, я удивилась. Мне казалось, что на улице должно быть так же пусто и сумрачно, как у меня на душе.
 На зеленой лужайке перед музеем стояли два молодых парня и нежно целовались в губы. Сейчас такими сценами не удивишь, а тогда для нас это было непривычно. В другое время, я обязательно позвала бы ребят и показала им эту парочку, но в тот момент мне было не до этого. Володя даже не заметил, что я отстала. Он никого, кроме Алены не видел, и она, в основном, обращалась к нему, а не к Павлику. Казалось, между ними установились какие-то особые отношения, они как бы отгородились ото всех. Толпы людей обтекали их с двух сторон, но Алена с Володей ничего вокруг не замечали, целиком поглощенные друг другом. Заряженные флюиды взаимного влечения окутали их непроницаемым облаком.
После Лувра, оторвавшись от нашей группы, мы пешком пошли в сторону Люксембургского сада и вскоре оказались на недлинной, но шумной улице-рынке - де Бюси. Там мы останавливались почти у каждого прилавка, поражаясь невероятному ассортименту овощей, фруктов, грибов, морепродуктов. Володя не отходил от Алены, я старалась взять себя в руки и казаться веселой. «Необходимо как-то пережить эти оставшиеся дни в Париже. Нужно заставить себя, если не быть спокойной, то, по крайней мере, казаться таковой, ведь Володя истерик и слез не переносит. Если я сорвусь – нашим отношениям придет конец», - проносилось у меня в голове. Боже мой, какие же я испытывала муки!
Немного погодя мы свернули в какой-то узкий переулок,  недалеко от  бульвара Сен-Жермен. Алена увидела магазин женской одежды и уговорила нас зайти туда. В зале было столько красивых вещей, что оживилась даже я. Моя подруга наметанным глазом очень быстро выбрала среди этого моря соблазнов несколько платьев и блузок и ушла в примерочную. Через пару минут она появилась в потрясающем кремовом платье с коричневыми и голубыми разводами, и закружилась перед нами, сверкая ярко-синими глазами и белоснежными зубами:
-Ну что, Павлик,  мне идет? - Она капризно выпятила нижнюю губу  и посмотрела при этом не на Павлика, а на Володю.
-Ты же прекрасно знаешь, что тебе все идет, – ласково, как ребенку, улыбнулся ей Володя.

                Глава 7

На следующий день мы с группой поехали в музей Орсэ, и там повторилась вчерашняя история - Алена солировала, кавалеры ходили за ней по пятам, не сводя с нее счастливых влюбленных глаз...  Нет, нет, конечно же, все было не так. Счастливым казался только Володя. Павлик был явно не в настроении, но моя подруга предпочитала этого не замечать. Володя уже  и не старался быть предупредительным ко мне. Он просто перестал меня замечать, зато чутко реагировал на малейшие нюансы Алениного настроения. Он впитывал каждое ее слово, улыбался, когда улыбалась она, и хмурился, когда моя подруга вдруг замолкала, уходя в себя.
Я, кстати, обратила внимание, что Алена в тот день была не такой жизнерадостной и бойкой, как обычно. Она притихла, иногда даже казалась грустной и сосредоточенной, как будто прислушивалась к чему-то, происходящему  внутри нее.
А между тем, она рассказывала историю еще одной запретной любви (может она не случайно второй раз выбирает эту тему, мелькнуло тогда у меня в голове). На этот раз героями были художники-импрессионисты Эдуард Мане и Берта Моризо.  Мы остановились у картины Эдуарда Мане «Балкон». Даже я, не слишком искушенная  в живописи, заметила странность этого полотна. На нем были изображены две молодые женщины и мужчина, стоящие на балконе.  Создавалось впечатление, что художник стремился запечатлеть только одну фигуру - молодой девушки на переднем плане, с напряженным взглядом темных прекрасных глаз – Берту Моризо. Лица же двух других персонажей были  неинтересны, безжизненны.  Как будто Мане просто заполнил ими пустое пространство картины.
«Они сразу очень понравились друг другу, - рассказывала Алена. - Но Мане женат, а Берта, воспитанная в строгих правилах, ведет себя сдержанно. Их любовь так и осталась невысказанной. Берта часто приходит к Мане в гости. Он хватается за кисть и рисует ее без устали, еще раз, и еще. Она сама с удовольствием позирует художнику, но отчаянно ревнует его к другим моделям. Сдерживаемая страстность ее натуры воспламеняет Мане, доводит до экстаза. Недоступность делает их любовь глубже, желание еще более острым. Им не суждено было соединиться. На всю жизнь они останутся лишь близкими друзьями. Берта выйдет замуж за брата Эдуарда Мане. Это, конечно же, был брак не по любви. Берта лишь уступила настойчивым просьбам матери, боявшейся, что ее дочь останется одна»....
Я смотрела на прелестную Берту Моризо. Как же она была хороша и талантлива, и, несмотря ни на что, несчастна.
Мы с Володей стояли у картины  близко друг к другу. Господи, как я его любила! Я чувствовала, что теряю его и не представляла, как это предотвратить. Что такое любовь? Почему она так властвует над человеком? Она забирает его душу, делает рабом, даже если взаимна. Вспышки космического счастья чередуются  с  муками ревности и страхом потерять любимого. Сомнения, вечное беспокойство –  неотъемлемые ее составляющие. Обретая любовь, люди теряют свободу, но взамен получают могучий заряд энергии, способный творить чудеса. Любовь обостряет все чувства человека, переводит его в особое, экзальтированное состояние,  в какое-то другое измерение, в котором он способен создавать шедевры, достигающие поистине немыслимой красоты, чистоты и духовности.
Я слушала мою подругу и вспоминала «Лунную сонату», Бетховена, посвященную Джульетте Гвичарди, Пушкинское «Чудное мгновение», созданное в честь Анны Керн, бессмертную «Данаю» Рембрандта, написанную художником с его обожаемой жены Саскии...
Мы переходили из зала в зал, и Алена все рассказывала и рассказывала - о тяжелом замкнутом  характере Дега и о постигшей его в конце жизни слепоте, о поразительном жизнелюбии Ренуара, о вечной нужде Сислея. А у меня не выходила из головы Берта Моризо. Интересно, отождествляла ли Алена себя с ней?
Предпоследний вечер в Париже получился печальным. Мы вчетвером сидели в нашей с Володей комнате. Ужинать не пошли – деньги закончились. Их хватило только на бутылку бордо, небольшую коробочку камамбера и гроздь винограда.
Тихая грусть витала над всей нашей четверкой. Разговор вспыхивал и тут же угасал.
  Ночью я долго не могла заснуть. Скорее бы закончилась эта поездка! Я так мечтала о ней, думала, она сблизит нас с Володей еще больше, а получилось совсем наоборот.
Боль, которую я никогда до этого не испытывала, переполняла меня. Боль, страх, и отчаяние, и растерянность. Что будет завтра? Наладятся ли наши с Володей отношения? Может быть, мы вернемся домой, и все встанет на свои места? Мне придется приложить максимум усилий для того, чтобы Алена встречалась с Володей как можно реже. Хотя я и не представляла как это возможно. Алена всегда будет присутствовать в моей жизни. Я не смогу отказаться от нашей дружбы. Это какой-то тупик. Сможет ли Володя перебороть вспыхнувшее к моей подруге чувство? Сможет, если любит меня по-настоящему. А если нет? Если Алена уже прочно заняла мое место, и ничего изменить нельзя? Эти мысли теснились в моей голове,  не давая уснуть. Алена и Володя стояли перед глазами такими, как я  увидела их со стороны в Лувре - счастливыми, поглощенными друг другом. Внезапно Володя взял мою подругу за руку и направился к выходу. Он шел быстро и уверенно, не оглядываясь назад. Моя же подруга, наоборот, все время оборачивалась и с состраданием глядела  на меня. Я заплакала и  пошла за ними, потом побежала все быстрее и быстрее, пытаясь догнать. Но они стремительно удалялись. Меня охватило отчаяние и безумный страх потерять их в толпе. Я начала задыхаться от бега и плача, споткнулась, упала, сильно ударившись головой, и... проснулась. Голова раскалывалась от боли, лицо было мокрым от слез. Оказывается, я заснула и плакала во сне.

