Фантомная иллюзия Глава 4-5

                ГЛАВА 4               

В глубине бункера, куда закрыта дверь обычным беженцам с грязным лицом и ободранной кожей, есть комната. Четыре белых стены, широкий деревянный стол, на который минуту назад была небрежно брошена пластиковая ручка.
 Пожелтевший со временем светильник, освещает всего-то половину комнаты.
 В темноте отчетливо различим огромный шкаф. Он забит одинаковыми до безобразия папками.
 На них написаны имена:
 Эмили.
 Джейк.
 Боб.
 Аманда.
  Если подойти чуть ближе, можно увидеть еще одну папку. Ее поставили сюда совсем недавно, а рядом с ней все еще лежит черный кожаный блокнот. Его Странички неаккуратно склеенные между собой маленькой полоской тканевого синего скотча, начинают потихоньку распадаться. Под черной кожаной обложкой, в тесном пространстве под ремешком лежит сломанный серый карандаш, один край которого сломан и погрызен.
 Карандаш помнит последние слова, написанные солдатом с красной пометкой на полях.
 «Голубые глаза».

 Вдруг, карандаш падает вниз, рассекая воздух. Молчаливый человек в военной форме заходит в комнату. Он открывает последнюю чистую страничку в книжке, украшенную корявыми записями и начинает царапать ее что есть силы.
 Карандаш падает вниз, рассекая воздух. Затем блокнот разлетается на две части и белыми бумажками, предрассветными птицами падает на пол камнями с его души.


Следы ботинок на красном ковре, спина высокого мужчины. Все это расплывалось в мягком свете ламп.
 Звуки приглушались, а тени исчезали. Перед нами предстал длинный темный коридор. Множество дверей по обеим сторонам стен были закрыты.
 «Бункер». Это бункер.
 
  Тогда в нем царила тишина. Сквозь толстые бетонные стены невозможно было различить ни единого звука.
 Впереди нас шагал мужчина. Он скрутил самокрутку из желтой бумаги и зажег ее, преподнеся к губам. Его звали Брэд, это имя было четко вычерчено на его бейджике, висящем на халате, в растянутые карманы которого он часто засовывал руки.
 — Сюда, — прошептал он так тихо, что даже толстые стены бункера его не услышали. —  Иди за мной.
 Саймон кивнул, а его подбородок слегка коснулся моих волос; он ступал следом за мужчиной, держась левой рукой за железные перила, и с каждой новой преодоленной ступенькой я немного подпрыгивала вверх.
 Брэд шел по бесконечно-длинному коридору, не смотря на множество цифр на железных табличках, приколоченных к дверям каждой двери.
 — Тут безопасно? —  Парень опасливо озирался на стены, которых видимо уже давно каснулись трещины времени.
 — Можешь не сомневаться, — сухо ответил Брэд, недоверчиво сузив глаза, от чего его огромные очки в дешевой черной оправе немного съехали вниз. — По крайней мере когда-то было.

 — А где Арчер? — Язык Саймона сильно заплетался, он упирался правым локтем в перилла, чтобы не упасть. — Он и рыжеволосая девушка сейчас находятся этажом выше. — Брэд вставил ключ в замок, раздался громкий щелчок. Железная дверь с двумя железными циферками 11 отворилась, и Саймон прошелся по жесткому серому ковролину с многочисленными пятнами, а я осталась стоять в дверях не решаясь пошевелиться. Парень уже давно переступил порог, но мое тело все еще не могло сдвинуться с места.
 Мои ноги припаяли к земле. Рот тяжело глотал воздух. Я облокотилась на дверной проем.
 Саймон сидел на кровати, склонив голову к ногам. Обычно так мы пытаемся побыть наедине с самим собой, когда вокруг происходит полный хаос. Тебе кажется, что ты находишься прямо в его эпицентре. В такие моменты начинаешь ощущаешь, что по правде меняешься. Все вокруг становится каким-то чужим, неважным. Внешний вид, поцелуи огня, покрывающие все тело, замерзшие конечности, и уплывающие картинки разноликого прошлого.
 А потом ты попадаешь сюда. Над тобой потолок весом в несколько тысяч фунтов, вокруг тебя две кровати, тумбочка и парень, оплакивающий свое прошлое.
 И что бы ты сделал?

 Ты бы точно не переминался с ноги на ногу, и бросив беглый взгляд на приоткрытую дверь ванной комнаты, промямлил:
 — Если душ пуст, то я пойду...
 Саймон кивнул, а прошла мимо парня, стягивая его куртку, аккуратно опуская ее хлипкую железную кровать. Преодолела половину комнаты и забежала в ванную.
  Как только дверь захлопнулась за моей спиной, я начала быстро сдирать с себя одежду.
 К черту джинсы.
 К черту кеды.
 Я была давно обнажена перед самой собой.
Кипяток давно уже хлестал из крана, я зачерпнула воду руками и выплеснула себе на лицо, но по-прежнему ничего не почувствовала. Сорвала старую тряпку с руки, принялась соскребать с посиневшей ладони, с тела следы запекшейся крови. Она стекала по волосам, оставляя на лбу протяжные красные линии. Багровые капли прокладывали свой путь по моему носу, попадали на потрескавшуюся фарфоровую раковину и исчезали в вихре воды.
 Остальные разводами окрасили зеркало. Я мельком позволила себе заглянуть в запотевшее стекло. Посмотрела на себя, но никак не могла выбросить из головы образ того мужчины. Его раскинутые руки, обнимающие небеса. Безумный взгляд и впалые синие глаза.  Вспоминаю, подумала я тогда: «И чем же ты отличаешься от нас?»
 Подумала, а потом убежала. Я сбежала, бросив всё, потопив все свои неудачи в ветре. Смеялась и плакала одновременно, потому что я жива, а он мертв.
 Но теперь, стоя здесь, и оттирая кровь с кафеля, я думала, что смерть - не худшее, что могло с ним случиться. Самое страшное всегда происходит после.
 — После первого толчка, разрушился пятиэтажный дом, — шепотом сказал Брэд.— После второго Темза вышла из берегов.
 Он опоздал с объяснениями. Мне было уже все равно.
 Я сидела в душе, пока горячая вода обрушивалась мне на голову. Зарывалась пальцами в волосы. И не плакала, я делала вид, что ничего не произошло.
 Нет тысячи моментов, которые я бы хотела дополнить или убрать. Нет тысячи слов так и не сорвавшихся с губ. Нет тысячи не подаренных объятий.
 Я только начала свой путь, и я уверена, что смогу пройти его до конца. Я знала, что все будет хорошо. Мы будем умирать, мучиться и молить о смерти, но каждый раз умирая, возродимся вновь. 
 Это происходит каждую ночь. Каждую секунду. В нас что-то ломается, но взяв себя в руки, мы заклеим свои раны и пойдем дальше. 
 По-прежнему мечтательные, люди, которые уже не верят в чудеса.

