ГЛАВА ПЕРВАЯ
Кертту и её подруга Импи с корзинами белья под мышками прошли к воде по скрипучему серому мостку.
- Я не понимаю, - говорила Кертту. – Чего им нужно? Что во мне не хватает? Чего слишком много? Или я прозрачная, и все смотрят сквозь? Или меня видят только родители и ты – как колдуны духа?
Импи участливо слушала, но вдруг отвлеклась.
- Смотри, Кертту - гагара, - Импи показала рукой.
- Я их никогда на нашем озере не видела.
Гагара плавала на некотором расстоянии от берега, вертя головой и изредка выхватывая что-то из воды.
- Почему меня не сватают?! – продолжала жаловаться Кертту. - Тот обормот не в счет. Почему хорошие люди не сватают?
Гагара заголосила и с головой погрузилась в воду.
- А иногда подумаешь – может, и хорошо, что не сватают.
- Да они не взрослеют, а только старятся, - сказала Импи. – И потом у них у всех в молодости мозги куда-то деваются. Чему мать учила – всё забывают.
Кертту покивала.
- Жена заново должна воспитывать.
Гагара подплыла к самому мостку.
- ЗдорОво, - разулыбалась Кертту. – Импи, у тебя кусочка хлеба нет?
Импи помотала головой.
- Впрочем, - сказала Кертту, - и не нужно. У него целое озеро всякой живности. Да, да, про тебя говорим.
Гагара вдруг зашлась криком, принялась бить крыльями и подняла сноп брызг. Обе девушки отпрянули. Гагара улетела на соседнее озеро. Подруги стали дальше полоскать белье. Неожиданно позади себя они услышали стук копыт. Йоки, верхом на лошади, въехал на мосток, и вдруг схватил Кертту и бросил на лошадиную спину. Кертту закричала. Импи успела подбежать и ударить Йоки вальком по колену. Йоки оттолкнул ее ногой и пустил лошадь в галоп. Импи с криком бросилась бежать следом, но, конечно, очень быстро отстала.
- Будешь орать – прирежу, - выцедил Йоки, что было силы, прижимая к себе свою добычу, которая тотчас притихла и съежилась. Йоки прискакал на берег моря, где была привязана его лодка. Йоки спрыгнул с лошади и опустил Кертту на землю. Лошадь поскакала прочь – Йоки увел ее у кого-то из жителей деревни.
- Прости, что напугал. Я тебя не сильно помял?
Девушка сделала два медленных шага и зарыдала. Йоки чужие слезы всегда раздражали и всегда были поводом презирать плачущего, хотя самому себе Йоки плакать позволял. Теперь было другое. На Кертту не было ни малейшей злости, но в душе что-то болезненно сдвинулось, и нужно было любым способом прекратить ее горький, полный отчаяния плач. Кертту захлебнулась и закашлялась. Йоки передразнил ее. Как ему самому казалось, очень смешно.
- Я тоже сейчас заплачу, - сказал он. – Твоя подружка расквасила мне колено. Скажи ей спасибо – у тебя теперь мужик хромой будет.
«Как Тойво», - добавил про себя Йоки.
- Поделом тебе, - ответила Кертту. – Храбрец. Ничего. Отец и брат меня отыщут.
Йоки вел лодку вдоль морского берега. Он шел не на юг, а на север, к Кривой салме – не только для того, чтобы отдать котел Орлу, а потому, что там их едва ли стали бы искать. Кертту плакала, не переставая.
- Ты мне душу рвешь, - сказал Йоки. – Скажи, что я должен сделать, чтобы ты не плакала?
- Это очень просто, - сказала Кертту с невеселой усмешкой. - Верни меня домой.
- Э, так дело не пойдет. Я тебя не для того украл.
- Что ты за человек?! У тебя ведь и отец, и мать есть. Не из воздуха же ты соткался.
- Не из воздуха, - сказал Йоки и улыбнулся своим мыслям. – Кстати, мои родители и сестра – прекрасные люди. Они тебя полюбят, как родную.
- А теперь представь, каково им было бы, если бы с тобой что-то случилось? Вот так и мои родители теперь… Я у матери – единственная поздняя дочь. Хоть над ними сжалься.
Йоки помотал головой.
- Потерпят. Потом ещё радоваться будут.
- Если ты такой замечательный, почему ты до сих пор не нашел себе жену где-нибудь поближе, в соседней деревне?
- Если бы я захотел, я бы сразу нашел. Но кругом одни клуши и медузы. Трудно найти такую же умную и страстную, как я.
Кертту закатилась невеселым смехом.
Остановились отдохнуть и поесть. Кертту сидела сумрачная. Она больше не плакала. Потом обхватила лоб рукой и так сидела в оцепенении.