                Глава 8

Володи в комнате не было. Он, видимо, ушел  бегать, не дождавшись моего пробуждения. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я  расстроилась окончательно. Хороша, нечего сказать - лицо помятое, под глазами мешки. Попыталась исправить положение с помощью макияжа, но, кажется, сделала только хуже. Зашла  Алена - свежая,  яркая, в приподнятом настроении. Она выглядела просто прелестно в нарядном голубом  сарафане, который так шел к  ее глазам.  Алена почти не пользовалась косметикой – слегка только подкрашивала ресницы и наносила блеск на губы. Да ей и не нужно было краситься. Природа щедро позаботилась о моей подруге, дав ей и гладкую матовую кожу, и ярко-синие огромные глаза, и густые пышные волосы.
«Павлик не в настроении сегодня, - заявила она, - Кажется, сердится на что-то», – и Алена вопросительно посмотрела на меня.
Я ничего не ответила, но очень разозлилась на нее - ну и лиса, прекрасно же все понимала, просто хотела знать, не обижаюсь ли и я на нее.
Последнее утро в Париже, мы решили опять начать с прогулки по Люксембургскому саду. Вернее, это Алена так захотела, а мы подчинились, как обычно. Понурый Павлик резко контрастировал с сияющим Володей.
 «Ничего, Павел, крепись,- думала я. Скоро все это закончится. Впредь мы будем умнее. Потерпи еще один день. Я знаю Аленку, она неисправимая кокетка, но дальше флирта дело не пойдет».
Эта прогулка совсем не была похожа на наше первое знакомство с парком. Разговор не клеился, все чаще возникали паузы. Мы медленно брели по тщательно выметенным дорожкам. Алена время от времени останавливалась перед какой-нибудь скульптурой и делала наброски. Когда мы обошли почти весь парк, она перелистала свой, наполненный рисунками альбом.
-Фонтан Медичи плохо получился, а он мне так нравится. Я, пожалуй, еще одну попытку сделаю, а вы пока погуляйте, ладно? Потом возвращайтесь к озеру перед дворцом, я вас там найду.
Не дав нам отреагировать, Володя вдруг вызвался ее проводить. Растерянные, мы с Павликом смотрели, как ребята быстро удаляются, о чем-то оживленно разговаривая.
Я взглянула на Алениного ухажера, он с мрачным видом пожал плечами, и мы двинулись дальше. Дошли до теннисного корта и немного постояли около него, делая вид, что наблюдаем за игрой. Потом, не сговариваясь, развернулись и быстрым шагом направились в сторону фонтана Медичи. Как всегда, около него толпились люди, но Алены с Володей среди них не оказалось. Мы прошли за фонтан. Там, между кустами и решеткой, тесно прильнув друг к другу, стояли они и целовались.
Сколько раз я снова и снова переживала то мгновение, перевернувшее мою жизнь! Даже сейчас, когда прошло столько лет, при воспоминании об этой сцене мое сердце сжимается от невыносимой боли.
Я, помню, начала пятиться назад, стараясь уйти оттуда побыстрее, и в то же время не в силах отвести от Алены с Володей взгляда.
 Наступила на какую-то палку, и она, отскочив, больно ударила меня по ноге.  Как во сне услышала  срывающийся крик Павлика: «Алена!» Увидела, как эти двое отпрянули друг от друга и повернулись к нам. На лице Алены застыло то же выражение сострадания, которое было у нее в моем сне. И только когда Володя двинулся ко мне, я вышла из оцепенения, повернулась и побежала. Лишь одна мысль билась в моем сознании:
 «Моя жизнь закончилась, раз в ней никогда больше не будет этих двух таких дорогих людей, людей, которые составляли для меня целый мир».
Володя догнал меня и перегородил дорогу:
-Светлана, успокойся! Ничего страшного не произошло, не драматизируй! Ну, подумаешь, поцеловались один раз, большое дело! Мы же не в детском саду. Прости, больше этого не повторится, я обещаю тебе!
Он уговаривал меня, а глаза были колючими и  сердитыми. Его раздражало то, что он вынужден оправдываться. Для Володи это было непривычно.  Прежде чем я успела подумать, моя рука взлетела для пощечины, но он перехватил ее:
-Прекрати закатывать истерику! - уже со злостью приказал он, - Ты мне пока еще не жена.
 Выдернув руку, я быстро направилась к выходу из парка, Володя за мной не пошел. Было слышно, как он жестко сказал кому-то, видимо Алене: «Оставь ее в покое!»
Я шла, потом почти бежала. Мне казалось, чем больше будет расстояние между нами, тем легче станет эта непереносимая боль. Пришла я в себя только на набережной.
 Перегнувшись через парапет, я, не отрываясь, смотрела на мутные грязные воды Сены. Какой-то плывущий по реке предмет  привлек мое внимание. Я старалась сконцентрироваться на нем, пыталась отгадать, что это такое, только бы как- то отвлечься,  не думать о том, что произошло. Предмет оказался цветком, вернее тем, что от него оставалось - бесформенным грязным комком, некогда бывшим прекрасной розой. Цветок проплыл мимо, его уносило все дальше и дальше, и вскоре он совсем пропал из вида. Но, по-прежнему, я не могла оторвать взгляда от реки. Какая-то сила настойчиво притягивала меня к воде...
С трудом я взяла себя в руки.  До отлета оставалось 5 часов, пора было возвращаться в гостиницу и паковать чемоданы. Я поплелась назад, именно поплелась, стараясь оттянуть момент встречи с Володей и Аленой.
К счастью, комната оказалась пуста. Облегченно вздохнув, я как попало начала бросать в чемодан вещи. Через несколько минут вошла заплаканная Алена:
«Света, ну прости, я даже не знаю, как это вышло. Клянусь, это в первый и последний раз! Павлик меня уже простил».
«Павлик тебе что угодно простит», - подумала я, молча взяла полотенце и пошла в душ. Я не могла ее видеть, не знала, что ей отвечать. Ненависть переполняла мое сердце. Как случилось, что меня предала именно она, которая была мне ближе, чем сестра, которая как никто другой знала, что Володя так дорог мне?!  Ей ничего не стоило завоевать любого парня, а она выбрала моего.
Я стояла под душем до тех пор, пока не начали стучать от холода зубы, и только тогда сообразила, что забыла включить горячую воду, и в меня бьют колючие ледяные струи. Я чувствовала себя никому не нужной, некрасивой и глупой - возомнила себя розой, а меня сломали и бросили в грязную воду, где я превратилась в жалкий расплывшийся комок. Казалось, я обладаю чем-то особенным, раз такой парень, как Володя, влюбился в меня.  Ничего во мне нет! Все это мечты, иллюзии и самообман. Помню, я даже  испытывала отвращение к себе, за наивность и доверчивость. Но отвращение вскоре опять уступило место гораздо более сильному чувству - испепеляющей, яростной ненависти к моим бывшим друзьям.

 Обратный полет превратился в пытку. На этот раз мы сидели вместе с Володей. Мы были рядом и так далеко друг от друга. «Ненавижу! Ненавижу!», - пульсировало в моей голове.
 Я взяла предложенный стюардессой напиток,  отдаленно напоминающий кофе, с жадностью глотнула отвратительный на вкус кипяток, обожглась и чуть не закричала. И эта внешняя боль, вдруг, каким-то чудным образом, отрезвила меня.  «Я не буду несчастной, не буду плакать, чтобы мои и без того не такие уж большие глаза потерялись под красными опухшими веками. Не доставлю им такого удовольствия! Приеду и первым делом пойду в парикмахерскую, сделаю себе стильную стрижку, накуплю целый ворох тряпок, буду ходить на свидания. Я буду, буду счастливой!», - как заклинание повторяла я про себя. И снова: «Ненавижу! Ненавижу!»

                Часть II

                Глава 1

Алена была старше меня на две недели. С самого рождения мы жили с ней в  одном доме, в одном подъезде, я - на втором, она - на третьем этаже. В этом же доме родилась и выросла моя мама. Когда она вышла замуж, бабушка с дедушкой уехали на Украину, оставив квартиру молодым. У дедушки имелся дом в деревне, сохранившийся после смерти его родителей.
Наши с Аленой мамы вместе гуляли с колясками, по очереди бегали в магазины. Подругами они не стали по той простой причине, что моей маме к тому времени едва исполнилось 20 лет, Ольге же Николаевне – матери мой подруги, было уже 39.  Молоденькая моя мать, совсем еще неопытная, многого не знала и не умела, и постоянно обращалась к Ольге Николаевне то за помощью, то за советом. Та взяла под опеку молодую семью, учила свою неискушенную  соседку премудростям ведения домашнего хозяйства, часто отпускала моих родителей в кино или в гости, забирая меня к себе. Справедливо было бы сказать, что у Ольги Николаевны появилось сразу три ребенка.
Отца у Алены не было. Нет, он, конечно же, где-то существовал, но его никто никогда не видел, и Алена в том числе. Мой папа с одинаковой любовью возился и со мной, и с моей подружкой. В общем, у нас получилась необычная, большая и дружная семья.
Едва научившись ходить, мы с Аленой стали вместе играть на детской площадке, а вечера проводили или у нее, или у меня дома, и скоро уже не различали, где, чья квартира.
Окна моей квартиры выходили во двор. Когда нам  исполнилось по четыре года, родители начали оставлять нас ненадолго во дворе одних, из окна наблюдая за нашими  передвижениями.
Потом мы пошли в одну школу и десять лет просидели за одной партой. Ольга Николаевна преподавала в этой школе русский язык и литературу. Сначала у нее училась моя мама, потом мы с Аленой. Ольгу Николаевну любили все ребята за спокойный приветливый характер, блестящее знание своего предмета, а также  за то, что она одинаково ровно относилась ко всем своим ученикам. У нее не было любимчиков. Даже мне, которая была для нее как дочь, она никогда не делала поблажек. Ну, а с Алены спрос был больше, чем с любого ученика нашей школы.
Первого сентября и в день учителя мы помогали Ольге Николаевне донести до дома охапки цветов, подаренных ее учениками. Я приносила все имеющиеся в нашей квартире вазы, но и их обычно  не хватало, чтобы разместить букеты. В ход шли  молочные бидоны и трехлитровые банки. Вся жизнь Ольги Николаевны проходила в школе. До рождения Алены, как рассказывала моя мама, она иногда ездила отдыхать на море, но с появлением дочери и эти поездки прекратились.
Окруженный с трех сторон старыми трехэтажными домами, наш дворик был очень уютным. Большую часть его занимала детская площадка с песочницей, горкой и качелями. Эта площадка являлась любимым и популярным местом не только у детей нашего двора, но и у ребятишек, живущих поблизости. Моя квартира всегда была наполнена доносившимися со двора детскими голосами.
Годами три наших дома наблюдали, как малыши, вырастая из  колясок, делали первые шаги, потом, став чуть постарше, играли на площадке: летом катались на качелях и делали куличи из песка, зимой лепили снежных баб. Через несколько лет те же дети вечерами целовались у подъездов со своими сверстниками. А позже,  повзрослевшие, уже не дети, они возили в колясках своих малышей. И так повторялось несколько раз. Эта череда первых шагов и первых поцелуев воспринималась домами как доказательство непрерывного течения жизни.

                Глава 2

Алена с детства  была очень хороша собой – огромные, широко расставленные темно-синие глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, копна вьющихся белокурых волос и кокетливые ямочки на щеках. Но далеко не только привлекательное личико так выделяла ее среди всех девочек. Тоненькая как тростинка, Алена была прекрасно сложена и невероятно пластична и грациозна. Все ее движение были полны изящества и гармонии. Кокеткой моя подруга, казалось, родилась. Помню во втором классе, собрав около себя группу девочек, она учила нас «стрелять» в мальчишек глазками:
«В сторону, на нос, на объект. Делаем это быстро, на губах должна играть легкая улыбка».
Девочки старательно ее копировали, но получалось у всех смешно и неуклюже. Алена, единственная, проделывала этот трюк поистине виртуозно. Тут она, конечно же, пошла не в маму, а в своего, видимо, загадочного, никому не известного отца.
 Мальчишки ходили за моей подругой по пятам. В Алену были влюблены все ребята, живущие на нашей улице и вся мужская половина школы.
 Фантазерка и мечтательница, она всегда выдумывала какие-нибудь истории. Особенно часто любила сочинять о своем отце: то он был у нее космонавтом, то полярником, но чаще всего – великим живописцем. Помню, она говорила, что тоже станет знаменитой художницей и поедет в Париж с выставкой своих картин. Живопись ее интересовала больше всего, а  еще мальчики и мода. Да, именно в такой последовательности – живопись, мальчики и тряпки.
Я же  никакими особыми талантами не обладала, но была обязательна, усидчива и аккуратна. Мне легко давались точные науки, и в старших классах я стала одной из лучших учениц в школе. Поступать решила в Экономический институт. Не потому, что чувствовала какое-то к этому призвание, а по совету отца, который сказал мне, что в наше время экономист - очень востребованная специальность.
В школе я с ребятами не встречалась. Нельзя сказать, что мальчики совсем меня не интересовали, но много я о них не думала. Женское начало дремало во мне до поры до времени. Зато Алена начала бегать на свидания с 14 лет. Она любила сидеть у меня в комнате на подоконнике, разговаривая одновременно со мной и с очередным ухажером, стоявшим под окном. Она кокетничала с парнем, заразительно хохотала, и тут же, поворачиваясь ко мне, комментировала происходящее во дворе.
Моя подруга всегда делилась со мной своими мыслями и переживаниями, обсуждала кавалеров. У нее достаточно рано  сложились вполне определенные требования к будущему избраннику:
«Он должен быть красивым, конечно, умным и веселым, но главное – надежным, - повторяла она, - чтобы я всегда чувствовала рядом его плечо и была уверена, что, что бы ни случилось, он никогда меня не предаст». Помню, когда я впервые от нее
это услышала, очень удивилась. В 15-16 лет как-то не думаешь о «надежности». Особенно неожиданно звучало такое утверждение в устах ветреницы Алены. И только много позже я поняла, почему это было так важно для моей подруги. Она очень страдала из-за отсутствия отца, и боготворила сочиненный ею образ. Ей так хотелось, чтобы рядом с ней, как со мной, всегда был папа. И вот эту мечту о «надежном» отце, Алена перенесла на своего будущего избранника.
Когда мы учились в школе, моя подруга искренне удивлялась, почему я ни с кем не встречаюсь, и старалась помочь советом, и не только. Она делала мне прически, шила платья, учила разным «женским уловкам». Но даже если бы я и захотела завести себе кавалера, это было бы невозможно. Мы с Аленой никогда не разлучались, поэтому у меня не было ни единого шанса обратить на себя внимание кого-нибудь из ребят. Моя подруга затмевала меня. Странно, но я никогда не расстраивалась из-за этого. Наверное, потому  что по-настоящему  ни в кого не была влюблена. Я много занималась, запоем читала, и  в школе меня прозывали «зубрилой», и «синим чулком».
В институтах у каждой из нас появились свои новые друзья. Но, по-прежнему, день заканчивался тем, что мы делились друг с другом новостями. В основном, конечно, делилась Алена. Со мной никогда не происходили такие захватывающие истории, как с ней. На первом курсе, правда, я впервые влюбилась. Но мой избранник даже не заметил этого, и влюбленность, ничем не подогреваемая, быстро прошла. Год спустя за мной стал ухаживать парень с соседнего потока. На этот раз я ничего не чувствовала, но, повинуясь Алениному совету о необходимости «понабраться опыта», сходила на несколько свиданий. Еще и сейчас я содрогаюсь, вспоминая вечно влажные руки моего ухажера и селедочный привкус первого и единственного поцелуя, положившего конец нашим встречам. 

