ГЛАВА 7
Писателя и драматурга Франсуа Перрена знали практически все. В том смысле, что о нем слышала вся Франция. И это не было преувеличением. Даже те граждане, кто по каким-то причинам никогда не читали его военно-романтических повестей и романов – все равно четко представляли, что Франсуа Перрен – гордость всей Франции. Как Виктор Гюго или Бальзак занимали свое место в истории девятнадцатого столетия, так мсье Перрен – занимал свое место в двадцатом. И даже не потому, что его произведения переводились на шестнадцать языков, не потому, что его пьесы ставили почти все драматические театры Европы. Писатель Франсуа Перрен был борцом за мир, и это делало его личность известной в том самом мире, за который он боролся.
Это был невысокий, довольно плотный мужчина лет сорока двух, с красивой ранней сединой, острым носом и проницательным взглядом темно-серых, войлочных глаз. Его манера говорить с мягким, но властным нажимом подкупала всякого, кому доводилось беседовать с этим человеком. К тому же обширные знания в области мировой истории и культуры, знания, которыми мсье Перрен без малейших затруднений постоянно пользовался в беседе – притягивали к нему людей.
Но – странное дело – при всех своих положительных качествах мсье Перрен совершенно не имел друзей. Да, вокруг него постоянно вились какие-то люди – коллеги-писатели, деятели науки и культуры, политики, дипломаты. Но ни один из них не мог похвастать перед другими или перед обществом, что по-настоящему дружен с Франсуа Перреном. Он был близок и доступен для всех, но так же для всех и недосягаем. Он был выше многих, дальновиднее многих, человечнее многих – но при этом оставался замкнутым и одиноким.
Лишь однажды судьба свела его с человеком, который стал по-настоящему интересен мсье Перрену. Познакомившись случайно, эти двое мужчин обнаружили друг в друге гармоничное дополнение самих себя, и уже не расставались почти десять лет – пока один из них не покинул мир живых.
Тогда мсье Перрен и вовсе замкнулся в себе, хотя его бурная общественная деятельность ни на один день не прекращалась. Так, наверное, могли дружить мушкетеры в известном романе Александра Дюма, так могли дружить три товарища у Ремарка – и никакими пошлыми домыслами не очернить и не исказить настоящей мужской дружбы.
– Признаться, я никогда раньше не слышал о вас, – сказал мсье Перрен, пожимая руку Алексею. – Впрочем, Россия всегда была замкнутой и отчужденной. Не многих деятелей культуры из вашей страны знают на западе. Я имею в виду – современных.
– Увы, не могу не согласиться с вами, – ответил Алексей. – Россия всегда была загадкой для остального мира. И, знаете, иногда остается загадкой и для самих россиян.
– Это интересная мысль! – воскликнул мсье Перрен. – Нужно будет ее запомнить, и вставить в какой-нибудь из моих будущих романов. Вы не против?
– Конечно же, нет.
– Присаживайтесь. – Мсье Перрен указал на мягкое кресло, обитое коричневой свиной кожей. – Мне рекомендовала вас мадам Колен, вдова моего многолетнего друга, лучшего друга – тоже, как и вы, русского человека. Эта семья – Николя, Жанетт и их очаровательная дочь Софи – долгое время были моей отдушиной в непростой жизни. Своей семьи у меня, как вам известно, нет. Знаете, не хотелось обременять какую-нибудь женщину своим обществом. Я – творческий человек, а это всегда накладывает особый отпечаток на семейные отношения. Посвящая досуг образам – я вынужден отнимать самого себя у женщины, которая меня полюбила. И далеко не каждой дано целиком и полностью посвятить себя интересам мужа. Вот почему я предпочитаю холостяцкий быт. Минимум удобств и максимум свободы. Я – хозяин самому себе, своим привычкам и своим замыслам. А дружба с Николя и Жанетт – это было нечто особенное.
Алексей слушал мягкий баритон мсье Перрена и согласно кивал головой.
– Вот почему, – продолжал тот, – когда Жанетт позвонила и сказала, что хочет представить мне своего русского друга, я с радостью согласился.
– Весьма признателен вам за это.
– Тогда, чтобы не тратить время зря, предлагаю сразу перейти к делу. Вы уж простите, но у меня через два часа встреча с участниками международного съезда писателей. Кстати, ваш Алексей Горький должен был приехать.
– Вот как!
– Да, его здесь, в Париже, очень ждали. Вы знакомы?
– Гм, – смутился Алексей, – пока нет.
– Это не беда. Так вот, расскажите пока – кто вы, чем занимаетесь, и какой интерес у вас теперь во Франции.
– Так много вопросов сразу… – стушевался Алексей.
– Начните по порядку.
– Хорошо.
Несколько дней перед этой встречей Сапожников готовился к ней. Он перечитал целую гору свежих и не очень газет, переслушал множество радионовостей. Он стремительно погружался в этот мир – как судно, получившее пробоину ниже ватерлинии, погружается в пучину. Ему, учителю истории, крайне необходимо было как можно скорее адаптироваться в новой для себя среде, быть в курсе всех международных событий, чтобы при случае, выдавая себя за писателя и историка, не ударить в грязь лицом.
Какую же бездну информации он получил! И какой информации!
– Ну, что рассказать о себе? – начал он. – Я по образованию и по призванию историк. Живу и работаю в Москве, собирался писать книгу.
– О чем, если не секрет?
– О войне и мире, – коротко ответил Алексей.
– Гм, на эту тему написано уже столько, – заявил мсье Перрен, – что писателю весьма трудно показать что-то новое – особый взгляд или подход к данной проблеме.
– Полностью с вами согласен, – ответил Алексей. – Однако же давно считаю, что эта тема неисчерпаема. Я глубоко убежден, что история человечества – это история войн. И только поняв причину подобного развития общества, проанализировав истоки военных конфликтов, можно по-настоящему думать о том, чтобы их в дальнейшем избегать.
– И вы полагаете, что способны указать в своей книге единственно верный путь развития мирового сообщества? Путь, ведущий к всеобщему благу и процветанию? Путь, на который следует свернуть всей земной цивилизации, не зависимо от географических, этнографических, исторических, экономических и политических различий между народами и целыми континентами?
– Да, может быть, это выглядит нескромно, однако я хочу указать этот путь, – с налетом пафоса в голосе ответил Алексей.
– И вы полагаете, что он единственный?
– Надеюсь.
– Тогда, мой друг, мне хочется быть первым, кому вы его откроете, – с улыбкой сказал мсье Перрен. – Итак…
– Путь всего человечества, – сказал Алексей, – это путь каждого индивида в отдельности. И взгляды свои, усилия и стремления человек должен направлять не куда-нибудь в
абстрактный мир, а внутрь себя. Человек есть Вселенная, со всеми ее биоритмами, пульсацией, катаклизмами и способностью к регенерации и возрождению. Найдя в себе силы признать полное равенство между народами, человек откажется от непомерных амбиций, от стремления покорять себе подобных, от разрушения и варварства, которые сопровождают ход всемирной истории на протяжении нескольких тысячелетий. Заповеди мира и добра, понимания и любви – должны стать основным законом цивилизации. Вот о чем будет моя книга.