- О чем задумалась, Кертту? – Йоки протянул ей кусок хлеба. Кертту покосилась на него, взяла хлеб и вдруг оживилась и устремила взгляд куда-то в сторону леса.
- Ой, Йоки, посмотри-ка!
Йоки, похолодев немного, посмотрел туда, куда указывала Кертту, но не увидел ничего опасного или интересного.
- Что там?
- Видишь ту сосну?
- Вижу.
- Видишь вон тот сук?
- Вижу.
- Тебя на нем повесят. Мой отец и сводный брат.
Всё это время Кертту каждое мгновение ждала их появления, или любой другой помощи – откуда угодно, но помощь не приходила.
- Это за что же они меня вешать будут? За то, что я тебя замуж беру? Другие-то не брали.
- И ты берешь не от большого ума. Стащил – сам не знаешь, кого. Во-первых, я перестарок. Мне уже двадцать лет. Нрав отвратительный. И болезней… целый сундук.
- Мне самому двадцать лет. А ты нарочно на себя наговариваешь.
- Проклянешь весь белый свет. И поделом тебе.
- Это почему - поделом? – усмехнулся Йоки.
- А кто людей с луком подкарауливает, счеты сводит, а потом удирает с воплями? Кто в День Небесного старца поединок затевает!? Чужие сети портит? Железяки выдает за золото? Ночью пьяный в ворота ломится?
- А ты откуда про это узнала?
- А мне кукушечка рассказала, - пропела Кертту.
- Не верь кукушкам, - сказал Йоки. – Гнусные птицы. Свои яйца в чужие гнезда подкидывают. Водись лучше с гагарами.
- Так, - сказала Кертту. – Мне давно всё ясно. И, значит, ты нас подслушивал?
- Да у меня чуть мозги не закипели от бабьих глупостей.
- Что-что у тебя чуть не закипело? – переспросила Кертту, прищурив глаза. Йоки отмахнулся.
- Клуши! Воспитывать они собрались! Курицы орлов не воспитают.
- Курицы не воспитают. А орлицы – очень даже. Нечего подслушивать женские разговоры.
- Да уж. Если мужчины будут слушать ваши бредни, никто на вас и жениться не захочет. Чур! Чур! Чур!
- А если бы мы слышали разговоры парней, мы бы за вас и сами не пошли. Никогда. Шарахались бы от вас, как от чумы. Род бы человеческий прекратился.
- Это верно, - хрюкнул Йоки, вспомнив свои разговоры с приятелями.
Собираясь идти дальше, Йоки заметил, что Кертту привязывает к сучку сосны, до которого могла дотянуться, ленту из своей косы.
- Эй! Ты чего делаешь!?
- Привязываю ленточку, - ответила Кертту.
Йоки бросил свое дело, и подошел к ней и потребовал:
- Сними!
- И не подумаю, - огрызнулась Кертту. И спокойно добавила. – Это жертва.
По прямому, но темному взгляду Кертту и изменившемуся голосу Йоки понял, что она лжет. Йоки сорвал ленту с сучка и убрал в сумку себе на пояс. Кертту зажала лицо в ладонях.
- О боги! – взвыл Йоки. – Опять!
В лодке Йоки говорил без умолку, разливаясь о местах, куда вез Кертту.
- У нас черника, как яблоки. Морошка – с кулак! В озере рыбы… Одним словом, в воде сплошные плавники. И ловятся вот такие вот лапти! – Йоки на мгновение выпустил весла и показал руками эту необычайную величину. – Будешь всегда сыта.
Воспоминания о родных местах вспыхнули у него перед глазами.
«Неужели я скоро буду дома!? Неужели ЭТО ВСЁ кончается!?».
Кертту слушала с усмешкой, но очень напряженно, и внимательно всматривалась в лицо Йоки.
В следующий привал Кертту ходила возле самой воды. Йоки с тревогой смотрел, как ее маленькие ноги, обутые в лапотки, ступают по валунам, покрытых копнами водорослей – где-то мокрых и скользких, где-то уже начавших засыхать и скручиваться.
- Ой, какая!
Кертту села на корточки, и, даже не закатав рукав, запустила руку в воду. Кертту вытащила из воды морскую звезду и принялась вертеть ее в руках и рассматривать. Перевернула звезду. Нижняя поверхность морской звезды была сплошь покрыта полупрозрачными шевелящимися ножками с круглыми кончиками.
- Прости, моя хорошая. Ползи в море.
Кертту поместила звезду туда, откуда взяла.
- Йоки!
- А!?
- Ты говорил, что много знаешь.
