Семён – мужик хозяйственный, цепкий. Ежели на что глаз положил – в лепёшку разобьётся, но вещь эту добудет. А углядел у кого постройку интересную, себе такую же смастерит, а то и лучше. Жилистый, худой, как щепка (казалось, что позвоночник свой он почесывает через живот), с полным ртом металлических зубов – ну ни дать, ни взять Кощей, а у баб пользовался неизменным успехом. И хозяйка, жена его, и бабы, которые на стороне, не в пример ему, были прителестые, пышногрудые и росточка невысокого. Мужики всё смеялись: «Семён, ты их ночью-то не путаешь? Не своим именем не называешь, особливо, когда со своей кувыркаешься? Они же у тебя, как куры инкубаторные – один в один!».
Семён на смешки не обижался, отмахивался да отшучивался.
Было время пил Семён крепко, запойно. Сколько раз его за это с работы выгоняли. И вдруг – бросил. Как вроде дозу свою, только ему отмеренную, выпил и всё. Не кодировался, не зашивался – бросил. Говорит: «Скучно стало. Жизнь на финиш пошла, а вроде и не жил. Сколько всего хорошего пропустил, не сделал. Дети выросли, а я и не заметил. Ежели жил дурак - дураком, то помирать дураком что-то не хочется. Не за ради же выпить я на свет народился? Может, какая польза ещё от меня будет. Внуков вот поднять надо, да бабе моей от меня трезвого какое никакое послабление. Так что, мужики, ежели налить – налью, а сам не буду, увольте».
С того случая кинулся трезвый Семён хозяйствовать: и дом, и дачу, приобретённую на не пропитые деньги, как только не перестраивал! Благо шоферил – всё мог достать и привезти. Кур, свиней завел, даже собаку для души маленькую откуда-то приволок. Кабыздохом ласково назвал.
Мужики, что продолжали попивать, махнули на Семёна рукой – пропащий человек.
Да и они ему стали не интересны.
Нынешним летом Семён баню свою перестроил. Теперь камни хорошие для парилки искал. В парилку абы какие камни не пойдут. Нужны такие, чтобы и раскалялись быстро, и жар долго держали, и не трескались при перепаде температур, когда их водой для пару обдаёшь.
Знающие люди подсказали – за старой лесосекой, что на двадцать втором километре, русло старой реки есть. Река-то давно пересохла или где выше русло поменяла, а в старом-то её ложе каменьев-окатышей великое множество. На все бани Дальнего Востока хватит и даже останется.
Вот по ближайшей-то субботе Семён туда и наладился. На стареньком своём УАЗе до двадцать второго километра по лесовозной дороге быстро долетел, а уж далее через сопку-то пешком надо. А это, если напрямки, четыре-пять вёрст. Не бог весть какое расстояние – но это в один конец да порожнему. А обратно? Да с каменьями?
Ну, да охота – пуще неволи, ему ж надо, чтобы в бане всё по уму было. Мешок в рюкзак, рюкзак на плечи и айда, пошёл. И Кабыздох за ним…
Интересная штука память человеческая. Вдруг, из каких-то её запредельных глубин, ворохнётся мимолётно ощущение повторения происходящего, какое-то непонятное узнавание мест и событий, даже ощущение давно забытых запахов мелькнёт и растает, оставив лёгкую досаду от нечёткости образов и скоротечности этих ощущений. Оттого, что не понять и не вспомнить – когда, где это было да и было ли вовсе…
Вот и Семёна, как только он сопочку перевалил, зацепило такое ощущение. В одном месте он даже ясно припомнил, что за поворотом будет крупный замшелый останец, невесть откуда взявшийся на ровной площадке, а за ним, за поваленной в бурю огромной сосной, маленький родничок. Так оно и случилось, хотя Семён руку мог дать на отсечение, что никогда в жизни он здесь не бывал. Без всякой тропы ноги вели его сами, голова не фиксировала ориентиры, словно шёл Семён по сотни раз хоженому маршруту…
Хорошо в тайге по утру: ощущение свежести, как будто наполняет силой всё тело и кажется, что всё тебе по плечу. Голова ясная и чистая и словно весь мир распахнут тебе навстречу. Огромной глубины небо и бесконечная, простирающаяся на тысячи километров тайга завораживают своей мощью. И влечёт и манит идти вперёд, суля только хорошее и радостное.