Заканчивая свою пламенную речь, Алексей заметил, с каким восторгом смотрит на него Франсуа Перрен. Было видно, что французского писателя и борца за мир глубоко тронули и поразили слова нового знакомого из России.
– Да, – произнес он после паузы, – вы осмелились взвалить на себя тяжелейшую ношу. Но она благородна и чиста. Лучше стоять на этом пути, но не суметь добиться какого-нибудь существенного результата, чем оставить след в истории победами на поле брани, кровопролитием и насилием. Я – полностью на вашей стороне.
– Не сомневался, мсье Перрен, что найду в вашем лице единомышленника, – сказал Алексей. – Собственно говоря, за этим я и приехал в Париж.
– Как частное лицо?
– Да.
– Что ж, тем проще мне будет познакомить вас кое с кем в Лиге Наций – без официальных протоколов и излишнего ажиотажа.
– Буду очень рад.
– Знаете, приходите ко мне завтра, – сказал мсье Перрен. – Мы вместе съездим во Дворец Конгрессов. А я, в свою очередь, позабочусь о том, чтобы туда подъехали два-три очень интересных и влиятельных человека. Это будет полезное знакомство для вас.
– Заранее благодарю, – ответил Алексей.
– И еще один вопрос – напоследок.
– Да, слушаю вас.
– Скажите, мсье Сапожников, кого из государственных деятелей прошлого, на ваш взгляд, можно было бы назвать самой одиозной фигурой?
– Из той истории, что нам известна… – задумался Алексей, – Наполеона. Его амбиции, как императора и полководца, были непомерно высоки, что повлекло за собой огромные разрушительные последствия. Но было Ватерлоо, и все встало на свои места. Недаром ваш знаменитый писатель Виктор Гюго заметил в одном из романов: “Мог ли Наполеон выиграть это сражение? Мы отвечаем: нет. Почему? Был ли тому помехой Веллингтон? Блюхер? Нет. Помехой тому был бог. Победа Бонапарта при Ватерлоо уже не входила в расчеты XIX века. Готовился другой ряд событий, где Наполеону не было места. Немилость рока давала о себе знать задолго до этого сражения. Пробил час падения необыкновенного человека”.
– Мсье Сапожников, я восхищен тем, как вы процитировали такой большой кусок из “Отверженных ”!
– Благодарю. Но поверьте, это не так трудно, – ответил Алексей.
– Ну, хорошо, – сказал мсье Перрен, размышляя, – а разве Александра Македонского нельзя поставить рядом с Наполеоном – хотя бы по количеству походов и завоеваний?
– Отнюдь, – ответил Алексей. – Вспомним, что мир времен Македонского был еще полуварварским. И все походы Александра носили, в основном, исследовательский характер. Он, как никто до него, стремился познать мир, который его окружал.
– Вы хотите сказать, что если бы не внезапная смерть полководца, – он бы наверняка пошел на север Европы и даже, может быть, в Россию?
– России тогда не было, – заметил Алексей.
– Я имел в виду территорию, а не государство. Кто там жил тогда: скифы, русичи, сарматы, киммерийцы?
– Я понял вашу мысль, – сказал Алексей. – Хочу добавить: каждый следующий век развития цивилизации убавляет полководцу славы и, напротив, прибавляет той самой одиозности. Ибо уже не дух исследователя движет им, а ненасытная алчность и жажда славы и всесилия. Для того чтобы обогатить свои знания и опыт, Наполеону можно было просто объехать в карете всю Европу, Северную Африку и Россию. Но не пытаться завоевать их, покорить, поставить на колени.
– Следует ли понимать, что нынешнее правительство Английской империи пошло еще дальше Наполеона – и по характеру амбиций и по их масштабности?
– Да, – ответил Алексей. – Я опасаюсь, как бы в двадцатом веке не разразилась самая кровавая война за всю историю человечества.
– Она назревает, – сокрушенно сказал мсье Перрен. – Увы, мы стоим на ее пороге.
– Вот я и приехал в Париж, чтобы постараться через мировую общественность повлиять на ход событий.
– В таком случае, можете полностью рассчитывать на мою помощь и поддержку, – сказал мсье Перрен и широко улыбнулся Алексею.
***
На Всемирном съезде писателей Алексей увидел Горького. Живьем! Из кадров кинохроники, виденных когда-то по телевизору, Алексей знал, что Горький был крупным, костистым мужиком, с большой головой и большими, крестьянскими руками. И теперь, издалека наблюдая, как великий русский писатель беседует с коллегами из Германии и Франции, он заметил еще одну особенность фигуры Горького. Писатель заметно прихрамывал на левую ногу. На ту пору, вспоминал Алексей, Горькому было примерно, лет шестьдесят пять или шесть, болезни и возраст вполне могли отнимать у него часть жизненных сил. Иногда, стремясь скрыть недуг, он пересиливал себя, пытался ставить стопу твердо – при этом на морщинистом лице Алексея Максимовича отражалось страдание. Но тут же, забывая о боли, он рефлекторно переносил собственный немалый вес на здоровую ногу, и продолжал оживленную беседу с коллегами. Потом делал несколько шагов, и снова гримаса боли пробегала по его мужественному лицу.
И вдруг Алексею вспомнилась очень давняя статья из журнала “Наука и жизнь”. В ней рассказывалось об умственных возможностях человека, и приводилась таблица с весом головного мозга некоторых известных людей. Алексей, как образованный человек, хорошо понимал, что не масса серого вещества определяет уровень интеллекта, а площадь поверхности коры. И все же таблица с известными именами врезалась в его память навсегда: Анатоль Франс – 1017, Менделеев – 1571, Горький – 1420… “Да, – думал Алексей, вспомнив эти цифры и глядя теперь на большую голову Горького, – вот правильно говорят – ума палата”. И вдруг подумал еще, что если бы представилась возможность побеседовать с пролетарским писателем с глазу на глаз, без спешки и суеты, – о чем бы пошел разговор? Что бы такого захотел узнать у Горького московский учитель истории Алексей Сапожников? И сам себе ответил – ничего. Политики прошлого привлекали его внимание гораздо больше – это факт.
Сидя на балконе конференц-зала, где проходил съезд, Алексей вдруг поймал себя на мысли о том, что все, кого он теперь видит перед собой, – покойники. Нет, не так. Они, эти люди, были живы в своем отдельно взятом мире, куда сам Алексей попал случайно. Но в мире привычном, в начале третьего тысячелетия, эти люди оставались в прошлом. Не таком уж далеком, но все-таки прошлом. И уж если существует коридор во времени и пространстве для перехода в этот мир, то наверняка есть и другие – для миров иных, отстоящих от две тысячи седьмого года на те или иные расстояния. И не исключено, что, отыскав подобные коридоры, можно переместиться, скажем, в семнадцатое столетие, в Древнюю Русь или еще дальше – в Древний Египет или Месопотамию. Как забавно это все выходило, думал Алексей. Писателям-фантастам ничего бы не нужно было выдумывать: сходил, посмотрел, записал! Беда только – или счастье! – что коридоров этих до сих пор никто не отыскал. Ни на Земле, ни в космосе. Тут уж Природа, или Вселенная, позаботилась о таинстве. Или просто человечество еще не достигло той ступени развития, когда подобные знания и возможности открываются сами собой…
…Домой Алексей вернулся в приподнятом настроении. Софи встретила его с загадочной улыбкой на лице.
