У меня занялось дыхание и земля ушла из-под ног, когда я увидел эти ботинки, и я бросился к ним, споткнувшись о край плиты и чуть не полетев с размаху на землю, но всё-таки чудом как-то удержав равновесие.
- Кровотечение, - глухо сказал Холмс.
И точно: весь перед платья Мэри был в крови, и губы были в крови, и её светлые волосы тоже напачкались. Глаза её были закрыты, и всё лицо изжелта побелело, как восковое, но она ещё дышала.
- Боже мой, - выдохнул я, обхватывая её за плечи. – Мы тут стояли и разговаривали, а она…
- Доктор, дорогой, не время! – прикрикнул Холмс. – Несите её на руках или дайте, я понесу. И скорее в санаторий, за помощью.
- Нет-нет, я сам, сам её понесу! – задыхаясь, еле выговорил я.
Помощь оказать на месте было никак нельзя – у меня не было даже ручного отсоса, а дыхательные пути Мэри наполнились кровью, она не могла дышать. Поэтому мы бросились в санаторий со всех ног – мгновения решали, жить или умереть моей жене. И, как ни подозрителен на тот момент казался мне Морхэрти, я был несказанно рад тому, что он оказался на месте.
- Что случилось? – вскричал он, бросаясь мне навстречу. – Снова кровотечение? Сию минуту! В палату её! Лёд! Кислород! Разыщите мне сестру Мур немедленно! –отрывисто отдавал он распоряжения выбежавшим следом служителям.
Мэри перенесли в палату, прибежала откуда-то сестра Мур с полным шприцем в руке и медицинским саквояжем – в другой, поднялась суета: санитарки носились с тазами, полными колотого льда, кислородными подушками и мокрыми полотенцами, а я не то, чтобы быть полезным, я даже понимал происходящее смутно, стоя в коридоре у окна и сжимая кулаки так, что ногти впивались в кожу до крови. О Холмсе я на это время и думать забыл, а он отходил куда-то, но потом вернулся и уселся на подоконник, даже не пытаясь заговорить со мной. Наконец, из палаты вышел, утирая пот, тоже бледный, как смерть, Морхэрти.
- Сгусток закрыл кровоточащий сосуд, - сказал он мне. – Кровотечение пока что прекратилось, но мы не можем быть уверены, что оно не возобновиться в ближайшее время. А если такое произойдёт, финал, скорее всего, не заставит себя ждать. Мужайтесь, доктор.
- Я должен к ней войти! – воскликнул я, чуть не рыдая от волнения.
- Нет, вам нельзя. Да и незачем – она всё равно без сознания, а потом будет спать. Ей нельзя шевелиться, нельзя волноваться. Можете побыть здесь, если хотите, но в палату заходить не нужно, - он ещё постоял немного, кивнул головой, словно утверждаясь в своей мысли, и ушёл, оставив нас с Холмсом в обществе друг друга.
- Господи, - пробормотал я, закрывая руками лицо. – Она могла умереть. Она же могла уже умереть.
- О чём она хотела говорить с вами? – я не сразу даже понял, с чем Холмс обращается ко мне – так был погружён в собственные эмоции, но он повторил ещё раз: - У вас сложилось какое-то представление, о чём она хотела говорить с вами?
- Мне показалось… - помедлив, проговорил я, - что она хочет рассказать мне что-то неприятное, может быть, даже стыдное по поводу всей этой истории. Я оказывал помощь полковнику, когда она подошла и сказала, что хочет рассказать что-то до конца, говорила о том, что хотела молчать, пока дело касалось только её, но теперь, по её мнению, опасность угрожает и нам с вами.
- Как думаете, её рассказ мог быть связан с этим нелегальным сводническим предприятием?
- Мне почему-то кажется, что именно с ним он и должен был быть связан. Хотя… не хочу в это верить, Холмс. Не хочу верить в то, что Мэри замешана…
- Но о том, что она замешана – так или иначе – мы с вами всё равно уже знаем, - перебил он. - Вот только поначалу я предполагал, что речь идёт всего лишь о подпольном и прибыльном борделе, но всё больше и больше склоняюсь к мысли о том, что сексуальные забавы были только поводом для куда более серьёзного бизнеса.
