Никто не даст точного ответа на вопрос – кто владелец той непримечательной мансарды, того непримечательного обшарпанного дома за номером семь, по улице академика Очковского? Но большинство соседей точно знают, что живут в ней два странных существа: поэт-декадент и серый полосатый кот, которые, кажется, даже между собой до конца не выяснили – кто хозяин прикрышной квартирки? что они, Кот и Декадент, там собственно делают? и как вообще там оказались? Причем, если спросить Декадента о том, кто из них там первый поселился, то он, вздохнув, проникновенно поведает вам, как пригрел у себя блохастого грязного беспризорного кота. Но, если тот же вопрос задать Коту, то кот… а что Кот?! – этот вообще ничего не ответит, но у себя в уме будет твердо выдерживать версию своего появления: он де тут всегда жил, хрен знает с каких времен и этот дом вообще вокруг него строили, а Декадент появился уже много позже и кот по причине своего почти неземного милосердия пустил его, голодного бездомного поэта, пожить к себе на мансарду, с тех пор эта сволочь тут прижилась, да еще права качает! М-да, вот поди и разберись!
Сразу становится понятно, что эти мансардные жильцы являли собой весьма диковинную пару даже для этого серо-безразличного квартала чрезвычайно серого и сверхбезразличного города. Уже внешний вид этих существ был своего рода провокацией: Кот ходил лишь на задних лапах, как какой-то кото-эректус, носил пенсне, и курил трубку, а Декадент облачался зимой и летом в черный потрепанный сюртук, серый почиканный молью шарф и старый дырявый цилиндр-шапокляк, что резко выделяло его из серой кепочной толпы. Впрочем, и прямоходящий кот тоже вызывал недоумение у соседей, привыкших к котам передвигающихся по старинке – на всех четырех лапах. Другое дело, если бы он сапоги носил, это еще бы как-то укладывалось в уме, по причине ассоциации с персонажем Шарля Перро, но ведь этот-то босым разгуливал!
Обстановка мансарды не блистала чистотой и изысканностью. Из мебели тут наличествовали лишь: один расшатанный стол, один кривой табурет, одно потертое грязное кресло, из которого постоянно коварно выскакивали жалящие пружины, две кровати с решетчатыми спинками, один книжный шкаф, давно лишившийся створок и… а что и? Вот и всё! Им хватало.
Декадент в то время, пока не слонялся по грязным улицам города, постоянно сидел на табурете за столом, который был вечно завален всяким хламом вперемешку с грязной посудой и, примостив на каком-нибудь относительно чистом краешке клочок бумаги, сочинял что-то суицидально-декадентское. А Кот, если не шлёндал по крышам и чердакам, то, удобно расположившись в кресле, мурлыкал какие-то песни – нечто среднее между народно-бурятским и британско-рокерским – в то же самое время, сравнивая в уме аморальный субъективизм Ницше с объективной этикой Канта. Брр. Взбредет же такое коту в голову! В общем, представляете себе картину философствующего кота в кресле и графоманящего декадента за столом?!
И так они жили день за днем год за годом. Если Декадент за свои стихи получал гонорар, а не по шее, то жизнь на мансарде преображалась и унылость скрашивалась колбаской да пакетами с лапшой быстрого приготовления. А если еще и Кот что-то умудрялся стырить на местном рынке, то житуха вообще казалась близка к сказочной. Но такое бывало не часто; чаще Декадент за свои стихи ничего не получал, кроме звиздулей, а кот возвращался с рынка без добычи – рыночный народец что-то бдительным стал. В такие дни Декадент принимался более активно сочинять, причем, чем был голоднее, тем более авангардной становилась его писанина, что вообще не предвещало никакой достойной оценки и оплаты, а Кот тем временем всё более погружался в философские дебаты с самим собой, сопряженные с солипсистическим отрицанием действительности.