– Ну, что, Алекс, – спросила она, – тебе удалось побеседовать с писателем Горьким?
– Откуда ты знаешь, что я его видел? – удивился Алексей.
Софи пожала плечами.
– Знаешь, нет, – сказал после паузы Алексей. – Я к этому даже не стремился.
– Почему же?
Теперь уже Алексей пожал плечами и пристально взглянул на девочку. “Черт возьми! – подумал он. – Бывает же такое!”
– А я читала Горького, – вдруг заявила Софи. – У нас издавали “Детство”.
– И как тебе?
– Мне кажется, чтобы все понимать, нужно жить в России, – сказала она. – Так?
– Наверное, ты права, – согласился Алексей. Потом добавил: – А вот с мсье Перреном я провел целый час в приятной беседе.
– Франсуа – мой друг! – сообщила Софи.
– Ты называешь его по имени?
– Да, а что тут такого? Еще не хватало с друзьями соблюдать этикет.
– С друзьями нужно быть особенно корректными, иначе их можно легко потерять, – наставительно сказал Алексей.
– Настоящих друзей может разлучить только смерть! – заявила девочка, и стало очевидным, что это – ее убеждение.
– Ну, ладно, – смягчил Алексей, – ты-то чем занималась весь день?
– Отгадай.
– Трудно.
– А если посмотришь мне в глаза?
– Нет, не знаю.
– Эх, а я думала… Тебя ждала, вот что!
– Ух, ты! Мне приятно это слышать.
– Надеюсь, – жеманно подчеркнула Софи.
– Тогда, раз уж я пришел, рассказывай, чем займемся, – спросил Алексей.
– Три дня я ждала этого момента, – сказала девочка. – Три дня ты читал газеты, слушал радио, куда-то ходил. Теперь мое терпение лопнуло. И этот вечер ты должен посвятить мне!
– Что ж, я готов, – ответил Алексей, в душе которого уже разливалось почти забытое тепло. – И что ты предлагаешь?
– Я покажу тебе Париж!
– А разве это возможно за один вечер?
– А разве я сказала, что только сегодня? – удивилась девочка. – Так будет ежедневно. Я решила.
– Ну, раз ты решила…
Ему нечего было возразить. Софи пленила Алексея своей непосредственностью, и он чувствовал, что в присутствии этого ребенка в его душе наступает весна.
Они вышли на улицу Бернардинцев как раз в тот вечерний час, когда медное солнце, коснувшись раскаленным краем соседней крыши, начало таять, постепенно уменьшаться в размерах, будто стекая по стенам здания на мостовую. Из кафе Гастона Трувье раздавались бархатно-гортанные звуки аккордеона, и какой-то низкий женский голос чувственно пел о любви. Латинский квартал к вечеру начал оживать, на его живописных старых улицах появлялись прохожие.
– Мсье Сапожников, Софи, вы куда? – услышали они за спиной.
В сиреневом платье с белым воротничком, да еще с папкой листов для рисования подмышкой, Жанетт была похожа скорей на учащуюся какого-нибудь коллежа, но никак не на женщину, имеющую дочь-подростка.
– Мама, мы – гулять! – поспешила доложить Софи. – Не поздно. Хотя с Алексом я могла бы и позже.
– Как хотите, – ответила Жанетт. – А у меня хорошая новость. В издательстве “Ма Жоли” взяли мои рисунки для иллюстрации романа Франсуа Перрена “Остров одиночества”. Даже дали аванс.
– Как здорово! – воскликнула Софи.
– Поздравляю, – улыбнулся Алексей.
– Благодарю. И когда вас ждать? Я приготовлю ужин, возьму у Трувье бутылку хорошего вина.
– Через пару часов, – ответила Софи и, взглянув на Алексея, спросила у него: – Да?
– Да.
Пройдя по улице два квартала, они вышли к набережной Монте-Белло. Панорама острова де ла Сите с величественным собором Нотр-Дам открылась им в лучах закатного солнца.
– Я так и думал, что ты приведешь меня именно сюда, – сказал Алексей.
– Куда? – переспросила Софи.
Алексей кивнул в сторону собора.
– Вовсе нет, – пожала плечами Софи. – У меня есть другое место.
– Да? Какое же?
– Сейчас увидишь.
Они свернули направо, на набережную де ла Турнель и, пройдя три квартала, оказались перед одноименным мостом.
– Теперь – сюда, – скомандовала Софи.
Она увлекла Алексея на мост и привела его на самую середину. Здесь девочка остановилась и, облокотившись о перила, стала смотреть вдаль. Алексей встал рядом. Под ними, теряясь в тени моста и меняя свой цвет, текла Сена.
Алексей молчал, глядя на воду. И вдруг вспомнил “Солярис” Тарковского – там, в начале фильма, долго, как только можно долго по законам кинематографа, течет вода. Как – время, как – жизнь. Течет и меняется, никогда не останавливаясь.
Он повернул голову к Софи. Та по-прежнему смотрела вдаль – грациозная тонкая девочка на фоне живописного острова Святого Луи. Она будто ушла в себя, не замечая рядом Алексея.
– Мы часто приходили сюда с папой, – вдруг сказала она тихо. – Долго стояли на этом месте. Он что-то рассказывал, только я не всегда все понимала. Я была еще маленькой. А иногда мы просто молчали… Как давно это было…
И Алексей понял, почему Софи привела его именно сюда. Это было место ее трогательных воспоминаний о близком человеке, это был – ее Париж. И, приведя сюда Алексея, она будто впустила его в свою биографию, будто подарила ему шанс завоевать ее сердце. Ведь, по сути, она была еще ребенком. Но и была девушкой – и ей так не хватало мужской силы и мужской ласки…
ГЛАВА 8
Все было хорошо в этом мире – и люди, с которыми свела судьба, и время… Да, время. Именно – время! Несмотря на то, что все в этом мире для Алексея было в стиле “ретро”, несмотря на противостояние Английской империи с одной стороны и остального сообщества с другой. Несмотря на явную угрозу, исходящую от фанатичного адмирала Коумена, сосредоточившего под своим командованием шесть океанских флотов и двенадцать вооруженных самой передовой техникой сухопутных армий. Эта армада в любой момент могла, как голодный леопард на лань, наброситься на старушку Европу и растерзать ее, разорвать на куски, не оставить от нее и следа.