А когда Семён вышел к старому руслу пересохшей реки, радость его стала беспредельной – камни лежали на любой вкус: и большие, и маленькие, и круглые, и продолговатые, плоские, а то и вовсе почти квадратные. И Семен заметался – ему хотелось и тот, и этот, и вон тот, и тот, что подальше, и тот, что у поворота…
Кабыздох, не понимая, почему по камням мечется Семён - лаял не переставая, словно спрашивая: «Чего ищем-то, хозяин?».
Но сколько не мечись, а и делом пора заняться. Глядя на каменное богатство, Семён понял – одним рейсом не обойтись. В рюкзак аккуратно, как большую драгоценность, положил три средней величины круглых окатыша. Поднял рюкзак рукою, прикидывая – не тяжело ли. Нормально. Затем в мешок начал нагребать гальку, для основы в каменку банную. Галька была отборная, словно через одно громадное сито просеянная.
Наполнив почти на треть мешок, остановился, сообразив, что вряд ли больше этого он сможет донести – ведь нести ещё и рюкзак с каменьями.
Перед обратной дорогой сел перекурить. Скоро сентябрь, а осенью ещё и не пахнет.
Только на мелких осинках, среди зелёного малахита листьев, реденько мелькают на ветру золотые пяточки. Да комарья меньше стало. Склоны русла забиты кустами кислицы, с ягодою спелой. Уродилось её нынче много, она так и манила к себе. Да, черт с ней, с кислицей, не за нею приехал. Хотя надо будет жену с дочерью сюда привезти, они любят ягоды собирать, да и варенье зимой с шанежками хорошо идёт.
Идти к машине не хотелось, время было – решил поглядеть, что за поворотом, потому как опять ворохнулось ощущение узнаваемости.
За поворотом, поперёк русла, лежали два огромных полусгнивших ствола, видать когда-то принесённых сюда рекою, да так и застрявших в узости речной. Стволы были забиты мусором речным; щепой, сучьями, ошмётками трав. Лезть через всё это Семён не решился и повернул обратно. Взгляд его зацепился за необычной формы камень. Небольшой камень, величиной с сигаретную пачку, даже чуть меньше, очень напоминал формой своею печатного пряничного зайца. Морда, длинные уши, вытянутые задние ноги – всё на месте. Надо же, как природа нафантазировала. Поднял. Камень был необычно тяжёл. Да и не галечник это. Поскрёб камень ногтем. Камень был грязновато-жёлтого цвета, с красноватым отливом. У Семёна перехватило дыхание – золото?! Быть не может! Хотя, почему – не может? Выше-то к северу, куда ни ткнись – прииски. На точно таких же реках. Да и здесь, по рассказам, в старые-то времена, варнаки золото промышляли. Ну, не на этой речке, но недалече.
Семён присел на ближайший валун и растерянно стал разглядывать необычный камень.
Золото или не золото? Многое чего умея в жизни, с золотом он дела не имел никогда. Только с магазинным – ну, там цепочки жене, дочери, да и то, он только платил, а выбирали да красовались в золоте они. Так, что вопрос серьёзный. Золото? А – нет? Засмеют, случись что.
Семён то прятал камень за пазуху, испуганно оглядываясь по сторонам, как бы кто не увидел, то, матюгнув себя за глупость – кому тут быть, доставал и разглядывал его. Вот ведь заботушка! Так золото или нет?! От такой неразрешимой задачи уже высмолил полпачки сигарет – а решения не находил.
В голову ударила внезапная мысль – а если этот камень не один?!
