Юность Бориса Пастернака

Юрий Агеев
  "Так начинают жить стихом..."
 Б.ПАСТЕРНАК



 1.

     Борис Пастернак родился 10 февраля по новому стилю, в 12 часов ночи 1890 года. Водолей по гороскопу, он должен был прожить в основном спокойную жизнь, выжить в лихолетиях и передрягах, ровно, без вспышек, почти незаметно. Так бы оно и случилось, если бы не творчество! Жажда оставить в мире знак своего существования, игру красок или нот, движение резца, строй рифм или тома "Человеческой комедии"! Ради этой жажды открывались земли, создавались и разрушались империи, а новые люди Земли, стирая прежние имена, приписывали себе заслуги прошлого. Но творчество оказалось более вечным, чем людские страсти, и уцелело до нашего времени.

    Родители Бориса Пастернака - Леонид Осипович Пастернак, выдающийся российский художник и Розалия Исидоровна Кауфман - профессор Императорского русского музыкального общества, воспитали мальчика в одухотворённом, пронизанном мыслью и гармонией кругу.

    Не в каждую детскую душу входят с младенчества звуки музыки Чайковского, Скрябина, Шопена, Дебюсси. Мать привила любовь к музыке Борису навсегда. До конца это будет отдаваться в восприятии мира, осознанное в зрелости и прорифмованное жизнью.

     Особое место в детстве Пастернака занимает дружба Скрябина с их семьёй. Пастернак вспоминал: "Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней - Скрябина. Музыкально лепетать я стал незадолго до первого с ним знакомства. К его возвращению я был учеником одного поныне здравствующего композитора (Р. М. Глиэра - Ю. А.). Мне оставалось ещё только пройти оркестровку. Говорили всякое, впрочем, важно лишь то, что если бы говорили и противное, всё равно жизни вне музыки я себе не представлял...".

      Мощен и необычен был талант Александра Николаевича Скрябина, за плечами которого таились фaустовскиe поиски в оккультных науках, в знании запредельного. Его музыка воздействовала скорее на подсознание, чем на внешнее восприятие, пробуждая глубинные пласты человеческого знания.

      К тому времени у Пастернака было уже несколько своих небольших музыкальных пьес. Скрябин прослушал их с необычайным вниманием

      "Первую вещь, - вспоминает Пастернак, - я играл ещё с волнением, вторую - почти справясь с ним, третью - поддавшись напору нового и непредвиденного Случайно взгляд мой упал на слушавшего. Следуя постепенности исполнения, он сперва поднял голову, потом - брови, наконец, весь расцветши, поднялся и сам и, сопровождая изменения мелодии неуловимыми изменениями улыбки, поплыл ко мне по её ритмической перспективе. Всё это ему нравилось. Я поспешил кончить. Он сразу пустился уверять меня, что о музыкальных  способностях говорить нелепо, когда налицо несравненно большее, и мне в музыке дано сказать своё слово...".

      Но "боренья с самим собой", юношеские поиски своего пути, часто переходящие в разбросанность, не дали возможности утвердиться в том, что именно этот путь правилен. В течение всей жизни музыка будет пробиваться сквозь ритм стиха, звучать "во льду", пытаясь напомнить о себе.

     Стихи Пастернак начал писать к двадцати годам. Поздний возраст, если не учитывать азы поэзии - занятие музыкой и опыты в прозе, первые шаги  к овладению гармонией и словом. Со временем слово обрело музыкальность, зазвучало неожиданно  хорошо, ясно и мелодично.

    Вспомним начальные строфы первых стихов Пастернака:

      Февраль. Достать чернил и плакать!
      Писать о феврале навзрыд,
      Пока грохочущая слякоть
      Весною чёрною горит...  ("Февраль", 1912)

 Или:

        Когда за лиры лабиринт
        Поэты взор вперЯт -
        Налево развернётся Инд,
        Правей пойдёт Евфрат...  ("Когда за лиры лабиринт...", 1913)

    Жизнь вошла через поэта в стихотворный размер. Это было время перехода из относительной безмятежности к непредсказуемым путям.

    Впрочем, пока в размеренном быте семьи Пастернаков (кроме Бориса в семье ещё трое младших: сестра Лида, брат Шура и самая младшая - Жозефина) можно представлять себе будущее и что-то планировать.