Он, этот маленький, сухощавый параноик с угольными глазами, в руках которого теперь была невероятная сила и мощь самых современных вооружений, сидел в уютном штабе, расположенном в пригороде Нью-Йорка. И ждал. Чего? Никто в мире не знал этого. Ни его адъютанты, ни командующие частями его многочисленных войск, ни даже его супруга, ни трое его детей – две дочери и сын, – которые давно поделили земли Старого Света между собой. Но адмирал Коумен ждал. И в этом была его сила, в этом был его триумф над остальным миром. Он наслаждался этой паузой, задуманной воспаленным мозгом завоевателя – как маленький мальчик на собственном дне рождения наслаждается одним только ожиданием подарка.
И Алексею нравился этот мир, в котором почти все можно было предвидеть и предсказать. А еще лучше – предотвратить. Это было нетронутое поле благодатной земли, это была целина, вспашка которой могла дать удивительный по значимости урожай.
Одно только напрягало Алексея, делало его в этом мире беспомощным и ничтожным. У него не было никакого документа, удостоверяющего личность. И это было препятствием, преодолеть которое без чьего-либо участия Алексею не представлялось возможным.
Можно было сколько угодно встречаться с различными людьми, поражать их знаниями, предложениями и прогнозами в частной беседе. Можно было завоевать симпатии, и даже любовь нескольких, отдельно взятых, человек. Но влиять на массы, выступать в каких-то собраниях и к чему-то призывать, не имея никакого статуса… это нонсенс в политике, в дипломатии, вообще в мировой практике. Нужно обязательно принадлежать не только к какой-то партии, организации или движению – нужно принадлежать какой-то стране, нужно быть представителем какого-то общества.
– Я знаком с российским послом во Франции, – сказал мсье Перрен, когда Алексей поделился с ним своей проблемой. – Можно устроить для вас новый паспорт. Я думаю, что господин Раскопов пойдет мне навстречу.
– И вы даже не спросите меня, куда делся мой настоящий паспорт? – спросил Алексей, решивший играть ва-банк.
– Представьте – нет, – ответил мсье Перрен. – Я, знаете ли, привык к тому, что людям свойственно о чем-то умалчивать. И не люблю заставлять собеседников говорить то, что им хотелось бы скрыть.
– Видите ли, мсье Перрен…
– Можно Франсуа.
– Видите ли, Франсуа, – сказал Алексей, понимая, что уж мсье Перрену-то нужно обязательно что-то рассказать, любую небылицу, способную расположить к судьбе русского историка французского писателя с международным авторитетом, – дело в том, что Россию я покинул…как это сказать…нелегально, без всяких документов. Поверьте, у меня на это были веские причины. Вам хорошо известно, насколько закрыта для всего мира моя страна. И у меня, историка, движимого идеей всеобщего примирения, не было никакой возможности покинуть родину официальным путем. Вот почему мне бы не хотелось иметь дело с господином Раскоповым.
– Хорошо, как вам будет угодно, – задумчиво сказал мсье Перрен. – Пожалуй, я обращусь к нашему правительству с просьбой предоставить вам французское гражданство. Согласны?
– Вполне, – ответил Алексей, не ожидавший того, с какой легкостью может разрешиться его проблема. Впрочем, подумал он, слова писателя могут остаться всего лишь словами…
Каково же было его удивление, когда ровно через неделю он уже держал в руках паспорт гражданина Франции! “Неужели все так просто в этом мире?” – подумал Алексей, рассматривая бледно-розовую книжицу с тисненым на обложке трехцветным флагом.
Всю эту неделю он провел дома – в довольно тесной, но такой уже родной квартире Жанетт Колен. Самой хозяйки почти все эти дни не было дома. Оставляя гостя на попечение дочери, у которой были каникулы, она уходила в девять утра и возвращалась в шесть вечера. Изголодавшаяся по настоящей работе, женщина теперь упоенно писала – любимые пейзажи, натюрморты, а теперь еще и иллюстрации к нескольким романам, выходившим в издательстве “Ма Жоли”.
Девочка же, получив от матери carte blanche, управляла Алексеем, как хотела – благо он сам не сопротивлялся. То они ходили в кино, то в Лувр, то ездили на Елисейские поля, то гуляли по Люксембургскому саду, то просто сидели дома и о чем-то болтали. Видевший Париж только в кино или по телевизору, Алексей поглощал его теперь – как голодный бродяга способен поглощать долгожданную тарелку супа в приюте – залпом. И постепенно к нему пришло понимание того, что Париж не терпит влюбленности. Эти беглые ощущения, эти эмоции, лежащие на поверхности – “ах, как прекрасна Сена на закате!” или “ах, как чуден Тюильри!” – чужды Парижу. Этот город можно критиковать, на него можно коситься, его можно даже не понимать. Но с Парижем не нужно заигрывать: он признает только подлинные чувства, он влюбляет в себя глубоко и навсегда. И если вы по-настоящему любите Париж, то и он с искренней готовностью принимает вас в свои объятия.
***
У каждого человека есть мечта. У кого-то это высокие устремления, связанные с карьерой. У кого-то мечта – и это отнюдь не смешно – закончить все игры, не доигранные в детстве. Здесь нет ни формул, ни выводов, ни правил; сколько людей – столько и вариантов. Кто-то мечтает о семейном счастье, кто-то – об одиночестве. Кто-то – о славе, кто-то – о богатстве, а кто-то – о том, чтобы не болели дети… При этом один выставляет все напоказ, другой же о самом малом и скромном предпочитает умалчивать. Ни осуждать, ни высмеивать чужие мечты нельзя – если, конечно, хочешь, чтобы не высмеивали твою собственную.
Доктор Маркус фон Отто мечтал о том, чтобы поскорее все кончилось. Эти постоянные ассамблеи, заседания, встречи, консультативные комитеты, утомительные поездки по всему миру. Доктор философии Маркус фон Отто уже почти четыре года являлся Генеральным секретарем Лиги Наций. И теперь, в июле, за три месяца до очередных выборов на главный на планете административный пост, доктор Маркус фон Отто мечтал, что, наконец-то, уйдет в отставку. И тогда – закончится его бесконечное напряжение, связанное с эскалацией военной угрозы со стороны Англии. И тогда – примерный семьянин, он вернется к своей Гретхен и четырем светловолосым и голубоглазым сыновьям, старшему из которых было шестнадцать, а младшему – девять. Они уже теперь, в подростковом возрасте, были похожи на отца – такие же крупные, широкоплечие ребята, настоящие потомки готов и кельтов. И уже теперь гордились тем, что их отца знает и уважает весь мир.
Но только ни сыновья, ни белокурая, костистая Гретхен, ни заместители и помощники Генерального секретаря – не знали того, как доктор фон Отто боится грядущей войны. Случись она теперь, на закате его правления, – это была бы катастрофа. Нужно было бы немедленно принимать серьезные международные документы – какие-то ноты, постановления. Нужно было бы находить единственно верные решения, от которых зависела судьба не только Европы, но и остального мира. И как же ему не хотелось брать на себя ответственность! Он мечтал о покое. Он мечтал о том, чтобы адмирал Коумен еще несколько месяцев колебался.
