Семейные хроники...

Марина Григорьева 2
                К 70-летию Великой Победы
           эти публикации - литературная обработка семейной хроники,
           имена, фамилии, место действия, фактические события -             подлинные...




                ВАНЬКА




                -Степан, Степан! Поди ж в избу, Наталья зовет, - бабка Авдотья стоя на крыльце вытирала фартуком красное, потное лицо. Ее крупные, как у мужика руки слегка дрожали, круглое лицо с маленькими следами от оспы над правой бровью и виске, расплылось в улыбке, - да, полно тебе, Степан, поди к жинке, сын у тебя, глянь, какой бога-тырь.
                Она толкнула Степана в плечо, посторонилась, пропуская.
                В избе было тепло, даже душно. Наталья лежала  на кровати за перегородкой, тяжелые косы аккуратно прибраны  под платок, из-под полуопущенных ресниц она смотрела на маленький сверток, покоившийся у нее на груди. Из свертка выглядывало сморщенное красноватое личико ребенка, издававшего не крик, как ожидал Степан, а какое-то кряхтение.
            -Сын.., - выдохнул Степан полушепотом, - Ванька.

             Что кому судьбой уготовано – неведомо. Не ведал и Степан, что радость его обернется скорым горем, незаживающей раной, перевернет его жизнь, да и не только его…
Тяжкие роды Натальи принесли в семью не только радость. Ванятке и полгода не исполнилось, а матушку его уже снесли на Выселский погост. Степан и без того не больно разговорчив, да общителен был, а тут совсем замкнулся, ушел душой в свой никому не ведо-мый мир. Работал, как проклятый, домой приходил -  с ног валился и спать…спать…
             О мальце не спрашивал, знал –Авдотья надежная, опытная, да и не к чему мужику в эти дела соваться. Растет себе и растет. Мал еще, батька ему пока не нужон.
Бывало-че,  Авдотья, покормит Степана ужином и вынесет из-за перегородки пацаненка: глазищи огромные – Натальины – смышленые, ресницы, что опахала, лыбится, пузыри пускает.
             - Устал я, Авдотья, не до него, иди, отдыхать буду, - даже на руки сына не возьмет, - и на что мужику такие глаза, чай не девка, - проворчит и отвернется к стене.
              Вздохнет Авдотья, прижмет Ванятку к груди:
             -Сиротинушка ты моя, - прошепчет, уткнувшись в теплую, в мягких кудряшках, макушку ребенка, смахнет набежавшую слезу, - Господь милостив, можа женится папка-то, будет тогда и маманя у тебя.
               Так в делах и заботах пролетели годы, как один день. Ванятка шустрый рос, любознательный, что ни день - новая шалость. То кур из курятника по выгоняет, то в закут к борову заберется, да там и уснет, а Авдотья его по всей улице ищет, за грудь хватается.

              - Степушка, - уже в который раз начинала она разговор с племянником, - стара я, сил едва на хозяйство хватает, а Ванятка пригляда требует, за ним глаз да глаз нужен, а случись что, кто виноват будет? Ты ж меня кулачищем-то своим враз и прибьешь. Жалко пацаненка, ласка ему нужна, забота материнская.
               - Наталью я тебе не подыму, - отрезал Степан.

                Еще год прошел. Волнения до уезда докатились и в городе уже во всю мужики судачили, что, мол, будет война с германцами. 
                А коли призовет царь-батюшка? Государево слово, оно как же? Задумался Степан. И в правду, Авдотья совсем сдавать стала. А заберут его? Ванятка-то мал совсем...
Так и случилось. Не успели мужики урожай убрать, а уж Царский Указ о всеобщей мобилизации пришел. Степана пока не коснулось. Но, то ж пока…

                По осени, по первому снегу привез Степан из Марьевки маманю Ванятке - Евдокию, первую красавицу. Много к ней мужиков сваталось, да, вот пошла за вдового Степана Леопольдовича, на десяток годков старше, зато человек уважаемый, надежный. А что пацаненок при ем, так оно и лучше. Не захочет Степан сразу общих детей заводить, время-то какое, смутное.
                Время и впрямь неспокойное было. Не успели Степан с Евдокией прижиться семьей общей, Ванятка еще папкину жену и мамкой не назвал, а уж призвали Степана на войну.
             Уходя, просил Степан Евдокию, пуще всего другого, пуще верности супружеской, просил за сыном пригляд вести. Хозяйство оставил он Евдокии знатное, дом крепкий, амбары ломились, скотины  полон двор. Авдотья, хоть и стара, но еще в помощи не откажет, тянет лямку-то, да и Ванятке восьмой годок пошел – мужик, помощник.
            -Только следите, бабы, чтоб учился малец, чтоб без глупостей, не то вернусь, кожу до костей с одного места спущу, - наставлял Степан домашних, прощаясь.
             Чудно! От него бывала-ча ни доброго, ни плохого слова не дождешься, а тут разговорился. Не к добру... Попрощалися..