- Да. Я много знаю.
- Чем морская звезда думает?
- А она думает?
- Но ведь она же знает, куда ползти.
- Звездячьей думалкой, - сказал Йоки.
- Отличный ответ! Не поспоришь. Главное – говорить с уверенным видом и без запинки.
- Раз такая умная, зачем спрашиваешь?
Йоки притворно надулся. Кертту дернула плечами. Стали варить обед.
- При встрече обязательно спрошу у Луойи, чем морские звезды думают, - сказала Кертту.
- Ехидный старикашка твой Луойя.
- Почему – ехидный?
- Чтобы такой мир создать, нужно быть очень ехидным. Мир из птичьего яйца. Выеденного яйца не стоит... У меня бы лучше получилось.
Кертту почти не притрагивалась к пище и сидела, сгорбившись, напряженно и печально думая о чем-то.
«Чем же мне её позабавить?»
- О! – воскликнул Йоки. – Придумал!
Он побежал к воде сгреб руками буровато-желтые водоросли, как будто из плотного студня. Нахлобучил их себе не голову, и, подняв руки со скрюченными пальцами, со зверской гримасой пошел на Кертту. С водорослей на его лицо, шею, одежду текли вода и слизь. Кертту, было, остолбенела, вытаращилась и тотчас расхохоталась. Йоки тоже расхохотался. Он снял водоросли с головы и сел рядом с Кертту.
- Как ты хороша, когда смеешься. Когда глазки блестят.
Кертту смерила его долгим взглядом и ничего не сказала.
- Ну, что ж ты замолчал? – осведомилась Кертту. – Расскажи мне ещё что-нибудь. Знаю, что вранье, а все равно интересно.
- Не вранье, а чистая правда, - Йоки уже немного осип от постоянной болтовни, точнее, он только говорил, а Кертту слушала. Он рассказал, как превратил в камни пришельцев с запада, вознамерившихся напасть на его деревню, потом отправился в поход с дружиной, которая сожгла и разрушила крепость. Сокровища в подвалах крепости охраняла стоглазая змея, которую Йоки подчинил мощным заклятьем.
- А вот если бы я была такой дурой, и поверила, что жених у меня – герой, а потом бы обман открылся? Мне бы казалось, что меня обокрали. И что осталось бы от моего уважения? Неужели тебе и вправду нечем похвалиться, что ты вынужден врать?
- Покажи язык, - сказал Йоки. – Он у тебя раздвоенный, наверно.
- Раздвоенный, раздвоенный. Я тебя предупреждала.
Некоторое время прошло в молчании.
- Ты обиделся?
- Нет. Не умею я на тебя обижаться. Если б ты только знала, какая это всё чепуха, - сказал Йоки искренне. Глаза у него стали горячими. Кертту устремила на него изумленный взгляд. – Я достаточно натерпелся и могу отличить, что важно, а что нет.
- Я – худшее из твоих несчастий, - хохотнула Кертту.
- Ты – мое счастье. Я никому этого не говорил, а тебе теперь скажу: ты мой последний рубеж. Последняя надежда.
- Почему последняя? – произнесла Кертту с сочувствием. – У тебя вся жизнь впереди.
Вечером на берегу Кертту начала мерзнуть, и позволила ему взять ее руки в свои. Но если бы Кертту согревал руки не Йоки, а, например, какая-нибудь женщина, для Кертту не было бы никакой разницы. Ничто в Кертту не дрогнуло, а ей бы хотелось этого.
Проснувшись утром, Йоки сел рядом с Кертту и стал смотреть на нее. Кертту во сне повернулась, мыкнула и раскинула руки. Она находилась в своем собственном мире в оцепенении сна. Можно было рассмотреть ее и любоваться ею, не встречая злого и страдальческого взгляда красных, распухших, подернутых влагой глаз.
«Все равно, хоть несколько дней - и дома, - подумал Йоки. – А может, уступит? Не уступит – отниму. Все равно замуж беру».
Йоки подумал о душевных страданиях, которые претерпел из-за Кертту, об усилиях и терпении, проявленном за последнее время, и пришел к выводу, что Кертту обязана его отблагодарить.
«Может, выкобенивается? Ясно – выкобенивается. Цену себе набивает».
Йоки навалился на Кертту и вцепился ртом ей в губы. Кертту закричала – со сна она ещё не успела понять, что происходит, и только смертельно испугалась. Кертту сильно дернулась, вырываясь.
- Пусти! Гадина!
- Нее-а! – промычал он, борясь с Кертту.
Кертту вдруг перестала сопротивляться и четко выговорила:
- Тронешь до свадьбы – умрешь ужасной смертью!