Именно в такую голодно-творческо-философскую пору к ним в гости заглянул их старый друг, или точнее подруга – Жанна. Жанна была женщиной неопределенного возраста, среднего роста и средней внешности. Работала учительницей в местной непрестижной гимназии и жила в соседнем квартале, облюбованном гастарбайтерами. Что ее связывало с этими двумя чудиками? – трудно понять. Но, тем не менее, она могла часами стойко слушать суицидально-авангардный поэтический бред декадента и попутно спорить с котом о верности идеалистических принципов неоплатонизма. После всего этого, идя домой, по дороге все время нервно плевалась, и давала себе зарок никогда более не посещать это «гребанное зазеркалье с сумасшедшим шляпником и не менее шизанутым Чеширским котом» – как она их называла «за глаза». Но, тем не менее, не реже чем раз в неделю она вновь заглядывала в гости на эту «зазеркальную» мансарду, чему Кот с Декадентом были весьма рады, несмотря на напускное внешнее безразличие. А что – где еще найдешь такого ценного слушателя, собеседника и гостя, приходящего с неизменным вкусным гостинцем.
Вот и сегодня Жанна пришла с огромным газетным свертком, из которого так соблазнительно попахивало чем-то печено-домашним! Кот аж слюну сглотнул.
— Ну, как поживаете, отшельники? — гостья одарила присутствующих своей белоснежно-ироничной улыбкой, — Какими новыми мерзостями порадуете?
— А вот и наш ангел-хранитель прилетел, — ответил кот широкой щербатой улыбкой – Ну, здравствуй, Жанна!
— Здравствуй, котик! Здравствуй, пиит!
Пиит был погружен в творческий процесс, что-то активно царапал на бумаге и на приветствие ничего не ответил. Жанна сделала вид, что ей от этого ни холодно, ни жарко, да и вообще привыкла она к его необходительному обхождению и беспардонным манерам. Она просто повесила свою шляпку на гвоздь – один из ряда набитых гвоздей, выполнявших тут роль вешалки – а пальто пристроила на соседний. Протерла носовым платком свои запотевшие очки в темной роговой оправе, и двинулась в середину комнаты. И тут следом за ней на мансардном горизонте нарисовалась еще одна фигура, вернее фигурка, описать которую хочется подробней. На первый взгляд, это существо казалось маленькой девочкой, с не по-детски хмурым лицом и огромной гитарой в чехле за спиной, которая как-то странно контрастировала со своей владелицей. Но, если приглядеться лучше, то маленькая девочка оказывалась женщиной средних лет, а возрастная иллюзия возникала лишь по причине малого росточка, как говориться: маленькая собачка – до старости щенок. Снимать пальтишко девочка не захотела и просто проследовала за своей спутницей в центр комнаты. Девочка с гитарой (для простоты так и будем ее называть), пробурчав что-то вроде «здрасьте», робко укрылась за спиной у Жанны.
Кот лишь произнес: «хмм». Но Жанна уже поспешила представить свою спутницу:
— Знакомьтесь, это моя племянница Жанетта.
— Рад познакомиться! А я Кот — еще более широко улыбнулся Кот.
Но ширина его улыбки в данном случае была обусловлена не приятностью знакомства, а лишь уловленной забавностью аналогии имен. Жанна, как-то обмолвилась, что ее маму звали Жозефиной, а тетку – Жаклин. Интересно у них на другие букафки вообще имена встречаются? Гыы.
— Присаживайтесь, дамы, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома.
— Спасибо, котик!
Жанна усадила племянницу на застланную кровать декадента, а сама начала глазами искать – куда бы пристроить сверток. На столе, оккупированном декадентом, за горой хлама не виднелось даже клочочка свободного пространства. Но тут на выручку пришел Кот, вытащив из темного угла какой-то деревянный ящик, на него и был водружен сверток, который при разворачивании явил всем присутствующим половинку пирога с капустой. Кот не любил капусту, но поле трех дней питания сухарями был рад и оному. Не успела Жанна произнести: «Угощайтесь», как Декадент резко встал из-за стола, обернулся к вольным и невольным слушателям, собравшимся в комнате, и без каких либо прелюдий начал декламировать свое «толькочтонаписанное». Читал он трагично, чувственно и манерно, обращаясь будто бы не присутствующим, а скорее к отсутствующим, то есть каким-то эфемерно-мистическим силам, неизменно его сопровождавшим и вдохновляющим.
