Хабаровск.
Наша команда 45 человек прибыла в расположение войсковой части 30 октября 1984 года. Из нашего призыва мы были первые. Сползли с автомобиля ГАЗ-66 посреди плаца, с интересом озираясь по сторонам. Кстати команда, после которой, мы высадились: «к машине!» вызвала недоумение. Почему «к машине», если мы выходим «из машины». Позднее привык и понял ее разумность. Нельзя одновременно загружаться и выгружаться. Или то, или другое. Поэтому на все случаи жизни достаточно односложного «к машине».
Нас повели к углу зданию штаба, здесь был вход в подвальное помещение, где располагалась душевая. Сбрасывали гражданскую одежду и направлялись в душ. После душа получали в руки новое нижнее белье, состоящее из 2-х комплектов кальсон и нательных рубах. Одна пара была тонкая, вторая в несколько раз толще. Многие ребята крутили кальсоны в руках, не решаясь их одеть. Сказывалась многолетняя привычка к трусам и майкам. Одев нижнее белье, получали на руки «ХБ» темно-желтого пшеничного цвета. Сразу почувствовал расположение к этой одежде.
В «ХБ» все очень смешно выглядели. На большинстве одежда висела мешком. Ансамбль дополнили кирзовые сапоги с двумя парами портянок и шапка темно синего цвета. Разношерстный гражданский коллектив на глазах превращался в однородную желтую массу. С этого момента коллективное начало стало преобладать над индивидуальным. Осознанно или нет, это почувствовали все. Все поняли, что гражданские права и свободы остались, там, за забором. Когда половина команды переоделась, их вывели на улицу. Строем, бегом направились к кирпичной казарме 3-й роты. На улице был мороз. Я был в этой партии.
Внутри казармы было пустынно и не уютно. Сержанты, прибывшие из Актюбинской учебки до нас, примерно 15-18 человек, отслужившие уже полгода, жили в углу казармы. Для нас они уже заранее расставили кровати в два яруса, исходя из нашей численности. Мы боялись их, они боялись нас. Знакомство протекало медленно. Обменивались односложными предложениями. Часто выходили в курилку (бетонная площадка 5 на 5 метров, скамейки с трех сторон, урны). Сержанты с интересом курили сигареты из солнечного Киргизстана.
Первым делом обучали народ мотать портянки. Больше половины ребят этого не умели. Меня отец научил этому искусству еще в детстве (часто ходил с ним в горы и лес на рыбалку). Я на спор мотал портянки так, что долгое время мог ходить в них как в носках без сапог и они при этом не спадали. Забегая наперед, скажу, что процесс обучения шел долго. Многие стирали в кровь себе ноги еще и спустя 2-3 месяца службы.
Следующая команда прибыла через неделю из Центрального Казахстана. Затем из Северного Казахстана. Последняя, через месяц после нас, команда из Куйбышева. Эти четыре команды и стали основой роты.
Хочется передать то приятное чувство превосходства над приехавшими позже, которое появилось у нас «старожилов части». Люди приехали всего через неделю после нас, но мы уже перед ними ходили всезнающими «индюками». Цедили слова, небрежно направляли их действия, в общем, со стороны можно было подумать, что мы в этой казарме родились. Но вскоре все уравнялись и стали единой массой «духов». Кстати, что такое «духи» требует пояснений.
В мое время в нашей войсковой части воин в каждый период службы имел свое название:
- с призыва до полугода – «дух»;
- с полугода до года – «молодой»;
- с года до полутора - «фазан»;
- с полутора до выхода приказа – «дед»;
- после выхода приказа – «дембель».
После службы общаясь с ребятами, служившими в других регионах, узнал, что у них эти названия варьировались незначительно.
Казарма представляла собой массу помещений. Самое большое помещение спальное (здесь протекала основная солдатская жизнь) примерно на 150 человек. Посередине широкий центральный проход («ЦП»). От «ЦП» в разные стороны «кубрики» (территория одного отделения). Возле каждой кровати тумбочки в два яруса, табуретка. В конце «ЦП» под потолком подвешен черно-белый телевизор. Телевизор ежедневно служил для просмотра программы «Время», в воскресенье можно было смотреть и другие передачи.
