Каждое утро встаёшь в 5 часов утра. Бой складывает походную кровать, стол и стул. С вечера он приготовил завтрак: варёное яйцо, или жареное мясо, или курицу и в бутылке воду. Всё это я сам лично проверяю, укладываю в ящик ти-поя, для этого специально приготовленный, то есть для провизии. Потом иду проверять, всё ли хорошо упаковано, уложено: микроскопы, медикаменты, столы, стулья. Достаточно ли людей, не перезагрузили ли фельдшеры-негры своим имуществом носильщиков-негров, так как они беспощадны к себе подобным, грузят на них всё, что нужно и не нужно, лишь бы нагрузить негра до изнеможения. Скажем, грузит 5-10 коробок маниока - растения, корень которого съедобен после термической обработки; это основной продукт питания негров. Маниок можно купить в другой деревне сколько угодно и по той же мизерной цене. Или навалит с его багажом ещё бананов, которых уйма в каждой деревне.
Распределивши и проверивши всё, идёшь вперёд, где тебя ждёт твой ти-пой. Садишься в него, негры носильщики дружно тебя поднимают, и под песню помогающих им негров, несущих наш разнообразный багаж, весело выходишь из деревни. Рядом бежит бой, обязательно в белом фартуке, с лампой-молнией в руках, чтобы показать своё превосходство всем встречающимся неграм или при входе в деревню, что он лицо, близкое к белому. И поэтому он важный человек и может быть запанибрата с шефом деревни и даже командовать им, когда надо, приказывая: «Шеф, мне нужно дров, чтобы готовить еду белому!» или «Шеф, мне нужно воду, или курицу, или яйца» или вообще всё такое. Шеф деревни, конечно, даёт приказ; негритянки и их ребятишки тащат ему дрова, воду. Всё это поставляется, как правило, безвозмездно. А курица, дичина, яйца приносятся к дверям моей хижины, кладутся на землю, и я им плачу по установленным французским правительством ценам. Получившие деньги расходятся.
Так вот, теперь я в дороге, трясусь в ти-пое, люди немножко устали, не поют, но идут бодро. Вот подскочила смена, и на ходу четыре свежих негра-носильщика сменили уставших, легче и веселее пошли быстрее.
7-8 часов. Оборачиваюсь, сзади беру из ящика с провизией заготовленный завтрак. Меня несут, а я завтракаю, уплетаю за обе щеки заготовленное. Поел вкусно и сытно, запил водой, поудобнее сел и увлёкся проходящим медленно, в соответствии с шагом несущих меня негров, пейзажем.
11 утра. Привал на 20-25 минут. Снова пошли. Тропинка суживается. Хума-трава, очень высокая, хлещет тебя по лицу. Осыпаются на тебя её семена. Впереди из-за её высоты ничего не видно. Надоело сидеть, соскочил с ти-поя на ходу. Для этого нужно упереться руками в ти-пой чуть на мускулах, подбросить себя и ноги в правую или левую сторону ти-поя – и вот ты на ногах.
Иду быстро и все за мной тем же шагом. Время от времени рукой отклоняю склонившиеся от перероста или наклонённые ветром или проходящей дичью травы. Пейзаж меняется. Лес. Здесь прохладно. Корни деревьев, выступившие из земли, делают ходьбу трудной. Вот идёт земля на спуск. Сверкнула река. У реки кричим, зовём перевозчика с пирогой. Вещи – железные ящики – устанавливаем гуськом в пироге. Берём с ними и их несущих. И такая операция повторяется, пока всё и всех не перевезут.
А когда идут дожди, тогда хуже. Весь день тебя купает, сидишь, сжавшись в ти-пое, время тянется вечно, носильщики идут с опаской, скользят, падают. Тропический ливень льёт, колени, ноги – всё промокло. Во весь путь ни одной деревни кроме той, куда идёшь. Пушечный гром, страшные молнии. А если в лесу, так ещё хуже: жди, что свалится подбитое молнией – и, как правило, самое большое – дерево, и если оно тебя или вас не раздавило, так, свалившись, так загромоздит обрушившимися из-за него деревьями, что не пройдёшь: нужно с час, чтобы прорубить дорогу несущим багаж. А между свалившихся деревьев, их веток, лиан кишмя кишат до смерти кусачие муравьи разного вида, цвета, окраски и величины. А тут тебя тропический ливень обливает как из ведра.
А когда дождь-ливень кончится, то в лесу делается такая испарина, что дышать нечем. Воздух стоит, туман тёплый, духота лесная, всё это угнетает тебя; тело покрыто потом, который не испаряется; всё склизко на тебе, как на червяке-глисте. Это крайне удручает.