Хмурый город, порочно-скучающий,
вечный дождь и промозглая хмарь…
Ты живешь в нём, иного не чаючи,
ты привык к безобразию харь.
Ты привык и к тоске, и к зловонию,
вместо звезд полюбил фонари.
Хилый мозг выдает какофонию,
вместо муз у тебя упыри.
Вместо сердца инжектор проржавленный,
вместо счастья привычка и блеф.
Вечно пахнет тревогой, как жареным,
вечно прёт за тобой темный шлейф.
Для чего дальше длить жизнь убогую?
Для чего по течению плыть?
Лучше кончить роман с безнадёгою,
и осколком мечты вены вскрыть!
Кот никак не среагировал на прочитанное, декадентская поэтическая хмарь у него давно уже не вызывала никаких эмоций. Жанна вздохнула, но всё же негромко произнесла: «браво!», а вот девочка с гитарой с расширенными ни то от удивления, ни то от восторга, ни то от ужаса, глазами заерзала на краюшке кровати, служившей ей седалищем, а ее суетливое озирание по сторонам наводило на мысль – ща сбежит. Но Жанетта никуда не сбежала и, быстро успокоившись, стала разглядывать башмачки на своих ножках, свисающих со скрипучей кровати.
Декадент, изобразив нечто вроде перекивка или недоплоклона, плюхнулся на свой табурет и закурил папироску. Кот сразу же мысленно нашел новую аналогию: «Ну вот, поимел всех в мозг и душу, теперь можно покурить. Гыы.». Вслух же произнес:
— Не соизволит ли достопочтимый гений нам чайку поставить?! Иль пирог будем уплетать так – всухомятку?
— А, щаз, — вскочил с табурета декадент и засуетился.
— Да ты не мечись так, как будто впервые тут очутился. Чайник на том же месте, где ты его еще вчера оставил, — ухмыльнулся Кот.
— Да-да, — пробурчал Декадент, и кинулся к умывальнику, под которым и стоял чайник, хотя, наверное, логичнее было видеть этот предмет где-нибудь на газовой плите. Но логика на этой мансарде никогда не могла прижиться.
После того, как чайник был водружен на плиту, и языки пламени стали лизать его почерневшие бока, декадент будто вышел из оцепенения и творческой прострации, узрел присутствующих гостей и даже попробовал изобразить нечто вроде улыбки.
— М-да… — непонятно к чему произнес Кот
— М-да! — еще более непонятно к чему добавила Жанна. — Ну, что ж, давайте пока пирог разрежем. Котик, где у вас тут ножик или что-то вроде ножа?
— Вроде ножа? Что может быть вроде ножа? Предмет может быть ножом, а может оным и не быть, то есть, совсем не быть ножом. Но быть наподобие или вроде – таковым оно являться совершенно не может. Ибо, если есть идея ножа, то есть и воплощение этой идеи в материальном исполнении со всеми подобающими признаками и…
— Ну, хватит, я всё поняла, — перебила кошачий поток мыслей Жанна, так как сразу почуяла, куда занесет Кота, если его вовремя не остановить. Это как минимум несколько часов пространных размышлений, аналогий и выводов с цитатами из Канта, Гегеля, Аристотеля и еще хрен знает кого. — Итак, есть ли у вас нож, которым можно разрезать пирог на несколько частей?
— Конечно, есть. Не волнуйся, Жанночка, щаз что-нибудь сообразим. Главное был бы пирог, а уж чем его разрезать и тем более употребить найдем.