                Глава 3

С Володей мы познакомились на вечеринке в общежитии. Он оканчивал институт, я училась на курс младше. Отмечали чей-то день рождения, и «гулял» целый этаж. Я хорошо знала Володю в лицо. Он был своего рода знаменитостью у нас на факультете, и многие девчонки хотели с ним встречаться. Высокий, с отличной спортивной фигурой, Володя считался одним из самых талантливых студентов за всю историю факультета. Преподаватели прочили ему блестящее будущее. Кроме того, он был членом сборной института по баскетболу, что придавало его и без того безупречному имиджу дополнительный блеск. Нас кто-то познакомил, я даже не помню кто, и он пригласил меня танцевать. Мне казалось, что это сон. Неужели я танцую с Володей, мечтой всех наших  факультетских девчонок? «Любовь, похожая на сон» - в унисон моим мыслям пела Пугачева. Мое сердце замирало от радости и волнения.  Потом в конце вечера он пригласил меня еще на один танец, но провожать не пошел. «Сказка закончилась, - решила я, - чудес на свете не бывает!» Ну что ж, по крайней мере, этот вечер навсегда останется со мной. Все-таки – удача! У меня тогда была своя теория счастья. Я считала, что оно слагается из мгновений радости, из успехов и везений, и чем всего этого больше, тем человек счастливее. И я старательно коллекционировала все улыбки фортуны, надеясь как в мозаике, составить из них настоящее большое счастье.
После этого вечера мы несколько раз встречались с Володей в коридорах института. Он приветливо здоровался и проходил мимо. На этом, может быть, все и закончилось. Но, примерно через месяц, в институте случилось торжественное собрание, и наши с Володей места по каким-то неведомым законам оказались рядом. «Приятный сюрприз», - сказал он. Я не нашлась, что ответить, хотя после танцев в общежитии думала о Володе почти ежедневно. Ложилась спать и мечтала, как он подойдет ко мне, заговорит о чем-нибудь и потом пригласит на свидание. И вот, моя мечта наполовину  сбылась, а я сидела в растерянности, не зная как себя вести. Алена бы на моем месте не растерялась. Но я была не Алена, и опыта общения с молодыми людьми почти не имела.
После собрания Володя предложил остаться на танцы. Весь вечер мы протанцевали вдвоем. В этот раз он пошел меня провожать. Мы шли по ночному городу, и Володя не уставал развлекать меня. Он легко переключался с одной тему на другую, поражая обширной эрудицией и поистине феноменальной памятью.
–-Откуда ты все это знаешь?
-Сижу в библиотеке или хожу в Интернет-кафе. Только время лимитирует, а информацию получить сейчас не проблема.
-И все-таки, как же ты успеваешь - и учиться так хорошо, и читать, и спортом заниматься?
-Встаю в пять утра, ложусь в 12 ночи.
 -Я бы уже давно умерла от такой жизни.
Володя засмеялся:
 -Не умерла бы. Надо только заниматься тем, что тебе нравится. Главное, все делать с желанием, тогда не будешь чувствовать усталости. Устаешь обычно не от дел, а  от скуки.  Вольтер, кстати, сказал: "Увлеченный труд... спасает от трех зол: праздности, скуки и порока"...
На следующий день Володя подошел ко мне в институте и предложил сходить вечером в кино.
 Мы стали встречаться. Каждый раз я открывала в своем друге что-то новое, с ним никогда не было скучно. Он, правда, привык солировать и терпеть не мог уступать в споре, но при этом был таким ярким, интересным, что ему все прощалось.
Володя, действительно, очень много знал и прекрасно умел рассказывать. И мне даже нравилось, что он такая сильная личность. Я с удовольствием ему уступала, считая, что таким и должен быть настоящий мужчина – умным, целеустремленным, всегда уверенным в себе, ведущим, а не ведомым. Одним словом – лидером. Мне неинтересны были те, кто интеллектуально находился наравне со мной. Я хотела расти, а не стоять на месте, считала, что мужчина должен поднимать до своего уровня, а не опускаться до моего.
Любовь закружила меня. Помню, я с изумлением рассматривала себя в зеркале, после того как Володя впервые поцеловал меня. Неужели хорошенькая девочка с розовыми щеками, горящими глазами, чувственными губами – это я, «серая мышка», «зубрила», как называли меня одноклассники? Да, я не была такой красавицей, как Алена, но очень похорошела в последнее время. В лице появилось что-то особенное,  заставляющее ребят задерживать на мне взгляды. Факультетские парни вдруг начали выделять меня,  оказывать внимание. Я становилась популярной.  Институт, где мы ежедневно виделись с Володей, стал для меня центром вселенной. Теперь я вставала минут на 40 раньше, чтобы привести себя в порядок. Вот когда, наконец-то, мне пригодились Аленины уроки. Я училась правильно одеваться и краситься, удивила маму просьбой пойти со мной в магазин и выбрать несколько новых платьев. Мне казалось, что меняюсь не только я, но и окружающий мир. Девушки похорошели, парни стали выше и умнее, краски ярче, запахи насыщеннее.
Время летело, ускоряясь, и, незаметно, подошел день защиты  Володиной дипломной работы. Защитился он, конечно, блестяще. Все были уверены, что аспирантура у него уже в кармане. Но Володя решил с аспирантурой подождать и принял предложение одной очень престижной компании. Правда, взяли его на самую нижнюю позицию и зарплату дали небольшую. Но это был единственный случай, когда в эту компанию приняли выпускника ВУЗа без опыта работы.
«Для начала неплохо, -  сказал Володя, - но только для начала. Наберусь опыта, наработаю связи и открою свою фирму, а там, может, и продолжу учебу».
Я не сомневалась, что у него все получится.
Володя начал работать, я перешла на последний курс. Несмотря на нашу занятость, мы старались встречаться как можно чаще.

                Глава 4

Володя прочно вошел в мою жизнь, и я поняла - настало время познакомить его с Аленой, она приставала ко мне с этим каждый день. Моя подруга к тому времени рассталась с очередным кавалером.
-Ну почему мне одни придурки попадаются? Я просто угораю от них. Ты представляешь, - рассказывала она, - я Сашку спрашиваю, чего бы он хотел достичь, какая у него самая большая мечта в жизни, а он говорит:
«Хочу накопить денег и купить старенькие  Жигули».
-Ну, а потом? - спрашиваю я.
«Потом я бы машину отремонтировал, продал подороже и купил какую-нибудь подержанную иномарку. Привел бы ее в порядок и стал ездить на классной тачке».
 Алена засмеялась:
 - Ну как тебе это нравиться? Мало того, что дальше автомобилей его фантазия не распространяется, так он даже в мечтах не позволяет себе представить, что можно заработать кучу денег и сразу купить себе шикарную машину. Интересно, все мужики убогие, или это мне так везет?
-Ну, это смотря, что ищешь, - ответила я. Они же у тебя все как на подбор голливудские красавцы. Видимо сразу всего не бывает, или ум, или внешность.
-Наверное, ты права,- опять захохотала Алена, - расскажи мне лучше о своем интеллектуале. Что-то ты молчишь, подруга называется. Я тебе всегда все подробно рассказываю, а ты темнишь.
У меня не получалось так же откровенно говорить о Володе, как это обычно делала моя подруга, делясь со мной  деталями отношений со своими поклонниками, поэтому я промолчала. Алена тоже посерьезнела:
-Ты, кажется, всерьез влюблена, - ласково спросила она меня, - да?
-Не знаю, как это называется, но я ничего подобного никогда не испытывала. И все, хватит об этом. Я не хочу больше говорить на эту тему.
Я понимала, что пора познакомить Володю с моей лучшей подругой, но все оттягивала и оттягивала этот момент. Не потому, что не доверяла Алене. Я была в ней уверена, как в самой себе. Но я не сомневалась, что мало кто из ребят может остаться равнодушным к прелестной, кокетливой Аленке. С другой стороны, понятно, что девушек красивее меня полным-полно, и у Володи на работе, и на улицах. Если для него внешность настолько важна, он бросит меня если не из-за Алены, то из-за какой-нибудь Маши или Даши.
Дальше откладывать знакомство было невозможно, мы договорились в субботу пойти гулять втроем. И вот тут- то я просто запаниковала. Даже ночь не спала, перед тем как они должны были встретиться. Но, как оказалось, волновалась я совершенно напрасно. Володя был с Аленой очень приветлив, и не более того. У нее же глаза разгорелись, она сразу начала кокетничать. Я старалась не переживать по этому поводу, слишком хорошо зная свою подругу. Она кокетничала со всеми подряд, она просто не могла по-другому, это была ее натура.
Помню, Володя пригласил нас в кафе-мороженое. По дороге смешил рассказами Зощенко и Тэффи. Мы хохотали так, что на нас оглядывались.
-Откуда ты знаешь так много рассказов? - спросила Аленка.
-Читаю. Это, вроде, не запрещенная литература теперь.
- Но как ты умудряешься все это запоминать? Я, например, многие вещи читаю и тут же забываю, если только это не связано с живописью.
-Ну, известно же - женская память коротка, - пошутил Володя.
«Хорошенькая девочка, но неглубокая», – вынес он свой приговор после встречи с Аленой.
Ей же Володя понравился.
-Попала в десятку, подруга, - сказала она мне, - классный мужик. Я очень рада за тебя. Ты молодец! Сидела, сидела как мышка, и вдруг сразу такого парня отхватила!
Мы еще пару раз встречались втроем, и не могу сказать, что это доставляло мне удовольствие. Я уж было  решила придумать какой-нибудь предлог, чтобы больше не приглашать Алену, но она вскоре познакомила нас со своим очередным кавалером – Павликом. Честно сказать, я не поняла тогда, что она в нем нашла. В отличие от других ее избранников, даже внешность у него была заурядной. Он, правда, взирал на Алену такими преданными, влюбленными глазами! Но так обычно и другие поклонники смотрели на мою подругу. Так или иначе, я успокоилась. Теперь мы периодически проводили время вчетвером,  и я перестала переживать.
 Примерно через год после нашего знакомства Володя сделал мне предложение.
«Из нас выйдет отличная пара,- рассуждал он, - Я убежден,  у супругов должны быть общие интересы, общее дело. Ты читала Андре Моруа «Письма незнакомке»? Почитай! Достаточно любопытно и полезно. Так вот, он сказал: «Ничто  так не цементирует брак, как совместный труд». Очень точно, правда? Ты будешь мне помощницей. Ты, Светлана, умница, организованная, пунктуальная, трудолюбивая. Мы вдвоем многого достигнем».
«Знаешь,- говорил он мне в другой раз, - я не согласен с Осипом Мандельштамом. Помнишь, он спрашивал жену, почему она решила, что должна быть счастлива? Я как раз думаю, что мы можем и даже обязаны быть счастливыми. Интеллект, трудолюбие, упорство – и человек в состоянии добиться любой поставленной цели. Уверен, через пару лет мы встанем на ноги.  Без материального благополучия особенно счастливым не будешь. Эти глупые рассуждения - «мы нищие, но гордые» – плод деятельности неразвитого ума. Голодный не имеет гордости. Человеком управляет физиология - пока не поест, ни о чем больше думать не может.  Кстати, ты когда-нибудь голодала? А я пробовал несколько раз, так, из любопытства, и чтобы проверить себя»...

