ГЛАВА 5
Опора под ногами внезапно исчезла, и Алексей, непроизвольно зажмурившись, ухнул куда-то вниз. Первой мыслью было то, что он снова провалился в занесённую яму или даже – теперь уже точно! – в берлогу, и, чтобы снег не набился за воротник, Алексей втянул голову в плечи. Но падение всё не заканчивалось: его било, крутило, мотало, швыряло из стороны в сторону, как шарик в погремушке, как галстук в стиральной машине – хорошо, хоть ватник смягчал удары.
Спуск завершился впечатляюще болезненным приземлением на спину, выбившим весь воздух из лёгких. Силясь вдохнуть, Алексей открыл глаза – и увидел непривычно синее небо с редкими кудряшками облаков, и блистающий шар солнца в зените. Закашлявшись, он сел – движение отозвалось тупой болью в теле – и улыбнулся, а затем и расхохотался в голос, вновь повалившись на землю с раскинутыми руками. Впрочем, хохот изголодавшегося человека оказался каким-то сиплым, почти беззвучным.
Это было то, во что его разум отказывался верить до конца. Именно сюда, скорее всего, и вели все следы пропавшей экспедиции – он вынужден был признать это. А он своею же рукою написал продолжение, следующую главу – но не как у Саймака, или, скажем, у Булычёва, которыми Алексей увлекался в студенческие годы, – а взаправду, с декорациями, сотканными из самой реальности, и с собой самим в качестве главного героя. Он ступил в след вековой давности – и оказался затянутым в немыслимый и невероятный водоворот – как фигурально, так, в общем-то, и буквально. Профессор Серебряков оставил для него самый точный в мире путеводитель.
Алексей встал, побелевшими, все еще непослушными пальцами расстегнул пуговицы телогрейки, высунул руки из рукавов и с трудом, приносившим наслаждение, сбросил тяжёлое одеяние. Было очень тепло, а по таёжным меркам – даже жарко, лицо с мороза горело, упругий ветер пах чем-то плотным, полузабытым. Не сразу Алексей сообразил, что это – запах моря.
Он поднял голову, осмотрелся. Вокруг простиралась волнистая серо-зеленая линия холмов, поросших вереском. За ними шумело не видное отсюда море, а над морем белыми пушинками реяли несколько чаек. К звукам прибоя примешивался непонятный монотонный гул, не услышанный Алексеем сначала.
Он находился в ложбине между двумя холмами, по песчаниковой осыпи одного из которых и скатился. Выше, метрах в десяти, на жёлто-коричневом фоне склона виднелось тёмное пятно слетевшей шапки, рукавиц же и вовсе след простыл. “Бог с ними”, – решил Алексей: в таком климате они ему явно не понадобятся, да и ватник – излишняя обуза.
Вполне очевидно, что он очутился на Земле – но отнюдь не в Сибири, а где-нибудь в Европе или даже в Америке. Алексей постарался припомнить всё читанное им из научной и не очень фантастики, чтобы понять, что же делать далее, но ничего толкового на ум не приходило. Если честно – неизвестность пугала, но страх пока оставался абстрактной величиной. Ещё раз бросив взгляд на осыпь, Алексей стал карабкаться на другой холм, более низкий и пологий. Хорошо было бы, конечно, вернуться и проверить теорию обратного перехода, как и подобает настоящему исследователю – но что-то не хотелось. Назад, к ополоумевшему Зебре, в вымерзшую тайгу, где голодно и холодно – смертельно, и никакой надежды на спасение? Ну, уж нет!
И почти сразу же Алексей заколебался: а правильно ли он поступил, бросив Конкина, по сути, на верную смерть? Какой-никакой – Фёдор всё же человек, и законов взаимопомощи ещё никто не отменял. Глубоко вздохнув, он продолжил путь наверх. С другой стороны, Зебра, мягко говоря, будет не рад его видеть. И в такую чепуху с какими-то перемещениями вряд ли поверит. Хотя – дневник профессора лежит перед ним, записка написана разборчивым почерком. Захочет попробовать – бог в помощь. Однако, может, все-таки стоит попытаться, хотя бы для очистки совести: вернуться и забрать Зебру с собой, как бы тот ни сопротивлялся. Высадить его здесь – и арриведерчи. В конце концов, полчаса или час одиночества для Фёдора не окажутся фатальными, а за это время и план действий придумается, и любопытство можно будет удовлетворить.
К вершине холма он подползал осторожно, памятуя о монстрах, пришельцах и злобных киборгах, коими изобилует обычно литература в ярких обложках. Страхи почти фантастические – но ничуть не менее возможные, чем внезапный прыжок к-чёрту-на-кулички.
“А ведь ни один член экспедиции назад так и не вернулся”, – промелькнуло вдруг в голове. То ли тут так невероятно распрекрасно, что покинуть это место, как страну лотоса, невозможно. То ли, что более вероятно – люди пали жертвами роковых обстоятельств. Существовал, впрочем, и третий вариант: вернуться нельзя “по техническим причинам”, поскольку сквозь дыру в пространстве можно пройти лишь в одну сторону. О таком не хотелось и думать, и Алексей заставил себя прекратить на время рассуждения, сосредоточившись на проблемах понасущнее.
Гул между тем всё усиливался. По сантиметру Алексей подползал к вершине холма, опасаясь этого звука, похожего на гудение разорённого гнезда шершней. Гул мог быть признаком опасности. Осторожно приподняв голову, Алексей увидел аквамариновую полоску моря – и стремительно приближающийся тёмный силуэт. В следующий миг над ним на бреющем полёте с рёвом пронёсся самолёт – так низко, что на крыльях можно было различить каждую заклёпку. В спину ударила тугая струя ветра, Алексей вжался лицом в землю, подавляя панический инстинкт бегства.
Самолёт был винтовой – такие же он видел в фильмах про войну. Острый, хищный нос, широко расставленные крылья, дула пушек, торчащие из них – истребитель выглядел несовременно, но очень устрашающе. Ожидать, пока он вернётся, Алексей не захотел и, вскочив на ноги, перевалил через вершину холма.
Внизу, примерно, в километре отсюда, расстилался приморский поселок, вытянутый вдоль побережья небольшой пологой дугой: беленькие домики, узкие путаные улочки между ними, пятна и полосы выгоревшей летней зелени. На поселок неслась целая стая металлических птиц, растекаясь вправо и влево от него двумя рукавами, а на воде виднелись приземистые серые корабли в окружении катеров, оставляющих на морской глади пенные следы. Панорама захватывала: ничего подобного Алексей не видел никогда. Поражённый, он остановился, прикрывшись ладонью от солнца, тут же забыв обо всём, и смотрел, разинув рот, на разворачивавшееся светопреставление.
Ему казалось, что еще мгновение – и среди домиков начнут вспухать клубы разрывов, и в ответ по самолётам станут бить замаскированные зенитки, разукрашивая небесную синь ватными облачками. Вода вскипит столбами, с кораблей ответят – и диковинные чёрные тополя вырастут вдруг на кривых улицах. В уши ударит грохот, и свет померкнет для этого клочка земли, расположенного неизвестно в какой стране и в какой части планеты. Алексей растерялся. Он совершенно не знал, что теперь делать, куда бежать или куда прятаться. Может быть, лучшим вариантом было как раз вернуться на то место, куда его выбросило из коридора времени? Может быть, лучшим было – отыскать этот коридор и спрятаться в нем?
И он пополз назад. Сначала по гребню холма, на который только что взобрался, потом – вниз. Где-то там должна лежать сброшенная телогрейка. Он боялся встать во весь рост, чтобы его случайно не заметили с берега. Там уже маячили десятки фигур с автоматами наперевес, которые, разворачиваясь в плотную цепь, собирались, должно быть, прочесывать плацдарм. Кто они, что это за десант, и чья это война – он пока не знал. И справедливо решил спрятаться от греха подальше.