Подобные мысли преследовали доктора Маркуса фон Отто пять последних недель. Они возникли неожиданно, из какого-то небытия проникли в его мозг, и никак не хотели его покидать. Из крупного, статного, уверенного в себе сорокашестилетнего мужчины – он превратился в нервного, испуганного и даже согнутого под тяжким бременем публичности человека.
Таким его впервые увидел Алексей. Генеральный секретарь Лиги Наций принял его в своем кабинете. Это было просторное помещение, одно из многих подобных в старинном особняке, выходившем фасадом на авеню де Мариньи, как раз напротив Елисейского дворца. Здание, построенное в шестнадцатом столетии, было выдержано в строгом готическом стиле как снаружи, так и внутри. И действительно, в кабинете Генерального секретаря кроме камина, старинных гобеленов на стенах, мозаичного пола и тяжелой люстры на бронзовых цепях – когда-то, наверное, можно было увидеть немало предметов средневековья. Теперь же кроме массивного стола и стула с высокой спинкой – все остальное принадлежало новому времени: настольная лампа с зеленым абажуром, несколько телефонных аппаратов на столе, радиоприемник на тумбочке у окна, шесть стульев и мягкий диван для гостей, два шкафа с книгами и сейф для документов. Так выглядел минимальный набор вещей, необходимых для работы скромного человека.
Доктор Маркус фон Отто действительно был весьма скромен. Он не любил ажиотажа вокруг себя – и об этом его качестве знали все в окружении Генерального секретаря.
– Мне доложили, что вы прибыли из России, чтобы заниматься миротворческой деятельностью, – сказал он мягким голосом, пожимая руку Алексею.
– Да, это так.
– Я очень доверяю мнению мсье Перрена, – продолжил доктор фон Отто. – Он рекомендует вас, как хорошего историка с трезвым взглядом как на прошлое, так и на будущее.
– Смотреть в будущее – привилегия астрологов, – заметил Алексей.
– И дальновидных политиков, – добавил доктор фон Отто. – Кроме того, мсье Перрен отмечает ваши ораторские способности.
– Гм, – смутился Алексей, – мне еще нигде не доводилось их проявить. Откуда у мсье Перрена могло сложиться такое представление?..
– Знаете, это нетрудно проверить, – сказал доктор фон Отто. – Но об этом – после. Сейчас мне просто хотелось бы познакомиться с вами поближе.
– А мне – с вами, – ответил Алексей и учтиво кивнул.
Они сидели на диване, вполоборота друг к другу. Мягкий свет заката лился из окна и слегка румянил их лица.
– Что ж, расскажите о себе, – сказал Генеральный секретарь. – Все, что посчитаете нужным.
– Я не думаю, что смогу удивить вас какими-то фактами из своей жизни. Иное дело – это перспективы развития общества в связи с нагнетанием военной истерии. Здесь я осмелился бы сделать кое-какие прогнозы.
– И астрология, как я понимаю, здесь ни при чем? – улыбнулся доктор.
– Естественно, ни при чем.
В глазах доктора фон Отто мелькнули голубые искры. Алексей понимал, что на политическом горизонте мира, в котором он оказался, Генеральный секретарь – самая значимая фигура, и завоевать его расположение значило бы отыскать в этом мире свое собственное место.
– Видите ли, господин фон Отто, – начал Алексей после паузы, – всемирная история – как спираль: время от времени все в ней повторяется, лишь в той или иной интерпретации. Любой вдумчивый человек, не просто собирающий некие факты, а способный их анализировать, – может заметить, насколько похожими бывают порой причинно-следственные связи в развитии исторического процесса. Я имею в виду вот что. Разные времена рождают разных лидеров. В каждом веке, если рассматривать приближенно, отыщется свой полководец, свой диктатор, своя одиозная личность. Я даже не беру древний мир – Грецию, Рим или Византию. Достаточно бросить взгляд на средневековье – гунны, готы, норманны, викинги, османы, монголо-татары. Везде – захватнические войны, кровь, насилие, разрушение и смерть. И везде – кто-то один, ведущий за собой массы. И повсюду – дух алчности, движитель стадных устремлений. И нигде – заметьте, нигде! – нет идеи. Только нажива, только разграбление, угнетение и вандализм. Вся история человечества – это история войн, лишенных идеи. Вы спросите, почему? Потому что любая идея процветания и достатка для одних ценой уничтожения других – это идея кощунства и отсутствия всякой морали. Война абсурдна по своей сути, ибо человек, убивая человека, не поднимается в своем развитии выше первобытного уровня. Цивилизация топчется на месте только лишь потому, что живет без идеи!
Алексей замолчал. Доктор фон Отто заворожено смотрел на него.
– И вы готовы предложить человечеству идею? – осторожно спросил он.
– Да, – сказал Алексей. – Только не предложить, а напомнить о том, что лишь всеобщее равенство и братство способны вести к прогрессу. Все люди равны, не зависимо от места жительства и цвета кожи. В этом я глубоко убежден. И вот показать человечеству путь, направление, в котором следует приложить совместные усилия, – в этом я вижу свою задачу.
– Ваши слова заслуживают внимания, а мысли – уважения. Но позвольте узнать, каким образом вы собираетесь изменять мир? С помощью каких инструментов влиять на умы людей?
– Я думал об этом, – сказал Алексей. – Сперва мне нужно отыскать хотя бы нескольких единомышленников. А инструменты… Полагаю, понадобится трибуна, а радио и пресса вполне подойдут для широкого распространения идей.
– Тогда, мсье Сапожников, считайте меня своим единомышленником, – сказал Маркус фон Отто. – А что касается остального – пусть это будет трибуна Лиги Наций.
– Вы…вы предлагаете мне выступить на ассамблее? – с дрожью в голосе уточнил Алексей.
– Да, – ответил доктор фон Отто. – И у меня нет ни малейших сомнений в том, что ваше выступление получит огромный международный резонанс.
– Благодарю вас, – тихо сказал Алексей. – О подобном я не смел и мечтать.
– Не стОит. Вот только меня, как Генерального секретаря, интересует один довольно щекотливый момент: как ко всему этому отнесется ваша родина – Россия? И какой, кстати, вы видите ее роль в мировой истории и в тех процессах, которые сейчас превалируют в обществе?
– Насколько я понимаю, – ответил Алексей, – в силу своей закрытости, Россия не может напрямую участвовать каких-либо международных движениях и проектах. Моя страна огромными темпами строит социализм, пытается воплотить в жизнь лучшие идеи Маркса и Ленина. К слову, равенство и братство народов – именно отсюда. Насколько мне известно, такая огромная страна, как Китай, – со своим невероятным потенциалом – также стремится идти по пути социализма. Возможно, построив общество с иным распределением материальных ценностей, Россия и Китай покажут всему миру один из вариантов достижения процветания.