Наконец добираешься до деревни, где хотя и немного, а всё же известное пространство прочищено, где видно небо и где воздух есть. И делается как-то легче дышать этим светлым, а не тёмным лесным спёртым воздухом, который душит тебя.
Не одного, не двух видел я португальцев-коммерсантов, глохнущих, чахнущих здоровьем, с жёлтым, просвечивающим, как воск, телом. А что поделаешь? Куда двинешься? Вложил деньги, терпи, живи. Выдержишь, выживешь – тогда заработаешь, а нет – на нет и суда нет! Я ведь тоже приехал сюда не ахать и не охать, а зарабатывать, экономить, обеспечить мою будущую жизнь, рискуя подхватить сонную болезнь, что нетрудно здесь, в Маюмбе (Maeumbe), где всё негритянское население заражено ею от 75% до 95%.
Однажды я совершенно случайно нашёл человеческие черепа, передвигаясь из одной негритянской деревни в другую для выявления сонно-больных. Дороги никакой не было, а была тропинка, по которой мы двигались, то есть негры-фельдшеры, негры-носильщики наших вещей и я впереди на ти-пое. Я имел пять сенегальцев для охраны и на все непредвиденные случаи; они были с оружием – винтовками, но пули от них я держал у себя: таков закон, которому я подчинился, да иначе и быть не могло. Караван большой, человек в семьдесят, растянулся лишь потому, что тропинка была почти непроходимая: сплошные джунгли, упавшие деревья. Всё это нужно было прорубать, а тут ещё пошёл ливень. Люди начали скользить по траве или земле и падать. Другие оставили свою ношу и прижались к деревьям, прячась от тропического ливня-дождя. Мой ти-пой тоже встал, так как нужно было прорубать дорогу. Так мы двигались до 3-4-х часов дня. А тут ещё прибежал солдат-негр и говорит, что два ящика (железных чемодана – один с микроскопом и его принадлежностями, а другой с моими личными вещами) брошены носильщиками-неграми, которые сбежали. Я велел ему остаться у ящиков и обещал выслать людей из деревни, в которую мы направлялись.
Вышли на небольшую полянку. Сделали привал, дожидаясь прихода отставших носильщиков багажа. По разговорам негров понял, что этой дорогой ни один белый не проходил и что эту тропинку нанесли на карту по словам негров, жителей этой местности. Сидеть и ждать было невозможно, так как фуру, маленькие мушки с булавочную головку, напали на нас всех и сильно кусали. Разводить огонь было трудно после дождя, но всё-таки мы развели.
Дым начал разъедать глаза. Тогда я от нечего делать начал гулять по этой маленькой полянке. Тут ко мне приходит солдат-негр и говорит, что нашёл хижину, в которой запрятано негритянское оружие. Хижина оказалась у меня под носом, но ввиду того, что она заброшена и вокруг заросла травой, да к тому же находилась между четырьмя достаточно большими деревьями, чем была замаскирована, и мне её было трудно увидеть.
Стоило мне открыть дверцу, как в глаза бросились шесть висящих человеческих черепов, привязанных одни за челюсти, а другие – деревянным крючком из ветки. Темя во всех этих черепах было прожжено и с выбитыми дырками. По рассказу местных жителей-носильщиков, когда победители ели своих побеждённых негров, то они поджаривали голову, а дырку в темени делали, чтобы оттуда было легче мозг доставать.
Хижина эта была полтора метра вышины и столько же в ширину и в длину. Кроме этих шести человеческих черепов было ещё два панциря: один из буйволовой кожи с вшитыми в него ракушками и лоскутками буйволовой кожи, а другой – из много раз прослоённых и сшитых вместе циновок. Было ещё несколько пик, луки и стрелы, а также небольшая кастрюлька с неизвестным мне, да и уже сгоревшим содержимым. Взял я всё это с собой и таскал месяцев восемь, потом сложил в административном центре Моссенджо (Mossendjo), где и забросил их, так как я был послан в деревню Sabon-Loevinie против сонной болезни, и идти за ними две недели обратно в Моссенждо не имело смысла, да и служба не позволяла. И так как это был мой первый поход по Французской Экваториальной Африке, то я успокоил себя надеждой, что ещё буду иметь возможности приобрести снова подобную коллекцию.
Когда дошёл до этой злополучной деревни, то мне негде было остановиться на ночлег. Пришли мы туда часов в 12 ночи, а другие носильщики – и рано утром. Хижины оказались не больше одного метра вышины, сшитыми из коры деревьев. В средину нужно было лезть раком; длина этих хижин была сносная – метра 2, но стоять там было никак невозможно, а можно только сидеть.