Он полз назад, в лощину, зажатую пологими холмами. И вдруг ему вспомнилось: “…Отступать не было никакой возможности, вся колонна словно превратилась в метательный снаряд; сила, собранная для того, чтобы раздавить англичан, раздавила самих французов. Преодолеть неумолимый овраг можно было, лишь набив его доверху; всадники и кони, смешавшись, скатывались вниз, давя друг друга, образуя в этой пропасти сплошное месиво тел, и только когда овраг наполнился живыми людьми, то, ступая по ним, перешли уцелевшие. Почти треть бригады Дюбуа погибла в этой пропасти. Это было началом проигрыша сражения”.
“Нет, – подумал он еще, – все это слишком похоже на дурной сон. Должно что-то случиться, что-то произойти – и я проснусь”. И тут он увидел невдалеке от себя бегущую девочку. На вид ей было не больше тринадцати лет. С темными распущенными волосами, с легким платьем, прилипавшим на бегу к ее тонкому, загорелому телу – она казалась одной из фей, населявших приморские края в средневековых сказках. Она летела стремительно, казалось, ее ноги вовсе не касаются земли. И Алексей на миг остановился, чтобы полюбоваться видением. Но тут же заметил, как, догоняя девочку, со стороны берега бегут несколько матросов из десанта. Недоброе предчувствие шевельнулось в нем. Несложно было догадаться, чем обычно кончаются подобные сцены.
И тогда Алексей поднялся в полный рост и тоже, что было сил, побежал – но не к маячившей где-то внизу телогрейке, а наперерез фее, которую невозможно было оставить в беде. Он настиг ее через пару десятков шагов, схватил за руку и потащил вниз – к подножию холма.
– Скорей! – крикнул он. – Нужно найти это место!
Она взглянула на него и подчинилась его усилиям безропотно, будто в то же мгновение осознала, что к ней действительно пришло спасение. И уже через минуту они скрылись в зарослях вереска и можжевельника, густо окаймлявших пологие холмы. Теперь оба они лежали в траве, все еще держась за руки, и каждый старался умерить дыхание, сделать его неслышным для преследователей.
Так прошло несколько минут. Ничего не менялось в мире. Издалека доносился мерный шум прибоя, ветерок шевелил листву кустов. Ни топота человеческих ног вокруг, ни голосов не было слышно. Алексей поднял голову, повернулся в сторону девочки.
– Алёнка… – одними губами прошептал он, ошеломлённый.
– Monsieur? – сказала она, вопросительно глядя на него.
– Что? – переспросил Алексей.
Нет, это просто наваждение, сказал он себе. От усталости и шока показаться может что угодно. Алёнки ведь больше нет, и он хорошо это знает…
– Parlez-vous russe? – вдруг тихо спросила она. – Вы говорите по-русски?
– Oui, – ответил он. – Да.
– D'ou venez-vous? – задала девочка еще один вопрос.
– Ты…спрашиваешь, откуда я родом? – уточнил Алексей.
– Да, – ответила она по-русски.
– Из России.
Глаза девочки округлились. Теперь она смотрела на Алексея не только с благодарностью за спасение, но и с нескрываемым удивлением, которое вытесняло все остальные эмоции. Они по-прежнему лежали в траве, повернув головы друг к другу, и ему вдруг вспомнилось, как точно также, только на песке, любили лежать они с дочерью. Последний раз это было три года назад в Одессе, в Аркадии…
– Странно, – вдруг произнесла девочка мечтательно. – Вы всего лишь второй русский, которого я знаю.
– Мы что, во Франции? – не обращая внимания на реплику девочки, спросил Алексей.
– Да, – ответила она.
– А где именно?
– На севере, в Нормандии.
– Значит, за холмами – Ла-Манш?
– Точнее, залив Сены.
– Круто! – вырвалось у Алексея.
– Что такое “круто”?
– Это все равно, что “ничего себе”.
– Да, я поняла, – сказала девочка и немного помолчала. – Выходит, вы удивлены?
– Не могу этого отрицать, – ответил Алексей. Он еще сам не мог прийти в себя от перемены, случившейся с ним только что, а тут еще эта девочка со своими расспросами-догадками. И для того, чтобы сменить тему, спросил: – Как тебя зовут?
– Софи, – представилась девочка с той долей кокетства, которую может позволить себе французская девочка, лежащая в траве рядом с взрослым мужчиной. – А вас?
– Алексей. Алексей Николаевич.
– Можно Алекс, – не спрашивая, утвердила Софи.
– Можно.
Они еще немного полежали, прислушиваясь. Никаких посторонних шумов со стороны моря не было. Будто не летали только что над головами самолеты, не подходили к самому мелководью плосконосые катера, не бежали по песчаной отмели морские десантники. Тогда оба, не сговариваясь, приподнялись и сели, вытягивая шеи и выглядывая поверх кустарников.
– Что это было? – спросил Алексей, кивая в сторону моря.
– Англичане проводят очередные учения, – со знанием дела ответила Софи.
– Как же это возможно? Куда смотрит французское правительство?
– А что нам делать? – спросила девочка с досадой в голосе, будто сама являлась членом этого правительства. – Несколько лет назад они захватили Шербур и весь полуостров Котантен. Теперь там английская военно-морская база.
– Ничего себе! – воскликнул Алексей.
– Ты хотел сказать “круто!”? – спросила она, бесцеремонно переходя на “ты”.
– Пожалуй. Выходит, Англия и Франция находятся в состоянии войны?
– Не совсем. Войны нет, но я слышала по радио, что к ней готовится вся Европа.
– Так-так, постой! – сказал Алексей, переводя дух. – А какой сейчас год?
Софи посмотрела на него с подозрением. Потом ответила с некоторой долей разочарования в голосе.
– К вашему сведению, сейчас тысяча девятьсот тридцать пятый год.
– Да! – воскликнул Алексей в очередной раз. – Вот это попал так попал!
Софи по-прежнему пристально смотрела на него, но теперь уже с бОльшей долей подозрения, чем раньше.
– Ты странно выглядишь, – сказала она. – И еще…как это по-русски…болезненно.
– Да, ты права, – ответил Алексей. – Я не ел уже трое суток.
– Хм, где же ты был все это время?
– Если я расскажу, ты все равно не поверишь.
В глазах Софи мелькнула укоризна.
– Ты считаешь меня ребенком?
– Нет. Просто есть вещи, которые…
– Хорошо, – перебила его девочка. Было видно, что она уже приняла какое-то решение, и теперь не отступит от него ни на шаг. – Сейчас мы пойдем в поселок. Я обещаю покормить тебя.
– Ты живешь в том поселке, который я видел с холма?
– Да, я приехала погостить у бабушки. Но ты не дослушал. Я хотела сказать, что когда ты покушаешь, – тогда расскажешь мне свою историю.
– Хорошо, – согласился Алексей. – А это не опасно – идти в поселок сейчас, когда еще так светло? Может быть, стОит дождаться сумерек?
– Но ты ведь голоден. Мы пойдем низиной – это дольше, зато безопаснее. Нас не увидят с берега.
– А если десантники разбрелись по всей округе?
Девочка пожала плечами.
– Вот видишь, – сказал Алексей, – ты в себе не уверена. Да и мне совсем не хочется еще раз подвергать тебя опасности.
– Нет, я решила, и мы пойдем! – сказала Софи.
И Алексей понял, что должен подчиниться.
Они встали в полный рост. Софи грациозно отряхнула с платья налипшие травинки. Еще раз посмотрела на своего спасителя – с головы до ног. Покачала головой.
– Алекс, только ты обещай мне, что сдержишь слово.
– Какое?
– Ты только что обещал рассказать мне свою историю.
– Да, расскажу, – ответил Алексей и почувствовал, как поплыла, закружилась его голова.
– Господи, ты совсем не можешь идти! – воскликнула девочка.
– Главное – это знать, куда, – ответил он. – А силы найдутся.
***
– Сюда, – Софи толкнула дощатую калитку на перекошенных петлях.
Сзади слышались далёкие голоса. Десантники, выполнив оперативно-тактическую задачу, возвращались на побережье, просачиваясь через поселок Виллервиль. Улицы были пустынны, только во дворах кое-где лаяли собаки. Местные жители, за несколько лет привыкшие к подобным маневрам, уже не боялись их, но и справедливо предпочитали в такие часы отсиживаться по домам.
Продравшись сквозь гирлянды развешанного белья, Софи свернула за угол, увлекая Алексея за собой. Тут девочка прижала его к грубо оштукатуренной стене.