                Глава 5

Самолет пошел на посадку. Анечка все еще спала. Я хотела было разбудить малышку, чтобы она посмотрела на Париж сверху, но потом решила, что такой шанс у нее еще будет на обратном пути. Пусть отдыхает...
Всего лишь единственный раз после возвращения из Парижа Алена пришла ко мне домой и попыталась объясниться. Она плакала и умоляла ее выслушать:
«Прости  меня, Светлана, пожалуйста, прости. Я не знаю, как это вышло. Меньше всего на свете я хотела причинить тебе боль. Все случилось помимо моей воли, эта любовь обрушилось на меня с такой силой, что я не смогла справиться. Я пыталась, честное слово пыталась! Но это как неизлечимая болезнь, которую невозможно одолеть. Мне так не хватает тебя, но без Володи я умру. Постарайся меня понять. Ведь я влюбилась в него в первую же встречу. Я и с Павликом начала встречаться, чтобы как-то отвлечься от Володи. Надеялась, это поможет. Мне так не хотелось ехать в этот проклятый Париж, вспомни! Вы же сами меня заставили. Тогда еще у меня были силы удержаться. Может быть мне надо было до поездки тебе признаться, чтобы ты не уговаривала меня ехать. Но я боялась причинить тебе боль, думала, что выдержу. А там... там он уже сам выбрал меня, и я просто не смогла отказаться»...
Мы стояли в коридоре, дальше я ее не пустила. Теперь она была в этом доме не просто чужой, а моим самым заклятым врагом. Я молча выслушала Аленину тираду и также молча открыла дверь, давая понять, что она должна уйти. Она взглянула на меня с такой тоской!
«Господи, ну за что мне все это!», - с отчаянием подумала я.
Володя как-то подкараулил меня на улице.
«Светлана, если можешь, прости. Так получилось. Я всегда считал, что должен и могу управлять своими чувствами – ошибся и предал тебя. Единственное, чему я рад, если можно так выразиться, что это случилось сейчас, а не позже, не после свадьбы. Я надеюсь, со временем ты нас простишь. Ты прекрасный человек, и если бы не Аленка, лучшей жены я бы себе не пожелал».
Мои родители очень переживали. Для них это тоже было двойным ударом. Жалея меня, они страдали оттого, что именно Алена, к которой они относились как к дочери, так поступила со мной. Я помню, как-то вечером мы готовили с мамой ужин и до нас донесся смех Алены. Он звучал и звучал, разрывая мне сердце. Я подошла к окну, мама тоже. Моя бывшая подруга сидела на подвесных качелях, Володя стоял сзади и раскачивал их. Качели взлетала все выше и выше. Алена счастливо заливалась смехом, запрокинув голову. Мама, ничего не сказав,  в сердцах захлопнула окно.
 Несколько раз к нам приходила Ольга Николаевна. Они с мамой запирались в спальне, подолгу там разговаривали и плакали. Со мной Аленина мать тоже пыталась поговорить. Я не могла ее выгнать, как выгнала мою бывшую подругу. Да Ольга Николаевна была здесь и не причем, но видеть ее мне не хотелось, и она это понимала.
«Светлана, если бы в моих силах было изменить что-нибудь! Поверь, я знаю, как тебе больно. Сама когда- то пережила нечто подобное. Крепись, девочка, не ожесточай своего сердца. Еще неизвестно кому больше повезло, Алене или тебе. На чужом несчастье счастья не построишь».
Я совершенно не поняла тогда, что она имела в виду: «Неизвестно кому повезло». Конечно же, ее дорогой доченьке, а уж никак не мне!
Через некоторое время Володя переехал жить к Алене.  Я пряталась за занавеской, наблюдая, как они утром бегут на работу, вечерами уходят куда-то гулять.
Меня больно ранило и оскорбляло то, что они даже не пытались скрывать своего счастья. Их лица сияли, и волны любви, исходившие от них, были такими мощными, что, казалось, обладали материальной силой, способной смести любые препятствия. Они были так эгоистичны в своем счастье, а я задыхалась от ненависти, горя и бессилия: «Поднимите головы, посмотрите наверх! Вот же та, которую вы так легко предали. Неужели не чувствуете, как делаете мне больно?»
Алена знала о моей привычке смотреть в окно и раньше, возвращаясь домой, она  всегда поднимала голову. Сейчас ей не было до меня никакого дела. Ужасно, моя бывшая подруга больше не нуждалась во мне, а я по-прежнему от нее зависела!
Мне казалось, я не смогу все это пережить, просто сойду с ума. Но я сдержала свое слово и не плакала. Ненависть и боль, не выходя горячими слезами, сжигали меня изнутри. Чтобы унять, погасить бушующий огонь, я стала представлять как  Алена с Володей, счастливые, ничего не замечая вокруг, бегут утром к остановке, и тут из-за угла выскакивает автомобиль и сбивает их. Я почти ежедневно рисовала себе эту картину, отчетливо видела  несущуюся на большой скорости машину и расширенные от ужаса Аленины глаза. Эти фантазии действовали как бальзам на душу, приносили какое-то горькое облегчение. Мне начинало казаться, что выдуманный мною автомобиль действительно существует, что он просто где-то задерживается. Но однажды утром до моего окна донесутся возбужденные крики, и я пойму - желаемое случилось! Это было как наваждение, напоминало изощренную пытку. Я старалась уйти в работу, отвлекаться любыми способами, но мысли упорно возвращались к предавшим меня друзьям. Я вела с ними воображаемый диалог, чаще всего все-таки с Аленой. «Это она во всем виновата, - твердила я себе, - если бы не она, я  сейчас была бы замужем за Володей!  Как она могла так поступить со мной, да еще накануне свадьбы?!»
В этих страданиях прошло несколько месяцев, самых страшных в моей жизни. Я была слишком молода, чтобы скоро справиться с двойным предательством. Тем более, из-за того что мы жили в одном подъезде, у меня не было возможности даже на день забыть о случившемся. Я ежедневно видела в окно Володю с Аленой и слышала их счастливые голоса.
Но со временем я одержала над собой победу. Это стоило неимоверных усилий, часть моей души умерла навсегда, но все-таки я выжила. «Живут же люди с одной рукой или одним глазом и даже бывают счастливы. Значит и я смогу прожить с оставшейся частью моей души», - успокаивала я себя...

                Глава 6

Что-то случилось, уже несколько дней я не видела Володи, лицо моей бывшей подруги больше не излучало счастья.
«Он уехал в командировку или  они поссорились?» - гадала я.
Прошло две недели. Володя не появлялся, Алена ходила  с заплаканными глазами. «Он ее бросил, конечно же, он ее бросил! Господи, спасибо тебе! Есть все-таки на свете справедливость!»
С неутихающей ненавистью и злорадством я продолжала следить за своей бывшей подругой из окна. Как она изменилась и подурнела - располнела, черты лица  расплылись, под глазами залегли темные круги.
«И поделом тебе!», - торжествовала я.
Тем временем, у меня все складывалось наилучшим образом. Впервые я чувствовала превосходство над моей бывшей подругой – гораздо лучше выглядела, была дорого и модно одета. Я преуспевала на работе, имела поклонников и могла сама выбирать, с кем встречаться. У меня даже появилась машина, купленная на свои кровные  деньги. Пришло время забыть об Алене, ее предательстве, и зажить своей достаточно успешной жизнью. Но что-то мешало мне успокоиться и быть счастливой. Невидимые, но крепкие нити связывали меня с бывшей подругой. Я чувствовала в этом какую-то болезненность, но ничего не могла с собой поделать. Снова и снова я пряталась за занавеской, наблюдая за поникшей, потерявшей весь свой шарм и неотразимость Аленой. И вдруг как-то в выходной, в очередной раз рассматривая ее из окна, я увидела то, чего умудрилась не заметить до сих пор. Она была беременна!
Я рассмеялась, ну, надо же так залететь! Интересно, а где будущий счастливый отец? Видимо, сбежал. Допрыгалась подруга. Чего же она аборт не сделала?
 Я хорошо помнила - Володя был убежден, что детей можно заводить только когда твердо стоишь на ногах. Мы не раз с ним это обсуждали. Ведь наверняка он и Алене излагал свою теорию. Впрочем, мне было все равно. «Зло наказано.  Алена получила по заслугам,  и мне теперь уже наплевать на их страсти», - подвела я черту под прошлым. Боль наконец-то притупилась. Впрочем, не желая покинуть меня окончательно, притаилась где-то внутри. Теперь я лишь изредка подходила к окну, отмечая все увеличивающийся живот, и все более поникшую голову Алены.
Вскоре меня сделали руководителем группы, и я полностью ушла в работу, на этот раз окончательно уже забыв о бывшей подруге...

                Глава 7

Самолет приземлился. 9 лет спустя я вернулась в Париж. В отличие от первого приезда, вечер мы с Анечкой провели в гостинице, сходили только поужинать в ближайший ресторан. Потом я немного почитала малышке, и она заснула. Мне, конечно же, было не до сна.  Мои мысли снова и снова возвращались к Алене...