Другие помещения: ротная канцелярия (по сути, кабинет командира роты), ленинская комната (в ней столы, газеты, наглядная агитация), учебный класс, бытовка (в ней гладились, подшивались), каптерка (заповедное место в роте, место обитания каптера и старшины, где часто собирались наши сержанты). Честно скажу в каптерке мне лично находится не нравилось, было, ощущение, что находишься внутри шифоньера.
Следующее важное помещение умывальник с совмещенным с ним туалетом. Туалет – это длинный писсуар вдоль стены и 5 кабинок.
Кстати, даже сейчас, заходя в туалет, в любой организации я безошибочно по поведению человека определяю, был ли он в армии. Если человек, чтобы помочиться закрывает за собой дверку, гремит защелкой, почти с полной уверенностью можно говорить, что человек не служил. При утреннем подъеме несколько минуты дается на оправку. За это время вихрящаяся масса людей успевает сделать все свои дела и построится на «ЦП». На стеснение времени не оставалось.
Вода в умывальнике только холодная. Бритье станком в ледяной воде, для всех это было не слишком приятным новшеством. Но ко всему привыкаешь.
Отбой был в 22.00, подъем в 6.00. Впервые месяцы, а особенно впервые дни службы режим конечно не соблюдался. Нас тренировали быстро раздеваться и одеваться, быстро отбиваться (быстро раздеваешься с укладкой вещей, перелетаешь через спинку кровати, не важно, какой ярус и замираешь). На солдатском языке такие тренировки назывались «дрочки».
Через время одевались многие за 30 секунд. В промежуток между 30 и 45 секундами все уже стояли по стойке смирно в строю в полном обмундировании. На тренировки необходимо время. Так что настоящий, а не учебный отбой наступал где-то в 23.00 - 23.30.
Впервые дни обшивали свое обмундирование. Погоны, шевроны, петлицы, пуговицы на шинель. Казарма напоминала смесь проектного бюро и пошивочного ателье. Все с линейками, карандашами, ручками, кусочками мела. В помещении стоит устойчивый запах хлорки. Народ увлеченно, высунув языки, клеймит свое шмотье. Клеймо это хлоркой выведенная табличка с фамилией бойца. Спичку макаешь в раствор хлорки и проводишь по ткани. Остается белая полоска. Шили и клеймили несколько дней. Обмундирование все прибывало и прибывало. Сначала «ХБ», затем принесли «ПШ» (полушерстяное обмундирование), появились бушлаты, за ними шинели. Все это надо было обшить отличительными знаками доблестных войск связи. В эти портняжьи дни ложились после часу ночи. Конечно, не высыпались.
Впервые, видел, как народ засыпает в строю стоя. Сам периодически в строю погружался в сон. Начинаешь выпадать из строя, срабатывает в голове, какой-то датчик, мгновенно просыпаешься и занимаешь опять вертикальное положение.
Хотелось бы рассказать об основных фобиях, которые в той или иной степени терзают практически всех молодых солдат: «Сон», «Еда», «Деды», «Холод».
- «Сон» (боязнь не доспать). Испытывали ее по моим наблюдениям не очень многие.
- «Еда» (многие не наедались казенной пищи). Были случаи, что ребята брали в столовой в карманы хлеб, за что потом получали взыскания.
Меня эта фобия не коснулась, благодарю за это отца, с которым часто ходили в горы и леса на рыбалку. С собой брали хлеба и кусочек сала. А если рыба клюет, то тут и не до еды. Хлеба корочку пожевал, с горной реки ладошкой воды зачерпнул и запил. Вот и все. А то и на подножном корму. Камень гладкий в костре раскалил, рыбу (маринку или османа), потрошенную быстро на камне испек, посолил и ешь. Поэтому в армии страха не поесть, либо не доесть не было.