- Вы о шантаже говорите?
- У нас здесь уже четыре убийства, кажется, если считать фройляйн Марту Фрейзер. Неужели вы полагаете, что мелкие шалости, вроде продажи женских прелестей мужскому нетерпению, стоят четырёх трупов?
- Я не думаю, зато я знаю, кто может нам обо всём рассказать, кроме моей бедной девочки, - сказал я, вдруг осенённый пришедшей в голову мыслью.
- Русская старуха и её прислуга – вы их имели в виду? – охладил мой пыл Холмс. – Нет, они ничего не скажут, как уже не сказали ни мне, ни полиции. Кажется, настало нам время, Уотсон, всё же взглянуть на ребёнка, порученного вашему опекунству.
- Зачем? Что вы рассчитываете узнать, взглянув на ребёнка?
- У меня есть определённые подозрения в отношении этого ребёнка, Уотсон. Но я высказывать вам их не стану, не то, пожалуй, вы снова сорвётесь и как-нибудь навредите моему здоровью, а мне оно сейчас особенно ценно.
- Вы смеётесь надо мной, Холмс? В такое время вы смеётесь надо мной?
- Нет, я хочу поговорить с вами, но так, чтобы это было безопасно – и от чужих ушей, и от вашей вспыльчивости и ревности.
- Так извольте. Здесь никого нет, а ревность я, клянусь, на вас вымещать не стану.
- Ну, хорошо, положусь на ваше слово, - невесело усмехнулся он. – так вот: здешний санаторий – местечко фешенебельное, сами видите. Уже довольно покойного Стара и Красовской, чтобы оправдать любые затраты на создание комфорта. К тому же, гости – англичане, по-немецки многие не говорят, и это, кроме всего прочего, создаёт большие неудобства для обращения их к местным властям. Аль-Кабано рассказал Кланси о подпольном борделе – борделе высшей марки, где платят за удовольствие вступить в связь, в конечном итоге, обе стороны. Женщины – не шлюхи, вполне порядочные особы, измученные воздержанием. Я вам уже говорил, как искусно Аль-Кабано вынуждал их сначала отдаться несказанному удовольствию подпитанных психотропными веществами ласк, а потом расплачиваться за это. Что касается мужчин, предпочтение отдавалось, разумеется, имущим, известным и женатым. Они становились объектами шантажа более изощрённого – с кого-то взымались денежные средства, с кого-то услуги: протекции, поиск новых кандидатур. С некоторых пор хозяину предприятия показалось расточительным пользоваться первыми попавшимися женщинами – он наладил поставку кадров. Были подкуплены или запуганы некоторые врачи, практикующие в Лондоне или других крупных центрах Великобритании. Некоторым особенно аппетитным со всех сторон леди и диагноз туберкулёза-то был поставлен с единственной целью – заманить их сюда. И теперь мы снова возвращаемся к истории Мэри – вашей жены. Она имела несчастье обратиться со своей беременностью, ещё ничего не сообщая вам, к одному из таких «завербованных» медиков. От него она узнала, что страдает венерическим заболеванием, которое никому, кроме вас, не было возможности ей передать. Мэри, на беду свою, доктору поверила, тем более, что у неё случился выкидыш вследствие этой самой венерической болезни – как было не поверить? А поверив, она охладела к вам и всё дальнейшее от вас тоже скрыла. Ну, и от меня, само-собой, хотя я кое-что почувствовал и попытался сблизиться с ней, чтобы вызвать на откровение и помочь. Не подумайте только, бога ради, что я оправдываюсь, что я придумал это только сейчас. Вы знаете, я – из циников, но не из лжецов. А вы разожмите кулаки, дорогой доктор – вы ногтями до крови раните себе ладони. И пораните ещё сильнее, если я выскажу предположение, будто выкидыш был спровоцирован лечением этого доктора. Мэри уже тогда показалась хорошим объектом человеку, которого я пока условно назову Хозяином Предприятия. Из-за меня. Хозяин уже чувствовал мою заинтересованность его деятельностью и хотел приобрести рычаг для давления на меня. Правда, не думаю, что он догадывался о моих истинных чувствах к Мэри – скорее планировал давить на меня опосредованно, через вас. Но это – уже частности. Итак, Мэри потеряла ребёнка, она была в ужасном состоянии духа, а поделиться с вами не могла и не хотела.