 Я хорошо помню тот день. Уже с утра все не задавалось: лил проливной дождь, машина долго не заводилась, и я  едва не опоздала на работу. Потом еще поругалась с секретаршей начальника, а перед дверью своего кабинета споткнулась и сильно вывихнула ногу. Все у меня валилось из рук, и, как назло, в тот день было несколько совещаний,  и телефон разрывался от непрерывных звонков. Вечером я чуть живая добралась домой. Последнее время я возвращалась значительно позже родителей. Отец открыл дверь и, не поздоровавшись, даже не взглянув на меня, прошел в свою комнату. Я не расстроилась - в тот день не хотелось никаких разговоров. Из комнаты родителей доносились мамины рыдания. «Ну, только этого не хватало! - раздраженно подумала я. – Родители поссорились, и теперь на несколько дней воцарится в доме так ненавистное мне с детства гнетущее молчание. Нет, нужно копить деньги и покупать квартиру. Пора жить отдельно!».
 Мама вышла из своей комнаты, и я поразилась ее виду. Казалось, она вдруг постарела лет на десять.
-Светлана, несчастье-то какое!
Сердце у меня упало. Значит не ссора, что-то случилось!
-Алена сегодня умерла во время родов.
Я ничего не ответила. Кровь бросилась мне в лицо. Неужели, на самом деле, ненависть материальна? В тот момент я не испытывала жалости к Алене, скорее к себе. Ненависть стала стимулом жизни, она питала меня, толкала вперед. Возникло ощущение, будто меня вдруг резко остановили на бегу. Мои чувства, видимо, отразились на лице. Мама, конечно же, ожидала совсем другой реакции. Она с изумлением посмотрела на меня и, сказав только:  «Мне страшно за тебя!», ушла в спальню, сильно хлопнув дверью.
В нашем маленьком дворике смерть Алены наделала много шума. Она росла у всех на глазах, была всеобщей любимицей, и ее потеря оказалась очень заметна. В тот вечер двери нашего подъезда грохотали непрерывно, лифт не отдыхал ни минуты, и по лестнице все время спускались и поднимались люди. Коллеги Алениной мамы, ее нынешние и бывшие ученики, Аленины друзья, одноклассники, однокурсники и поклонники - все хотели выразить соболезнование и поддержать Ольгу Николаевну.
 Бум! Бум! Бум! Мне казалось, голова разорвется от непрерывного хлопанья дверей, скрежета лифта и стука шагов. Я поняла, что долго этого не выдержу, позвонила своей сотруднице и, сочинив историю о том, что у меня в квартире идет ремонт, напросилась пожить у нее несколько дней. Одинокая моя приятельница с радостью согласилась, и я, быстро собрав необходимые вещи, сказала родителям, что уезжаю.  Оба вышли в коридор проводить меня. Они ничего не сказали, но их суровые, осуждающие лица навсегда врезались в память.
Вернувшись через несколько дней домой, я почувствовала, как в очередной раз, что-то изменилось в моей жизни. Образовалась пустота.
Стоя у окна, я думала об Алене. Ее жизнь, известная мне до мельчайших подробностей, проходила перед глазами. Состояние транса овладело мною. Я прощалась со своим детством и юностью, пыталась осознать, что Алены никогда больше не будет в моей жизни. Она присутствовала сначала как лучшая подруга, потом - как злейший враг. Но она всегда была рядом. Ее существование влияло на мои взгляды, решения и поступки.

                Глава 8

Все вокруг говорили только об Алениной смерти, поэтому я совершенно упустила из виду, что мог родиться ребенок. Я считала, что смерть моей бывшей подруги подразумевала смерть ребенка, и была очень удивлена, увидев через какое-то время Ольгу Николаевну с коляской.
-Ты не знаешь, - как бы между прочим, спросила я у матери, - кто родился?
 Мне не хотелось вслух произносить имя Алены. Мама сразу меня поняла:
-Девочка. Анечкой назвали, в честь Алениной бабушки.
Ну, Анечкой, так Анечкой. Мне, впрочем, не было до этого никакого дела. Давно пора было поставить точку.
У меня появился новый поклонник - Игорь. Как и предыдущие, он совсем не походил на Володю. Наверное, подсознательно, я теперь избегала таких ярких ребят. Мне нужен был парень надежный (Да, Алена, ты была права!), покладистый, неброский. Чтобы ни у кого не возникло желания увести его. Мы очень хорошо ладили с Игорем, и впервые после разрыва с Володей у меня появилась мысль, что может быть пора, наконец-то, забыть парижскую историю и выйти замуж. Через некоторое время я познакомила  Игоря с родителями. Мама сказала:
 –Вроде неплохой.
 Папа дал более определенную характеристику:
-Какой-то он, Светка, заторможенный. А впрочем,  тебе с ним жить.
У Игоря была своя квартира, и он уже несколько раз предлагал мне переехать к нему. Я периодически оставалась у него ночевать, даже перевезла некоторые вещи, но все тянула с окончательным переездом. Мои бдения у окна возобновились. Теперь я наблюдала за маленькой Аней, дочерью двух самых ненавистных для меня людей. Нет, конечно же, я не чувствовала ненависти к ребенку, это было бы совсем ненормально. Но какое-то непонятное чувство притягивало меня к этой девочке - смесь любопытства, острой жалости, вины даже, и странного беспокойства, которого я не могла объяснить себе самой. Так или иначе, я не уезжала, не могла оставить Анечку. У нас с Игорем на этой почве начались ссоры, и вскоре, без особого сожаления с обеих сторон, мы расстались.
-Ну и правильно,- прокомментировала мама, - честно сказать, он мне не нравился. Ни рыба, ни мясо.

Ольга Николаевна возила Анечку в низенькой старомодной коляске. Видимо, не одно поколение детей начинало в ней свою жизнь. Одеяльце в коляске было вылинявшим, ветхим на вид. Алениной маме исполнилось уже 62 года, она вышла на пенсию. Как иначе Ольга Николаевна могла бы сидеть с внучкой? С деньгами, конечно, было туго. Разве возможно в наше время на пенсию учительницы растить ребенка? Правда, говорили, что у нее есть частные ученики. Но сколько она могла заработать поздними вечерами, уложив малышку спать?  Деньги Ольге Николаевне доставались с трудом, и содержать Аню было явно непросто.
Но меня это не касалось.
Как-то вечером, выходя из подъезда, я столкнулась в дверях с Ольгой Николаевной. Мы обе растерялись ужасно. Она, крепко прижав Анечку к груди, ринулась к лифту, а я - на улицу. Как же она бедная постарела! И какая Анечка прелестная. Волна жалости вдруг просто захлестнула меня, и, открыв дверь, я бросилась обратно в подъезд, чтобы догнать  Ольгу Николаевну. Лифт, натружено жужжа, поднимался наверх. Я не успела их перехватить, а пересилить себя и позвонить в квартиру не хватило мужества...
Наступило лето. Я очень устала на работе и мечтала поехать куда-нибудь отдохнуть. Мы с моей приятельницей купили турпутевки в Испанию, и я на две недели уехала из города.
На следующий день после возвращения из отпуска мы сидели с родителями на кухне, и я рассказывала о поездке.
-Ой, смотри, Анечка пошла, - вдруг перебила меня, стоявшая у окна мама.
 Я подошла к окну. Неуверенно переваливаясь с ножки на ножку, Анечка медленно двигалась к бабушке. Она протягивала к ней ручки и заливалась звонким смехом. Сделав несколько шажков, малышка упала на песок, но не заплакала. Она встала на четвереньки,  поднялась и опять упрямо пошла навстречу Ольге Николаевне.  Как же она была похожа на Алену! Такие же кольца светлых волос, те же ямочки на щеках.
-Первые шаги, - прокомментировала мама. - Бедный ребенок - ни отца, ни матери, и бабушка уже немолода. Да и здоровья нет, смерть Алены очень подкосила Ольгу Николаевну, - расстроено закончила она.
 Я подозревала, что мама, не обсуждая это со мной, наблюдает за Анечкой так же, как и я.
Беспокойство разъедало меня изнутри:
«Ну что я привязалась к этой девчонке? Я, вообще-то, в отличие от многих женщин, равнодушна к детям. Почему мне не дает покоя этот ребенок?»
Я закрыла окно, и мы с мамой начали накрывать стол к ужину.

                Глава 9

Шло время. Я заметила, что у Анечки появились хорошие вещи, да и игрушек у нее заметно прибавилось.
Зимой в нарядной шубке и меховой шапочке с помпоном она гордо восседала на роскошных санках.
 -Ольга Николаевна какую-то работу нашла, что ли? - спросила я маму, - У Анечки появились дорогие вещи. Посмотри, например, на эти санки. Я думаю, они недешево стоят.
Мама промолчала. Мне показалось это странным, в последнее время она любила поговорить об Анечке, а тут - никакой реакции.
-Мам, ты общаешься с Ольгой Николаевной?
-Так, иногда, - нехотя ответила мама.
Подоспела весна. Анечка уже уверенно вышагивала. Освободившись от тяжелой шубки, она стремительно выносилась из подъезда на улицу, бабушка за ней едва поспевала. Потом девочка и вовсе перестала степенно ходить. Теперь она только бегала.
Она все больше и больше становилась похожа на свою маму. У меня была фотография, где  мы с Аленой, двухлетние, сидим на скамейке. Анечка так напоминала маленькую Алену, что, казалось, это именно она примостилась рядом со мной. У малышки появилась подружка – крепенькая веснушчатая внучка соседей, и я со щемящим чувством утраты следили за их все возрастающей дружбой. В последнее время я очень часто вспоминала свою подругу. От былой ненависти не осталось и следа. Тоска грызла меня все больше и больше. «Будь проклят этот Париж! Аленка, как же мне тебя не хватает!»
Так прошел еще год. Я росла на работе, Анечка подрастала на детской площадке.
Как-то воскресным солнечным днем я подошла к открытому окну. Во дворе Анечка каталась с горки. Она уверенно взбиралась на нее, неслась вниз, повизгивая от удовольствия и страха, и тут же опять бежала к ступенькам. И так до бесконечности. У меня зарябило в глазах от ее беготни. Я на какое-то время отвлеклась. Не знаю, что произошло - я только услышала, почти одновременно, звук удара о землю и жуткий крик Ольги Николаевны. Подбежав к окну, увидела неподвижно лежащую на земле Аню. На мгновенье я оцепенела от ужаса, но быстро опомнившись, схватила ключи от машины и бросилась к дверям.
-Господи, ты забрал Алену, не забирай Анечку, ну, пожалуйста, не забирай! - молила я.
Выскочив из подъезда, я почти столкнулась с Ольгой Николаевной. Глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами, она несла Анечку домой. Губы ее беззвучно шевелились.
-Ольга Николаевна, быстро в машину! - требовательно сказала я. Она, похоже, ничего не понимала, стояла и смотрела на меня безумными глазами. Я взяла ее за плечи, развернула и повела к моему,  стоящему неподалеку автомобилю. Она послушно пошла со мной. Детская больница, к счастью, находилась в двух кварталах от нашего дома. Через несколько минут, забрав у Ольги Николаевны Анечку, я уже бежала в приемное отделение. Около нас засуетились врачи. Малышку забрали в кабинет, а нас не пустили. Ольга Николаевна прижалась ко мне и зарыдала во весь голос. Я должна была ее утешать, но накопившиеся за последние годы слезы по Алене, страх за Аню вдруг вырвались наружу, и я зарыдала в унисон.
Минут через 15 открылась дверь кабинета, и вышел врач.
-Зря вы тут милые дамы столько сырости развели. Ничего страшного нет, все у нее цело, все на месте. Небольшое, правда, сотрясение, но это поправимо. А сознание потеряла скорее от испуга. Девочка уже пришла в себя и требует бабушку.
Мы обе поспешили  в палату. Аня протянула  бабушке ручки:
-Бабуля я упала, головка болит, вот тут.
-Скоро пройдет, детка. Потерпи немного.
-Я тебя знаю, - вдруг обратила на меня внимание малышка, - ты живешь в окошке. А другая тетя в этом окошке мне все время подарки носит.
В моей голове как будто что-то щелкнуло. Так вот почему Анечка теперь так хорошо одета, вот откуда у нее дорогие игрушки! Конечно же, мои родители не могли безучастно наблюдать, как Ольга Николаевна одна поднимает внучку. Как же я раньше не догадалась!
Мне пора было уходить, но я вдруг поняла, что больше не могу наблюдать со второго этажа, как растет Анечка. Этот ребенок бесконечно мне дорог. С самого ее рождения я пыталась обманывать себя. Она не дочка моих врагов, она  дочь очень дорогих для меня людей. Я не хочу больше стоять в стороне и  смотреть, как надрывается Ольга Николаевна, пытаясь сделать невозможное -  заменить внучке отца с матерью.