Единственно чего не хватало в рационе – витаминов. Часто бывая в овощехранилище (под клубом) прихватывал в карманы 2-3 штуки репчатых луковиц. За столом во время еды доставал из кармана эти луковицы и резал их на четыре части перочинным ножом прямо с кожурой. Все дружно поглощали это лакомство.
Раз как-то дежурный по столовой прапорщик начал качать права. «Это еще, что такое, откуда лук». Хорошо, что в это время рядом находился майор Сивачев. Сказал прапорщику «прекрати, пусть едят, им витамины нужны». Тем самым узаконил потребление репчатого лука из овощехранилища. Всю зиму и весну практически за каждым столом, каждый день появлялись из карманов бойцов янтарные головки репчатого лука.
- «Деды» (боязнь глумлений и избиений со стороны старослужащих). Эта фобия довольно быстро прошла, так как мы служили одним призывом. С дедами сталкивались по случаю.
- «Холод» (большая часть призыва была из Средней Азии и морозы в 30 и 40 градусов никогда не испытывала).
У меня были две фобии – «Холод» и «Сон», именно в таком порядке. Улетали мы из Киргизии 28 октября при + 20 градусах Цельсия. Оказались в Хабаровске, где уже лежал снег, и стояли морозы до минус 20 градусов с ветерком. Я трясся как осиновый лист. Мне казалось, что во мне застывает кровь и даже кости чувствуют мороз. Первые дни испытывал просто ужас перед холодом. К середине зимы фобия «Холод» прошла. При больших минусах спокойно в «ПШ» быстрым шагом шел от казармы до штаба (метров 150-200). Когда после сорока градусов, мороз падал до тридцати градусов, казалось, что заметно потеплело. На второй год службы у всех бойцов этой фобии уже не было и в помине.
Фобия «Сон» прошла через полгода, когда стал ходить дежурным по роте. Заметил, что для отдыха мне хватало несколько часов. При этом если выдавалась возможность, мог проспать сутки.
После года службы, замполит Реук решил в наш приезд с трассы в Хабаровск меня и моих дневальных потренировать. Выбить дух вольности. Со мной дневальными были иой земляк Андрюха Ланин и кажется Беззубенко. Утром нас сняли с наряда. Причина - взвод вышел на физзарядку на несколько минут позже положенного времени.
Дневальных отправили на хозяйственные работы за пределы части, мне и Володе Брайнингеру замполит приказал переодеваться в «парадку» (парадная форма одежды). С Реуком мы отправились в торговый техникум в качестве судей в военно-патриотической игре «Орленок». В техникуме время пролетело незаметно, среди молодых девушек. Но в часть я успел как раз к разводу наряда на плацу. Заступил дежурным по роте без положенного часового отдыха. Дежурному по части замполит наказал ночью к нам, почаще заходить в казарму, с целью выявления нарушений, что дежурный регулярно и проделывал. Вторые сутки без сна были тяжелыми. Меня слегка покачивало.
Утром Реук опять снял весь наряд. Причина - у дневального Андрюхи Ланина, стоявшего на «тумбочке» расстегнут воротник на «ПШ». Весь день хозработы под надзором замполита, чтобы нигде не вздремнули. Вечером в наряд опять без отдыха. Посещения казармы дежурным по части раз десять за ночь. Как продержался третьи сутки без сна, сам не знаю. Помню автоматически, как в тумане ходил в столовую, перед приемом пищи подразделением (одна из обязанностей дежурного проследить, чтобы столы были накрыты). Во второй половине дня весь мир казался сделанным из ваты, ко всему полное равнодушие, заторможенность, мгновенные отключения сознания.
После сдачи наряда, помню, шел, касаясь стен казармы, к своей кровати, стены казались мне оббитыми матрацами. Упал в кровать, не раздеваясь прямо в сапогах и пока голова летела до подушки, отключился. Спасибо ребятам, разули, раздели и укрыли.
Кстати замполит своей цели так и не добился. Просто решил, что хватит. Мужик он был неплохой. Просто ему было интересно, до какого предела выдержим. Ломать через колено всё-таки нас не стал.