Кот подошел к столу, за которым еще недавно восседал декадент, и, порывшись в хламе, извлек нож. Разглядев сей предмет, который был просто чрезвычайно грязен, отправился к умывальнику и попробовал его отмыть. После того, как нож приобрел более приличный вид, Кот разделил им пирог на равные четыре части, ну, или почти равные.
— Жанночка, твой пирог бесподобен! — нахваливал Кот, уплетая свой кусок.
— Угу, — с набитым ртом добавил одобрительно Декадент.
Девочка с гитарой вообще ничего не сказала, хотя, судя по тому, как она с энтузиазмом нажёвывала свою часть пирога, ей тоже понравилось.
— Ну, спасибо, мальчики! Всегда рада вам угодить! — Жанна изобразила умиление.
— О, это так! Ты просто гений кулинарии! — с почти искренним восторгом заявил Кот, дожевав последний кусочек, и, как бы невзначай, добавил. — Хотя твои пироги с рыбой мне всё же больше нравятся.
— Да вроде, я еще с рыбой и не пекла никогда. — ответила гостья, сделав вид, что не уловила далеко не тонкий намек. И, как бы переводя тему, кивнула в сторону кипящего чайника. — Ну, теперь вроде можно к чайку перейти.
Декадент отправился за чайником, а Жанна, отыскав в горе посуды четыре грязные чашки с ложечками, пошла их отмывать. Кот попробовал перехватить у нее посуду, но добрая гостья решила и дальше быть доброй, потому сама вымыла чашки. Перед уходом вместе с племянницей они перемыли остальную посуду, заодно подметя и пол каким-то подобием веника, найденным в том же углу, где до этого обитал ящик, послуживший им столом.
Что ж, больше об этом визите и вспомнить нечего. Всё интересное началось уже потом…
*****
Прошло два дня, два ничем непримечательных скучных дня, которые Декадент провел в творческих изысканиях, чередующихся с полной прострацией, во время которой он совсем отключался от действительности и приходил в себя лишь после того, как Кот, поначалу просто ворчавший и саркастически подтрунивавший над погруженностью в себя своего товарища, начинал настойчиво приводить его в чувства простым, но действенным матом. «Ититская сила!» - верещал Кот – «вставай пает, твою мать! Тебя жду великие дела!»
Думаете, помогало? А вот нихрена! Декадента не поднял бы даже пожар. Но на этот раз он, сам встал под воздействием неведомой силы, накинул свое побуревшее от времени черное пальто и выскочил во двор, провожаемым слегка недоуменным взглядом Кота. Вернулся через пару часов, неся в руках огромные авоськи с разнообразными припасами, неизвестно откуда добытыми.
Как ни странно кот не обратил сразу на его появление внимания. Он играл в шахматы. Нет, не с самим собой. Пару-тройку раз в неделю в гости к Коту с Декадентом (если точнее, только к Коту) заглядывал один из соседей – высокий худой старик, проживающий на первом этаже. Он и был хозяином всего дома, все прочие соседи числились его постояльцами. Судить о том, какой это был человек можно уже из того, что Кот с Декадентом за все время проживания, а обитали на этой мансарде они уже давно, ни разу не заплатили старику за кров ни единого медного грошика, но периодически еще и табачком у хозяина разживались. Предпочитал домовладелец носить теплые вязаные водолазки, которые, в купе с его аккуратной седой бородкой, делали его невероятно похожим на Эрнеста Хемингуэя. Впрочем, так за глаза его Кот и называл.
Такая картина и предстала взору декадента: на ящике была установлена доска с шахматами, на табурете сидел двойник великого американского писателя, Кот восседал на своем кресле, игроки дымили трубками и были погружены в молчаливое обдумывание ходов. За все время, пока длилась партия, оба могли не проронить ни единого слова. Старик был молчуном, Кот молчуном не был, даже более того – был любителем всякого рода дискуссий и трёпа, но во время шахматной партии он вдруг становился немее немого. И лишь после того, как партия была окончена – сегодня Хемингуэй оказался сильнее – и были пожаты руки (лапы), Кот обратил внимание на те свертки, что Декадент извлек из авосек и водрузил на столе.