                Глава 10

После больницы я привела Ольгу Николаевну с Анечкой к нам домой. Так девочка впервые попала в нашу квартиру и постепенно стала бывать там все чаще и чаще. Моя мама обрадовалась, что ей не нужно больше скрывать свои отношения с Ольгой Николаевной и привязанность к малышке. И папа, вспомнив молодость, охотно возился с девочкой. Ольга Николаевна смогла немного расслабиться. У Анечки появились люди, которые искренне любили ее и с удовольствием ею занимались. Володя так никогда больше и не появился в их жизни. Он не был на похоронах Алены и ни разу не видел своей дочери.
Только несколько дней назад Ольга Николаевна рассказала подробности совместной жизни Алены и Володи. Мы с ней пили чай и обсуждали нашу с Анечкой поездку в Париж.
-Володя был неплохим парнем, Светлана, - сказала вдруг Ольга Николаевна, - но не сложилось у них, уж очень они с Аленкой разные были. Тебе, наверное, тяжело это слушать? – спохватилась она.
-Да что вы, все давно уже забыто, - соврала я.
-Володя был трудоголиком,- продолжила Ольга Николаевна, - работа занимала существенную часть его жизни. Он купил компьютер и вечерами, а иногда и ночами он просиживал за ним, кроме того учился на курсах английского языка. Тем не менее,  старался и дома помогать - видно с детства был приучен к труду. В выходные дни закупал продукты на всю неделю, чтобы нам не приходилось носить тяжести. Сразу, как только переехал к нам, починил все, что годами требовало ремонта, и до чего у нас с Аленкой не доходили руки.  Потом побелил потолки, поменял обои, положил плитку в ванной. Все сам. Руки у него золотые, надо сказать. И организованный был очень - каждая минута на учете. Но и к Алене требования предъявлял. Любил, чтобы дом сиял чистотой, и каждая вещь находилась на своем месте. «Мы все слишком загружены, чтобы позволить себе тратить время на поиски», - говорил он.
 Вообще, он во всем был аккуратистом. Душ – утром и вечером, каждый день сам себе носки стирал.  А от Алены ежедневно требовал свежую сорочку. Вставал он очень рано, каждое утро бегал. Пытался и Алену привлечь к этому, но ты же знаешь, она всегда любила поспать, вечно в школу опаздывала. Он махнул на нее рукой,  бегал один. Возвращался, шел в душ, потом готовил себе и ей завтрак. Я так понимаю, его это сердило: «Кухня,  не мужское дело, Алена, - часто повторял он. - Я стараюсь тебе помогать, но все делать за тебя не могу и не собираюсь даже».
Его мама очень хорошо готовила, и Володя любил вкусно поесть. Ну, а мы с Аленой не очень-то в этом преуспевали. Ты же помнишь, я вечно над тетрадками корпела, доченька моя и вовсе не умела, и не любила готовить. Вечерами чаще всего мы с ней просто пили чай с бутербродами. Так что ссориться они начали еще до того, как она забеременела. Они были очень, очень разными, Светлана. Ты же помнишь Алену – ее интересовала только живопись. Да еще шить она любила.
 Моей вины во всем этом немало. Не научила я ее многим вещам, необходимым для семейной жизни. Тем не менее, она очень старалась. Не смогла сразу после института найти работу по специальности, и пошла работать нянечкой в садик, чтобы легче было с деньгами. Я ее отговаривала, просила потерпеть, поискать нормальную работу. Не для того она училась, чтобы горшки выносить. Но ей хотелось хоть какого-то достатка в доме. Ты же знаешь, у меня зарплата была небольшая, я помочь особенно не могла. Еще дочке нравилось Володе подарки делать. То рубашку купит очень дорогую, чуть ли не на месячную свою зарплату, то портфель какой-то особенный. В дом тоже покупала. Так ей хотелось и посуду красивую иметь, и белье постельное.
«Мама, я устала от этого убожества. И ты, и Володя постоянно твердите о том, что надо потерпеть, что все потом будет. Я хочу нормально жить сейчас, сегодня. Никто не знает, когда в его жизни наступит это «потом», да и наступит ли вообще!»
Ведь как в воду глядела! А вечерами она садилась рисовать. На шитье уже времени не оставалось. Тосковала она очень, что не занимается любимым делом. Но не жаловалась, наоборот, меня успокаивала:
«Мамочка, все прекрасно. Я очень счастлива, и это главное. Нянечкой я работаю временно. Вот Володя начнет больше зарабатывать, опять займусь поисками настоящей работы».
Но я видела, как она страдает. Старалась освободить ей время для рисования, все дома делала сама. Алена же терпеть не могла домашние дела, ты же помнишь. Володе не нравилось, что она дома ничего не делает. Наверное, он был прав. Он ее за это часто ругал:
«Алена, мы самостоятельные люди, строим свою семью. Почему ты все сваливаешь на маму? Ты как маленькая девочка, продолжаешь быть дочкой.  Пойми, в жизни человек должен рассчитывать только на себя. Иначе никогда не добьется успеха. Когда ты знаешь, что за твоей спиной кто-то стоит, то расслабляешься. Я понимаю, тебе сейчас тяжело, ты устаешь, жертвуешь своим любимым делом, и напрасно, между прочим. Продолжай искать работу по специальности, не опускай руки. Бросай садик и ищи работу! Не нужно покупать эти дорогие вещи. Поживем какое-то время на мою зарплату. Наберись терпения. Это все временно, мы скоро должны встать на ноги. Ты же знаешь, я все для этого делаю».
Когда Алена забеременела, у них произошел первый серьезный скандал:
«Ты меня обманывала,- сердито выговаривал Володя, - убеждала, что предохраняешься, все держишь под контролем. Мы же договаривались – никаких детей, пока не встанем на ноги. Пойми, мы никак не можем позволить себе ребенка сейчас. У нас нет на это ни денег, ни времени. Кто будет за ним ухаживать? Ты за собой не можешь, за ребенком тем более. Опять все на маму повесишь? Так чей это ребенок будет, наш или Ольги Николаевны? Ребенок - не кукла. Он требует внимания, денег, труда. Неужели ты этого не понимаешь?
Володя впервые повысил на Алену голос. Она совершенно растерялась, расплакалась. Хлопнув дверью, он ушел из дома. Эти разговоры продолжались каждый день. Володя  настаивал на аборте:
«Когда ты, наконец, повзрослеешь и станешь серьезнее? – спрашивал он. - Сама всю жизнь прожила в нищете. Хочешь, чтобы и наш ребенок рос так же? Я не для того не спал ночами, чтобы ничего, в результате, в этой жизни не добиться и  прожить как мои родители, для которых даже поход в кино - событие. Образумься, Алена! Это не средние века. Семью сейчас люди планируют, а не подстраиваются под обстоятельства».
Алена же, влюбленная до беспамятства, так хотела этого ребенка! Но страх потерять Володю был сильнее, и она бы, конечно, уступила ему и сделала аборт, но тут уж  я вмешалась, впервые за все время их совместной жизни. Я попробовала поговорить с ними обоими, объяснить, что жизнь – не арифметика, все просчитать невозможно, что у них положение лучше, чем у многих молодых – есть квартира, и я могу помогать, сколько потребуется.
Алена плакала, а Володя был непреклонен: «Мы не можем сейчас позволить себе этого ребенка. У нас вся жизнь впереди. Через несколько лет встанем на ноги,  и можно будет подумать о детях. А сейчас надо делать карьеру, а не с ребенком нянчиться. Я пять лет от всего отказывался, занимался дни и ночи вовсе не для того, чтобы теперь коляску возить. Если вовремя не вскочить в это поезд, именуемый Успехом, потом уже будет поздно».
Но я-то знала, что если у Володи и будет возможность завести детей, когда он этого захочет, то у Алены такого шанса могло больше не быть.  Я категорически запретила ей делать аборт. Володина любовь к  тому времени начала остывать. Из-за беременности, доченька моя подурнела, по утрам плохо себя чувствовала, часто плакала, в общем, становилась все меньше и меньше похожа на ту беззаботную, хорошенькую девочку, в которую он влюбился в городе, самим богом предназначенном для любви. Он еще несколько раз пытался уговорить ее избавиться от ребенка. Но Аленка уже решила, что не будет делать аборт. «Если он меня действительно любит, то смирится со случившимся, примет и полюбит нашего малыша, а если нет... если нет, мама, то тем более, зачем же убивать своего ребенка ради человека, которому я не нужна».
Когда она ему сказала, что уже твердо решила оставить ребенка, они перестали ссориться. Он приходил с работы поздно, ничего не ел, видимо ужинал где-то на стороне и сразу садился за свои книги. В выходные куда-то уезжал. Они почти не разговаривали. Так продолжалось недели две. Как-то он вернулся вечером, позвал нас с Аленой на кухню и сказал, что ему предложили отличную работу  в Нью-Йорке. Первое время трудиться  придется сутками, и жилье нужно будет снимать, но это стоит того. «Ты должна сделать выбор, Алена. Или делаешь аборт, и мы едем вместе, или расстаемся».
Вот и вся история, Светлана. Он оставил нам деньги, и немаленькие. Думаю, занял у кого-то.  Сказал – на аборт. Видимо был уверен, что она одумается. Деньги эти потом пошли на похороны и на Анечку.
 Ах, как Аленочка металась, бедняжка, как страдала, маленькая моя девочка! И мне досталось за то, что  я не дала ей сразу аборт сделать. Что с ней творилось, особенно первый месяц после его ухода! Сердце мое разрывалось на части, я уж и не рада была, что вмешалась. Но исправить ничего было нельзя. Володя к тому времени уже уехал. Да она тогда уже и не приняла бы его назад. Она не простила ему бегства.
«Он никогда меня по-настоящему не любил, мамочка. Я наказана за то, что так со Светой поступила. И поделом мне!»
Я ведь ей говорила, пойди к Светлане, поговори с ней, повинись! Вы ведь ближе, чем сестры были. Но она, ни в какую: «Я знаю Свету, она никогда меня не простит, и будет права!»
Очень девочка моя изменилась после ухода Володи. Повзрослела, посуровела  как-то, совершенно пропала ее жизнерадостность, она перестала улыбаться. Ах, как мне ее жалко было, - опять повторила Ольга Николаевна, вытирая слезы. - Мне кажется, беременность только ускорила их разрыв. Они бы все равно расстались, рано или поздно. Алена с Володей просто были несовместимы.
Весь вечер рассказ Ольги Николаевны не выходил у меня из головы. Любовь не только величайшее счастье, но и напряженный труд души. Этот труд оказался непосильно тяжелым для Володи. Он не смог принять Алену такой, какой она была, не захотел ничем жертвовать,  ни от чего отказываться. По своей натуре Володя был просто не в состоянии отступить от намеченной цели. Я знала, что он вырос в малообеспеченной семье. Он стеснялся своих родителей, никогда не приглашал меня домой, и мечтал прожить свою жизнь по-другому. Алена спутала все его планы. Его бесило, что она, как он считал, не сопротивлялась обстоятельствам, а плыла по течению. Педантичный, аккуратный, уравновешенный, Володя не мог выдержать Алениной импульсивности, частой смены настроений, творческого беспорядка, царившего в ее комнате.
 «Женщина, - говорил мне Володя не раз, - должна быть украшением семьи и  помощницей мужу».
 Капризы, истерики, недомогания сердили его. Алена этого не поняла. Она стала часто плакать. Ей казалось, что слезами она вызовет его жалость, а вызывала только раздражение, смешанное с брезгливостью – как можно быть такой слабой!
Он не любил мою подругу так, как любила его она. А может Володя вообще не в состоянии был любить по-настоящему. Ведь это не каждому дано. Способность любить – своеобразный талант, которым обладают лишь избранные. Я точно знаю, он не терял головы, когда был со мной. Я ему нравилась, он ценил меня, и все. Как же я не замечала этого тогда? Я была так влюблена, так ослеплена счастьем, что и не разглядела преобладания рассудочности над чувствами по отношению ко мне. Был ли он другим с Аленой? Конечно же, да. Достаточно ли он ее любил, чтобы пойти на уступки, изменить своим принципам? Очевидно, что нет.
Беременная, Алена стала ему мешать, не вписывалась в его схему. Ему нужно было ее ждать, оглядываться назад, а этого, как Володя считал, он не мог себе позволить.
Нет, он не был злодеем, просто у него была другая жизненная философия.
Я теперь понимаю, Алена умерла не от родов, она умерла в тот день, когда Володя ушел от нее, или даже еще раньше, когда  поняла, что он не любит ее по-настоящему  и уже не полюбит никогда…
 