В дальнейшем, читая в книгах о том, что в гестапо и НКВД пытали людей сном, я примерно отдаленно представлял, что эти люди испытывали. Отсутствием сна сломать можно, пожалуй, любого, довести до состояния, когда человеку уже все равно, какую бумагу он подписывает.
Возможно, к фобиям кто-то отнесет еще «труд». Но я бы этого делать не стал. Хотя необходимость трудится, отдельных солдат, похоже, угнетала. Были даже случаи членовредительства.
Работали по многу. До обеда обычно была учеба и практика в техническом классе. Из нас готовили спайщиков. Обучались полгода, паяли муфты.
После обеда одевали валенки, бушлаты и выезжали на работы. Обычно разгружать вагоны с различными грузами, в основном продуктами. Мешки с мукой, сахаром, коробки с тушенкой, яблоками, ананасами. Сколько вагонов разгрузили за полгода, не берусь даже подсчитать.
Периодически трудились на «двухсотых» гарнизонных складах. Это был город в городе. Множество ж/д путей, огромное количество зданий.
На этих складах я почти, что искупался в растительном масле. Поставили меня заправлять металлические 200-литровые бочки. Бочек целая площадь. Штук 500. Стояли сплошняком, одна к одной. Я бегал прямо поверху бочек с двумя «заправочными пистолетами» в руках, за которыми извивались шланги. Шланги жили своей жизнью, дергались и пульсировали, масло подавалось под большим давлением.
Втыкаешь пистолет в горловину, вторая бочка к этому времени уже полная, переставляешь пистолет в новую бочку, пока переставил первая бочка уже полная. Через пару часов я наверное притомился и потерял бдительность, вовремя не переставил пистолет. Маслом его выбросило из бочки, и он заплясал в воздухе, как бы танцуя. Причем предугадать его пируэты было невозможно. Я коршуном кинулся на этого «удава», после нескольких бросков в разные стороны, ухватил за трубку и отключил поток жидкости. К этому времени весь мой бушлат спереди был пропитан растительным маслом. Позднее я задумывался, сколько же масла я упустил на землю. Думаю что литров 50 не меньше. На «двухсотых» складах на такие мелочи не обращали внимания. Продукты там измерялись в тысячах тонн.
Кроме разгрузочно-погрузочных работ на железной дороге, изредка мы направлялись и на другие объекты.
Взводный время от времени брал Андрюху Ланина на весь день для работы в детском саду, куда ходил его ребенок. Андрюха профессиональный плотник почти всегда выбирал меня к себе в помощники. Это была райская работа. Пилили, подновляли, прибивали. Чинили скамейки, беседки. В обед забавно было есть за столиками в ясельной группе. Дети выходили на прогулку во двор, просили у нас пилотки и ремни поиграться. Иной раз приходилось свою амуницию разыскивать по детским группам.
Еще помню случай связанный с работами. Нас, человек шесть, в конце апреля, направили на работы в магазин «Космос» расположенный на улице Карла Маркса, недалеко от нашей воинской части. Работали в конце магазина в закутке, настилали деревянные полки.
Курить на улице разрешили только по двое. Когда вернулась очередная пара, вышли покурить мы с Сопуевым. Только закурили, сделали по две затяжки, тут нас под локти и подхватили бойцы разъездного патруля.
Оказывается, бдительные люди из соседнего дома позвонили в комендатуру и сообщили, что здесь шляются какие-то солдаты в повседневной одежде.
Старший патруля офицер отобрал у нас военные билеты. За углом нас услужливо ждал «автозак». Поднялись по ступенькам. В металлической коробке мы оказались первыми.
Больше часа колесили по городу, пока патрульные не набили полный «автозак», такими же горемыками как мы. Среди задержанных оказались двое представителей Северного народа. Ненцы.
А я буквально дня за три до этого во время дежурства на «тумбочке» ночью читал журнал «Новый Мир», который попал ко мне случайно. Благодаря этому журналу открыл для себя прекрасного писателя Юрия Казакова. Прочитал его очерк об острове Новая Земля и его местном исследователе и художнике ненце Тыко Вылка.