– Тише, они совсем неподалеку, – шепнула она. С необычайной ясностью Алексей увидел на её таком близком виске голубую пульсирующую жилку, и девочка вновь показалась ему двойником Алёнки. Он судорожно сглотнул.
За калиткой протопали сапоги, раздалось несколько слов на английском и свободный, раскатистый смех. В памяти всплыло мерзкое слово “зондеркоманда”. Нет, стоп. Это из другой жизни. Впрочем, все, что теперь ни вспомнится, – из другой жизни.
Скрипнув зубами, Алексей уткнулся лбом в шершавую стену. Плохо, очень плохо. И безнадёжно. И что самое страшное – он бессилен против всего этого. Что происходит в этом мире? Кто есть кто – как разобраться? Может, вообще не стОило приходить сюда, поддавшись призрачной надежде на спасение? Кому он нужен здесь – этой девочке, этому миру, самому себе?
Топот удалялся. Девочка опять потащила его – через небольшой дворик, мимо сарайчика, возле которого сиротливо лежал велосипед с вывернутым на сто восемьдесят градусов передним колесом. Через десяток шагов они подошли к порогу.
– Здесь три ступеньки, осторожнее, – вполголоса сказала девочка, пропуская его вперёд.
Алексей почему-то пригнулся, будто собирался не подниматься к входной двери, а спускаться в какой-нибудь грот. Девочка держалась за его локоть, не отпуская от себя. Они поднялись на порог, и Софи, отпустив руку Алексея, толкнула перед собой дверь.
– Ну, наконец-то! – воскликнула бабушка, когда увидела внучку. Это была женщина лет шестидесяти, слегка суховатая, но сохранившая к своим годам стройную фигуру. Ее светлые, довольно коротко остриженные волосы, придавали еще большей моложавости и без того молодому лицу. Чуть широковатые скулы и резко очерченный подбородок делали это лицо достаточно строгим, но мягкие и умные карие глаза добавляли ему теплоты. – Я уже не знала, что думать!
“Как она похожа на знаменитую актрису Ани Жирардо!” – мелькнуло в голове Алексея. Он остался в полутемной прихожей, и хозяйка дома еще не заметила его.
– Бабушка, я не одна, – вместо оправданий или извинений сообщила Софи. – Со мной мужчина, который нуждается в помощи. Он – русский.
– Ты с ума сошла! – воскликнула женщина, переводя взгляд в сторону прихожей. Алексей шагнул к свету, склонил голову. – Да это какой-нибудь проходимец! Я сейчас же вытолкаю его из дома! Какой еще русский? Шляются тут, кто ни попадя, морочат голову детям. Нельзя же быть такой наивной, девочка моя!
– Бабушка, это Алекс, он понимает и говорит по-французски, – перебивая хозяйку, сообщила Софи. – Не ругай его, он не ел целых три дня.
– Что? – переспросила бабушка, шагнув к Алексею. – Мсье, если вы действительно понимаете по-французски, то пройдите сюда. А если вы не ели три дня, то постарайтесь теперь убедить и меня в том, что это правда.
– Это правда, – тихо ответил Алексей, чувствуя, что силы вот-вот покинут его.
– И вы действительно русский?
– Да, это тоже правда.
Бабушка Софи как-то по-особенному взглянула на вечернего гостя, обошла вокруг него – как вокруг какого-нибудь музейного экспоната.
– Странно, – сказала она. – Странно и удивительно. – Потом добавила после паузы: – Удивительно настолько, что в это хочется поверить…
Алексей смотрел на женщину с надеждой и мольбой в глазах.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Алексей Сапожников. Софи решила называть меня Алексом – это больше по-французски.
– Хорошо. Меня зовут Амели Дюран. Я, как вы поняли, бабушка Софи и мать ее матери.
– Я очень рад знакомству, – выдавил из себя Алексей.
– Бабушка, – вставила в разговор Софи, – я обещала Алексу покормить его.
– Раз обещала – корми, – ответила мадам Дюран. Потом добавила: – Вас никто не видел?
– Английские солдаты прошли стороной, и никого из соседей мы тоже не встретили, – сообщила девочка.
– Это хорошо, – сказала бабушка. – В наше время появление любого нового человека в прибрежном районе может вызвать массу разговоров и нездорового любопытства.
Софи тем временем уже шмыгнула на кухню и бренчала там посудой.
– Присядьте, – сказала мадам Дюран, указывая Алексею на стул.
Тот послушно сел, устало опустив руки на колени.
– Вы давно не мылись, – продолжила она. – У меня есть ванная комната. Может быть, сперва помоетесь?
– С вашего позволения, – ответил Алексей, – я бы хотел сначала что-нибудь перекусить. Но если вам неприятно мое общество, оставьте меня одного, и мы побеседуем потом – когда я приведу себя в порядок. Поверьте, я действительно очень слаб, и каких-нибудь два часа назад находился на грани безумия от голода и холода.
– Холода? – переспросила мадам Дюран.
– Да, я не оговорился.
– Странно, – сказала женщина и снова пристально посмотрела на гостя. – Такое впечатление, что где-то все время стоят морозы.
Алексей взглянул на нее и промолчал. Вошла Софи. В руках она несла тарелку с горочкой пирожков. Поставив ее на стол, она метнулась на кухню и тут же вернулась с чашкой дымящегося чая.
– Вот, – сказала девочка, глядя на Алексея. – После длительного голодания много есть опасно, я когда-то читала в газете. Так что пара пирожков с яблоками и чай – это как раз то, что нужно. И не больше.
Алексей с благодарностью взглянул на юную хозяйку.
– Где можно помыть руки? – спросил он, вставая.
***
– Мне давно не было так хорошо! – воскликнул Алексей. – Сразу появились силы, а с ними – желание жить дальше. Не даром говорят, что вода – это жизнь!
Они сидели за столом – в гостиной небольшого домика мадам Дюран.
– Если я скажу вам, сколько времени полноценно не мылся, вы не поверите.
– Почему же? – спросила хозяйка.
– Потому что вы просто не можете себе представить, какими бывают условия для проживания людей.
– Алекс, ты имеешь в виду Россию? – спросила Софи.
– Да.
– Но по радио говорят и в газетах пишут, что у вас там сейчас бурным темпом идет строительство городов и заводов. Настоящая промышленная революция! – сказала мадам Дюран. – Я знаю, что многие инженеры из разных стран стремятся на работу в Россию – это теперь престижно и выгодно. И невозможно представить, что там нет условий для того, чтобы элементарно соблюдать гигиену.
– Мне трудно это объяснить, – задумчиво ответил Алексей.
– Ваш лидер, Закладин, выступая недавно в Лиге Наций, сообщал мировому сообществу, что через пятнадцать лет каждый житель России будет иметь отдельную квартиру со всеми удобствами.
– Закладин? – вырвалось у Алексея. Он, историк, вдруг принялся лихорадочно перебирать в памяти всех деятелей, кто был известен ему из учебников по истории КПСС. Бухарин, Троцкий, Каменев, Сталин, Киров, Орджоникидзе…кто там еще отличался в двадцатых-тридцатых годах? Кржижановский, Бонч-Бруевич…Но – Закладин?
– Да, – подтвердила мадам Дюран. – Первый помощник Ленина, сменивший его на посту, когда тот вышел на пенсию.
В душе Алексея в эти минуты что-то екало и переворачивалось. Сколько же еще сюрпризов таит в себе этот новый мир?
– У меня складывается такое впечатление, – осторожно сказала мадам Дюран, всматриваясь в лицо Алексея, – что вы либо что-то не договариваете, либо, напротив, сами находитесь в каком-то заблуждении. Я не права?
– Отчасти вы правы, – согласился Алексей. – Но если я расскажу вам свою историю, то у вас едва ли достанет смелости поверить мне.
– Вот как! Почему же?
– Она слишком неправдоподобна.
– Возможно, – согласилась женщина. – Однако у меня как раз могут отыскаться причины поверить вам, но я предпочитаю пока о них умолчать.
– Что ж, вы дарите мне надежду, – сказал Алексей и почему-то посмотрел на Софи.