                Глава 11

Как- то вечером Анечка пришла к нам домой. Она была притихшей и, как мне показалось, чем-то расстроенной.
-Что-нибудь случилось, Анечка?
-Нет, все в порядке, – грустно ответила девочка и дернула плечиком, точно так же, как это делала когда-то ее мама.
Она постояла у окошка, потом подошла посмотреть, как я печатаю на компьютере.
- Работаешь, да? – не дожидаясь ответа, она село в кресло рядом со мной и тихонько вздохнула:
-Сегодня за Машей в садик пришли сразу и мама, и папа.
У меня упало сердце. Так вот в чем дело. До сих пор Анечка была совершенно счастлива и, казалось, не ощущала отсутствия родителей. Ей было достаточно любви бабушки и дружбы со мной. Но вот она подросла, стала сравнивать себя со сверстниками и поняла, что у нее семья не такая, как у остальных ребят. Мы с Ольгой Николаевной знали - рано или поздно девочка начнет задавать вопросы. И, похоже, этот момент настал.
-Здорово! - ответила я,  продолжая работать на компьютере. Я надеялась, что если не буду поощрять этот разговор, Анечка переключится на что-нибудь другое.
-Ты не понимаешь, - с отчаянием повторила малышка. – И мама, и папа! А еще у Маши много разных бабушек и дедушек. А у меня никого нет, кроме бабушки Оли.
-Анечка, это неправда, а как насчет меня? Ты же знаешь, как я тебя люблю! – Прекратив печатать, я повернулась к девочке.
-Ну, ты же мне не мама! Мы же не живем вместе!
-Мы очень много времени проводим вместе, и я могу быть тебе как мама, если захочешь.
Анечка задумалась.
-Нет, это понарошку будет, как будто мы играемся с тобой. Я же не сплю у тебя. Так с настоящей мамой не бывает.
Она еще немного посидела у меня, полистала мои журналы и свои книжки.
-Ну, мне пора,  - грустно сказала девочка. Она сползла с кресла и направилась к двери.
В тот же вечер я поговорила с родителями, потом с Ольгой Николаевной, и все выходные проездила по магазинам, отменив воскресный поход в зоопарк, обещанный Анечке.
В воскресенье вечером она пришла ко мне в гости.
-У тебя новый диван.
-Да.
-А зачем тебе еще диван, у тебя же есть уже один?
-Ну, мало ли для кого может пригодиться.
Анечка задумчиво подошла к дивану, залезла на него, посидела несколько секунд, потом  забралась с ногами и стала прыгать.
-Он жесткий.
-На мягком спать вредно.
Анечка помолчала опять.
-А он коротенький, на нем никто не поместится.
-Почему, ребенок поместиться.
-Какой ребенок?  - насторожилась Анечка.
 -Ну, мало ли какой.
-У тебя нет ребенка.
-А у моих подружек есть.
Анечке это не понравилось.
-А тоже могу спать на нем.
-Конечно, и ты можешь.
Ее пухлые губки раздвинулись в широкой улыбке - дело принимало интересный оборот! Она опять залезла на диван.
-Не такой уж он жесткий, и спать на нем, я думаю, очень полезно.
Я изо всех сил сдерживала смех, но Анечка вдруг загрустила опять.
-Все равно, на нем нельзя спать. Нет же ничего - ни подушки, ни одеяльца.
-Почему, все есть, выдвини ящик и посмотри.
Анечка выдвинула ящик у дивана, и тут вся сдержанность мгновенно слетела с нее.
-Ой, Светлана, посмотри какая подушечка, вся в зайчиках! А одеялко какое мягкое! Девочка в восторге рассматривала постельные принадлежности.
-А можно, я постелю?
-Ну, конечно.
-Так ты думаешь, я могу сегодня у тебя ночевать остаться?
-Почему бы нет.
-А как же бабушка?
-Бабушка отдохнет немного.
-А она не обидится?
-Ну, она же не обижается, когда ты ко мне в гости ходишь?
-Не знаю, не знаю. Нужно ее спросить, - девочка замолчала. В ней боролись два чувства – желание поспать на новом диване, закрепив тем самым новые отношения со мной, и жалость к бабушке.
Я решаю ей помочь.
-Ты же только разочек поспишь, а там посмотрим.
-Да, только разочек, - с облегчением вздыхает Анечка, - А завтра я у бабушки посплю, да?
-Ну конечно!
Решив, таким образом, проблему, Анечка заторопилась.
-Знаешь, я что-то устала сегодня, - томно сказала она. – Пожалуй, я спать лягу, как ты думаешь?
 Прогнав с лица улыбку, я ответила:
-Вообще-то рановато еще, только 8 часов. Но ты можешь раздеться и посмотреть книжки в кровати.
Аня погрустнела опять.
-А как же Васька? Я же не могу спать без Васьки!
Не знаю почему, но у Анечки любимой игрушкой была не кукла, не медвежонок, не кролик, на худой конец, а старенький плюшевый наполовину облезлый ослик, с которым она никогда не расставалась. И звали его Васькой.
-Нам все равно придется подняться к тебе, сказать бабушке спокойной ночи и взять пижаму. Я не успела тебе ее купить. Щетку зубную купила, а пижаму нет. В следующие выходные поедем выбирать вместе.
-Так у меня тут будет теперь всамделишный дом со своей кроватью, пижамой и щеткой?- спросила потрясенная девочка.
С того вечера Анечка стала оставаться у нас ночевать. Теперь она имела сразу два дома, как когда–то это было у нас с Аленой. Девочка быстро приспособилась к такой ситуации и даже научилась пользоваться положением. Если бабушка ее за что-то ругала, она поворачивалась и уходила ночевать ко мне. Если я была не на высоте, то наказывалась таким же образом – гневно приподняв плечики, Анечка возвращалась к бабушке. Но мы с Ольгой Николаевной быстро пресекли эти перебежки. Уходить ночевать ко мне разрешалось, только когда Анечка вела себя хорошо.
Она все больше привязывалась ко мне - я была молодой, энергичной. Мы много путешествовали по городу - и на моей машине, и пешком. Ходили в кукольный театр, цирк и зоопарк. Я покупала ей много игрушек, водила в кафе-мороженое. Мне и самой не представить теперь было своего существования без этого прелестного ребенка.

                Глава 12

На другой день после прибытия в Париж, я с Анечкой, как и девять лет назад с ее родителями, поехала на обзорную  экскурсию по городу. Малышка со второго этажа экскурсионного автобуса  знакомилась с городом, которым так восхищалась ее мать, в котором ее с головой накрыла фатальная любовь.
А следующим утром мы пошли в Люксембургский сад. Я знала, чувствовала, что возвращение в прошлое будет очень мучительным для меня. Именно поэтому никогда больше с того лета не ездила в Париж. Но мне и не представить было, что все это окажется настолько тяжелым. Не успели мы войти в парк, как воспоминания нахлынули на меня с такой силой, что спазмы сдавили горло. Мне, словно наяву, привиделись целующиеся Алена с Володей, из глаз невольно хлынули слезы. Но оплакивала я не свою потерянную любовь, а мою дорогую подружку. Здесь я, 30-летняя женщина, наконец-то поняла Аленку, пожалела и окончательно простила ее, вспомнила и осознала слова Ольги Николаевны: «неизвестно, кому больше повезло». Прошла боль обиды, осталась неутихающая боль утраты.
Я много думала о нас троих. Мы являлись совершенно неустойчивым сочетанием с самого начала. Если бы я была старше и опытнее, то поняла бы, что Володя не мог не уйти к моей подруге, и не мог остаться с нею. Аленой надо было переболеть.
- Что с тобой? - озабоченно спросила Анечка, взглянув на мое мокрое от слез лицо, - Тебе плохо, да?
Крепко прижав девочку к себе, я постаралась справиться с невыносимой тоской.
-Все нормально.
- Сколько раз бабушка говорила тебе, что ты много работаешь и мало ешь! Вот видишь, не слушалась и заболела,- строгим голосом выговаривала мне малышка.
Я рассмеялась сквозь слезы. Как же я была права, решив, что присутствие Анечки облегчит  мне встречу с прошлым.
- Радость ты моя! Не волнуйся, мне уже легче. Обещаю, буду бабушку слушаться. Тебе нравится здесь?
-Да, очень красиво.
-Анечка, твоей маме тоже очень нравился этот сад. Поэтому я и привела тебя сюда.
Мы шли по утреннему, до конца еще не проснувшемуся осеннему парку. Было необычно тихо. Все-таки октябрь, а не август, туристов гораздо меньше. Горький запах осенних листьев,  чистый прохладный воздух немного успокоили меня. Мы подошли к детской площадке.
-Хочешь покататься на качелях? - спросила я девочку.
-Вот еще! Что я, маленькая, что ли? Это качели для малышей, - презрительно дернула плечиком Анечка.
-Ну, тогда пойдем.
-Я, конечно,  могу разочек прокатиться с горки,  - начала юлить Анечка, на которую явно произвели впечатление яркие краски аттракционов на площадке. Я села на скамейку, а малышка, забыв, что она «взрослая», стала носиться от одной качели к другой.
Так пролетел час. Я посмотрела на часы, скоро уже 12.
-Анечка, пойдем, я тебе покажу красивый дворец, и перед ним большое озеро с фонтаном. Тебе там очень понравится. Девочка нехотя слезла с качелей и поплелась за мной...
Навстречу нам по аллее шел улыбающийся Максим. Анечка взвизгнула и помчалась ему навстречу. Максим подхватил ее и несколько раз высоко подбросил.
- А когда ты приехал? Как ты нас нашел?  Что мне привез?  – засыпала его вопросами малышка.
-Анечка! - попыталась урезонить я ребенка.
-Да, знаю я, Светлана, знаю, – досадливо отмахнулась она от меня. - Нельзя первой спрашивать про подарки, нужно терпеть, пока взрослый сам об этом заговорит. Я просто забыла на минуточку. Не сердись!
Сердиться на нее было невозможно. Малышка радостно прыгала около Максима и заразительно смеялась, встряхивая своей кудрявой головкой.
-Я тебе привез много подарков, почти целый чемодан, но оставил в номере, потерпишь немного, ладно? Только вот мелки с собой захватил.
Но Анечка уже вспомнила правила хорошего тона:
-Спасибо тебе большое, не нужно было беспокоиться, я и так, без подарков тебе рада, – чинно ответила девочка, но с удовольствием взяла протянутую ей коробку с мелками...