Так вот я и обратился с вопросом к этим ребятам-ненцам, после того, как узнал их национальность. Знают ли они Тыко Вылка. Они обомлели. У нас в «автозаке» сразу вместо двух стало три ненца. Я для них стал почти земляком. От них я узнал, что у них там чуть ли не каждый второй носит эту фамилию. Так, общаясь с этими северными ребятами, мы с Сопуевым и въехали на плац Хабаровской комендатуры. На плацу нас уже ждал «гроза» комендатуры, легендарный заместитель коменданта города Хабаровска, капитан Долгов. Кажется, фамилию не путаю.
Самовольщиков выстроили в один ряд посреди плаца. Долгов подходил по очереди к каждому бойцу и тыкал в него пальцем. Воин представлялся и называл номер части. Долгов втягивал в себя воздух и выкрикивал фамилию командира названой части (он, оказывается, знал всех командиров частей по фамилиям), после чего раздавался трехэтажный мат в адрес руководителя войскового подразделения.
Дошла очередь и до меня. Представился, назвал номер части. «Зудилин» заорал капитан Долгов. Дальше последовала отборнейшая ругань. «Трах-тарарах» … «Как людей выделить в патруль, нет у него людей, у него все в командировках» …«трах-тарарах» … «А как в самоволку ходить, вот они люди» …«трах-тарарах» … «я до него доберусь» … «трах-тарарах».
Честно скажу, я был в восторге, моего комбата, на которого мы «духи» боялись дышать, виртуозно крыли отборным матом. Ситуация была просто за гранью реальности.
Выпустив, вместе с матами весь воздух из груди, Долгов перешел к следующему залетчику. Обойдя всех, капитан приказал устроить нам строевую подготовку. Помучив, с полчаса «строевой» нас отправили в гарнизонную КПЗ (камеру предварительного заключения).
Сдали содержимое карманов и ремни. Расписались в журнале. Камера забита была под завязку. Люди просто сидели на полу. Так, что от входа мы далеко не продвинулись. Один из наших ненцев уселся прямо на бетонный пол. Вытянул ноги и предложил мне примоститься на его сапогах, что я и сделал. Периодически он менял ногу, когда она затекала, я в моменты смены его конечностей приподымался. Вечером приехал наш командир части подполковник Зудилин. Мы с Сопуевым вышли из камеры. Получили свои вещи.
В караулке за время нашего «сиденья» произошла пересменка. Сдавали мы вещи танкистам, выдавали нам вещи уже «краснопогонники» (внутренние войска). Разница между двумя нарядами была разительная. «Чернопогонники» к нам относились сочувственно, «красные» готовы были разорвать на куски. Рядовые сразу начали орать на нас, чтобы мы подтянули ремни. Мы молча развернулись и вышли, не обращая на их выкрики внимания. Похоже, во внутренние войска людей специально подбирают. А может быть их, уже в войсках портят, натаскивая на людей, как собак.
Зудилин за всю дорогу, ни одним словом не упрекнул нас. Разговаривал на отвлеченные темы. На его «Уазике» въехали на плац и подкатили прямо к дверям столовой. В «КПЗ» кормежка не предусмотрена. Так, что проголодались мы изрядно. Ели с Сопуевым медленно, с удовольствием, вдвоем во всей столовой. Затем не торопясь пошли в роту. В этот вечер мы были в центре внимания ребят.
Самые приятные дни в армии суббота и воскресенье. Суббота мне даже нравилась больше. «Праздник ожидания праздника», кажется, писатель Фазиль Искандер ввел это понятие. Суббота был очень насыщенный день. Политзанятия 2-3 часа, после обеда «ПХД» (парко-хозяйственный день), помывка в душе с получением чистого белья и венец дня - поход в клуб на просмотр кинофильма.
«ПХД». После политзанятий и обеда роту выстраивали. И начинался развод на хозяйственные работы по части. Часть любителей старалась остаться в казарме, драить полы. Бывшими в употреблении каблуками терли половицы, выскребая доски добела. Краска под сапогами на досках в казарме держалась не долго. Центральный проход обычно застилали линолеумом. Мыть полы я не любил. За всю службу ухитрился оказаться на полах всего несколько раз. Просился всегда на улицу убирать снег, или долбить лед. Даже в наряде по роте предпочитал стоять на тумбочке.
