Хотите угадать, с чего началось следующее утро? Попробуйте! Когда я, Катя и ее десятилетняя дочка спускались по лестнице, вслед нам хлынула вода. Мгновенно замочила ноги в кроссовках, отчистив запыленную с дороги обувку. Напустив расплывающуюся в разные стороны лужу, вода так же быстро завершила свой, похоже, ежедневный ритуал. Будто кран завернули.
Мы переглянулись и подняли головы наверх. Из двери испуганно выглядывала горничная.
- Синьора, синьорина, екскьюзе, плииз. Надевать новый.
Пришлось переобуться, оставив кроссовки на просушку заботливой горничной.
- Вот и ты приняла крещение! — рассмеялась Катерина, — последняя из группы оставалась.
Музей оказался последним, угловым зданием в Контраде Улитки. Дом будто защищал Улитку от следующей за ней Контрады Совы. Перед входом выпячивался пятачок мозаики из белого известнякового камня. Белые плитки контрастировали мрачному кирпичному зданию, не имевшему окон. Полукружья арок, в которых предполагались окна, были наглухо заделаны штукатуркой того же, мрачноватого серого оттенка. Центральные двери, выходящие на пятачок, и дверьми-то нельзя было назвать. Невысокая пара створок! Из голливудских фильмов про Дикий Запад! Через такие распашные створки вылетали от мощных ударов сотоварищей по салунным возлияниям бравые ребятки в широкополых шляпах. Сквозное общение с внешним миром в отсутствие окон! Американский этнос от Входа в европейский музей!
Держа в руках заветное приглашение, мы ткнули вперед двери и вошли внутрь. Просмотр предугадывался круговой анфиладой: слева висела деревянная табличка «Europe, XVI ss.», справа бронзовела другая — «Russia, XX ss.». Катя предложила начать со старины. Но на часах высвечивалась четверть двенадцатого, и я пошла на хитрость: «Кать, разве нас удивишь советской меблировкой?! Мы ведь выросли в этих интерьерах, пятна от шариковых ручек на столах оттирали да кресла папашки проминали за просмотром «Семнадцати мгновений». Давай с них, кресел этих, и начнем, а красивишное напоследок оставим!».
XX век был представлен гостиной и смежной с ней спальней. Лиза подбежала к секретеру на высоких черных ножках: «Мама! Смотри! Как у дедушки!». Катя задумчиво погладила откидную столешницу: «Таким был мой первый школьный стол». Под ногами блестели крашенные масляной краской доски, терся гэдээровский палас с немного потрепанными углами. Наполовину стеклянная дверь вела в спальню. Там сбоку возвышался рыжий шифоньер, под ним ширилась двуспальным пространством румынская кровать, против нее притулился мини-диванчик. Всю свободную стену занимал ярких, среднеазиатских узоров ковер.
- Как будто в детство вернулась, — сказала, потягиваясь, Катя. — Подустала что-то я, прилягу.
И присела на диван. Лиза тут же взобралась на кровать.
- Мам, а я здесь, можно?
- Да ложись, доча, все равно в этом музеишке никого, кроме нас, и нет.
Я тоже почувствовала внезапный приступ сонливости. С кровати донеслось причмокивание заснувшей Лизы. Катя сняла туфли, свернулась калачиком на диванчике. «Ненормально как-то, — произнесла я, — сгоняю в предыдущий век и вернусь. Не скучайте!».
Из гостиной малогабаритной квартиры я попала в кабинет времен своих дедушек. Стол под зеленым сукном, этажерки с книжками и статуэтками. Маленькая, изящная балерина застыла в фуэте, салатовая пачка взметнулась вверх в фарфоровом танце. Будучи школьницей, я мечтала стать балериной, тренировала часами батманы, мостики, при ходьбе выворачивала носки наружу. Увлечение завершилось годам к двенадцати, оставив на память подаренную бабушкой статуэтку в салатовой юбочке и походку, над которой порой посмеивались знакомые. Музейную «близняшку» трогать не стала.
Опаздывает назначивший мне свидание. Настороженность и сонливость заменились бодростью, притоком необъяснимой силы. Прошла еще несколько залов. По мере прохождения веков площади комнат увеличивались, расширялись своды потолков, украшенных фигурными кессонами и розетками, бумажные обои чередовались с шелковыми. Двери сменились высокими арками. Ни одного посетителя! Выставка только что открылась, и туристы об этом не знают?
В одном из покоев в углу замерло бюро — в точности такое же, что я исследовала в нашем просторном «номере». Не раздумывая, зацепила ручку одного ящика, второго. Восьмой ящик от резкого движения чуть не пал мне на руки. На дне лежал листочек. В точности такой, каким меня одарил «дедуля в синем».