Йоки выпустил Кертту, девушка села на землю, поджав под себя ноги
- Я знаю одно заклятье, которое убивает. И я его произнесу. Меня Луойя научил.
- Да неужели?
- Охота проверить? Испугался, Йоки? – Кертту посмотрела на него с презрительным, но все же – любопытством, выжидательно.
- Нет. Просто хочу жить с тобой до глубокой старости в любви и согласии... После свадьбы три дня из постели не вылезем.
- Залюблю до смерти.
- Хо-хо! А у тебя что – было когда-нибудь?
- Нет, - ответила Кертту раздраженно.
- Нет, ну, всякое бывает. Не обижайся.
- Со мной ВСЯКОГО не бывало. Будь покоен.
Кертту расчесывала волосы, от долго лежания в косе мелкими волнами лившиеся по плечам и спине, рассыпаясь на пряди.
- Когда будем одни, распускай волосы. Пусть облезлые клухи волосы под повойник прячут – но не ты.
Разожгли костер, стали готовить завтрак.
- Хочу, чтобы у нас детей была орава, - сказал Йоки.
- Детей я очень люблю.
- Роди мне самое малое пятерых. Я хороший хозяин, проживем безбедно.
- Всего-то пятерых? Почему не десяток?
- Валяй десяток. Валяй и больше.
- Ну да – сыновей, и чтобы они все были на тебя похожи.
- Главное – чтоб на соседа не были похожи. Но этому не бывать. Если родишь десяток дочек, похожих на тебя, я тоже буду рад.
- Ты с ума сойдешь. Сначала со мной одной научись ладить.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Уже на землях Детей Гагары, но, не доходя до места, где Йоки встретил Лайну и Ченни, ненадолго сошли на берег, отдохнуть, и нашли в лесу роскошный черничник. Почти с азартом обирали ярко-зеленые низкорослые кусты черники с огромными ягодами. Самые крупные ягоды были на приземистых, ярко-зеленых кустах с относительно большими листьями. Так же были хороши высокие, раскидистые кусты, окружавшие деревья у комля или росшие возле поваленных стволов. Губы и языки у обоих были синие, и вокруг ртов – синюшные разводы. Обрывали красно-розовую с желтоватым – недозрелую и нежно-рыжую – спелую морошку, постоянно переходя с места на место. Вдруг Йоки вскочил, взвыл и выругался. Кертту вскинула голову. Йоки стоял, морщась, и смотрел на свой большой палец.
- Что случилось?!
- А, ничего, - выцедил Йоки и сунул палец себе в рот. Кертту подошла к юноше.
- В чем дело? – потребовала Кертту ответа.
Йоки достал палец изо рта. Кромки ногтей тоже были синие. Кертту взяла его руку и осматривала мокрый палец. Йоки глубоко под ноготь вонзился острый сухой стебель. Ноготь отслоился, повреждение выглядело как более светлая с красным и вкраплениями грязи полоса на полногтя. Кертту вся исходила на волнение, для Йоки это было смешно и унизительно.
- Ну, идем, - сказал Йоки. – Пустяки.
- Не пустяки, - сказала Кертту резко. – Придем в деревню – надо обязательно обработать палец – каким-нибудь отваром или настоем или мазью.
Йоки скривился и махнул рукой. Неожиданно Кертту и Йоки услышали два детских голоса, то хрипло, то гортанно тянувших какую-то песню. Пение сопровождалось ритмичным стуком. Переглянулись. Пройдя немного вглубь леса, они смогли увидеть поющих. Мальчик лет семи стоял на коленях, с размаха бил в бубен колотушкой и добросовестно выл. Рядом с мальчиком стояла маленькая девочка. Йоки узнал детей Лайны.
- В колдунов играют, - сказал Йоки.
- Но песню они поют настоящую, - сказала Кертту с тревогой. - И бубен, похоже, настоящий. Мне страшно. Они доиграются.
- Бу! – крикнул Йоки, подскочив к детям. Те тотчас испуганно замолчали. - Вы чего тут делаете?
- Дядя, уйди, не мешай, - сказал Сирьке со страшной досадой.
- Вы что – колдуете?
Дети взглядами прогоняли Йоки и Кертту.
- Может, я помочь могу? Я большой колдун.
- Мы хотим поговорить с богами, - сказала девочка.
- А о чем вы хотите с ними поговорить? – ласково спросила Кертту.
- Мы у них хотим попросить, чтобы они нам дядю Тойво вернули, - сказала Рехп.
- Какого дядю Тойво!?
- Нашего дядю, - ответил Сирьке. – Он исчез; взрослые не могут его найти. Боги их не слышат. Может, нас услышат.