Как-то раз, прослужив уже пару месяцев, в воскресенье мы с товарищем Бакытом Бейшембаевым узнали, что с трассы приехали бойцы, отслужившие полгода. Все они призывались из Узбекистана. В это воскресенье парни были в наряде по столовой.
Отпросились у сержанта в гарнизонный туалет, зашли к ребятам с трассы с черного хода в столовую. Заболтались. Прошло больше часа. Помчались в роту. Возле крыльца, широко расставив ноги, стоял старшина Ибрагим, у него от ярости вздрагивали кончики усов. Он сразу вцепился в Бакыта и как косой ногой подсек его. Оставив, Бакыта валяться на снегу, схватил за грудки меня. Таким же способом подсек. Прошипел «Бегом в роту».
В роте как тигр в клетке метался командир роты Пылков. Вся рота стояла на «ЦП». Крику было много. Итог. Нас вывели из строя и объявили по 5 нарядов вне очереди. Через сутки на вторые мы их отходили. Без замечаний. Мне повезло Бейшембаев, стоянию на тумбочке, предпочитал мытье полов. Мы с ним отлично дополняли друг друга.
Курс молодого бойца завершился перед новогодними праздниками. Дважды выезжали на полигон. Первый раз попрактиковаться в стрельбе. Во второй проводились зачетные стрельбы.
Все эти стрельбы проводились на полигоне за городом в очень сильные морозы. Морозы – 40 градусов по шкале Цельсия. Чтобы не обморозиться одевались основательно. Подбушлатники, бушлаты, ватные штаны. В валенки кроме двух портянок по рекомендации офицеров мотали еще и газетные листы. Очень эффективно при морозе.
На полигон добирались на автомобилях ГАЗ-66. Честно скажу о прицельной стрельбе речь не шла. Лежишь на позиции, знаешь направление, с трудом различаешь черные щиты. Сдергиваешь меховую рукавицу, на курок жмешь пальцем в трехпалой армейской рукавице. В такой обстановке основная масса бойцов преследовала цель - побыстрее выстрелить. Результат никого особо не интересовал.
В полевых условиях обедали. Еду привезли из части в заплечных термосах. Немного побегали по полю. Имитировали хождение в атаку.
Затем часа два чистили в казарме автоматы. Автоматы продолжали чистить еще с месяц после этого почти каждый день. Эти чистки в тягость мне не были. Отношение к своему автомату у меня было трепетное. Его номер был вписан в мой военный билет и на два года он был именно «мой автомат». Где ты сейчас мой ладный АКМ, кто чистит тебя?
Вечером нам объявили, что все воины нашей роты молодцы курс молодого бойца прошли успешно.
На плацу состоялось принятие присяги. После чего нас вывезли в Хабаровский краеведческий музей. Осмотрели экспозицию и вернулись в часть за праздничный стол.
В рамках курса молодого бойца дважды бегали лыжные кроссы. Первый раз тренировочный, второй раз на время. Трасса 10 километров. Начиналась трасса недалеко от воинской части по другую сторону проспекта Карла Маркса. Шла лыжня по оврагу. По левую сторону находилось городское кладбище.
Прошел дистанцию в числе первых десяти человек.
Больше половины ребят нашей роты призывались из Средней Азии. Многие впервые стояли на лыжах, так что особо гордиться мне было нечем.
Помню, что первое место занял Суров парень из Куйбышева. У него был какой-то разряд по лыжному спорту. Весной он поступил в военное училище тыла и покинул нас.
Хочется рассказать еще о кинофильмах. Один в субботу и два в воскресенье. Фильмы только советские. На фильмы ходили все, кто не в наряде. Бывали случаи, что понравившийся фильм в субботу повторно смотрели в воскресенье. За мою службу единственный фильм, который посмотрели трижды за два выходных «Жестокий романс». Фильм действительно отличный. Посмотрели в субботу, дружно закричали в обед и вечером в воскресенье и нам снова его показали.