 Маленькая пластиковая полка слева от раковины оказалась пустой. Справа от меня висело белое хлопковое полотенце, которое я стянула с пожелтевшего железного крючка и несколько раз обернула вокруг себя. Я забыла взять с собой чистую одежду, но это не моя вина.
 Грязные порванные обноски валялись в углу рядом с душевой кабинкой, я вытерла об них ноги, прежде чем подошла к двери и несколько раз стучу по дереву. Слегка приоткрыла дверь и выглянула из-за нее.
 Мягкий свет из ванной ворвался в соседнюю темную комнату, где были лишь только пустые стены. А холод и отсутствие окон давали понять, что ты находишься под землей. Свет здесь постоянно мигал, неравномерно расползаясь по стенам. Две кровати огромными тенями отпечатывались на сером ворсистом полу.
 Мои ноги начали мерзнуть, я как можно быстрее принялась прокладывать в мыслях свой путь до кровати, где лежит рюкзак с оставшейся одеждой. Очередной рубашкой, парой белых носков и джинс. Рваным кедам замены вовсе не нашлось. Собираюсь с силами и выхожу из ванной, громко выкрикивая:
 — Саймон, отвернись, ради бога!
 Свет гаснет и снова освещает его спину с огромным серым пятном от пота. Парень ничего не сказав повернул голову в сторону, а я непроизвольно засмеялась, продолжая бежать к главной двери около которой валялся рюкзак. На стене справа от порога висел лист бумаги с напечатанным на нем планом эвакуации. Множество линий, спутавшись, пересекали друг друга в разных местах. В нижнем углу бумажки было добавлено черными чернилами «Третий этаж».
 — Тут и запутаться можно, — Парень на миг (на сотую долю секунды) повернулся и посмотрел на разветвленный план бункера, продырявленный железной кнопкой зеленого цвета, лежащий в моих руках.
 — Эй, же мы вроде договорились! — С некоторых мокрых прядей струйками вниз по спине стекала пена, капая на ковролин, а другие падали мне на лоб, сильно мочили его. Я вытирала локти о полотенце, стараясь не испортить бумажный план, а Саймон непонимающе смотрел на все это. А когда понял, что косанул, ослеп и снова отвернулся. 
— Подумал, что ты закончила. — Попытался оправдаться, когда я мягко схватила рюкзак, лежащий на полу и подняла бровь, принявшись вытряхивать все его содержимое на кровать.
  Я поднимаю бровь и быстро вытряхиваю содержимое рюкзака на кровать.
 — Ладно, не нуди.  —  Сжав в руках вещи, я короткими шажками отхожу от двери, и зайдя в ванную, заперла двери.
 — Можно поворачиваться? — Раздался крик из соседней комнаты.
  Натянув на мокрую кожу уже не раз ношеную в лесу одежду, я одобрила это действие, и через минуту уже вышла из ванной, натягивая края красно-черной рубашки на замерзшие кисти. Я немного дрожала. Черная майка оказалась мокрой, она липла к телу и неприятно стягивала кожу, потрепанная рубашка висела на плечах, оказавшись на пару размеров больше. Грязные мокрые кеды немного расклеились. Каждый шаг селился мокрым мятном на полу. Я почти не шатаясь дошла до двери, и приоткрыв ее, выглянула в коридор.
— Нам стоит осмотреться, если не хотим пропустить что-нибудь. — Парень кивнул, и достав из своей тумбочки пару полотенец, двинулся в сторону ванной.
   Тяжелая дверь сама захлопнулась за мной, а ноги понесли меня вдоль по длинному коридору. Я тихо ступала по полу, прислушиваясь к звукам, но все напрасно. Было слышно лишь как где-то вдалеке звенела разбивающаяся посуда. Я спустилась вниз по лестнице, расположившийся в конце коридора на четвертый этаж и свернула налево. Еще один пустой коридор закончился одной приоткрытой дверью, на которой висели кучи белых табличек.
 Ими были планы эвакуации, расписания работы столовой, новости и прочая крайне нужная информация, которая, к сожалению, меня мало интересовала.
 Я отмахнулась от бумажек, распахнула двери и зашла внутрь. Это была столовая. Пара уцелевших столов стояли посреди пустой комнаты под черным пятом от висевшего когда-то здесь на стене телевизора. Я села на одно из и посмотрела в темноту несуществующего экрана, а она посмотрела на меня, как на главное представление этого года.
 Столовая оказалась довольно-таки маленькой: несколько пустых столов с четырьмя стульями за каждым, те же белые стены и желтые лампы. Дальше нее шла кухня, свет на ней уже давно погас. Кажется, было здесь пусто. Это не удивительно, ведь настенные часы четко вывели время «3:14».
 Обратно в номер я возвращалась уже по другому пути, по такому же белому коридору, но уже с парой бежевых кресел у его стен. Над каждым креслом, висела маленькая картинка в белой раме. На первой картине красовались нарисованные ирисы. На другой ромашки.
 К моменту, когда я зашла в нашу маленькую комнатушку, я Саймон, уже давно вышедший из ванной, встряхивал голову, потом повесил полотенце на дверь ванной комнаты.
 — Ну что? — Вздохнул он, устало улыбаясь.
 Я прошла мимо парня, плюхаясь на кровать, замоталась в одеяло, и скинув с себя мокрую рубашку, распустила волосы. 
 — Там внизу столовая, но все уже давно закрыто. — Мокрые пряди, путаясь, начали сползать с подушки.
 Парень пожал плечами, и шагая к выходу, остановился около меня. Одной рукой он приподнял мое одеяло и достал оттуда свою куртку. Саймон небрежно набросил ее себе на плечи, когда нажимает на ручку двери.
 — Прежде чем мы спустились вниз в ту комнату, — останавливаю я его, — я слышала, что кто-то разговаривал. Ты нашел ее? Элисон в смысле, ты ее нашел? — Но он ничего не ответил и исчез за дверью быстрее, чем я смогла заметить его отсутствие. Светильник погас, и комната погрузилась в темноту.
«3.20».
«3.50».
Я перестала различать течение времени и распахнула глаза, услышав громкий стук собственных зубов, принялась сильнее зарываться в одеяло. Перед закрытыми веками начали мелькать разноцветные точки, похожие на звезды.  Они тускнели и исчезали в кромешной темноте. Я открыла глаза и подняла взгляд. Видела перед собой только серый потолок, но где-то там, за слоем бетона, скрывалось застланное тучами небо. Оно было серым и холодным. Таким же, как в нашу последнюю встречу.
  Вблизи раздался сильный грохот, я испуганно вскочила с кровати, запутавшись в простынях. В глазах зарябило, но мне удалось различить парня, тихо закрывающего за собой дверь на ключ. Что-то в его руках блестело и отражая свет вновь зажёгшейся лампы. Я подходила все ближе к нему, пока не поняла, что этим блестящим предметом оказалась всего лишь бутылка шампанского. 
 — Смотри что я принес, — он вертел ее в руках и передал мне, — отпразднуем?
 