Йоки взглянул на Кертту – она очень побледнела. Он сам поеживался и твердил себе, что сейчас во всем разберется.
- А мать и дядя Ченни где?
- Мама на берегу, - сказал Сирьке. – Ты только не говори никому, что нас видел с бубном.
- Мы его тайком взяли, - сказала Рехп.
- А вам что – влетит? Ну, если узнают.
- Влетит. Ещё как влетит.
- Тогда быстро тащите бубен домой.
Палец Йоки грело изнутри, он опух. Ломило всю руку. Йоки казалось, что непрерывно болевший палец «оттягивает на себя» все его, Йоки, мысли. Йоки и Кертту нашли Лайну на берегу. Она красила в котле сети. Поздоровались.
- А хозяин твой где?
- У меня хозяев нет, - ответила Лайна неприязненно. Она хотела что-то сказать, но в это время подбежали Рехп и Сирьке.
- О! – обрадовалась Лайна и с усмешкой сказала. – Где вы пропадаете? А кто будет стружки в костер носить?
Лайне не пришлось долго думать, что сказать Йоки. В Кривой Салме показалось лодка. Слышалось пение. Потом в лодке захохотали. Вскоре к разговаривавшим на берегу подошли четверо мужчин: Негостай, Ченни, крупный мужчина с квадратным лицом и светлый юноша маленького роста. Лайна обняла Ченни.
- Ну, как?
- Добыча хорошая. В остальном – как было.
Лайна судорожно вздохнула.
- Здорово! – сказал Йоки.
- Здорово, - ответил Ченни.
- Скажи, - проговорил Йоки, примолк, метнув взгляд на Негостая, и резко спросил – Тойво был здесь?! Тойво – хромой такой. И колдун.
- Да, был. Он жил здесь, с нами.
- И где он теперь?
Линн и Ченни переглянулись.
- Он исчез, - сказал Ченни. – Без следа.
- Рыбы съели вашего Тойво, - ядовито сказал Саппа.
- Замолчи, - выцедил Линн. – Я не верю, что Тойво погиб.
- Я чего боюсь, - сказал Саппа, - Если он все-таки живой, он белоглазых может сюда привести. Они ж его воспитывали, - сказал, взглянул на Йоки и Кертту и осекся.
- Что!? – негромко вскричал Линн. – Ты сам – хуже всякого белоглазого.
Кое-кто фыркнул – так забавно звучало это страшное ругательство в устах Линна.
- Ещё одно пустое слово о моем брате, - выговорил Негостай, - и у того, кто его скажет, отсохнет язык.
Йоки было странно это услышать.
«Вы не люди, - думал Негостай. - Вы – оленье стадо, не в обиду оленям. Одного заарканили и зарезали, а остальные в сторонке ягель щипали. Ничего. В следующий раз заарканят кого-нибудь из вас – а остальные также будут в сторонке ягель щипать».
Саппа ушел со своей долей добычи. Линн проводил того режущим, наполненным ненавистью взглядом.
- А ты-то что бесишься? – сказал Ченни.
- Тойво готов был помочь всем – ему не помог никто.
- Тойво ему брюхо вылечил! – сообщил Ченни. Его это очень веселило. У Линна лицо перекосилось.
- Да! Вылечил! И подарок не хотел брать! А вы подарки брали – а легче мне не было! И Орел этот ваш. Только проклинать и портить хорошо умеет – не лечить.
То, что Орел предпочитал принимать в подарок цельноухих важенок, желательно светлой масти, было правдой. Но всё же он не побрезговал и принадлежавшим Линну гирвасом. Колдовство Орла помогало Линну чуть больше недели – а потом всё стало, как было прежде, а потом – хуже.
Линн быстро шел к себе домой.
«Боги нас не слышат. Им противны наши жертвы. Ничего удивительного. Солнцу, должно быть, тошно смотреть на нас после того, что здесь случилось».
Линн помнил, как окликнул Тойво, когда тот отвязывал лодку, а Тойво не ответил. Причиной могла быть и обида, и гнев. Линн винил себя в том, что не остался в деревне, а пошел рыбачить.
«Но разве я мог себе представить…».
Линн не верил в смерть Тойво и приходил в ярость, когда кто-то предполагал, что Тойво покончил с собой.
«Он был не из таких».
Негостай направился в сторону леса. За ним пошли Ченни, Йоки и Кертту.
- Труп не нашли, - сказал Ченни. – Недалеко от Пепелища нашли лодку, наполовину заполненную водой.
- Я слышал, вы умеете искать людей с помощью бубнов.