Засунув камень во внутренний карман куртки и всё время нащупывая его рукой, встал на колени и стал ползать вдоль поваленных стволов. Минут через двадцать нашёл такого же цвета камешек, только величиною с фалангу мизинца. Теперь он был уверен – золото! Словно оплывший от сильного жара, с глубокими, забитыми грязью кавернами, второй самородок убедил его – это золото. Теперь он растерялся ещё больше. Делать-то что? Господи, ну подсказал бы кто!
Дальше копаться среди камней? Семён не видел в этом смысла. Он просто не знал, где и как искать, а перекапывать всё старое русло – это не посильная работа для одного. Да и копать сейчас не чем, лопата в машине, за пять вёрст.
Оглядев ещё раз всё по кругу, хорошенько запоминая место, Семён подался обратно. Часть гальки из мешка пришлось высыпать – перестарался от жадности, нести было очень тяжело. Сшибая по дороге ветви, спотыкаясь о коренья и валежины, взмокший и донельзя уставший, к обеду выполз к машине. Долго сидел, передыхая, бездумно вглядываясь в тайгу. Вот тебе и съездил за камнями.
А что, в сущности, произошло? Если не золото – так и чёрт с ним, золото – сдаст и денег прилично получит. Только вот если сдаст, говорить придётся – где взял. А если золота в том русле много? Ведь всё растащат. А не сказать, то и самородок показывать нельзя, а какая от него тогда польза? Ходить да копать понемногу? Так знать бы как это делается. Видел в каком-то фильме – воды много надо, для промывки, а воды-то там нет. Хотя родник же недалече. И всё равно одному-то не управиться. Вот уж заботушка! Чёртов булыжник – и на хрена он мне попался! Куда ни кинь – всюду клин!
Домой уж добрался затемно. Загнал машину во двор, занёс камни в баню. Не ощущая вкуса, съел поданный женою ужин. На вопрос жены, будет ли чай, кивнул – будет, но на кружку с чаем и внимания не обратил. На недоуменный взгляд жены отмахнулся – не хочу.
Подумал – жене говорить не надо, через час весь посёлок знать будет, тогда вообще – хана. Семён жадным не был, но был хватким. И всё, что шло в руки, от себя не отпускал. А тут и понять не мог – довольствоваться малым или ещё урвать постараться.
Утром, раненько, сказав жене, что ещё камни нужны, уехал на двадцать второй километр.
Место приметное нашёл сразу. Да вот копать почти не пришлось…
Практически сразу, свежим взглядом, Семён заприметил то, что вчера не углядел – в речном мусоре, из-под комля поваленного дерева выглядывал кусок материи, то ли сумки, то ли заплечного мешка. Материя была плотная, но сила речного потока и острые сучья сделали своё дело – мешок был прорван в нескольких местах. Расковыряв труху лопатой, Семён вынул из-под дерева мешок. То, что мешок не из нонешних времён он понял сразу:
в мешке топор несколько не обычной формы, без топорища, видимо оно давно сгнило, несколько тряпиц, и маленький мешочек – кисет из чертовой кожи. Пришлось повозится, прежде чем удалось тот кисет развязать. В кисете - с пригоршню золотого песка…
Всё было понятно - ничего теперь в этом старом русле искать не надо. Разве что окатыши. И самородки, и песок были добычей какого-то старателя, то ли сгинувшего, то ли по какой другой причине утерявшего свой мешок. Пошарив, для очистки совести, вниз по бывшему течению, и ничего не найдя, Семён ушёл к машине.
На душе было тихо и покойно – мысли не дававшие ему покоя – ушли. Не надо было ничего прятать, ничего ни от кого скрывать – ну, нашёл и нашёл, отдайте мне положенную долю, а кому шибко интересно – место покажу, может, что, по мелочи и найдёте…
Только вот, на обратной дороге, не покидало Семёна ощущение, что когда-то, что-то подобное с ним уже было…
Да может глупости всё это?