 Я недоверчиво приняла в руки ледяную бутылку, не решаясь хотя бы отлепить с нее этикетку и снять железную проволоку с хорошо запечатанной крышки.
 — Это не лучшая идея, — выдавливала я, — И где ты это вообще достал?
 — Тебе семнадцать лет, и ты никогда не пила?
 — Все совсем не так, это же... — я замолкла и покосилась в сторону. Ручка двери несколько раз дернулась, и железная дверь открылась нараспашку. Яркий свет на секунду осветил огненно-рыжие кудри и погас. Рыжеволосая девушка со шрамом на левом виске и очень потрепанным видом зашла в комнату, вытащила шампанское из моих рук и открыв бутылку, не издав при этом даже малейшего звука, отхлебнула немного прямо из горла, при этом еще успевая мило улыбаться мне.
  Элисон не заикнулась ни про свое исчезновение, ни про появление. Она, словно призрак все время блуждала где-то рядом, но никогда не показывалась нам на глаза
 — Ты нас весь день пугала, — заметила я после того, как в ее в миг заблестевших и взбудораженных глазах мелькнула капля рассудка.
 — На то были причины. — Она беспардонно захлопнула дверь и села на мою кровать, делая глоток за глотком. Рыжие мокрые волосы липли сильно к ее потрескавшимся губам.
  Я пыталась отводить взгляд от ее проворных зеленых глаз и скрестила руки на груди. Внутри меня все снова начало бурлить. Это была не ревность, нет, не зависть, а обида, перемешанная с чем-то еще. То же самое я чувствовала к Арчеру, потому что он эгоистичен. К Элисон, лишь из-за того, что она оказалась в ненужное время в ненужном месте. 
 Но самое ужасное в том, что ей на это было наплевать. Она с ухмылкой на пол-лица продолжала расхаживать по комнате вдоль и поперек, прежде чем заметила нас.
 — Ах, да, спасибо, — Девушка еле заметно подмигнула мне.
 — Ты, как алкоголик одна из горла пьешь.  — Заметил Саймон, когда содержимое бутылки начало подходить к концу.
  — Да мне как-то плевать. — Успела сказать рыжеволосая до того, как лишилась последней возможности забыться. — Очередной трудный день.
 Огораживаться трудными днями особо легко, когда они не особо то и трудные. Элисон, я уверена, не пережила такого потока информации, способного поместиться в целую неделю, а не в один маленький денек.
 Но несмотря на это она продолжала как-то оправдывать себя перед тем, как запрокинуть очередной стакан желтого шипящего напитка.
   — Давайте я разолью, что мы из горла всё пьем? — Саймон стоял передо мной, ожидая какой-нибудь ее реакции. Девушка подняла голову вверх и кивнула, затем поставила бутылку на пол, пока парень рылся в тумбочке и вытаскивал из нее три прочных граненных стеклянных стакана. Он взял бутылку и налил немного каждому.
  Мы сели на пол, опираясь спиной о чью-то кровать и взяли бокалы. Это было больше похоже на церемонию или праздник, нежели на какую-то бессмысленную сходку.
  — За выживших, — он поднял стакан в воздух и описав в нем маленькую петлю, сделал первый короткий глоток.
  — За выживших, — тихо повтора я, прежде чем ледяной напиток попал мне в рот. Он сразу же начал сильно шипеть, и привкусом горечи остался на языке.
 — А вы кстати законно пьёте или нет? — Элисон шумно вздохнула, присаживаясь почти вплотную ко мне, ее голова оказалась на сантиметров пятнадцать выше моей. Он рассматривала под светом мигающей лампы золотую жидкость в кружке.
 — Честно сказать? Нет. — Саймон немного задумался, и скинув подушку с кровати, отыскал под ней календарь.
 — У меня через две недели день рождения, вот тогда я буду пить законно. —  Он вновь подсел к нам, медленно поднес стакан к губам.
 — Значит тогда пить и будешь. — Элисон неожиданно быстро перехватила его руку, допила все содержимое его стакана и бутылки, на что парень только пожал плечами.
  На минуту рыжеволосая замолкла и снова начала говорить.
 — А вот что, если в других странах живут люди и даже не подозревают что у нас тут такая фигня происходит? — Она на полном серьезе удивленно посмотрела на нас обоих, а мы на нее. Мне было интересно узнать какая история храниться за ее молчанием. Мы ведь не знали кто она, сколько ей лет, мы вообще ничего не знала о ней, но сидели в одной комнате. Немного вымотанные и уставшие. Одно небо над головой, одна бутылка на троих. Сотни прожитых дней, тысячи несбыточных надежд, от которых сердце готово разорваться на куски.
 Мы продолжали переводить взгляды, не отвечая на вопрос, смотрели друг другу в глаза и попадали там же, где только вчера вечером утонула луна.
 Саймон первым сдался.
 — Там в столовой кладовая. Может быть, там еще что-нибудь есть. — Сказал он и устало побрел к двери.
 От такого заявления Элисон мгновенно вскочила с кровати и побежала следом за ним, сильно вцепившись ногтями в руку парня, уже готового выйти за порог.
 — Ты свихнулся? Я старше и могу сказать здешним, что вы опустошаете их запасы! Может, это для того, чтобы лечить больных! Водку даже я не пью!!!
 — Не кипяшуй. — Саймон обернулся и остановился посреди комнаты. Вздохнул, стараясь говорить спокойно, — Мы многое пережили. Я весь день думал жива ли ты, а потом Юми чуть не окоченела. ИМЕЮ Я ПРАВО, ХОТЬ НЕМНОГО ОТДОХНУТЬ МАТЬ ВАШУ!!!
 — Не ори на меня! — Ее голос, как сигнальная ракета привлекал внимание. —  И мне плевать, я не позволю! Охрана! — Заорала она на весь бункер, а Саймон, зажав рот ей рукой, чуть не повалил ее с ног.
  Я оперативно попыталась скрыть всякие следы нашей причастности к этому балагану и кинула бытулку под кровать. Стекло звоном отдалось от пола, и бутыль покатилась к другому концу комнаты, и ударившись о дверь, остановилась.
 Элисон все продолжала, но Саймон оказался сильнее. Он не дал ей никакой возможности вырваться или издать какой-либо звук.
 Лишь когда девушка немного приостыла, он ослабил хватку, и именно в тот же час в нашу комнату зашли несколько людей в военной форме. Один из них пнул бутылку, лежащую прямо перед ним, другой жестом показал Саймону отпустить Элисон и поднять руки вверх.
 — Они несовершеннолетние и еще украли ваши запасы. — Сказала Элисон притворно задыхаясь.
  Саймон постарался не возражать и в знак невиновности поднял ладони вверх.
 — Мы просто закроем кладовую и всё, — сказал один из огромных мужчин спокойным-спокойным тоном, взглянув на напарника. Тот одобрительно моргнул, и они ушли, забрав вместе с собой пустую стеклянную банку.
   Элисон испарилась следом за ними сразу же после того, как Саймон силой выгнал ее из нашего номера.
 — Собака. — Сказал он, выпирая ее за дверь.
 — Потом спасибо скажете, — незамедлительно раздался ее голос из замочной скважины и затих.
 Она больше ничего не сказала, наверное, ушла.
  Я протерла рукавом рубашки немного вспотевший лоб и вдохнула, стараясь не забывать, как правильно это правильно нужно делать. Попыталась поднять бокалы с пола и отнести их в ванную, но поленилась. Саймон тоже больше не вставал с пола, даже не говорил. По его виду было видно, как сильно он устал.
  — Снова бессонница?  — Она его довольно-таки часто мучала еще в лесу. За все время он проспал часов 13, не больше.  
  — Да нет, — ответил тот. — Непривычно просто, я еще не адаптировался к этому месту.  — К вечным толстым стенам, громко тикающим часам.
  — Согласна.