— Откуда дровишки?
— Из лесу, вестимо!
— А можно конкретней?
— Цэ мой гонорар.
Оказалось, декадент сбегал в редакцию детского журнала, где согласились принять его стихи, но гонорар подзадержали. Сегодня, наконец, он получил обещанное. Более того, по дороге он успел забежать еще в одну редакцию, которая специализировалась на журналах для всяких неформалов и продвинутой молодежи – там неизменно с готовностью принимали его стихи, которые так обожали всякие суицидальные подростки и сатанисты переростки. Платили не много, но без задержек. И вот – две получки за день. Мансарда сегодня гуляет! Кот просто с детским восторгом разворачивал всякие свертки с макаронами, лапшой, спагетти, вермишелью и… о, боже – с рыбой!!!!!!!!! «Братишка, я тя обожаю!» – ликовал Кот! В таких случаях Декадент сразу переставал быть для него угрюмым беспонтовым приживалом, он становился братом! Родным, ей-богу! Хотя… тот факт, что декаденту заплатил журнал для детей, у саркастического Кота родил смешанные чувства:
— Слушай, а это ты им не те ли стихи впарил где «Грустным был курчавый мальчик; две беды – увы, излишки. Прищемил он дверью пальчик, после навалил в штанишки»?
— А что? — то ли действительно не понимал декадент, то ли придурялся.
— Ну, да, а что тут такого? Блиннн… бедные дети. Хотя, судя по тому, какие нонче дети – им и матерные стихи уже можно печатать.
— Я такие не пишу.
— Ну, да… ну, да…
Повисла небольшая молчаливая пауза, во время которой Кот не переставал ехидно посмеиваться.
—А вот и самое главное, — подмигнув, сказал декадент, убедившись, что старик закрыл за собой дверь. — сегодня гульнём!
— Аааа. — растянулся в улыбке Кот, увидев два маленьких сверточка, которые Декадент извлёк из внутреннего кармана пальто, — кокс для гения и ганжа для друга?
— Оно самое! — улыбнулся в ответ Декадент.
Вошедшая через час Жанна увидала следующее: Кот с довольной мордой затягивался какой-то дурью, завернутой в газетный обрывок, а Декадент на столе делил на дорожки странный порошок.
— Что это вы тут затеяли? — Жанна сдвинула брови.
— Жанночка, это… типа того… вообще-то у нас в колхозе стучаться принято. — не переставая улыбаться, процедил кот.
— Да у вас дверь-то никогда не закрывается. И вообще, сам в прошлый раз бурчал: «не стучи, и так башка болит».
Декадент, не обращая никакого внимания на реплику гостьи, уже закончив построение дорожек, скручивал в трубочку книжный лист. Жанна повесила пальто и, направившись к столу, принюхалась.
— Что за дрянь? Ты что, стирку затеял?
— В смысле? — не повернув головы, откликнулся декадент.
— Стиральным порошком пахнет. — Жанна внюхалась тщательней, так что ее ноздри заметно расширились. — Это ж Стиралгон с ароматом лаванды!
— Чё? — недоверчиво оглянулся декадент.
— Ты что стирку затеял и порошок просыпал?
— Я, я…
— Что я, я? Стол бы протер!
Декадент обмакнул кончик пальца в белое вещество и попробовал на язык. После чего отплевываясь, смахнул весь порошок на пол и разразился:
— Вот суки! Вот уроды! Подсунули ж! А барыга заверял же — настоящий, де! Из Южной Америки! Тьфу! Стиралгон!
— Да успокойся ты, — Жанна недоумевала. Неплохой порошок, я им часто пользуюсь, пятен не оставляет.