             К весне Авдотья совсем занемгла, а как первый лед на Белой тронулся, свезли и ее к Ваняткиной мамке Наталье, почти что рядышком и схоронили. Последняя родная душа покинула мальчонку. Остался Ванятка с мачехой.

              Евдокия, освободившись от «надсмотрщицы», как она со злостью называла Авдо-тью, совсем хозяйство забросила, зажила беспутной жизнью, распущенной женщины. Расцвела красотой вседоступной, бесстыжей. Соседи на нее поглядывали с укоризной, да что там: прямо в глаза совестили, ругали грязно.
              -Что ж мне красоту свою, да молодость в землю зарыть, - пьяно отвечала она, - или с этим сопливым пащенком нянчиться. А не вернется Степан? Годы-то то ж не вер-нутся.

               Теперь в Степановом доме стоял пьяный угар, то и дело заезжали мужики, судя по повозкам и лошадям не из бедных. Ванятке строго-настрого запрещено было появляться в доме. По первости ночевал он в хлеву, вместе со скотиной, но вскоре и коровы с телками и бычок двухлеток со двора пропали, опустел и закут. В обветшалом курятнике было холодно.
               За мельницей, где кончались Выселки, был пустырь, туда люди свозили навоз с хозяйств. Зимой навоз прел и даже в сильные морозы над пустырем стоял пар. Там по ночам, зарывшись в теплые кучи, утирая худым кулачком сиротские слезы Ванятка согревался и засыпал.
               В его обездоленное войной и сиротством детство приходила по ночам мама. О Наталье он знал по рассказам Авдотьи, да по единственной фотографии, хранившейся в узелке за ларем с мукой в темной кладовой. Ее туда Авдотья спрятала, когда отец привез Евдокию, а Ванятке схронку показала, чтоб не забывал маманю-то.

              Три долгих зимы провел Ванька на навозном пустыре. О школе он и не думал. Вечно голодному, бездомному мальчонке и одеть-обуть было нечего, летом и весной мылся в речке, а холода наступали…

                Всего покрытого коростой, худющего, с  глазами, полными сиротского отчаяния, нашел сына  в ноябре 1918 года Степан  вернувшись домой.
                Да и домой ли? От хозяйства – одна боль, в доме, все, что было нажито, прахом пошло, двор пуст, ни скотины, ни собаки, две тощие курицы в ужасе носились по продуваемому ветром курятнику, в прорехи на крыше сыпал снег…
-Ничего, сынок, ничего, - успокаивал он Ваньку, прижимая к груди его вихрастую голову, все у нас будет, обещаю тебе.
                Притихший Ванюшка, не ведавший за свою коротенькую жизнь ни отцовской, ни материнской  ласки, понимал, что успокаивал Степан не его, а самого себя, потрясенного встречей с разоренным родным гнездом.
               -Ты прости сынок. Не думал я, что Евдокия…, - Степан сдержался, но бранных слов сын от него не услышал, как не слышал их никто никогда в доме Степана Леопольдовича Кузьмина, моего прадеда по матери.
               Он сдержал данное сыну слово и вскоре женился на доброй и хозяйственной Александре, у которой был свой сын Николай, а позже у них родились общие дети Александр, Анна и Антонина. И у Ваньки была настоящая большая семья.


                Х Х Х

                Прошли годы,  из пацаненка, который, спасаясь от морозов,  ночевал в навозных кучах, вырос  Кузьмин Иван Степанович, уважаемый на Выселках человек – мой дед.  В 1932 году он  женился на Екатерине Филипповне Горшковой. В 1933 году у них родилась первая дочь – Валентина, моя тетушка, а в 1939 – Нина, моя мама.