- Vola! (Лети!) Pericolo! (Опасность!) — зазвенело чернилами с него. Листок выпал из рук, я ощутила себя стоящей в воздухе. Орнамент паркета предстал во всем великолепии с трехметровой высоты. Тело приняло горизонтальное положение, руки, вынырнув ладонями вверх, вытянулись вдоль. Реактивным самолетом меня вынесло через арку назад. Пролетали лепные потолки, дребезжали вслед хрустальные подвески люстр, сменялись экспозиции. Залы уходили за залой в века. Только влетев в гостиную с дощатыми полами, невидимая сила развернула меня на девяносто градусов и опустила на немецкий палас. Счастье, что не на голову опустила, и потупосторонние силы путаются. Ощутила, что мощь, возникшая во мне перед полетом, увеличивается.
Глаза таращились в разные стороны, выискивая подружек. Рванув дверь спальни на себя, я оказалась перед ошеломляющей картиной. Лизочка спала, разметавшись на постели, а над спящей Катей склонилось существо белого мертвенного цвета. Оно показалось мне чудовищем в людском теле. Человек, безмерно худой, обнаженный, с голым черепом, нелепо согнувшийся над женщиной. Не чувствуя языка, способного произнести что-либо внятное, я, содрогаясь от омерзения, схватила существо за предплечье, рывком повернула на себя. Под рукой хрустнула кость, под пальцами остались глубокие свинцовые следы. На меня воззрились пустые глазницы с нависшей над ними кожей. Зомби! Героем компьютерных игр, раскидывающим косяки живых мертвецов, с воплями женского ужаса «Ва — ва — ва!» стала выталкивать зомби из спальни.
Существо сопротивлялось, тужилось, пытаясь удержаться на территории, хваталось за ручку двери. Опять треснула кость. После крепкого тумака в нижнюю часть спины (мягкого места не нашлось) противник оказался за дверью. Щелкнув задвижкой, я повернулась к своим «девушкам». Катя сидела, мотая головой.
- Ты видела? Видела это? — наконец закричала я на родном языке.
- Ва, — прозвучало в ответ.
- Мама, — раздалось с кровати. — Меня тошнит.
- Я понесла Лизку к выходу, закрой за мной дверь!
Стащив девочку с кровати себе на спину, вышла из спальни.
На пороге валялся зомби. Вытянул здоровую руку вслед. Из-под него вытекала жидкость, окрашивая палас в темно-зеленый цвет. Осматриваясь вокруг, остерегаясь нового нападения, визгнула во второй октаве почему-то на английском:
- Danger! Danger!
Пусто! Створки входной двери выпустили меня с девочкой. Лиза стоять не хотела, вяло сползала вниз по наружной стене дома. Так я ее и оставила на белых камнях.
«Бывшее человеком» пыталось подняться, рука почти дотянулась до дверной ручки. Тело его приобрело темный коричневый оттенок. Под ногами хлюпало, вязло. Крепкий удар сандалеты во чрево отбросил зомби в сторону. В животе зазияла черная бескровная дыра. За дверным окошком круглели полные ужаса Катины глаза.
- Ну! — я дернула дверь. Катя опомнилась, отодвинула щеколду, выскочила и рванула к выходу. Но поскользнулась на влажном паласе и чуть не упала в месиво синтетики и слизи. В этот момент я не смогла сдержать торжествующий смех, вырвавшийся победно и нервно из груди. Успела подхватить подружку и без препятствий вывела ее из музея.
На известняковом пятачке под лучами естественного светила, яркого послеполуденного солнышка, сидели друг напротив друга, в согласии упершись ступнями в ступни, три русские женщины — ребенок и две матроны «золотого» женского возраста. Лизу вытошнило, но выглядела девочка неплохо, на щеках проявился румянец.
- Мам, а что это было? — спросила она.
Катя посмотрела на меня.
- Да это тетя Лера жениха себе по музеям ищет, доча. А нас снотворным напоила, чтобы не мешали.
- Мама, а мне ведь тоже заграницей замуж выйти надо. Можно, я с тетей Лерой вместе буду искать?
- Катька, почему с нами раньше такого не происходило, ну например, в студенческие годы?
- Мне, Лерочка, ТАКОГО переживания ни в студенческие, ни сейчас. Если бы не ты со своим музеем, гуляли бы по холмам, босиком по зеленой траве. Ой, прости, прости, пожалуйста. Если бы не ты — не быть бы нам вообще.
Окончание http://www.proza.ru/2015/01/01/133