Поселили меня в пустой больнице для белых сонно-больных – в общем, дачное место. Поселили ещё учителя Мартиникена, тоже временно, пока ему не дадут постоянную квартиру в Браззавиле, где он будет учительствовать. Он негр; по первому разу это для меня было курьёзно. Тем более что на фотографии, которую он мне показал, мать и отец – мулаты, и все их дети – мулаты, то есть со светлым цветом тела. Он только из девяти человек детей родился с цветом тела чёрным, как вакса, с чуть волнистыми чёрными волосами и правильными чертами европейского лица. Это побудило его ехать в Африку, потому что все его братья и сёстры сильно оскорбляли его, обзывая «n;gre sale», то есть «грязный негр».
Из трёх только что построенных двухкомнатных домиков мы занимали каждый по одному домику, внутри были кровать с матрацем, стол и стул. В тот же день (а было воскресенье) получили пригласительные карточки на визит в 9 часов утра к губернатору. Мартиникен приехал в один день со мной, но после обеда. Хотелось одеться по колониальному - во всё белое, да это был и закон, но вещи все были в таможне и ничего не сделаешь. Крепко я об этом беспокоился.
Набежало бои (Бой (от англ. boy) – мальчик, молодой слуга мужского пола.) наниматься – сколько хочешь выбирай: все рассказывают и хвалят себя на десятки французских слов, помогая как своим негритянским национальным языком, так и жестами, что они умеют делать хорошо. Поскольку дорогой много говорилось, что они воры, то я опасался, но всё же взял одного и в его честности и порядочности поверил. Это солдат негр – сторож домиков, где я жил.
Не могу не описать ночь с воскресенья на понедельник, которую провёл, так сказать, приятным и в то же время неприятным образом. Высадившись из автомобиля вечером (так как днём был приглашён на обед и ужин к старшему адъютанту Военно-санитарного управления), я не нашёл обещанного одеяла, простыни и мустикёра. После узнал, что за разговорами с приятным новым пополнением - частными белыми – и нескончаемой едой слуга (аджюдан) забыл постлать постельное бельё. Та же беда и у учителя Мартиникена.
Лежу и слушаю, как солдат негр-сторож перебирает пальцами свой незатейливый из четырёх железных пластинок инструмент, под мелодию которого его жена негра что-то дикое поёт. Где-то издалека доносится бум-бум их гонга тамтама, разного сорта стрекотание кузнечиков и пение сверчков и издали долетает неприятный свиной «чм-чм-чму». Прибавьте к этому комариный писк, хотя и редкий (так как возле домиков вокруг на 25 метров всё вычищено); а тут мушки какие-то зудят. Вот, думаю, кусающий комар занесёт мне если не тропическую лихорадку, так жёлтую смертельную болезнь, эпидемия которой только что окончилась. Или муха цеце, кусая, занесёт тебе сонную болезнь. Комаров и мух в Браззавиле немало, несмотря на строгую гигиену: в заводях омывающей Браззавиль реке Конго они разводятся в изобилии.
Так вот, лежу и терплю эту первую тропическую ночь без мустикера. Снял было штаны – так нет, из предосторожности снова надел. Лежу в штанах, пиджак под головою, вещи в таможне, а ведь завтра визит к губернатору.
Утром побежал, купил белый порошок и зубную щётку, чтобы побелить мою колониальную каску. Побелил. Сушится она медленно, а тут на визит надо отправляться. Ничего не сделаешь – пошёл. Прихожу, встречает сержант-негр. А в то время какой бы он учёный по-военному ни был, если ему не дали французского подданства, то дальше сержанта ему не подняться, так как чин адъютанта, то есть подпрапорщика, в колонии предназначался только для белых. И как во всех приёмных залах, та же самая процедура. Но меня огорчило, что я должен был повесить эту каску в её неподходящем виде на вешалку. О белизне её я столько мучился и беспокоился, и вот тебе на! – никто на неё не обратил внимания, а также и на мой полуколониальный костюм: брюки цвета хаки, конечно, измятые, и тёмный пиджак. После, присмотревшись, я видел пять-шесть точно таких же касок с синим оттенком, то есть невысохших, как и моя. И над нами («Bleu» – «синими» из-за оттенка невысохших касок), то есть новичками, потихоньку уже смеялись местные и бывшие на этом визите колонисты.
Губернатор принял ласково, видимо и наглядно весело посмеялся над нашим беспокойством быть хорошо одетыми для визита к нему, за что я перед ним извинился и на что он сказал: «Теперь всё больше и больше приезжает европейцев в Африку, и время законы таможне накладывать».
Передал я ему моё рекомендательное письмо от мсьё Sejourni. Прочитал, сделался ещё более любезным, вспоминал про всю семью Sejourni и пригласил меня на все, повторяю, на все завтраки, полдники и ужины, как и было вплоть до самого моего отъезда в дикую глубь Африки. Вечером машиной отвозил меня к себе шофёр-негр.
Санитарное управление отправило меня на стажировку и конкурсные экзамены на фельдшера. Прошёл я это: каждую неделю мне ставили баллы при проверке моей работы и знаний в лаборатории Института Пастера (Institute de Pasteur) плюс теоретических знаний по экзотическим болезням, и в особенности – сонной болезни и так далее.
Преподавали два врача Института Пастера - директор и его помощник. Третьим был я; ещё один сержант-француз и один студент-коммерсант венгерец. Последний после окончания стажировки, попав в дикую обстановку негритянских племён и растительности, не вынес одиночества белого между дикарями-неграми и рехнулся, то есть с ума сошёл; пробыл он там приблизительно с год.