                Х Х Х

                Степан Леопольдович мало рассказывал о войне, с которой ему посчастливилось вернуться целым и невредимым. К великому сожалению, до нас не дошли даже самые скудные его воспоминания. Последовавшие за тем годы революции, период гражданской войны, установление Советской власти, тоже не способствовали рассказам о войне 1914 года.
                Умелый хозяйственник, но не столь приметный, чтоб репрессии новой власти коснулись его семьи, Степан Леопольдович пережил все эти годы относительно  спокойно. Александра справно вела хозяйство. Иван уже жил своей семьей, Николай покинул родительский дом и уехал по призыву комсомола на освоение Дальнего Востока (практически всю жизнь он прожил на Сахалине). Подрастали Александр и Анна.
                Весной сорокового сильно захворал Степан Леопольдович. Крепкий, никогда не жаловавшийся на здоровье мужик, четыре года проведший в окопах, стал быстро терять силы и былую стать. Он не дожил до рождения своей второй дочери Антонины не-многим более месяца. Ушел из жизни, так и не раскрыв до конца тайну своего необычного отчества – Леопольдович. Два его брата – Федор и Константин  - тоже не откровенничали по этому поводу.
                Но с детства мы знали историю, передаваемую из уст в уста, якобы наш пра-прадед, отец Степана, Федора и Константина, был родом из Польши. Жену свою  -турчанку, о которой говорили, что очень красива была, привез с Крымской войны.
                Сопоставляя архивные данные о том факте, что в 1864 -1867гг в Стерлитамакский уезд ссылали участников Польского восстания, делаю вывод, что неподтвержденная история, вполне могла иметь место быть.
                Х Х Х
                Дед закончил всего три класса школы, но писал настолько грамотно, что и сегодня, с трепетом держа на альбомном листе четыре истлевших квадратика писем с фронта, я восхищаюсь его каллиграфическим почерком и правописанием.
                Он самым первым на улице провел радио и, когда «черная тарелка» начинала вещание, мужики собирались возле их с бабушкой дома. Слушали внимательно и задавали деду вопросы, а он всегда знал, что ответить.
                Он работал заместителем директора элеватора, много ездил в командировки по стране  и однажды даже в Москву. После этой поездки его стали не просто уважать, а по-читать за большого человека, ведь он был в самой Москве!
                ХХХ
               -Завтра, Катюша, поедем за Ашкадар, покажу тебе наш надел, где семечки посадил, - говорил вечером 21 июня 1941 года Иван.
               -Чур, я с вами, чур я с вами, - Валечка радостно запрыгала вокруг родителей.
               -Ну, куда ж без тебя, егоза, - засмеялся отец, - Ниночку оставим бабе Сане.
               -Конечно, чего малого ребенка в такую даль таскать, - согласилась Катерина, через день Нине исполнялось два годика.
                Встали рано, едва рассвело. Иван, набросив на раму велосипеда куртку, посадил Валю, и они тронулись в путь. По тем временам это было не близко. Пока доехали, пока все осмотрели, колышки пометили, чтоб не спутать потом участок. Словно чувствуя, надвигающиеся перемены, Иван подробно объяснял Катерине, что и как следует делать.
                Возвращались после полудня.
                Словно не домой вернулись, не в свой город. Горячий июньский день обжигал не зноем, стоном по душам…стон стоял на улицах, в каждом  дворе…
                Война…
                Повестку принесли на седьмое июля – на Иванов день. Судьба? Или совпадение?
                Катерина споро собрала проводы, как водится…Не голосила, не билась в истерике, словно замерла. Машинально готовила, складывала самое необходимое. Только в глазах тоска стояла беспросветная, да сердце щемило.
                Иван не успокаивал ее, тоже больше помалкивал, не обещал скорого возвращения.
               Он и раньше, когда мужики заводили разговоры «быть, али не быть войне с немцем», не спорил с ними. Много читал, анализировал и, видимо, делал на этот счет свои выводы.
                Посидели за столом, говорили мало, расставались тяжело. В последний момент, когда уже собрались из дома выходить, чтоб успеть к назначенному времени на сборный пункт, вдруг выяснилось, что Нина пропала. Обыскали дом, колодец в первую очередь проверили, сарайчик – нет девочки. С тяжелым сердцем отправились – время не ждет. Со сборного пункта, уже колонной мужчины двинулись на железнодорожную станцию, род-ные, провожающие торопливо шли рядом, по обочинам дороги. Катерина не выпускала Валюшкину ручку и мысленно опять и опять осматривала дом, огород, двор…
               - Катя, не расстраивайся, с Ниной все в порядке, найдется, - крикнул Иван уже из вагона отъезжающего состава.
                Таким он и остался у них  в памяти: стоял, держась руками за перекладину то-варного вагона в черной косоворотке с белыми пуговицами и синем пиджаке…
                Х Х Х
                Наверное, он много бы добился, мальчишка, выживший в зимние стужи Первой мировой в навозных парах, он мог стать хорошим руководителем,  он очень стремился вступить в члены ВКПб,  у него в доме на видном месте стояли издания трудов В.И.Ленин, К.Маркса, И.В.Сталина,  да мало ли кем, мог … Хорошим человеком он стал при жизни.
                Но моему деду повезло меньше, чем его отцу. Он не вернулся с той войны. Он даже не успел познать радость первой победы. На его долю выпала только первая, самая трудная битва за Москву.
                Он не разминировал Прагу, как мой второй дед – папин отец. Не дошел до Берлина, как прадед моей подруги. Для него не прогремели салюты Победного мая сорок пятого.
                Он до сих пор считается пропавшим без вести. Основанием так считать стало донесение 56777с-46г. ППС 809. Полевая почтовая станция 809 обслуживала 244 стрелковую дивизию, которая была расформирована, как погибшая в боях на Западном фронте. Документы дивизии на хранение в ЦАМО не поступали.
                Х Х Х
А мою маму бабушка нашла, вернувшись со станции, она сладко спала за горой подушек на кровати. Раньше ведь было принято укладывать горкой несколько подушек и накрывать их кружевной накидкой. Двухлетнего ребенка там и не заметишь, особенно если он крепко спит….