– Мсье Сапожников, – обратилась к нему хозяйка, – прежде чем вы поведаете нам о себе, я бы хотела задать вам всего один вопрос.
– Да, пожалуйста.
– Вам знакомо такое имя – Николай Серебряков?
Алексей вздрогнул. Знакомо ли ему имя профессора Серебрякова, руководителя этнографической экспедиции?
– Да, мадам, – сдерживая волнение, ответил он. – Я так и думал, что его звали Николай. А по отчеству, возможно, Константинович. Благодаря дневнику, написанному профессором и прочитанному мной, я и оказался в вашем мире.
Повисла пауза. Женщина пристально смотрела на необычного гостя. Софи, не решаясь перебивать бабушку и чувствуя, что присутствует при каком-то мистическом повороте событий, сгорала от любопытства и ерзала на стуле.
– В таком случае, – сказала, наконец, мадам Дюран, – считайте, что вам несказанно повезло. Четырнадцать лет назад профессор Серебряков сидел на том самом стуле, на котором теперь сидите вы. Но поверить ему тогда мне было гораздо труднее…
***
– Блин! Я совсем забыл, как это делается! – сетовал Алексей по-русски сдавленным голосом. – Мне никак не удается держать равновесие.
– К сожалению, я ничем не могу тебе помочь, – так же сдавленно отвечала Софи.
Они ехали по ночной проселочной дороге на двух велосипедах. Луны еще не было. Алексей даже боялся теперь ее появления – не помощница она была в таких делах, это он знал наверняка. До Онфлера – небольшого приморского городка, расположенного в устье Сены как раз напротив портового Гавра – было всего-то километров десять. В сущности, какие-то пустяки, если учесть, что скорость велосипеда, по крайней мере, раза в четыре выше скорости пешехода. А им нужно было спешить – к ночному поезду на Париж, отходившему из Онфлера без четверти полночь. Да и велосипеды нужно было оставить в надежном месте. А там – тоже какой-нибудь разговор бы случился, то да се, какое-то потерянное время. Словом, отпустив их в дорогу около половины десятого, мадам Дюран рассчитывала, что путешественники успеют осуществить намеченные планы.
– В Онфлере, на Большой Морской улице вы отыщете церковь Святой Анны, – напутствовала она Алексея. – Там спросите помощника кюре по имени Иоанн Курбе. Расскажете свою историю. – Алексей вскинул брови. – Не удивляйтесь. Вы ведь читали дневник Серебрякова, и должны помнить, что предпоследним из вашего мира ушел священник.
– Так это…
– Да-да, именно, – подтвердила мадам Дюран. – Это добрейший и светлейший человек. Николай всегда считал его своим другом.
– В таком случае, ничто, вероятно, не помешает мне тоже считать его другом, – ответил Алексей.
– К сожалению, мы не виделись почти три года, – сказала мадам Дюран. – Не думаю, что Иоанн сильно изменился. Когда вы скажете, от кого прибыли, он с охотой поможет вам.
– Благодарю вас, – ответил Алексей, который за несколько часов общения успел оценить гостеприимство и доброту французской женщины.
По большому счету, ему вовсе не хотелось куда-то уезжать из Виллервиля. Но приближение военного конфликта, назревавшего в этом регионе уже несколько лет, делало присутствие в поселке мужчины неизвестного происхождения, да еще и без документов, весьма опасным. В любой момент сюда могли передислоцироваться части регулярной французской армии, которые бы установили на побережье комендантский час – и русский “путешественник ” Алексей Сапожников мог бы попасть под подозрение, как возможный английский шпион.
…Если бы Алексею пару лет назад сказали, что ему придется однажды летним вечером совершить велопрогулку по северному морскому побережью Франции… Он бы даже не стал спорить и удивляться, он бы просто рассмеялся в лицо выдумщику. Какая могла быть еще Франция на зарплату школьного учителя! Но теперь…
Теперь он крутил педали, с трудом удерживая равновесие, и упорно старался смотреть вперед, а не вниз, под колеса. И все равно то и дело валился – то вправо, то влево, торопливо выставляя ногу. Софи не смеялась – она останавливалась и делала паузы, ожидая пока Алексей снова не поймает равновесие.
Иногда он поднимал лицо к небу. Там, в густой синеве, празднично поблескивали звезды. В городе, когда отовсюду мешают яркие огни витрин и фонарей, – разве можно увидеть звезды? То, что открывается городскому наблюдателю – это бледное подобие настоящего звездного неба. Только в поле, где ни один, даже случайный, фонарь не вклинивает в ночной мрак свои “люксы” и “люмены” – можно сполна насладиться восхитительной глубиной Вселенной.
И теперь, на этой проселочной дороге между Виллервилем и Онфлером, Алексею снова – как когда-то в деревенском стройотряде – открылась эта красота. И он – растерялся, он не поверил собственным глазам, он не мог узнать ни одного созвездия. Только Большая Медведица – вроде это она… – как-то причудливо встала на задние лапы в этом загадочном небе. Эх, когда-то ведь увлекался астрономией! Удивлял знакомых редкими названиями звезд. Вот они – Мерак, Дубге, Ахернар, Алиот, Мицар… Раньше хоть Аленке показывал, а теперь…
Он повернул голову направо. Неподалеку мелькали голубые искры девичьего платья. Софи ехала рядом, стараясь не отставать и не обгонять своего спутника. Монотонно шуршал песок под колесами велосипеда. Чуть поскрипывали педали от нажима упругих девичьих ног.
– Ты устал, Алекс? – вдруг спросила она, будто чувствуя на себе его взгляд. – Мы могли бы немного отдохнуть. Хочешь? До Онфлера осталось всего пару километров.
– Нет, – ответил он. – Я держусь. Нельзя терять ни минуты.
Она не стала уговаривать его, настаивать на своем. Она и сама знала, что им во что бы то ни стало нужно этим вечером уехать в Париж – только там человек из другого мира мог раствориться среди людей, мог остаться незамеченным.
***
– Добрый вечер, – поздоровался Алексей.
Маленькое смотровое окошко тяжелой кованой двери только что открылось, и оттуда на ночного гостя смотрели чьи-то встревоженные глаза.
– Могу я видеть помощника кюре Иоанна Курбе?
– А кто вы ему, и по какому делу? – совместил два вопроса в один сторож при церкви.
– Я его друг, и прибыл по важному делу, – сказал Алексей первое, что пришло в голову.
Через несколько секунд раздался скрежет ключа в замке, и тяжелая дверь повернулась на петлях. Полусогнутая фигура в темном балахоне провела Алексея и Софи к одной из боковых дверей церкви Святой Анны. Велосипеды они катили рядом с собой.
– Постучите три раза, – напутствовала фигура. – Хотя, должен вам сказать, что мсье Курбе не любит поздних гостей.
– А что, они часто случаются? – не удержался Алексей.
– Практически никогда, – скрипнула фигура. – Просто я так думаю.
Алексей сдержанно улыбнулся. Сопровождавший их сторож затаился в стороне.
В свете одинокого фонаря, маячившего на улице за забором, лицо Софи показалось Алексею особенно одухотворенным. Еще бы – девочка впервые в жизни участвовала в каком-то приключении, и это придавало чертам подростка недетской строгости и дополнительного шарма. Постучав три раза в светлую, покрашенную в небесно-голубой цвет дверь, Алексей отступил на шаг. Софи пряталась у него за спиной, выглядывая из-за плеча.
– Кого там еще принесло? – раздалось внутри.
– Здесь проживает помощник кюре Иоанн Курбе? – спросил Алексей.
– Да, здесь.
– Я пришел из Виллервиля. Ваш адрес мне дала мадам Дюран.
Было слышно, как за дверью проворчали что-то себе под нос, а потом заскрипело в замке, и дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель хлынул свет изнутри, и в этом свете мелькнула тощая фигура в темных штанах и белой рубашке с короткими рукавами. На светлом лице мсье Курбе застыло любопытство. Быстрыми глазами пробежав по лицам Алексея и Софи, священник узнал девочку, и губы его дрогнули.
– Софи! Девочка моя, это ты? Как же ты выросла! – сказал он, широко улыбаясь. – А я слышу за дверью незнакомый голос и думаю: кто бы это мог быть?