- С бубнами что-то странное творится. И у меня, и у Негостая, и у Риза и даже у Орла они указывают на Пепелище. И Давдне – она сновидица – приснился этот остров. Мы колдовали порознь. Пепелище – остров маленький. Мы его весь обегали с собаками, кричали «Тойво! Тойво!». Он не откликнулся. Через некоторое время мы поколдовали ещё раз – бубны и кольца снова указали на Пепелище.
«Должно быть, он не хотел откликаться» – подумала Кертту.
- А может, он был не в своем облике, - сказал Йоки. – Я сам видел, как он превращается в белку. Вернее, как он из белки превратился обратно в человека. Может, пока вы там бегали, он на веточке сидел и шишку лущил?
- И думал – ну, что за остолопы, - добавил Негостай, и серьезно сказал. – Мы подумали об этом.
- А он не мог заколдовать ваши бубны?
- Вот это – едва ли.
Улучив момент, когда Ченни был один, Йоки быстро подошел к тому.
- С чего это у Негостая проснулась братская любовь?
- Не знаю, - пожал плечами Ченни. – Почему бы и нет?
- Но ведь Негостай его прогнал и наврал ему с три короба.
- Как это – прогнал!?
- Вскоре после того, как мы с тобой говорили, я встретил Тойво. Он сказал, что виделся с родным братом, с Негостаем, но тот родства не признал и сказал, что других братьев-сестер перебили. Только переночевать позволил.
Ченни напряженно слушал.
- Про ложь я знаю. Но вот что прогнал…
- Ты не думай, меня за язык никто не тянет.
«А что меня за язык тянет? Зачем я во всё это ввязываюсь?».
У Йоки каждая жилка дрожала от негодования.
- Ты только не говори Негостаю, что я тебе сказал.
- Да уж конечно, - проговорил Ченни.
Йоки спросил у Ченни совета: отдавать ли Орлу котел. Всё-таки Орел Йоки подставил.
- Отдай и даже не думай, - сказал Ченни.
Лайна делала отвар из целебных трав, в котором Йоки должен был держать палец, и одновременно готовила обед. Йоки ждал. Под ногтем уже дергало. Братья разговаривали на улице.
- Уж кто-кто, а он-то, наверное, понимал, с кем имеет дело, - говорил Негостай.
- Это глупое бесстрашие, - ответил Ченни. – Помнишь, как ты в детстве дразнил сполохи? Вот – то же самое.
- Думай, как хочешь. Значит, колдуны решали, как быть с ребенком? Почему вы не позвали меня и Гислу!? Мы бы вам всё сказали.
- Вот потому вас и не позвали. Тойво тоже не звали – его Линн притащил.
- Ты сам видел, чтобы ребенок был проклят?
- Я не видел, - выдохнул Ченни. – Но я доверяю Орлу. Почему вы с Тойво так лезете из кожи вон? Этот ребенок нам не родственник. Подумали бы лучше о племянниках.
«Вовек теперь не отмоешься, Ченни, - подумал Негостай - Даже в самой чистой воде не отмоешься».
Из вежи на улицу вышла Кертту. Негостай воззрился на нее, и вдруг лицо у него стало страшным.
- Что!? – вскрикнула Кертту.
- Ты знаешь, что это за камни, из которых сделаны твои бусы? Где ты их взяла!?
- На ярмарке купила.
- Это наша кровь. Может быть, моего брата Риггу.
- Негостай, уймись, - сказал Ченни. - Это давно уже не кровь, а камни. И на кровь они не похожи.
- Я ничего не понимаю, - сказала Кертту.
- Когда сюда пришли враги, - сказал Негостай, – я сделал так, чтобы наша кровь в землю не уходила. Чтобы люди, которые займут наши земли, не забывали… А они стали делать из этих камней цацки и продавать…
Увидев Негостая на берегу, Кертту в первое мгновение как будто не узнала его, хотя, когда Йоки сказал ей, что они направляются к Детям Гагары, ее воспоминания ожили, и на душе саднило. Три года назад ее брат отправился к Детям Гагары учиться колдовству. Негостай рассказывал об этом соплеменникам так:
- Ну, знаете. Как можно настолько не уметь колдовать. Вот эту шкуру проще было научить, чем его. Мне с него даже плату было стыдно брать. Но клюковку мы с ним хорошо глушили. Страшно вспомнить. Его не перепьешь.
Брат Кертту позвал Негостая в гости в Венхеярви. Для Негостая лицо Кертту осталось одним из множества лиц. А Кертту тогда узнала, как чужой человек вдруг, в одно удивительное мгновение, становится чуть не дороже родных.
Кертту вернулась в вежу. Лайна осмотрелась.
- Где мой нож?
- Хочешь – возьми мой, - сказала Кертту.