Нет, мы не случайно столкнулись с Максимом в Люксембургском саду, такие совпадения бывают только в романах. Мы договорились здесь встретиться. Максим не мог лететь с нами, так как у него была конференция в Канаде, и он прилетел в Париж прямо оттуда. А мы с Анечкой специально приехали раньше. Я хотела какое-то время провести здесь с ней вдвоем. Надеялась, что она смягчит мою боль, поможет преодолеть страх, станет  мостиком между прошлым и настоящим. Мне нужна была эта поездка, чтобы окончательно оставить позади свое прошлое и перестать, наконец-то, оглядываться назад. Мне необходимо было вновь пройтись по тем местам, где я была так невероятно счастлива и так глубоко несчастна. И Анечка имела ко всему этому прямое отношение.

                Глава 13

С Максимом мы познакомились два года назад.
Как-то после работы я забрала Анечку из садика, чтобы вместе с ней поехать в гости к моей приятельнице. Ее дочери исполнилось 4 года, и мы собирались посидеть вчетвером часик,  попить чаю с пирожными, посмотреть мультики.  Но девочки разыгрались и не хотели расставаться. Час превратился в три, и, в результате, только около десяти часов вечера мы с Аней сели в машину.
-Посмотри, какая темень, бабушка нас убьет.
-Не убьет, она добрая, - возразила девочка.
Чтобы сократить путь, я поехала не по центральным улицам, в объезд, как делала обычно, а насквозь, по маленьким темным улочкам и переулкам. Через какое-то время  моя машина вдруг начала терять ход и вскоре совсем остановилась. Мы застряли на темной пустынной улице. В другое время я позвонила бы отцу, и он бы нас забрал. Но, как назло, папа уехал в командировку. «И дернуло меня ехать этими незнакомыми плохо освещенными улицами, - ругала я себя,  - Здесь не к кому даже за помощью обратиться. Вот и сэкономила время! Теперь вообще непонятно, когда мы попадем домой».
Чтобы вызывать такси, необходимо было точно определить место, где мы находимся. Мы с Анечкой вышли из машины, собираясь дойти до ближайшего дома, чтобы уточнить адрес, и в следующий момент  я заметила огни фар приближающегося автомобиля.
Поспешно посадив малышку обратно в машину, я бросилась на середину проезжей части, отчаянно жестикулируя руками. Завизжали тормоза, автомобиль остановился и из него выскочил разъяренный парень:
-Вам что, девушка, жить надоело? А если бы я не успел затормозить?
-Я боялась, что вы не остановитесь. Уже поздно, неизвестно, когда еще кто-нибудь появится, а у меня ребенок. С моей машиной что-то случилось. Не могли бы вы нас до метро подкинуть? Я заплачу, сколько скажете.
-Фонарик есть? -  уже более миролюбиво спросил парень.
Конечно, фонарика у меня не оказалось, и, захватив свой, молодой человек подошел к моей машине и открыл капот. Приговор оказался неутешительным, незнакомец сказал, что без профессиональной помощи не обойтись и предложил взять нас на буксир. Но мне хотелось добраться до дома как можно скорее. Я решила оставить машину до утра, и снова попросила молодого человека подкинуть нас до метро. Он же настоял на том, чтобы довезти нас до дома, сказав, что ему по пути.
-Только посоветуйте мужу сегодня же отбуксировать машину. Если ее здесь оставить на ночь, то разберут на запчасти. Я этот район знаю, - посоветовал наш спаситель.
-А у нас нет мужа, - сообщила молчавшая до сих пор Анечка, а дедушка уехал в командировку.
-Анечка, дяде это совсем неинтересно.
-Так тебя, значит, Аней зовут, - уточнил парень. А меня Максимом. А как зовут твою маму?
-Она мне не мама вовсе, - сказала девочка. Она как бы мама, понимаешь?
–Не совсем, - засмеялся Максим.
-Меня зовут Светланой,-  поспешила сказать я, не дожидаясь, пока малышка начнет вдаваться в подробности нашего  родства.
Минут через 30 мы были на месте, и я, поблагодарив Максима и выслушав его отказ взять деньги, хотела уже выйти из машины, но он остановил меня:
-Светлана, вам есть с кем оставить девочку?
 –Да, с бабушкой.
-Я вас подожду. Давайте все-таки отбуксируем машину к дому.
-Вы мне и так помогли, спасибо большое. Я сама что-нибудь придумаю.
-Ну что вы придумаете ночью?
Я отвела Анечку домой, и мы с Максимом поехали обратно. По дороге он сказал, что у него есть чудо-механик. Делает все быстро, качественно и недорого. Я, честно говоря, никогда никакими проблемами с машиной не заморачивалась. Стоило моему стальному кону забарахлить, как я пересаживалась на папину Тойоту, перекладывая заботы о ремонте на папины плечи. Так же я собиралась поступить и в этот раз. Тойота стояла в гараже, ключи от нее лежали в ящике тумбочки. Ну, а моя машина могла неделю постоять под окном.  Все это я сказала Максиму.
- Зачем же вам ждать отца – возразил он, - когда уже через пару дней все будет готово.
-Мне папина машина нравится больше - строптиво ответила я. Честно сказать, до сих пор не понимаю, что на меня тогда нашло. В конце концов, это же мне нужно было, а не Максиму. А я заставила его упрашивать.
-Не любите быть обязанной?
-Не люблю беспокоить людей без большой необходимости. Стараюсь со своими проблемами справляться сама.
-Или скидывать их папу.
Я рассмеялась:
- Да, иногда приходится обращаться за помощью к родителям.  Но, хоть вы и иронизируете, я, действительно, человек самостоятельный.
Так, разговаривая о пустяках, мы доехали до машины, и Максим отбуксировал ее к моему дому.
- Очень вам признательна,- сказала я, и протянула Максиму деньги.
-Я же вам уже сказал, что частным извозом не занимаюсь, а за помощь денег не беру. Вот  моя визитка. Если надумаете заняться ремонтом – звоните. Я договорюсь со своим механиком, - протянув мне карточку, Максим попрощался и уехал.
Я посмотрела на часы. Незнакомый парень потратил на меня больше двух часов. Нужно было бы как-то его отблагодарить. И я бы так и сделала, но... «Но» заключалось в том, что Максим мне понравился. Я имею в виду, ОЧЕНЬ понравился. А у меня, после Володи, появилось железное правило – если какой-нибудь парень действует на меня таким образом, что сердце начинает биться быстрее, то надо держаться от него подальше. Молодые люди, с которыми я встречалась, были мне приятны, интересны, но не более того. И когда наш роман заканчивался, через неделю я уже и не вспоминала о бывшем бой-френде. Меня такие отношения вполне устраивали. С одной стороны, я никогда не была одна, с другой – не было никаких обязательств и переживаний. Последние полгода до встречи с Максимом, правда, я вообще ни с кем не встречалась, потому что не оставалось на это времени. Все вечера и выходные я проводила с Анечкой. Да и объяснять наши отношения с малышкой временным своим поклонникам тоже не хотелось. На том жизненном этапе работа и девочка занимали все время, и мне этого было достаточно…
Поразмыслив, я решила, что нужно все-таки купить что-нибудь, например бутылку хорошего коньяка, и отблагодарить молодого человека.
На следующий день я позвонила Максиму. Он явно обрадовался моему звонку и признался, что собирался меня разыскивать.
-Двор у вас небольшой, - сказал он, - наверняка все друг друга знают. Решили все-таки заняться ремонтом машины, не дожидаясь папы?
Я проигнорировала его иронию.
-Нет, я бы хотела встретиться с вами на несколько минут, сегодня, например,  или завтра.
-Почему на несколько минут?
-Хочу вам кое-что подарить. Я очень благодарна за помощь. Неизвестно, чем бы закончилось наше ночное приключение в том переулке, если бы не вы.
-Забудьте об этом. Мне это ничего не стоило.
-Вы потеряли из-за нас вечер.
-Это было не в нагрузку.
-Конечно в нагрузку. Что за удовольствие возиться с чужими людьми и машинами.
-Если хотите сделать мне приятное, поужинайте сегодня со мной.
-Ну, это совсем смешно. Я вовсе не собираюсь отнимать у вас еще один вечер.
-Светлана,  я действительно  хотел с вами встретиться, собирался сегодня разыскивать вас. Думал, мы посидим где-нибудь вечером.
Пора было заканчивать разговор. В мои планы вовсе не входило устанавливать с Максимом какие-либо отношения, я только хотела его отблагодарить. Ему это не надо? И прекрасно!
-Я сегодня занята и вообще не люблю ресторанов,  Максим. Спасибо вам еще раз за все.
-Подождите, Светлана, не вешайте трубку. Если не любите ресторанов, давайте сходим вечером в кино или в театр.
-Я вечерами занимаюсь с Анечкой.
-Знаете, я подумал, а почему бы мне на самом деле не принять подарок. Мне давно никто ничего не дарил. Так, где и когда мы встретимся?
Вот так, легко разрушив барьеры, которыми я столько лет защищала себя от боли и предательства, Максим, любящий, чуткий, славный, стал после Анечки самым главным для меня человеком. Он работал ведущим хирургом в кардиологическом центре. Спасать людей было его профессией. Максим как- то сразу, органично вошел в нашу с Анечкой жизнь, приняв и нас, и наши необычные семейные отношения. Правда, внес некоторые  коррективы. Как он выразился – «стандартизировал  нестандартную ситуацию» - перевез и нас с Анечкой, и Ольгу Николаевну в свою большую квартиру.

                Эпилог

Мы с Максимом сидели на скамейке в Люксембургском саду. Анечка рисовала мелом на асфальте, от усердия прикусив нижнюю губку, как это делала когда-то Алена. Максим рассказывал о поездке, о своем докладе. Потом спросил:
-Как ты, Светлана? Тяжело было? Наверное, не стоило тебе приезжать сюда одной, подождала бы меня, -  и  он крепко сжал мою руку.
-Сейчас уже все в порядке, - ответила я, - благодаря тебе и Анечке.
-Вот и славно. А хочешь, я вам покажу свой Париж?
-Конечно, хочу!
Я не стала говорить Максиму, что Париж навсегда останется для меня городом Алены. Ведь впервые я увидела его глазами своей подруги. Она научила понимать не только живописность величественных старых соборов и необъятных нарядных площадей, но и очарование узких извилистых улочек, прелесть уютных маленьких кафе. Она помогла ощутить временную протяженность Парижа, связав современный город с жизнью ее любимых художников. Алена умела замечать красоту во всем – в летящей походке молодой девушки, спешащей, быть может, на первое свидание, в элегантности пожилой дамы, закутанной в шаль, в статных фигурах монахов в домино, которых мы встретили как-то у собора.
Теперь я понимаю, Алене нужен был совсем другой мужчина, который не пытался бы ее ломать, подгоняя под себя, а просто наслаждался ее красотой, жизнелюбием и талантом, ценил уникальный дар во всем находить прекрасное и щедро делиться  своими открытиями с окружающими.
Вспоминая свою подругу, я чаще всего вижу ее сидящей в оконном проеме у меня дома - одна нога вытянута вдоль подоконника, другая свисает и Алена болтает ею в воздухе. В руках у нее журнал мод или очередной любовный роман. Она хохочет запрокинув голову, ветер раздувает ее и без того пышные волосы, лучи солнца золотят их, а тонкой коже лица придают нежный фарфоровый оттенок.
Алена неотделима от моего детства и юности, и когда я бы я не вспоминала себя маленькой, рядом всегда будет присутствовать моя подруга.