– Это Алекс, – сказала Софи. – Он – мой друг.
– Очень приятно, очень хорошо, – произнес помощник кюре. – Оставьте велосипеды во дворе, их никто не возьмет. – Он отступил в сторону, пропуская гостей вперед. – Проходите в мою скромную обитель – там направо.
Гости прошли в большую комнату, заставленную полками с книгами и всякой церковной утварью, отчего помещение казалось в несколько раз меньше. В углу, под узким окном, стоял миниатюрный диванчик. Рядом – письменный стол с лампой на резной мраморной ножке. Из-под ее зеленого купола лился мягкий, хотя и достаточно яркий свет. Хозяин прошел вслед за ними и, заметив взгляд Алексея, сказал:
– Да, вот здесь и живу – среди великих мыслей великих людей. Сейчас вот Монтеня перечитываю.
– И как современная церковь смотрит на выводы известного скептика? – спросил Алексей.
Хозяин обширной библиотеки с особым интересом взглянул на своего неожиданного гостя.
– Вы читали Монтеня? – спросил он.
– Доводилось, – ответил Алексей. – Но не очень глубоко.
– Монтень рисует человека существом слабым, испорченным, – продолжал помощник кюре. – Я пытаюсь отыскать в его “Опытах” природу порока, чтобы наилучшим образом в последствии направлять человека на путь духовности.
Было видно, что Иоанн Курбе готов к длительной дискуссии на излюбленную тему. И он бы, вероятно, ее открыл, если бы вовремя не опомнился сам.
– Что это я? – спохватился помощник кюре. – Простите, порой так не хватает общения. Располагайтесь, сделайте одолжение.
Он указал своим гостям место на диванчике, а сам устроился на единственном в этой комнате стуле, стоявшем у стола.
– Итак, я вас слушаю, – сказал он, сложив руки в замок и расположив их на груди.
– Здравствуйте, отец Серафим, – тихо сказал Алексей по-русски.
Тот замер, не веря собственным ушам. Наступила пауза – долгая и напряженная, как в хорошем спектакле.
– Откуда вам известно мое имя? – наконец, спросил мсье Курбе тоже по-русски. – Кто вы?
– Меня зовут Алексей Сапожников. Я прочитал о вас в дневнике профессора Серебрякова, оставленном в землянке там – в Сибири, в другом мире.
– Вы искали нашу экспедицию? – после паузы спросил отец Серафим.
– Не совсем, – уклончиво ответил Алексей. – Я нашел землянку случайно.
– И как же вы оказались здесь? Неужели кто-то вас послал, чтобы вернуть нас обратно?
– Никто меня не посылал, я – сам по себе. А оказался я здесь точно так же, как и вы – пройдя с десяток шагов на восток от березы, отмеченной в записях профессора, как основная веха.
– ЧуднО! – воскликнул отец Серафим. – Уж почти пятнадцать лет прошло, а будто вчера все было… Знаете, если честно, я многое бы отдал за то, чтобы обнять эту березку снова.
– Теперь вам не хватит рук, чтобы обхватить ее ствол, – сказал Алексей.
– Как это? – удивился священник. – Деревья так быстро не растут.
– Вам трудно будет понять, – сказал Алексей, – но я пришел в этот мир через сто лет после вас.
– Простите, но следует ли мне верить вам? – осторожно спросил отец Серафим, поглядывая то на Алексея, то на Софи.
– Я понимаю, что поверить в это трудно, – ответил Алексей. – Поэтому даже не стану пытаться вас в чем-то убеждать. Подумайте лишь о том, что сами вы, когда из тысяча девятьсот седьмого года шагнули в коридор, соединяющий два мира, здесь в то время шел тысяча девятьсот девятнадцатый. Не так ли?
– Да, примерно, так, – согласился священник.
– И вы прожили в этом новом для себя мире почти пятнадцать лет, совершенно не подозревая, что время здесь течет по-иному, чем в мире, оставленном вами. Так?
– Да, вы правы. Но у меня были какие-то сомнения…
– А я, с вашего позволения, – продолжал Алексей, – пришел сюда через пятнадцать нынешних лет после вас, но в моем мире за это время прошло целое столетие. Все, как говорится, относительно – и пространство, и время.
– Выходит, – после некоторого раздумья спросил отец Серафим, – что в России нынче две тысячи седьмой год? В той России…
– Именно, – подтвердил Алексей. – И я, как учитель истории, с огромным удовольствием рассказал бы вам весь путь развития государства в двадцатом столетии. Но, увы, нам с Софи нужно успеть на парижский поезд. И не только на дискуссию, но и на обыкновенную беседу – у нас просто нет времени. Может быть, когда-нибудь…
– Знаете, мне действительно трудно взять в толк ваше доказательство, – сказал отец Серафим задумчиво. – Мне понадобится время, чтобы осознать это. Размышления философов средневековья – детский лепет по сравнению с подобной метаморфозой. Но поскольку вы – мой соотечественник, к тому же друг этой прелестной девушки, которая выросла на моих глазах, – при этом он с теплотой посмотрел на Софи, – я всегда буду рад в дальнейшем любой встрече с вами. И уж тогда…может быть, мне удастся задать вам несколько непростых вопросов…
– Сколько угодно, батюшка, – ответил Алексей. – А сегодня – можно ли нам рассчитывать на вас, и оставить на хранение велосипеды?
– Да, без сомнения. А когда поезд на Париж? – спросил помощник кюре и посмотрел на девочку.
– Без четверти двенадцать, мсье Курбе, – ответила Софи.
– У нас еще есть полчаса, чтобы попить чаю. Хотите?
– От подобного предложения грех отказываться, – сказал Алексей.
Отец Серафим кивнул и, поднявшись, вышел из комнаты. Не прошло и трех минут, как он вернулся с пузатым чайником в руках, на котором были нарисованы лебеди. Чашки, заварка и сахар отыскались в серванте, спрятавшемся в противоположном углу комнаты.
– А у меня к вам есть вопрос, батюшка, – сказал Алексей через несколько минут. Он уже выпил чашку крепкого чая и считал себя вполне готовым к дальнейшим приключениям.
– Да, слушаю тебя, сын мой.
– Скажите, вот вы – православный священник – попали в чужой мир, в другое время и в другую страну. Как вам удалось приспособиться к жизни здесь и даже вступить на церковную службу, хотя Франция – католическая страна?
– Ну, во-первых, я здесь был не один, а со своим приятелем, профессором Серебряковым. Первое время, пока я не устроился, он помогал мне, чем мог. Около года я даже проживал в Виллервиле, в доме мадам Дюран.
– Она мне ничего не говорила об этом.
– Мадам Дюран – чудная, душевная женщина. Она и познакомила меня впоследствии с кюре церкви Святой Анны здесь, в Онфлере. Господин Жильбер Санжени легко вошел в мое положение. Знаете, два глубоко верующих человека всегда способны найти общий язык, отыскивая в религии точки соприкосновения, а не точки отталкивания. Господь, сын мой, он – един для всех. И ему совершенно нет дела до того, что Иван Курбатов стал Иоанном Курбе – главное, что этот человек преданно служит, посвящает свою жизнь совершенству духа и прилагает усилия, чтобы учить этому же прихожан. За несколько лет мне пришлось выучить французский язык – только и всего.
– Знаете, если бы вы попали не на двенадцать лет вперед, а, скажем, на сто или даже на пятьдесят, – вам было бы несравнимо труднее найти свое место в чужом для вас мире, – вздохнул Алексей.
– Почему? – спросил отец Серафим. – Неужели за эти годы люди вовсе утратили доброту, отзывчивость, сострадание?
– Увы… это почти так.
– И какие же ценности теперь правят миром?
– Одна единственная – деньги. Большие деньги. Огромные деньги. Обладая ими, человек стремится обладать всем миром, даже если приходится топтать на пути к этому себе подобных. Алчность и высокомерие – вот знамена богачей.
– Выходит, Монтень был прав на целые века вперед – человек ничтожен и немощен, ибо бездуховен. Но болезненное высокомерие никогда не восторжествует над опытом божественного знания. Вот в чем секрет, недоступный для тех, кто в роскоши видит свое счастье, а во власти – свое предназначение.