 Просидев около пятнадцати минут с прикрытыми глазами, меня отвлек жуткий скрип. Крепкие ступни в синих носках встали на поролоновую подушку слегка продавливая ее посередине. Саймон попытался подпрыгнуть как можно выше с каждым прыжком вытягивая правую руку дальше, пытаясь коснуться кончиком черного толстого фломастера серого потолка, ограничивающего наш мир.
    Засохшие и испорченные фломастеры лежали ровным строем на ледяном полу, который вот-вот мог покрыться инеем. Колпачки слетали почти со всех стержней и падали на белые простыни, слегка пачкая их.
 Линия, еще одна. Парень рисовал искусственную вселенную, которую у нас отняло землетрясение. Его нарисованные звезды светились, нет, даже искрились, рассыпаясь где-то в триллионах километрах от нас.
  Закончив начатое, Саймон выключил свет во всех комнатах и взял в руки хлипкую настольную лампу с прожженным оранжевым абажуром. Он наклонил ее так, чтобы свет, исходящий от тусклой лампочки был направлен только на потолок, где маленькие неаккуратные звездочки нашли свое место.
 Саймон думал, что звезды и правда тускнеют все сильнее и сильнее. Он шутил, что хотел бы сдать их в чистку вместо посеревших бриллиантов в кольцах или сережках. Парадокс был в том, что звезд то он больше не видит. Его светила, вечно белые, не исчезающие и в ночь, и в день, созданные с помощью толстого черного маркера и карандаша не смогут потускнеть, а высокие тонкие колючие ветви деревьев не поцарапают этот вечно ясный небосвод.
 Нарисованные звезды искрились и пылали, а свет, исходящий от ночника начал пропадать.
— Ты светишься. — Парень передвигает лампу и посветил мне ей почти в лицо. На нарисованные звезды падают смешанные серые тени. — На тебе желтый свитер. Как маленькое солнце. — Его я отыскала в своей тумбочке среди полотенец и простыней. Желтый, немного застиранный и поблекший обычный свитер.
  И я бы хотела быть солнцем, которое играет роль всего лишь глуповатого наблюдателя день ото дня. Но даже оно не светило так же ярко, как новогодняя гирлянда, развешенная по всему потолку нашего старого дома. В некоторых местах она просто свисала с балок прямо до пола, а в других волнами лежала на деревянных брусьях. Каждая синяя звездочка бросала голубую тень на деревянный пол. Отец откопал это в гараже среди мусора много лет тому назад. Мама помогала ему развешивать эту гирлянду по дому около получаса. Запутавшись в проводах, она стояла, как истукан в середине комнатки со свисающими проводками, обвивающими ее голову, шею и руки. Папа, посмотрев на это чудо, в шутку решил включить гирлянду в розетку, и женщина с крашеными рыжими кудряшками в момент превратился в светящуюся новогоднюю елку. Распутавшись она включила фильм "Кинг Конг" и смеялась, смеялась до посинения.
  А потом ее яркий голос пропал вместе со светом, лампами и чемоданом. А Кинг Конг нашел свою красоту во мраке выключенного телеэкрана
  Все огоньки потухли, даже черные звезды.
  «— Я боюсь», — сказала я вслух или у себя в голове, хватаясь руками за ковер.  Сидела не вдвигаясь. Время на белых часах больше не отсчитывалось, свет не мигал, а звезды не падали быстрее, чем я успевала загадать свое желание.
 От меня пахло потом, руки дрожали.
— Мне страшно. — Лампа больше не загорелась. Здесь нам обоим было некого бояться кроме самих себя.
  «Ты летишь Юми, ты летишь».
 Папа подбрасывает меня в воздух и отпускает руки.
 Его больше нет.
 «Я лечу, папа, я лечу».
 Нет, я падаю, Саймон, падаю.
  «С твоей стороны было бы глупо идти со мной. Не боишься, что я один из них?»
  «А стоит ли?» — Арчер. Парень с темными волосами, шрамами на руках. Его глаза пожирало пламя только что зажженной свечи.
  Саймон не выключал свет. Он только говорил и говорил что-то, но я не разбирала слов или не хотела их разбирать. Тогда он вцепился рукой в мою кисть чтобы я перестала царапать пол.
 — Кошмары - это мгновения.
  Моя левая нога немного волочилась по полу.
 — Не нужно бояться времени, которое так или иначе ускользнет от тебя.
 Не снимая ботинки и свитера меня положили на кровать, поверх набрасывая тонкое покрывало.
  —  Мне тоже снятся, кошмары, они даже иногда происходят наяву, но не нужно так переживать.
  Горячее дыхание отдало мне прямо в лицо, а в моих глазах стояли слезы, которых я не хотела видеть.
 Жаль, я не смогла разглядеть его лица, но знала, что он улыбается. Он тоже не видел меня, но знает, что я всегда улыбнусь ему в ответ.
 Его исцарапанная грубая ладонь коснулась моей головы, он пару раз провел ей по моим волосам в шутку приговаривая:
  — У собачки заболи, у кошечки заболи, у мишки заболи, а у Юми не боли. —  И на ту долю мгновения эта шутка подействовала покруче всех обезболивающих, которые только можно было бы раздобыть.
 Жалко, что эффект держался не долго. Я по-прежнему не находила себе места, ворочалась, чуть не упала с края кровати, зацепилась за одеяло и подтянулась наверх. Во мне бились два сердца. Одно отбивало чечетку в груди, другое тяжело пульсировало в голове.
 И бетонные стены, окружившие безоружных нас со всех сторон, снова начинают сдвигаться.
 "Хочу домой" - первое и последнее, что пришло на ум. Больше не возникло никаких мыслей, ни доводов, ни противоречий.
 Выключатель просто сломался, застывает на месте, а Саймон откинул одеяло в сторону и взял меня за руку.
— До землетрясения Поло сказал мне одну вещь, когда я был в отчаяние. — Другая его рука лежала на моих волосах, а голова с немного отросшими темными волосами медленно опускалась на подушку. — И теперь я говорю ее тебе.  — Я смотрела на него, слегка приподняв край одеяла. Еле как стянула рубашку из-под свитера и укутала плечи. Сомкнула глаза, но все равно не смогла заснуть. — Он мне сказал: "Я живу в настоящем, потому что каждый день хорош для смерти". Так и ты, Юми, попробуй жить сейчас
______________________________________________________
Холод щупальцами пробирался по одеялу, подкрадываясь к моему телу. Странно, но я не заметила того, как всю ночь дрожала во сне.
 Проснувшись, я сползла с кровати, небрежно набрасывая на свитер рубашку. Саймон еще спал, устроившись на левом краю кровати.
 — Эй, — моя рука несколько раз потрясла его за плечи, парень потянулся. Рыжий луч света горящей лампочки заиграл на его лице. Парень зажмурился и прикрыл глаза рукой.
 — Уже что утро? — Спросил он у меня.
 — Я не знаю, — тихо ответила, я не посмотрев на часы.
 У нас не было ни будильника. Ни телефона. Нет телевизора, радио, только старая лампа на деревянной тумбочке.
 Вчера, я весь вечер смотрела в пустоту и улыбалась, когда лампа снова начинала искриться.
 После первого дня, проведенного в лесу, нам больше не понадобился фонарик. После четвертого я перестала скучать по своему городу. Мы больше не нуждались в телефоне, деньгах и компьютере.
 И нам нужно было это землетрясение, чтобы деньги перестали цениться. Нам нужна была катастрофа, на которую каждый свесил бы всю неудачу своей жизни.
 Утренние новости, чашка горячего чая поутру. Мягкая постель и освежающий душ. Все это осталось далеко позади. Я не помню, когда последний раз ела что-нибудь, нормально спала. Жесткие пружинные матрасы, душ из которого льет только кипяток — все что мы имеем.
 Пустая бутылка воды в рюкзаке, спальный мешок, ножик, сломанный фонарик, две пары грязной одежды. Наши вещи аккуратно сложены в рюкзак. Мы люди, пережившие войну, после которой не осталось ничего, кроме груды костей. Хотя это была не совсем война, да и не кости.