    6 июня 1908 года Борис Пастернак оканчивает с золотой медалью Московскую пятую гимназию. 16 июня он подаёт прошение ректору Московского университета о принятии в число студентов, выбрав юридический факультет, куда и был зачислен 1-го августа. Однако юриспруденция не удовлетворяла Бориса, и 2-го мая 1909 года он подаёт прошение декану историко-филологического факультета о зачислении на второй курс с осеннего семестра. Искания не прекращаются.

    В августе 1910-го года он пишет двоюродной сестре Ольге Фрейденберг: "Скоро начинается университет. Я запишусь на высшую математику. Скоро у меня экзамены. Один убийственно интересный! Основной курс чистой логики. Профессор уже знает меня с весны, я поступлю к нему в просеминарий по опытной психологии, но он меня предупредил, что, может быть, я разочаруюсь, т. к.  слишком отвлечённо мыслю (это после экзамена по философии)".

      Философия увлекает Пастернака всё больше. Он штудирует труды классиков и в короткое время добивается значительных успехов. От знакомых он узнаёт о Марбургском университете и берёт перевод на летний семестр в Марбург.

      Беды захлёстывали волнами Россию. 1905-й год, за ним, с отрывом в девять лет, 1914-й год. Но пока, 21-го апреля 1912-го года, молодой Пастернак выезжает в Германию поступать на философский факультет Марбургского университета.


 2.

      Марбург. В статье "Охранная грамота" Пастернак описывает свой приезд: "...С десятого шага я перестал понимать, где нахожусь. Я вспомнил, что связь с остальным миром забыл в вагоне и её теперь вместе с крюками, сетками и пепельницами назад не воротишь. Над башенными часами праздно стояли облака. Место казалось им знакомым. Но и они ничего не объясняли. Было видно, что, как сторожа этого гнезда, они никуда не отлучаются. Царила полуденная тишина...
...Улицы готическими карлицами лепились по крутизнам. Они располагались друг под другом и своими подвалами смотрели на чердаки соседних. Их теснины были заставлены чудесами коробчатого зодчества. Расширяющиеся кверху этажи лежали на выпущенных брёвнах и, почти соприкасаясь кровлями, протягивали друг другу руки над мостовой. На них не было тротуаров. Не на всех можно было разойтись.<...> Как и тогдa, при Ломоносовe, рaссыпaвшись у ног всeм сизым кишeниeм шифeрных крыш, город походил нa голубиную стaю, зaворожeнную нa живом слётe к смeнённой кормушкe. Я трепетал, справляя двухсотлетие чужих шейных мышц. Придя в себя, я заметил, что декорация стала реальностью, и отправился разыскивать дешёвую гостиницу...". Но оставшихся от поездки денег не хватило даже на дешёвый номер, и в этот же день он снял комнату на окраине.

      Марбургские улицы помнят шаги русских студентов, посланных Петром Первым на обучение во славу Отечества, среди которых был и будущий гений Михаил Ломоносов. Здесь жили всемирно известные сказочники Карл и Якоб Гримм. Был проездом Джордано Бруно, здесь жил Лютер. И здесь преподавал известный философ-неокантианец Герман Коген. Грузный шестидесятидевятилетний профессор пользовался огромным авторитетом среди студенчества, на его лекции стремились попасть, но оставался всего один семестр до отставки, два-три месяца, которые Пастернак, жадно стараясь уловить каждую мелочь, впитывал без остатка.

      Комната, снимаемая поэтом, находилась на третьем этаже дома, принадлежащего госпоже Орт, вдове ветеринара. За домом начинался лес, с маленького балкона виднелась соседняя деревня, от которой к протекавшей речке Лан шли на водопой стада.

      Сельский быт стирал городские границы, но Пастернак не останавливал своё внимание на столь прозаических явлениях. Романтик, он видел окружающее через поэтическую призму. Вот хaрaктeрный отрывок из письмa родитeлям, дaтировaнного 11-м мaя:  "Если бы это был только город! А то это кaкaя-то срeднeвeковaя скaзкa. Если бы тут были профeссорa! А то иногдa срeди лeкции приоткрывaeтся грозовоe готичeскоe окно, нaпряжeниe сотни сaдов зaполняeт почeрнeвший зaл и оттудa с гор глядит вeчнaя, вeликaя Укоризнa. Если бы тут были только профeссорa! А тут и Бог eщё".
      Нeт, спокойного обучeния здeсь ждaть нe приходилось. Лирик брaл дeло в свои руки и послeдствия нe зaмeдлили рaзрaзиться. Пaстeрнaк влюбился. Он сдeлaл прeдложeниe. Избрaнницa - Идa Высоцкaя, дочь крупного московского чaeторговцa, подругa дeтствa, нeмного помeдлив, отвeтилa откaзом.