– Но человек способен учиться и научаться, – сказал Алексей. – Нужно только время, чтобы показать ему путь.
– Стало быть, и через сто лет я нашел бы свое место в мире, – заключил отец Серафим, и на его лице застыла странная улыбка.
ГЛАВА 6
“Лувье, Лувье! Стоянка пять минут. Лувье, господа, Лувье!”
Голос проводника проплыл от одного конца вагона к другому, застрял где-то в тамбуре, а затем послышался уже внизу – на платформе. Алексей открыл глаза, посмотрел на спящую Софи, сидевшую напротив. Она давно откинула свою очаровательную головку на спинку сидения, обитую мягкой кожей оранжевого цвета, и теперь, в два часа ночи, видела, наверное, сладкий сон – тот, который нередко посещает подростков. В этом сне она, должно быть, кружила в легком, воздушном платьице по ромашковому лугу, что-то щебеча и улыбаясь. И какой-нибудь Франсуа или Жан – мальчишка с соседней улицы, – сидя в траве, щурился от солнца и улыбался ей в ответ.
Алексей разлепил ссохшиеся губы, качнул головой из стороны в сторону, разминая мышцы шеи. Ямочки на щеках Софи были трогательно-прекрасны. “Охранница, – подумал он. – Вызвалась оберегать меня от возможных неприятностей в дороге. “Вы говорите с акцентом, ваш французский еще надо подправлять”. Я не спорю. Отсутствие практики убивает любые знания. Какая у меня была практика? – На лесосеке? Блин! И как это я в свое время в универе именно французский выбрал? Будто знал, что…”
Он осторожно, чтобы не потревожить спящую девочку, поднялся со своего кресла. Тут же, на месте, напряг мышцы ног и спины – потянулся. И тихо направился к выходу. Почти все пассажиры плацкартного вагона спали. Ночь, хоть и была июльской, короткой, но все же перевалила за отметку той глубины, после которой способны заснуть на посту даже часовые.
На перроне царила тишина, изредка нарушаемая далеким голосом обходчика или грузчиков. С монотонной деловитостью они вынимали из почтового вагона мешки с письмами и негромко переговаривались. Городок был мал, и суета больших вокзалов ему была незнакома. Легкий ветерок приносил от головы поезда обрывки едкого паровозного дыма. Еще пахло смолой и сдобной выпечкой. И свежело – ближе к утру свежело. Даже в июле.
В небе сияла полная луна – желтая и нарядная, как начищенный металлический рубль времен Московской олимпиады. Так показалось Алексею. Он стоял на подножке, вглядываясь в лакированные бока вагонов, что цепочкой выстроились в обе стороны от него. Где-то неподалеку стрекотали два сверчка – будто соревнуясь, кто кого перепоет.
В нескольких шагах от вагона стояла одинокая женщина в светлом костюме. Модная широкополая шляпа с изогнутыми полями закрывала ее лицо. Судя по стройной фигуре, даме было не больше тридцати лет. Багажа возле нее не было, стало быть, она вышла к поезду кого-то встречать, и теперь тоже смотрела вдоль вагонов. В какой-то момент Алексею показалось, что дама остановила свой взгляд на нем. Но рассмотреть ее лицо не было возможности. Она просто стояла поодаль – как изваяние. Он хотел подойти к ней и заговорить, но голос проводника заставил Алексея вздрогнуть.
– Мсье, вы слышали – стоянка только пять минут, – сказал проводник, обращаясь к Алексею. Тот спрыгнул с подножки, сделал несколько шагов. – И одна минута из этих пяти уже прошла. Если хотите купить булочек, то поспешите. Здесь пекут изумительные булочки с изюмом. Вашей дочери, наверное, понравится.
– Благодарю, – коротко ответил Алексей и, мельком взглянув на даму, торопливо направился в здание вокзала. Слова о дочери как-то неожиданно сладко легли ему на сердце.
Уже через минуту он вернулся с плотным свертком, от которого исходил пьянящий аромат свежей сдобы. Подходя к подножке своего вагона, он услышал за спиной ненавязчиво-грустный голос проводника, которому не с кем было поговорить:
– Они всегда выносят к нашему поезду, – сообщил тот. – В этом направлении, к морю и от моря, едут много детей. И все равно целые лотки выпечки остаются нераспроданными. Я знаю. Утром она уже не такая вкусная, как теперь.
– Благодарю, – повторил Алексей, оглядываясь. И подумал: “Нам бы с Зеброй хоть какие тогда дай, хоть каменные, хоть и с плесенью…” А потом спросил: – Она села в наш вагон?
– Кто? – переспросил проводник.
– Эта женщина.
– Какая женщина?
– Она тут стояла, когда я выходил.
Проводник посмотрел на Алексея как-то странно и отрицательно покачал головой.
– Здесь никого не было, мсье.
– Разве? Да-да, конечно, – пробормотал Алексей и поспешно поднялся по ступенькам. Странный холодок завихрился в его душе.
Он вернулся в свое полукупе, слабо освещенное дежурной лампочкой из коридора. Софи по-прежнему спала. Положив сверток на столик, Алексей сел на свое место и взглянул на девочку. И вдруг та открыла глаза.
– Ой! – воскликнула она. – Где мы стоим? – И, почувствовав запах от свертка, сама ответила: – Это Лувье, я знаю. Мама раньше всегда покупала мне булочки с изюмом.
И тут же полезла своей худенькой рукой в недра бумажного пакета, выуживая из него сладкое лакомство.
– Как ты сумел не проспать Лувье? – спросила с полным ртом. – Попросил проводника? Мама всегда так делала.
– Я не спал.
– Как – совсем?
Алексей пожал плечами.
– Так же нельзя! – почти до строгости повысила голос Софи. – Ты должен отдыхать. Мама будет ругать меня, если узнает, что я не дала тебе возможности отдохнуть.
– А мы ей ничего не скажем, – подбирая слова, произнес Алексей. И, улыбнувшись, пожал плечами.
“Да, – подумал он в очередной раз, – с языком у меня действительно пока проблемы”.
– А где ты взял деньги? – с напускной строгостью спросила вдруг Софи. И сама ответила на вопрос: – Это бабушка. Наверняка сунула тебе тайком каких-нибудь пятнадцать франков – на булочки из Лувье. Так?
Алексей смутился. “Да, проницательная девчонка. Почти как… Нет, об этом не стОит…”
Поезд качнулся, и маленькое здание вокзала покатилось в сторону. Вскоре последние огоньки городка растворились в июльской ночи. Теперь только луна бросала серебряные отсветы на железнодорожное полотно, освещая ночному поезду путь.
– Примерно, через час будет Вернон, – зевнув, сообщила Софи. – Потом, еще через полчаса, Манте-ла Жоли и, наконец, – Париж. Спасибо, Алекс. Давай теперь я подежурю, а ты поспишь.
– Хорошо, – не стал спорить Алексей и закрыл глаза. Он прекрасно понимал, что пройдет едва ли с четверть часа, и девочка уснет снова. Вот почему эти четверть часа ему нужно было продержаться во что бы то ни стало. В конце концов, думал он, в Париже, в доме Софи, у него наверняка будет время для отдыха. Судя по отношению к нему бабушки – он попал к друзьям. И к маме девочки, с которой Алексею рано утром предстояло познакомиться, он заранее испытывал уважение.
***
На рассвете, едва только солнце пробило брешь в розовых облаках, поезд затормозил и остановился.
– Скоро Париж, господа! – сообщил проводник. – Пожалуйста, просыпайтесь. Проверка документов.
– Что случилось? – тихо спросил Алексей у Софи. – Ты мне ничего не говорила о проверке документов.
– Сейчас ввели новый порядок, – деловито ответила девочка. – На севере полно англичан. Правительство опасается, что диверсанты могут проникнуть в столицу.
– А что, у них, кроме поездов, нет других возможностей? – спросил Алексей с иронией, хотя на его лице были явные признаки тревоги.
– Наверное, есть. Но такой порядок, – сказала Софи и полезла рукой в свою сумочку. Небольшую, еще детскую – но с каким же взрослым кокетством ей удавались все движения!