Йоки посмотрел на них и хмыкнул, ему пришла на ум одна мысль, и он заранее подавлял смешок.
- Да нет, - сказала Лайна. – Нужно его найти. Где я могла его оставить?
Посмотрела возле котла. Посмотрела на шкуре – ножа нигде не было. Лайна пошла туда, где вялилась рыба. И там ножа не было. Лайна вернулась к веже. Ченни, один, сидел на бревне и что-то обстругивал.
- Так-так, - сказала Лайна, подойдя к брату. – Ты каким ножичком режешь?
- Своим, - ответил Ченни, уверенный, что это так.
- А на поясе у тебя что?
Ченни думал, что на поясе у него пустые ножны, но, к своему удивлению, обнаружил свой нож.
- Прости, Лайна. Забегался.
Подал нож сестре.
Лайна готовила. На улице начался дождь. Ченни вошел внутрь, стряхнул накидку и бросил ее у входа. Лайна взглянула неодобрительно, но промолчала. Ченни сел на шкуру и продолжил свою работу. Каждый занялся своим делом. Йоки, сидевший близко к двери, лечил свой палец, а потом вышел из вежи и скоро вернулся. Затем вышла Лайна, чтобы взять в амбаре муку, которую добавляли в суп. Обратно она пришла почти сразу. Рот Лайны то кривился, то растягивался от смешка.
- Лестница пропала!
- Как, пропала!? – Ченни вскочил.
- Так пропала. Мне в амбар не попасть.
- Пойдем разбираться. Ты не видела мою накидку?
- Ты швырнул ее у входа.
- Я помню. Но ее тут нет.
Лестница и накидка к вечеру отыщутся в бурьяне.
Йоки и Кертту накормили обедом. После этого Йоки отправился на Пепелище.
Берега ближайшего к Пепелищу острова были скалистые; казалось, что прямую линию, разделявшую красный камень – у воды и серый – выше, провели от руки. Берега Пепелища где-то полого спускались к воде, а где-то представляли собой отвесные скалы. На темной воде линия берега очерчена серым. Йоки нашел место, где было удобно оставить лодку – это была крошечное почти круглое пространство между скал с черными, серыми, полосатыми валунами и водорослями.
- Тойво! – крикнул Йоки.
Он пошел по берегу наверх, в сосновый лес с землей, покрытой зеленью водяники, черники и вереска. Кое-где лежали валуны.
- Тойво!
Некоторое время Йоки кружил по лесу и звал Тойво. Мысли Йоки были наполовину заняты Тойво, наполовину – поврежденным пальцем. Болела вся кисть руки – почему-то здоровый указательный палец болел сильнее, чем большой, по-прежнему горевший. Под ногтем дергало.
- Тойво!
Тропка, петляя, вела вверх на варакку. Поднявшись, Йоки вышел на каменную площадку. Камни и скалы были покрыты прихотливыми узорами из лишайников: кругами, кольцами, очертаниями причудливых цветков, похожих на розы. Гладкие камни – в серых и почти черных пятнах. По границе леса на гранит наползал вереск. В трещинах и углублениях - зеленоватый мох. На площадке лежал валун в человеческий рост, более темный, чем другие камни; лишайников на нем не было даже черных и бурых. Йоки встал, машинально касаясь кончиками пальцев поверхности этого валуна.
Некоторое время он стоял неподвижно, ничего не видя и забыв о себе самом. Йоки показалось, что ему не хватает чего-то, будто он что-то потерял. И вдруг понял. Боль во всей руке прошла, в пальце - сильно уменьшилась, прекратилось дерганье. Йоки, помогая себе зубами, щерясь, развязал твердый узелок и размотал тряпицу – синюшный оттенок кожи исчез, отек спал. Йоки поднес руку к самым своим круглым от изумления глазам, губы у него дрожали – ему хотелось разулыбаться.
- Что это, - сказал Йоки в воздух. И снова принялся звать. – Тойво! Тойво! Тойво!
- Что тебе нужно? Я залечил твою руку.
- Где ты?!
- Я здесь. Я – камень.
- Этот!?
- Да.
Даже когда белка и куница оказались не зверями, а двумя людьми, Йоки не испытывал такого недоумения и ужаса. Тойво был рядом – но он был не собой. Йоки слышал голос Тойво и не мог понять, откуда он исходил: он звучал как будто внутри головы Йоки. И в то же время Йоки было смешно. Смех напирал откуда-то изнутри.
- Тебя заколдовали?
- Нет.
- Ты сам себя заколдовал?
- Нет. Боги сжалились надо мной.
- Тебя твои родичи обыскались. Ты на кого своих оставил!? Колдун, называется.