- И стала лёгкой добычей для вас?
- Ах, если бы только для меня, мой бедный друг… Уотсон, ведь мы же договорились – к чему опять эти стиснутые кулаки и запальное дыхание? Вы меня ударить хотите? Прошу вас, успокойтесь. В том, что было, уже ничего не переменишь, а в том, что будет, мы сможем что-то поправить только на холодную голову. От всех несчастий и в силу физического ослабления Мэри, действительно, заболела туберкулёзом – тут уж, увы, диагноз настоящий. Вы повезли её в санаторий, что было очень на руку Хозяину Предприятия, и выбор санатория сделали за вас – незаметно для вас, но эффективно. Так что вы сами привезли в результате Мэри в это дьявольское гнездо… Доктор, я в третий раз прошу вас успокоиться. Всё то, что я говорю, если поразмыслить, для вас – не новость, вы просто не хотели для себя сформулировать всё это, потому что было бы слишком тягостно. Прошу вас, не терзайте себя, вы не виноваты – эти негодяи и не таких обманывали, а ваше простодушие и ваша честность – просто находка для нечистых рук. Так вот, здесь Мэри обычным порядком попала в лапы Аль-Кабано – полагаю, об этом она и хотела рассказать вам, но как ни тягостно, как ни страшно всё это для вас двоих, на самом-то деле это – такой пустяк. Я и сам бы ведь мог при помощи пары несложных снадобий склонить к разнузданному сексу любую женщину, даже самую целомудренную и святую – в этом нет трудов… Уотсон, мне замолчать?
- Нет-нет, продолжайте, - с придыханием еде выговорил я – в груди у меня всё сжималось и горело, и каждое слово Холмса, как новая щепка, падало в этот костёр.
Её, как я понимаю – всё дальнейшее, впрочем, будет уже догадкой, лишь более или менее вероятной – предназначили для Тиверия Стара, но неожиданно они друг другу понравились, и, видимо, разоткровенничались. Уж не знаю, что именно извлёк Тиверий Стар из рассказа вашей жены, но он приготовился обороняться – запасся оружием, в частности. А скорее всего, и другие шаги предпринял. Тут на сцену явился, кстати, и ребёнок Людки – якобы ребёнок от Тиверия Стара, и Стар поручил его заботам вашей жены – а вернее сказать, моим заботам, в конечном итоге, полагаю, рассчитывая привлечь моё внимание – неявно, потому что всё ещё рассчитывал на собственные силы.
Вот – это всё, о чём я знаю и догадываюсь. Остаётся тайной за семью печатями личность Хозяина Предприятия, хотя сама конструкция, размах и безжалостность дают мне основания предполагать, что этот человек – как раз и есть мой таинственный противник, а единственный человек, который мог бы на него указать, скачет в нижнем белье по горам и грызёт трупы, пока доктор Морхэрти не наказывает его за это кнутом.
Я прислонился к стене – меня не держали ноги. Впечатление дополнялось тем, что всю речь свою Холмс произнёс голосом мягким и почти спокойным, что только подчёркивало её чудовищный смысл. Я почувствовал, что меня душит, что я вот-вот разрыдаюсь от всего услышанного. Хотя он был практически прав – я чувствовал все эти намёки за происходящими вокруг меня событиями и разговорами, я именно из-за этого собрался было увезти Мэри и из-за этого же остался, и дай я себе труд чётко сформулировать всё известное, у меня, пожалуй, получилось бы то же самое что у Холмса – тем чудовищнее мне было ощущать его правоту.
- Мне хочется вас обнять и успокоить, - так же мягко, без особенного выражения, сказал Холмс. – Но, боюсь, я сам нуждаюсь в этом не меньше вашего, а Мэри – так даже больше.