***

  Он шёл, как обычно, с сигаретой во рту вдоль путей, чтобы обогнуть самую длинную платформу и выйти к платформам дальнего следования, чтобы избежать турникетов и выйти в город – денег в кармане студента не было ни гроша. В уши были вставлены наушники, в которых пела и играла Янка Дягилева, он частенько оглядывался, чтобы посмотреть, не едет ли сзади поезд. Обогнув ту самую длинную платформу, он пошёл дальше, поглощённый сибирской тоской. Слева стоял поезд дальнего следования, изрыгавший дым и тошнотворную гарь. Когда до лестницы, ведущей на платформу, оставалось не больше пятнадцати шагов, на его рюкзак опустилась чья-то рука и остановила его так, что он чуть было не потерял равновесие и не плюхнулся назад. Он оглянулся и увидел перед собой железнодорожного рабочего, судя по мимике которого было ясно, что он был в претензии на беспечно шагающего вдоль путей студента. Человек этот был одет в оранжевую накидку поверх синего рабочего костюма, на лоб была надвинута чёрная шапка. Внимание его холодных то ли серых, то ли голубых глаз было полностью обращено на студента, а его пухлые губы без остановки двигались. Его бледное лицо в некотором роде было даже красивым и несмотря на его морщины, ставшие результатом напряжённого труда, не казалось старше тридцати трёх лет.
   Студент спокойно вынул наушники из ушей, и на него тут же опустилось облако комплиментов.
- Долбоёб ссаный! Я что, каждый раз должен из-за вас на стоп-кран жать? Сука! Да ведь я бы переехал тебя, долбоёба!
- Извини, - только и смог выдавить из себя студент.
- Идёт, ****ь, мудак, в наушниках своих ****ых!
   Студент взглянул на поезд, теперь стоявший в нескольких метрах от него на пути справа и из которого, должно быть, и выскочил этот разгорячившийся рабочий, продолжавший на него орать. Лицо молодого человека напряглось, брови опустились, костяшки кулаков захрустели, глаза заблестели, но спустя несколько секунд всё это прошло. Извинившись ещё раз, он повернулся назад и под матерящийся аккомпанемент пошёл дальше – на лестницу, затем на платформу и дальше – к выходу в город.
   «Неприятно. Даже обидно. Обидно за свою глупость, неосторожность. Отчитал как школьника, обругал. А что ему ещё остаётся? Нездоровый, отупляющий труд на железной дороге в компании таких же простых мужиков, которые редко о чём-то задумываются – о чём-то действительно стоящем и имеющем прямое отношение к ним самим, к их жизни; которых сама жизнь отучила от этой пагубной привычки. «Нынче столько погибают оттого, что дурно направлены мысли!» Когда твои дни проходят на работе, сводящейся к выполнению поручений свыше, и всё что от тебя требуется – применить силу и сноровку; когда приходишь домой, изнурённый, и срываешь свою злость, всё недовольство на близких – жену, ребёнка – и пытаешься убежать от собственного бессмысленного существования с помощью алкоголя или дешёвых развлечений; когда правительство и крупные компании спекулируют на твоих слабостях, твоей бедности, твоём несчастье, показывая по федеральным каналам дешёвые пошлые сериалы с бездарными актёрами, мораль которых – в терпении, которые говорят, что так и должно быть, что все так живут, что это норма и иначе в человеческом обществе и быть не может - где же тут увидеть, как же тут понять? Все эти грубые слова, что обрушились сегодня на меня, как град – это лишь результат среды и воспитания, и мне не в чем винить этого человека, я не сержусь на него, не могу сердиться. Он мог ударить меня своим тяжёлым кулаком, который свалил бы меня с ног, и я бы повалился на землю – холодную, усыпанную маленькими острыми камешками. Я бы, наверно, заплакал, но тут же простил – без колебаний.»