Геворг и Нарине оставались в Баку даже тогда, когда оставаться здесь было уже для армян совершенно невозможно.
Они уже и сами это прекрасно понимали, не дураки, хоть и надеялись до последнего непонятно на что. Впрочем, Нарине и сейчас, в тайне от мужа, все продолжала надеяться и не на что-то, а на людей и на человеческое в людях. На таких, как директор музыкальной школы, где училась ее дочь, Мирза Мухамедович Джаффаров. Дочь Лика должна была представлять республику на международном конкурсе исполнителей и по этому поводу в школу пришел репортер с центрального республиканского радио.
Репортер поначалу ничего не подозревал, хотя считал себя спецом в выявлении присущих только армянам характерных внешних черт, не говоря уже о самом характере. Окончание фамилии у девочки было не армянское, но ушлого репортера трудно было сбить с толку.
Когда понял, что девочка таки армянка, демонстративно поднялся и заявил, что с армянами ему говорить не о чем.
Присутствовавший здесь же Мирза Мухаммедович, учитель с тридцатипятилетним стажем, побагровел и на азербайджанском крикнул молодому человеку, чтобы тот убирался вон драматически указав рукой на дверь.
-Здесь нет ни армян, ни русских, ни азербайджанцев, ни евреев! Здесь есть только люди, люди посвятившие себя музыке ради других людей!
Доброе восточное лицо Мирзы Мухаммедовича становилось свирепым, когда его выводили из себя. Так было и сейчас. Присутствующие успокаивали его как могли минут десять.
-Мирза Мухаммедович, вы уж будьте, пожалуйста, поосторожнее, - в один голос просили его и ученики, и родители: русские, евреи, армяне, азербайджанцы.
-Я на своей земле,-с достоинством отвечал Мирза Мухаммедович и по-прежнему ни с кем счетов не делал. Когда из Баку начали уезжать армяне и евреи, Мирза Мухаммедович сильно изменился. Он теперь редко улыбался, а если улыбался, то улыбка получалась какой-то раздосадованной, что-ли.
-Нужно стараться жить так, как обычно. Главное-делать свое дело несмотря ни на что,-однажды сказал он своим коллегам. Кто-то послушал его, а кто-то недовольно скривился. В школе появилось много новых людей. Кто они и откуда было понять трудно- вчерашние студенты институтов и педагогических училищ, выходцы из районов, одни косились в его сторону, другие пытались убеждать, третьи старались держаться подальше.
Армяне и евреи благодарили, и уезжали. Мирза Мухаммедович-заслуженный деятель искусств республики, заслуженный учитель, никогда еще не был так одинок. Война давно бушевала уже не только вокруг, но и у него в семье.
Сын вдруг стал известен как активист народного фронта, говорил он теперь только по-азербайджански, но с отцом в открытую конфронтацию пока не вступал. Упрямство отца, его презрительные реплики по поводу национального фронта, а главное, публичное осуждение анти-армянских акций, сделали его врагом многих очень влиятельных людей в республике.
-Я на тебя рассчитывал,-как-то сказал ему друг еще со студенческой скамьи, министр культуры в теневом кабинете. Ты не передумал?
-С таким же успехом ты мог бы меня спросить, не перестал ли ты быть человеком, -откликнулся Мирза.
-Так значит я по-твоему, не человек?
-Каждый рано или поздно должен сделать свой выбор. Чего ты от меня ждешь? Что я предам своих учеников?!
-Да они все давно тебя предали. Где они? Все разбежались. И никто о тебе даже не вспомнил, из твоих армян.
-Для меня нет ни армян, ни азербайджанцев. Они все мои дети.
-Ты сошел с ума. Уж не возомнил ли ты себя Иссой? Ты и говорить начал как он.
-Нет, я только учитель.
-Смотри, как знаешь, нахмурился бывший друг.
-Если бы не вы..., -благодарила Мирзу Мухаммедовича мать Лики.
-Таких людей как я у нас много,- прервал ее учитель,-И вы в этом еще убедитесь!