В Браззавиле провёл время, как говорится, совмещая полезное с приятным: учился, вкусно и сытно кормился у губернатора. Утром завтракал, как и по воскресеньям, весь день столовавшись с медицинским персоналом белых служащих. Бельё стирал и гладил мой нанятый бой.
Перед 14 июля французы готовятся - это их государственный революционный праздник. Они репетируют свои национальные танцы, декламируют, поют и всё такое. По пароходу ещё знали, что я умею танцевать. А когда на репетиции увидели, как я танцую, то так уцепились за меня, что проходу не давали, пока не согласился на выступление. Сшили мне русский костюм, сшил себе из чёрной клеёнки сапоги. Под пианино идут репетиции, причём последнюю неделю – каждый день. На мою репетицию, замечаю, что людей набивается больше обыкновенного. Когда иду по улице, то маленькие негритята поют что-то со словами «казак-казачок».
Праздник 14 июля 1927 года в полном разгаре, поют, играют, декламируют, танцуют бретонские национальные и старинные французские танцы. Публики было человек 300, понаехало на этот праздник из глубины A.E.F. приглашённых очень много, приехал и губернатор из Бельгийского Конго (Леопольдвиля) с многочисленными приглашёнными бельгийцами.
Вот и моя очередь. Перед расступившейся в зале публикой станцевал с двумя кухонными ножами, похожими на кинжалы. На хорошо сшитый дамами русский костюм, то есть штаны синего цвета и красную рубашку (материя взята из заготовленного материала для французских флагов) поверх надел чёрный халат, думаю, что китайский, так как на нём были вышиты серебром и золотом всякие драконы и розы, с широкими рукавами, который одолжил один из участников спектакля. Протанцевал-проплыл наурскую – гром аплодисментов. Играли на пианино.
Вдарил казачка негритянский духовой оркестр. В русском костюме, вихрем я помчался по залу: хотелось показать залихватскую донскую казачью удаль, выправку, утереть французам нос и поэтому усердно и старательно оттанцевал казачка. Вот стал - конец. Публика взревела, овации мне. Мало того, что всё тряслось в рукоплескании и тянулось бесчисленное количество рук с рукопожатиями, а тут ещё грянул снова духовой оркестр казачка; все снова рассыпались, освобождая мне место. Но я устал, оркестр устал. Раскланявшись, хотел уйти. Нет! Снова гром аплодисментов. Губернаторша, губернатор, генерал с супругой и дочкой, директор Института Пастера и все-все высокие должностные лица, окружив меня, просили станцевать ещё раз, что я и сделал, так как самым настоящим образом крепко устал от первого казачка, вернее, перетанцевал. Несмотря на то, что мало протанцевал, восхищение было если не в большей, то и не в меньшей мере как в рукоплесканиях, так и в выкриках: «Vive la Russie, vive Cosaque!» А ведь это был их национальный праздник и тогда французы недолюбливали русских за то, что коммунисты заключили мир с немцами без согласия союзников, то есть предали их.
Остаток праздничного вечера прошёл очень весело, я был всеобщим «указательным пальцем». Дамы наперебой старались потанцевать со мной, просили, чтобы я их научил хотя бы немножко русскому танцу, восхищались, удивлялись, а от мужчин отбою не было с бокалами шампанского или виски a la sant; du Cosaque (За здоровье казака.). Уехал домой с праздника в 6 часов утра.
Время от времени от нечего делать ходил рыбачить на реку Конго. И вот однажды часов в пять сижу на пироге (негритянская лодка, выдолбленная из цельного дерева), оставленной на берегу негром, как будто на оставленном нашим казаком баркасе, и удочкой ловлю рыбу. Вдруг неожиданный выстрел сзади меня. Я встрепенулся, но в тот же самый момент увидел, как крокодил круто повернул туловищем у самой пироги, на которой я сидел и – как полагается – на корме, чтобы как можно дальше забросить удочку. Итак, повернувшись, увидел двоих белых с винтовкой французской марки «Lebel». Смеясь и извиняясь, подходя ко мне, они сказали, что они следят за этим крокодилом вот уже с неделю; что он, крокодил, напал на одного негритёнка, вот так же вечером сидевшего, как я, на пироге, но негритёнок-рыбалка вовремя откачнулся, и что пасть крокодила оцарапала ему только плечо. И что очень жалеют, что промазали, то есть не убили крокодила.
Однако в том, что они в него попали, я не сомневаюсь, хотя крокодила и не видел, когда он подкрадывался ко мне. Так как он по обыкновению подплывает, потом поднимает свои выпуклые глаза из воды, как две зелёных сзади небольших чернильницы, смотрит на свою жертву, выпячивая потихоньку только голову и, нацелившись, высовывается из воды с помощью своего могучего хвоста и открытой пастью ловко захватывает свою жертву. Но не всегда, как и случилось с этим мальчиком-негритёнком: видимо, пирога качалась или волной её качало и двигало, из-за чего крокодил дал маху и не схватил свою жертву.
Один раз поймал большую рыбу, тащу из воды – чуть не лопается шнурок. Вот, думаю, добыча! И вдруг – раз! – и что-то стало крайне легко, но что-то там есть, чувствую в руках. Вот, подтащил и вижу большую рыбью голову, которая хватает воздух, а туловище вплоть до самых жабр откушено или большой рыбой, или крокодилом, что часто случается в Конго.