______________________________________________________

Раннее утро. Нарастающий в силе стук в дверь. Щелчок. На пороге стоит он. В джинсах с кровавыми отпечатками, грязными волосами с развязанными белыми кроссовками, шнурки от которых волочатся по полу. Он касается своими исполосованными шрамами ладонями двери, приоткрывая ее. По его лбу ручьями стекает пот, а по лицу с распухшими и намазанными чем-то белым шрамами стекает пот. Чистые немного посветлевшие на свету курчавые волосы торчат в разные стороны, в них застряли клочки какой-то бумажки.
Я вспоминаю, как сутки назад стирала багровую кровь с его головы голыми руками, как убежала от трупа мужчины, валяющегося в горе мусора, сброшенного на обочину. Отдельные моменты уже почти не вспоминаются, они разлетаются, как те стаи птиц, услышавшие наши голоса. Мне хорошо запомнился Арчер, лежащий на асфальте с разбитой головой, который имел больше всего сходств с мужчиной с обочины, чем любой из нас. Это была именно та схожесть, от которой волосы на голове становятся дыбом. От одного его вида меня воспоминания переносят обратно. На пустынные голые улицы с гуляющим по ним ледяным ветром. В прогулку между разрушенных разбитых домов. И знакомство с зазеркальной девушкой. Семнадцать прожитых лет, без одной минуты в могиле. С парнем, принявшим вид багровой лужи крови на асфальте.
«Все будет хорошо...», — сказал бы он, если бы мог отлепить свое тело с асфальта.
Покажите мне того, кто еще раз скажет: «Все будет хорошо», и я влеплю ему хорошую оплеуху.
— Слушайте, — Арчер немного запинается и потирает руки, — там внизу что-то случилось. Та рыжеволосая девушка в комнате заперлась, я уже минут двадцать стучу, а она - ноль эмоций.
 — Ты ее знаешь? — Пытаюсь узнать я.
— Да, нас с ней на один этаж поселили. — Я немного смеюсь, закатывая глаза. Не нужно хорошо знать эту девушку, чтобы понять, что у нее не все дома. Она слишком хорошо строит из себя немного ненормальную. На какое-то мгновение я ей даже поверила. И Арчер купился. Элисон просто занята. Слишком много бокалов шампанского было выпито. Бутылка испортившегося алкоголя, маленькая ванная комната с немного пушистым ковриком на полу вероятно была полностью в ее распоряжении.
— Сейчас посмотрим, — первым отзывается Саймон. И я не протестую, наоборот. Мне интересно увидеть, как она еще раз обведет нас всех вокруг пальца.
 Комната Элисон, в отличие от остальных расположена на двух этажах выше. Чтобы добраться до ее номера нам нужно выйти на железную лестницу, находящуюся между этажами. Вверх-вниз. Выбор только за нами. Решение не особо важно, и там и там увиденное однозначно потрясет нас.
По одной из таких огромных конструкций мы пробрались на ее этаж. Он оказался совсем не таким, как наш. Обычный длинный коридор, вот только двери разного цвета.
 Арчер проходит между ними и останавливается у зеленой немного покарябанной железной дверцы с табличкой № 12. Он первым принимается дубасить по ней, Саймон пытается вскрыть ручку, но Элисон по-прежнему не показывается.
«— Элисон! Элисон», — Элисон больше нет.
Она снова нас обманула! Кричу я. Снова сбежала, повесив очередную лапшу на уши! Но крик комом застревает между моими лопатками, не решаясь вырваться наружу.
— По-моему, это бесполезно. — Говорю я, заглядывая в дверную щель. Прижимаюсь к двери и слышу тихое журчание воды. Маленький затертый до дыр коврик под ногами немного намокает вокруг входа образуется почти прозначная лужа.
— Юми, зови охрану, иначе мы дверь выбьем. — Орет Саймон, ударяя со свей силы кулаком по ручке.
 Я срываюсь с места и не раздумывая бегу вниз. Кровь ударяет в голову, а лестница все не заканчивается. Тысячи одинаковых этажей, миллионы комнат. Серые, белые стены и красные ковры.
Мои ноги обошли все этажи, ладони облапали все двери. Половина комнат оказалась пуста, в других я увидела нескольких мужчин и не одного охранника.
Вновь поднимаюсь наверх, дверь №12 давно открыта. Связка железных ключей с различными номерками, число которых еле доходит до двадцати, валяется на полу. Я перешагиваю порог и захожу в комнату. Та же самая мебель, мигающая лампа.
Только за дверью ванной комнаты что-то происходит.
Темные волосы Арчера — мой маяк.
Лужа воды — сигнал бедствия.
В серой потресканной ванной слева от зеркала лежит Элисон. Ледяные капли стекают по ее руке, по пальцам и со звоном ударяются о кафель. Вода вытекает из-за краев, растекается по всему полу.
Саймон достает девушку из ванной и кладет на пол. Он начинает нажимать ладонями ей на грудь, а вода всего-лишь тонкой струйкой стекает по ее посиневшей шее. Тогда он приподнимает девушку и переворачивает лицом вниз так, чтобы ее живот оказался на его колене и сильно надавливает несколько раз на ее грудную клетку так, что она кажется вот-вот разломается пополам. Готовый к худшей ситуации, он пытается положить ее вновь на спину, но Элисон распахивает глаза, глотает воздух и извергает изо рта фонтан воды.
 Только что она разорвала свой прощальный билет в клочья и с радостным визгом подбросила его воздух.
 Саймон поднимает ее с колена и несет в другую комнату, а Элисон сопротивляется. Девушка кричит, бьет его руками и врезается ногтями в его кожу.
— Зачем? — Спрашивает она, глубоко вдохнув. У нее появились синие мешки под глазами, отеки., а длинные рыжие волосы слиплись. На лбу красовалось клеймо «Самоубийца».
Парень снимает с нее насквозь промокшую кофту, бережно кладет под одеяло.
— Ты нужна нам. — Не сразу отвечает он на вопрос, кидая ее одежду на пол.
Девушка отрицательно вертит головой.
— Но я хочу быть с ними.
— Не надо. Теперь мы твоя семья и мы... выживем.
Саймон говорит эти слова так легко, непринужденно, но даже не подозревает, что клеймит нас обоих, узурпирует территорию. И я поддаюсь захвату.
— Да, Элис, он прав... — Добавляю я, искренне веря своим словам. Аккуратно сжимаю ее худую почти прозрачную руку.
Девушка на это лишь усмехается. Ее веки медленно смыкаются, а грудь перестает бешено трястись. Саймон пытается как-то приободрить ее, поддержать, но не может.
 Когда Элисон засыпает, охранник просит нас выйти из комнаты. Арчер возвращается в свой номер, а мы с Саймоном всего-лишь выходим в коридор и сворачиваем налево. Сейчас столовая открыта, таблички убраны, дверь стала идеально чистой, будто бы к ней никогда не прикасались. Внутри, за тремя столиками сидят шесть человек. В основном это мужчины. Мы проходим мимо них. Мои костяшки пальцев раздроблены, так сильно Саймон сжимает мою руку. Мы ходим за ручку, как старая любовная парочка. Ха-ха. Да и от тех остался только пепел в банке.