– Таким образом, вы хотите навязать миру коммунистический путь развития?
– А разве Россия кому-нибудь что-то навязывает? – спросил Алексей. – Видите ли, в чем дело, коммунистический путь развития – не самый плохой вариант для человечества. Нужно только не упустить тот момент, когда некоторые политические деятели попытаются исказить идею, подмять общество под себя. Это может привести к культу личности, к хаосу и всеобщему страху.
– Вам известны подобные примеры в истории?
– Хотелось, чтобы их было меньше, – уклончиво ответил Алексей.
– Ну, хорошо, – заключил Генеральный секретарь, – у нас, надеюсь, еще будет возможность встретиться с вами и обсудить более подробно некоторые мировые проблемы.
– Надеюсь.
– Через несколько дней вам передадут приглашение на заседание ассамблеи Лиги Наций. Подготовьтесь к выступлению минут на десять. Куда вам прислать приглашение?
– Я живу на улице Бернардинцев, в квартире мадам Колен.
– Это никуда не годится! – воскликнул доктор фон Отто. – Я не знаком лично с мадам Колен, однако не раз слышал о ней из уст Франсуа Перрена. Это одна из тех женщин, о которых никогда не забудет история. Увы, ее муж погиб так нелепо…
– Мне и самому неловко отнимать у нее с дочерью кусок и без того небольшой жилплощади, – сказал Алексей.
– Я распоряжусь поселить вас в отеле “Де Салли”. Это на улице Сент-Антони, в четырех кварталах от площади Бастилии. Лига Наций снимает в этом отеле несколько приличных номеров для своих сотрудников.
– Но я…
– Вы хотите сказать, что являетесь частным лицом? Полагаю, ничто не помешает мне принять вас в штат своего секретариата. Согласны?
– Весьма признателен, мсье, – только и выдавил из себя Алексей.
***
– Уважаемое сообщество! Господа! Я приветствую в вашем лице все страны и государства, существующие ныне на планете Земля – даже те, которые пока не входят в состав Лиги Наций. Пусть мое обращение звучит несколько пафосно, тем не менее, я говорю именно так, поскольку хочу донести свои мысли до каждого человека, населяющего этот мир. Мое имя Алексей Сапожников. По образованию я историк. В данный момент на этой высокой трибуне я не представляю ни одно государство, ни одну партию или движение. В данный момент я – гражданин Земли, и хочу выступить от своего имени. Нет, наверное, на планете ни одного человека, который бы не знал о приближении войны. Английская империя, сложившаяся в современном виде на протяжении ста двадцати лет, и занимающая ныне весь Североамериканский континент, не считая Британских и группы других островов, – готовится напасть на Европу. Именно сюда – в очаг передовой мысли и культуры цивилизации – направлены сейчас все пушки, нацелены все корабли и самолеты английских войск. Европа окружена шестью флотами, на территории Британских островов и на севере Африки сосредоточено до десяти миллионов солдат, тысячи единиц боевой техники, сотни самолетов. Вся эта военная машина ждет одного приказа. И весь мир, затаив дыхание, ждет слова одного человека – императора Английской империи, адмирала Коумена. В лице этого человека мир имеет выдающегося организатора и полководца, способного увлечь в кровавую мясорубку десятки миллионов людей. Но вместе с тем, мы видим жестокого и властного человека, чьи непомерные амбиции переросли в амбиции международного масштаба. История – смею это утверждать – знает немало подобных примеров, начиная от Александра Македонского в четвертом веке до нашей эры и кончая Наполеоном – в девятнадцатом веке нового времени. Но в чем же все-таки разница между этими людьми? А разницы нет практически никакой, поскольку все завоеватели во все времена стремились к одному – к покорению мира. Разница же заключается лишь в масштабах трагедии, которая сопутствует этому покорению. При Македонском число жертв военных действий исчислялось тысячами, при Наполеоне – десятками тысяч. Сегодня от войны может пострадать добрая половина человечества. Мир действительно стоит на грани катастрофы! Вот почему я, выступая сейчас перед вами, хочу призвать всех, кому не безразлична судьба планеты, встать на защиту мира на ней. И в первую очередь – тех политиков, военных, магнатов и ученых, которые работают на адмирала Коумена, которые все свои знания и силы направляют в русло разрушения. Подумайте, сколько материальных средств, сколько научных лабораторий, сколько светлых умов можно направить на созидание. Вместо орудий и танков можно и нужно строить трактора, зерноуборочные комбайны, бурильные установки для добычи нефти и газа. Несметные запасы этого природного богатства находятся на территории Кувейта, Саудовской Аравии, России, других стран. Нефть и газ – это топливо будущего, нельзя этого не понимать. А сколько открытий в области медицины еще можно сделать! Найти вакцины против чумы, оспы, холеры, научиться делать операции на сердце, научиться имплантировать органы человека. Подумайте, скольких людей можно будет спасти от неизлечимых на сегодня болезней! Если тот военный потенциал, который накоплен сторонниками войны, направить на мирные цели, то в пределах одного поколения на земле можно будет добиться ощутимых результатов. Можно будет строить ракеты-носители для вывода на околоземную орбиту космических кораблей с людьми и метеоспутников. Можно будет использовать атомную энергию для производства электричества, и тогда наша планета станет ярко светиться, как новогодняя елка. Но самое важное – это, конечно же, сам человек, его умственное, его духовное развитие. Высшие учебные заведения различного профиля, библиотеки, кинотеатры и спортивные сооружения – вот на что нужно направлять мировые финансовые потоки. Создать на Земле здоровое, полноценно развитое, интеллектуальное общество счастливых людей – цивилизацию мира и счастья. Вот куда должны направляться усилия землян. Подумайте об этом. Давайте откажемся от аннексирования территорий – места на планете хватит всем. Давайте помнить о том, что мы – люди! Может быть, кому-то покажутся странными мои слова. Может быть, кто-то запишет меня в число утопистов или, того хуже, сумасшедших. Допускаю, что таких найдется немало. Но найдутся и те, кто подхватит мои идеи, кто станет их развивать и пропагандировать. В том числе – по ту сторону Атлантики. Я призываю всех землян к мирному сосуществованию, ко всеобщим усилиям, направленным на всеобщее благо. Спасибо за внимание.
***
Утро выдалось пасмурным. Над городом сеялся мелкий дождик – теплый, безобидный. К девяти часам он перестал, выглянуло солнце – и продолжилось лето. И будто продлилась жизнь. Но уже как-то по-другому, по-новому. Так, во всяком случае, казалось Алексею.
Он проснулся рано, да и спал в эту ночь не глубоко – мысли не давали. Все теснились и теснились в голове, не отпуская мозг на покой. А как тут уснешь, если вчера на ассамблее Лиги Наций ему пришлось выступать с такой пламенной речью. И сорвать овации в финале – как случается на концерте какой-нибудь знаменитости. А потом к нему подходили какие-то люди, пожимали руку, говорили что-то бодрящее. Всех по очереди представлял Алексею мсье Перрен, но разве всех запомнишь! Их было не меньше двух десятков – представители каких-то государств, главы каких-то комитетов и комиссий. Поклонники, сторонники, просто сочувствующие – никого выступление российского историка не оставило равнодушным.