Мать Лики это всегда знала. Пока не начался весь этот кошмар с готовящимися погромами, у нее было много подруг среди азербайджанок, татарок, лезгинок, и кого только нет. По-азербайджански она говорила так, что узнать в ней армянку могли только местные-акцент почти не чувствовался. Впрочем, не в акценте дело. Есть в каких-то отдельных звуках и словах специфика выдающая армян.
Но с тех пор как все началось, подруги одна за другой стали отходить от нее.
-Понимаешь, у нас дети, мы не можем рисковать.
Нарине все понимала. И тем не менее, она убедилась в правдивости слов Мирзы.
Все началось неожиданно. Огромная черная толпа двинулась из центра города бить армян. Началось все днем и продолжалось до глубокой ночи. Уже в сумерках кто-то на подстанции заботливо оставил свет только в домах армян, отключив у всех остальных, чтоб погромщики не перепутали со своими.
Нарине рвалась к мужу, но ее не пустила начльница-Нелли Рауфовна. Она мчалась через весь огромный коридор института в кабинет к Нарине-защищать ее от погромщиков. Нелли Рауфовна была бой-баба, связываться с ней никто не хотел, а на ее выходку смотрели как на блажь. Не она ли кричала еще лет пять назад о засилье армян и евреев во всех комиссиях? Но видимо вспомнила как выручала ее Нарине все годы с бесчисленными отчетами и протоколами. Сама Нелли Рауфовна была слабовата в грамматике, а Нарине все годы была именно тем человеком, кторому она могла всецело доверять.
Став в дверях Нелли Рауфовна приготовилась к смертельной схватке с каждым, кто осмелился бы приблизиться к Нарине.
Муж Нарине в это время с топором наготове ждал погромщиков за дверью подъезда. Он давно уже ушел с работы после того как однажды сослуживцы-лезгины попытались сбросить его в море на буровой. Но Нарине считала, что у нее на работе ситуация в корне другая и старалась жить как и прежде. Насколько ей это удавалось-большой вопрос, но на работу она ездила как и прежде. Да и в такие времена от мужа больше пользы дома, чем от нее.
Отец и сын из соседней квартиры заблоговременно запаслись бутылями с кислотой, и обмотав тряпками лицо тоже ждали убийц за соседней дверью.
-Ну, где же они?!-нетерпеливо спрашивал сын.
-Тебе не терпится умереть? -недовольно спросил старший,-Ты хоть понимаешь, что это наш с тобой последний бой?
Дочь Нарине, и женщин из квартиры отца и сына, готовившихся сейчас к своему последнему бою, приютили у себя соседи-азербайджанцы.
-К нам они точно не придут, сказала соседская женщина отцу Лики, -так что не волнуйтесь.
Погромщики прошли соседней улицей. Говорят, там с балкона второго этажа они выбросили двух женщин: восьмидесятилетнюю старуху и ее почти шестидесятилетнюю дочь. Обе чудом остались живы. Были и другие жертвы жестоких побоев.
Погибший был только один. Весть о том, что на около собственного дома задушили "армяна" попала даже на союзное телевидение.
Потом однако выяснилось, что этим армянином оказался Мирза Мухаммедович.
После его смерти уже даже у Нарине не оставалось никаких сомнений в том, что нужно уезжать.
-Бьют по вам, а целят в нас,-сказал Лике на прощание Виктор, учившийся с Ликой в одном классе и тайно в нее влюбленный все эти годы. Семья Виктора собиралась в Израиль.
Вскоре они разъехались: семья Лики уехала в Ереван, а Виктор с родителями поселился в Тель-Авиве.
От Баку остались воспоминания и фотографии. Вещи родители Лики взять с собой не успели. Собирались было отправить багажом пианино, которое отдали на сохранение соседской семье, но не судьба. Рояль и прочую утварь те сохранили, да только для себя.
Таксист-азербайджанец отвозивший их в аэропорт, был старым другом отца. Выглядел он нервным, всю дорогу молчал и в конце-концов не выдержал: я вообще не понимаю зачем и кому это нужно, чтобы вы уезжали!- в сердцах высказался он. Сколько лет дружили! Зачем все это?!
Пассажиры в ответ промолчали. Что скажешь? Да и так все понятно.