— Да они насильно нас тут держат, — делиться светловолосый парень со стариком. Старик бьет его по руке и коситься на нас. Я встречаюсь взглядом с парнем, с мужчиной. Все в столовой замолкают, осматривая нас.
— Кто это? — Спрашивает кто-то с последних столов.
Я молчу, и отвернувшись, занимаю место за крайним столиком. Саймон дает мне в руки тарелку, а ложку, завернутую в белую салфетку, кладет на стол.
Стараюсь медленно жевать гречку, постоянно отвлекаюсь. Пристально осматриваю комнату, стараясь увидеть то, что вчера упустила.
 Плитка кухни сделана в цвете белого шоколада. Сразу же передо мной возникает старая фотография зайца такого же цвета, разрубленного пополам. Заяц находится во рту льва. Зубы хищника пронзают тушку, кровь и кишки расползаются по траве. Стальная пуля попадает в голову льва и остается далеко за фотографией. Грива лежит в руках моего дяди. Рука дяди лежит на моем плече. Грязная рука, унесшая десятки нечеловеческих жизней.
Наверное, львов совсем не осталось, думаю я.  Мне хотелось бы перед смертью еще раз посмотреть в эти огромные коричневые глазенки.
Льву хорошо, за ним целые сутки наблюдают. Посадите меня в вольер, приносите пищу, и каждую минуту твердите, что все это - сон, клянусь, я буду паинькой.
А пока что я - раздраженный испуганный маленький человек, уплетающий за обе щеки гречку. Я ем ее как в свой последний путь. Кто знает, когда мне в следующий раз так удачно перепадет.
Саймон слишком рано встает со стула, он относит уже пустые тарелки на кухню, а когда возвращается дружелюбно протягивает мне руку.
— Пойдем отсюда. — Я почти касаюсь его ладони, как слышу сильнейший шум в ушах. Ужасное шипение. Динамики гудят, издавая что-то похожее на свист.
— Внимание, внимание всем спуститься на первый этаж в конференц зал. Повторяю,... — Мужской голос путешествует по бункеру.
Я бросаю удивленный взгляд на Саймона и сжимаю протянутую им руку. Вместе мы поднимаемся на три уровня выше. Спокойно идем вдоль закрытых дверей, а впереди нас бегут люди. Папы здесь нет. Здесь никого нет, кроме кучки до смерти испуганных мужчин.
Они дышат, и бункер вздыхает следом за ними.
Поднимаясь по лестнице, я пробегаюсь пальцами по холодной голой бетонной стене, покрытой множеством трещин. Ступеньки заканчиваются нескоро, но пройдя по ним все мы оказываемся в просторной комнате с несколькими рядами стульев и довольно-таки высокой сценой.
Мужчина лет пятидесяти, чью голову уже давно настигла седина поднимается по деревянным ступенькам, и осматривая нас сверху, поправляет край белого халата. К его груди прикреплен бейджик, на котором жирным шрифтом написано «Профессор».
Я пробираюсь через весь второй ряд и сажусь на свободное место, Саймон садится рядом. Окидываю взглядом зал: половина стульев пустует. Можно различить всего-то около тридцати человек, из которых редко удается вычленить женские лица. Позади себя я замечаю Брэда, он мрачно улыбается и переводит взгляд на сцену, я следую его примеру.
— Кхм, кхм, — тонкие пальцы Профессора постукивают по микрофону, привлекая наше внимание. — Здравствуйте. — Его улыбка — звериный оскал. И он дарит ее всему залу. — Как вы понимаете ситуация чрезвычайная. Я не поверю, если у вас при пожарах и наводнениях не погибло ни одного родственника. Всё человечество ха-ха, считай, исчезло и мы вынуждены пойти на крайние меры.
Его слова зависают в воздухе. Все в недоумении включая меня. Крайние меры? Какие еще крайние меры? Саймон кажется понимает ситуацию лучше, чем я, и нахмурив брови решительно смотрит на сцену. Брэд улыбается, в предвкушении чего-то невероятного, а я хватаюсь за виски, стараясь уменьшить головную боль.
— Сколько здесь женщин?
Уголок моего рта безвластно взметывается вверх. Еще секунда и я истерически засмеюсь, а затем убегу отсюда.
  Несколько женщин уже подняли руки, если я не подниму руку, мне конец. Если я буду противиться мне конец.

И я делаю это.

  Моя рука в воздухе. Профессор улыбается. На уголках его глаз появляются глубокие морщины. Он путешествует взглядом по комнате, как и я.
Насчитывается восемь. Восемь женщин из всего зала. Восемь выживших женщин.
— Итак, — подытожил мужчина. — Восемь. Мало, но достаточно для продолжения рода.
Весь зал одновременно охнул, издалека послышались перешёптывания. Они перерастали в массовый гул.
— Саймон… — Я сама того не замечаю, как мои глаза, расширившиеся до размеров планет готовы просто выкатиться, а рука теребит край его куртки. – О чем он? Что он имеет в виду? – Мне нужно удостовериться в том, что мои мысли – это только мои мысли, и они ну никак не могут стать реальностью.
— Я не знаю.
А я знаю. Они спасли нас чтобы еще раз уничтожить.
 Шепот все еще не прекращается, атмосфера накаляется, так много лиц мелькают перед глазами, что начинается кружиться голова.
— Каждой женщине нужно родить не меньше десяти детей, иначе...
  Потная рука, за которую я секунду назад держалась быстро ускользает из-под моих пальцев. Еще секунда, и Саймон единственный из всего зала высказывает свое недовольство напрямую.
— Да вы с ума сошли! Вы вообще понимаете, что несете???  Мы пришли сюда, чтобы спастись, а вы призываете нас насиловать бедных девушек!
Впервые за все это время мне становится страшно за него. Я тяну его вниз,,парень отбивает мою руку, пытаюсь встать, но Саймон крепко прижимает мое плечо к спинке кресла.
— Я хочу уйти, — молю я, ерзая на стуле.
— Мы обязательно уйдем отсюда. — Шепчет он.
В зале возникает хаос. В ответ слышаться другие отклики после парня.
Профессор в миг хватает микрофон, ужасный звон расходится по всей комнате, люди закрывают уши руками, но все еще недовольно брызжут слюной.
Сначала мужчину это забавляет, но потом он включает динамики на полную.
— Каждый, кто будет противиться законам бункера будет отдан под общий суд и казнен, ясно? — Но толпа все-равно его уже не слышит. — Расходитесь.
 Он спускается со сцены и гасит свет, весь зал переглядывается, зажимая рты руками. Три женщины плачут, никто не подходит к ним, чтобы их успокоить. Профессор проходит между рядами, зажигает сигарету, стрясает пепел на пол. И как только он скрывается за дверьми, Саймон сразу же хватает меня за руку и тащит сквозь весь зал к выходу.