Вечером его проводил до дома Франсуа Перрен – до нового жилья в отеле “Де Салли”, которое предоставили Алексею в администрации Генерального секретаря. Эту комнату со всеми удобствами и полным пансионом оплачивали международные фонды, так что у российского историка Сапожникова не должно было возникать проблем на бытовом уровне.
– Вы стали знаменитым в один вечер! – сказал Франсуа. – А завтра о вас будут писать все газеты мира!
– Во многом это ваша заслуга, Франсуа, – ответил Алексей.
– Я лишь познакомил вас с Генеральным, дальше вы действовали сами. И речь вам тоже писал не я.
– Да мне и готовиться особенно не пришлось, – заметил Алексей. – Все давно сидело во мне и рвалось наружу. Только подходящей трибуны не было.
– Я очень рад, что ваше выступление произвело должное впечатление на мировую общественность. Теперь, может быть, хоть что-то сдвинется с мертвой точки.
– Господин фон Отто познакомил меня с двумя людьми, – сказал Алексей. – Вы наверняка их знаете. Один – это Шандор Ласкареи, другой – Педро Карвальо.
– Да, знаю, – подтвердил мсье Перрен. – Ласкареи – известный венгерский химик-органик, общественный деятель. А Карвальо – хирург-кардиолог. Я однажды был у него в гостях – в Лиссабоне он построил замечательную клинику.
– Да, так вот, доктор фон Отто предложил нам троим составить миротворческую делегацию и немного поездить по миру.
– Отличное предложение! Я буду очень рад, если у вас начнет что-то получаться! – воскликнул Франсуа. – Возможно, вам удастся продвинуться дальше, чем в свое время удалось Николаю Серебрякову.
– Он тоже ездил?
– Да. Только не решался посетить Лондон или Нью-Йорк.
– Вы полагаете…
– Да, это было бы весьма рискованно, хотя подобные визиты имели бы огромный международный резонанс.
– Для этого нужно получить официальное согласие Правительства Британской империи, не так ли? – спросил Алексей.
– Над этим стОит поработать, – ответил мсье Перрен. – В мире нет ничего невозможного. А вы бы поехали, Алекс?
– Пожалуй, да.
– Хорошо, будем думать. А пока – отдыхайте. Во всяком случае, несколько дней у вас для этого есть. Пока подготовительная комиссия выработает и согласует протоколы предстоящих поездок.
– ПризнАюсь вам, Франсуа, что для меня – это как сон какой-то, – сказал Алексей. – Еще вчера я был, по сути, никем, а теперь все меняется так быстро, как в калейдоскопе.
– И пусть меняется – лишь бы к лучшему! – заключил мсье Перрен, прощаясь.
…Вспоминая этот вечерний разговор, Алексей спустился в ресторан и заказал завтрак. В мозаичные окна небольшого и уютного зала вливался мягкий утренний свет. По вымытой дождем улице Сент-Антони сновали пешеходы – их было хорошо видно через стекло. Вот прошли, оживленно беседуя, два господина в шляпах и с тросточками. Вот – пожилая пара, трепетно прижимаясь друг к другу. Несколько парней, несколько девушек, еще кто-то. Проехал автомобиль, другой, третий.
Алексей неторопливо подносил чашечку с кофе к губам, наклонял ее и пил божественный напиток. Давно забытые ощущения просыпались в нем. И вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Как это всегда случается, он сразу повернул голову в нужном направлении. На улице, очень близко от окна ресторана, стояла незнакомая молодая женщина и смотрела прямо на Алексея. Он знал, что с улицы через стекла ничего не было видно, и, тем не менее… На женщине было надето летнее платье с глубоким декольте, открывавшем красивую грудь. На голове ее сидела широкая соломенная шляпа – из дорогих, модельных. Шляпа закрывала тенью все лицо женщины, но Алексею показалось, что незнакомка улыбается ему. Но где он видел ее раньше? Ощущение того, что они уже где-то встречались, не покидало Алексея. Он перестал пить кофе, рука с чашкой так и застыла на подлете к губам. Память лихорадочно выметала из собственных глубин любые подходящие ассоциации.
Так прошло не больше полминуты. Затем женщина тронулась с места, отвернулась и сделала несколько шагов. Ее ждала машина – кажется, это был “Мерседес”. Дверца распахнулась сама собой, бежевое платье незнакомки мелькнуло в последний раз, и она исчезла во мраке автомобильного салона. Раздалось стартовое урчание двигателя, и через секунду машина исчезла за углом. И в то же мгновение Алексей вспомнил, где видел эту женщину раньше – на вокзале в Лувье.
***
В Германию Алексею ехать не хотелось. Он даже не мог внятно объяснить самому себе причину этого нежелания. Скорее всего, она заключалась в том, что в сорок четвертом году погиб дедушка – артиллерист, орденоносец. В семейном архиве сохранилась его пожелтевшая фотография шесть-на-девять – с орденом “Слава” на груди. И с детства в душе Алексея засела досада, нелюбовь к фашистам, из-за которых маленький русский мальчик остался без дедушки. И жила в нем все годы, в общем-то, никак не проявляясь. А вот теперь – надо же! – проснулась. И хоть понимал учитель истории, что глупости все это, что вообще занесло его в иной мир, где события развивались и продолжают развиваться по-другому, где войны той может и не быть вовсе, – никак не мог он преодолеть в себе нахлынувшие чувства.
И все-таки поехал. Куда денешься – взялся за гуж, как говорится… Впрочем, в хорошей компании было веселее, постепенно отхлынули, забылись неприятные ассоциации. И поезд Париж-Берлин скоренько так бежал, плавно покачиваясь на рельсах и монотонно считая стыки. И чай в нем оказался вкусным. И попутчики – не скучными. Хороший попутчик – редкость не меньшая, чем хорошая жена. Вспомнилась, всплыла в памяти фраза, слышанная где-то.
А потом и в другом поезде, римском, тоже нашлось, о чем поговорить, да и теперь, возвращаясь в Париж из Италии, можно было кое-что обсудить с новыми друзьями. Но почему-то все молчали – то ли иссякли, как собеседники, то ли просто устали. Шутка ли – за две недели посетить четыре города!
Шандор Ласкареи, впрочем, оказался человеком немногословным. Было видно, что наука в чистом виде для него значительно важнее общественной деятельности. Но звание Нобелевского лауреата накладывало свой отпечаток не только на мысли профессора, но и на образ его жизни. Его теперь отмечали, как видного ученого – и, стало быть, к его мнению прислушивались. И портрет господина Ласкареи все чаще появлялся в европейских газетах – круглое лицо с кучерявым нимбом черных волос и пышными усами, загнутыми книзу. “Жизнь – это химия, – любил повторять он. – Ни один процесс в природе не протекает без химической реакции, будь то выплавка металла, океанское течение или вегетация каких-нибудь злаков. Мы должны внимательно и осторожно изучать мир, в котором живем, потому что вмешательство в природные процессы, нарушение химических связей между элементами – ведет порой к необратимым последствиям”.