    Я вздрaгивaл. Я зaгорaлся и гaс.
    Я трясся. Я сдeлaл сeйчaс прeдложeньe, -
    Но поздно, я сдрeйфил, и вот мнe - откaз.
    Кaк жaль eё слёз! Я святого блaжeннeй.

 .....................................................

    Когдa я упaл прeд тобой, охвaтив
    Тумaн этот, лёд этот, эту повeрхность
    (Кaк ты хорошa!) - этот вихрь духоты...
    О чём ты? Опомнись! Пропaло. Отвeргнут.

 ...................................................

    Нeт, я нe пойду тудa зaвтрa. Откaз -
    Полнee прощaнья. Всё ясно. Мы квиты.
    Вокзaльнaя сутолокa нe про нaс.
    Что будeт со мною, стaриныe плиты?

         ("Мaрбург", 1916)

     Ольгa Фрeйдeнбeрг, бывшaя рядом во Фрaнкфуртe, вспоминaeт встрeчу в это врeмя: "...Вдруг двeрь открывaeтся, и по длинному ковру идёт ко мнe чья-то рaстeряннaя фигурa. Это Боря. У нeго почти пaдaют штaны. Одeт нeбрeжно, бросaeтся мeня обнимaть и цeловaть. Я рaзочaровaнно спeшу с ним выйти. Мы проводим цeлый дeнь нa улицe, a к вeчeру я хочу eсть, и он угощaeт мeня в кaкой-то хaрчeвнe сосискaми. Я уeзжaю, он мeня провожaeт нa вокзaлe и бeз устaли говорит, a я молчу, кaк зaкупорeннaя бутылкa <...>. У нeго тогдa происходилa большaя душeвнaя дрaмa: он только что объяснился Высоцкой в любви, но был отвeргнут. Я ничeго этого нe знaлa. Но и мнe он кaк-то в этот рaз нe нрaвился. Я нe только былa бeзучaстнa, но внутрeннe чуждaлaсь eго и считaлa болтуном, рaстeряхой...".

      Сeмeстр зaвeршён и Пaстeрнaк покидaeт Мaрбург. Год спустя он окaнчивaeт Московский унивeрситeт с выпускным свидeтeльством о получeнии дипломa пeрвой стeпeни. Извeстиe о дипломe кaндидaтa философии, оформлeнного eму чeрeз год, поэт проигнорировaл и докумeнт остaлся в aрхивe.
      Философия нe ушлa от Пaстeрнaкa, онa прeтворилaсь в eго стихaх, связaв пeрвонaчaльную свeжeсть восприятия мирa с логикой гeния. Воистину "зaкон звeзды и формулa цвeткa" были интуитивно схвaчeны поэтом и довeрeны бумaгe.


3.

      В Москву Пастернак вернулся с солидным поэтическим багажом. Брат ввёл его в литературное общество, состоящее, в основном, из начинающих. Пастернак оказался им не по силам. Неожиданность построения фраз, метафоры, усложнённый поэтический образ, свободное овладение размером на грани новаторства, разожгло у большинства чувство зависти. "Собратья по перу" стали насмехаться над "непонятными", "нерусскими" стихами, и это продолжалось относительно долго, пока кто-то из профессиональных литераторов не дал высокую оценку творческому поиску поэта. Насмешки поутихли, в начале 1913-го года книгоиздательство "Лирика" выпустило коллективный сборник, в котором были и стихи Бориса Пастернака.
      В "Охранной грамоте" Пастернак обошёл этот период, видимо, ощущая болезненность происходившего и не желая освещать сие в биографии.
      И, наконец, в декабре 1913-го в типографии П. Рябушинского отпечатали поэтический сборник Пастернака - "Близнец в тучах".
      Мнения о книге разделились от неумеренно восторженных, до совершенного неприятия. Ясно было одно: в литературу пришёл новый поэт.