                ГЛАВА 5               

Моя голова-бомба замедленного действия. Она уже вот-вот начнет готовиться ко взрыву.
Удивленные застывшие взгляды. Засохшие дорожки слез на лицах женщин. Чистые прямые волосы и глубокие морщины, по которым прокладывают свой путь частички давно забытого моря. Глубоко посаженными заплаканными глазами они смотрят, как мои ноги, давно избитые в кровь, несут меня по коридору.
 Я бегу вниз по лестнице, чуть ли, не задевая подвешенную над головой желтую лампочку, подвешенную на веревке к потолку. Она постоянно мигает из-за протяжного женского всхлипа. Скоро ревущая женщина опустит голову вниз и не сможет различить ничего, кроме огромного пуза. Затем она касается живота, приветствуя своего нового жителя, горячими слезами. Но ребенок ни в чем не будет виноват, ни одному из нас не предоставили сделать выбор.
 Отматываю пленку назад, и картинка застывает на паузе. Костлявые руки профессора, освещаемые слабыми прожекторами. Его рот открывается и закрывается, губы застывают в прекрасном ожидании и снова бесконечное количество раз повторяют «Как вы понимаете ситуация чрезвычайная. Мы вынуждены пойти на крайние меры».
 Эти слова стальными пулями прорезают воздух, мчатся сквозь весь зал, путешествуют по коридорам и со всей силы врезаются мне грудь. Но вместо крови, по моей майке скатываются только слезы. Не разочарования и не горечи, а обиды. Мы прошли такой долгий путь, искали в этом месте успокоение и спасение, но нашли лишь очередную фальшивую маску безопасности.
 Я сгибаюсь пополам и рыдаю. До крови кусаю губу и впиваюсь ногтями в плечо Саймона, который смахивая пот рукой, резко заносит нас обоих в пустую комнатку. Парень перемещается со скоростью света. Он плотно закрывает двери, вытягивает помятый рюкзак из тумбочки. Бросает его на кровать и в спешке неуклюже сворачивает одеяло.
 Его ресницы дрожат, но он спокоен и сосредоточен. Никакой злости, гнева или ненависти. Только решимость и серьезность.
 Пока он запихивает вещи в рюкзак, я бегу в ванную, и засунув грязную одежду под мышку, хватаю с пола пустую двухлитровую пластиковую бутылку для воды. Кипяток из крана уже хлещет во все стороны, а я даже не помню того, как открыла воду. Каждое мгновение ускользает из моей памяти, оставляя после себя пустоту. Только кипяток красными пятнами остается на моей коже, пока бутылка постепенно наполняется до краев. Согревшийся изнутри пластик обжигает мои руки, но я бережно засовываю бутыль в щель между одеждой и спальником.
 Подхожу к кровати и обессиленно сажусь на матрас. Крепко сжимаю в руках простыню. Я готова сорваться и поведать эту историю всему миру, бежать прочь из этого чёртово города, пока ноги не решаться мне отказать. Но слова последней песни, которую я услышала до землетрясения, темными лучами света расползаются по всему воздуху.

 Come morning light
 You and I’ll be safe and sound. *

 И я всхлипываю, спрашивая у Бога: «Зачем ты так снами?»
 И на секунду мне кажется, что это он подсаживается ко мне на кровать и обнимает за плечи. Но нет. Если бы Бог был одним из нас он давно бы разделил участь умерших. Наших родителей, друзей и близких.
 Их мечты о нашем светлом будущем, теперь лишь кучка слов, прошенных на произвол ветру.
 Корабли тысяч семей, которых уже давно не стало, только что потерпели крушение об острые скалы.
 Люди и время сброшены в пустоту.
 А мы учимся летать вместе с ними.

***
 Куски меня разбросаны по всей комнате.
Саймон прижимает мое тело к себе, пока все то, что я неделями держала внутри, выливается наружу.
Мой мир разламывается пополам и я стою на его руинах.
Увидеть все это своими глазами, не то же самое, что смотреть по телевизору. Когда ты сидишь напротив экрана и разноцветные точечки разъедают твои глаза изнутри, показывая очередную картинку трупа или последствия землетрясения. Ты терпеливо выслушиваешь очередной рассказ репортерши и также торопливо переключаешь каналы.
 Но когда-нибудь, где бы ты ни был в твоей голове проскользнёт та же ужасающая картинка. Ты будешь лежать на дороге, как тот парень из передачи. Твоя голова облокачивается на бетонную стену, заляпанную собственной рвотой, какая-то жидкость стекает по ранке на твоей руке, из которой выглядывает железная игла. А люди, схватив фотоаппарат в руки, будут озарять твое перекошенное лицо яркими вспышками.
Ты взмахнешь головой, и секундная история чьей-то жизни проскользнет к другому человеку.
И подумаешь: «Черт побери, как люди могли так низко пасть? И почему же никто даже не против?»
  Ответ до безобразия прост.
Людям нравится терзать себя муками. Кто-то делает это во имя Всевышнего. Мучения во имя освобождения своей грешной души. Для подростков это давно стало мейнстримом. А взрослые, измученные обычной рутиной, так просто пытаются забыться.
Я видела нескольких наркоманов. Двое молодых парней умерло прямо на пороге соседского дома. Родители закрывали мне глаза, молча проводили в школу озираясь на людей с пожелтевшей кожей. Они прошептали:
— Вот только посмотри...
— Как так можно...
— Молодые же совсем парнишки были...
А на следующий день их фотографии разместили в газете и написали: «Двое молодых парней покончили жизнь самоубийством путем передозировки морфином».
Они не хотели жить, и сейчас я с радостью обменяла бы их жизнь на вторую попытку начать все сначала. Даже не для себя. Для детей и всех тех, кто любил жизнь и хотел жить.
И я лечу со скоростью света, обивая временные пороги.
Пять, семь, десять, тринадцать, пятнадцать, семнадцать. Стрелки будильника замирают так и не начав отсчета.
Сердцебиение учащается, оно бьется в унисон с плавающим во времени голосом. Он преследует меня везде и не дает мне заснуть по ночам. Голос человека, которого я вижу каждый день и на которого возлагаю большие надежды. Он сидит рядом со мной, и в очередной раз обманув мое сознание, помогает мне выкарабкаться из этой ямы.
Саймон смотрит на меня, как на Элисон два часа назад. Я таю на его глазах, а он ничем не может мне помочь. Сначала я плачу, но успокоившись, собираю себя по частям. Слез больше нет. Ладони крепко сжаты в кулаки. В глазах все пылает.
— Как можно их отвлечь, — говорю я почти не заикаясь.
Саймон старается улыбнуться. Половину его лица освещает лампа, но даже она, не выдержав напряжения, потухает, оставляя нас наедине друг с другом.
Я шумно вздыхаю, как только две наших тени соприкасаясь друг о друга искоркой загораются на полу, и просочившись сквозь толстые стены, обреченные на вечное скитание, воспаряют вверх. Там, где миллионы душ уже нашли себе вечное пристанище. Они видятся с теми, кого я каждый ночь встречаю у себя во снах.
Саймон же никогда не спит. Каждый раз я засыпаю и просыпаюсь позже его.
 «Я просто не могу заснуть», — всегда говорил он. Сегодня — лишь маленькое исключение из череды бесконечных повторяющихся дней имена которых бессонница.