Как-то раз нашу роту возили в Хабаровский драматический театр. Смотрели постановку «Амурские версты». Спектакль о первопроходцах Дальнего Востока. Я получил огромный заряд положительных эмоций. Мягкие кресла, красивый зал, прилично одетая публика. Все это создавало праздничное настроение.
Некоторые ребята использовали эти два театральных часа, чтобы вздремнуть. Осуждать их за это просто нелепо. Усталость, расслабляющая обстановка, трудно было сопротивляться всему этому.
Отдельно хочу остановиться на походах в патрули. Был у нас разжалованный офицер Гужавин. Его сняли со взвода и через день посылали в патруль в комендатуру. Как-то раз еще зимой, он в патрульные взял меня и сержанта Катерняка. Затем в дальнейшем старался брать именно нас. Так, что в патруле я был раз десять. В основном патрулировали центр Хабаровска.
При выходе за ворота младший лейтенант покупал нам по пачке папирос «Любительские». Гужавин курил только эту марку, сколько его помню. После развода в комендатуре выходили на улицу, назначенную нам для патрулирования. Начальник патруля вынимал пистолет «ТТ» из кобуры и перепрятывал себе за пазуху. Находившись, часто покупали билеты в кинотеатр и смотрели фильм. Выходили снова одевали повязки и продолжали патрулирование. Проверял солдат Гужавин, без особого энтузиазма. Лишь для отчета. Вписывал замечания в увольнительную и себе в какую-то ведомость.
Один раз в весенний воскресный день удалось даже увидеть командующего КДВО генерала Язова. На центральном стадионе рядом с рекой Амур проходил футбольный матч между «Пахтакором» и «СКА Хабаровск». Мы перед началом зашли на стадион, сделали круг вокруг поля и вышли. Только вышли за ворота, как подъехала черная «Волга». Из нее выбрался пожилой генерал с огромными красными лампасами. Увидев патруль, кивнул головой Гужавину, чтобы подошел. Гужавин сразу с места, метров за 50, как кремлевский курсант, подымая ногу до пояса, двинулся к генералу. Доложился. Мы с Катерняком стояли как соляные столбы, замерев на месте. Все обошлось. Мы продолжили несение службы, обсуждая, явление Язова народу.
Про пьянство в части. Случаи пьянства фиксировались в среднем в две недели раз. Кого-то дежурный по части ловил на территории под хмельком, кого-то офицеры замечали за пределами части (тут еще накладывалось на употребление спиртных напитков, самоволка). Наказание было стандартное. Гауптвахта гарнизонная. Первый раз пять суток. При повторном залете - десять.
Я в Хабаровске за все время спиртное употреблял только три раза.
Один раз в наряде по столовой. Завершили все работы. Старшим наряда был заместитель командира взвода сержант Головин. Он был намного старше нас. Лет на пять. Служебным рвением особо не выделялся. Через год уже был на рядовой должности. У одного из наряда Сереги Беспалова с собой были деньги. С дома в письме получил, или кто из земляков передал, уже не помню. Он вызвался сгонять за забор за спиртным. Головин разрешил. Где он нашел посреди ночи (в период борьбы с пьянством) три бутылки вина «Агдам» не знаю. Нас было человек семь. В подвале, где обычно чистят картофель, я выпил с ребятами стакан этого напитка. Покурили, посидели, поболтали. Половина наряда и я с ними отправились спать в роту. Остальные продолжили пить. Как я узнал на утро, Беспалов снова отправился за спиртным по старому маршруту. Где-то в городе уже под утро налетел на прапорщика нашей части.
Утром на плацу гремел голос подполковника Зудилина. В таких случаях он начинал всегда с одной фразы. «Куда солдата не целуй у него везде жопа». Продолжалась воспитательная беседа перед батальоном минут двадцать. Беспалов отправился на гарнизонную гауптвахту. Мы продолжили работу в наряде по столовой.