“Умный мужик, что и говорить, – думал Алексей. – Ему в Партии Зеленых цены бы не было!”
Доктор Карвальо, в отличие от профессора химии, был довольно разговорчивым человеком – как все, наверное, жители Пиренейского полуострова. Легкая смуглость его кожи и выразительное лицо с резкими очертаниями лба и подбородка, с густой черной щетиной усов, покрывающих верхнюю губу – делали его похожим на привычный типаж какого-нибудь “мыльного” сериала. Алексей видел пару эпизодов – так, от безделья, сидя на диване рядом с женой…
…Вечерело. Солнце катилось по зубчатой грани горизонта, медленно увязая в ней. Чем севернее продвигался поезд, тем больше заметно было в природе приближение осени. Как-никак – вторая половина августа.
В Лион прибыли, когда уже стемнело. В спальном вагоне, наполовину пустом, было тихо. Профессор Ласкареи, ехавший один в соседнем купе, наверное, уже дремал. Во всяком случае, после ужина попутчики его не видели. А доктор Карвальо вышел вместе с Алексеем на перрон, купил свежую газету и вернулся обратно – “поглощать горькие пилюли новостей” – как он любил выражаться.
Узнав у проводника, что стоянка будет минут двадцать, Алексей стал неторопливо прогуливаться по платформе. Его не отвлекала обычная вокзальная суета – он размышлял о прошедшей поездке. С каким багажом возвращался в Париж русский историк? Чуть не подумал “к себе домой”. Впрочем – куда же еще? Теперь здесь его дом, его…всё.
По большому счету, поездка удалась. Делегации “Мирных инициатив”, как ее окрестила пресса, удалось провести несколько семинаров с общественностью в Берлине, Мюнхене, Милане и Риме – встречи, консультации, обмен мнениями. С этой задачей посланцы Лиги Наций справились блестяще. А вот что конкретно вынес для себя из этих поездок Алексей Сапожников?
Главной – и ошеломляющей – информацией было то, что Адольф Гитлер – да-да, тот самый, не однофамилец – уже третий год находился в тюрьме! И сидеть ему оставалось – Алексей узнавал – еще столько же. И Германия, избежав сползания в “коричневую часть спектра”, как выражались газетчики, оставалась одной из самых передовых стран в Европе не только в промышленности, но и в сфере науки и культуры. Это не могло не радовать историка Сапожникова. Но вместе с тем приходило понимание того, что Природа, как правило, не терпит дисбаланса, и если в этом мире не развился германский фашизм, то заменой ему мог послужить английский. И где вообще гарантия того, что адмирал Коумен не превратится для этого мира в нового Гитлера?
“Черт! Нельзя же все время думать об этом! – поймал себя Алексей. – Так и свихнуться недолго. Нужно переключить память на другие воспоминания”. И тут же перед его глазами возникли впечатляющие своим размахом развалины Колизея. И приятный женский голос гида будто снова зазвучал в ушах. Ух, какую интересную информацию она поведала об этом грандиозном сооружении! Оказывается, по задумке архитектора, арена Колизея могла трансформироваться и превращаться в огромный бассейн, где разыгрывались для зрителей морские сражения и битвы с чудовищами. Это же какой уровень техники должен был применяться тогда! Какая гениальная инженерия! Ничего подобного потом в мире не было на протяжении двух тысяч лет! И только на чемпионате по футболу – то ли в Японии, то ли в Корее – построили суперстадион с раздвижным полем для разных видов спорта. Поистине, век живи – век учись! Чего только не узнаешь…
…Поезд медленно втягивался в Париж. Начались промышленные постройки – какие-то заводики, мастерские, хозяйственные дворы, склады, гаражи – как в любом городе. Алексей стоял у окна в коридоре. Смотрел на мелькание зданий, столбов, деревьев – и ловил себя на мысли о том, что подъезжает к дому. К родному дому. Сколько он во Франции, в Париже – полтора месяца? Нет, не так. Сколько он в этом мире? А уже почти все перестроилось в душе, в сознании – будто с прежней жизнью было покончено навсегда. Будто и не было ее… Нет, стоп! Это уже перебор. Как это не было? А институтские годы, а работа в школе, а исторический кружок? Их можно позабыть, отторгнуть из памяти, как лишний груз, как балласт. А Наташа? С ней прожито тринадцать лет, лучших лет. И Аленка… Их не удалишь из памяти безвозвратно, как ненужный файл в компьютере.
Через час он уже был в отеле. Портье любезно, как давнему знакомому, улыбнулся Алексею.
– Мсье Сапожников! – позвал он. – Вам почта.
– Да, благодарю вас, – ответил Алексей, принимая из рук портье с десяток разных конвертов.
– И еще вот, – добавил портье, подавая листок, вынутый из кармана. – Просили позвонить по этому номеру телефона.
– Да? А кто? – спросил Алексей.
– Дама, – понизив голос, как заговорщик, сообщил портье. – Она приходила два дня назад.
– Еще раз благодарю.
Он поднялся к себе в номер та третьем этаже и в первую очередь принял душ. Потом растворил дверь и вышел на балкон, вытирая голову полотенцем. Затем вернулся в комнату и перенес на балкон телефонный аппарат на длинном шнуре. Устроившись в плетеном из ивовых прутьев кресле-качалке, Алексей бросил взгляд на вечернюю улицу Сент-Антони. “Похожа на Гоголевский бульвар”, – подумал он и снял трубку.
– Здравствуйте, – сказал он через полминуты. – Это Алексей Сапожников. Мне передали вашу просьбу позвонить. С кем имею честь?
– Алекс! Это Жанетт. Спасибо, что позвонили. Пока вы ездили в свою командировку, нам с Софи дали новую квартиру с телефоном. Теперь у нас две просторные комнаты, так что…вам хватит места, если захотите…
– Я очень рад за вас! – воскликнул Алексей. – И где вас теперь искать?
– На улице де Риволи, недалеко от Исторической библиотеки. Мы почти соседи – до вашего отеля всего двадцать минут ходьбы. Мы очень довольны! Вот, Софи забирает у меня трубку…
– Алекс, это я! – услышал Алексей через несколько секунд короткой возни. – Я по тебе очень скучаю. Приезжай, пожалуйста. Или приходи, тут недалеко.
– Я только что вернулся, мне нужно разобрать почту, потом встретиться с доктором фон Отто. Есть очень важные мировые проблемы. Понимаешь?
– Алекс, мир может подождать, а я – не могу!
Он услышал, как на другом конце провода девочка всхлипнула. Что-то позабытое шевельнулось в душе.
– Хорошо, – сказал он после паузы. – Я скоро буду.