– Что же нам делать? – Алексей разволновался не на шутку. Если его сейчас по какой-либо причине задержат, то ни один человек в этой стране, да и во всех других странах на этой планете – не поверит в его правдивую историю. И что тогда – виселица? Нет, у них гильотина…
– Ничего не бойся, – спокойно сказала Софи. – Только молчи и улыбайся. Очень прошу тебя, только молчи. Я все беру на себя.
Он посмотрел на девочку и поразился той серьезности, с которой она готовилась встретить грядущую проверку. Ямочки на ее щеках исчезли, свои темные волосы она уже давно подколола назад двумя декоративными пружинами-заколками. И теперь сидела напротив Алексея с какой-то тихой решимостью в глазах – почти как взрослая девушка. Он что-то хотел спросить у нее, но в коридоре показались жандармы. Прикусив язык, Алексей замер.
Их было трое. Медленно двигались они по проходу, переходя от одного полукупе к другому.
– Ваши документы, – сказал старший из жандармов, когда те поравнялись с креслами Алексея и Софи. Он протянул руку в ожидании бумаг, а двое его помощников тем временем пристально разглядывали пассажиров.
Софи достала из сумочки какую-то “корочку” и протянула старшему по званию.
– Это мой дядя, Франсуа Колен, – сказала она. – Он получил контузию, и теперь ничего не слышит и не разговаривает. Я была тогда еще совсем маленькой, а мама говорит, что дядя Франсуа раньше хорошо пел. Но мне никогда не услышать его голоса…
Она врала с такой очаровательной легкостью, и при этом с такой убедительностью, что Алексей чуть было не растрогался. “Черт! – подумал он. – Да она прирожденная заговорщица”.
– Откуда вы едете? – спросил жандарм, возвращая паспорт.
– Из Онфлера, – ответила Софи. – Мы гостили у бабушки.
– Как там, спокойно? – поинтересовался страж порядка.
– Не очень, – с охотой ответила Софи. – Несколько дней назад англичане снова выкинули на побережье десант. Совсем неподалеку от Виллервиля. Бабушка говорит, что готовят плацдарм для наступления.
– Высадили, – поправил жандарм. – Десант не выкидывают, а высаживают.
– Да, наверное, – согласилась Софи и кротко опустила глаза.
– А что касается наступления… – задумчиво произнес начальник патруля. – По радио уже второй день передают речь нашего Премьера. Он утверждает, что с англичанами подписано мирное соглашение сроком на два года. Впрочем, все это может быть сделано для того, чтобы не сеять панику среди населения. Одним словом, вы хорошо сделали, что вернулись домой. Вы ведь здесь живете?
– Да, – ответила Софи. – У нас с мамой квартира на улице Бернардинцев. Двадцать третий номер. Можете проверить.
– Что вы! Это не наша работа, – улыбнулся жандарм. Потом добавил, поворачиваясь к выходу из полукупе: – А в Париж мы их не пустим. Это уж точно!
Когда жандармы покинули вагон, Алексей вздохнул облегченно. С нескрываемым восторгом он теперь смотрел на девочку.
– Что ты ему показала?
– Паспорт моего погибшего дяди Франсуа, – не моргнув глазом, ответила Софи. – Мне дала бабушка.
– Сама дала или ты попросила?
– Я чувствовала, что будет проверка, – ответила девочка и смущенно улыбнулась. Ямочки снова появились на ее смуглых щеках.
***
В двухкомнатной квартире Жанетт Колен было тихо. Впрочем, двухкомнатной эту квартиру можно было назвать с большим преувеличением, поскольку одна из этих самых двух – представляла собой крохотное подобие жилого помещения, и больше походила на келью. В ней-то и спал теперь Алексей.
На подростковом диванчике, обоими спинками-валиками упиравшемся в стены, невозможно было даже вытянуться во весь рост. Но Алексея – уставшего, измотанного до предела за последние несколько дней – вовсе не смущали очевидные неудобства. По сравнению с топчаном в землянке, на котором ему довелось провести немало ужасных часов, этот диванчик теперь казался поистине райским ложем. Полчаса назад он устроился на нем по настоянию хозяйки, и уже через несколько минут спал, как убитый. “Да, – думал он напоследок, балансируя на грани бодрствования и сна, – все действительно познается в сравнении”. С этой банальной мыслью он и заснул – впервые за два последних года по-настоящему беззаботным сном.
С третьего этажа четырехэтажного дома на улице Бернардинцев был хорошо виден сквер Ланжеви – небольшой для огромного города, но густо засаженный липами. Чуть поодаль от дома располагался шляпный магазин с красочной сине-белой вывеской, и еще – церковь Святой Екатерины, утопавшая в зелени соседнего квартала. В распахнутое окно влетали разморенные жарким временем года звуки улицы: то ленивый сигнал какого-нибудь случайного “Рено”, то веселый гомон стайки подростков, идущих по направлению к набережной де ла Турнель – наверное, купаться. Из кафе “Бутоньерка”, что приютилось за углом, на Сен-Жерменском бульваре, выплывали в июльское утро завораживающие звуки аккордеона – чистые, стройные и такие “парижские”. Это Гастон Трувье, хозяин кафе, с раннего утра запускал свой старый граммофон. И чудо техники, способное очаровать кого угодно, не умолкало здесь до позднего вечера, превращая небольшой уголок Латинского квартала в маленький Монмартр.
Но Алексей спал. Звуки волшебного города пролетали мимо его сознания. И две женщины – мать и дочь – спокойно беседовали во второй комнате, сидя за столом.
– Мама, он спас мне жизнь! – воскликнула Софи.
– Расскажи, как это было.
– Мы с девочками вдоволь накупались, и уже возвращались домой. Тереза и Мишель, правда, торопились, а я совсем не хотела сбивать ноги на камнях. Помнишь, там тропинка ведет через каменистые холмы? – Мать кивнула. – Так вот, я попрощалась и отстала от них. Взобралась на склон – там открывается такой чудесный вид! Представляешь, я никогда не задумывалась об этом, а тут вдруг мне захотелось полюбоваться морем с высоты холма. Я просто села в траву и стала смотреть на пенную линию прибоя. Знаешь, мама, мне представилось, что это не просто вода и скалы – это разговор двух стариков – Океана и Берега, которые живут бок о бок миллионы лет, знают друг о друге практически все, но никак не могут наговориться.
– Да ты у меня поэт! – воскликнула мать, с умилением глядя на Софи.
– Нет, мама, я просто придумала это сравнение, вот и все. Слушай, что было дальше.
– Слушаю.
– Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг над берегом появилась радуга. Одним концом дуги она упиралась в землю где-то далеко позади меня, а другим – уходила прямо в море. Откуда она взялась, я до сих пор не пойму. Обычно ведь радуга появляется после дождя, правда? А тут – просто так, да еще такая большая, красивая, и прямо надо мной. Я даже легла на спину, чтобы получше рассмотреть эту красоту. Что-то было в этой радуге волшебное, неземное. Не хотелось даже шевелиться, потому что казалось, что как только я сдвинусь с места – она исчезнет. Так продолжалось какое-то время – десять минут, или целый час – не знаю. А потом появились корабли и самолеты. Они очень быстро приближались к берегу. Самолетов было около десяти, они сделали вираж над холмами, пронеслись над поселком, а затем улетели куда-то в сторону. А с кораблей, таких плоских, специальных, начал высаживаться десант. Эти корабли, скорее даже катера, подошли очень близко к берегу, так что я хорошо видела, как моряки прыгали в воду. Им было примерно по грудь глубины – как раз в том месте, где мы с девочками недавно плавали. Это были англичане. Я испугалась, вскочила и побежала в сторону Виллервиля. Я бежала и видела, как мне наперерез движутся двое или трое английских моряков, и я понимала, что не успею добраться хотя бы до крайнего домика поселка, как они схватят меня…
– Девочка моя, но это, наверное, были просто очередные маневры англичан, – сказала мать. – Ты знаешь, они стали проводить их все чаще. Думаю, у моряков не было намерения хватать тебя. Ты просто испугалась, потому что никогда не видела их так близко.