Но Декадента было уже не остановить, он метался по комнате и, плюясь, оглашал весь дом такими сквернословиями, которые хотя и можно вообразить, но трудно представить слетающими с уст тихого скромного поэта! В это время Кот быстренько открыл форточку и выбросил свою недокуренную «козью ножку». После чего, откинувшись в кресле, обхватил голову лапами, начал медитировать: «Я не хочу думать, что это. Я не знаю, что я курил. Всё будет хорошо… Черт, надеюсь, это не лобковые волосы!»
Гостья еще пару минут с недоумением наблюдала странные телодвижения этих двух персонажей, сопровождаемые весьма импульсивными репликами, но в итоге не выдержала:
— Так, сворачиваем антре! Долго я еще буду наблюдать это шапито? — ее взгляд метал, если не молнии, то подобие гневных вспышек (по крайней мере, так ей казалось), — Успокойтесь, господа, присядьте и дышите ровнее, вот так, вот так…
— Уффф! — выдохнул Декадент, приземлившись на табурет.
— М-дааа… — донеслось из котовского кресла.
— Ну, вот и чудненько, — Жанна попробовала улыбнуться, — я к вам по делу вообще-таки. Есть у меня два лишних билетика на симфонический концерт, не хотите сходить?
— А когда? — проявил неожиданное внимание Декадент, ранее не посещавший никаких концертов классической музыки.
— М-дааа… — непонятно к чему опять выдавил Кот.
— В это воскресенье, в шестнадцать часов, в Доме Культуры имени Явеника Прыжежбенского. — добавила Жанна
— Имени кого??? — оживился Кот.
— Явеника Прыжежбенского!
— А хто энто такой?
— Ты что, не знаешь, или придуряешься? — Жанна изобразила недоумение.
— Нет, никогда не слышал про этого Пжж… Пшыш… Прыж… тьфу! Прыж-биж-бежского
— Да ты что! Это же известнейший музыкант и композитор, наш земляк. Родился в нашем городе, учился почти на соседней улице. У него такая мировая слава, что его именем не только ДК можно было назвать, но и вообще город переименовать в его честь!
Декадент понимающе кивал головой и делал вид, что, как никто другой, знаком с творчеством этого гения и вообще большой поклонник классической музыки. А Кот… а Кот, коему всякий снобизм претил априори, тут же парировал:
— Ну ладно, допустим этот чувак гений и что? Вспомни-ка, что он такого великого написал. А? Перечисли-ка мне сейчас десяток его великих произведений.
— И перечислю! Легко! — Жанна набрала в лёгкие побольше воздуха, на её лице вырисовалась решимость перечислить не только десяток, но даже сотню великих творений бессмертного Прыжежбенского, или даже две сотни бессмертных творений великого Прыжежбенского, — Итак, он написал «Солнечную сонату», а также… а также он написал эту, как ее…. ну, эту… сейчас название вспомню. — её лицо выражало просто титанические умственные усилия, складки на лбу собрались в замысловатый узор.
— И? — прибодрился Кот.
— Сейчас, не перебивай. Написал он «Солнечную сонату», а также... а также… эту, это, как там… ммм……
— Всё ясно, — Кот вовсю ухмылялся, — сочинил «Солнечную сонату» и что-то там еще. А что еще – хрен знает!
— Он много что сочинил, просто сейчас из головы всё вылетело, пока я ваши мельтешения и вопли лицезрела да слушала, — её лицо приняло слегка багровый оттенок, — малость подумаю и вспомню еще много его произведений.
— Ну, да, ну да. — мохнатая зверюга продолжал ухмыляться.
— Так идете со мной на концерт, или нет. — Жанна решила быстро перевести конфузную тему.
— Я пойду. — заявил Декадент и посмотрел на Кота.
Кот нерешительно пожал плечами, непонятно что этим изображая: то ли «еще не решил», то ли «еще не знаю», то ли «не пойму нафига это надо», или даже «Какое отношение это ко мне, коту, имеет». В итоге все сговорились встретиться в пятнадцать тридцать у ДК, Жанна будет ждать.