Но вчера, в один момент все это осталось позади, как и кошмары. Я поняла это, сидя на полу в ванной. Я узнала, что если убрать весь людской шум, щелканье пальцев по клавиатуре, гудение воды в трубах и бесконечный соседский гам, если только заставить все звуки, наполняющие нашу повседневную жизнь исчезнуть, то можно услышать, как несколько голосов в твоей голове ведут между собой разговоры.
Саймон не слышит, как кричит мое подсознание от всего того, что мы пережили за несколько дней. И он продолжает, продолжает голыми руками отрывать от меня целые куски.
— Я не знаю. — Шепчет он, поглаживая рукой мою голову. — Может ещё одним суицидом? Мне кажется сейчас их пойдет целая масса.
И снова не выдержав я начинаю бешено мотать головой в разные стороны, лишь бы не разреветься.
Парень затихает, и помимо биения двух сердец, в мертвой тишине, я слышу шорохи собственных мыслей. Они впиваются в мою черепную коробку, готовые ускользнуть наружу. И я шепчу:
— Нам нужен план... план...может быть нам удастся это делать, мы просто обязаны...
— Мы выберемся, — прерывает он меня. — Может мы просто накручиваем, может тебя и не тронут.
— Ты же слышал их! — Восклицаю я, ударяя кулаком по кровати, оставляя на ней мокрый отпечаток своей ладони. Но Саймон продолжает говорить, не обращая на это внимания.
— Ночью нельзя. Сигнализация. Скорее всего, она сработает.
Парень ногой подбивает к кровати рюкзак и забрасывает его себе на спину. Желтая заплатка начинает слабо светиться, отражая лучи света, играющие прямо под нашей дверью. Я жмурюсь, непроизвольно потирают опухшие глаза. И все еще жду ответа, пока Саймон задумчиво качает головой.
— Среди бела дня они её, вероятно, отключают. Охранники же на посту. Нужно только отвлечь их.
— Как? — Хриплю я.
— Я же сказал, что сейчас начнется паника. Но мы прорвёмся.
Последние слова сказаны, и разноцветные призраки, появившиеся от искорок ламп, врываются в комнату. Саймон приоткрывает дверь, и выглянув в коридор, быстро захлопывает ее.
  — Они уже тут, да? — Я немного трясусь от страха и смеюсь одновременно, но парень не отвечает на мои вопросы. Саймон решается, касается моей руки, и распахивая дверь0 бежит вперед. Ослепленный ярким светом парень постоянно оборачивается назад, чтобы убедиться, что я не отстала.
  Ступеньки, ступеньки, ступеньки.
  Голова идет кругом, ноги почти отказывают. Слова профессора пляшут у меня в голове. Его улыбка фотографией всплывает перед глазами. Он сказал, что противники лишаться жизни. Тогда, мы уже трупы. Два трупа, которые бежат вверх по лестнице, цепляясь пальцами за перила и падающие на резких поворотах. Два мертвеца напротив которых стоит охранник, направивший на них пистолет.
Мы встречаем охранника на первом этаже. Сначала он следит за двумя молодыми парнями, которые по очереди заходят в каждую комнату, держа в руках огромную белую коробку, почти касающуюся их подбородков, а затем замечает нас. Он медленно разворачивается, также медленно достает из кобуры, скрытой под серым жилетом, начищенный пистолет. Его третий глаз смотрит на меня сквозь весь коридор, медленно приближается к нам на крайне опасное расстояние. Дуло пистолета решительно направлено мне в лоб, мускулы на лице охранника подергиваются, палец нерешительно давит на курок.
— Ты. — Слова отпечатками остаются на стенах.
Я смотрю на охранника словно сквозь запотевшее стекло. Разум отказывается воспринимать тот факт, что сейчас моя жизнь может оборваться. Я умру. И когда-нибудь обо мне напишут в газете, как о тех наркоманах, околачивающихся около чужих домов.
Я хочу что-нибудь сказать ему, но не слышу звучания слов. Лишь тихий всхлип, безвольное мычание, отчаявшегося человека.
— Да, — киваю я и охранник опускает пистолет. Он отступает в сторону и Саймон сразу же встает между мной и мужчиной, минуту назад, чуть не отправившим меня в могилу.
— Нам разрешили выйти на свежий воздух. Пропусти, — Парень пытается оттолкнуть мужчину в сторону, но тот только хмуриться, вновь сжав в руке рукоятку пистолета.
— Незачем. Вам и тут хорошо, — бубнит он, перекрывая нам дорогу.
— Да пошел ты! —  Саймон толкает его в сторону, пинает ногой в живот так, что охранник падает на колени. Он бьет его еще раз, пока изо рта мужчины не начинают вырываться неразборчивые ужасно-громкие хрипы. Он сворачивается калачиком, и выпустив оружие из рук, охватывает ладонями живот. Пули с грохотом раскатываются по коридору. Саймон подбирает пистолет, быстро зарядив его, уже держит в руках.
Раздается оглушительный выстрел.
Ручка главной до ужаса толстой железной двери с окошком для глаз летит в сторону.
Саймон доламывает дверь ногой и под чьи-то яростные выкрики выбегает наружу.
Бетонная комната. Четыре угла и видеокамера на потолке.
Бесконечная лестница, и дневной свет, пробивающийся сквозь облака.
Серое солнце, скрытое за черными занавесами облаков. 
Идут дни, а ничего не меняется. Листья сгнивают, прикрывая горки костей, разбросанных по всей дороге, снег медленно осыпает мимо проходящие дома.
Земля все так же продолжает вертеться вокруг солнца, но в этом нет никакого смысла, потому что мир, который мы знали, бесследно исчез.

* taylor swift-safe and sound