– Да, мама, я действительно испугалась, – ответила Софи. – Но только совершенно ясно понимала, что они гонятся именно за мной. Я изо всех сил бежала вперед, и все время косила взглядом влево – туда, где были англичане. И совсем не заметила, как за правую руку меня вдруг схватил какой-то человек. Я оглянулась – это не был моряк, он одет был во что-то такое, не военное. И этот человек силой потащил меня за собой. Вскоре мы спустились с холма в низину и оказались в зарослях можжевельника. Я даже не обратила внимания на то, что он говорит со мной по-русски. Наверное, это от страха. И только через некоторое время я вдруг почувствовала, что нахожусь в полной безопасности. Англичан не было слышно – они будто прошли стороной и не заметили нас.
– Да, странная история, – протянула мать. – И хорошо, что все так закончилось. Больше я тебя не отпущу одну к бабушке.
– Я и сама не поеду.
Они немного помолчали. Из крохотной спаленки Софи послышалось негромкое сопение неожиданного гостя.
– А потом? – спросила мать.
– Мы прятались почти до самых сумерек, – ответила девочка. – А когда все стихло, пробрались в поселок. У бабушки Алекс переоделся. На нем было что-то ужасное, рваное, изъеденное молью, и бабушка отдала моему спасителю дедушкины штаны и рубашку. Она покормила нас, и мы отправились в Онфлер. Бабушка сказала, что новому лицу негоже появляться в приграничной зоне – сразу могут возникнуть подозрения. А у Алекса с собой не было никаких документов. Да и вообще…
– Что?
– Мы успели пообщаться немного, – сказала Софи. – Он какой-то странный.
– Почему?
– Он говорит по-русски, так же, как говорил папа.
– Да, ты уже упоминала об этом, – задумчиво произнесла мать. – Но может быть, ты ошиблась?
– Мама, я нисколечко не вру. Алекс сказал мне, что прибыл из России. Я еще не совсем забыла язык, которому учил меня папа.
– Но откуда он взялся там, на побережье? Может быть, он пришел с английским десантом? Может быть, он шпион?
– Что ты, мама! На шпиона он совсем не похож. Посмотри, как он спит. Настоящий шпион бы не позволил себе завалиться спать в чужом доме.
– Знаешь, наверное, ты права, – согласилась мать. – Странно, все это очень странно…
Они снова помолчали. Было около восьми часов утра. Июльское солнце быстро карабкалось по голубым ступеням небосвода.
– Есть хочешь? – спросила мать.
– Алекс в поезде угощал меня булочками с изюмом, – вместо ответа сообщила Софи. – Он не шпион, мама. И я буду кушать тогда, когда он проснется.
– Ну, хорошо. А что ты еще о нем знаешь, кроме имени?
– Он сравнительно неплохо говорит по-французски. И еще…
– Что?
– Мне показалось, что он очень одинок…
***
– Как вы себя чувствуете, мсье Сапожников? – спросила Жанетт, когда Алексей умылся и вышел в гостиную. – Выспались?
– Да, благодарю вас, – ответил он. – За последние два года – это лучший день в моей жизни.
– Вы проспали почти двенадцать часов кряду. Сейчас уже половина седьмого вечера.
Алексей смущенно пожал плечами.
– Надеюсь, я не очень стеснил вас.
– Пустяки, – ответила Жанетт. – Вы, вероятно, голодны?
– Если честно, то да. Но мне бы не хотелось быть для вас обузой. От вашей матери, мадам Дюран, я знаю, что вы с дочерью не очень роскошествуете здесь, в Париже…
– Да, – вздохнула женщина. – Мои картины покупают нечасто. Впрочем, иногда помогают друзья. Это, в основном, бывшие коллеги мужа. После его смерти они не оставляют нас в беде.
– Ваша мать говорила мне об этом, – сказал Алексей. И добавил, понизив голос: – И еще о том, как погиб Николай…
– Вы полагаете, это была случайность?
– Мне трудно судить, – смутился Алексей, – я…здесь недавно. Однако знаю точно, что самолеты…да и дирижабли разбиваются во всех странах мира. Это такой вид транспорта – опасный и непредсказуемый.
Они сидели за столом в гостиной. Закатное солнце золотило каштановые локоны французской женщины. На вид ей было лет тридцать пять – стройная фигура с классическими пропорциями, красивые руки с длинными пальцами одаренного человека и утонченные черты лица, свойственные, должно быть, всем француженкам, в особенности, парижанкам. Так, во всяком случае, казалось Алексею, который никогда, кроме кино, француженок не встречал. И все-таки Жанетт казалась ему особенной – нет, она действительно была особенной. Хотя бы потому, что именно ей довелось связать судьбу с русским профессором этнографии, случайно попавшим в этот мир. Именно ей довелось в тот день сидеть на берегу залива с мольбертом. Именно к ней – единственной в пасмурную, ветреную погоду оказавшейся на побережье – подошел обессиленный человек, изможденный многодневным голодом. Именно ее, двадцатилетнюю красавицу, у которой, по сути, впереди была вся жизнь, – этот незнакомец на нескольких языках попросил о помощи. В том числе произнеся “Au secours!” – “Помогите!” И именно его история – загадочная, малопонятная, но столь романтическая – заставила юную француженку вздрогнуть и затрепетать. Вначале от сострадания, затем – от внезапно нахлынувшего чувства.
– Простите, – сказала после паузы Жанетт, – вы не ответили насчет ужина.
– Как я понимаю, у меня просто нет выбора, – улыбнулся Алексей. – В данный момент я нахожусь не только у вас в гостях, но и на полном иждивении. Хотя надеюсь вскоре как-то изменить ситуацию. С вашей помощью, конечно.
– Об этом после, – сказала Жанетт. – Сейчас я приготовлю омлет с колбасой. Еще у меня есть масло и сыр. Это – к чаю.
– Прекрасно! – воскликнул Алексей. – Полагаю, что мне уже можно будет поесть полноценно. Вчера вечером Софи не разрешила мне есть много. Я несколько суток голодал, и сам понимал, какие могут быть последствия от переедания. Кстати, а где Софи?
– У подруги. Они вместе занимаются музыкой.
– Жаль, что ее нет. Представьте, я уже скучаю по ней.
– Вы спасли ее от преследования, – тихо сказала женщина, и ее темные, бархатные глаза блеснули. – Она все рассказала мне. Спасибо вам. Я этого никогда не забуду.
И она посмотрела на Алексея так, как может смотреть лишь благодарная мать – и не важно в какой стране она проживает. Затем Жанетт поднялась и скрылась на кухне.
Алексей встал, подошел к окну. Створки по-прежнему были распахнуты, и сквозь тюль в комнату медленно вплывал по-особенному ароматный – теплый и музыкальный воздух волшебного города. “Господи! – подумал Алексей, глядя вниз, на улицу. – Теперь я точно знаю, что Ты есть. И точно знаю, что в этом мире, в который Ты указал мне дорогу, я наконец-то найду настоящий приют, обрету душевный покой, которого мне так не хватало. Спасибо, Господи, за то, что Ты подарил мне Париж!”
– А вот и ужин, – услышал он за спиной.
И через минуту они с Жанетт снова сидели за столом друг напротив друга. Алексей понимал, что совсем скоро ему предстоит непростое объяснение с этой женщиной. Ему, вероятно, нужно будет рассказать свою историю, пояснить какие-то детали, хорошо известные, привычные для людей начала двадцать первого столетия. И, пользуясь паузой в разговоре, Алексей собирал мысли в стройную последовательность, подчиненную логике. Но вдруг услышал тихий голос Жанетт:
– Софи показалось, что вы очень одиноки. Что вы пришли из своего мира с грузом печали в душе. – Алексей вскинул брови. – Моя девочка редко ошибается в людях…
– Ваша девочка… – начал он, – ваша девочка – это что-то особенное!
– Так она права?
Алексей опустил вилку и нож, а вместе с ними – глаза. Ему казалось, что если эта незнакомая женщина вдруг заметит слезы…
– Два с половиной года назад я потерял жену и дочь, – тихо сказал он. – Они погибли в автомобильной аварии.
– Простите, что заставила вас страдать от воспоминаний, – сказала Жанетт.
– Ничего, ничего, это вы простите мою слабость. Просто я давно ни с кем не говорил по душам.
– Я тоже, – ответила женщина, и их глаза встретились.