Устал я ужасно. Если выйдешь на двор, то тебя кусают если не комары, то мухи цеце – носители Trypanosoma20 – сонной болезни. Зайдёшь обратно в этот курятник-хижину, так задыхаешься от дыма, а без дыма нельзя – комары! Лежать на циновке тоже неприятно, так как на полу полно шиков (chiques - песчаные слепые блохи), которые залезают тебе под ногти ног и рук, влезают в эпидермис, где и разрастаются до величины горошины. Чтобы извлечь их, нужно брать иголку и выковыривать их, но так, чтобы этот шик не лопнул и не размазались его микроскопические яички. И если не продезинфицируешь или плохо продезинфицируешь после извлечения шиков, то ранка загрязняется, заражается, и немало негров от этого ходят беспалыми на ногах. Мне тоже случилось иметь такую же заражённую ранку; еле избавился горячей ножной ванной с лекарством (hypermeupanol). Чтобы избавиться от них, всегда клал ботинки и носки на походный стул, ноги – ступни – тщательно мыл и изредка обмазывал пальцы ног керосином. Да! Тяжёлая была жизнь в A.E.F. в 1927 году в районе Моссенджо.
По дороге в Моссенждо ехал вместе с доктором Isasil, который передавал мне свою зону перед отъездом в отпуск, знакомя меня со всем и вводя в дело. Так, приходя в негритянскую деревню, выстраивали всех жителей деревни, то есть негров, негритянок и их детей, и прощупывали шейные ганглионы, некоторые пунктировали, придавливая ганглион, загоняли жидкость ганглиона в иголку с помощью пустого шприца и выпрыскивали жидкость на предметное стекло, покрывали стёклышком и смотрели под микроскопом, ища Trypanosoma, то есть сонную болезнь.
Когда приходили в деревню, то, как правило, останавливались в хижине негра-шефа деревни. Обыкновенно она была полна паутины с сажей, которая висела кистями на внутренней стороне крыши и обметалась пальмовым листом. Пол, то есть утоптанная земля хижины, подметался этим же листом и после, если не поливалась земля водой, то устилалась банановыми листьями, чтобы избавиться от нашествия шиков в ноги под ногти. А походную кровать с сеткой-мустикёром трудно было вставить в хижину из-за малого её объёма.
Встречали нас, как князей в старое время, да и есть из-за чего: два ти-поя с двумя белыми, караван с неграми человек 125, тут тебе тащат железные ящики как с нашими вещами, так и с шестью микроскопами; тут и шесть негров-фельдшеров с их жёнами плюс шесть солдат-негров.
Доктор Basil – это военный врач Французской армии в чине майора. И фельдшеры, и солдаты – все в военной форме. Я штатский, но у меня своя административная форма, то есть колониальная белая каска, белый китель с серебряными пуговицами и белые брюки с белыми ботинками или белыми парусиновыми сапогами, куда заправлялись белые брюки. В общем, шум, гвалт, негры и негритянки улюлюкают, шлёпая себя по губам. Люди, несущие нас в ти-пое, тоже поют, бьют в гонг (тамтам). Всё кричит, поёт, улюлюкает. В общем, по здешним негритянским обычаям, навстречу идут шефы деревни с окружающим её штатом, преподносят нам убитую антилопу или какое-нибудь африканское животное, курей, яйца и всё такое. За это мы расплачиваемся, идём в отведённое и приготовленное для нас заранее посланным вперёд негром-солдатом место и располагаемся для завтрашней работы.
Открываю мой железный чемодан, наливаю сам мой маленький ночничок (шесть столовых ложек керосина за ночь). Даю моему повару одну столовую ложку соли: соль и керосин нигде поблизости не купишь, так как никаких факторий нет, а если и есть, то ходьбы туда две недели и две недели обратно. Поэтому всё европейское выпускаешь из рук по граммам. Часто вместо хлеба ешь жареные на углях незрелые бананы, или маниок, или что-то вроде хлеба – лепёшки из тёртых земляных орехов.
Случалось мне не иметь соли: носильщики-негры упустили чемодан с солью в порожистой реке, погибнуть ничего не погибло, так как река была мелкая, а вот соль вся растаяла. За сахар не беспокоился, так как, хотя и редко, а мёд приносили. Приходилось есть негритянскую соль серого цвета, пористую, хрупкую, вкуса пепла-золы, которую они делают из пульпы съеденных бананов: высушивши их, жгут, пепел от них собирают, добавляют ещё пепел от дерева, растворяют всё это в воде, а отстоявшуюся от пепельного раствора воду вываривают в глиняных кастрюльках, которые делают сами, до затвердения массы. Вот соль и готова.