- Там достаточно колдунов и без меня. Но если кто-нибудь придет сюда – я готов помочь.
- Хватит, Тойво. Становись опять человеком и пошли отсюда.
- Нет.
- Ты не хочешь или не можешь?
Некоторое время не было ответа.
- Если не хочешь к родным возвращаться, поехали хоть на Коскийоки, хоть в Венхеярви!
- Что вам всем нужно ЗДЕСЬ!? Тайга большая. Островов много. Скал много. Хоть эту скалу мне оставьте! Без надобности не смейте здесь появляться. Убирайтесь.
- Тойво!
- Прочь.
- Ну и лежи тут булыжником. Пусть тебя чайки за…ают, а я пойду.
Йоки осмотрелся. На ветке сосны, сонно жмуря темные глазища, сидела неясыть. Когда Йоки посмотрел на нее, вытянула одну лапу и принялась чистить пух на ней – это было очень похоже на то, как собака выкусывает блох. Повертела головой, а потом снялась с места и бесшумно скрылась среди деревьев.
Йоки обступили братья Тойво, Лайна, ее дети и Кертту.
- Значит, так – сказал Йоки. – Тойво я не нашел. Но я нашел камень, который умеет исцелять.
- Что-что? – переспросил Ченни.
Йоки показал Ченни свой большой палец. Негостай переглянулся с сестрой.
- Исцеляющий камень. Ну, что тут такого? Если у вас кто заболеет – пусть приходит туда. Только не досаждайте булыжнику – он очень добрый, но на людей крепко обижен.
- Так где он?
- На Пепелище, на варакке, на скальном выступе.
Йоки и Кертту вместе пошли по берегу.
- Я нашел его, - сказал Йоки. – Только никому ни слова. Это Тойво превратился в камень.
Кертту беззвучно вскрикнула.
- Я отправлюсь к Луойе.
- Но ведь он – твой враг. Я пойду с тобой.
- Нет уж.
- Может быть, меня ищут до сих пор. Если тебя увидят - могут убить!
- Об этом не беспокойся. Они меня не узнают.
Решили, что Кертту останется в гостях у Ченни и Лайны. Йоки предлагал заплатить за постой, но они отказались наотрез.
Йоки отправился сначала к Орлу, чтобы отдать котел, но говорил не с самим Орлом, а с Муччесь и женщиной лет сорока пяти. Затем Йоки шел по берегу, пока не удостоверился, что никто не может его увидеть, и превратился в гагару. В этом облике он полетел в Венхеярви. Йоки ночевал на берегу озера на траве, спрятав голову под крыло. Проснувшись, сначала страшно испугался.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Йоки-гагара нашел избу на берегу озера. Луойя сидел на лавке и плел мережу. Йоки, пронзительно крича, описал круг в воздухе. Старик взглянул вверх, оставил свою работу и ушел в избу. Йоки спустился на землю, вернул себе человеческий вид и постучался. Ему не ответили, и он принялся молотить в дверь кулаками и ногой.
- Что ты ломишься!? Входи!
Стоило Йоки войти, как он был схвачен за грудкИ и прижат к стене с неожиданной для него силой.
- Где Кертту!? – вскричал Луойя. – Где она!?
- Дед…
- Где Кертту!?
- У Детей Гагары, - выдохнул Йоки.
Старческое лицо на мгновение стало из гневного изумленным, но тиски не ослабли.
- Как она там оказалась!?
- Она жива - здорова. Тойво в беде. Выпусти меня.
Луойя отпустил Йоки.
- Что случилось с Тойво?
- Его в камень превратили. Или он сам превратился, а расколдовываться не хочет.
- Давай сядем, и ты мне всё расскажешь по порядку.
- С нашими делами мы потом разберемся.
- Да какие у нас с тобой дела?
Старик налил тюрю в две миски.
- Перво-наперво скажи про Кертту. Как вы оказались у Детей Гагары?
- Я одному колдуну котел был должен. А Кертту я замуж беру.
- Мы разыскивали тебя и ее. Мы с ее отцом и братом побывали на Коскийоки, но вас там не оказалось.
- И как там на Коскийоки?
- Думаю, неплохо. Твои родители были рады узнать, что ты живой. Так ты намерен Кертту взять силой? Даже не надейся.
- Она меня уже почти полюбила. Скоро совсем полюбит. Увидишь ее – пусть она сама тебе все расскажет.
- Посмотрим. Что с Тойво?
- Я не совсем понял, что там у них случилось. Дети Гагары лопотали по-своему, я и половины не разобрал. По-моему они там все из-за него переругались. А он в камень превратился и к людям возвращаться не хочет. Одним словом, всё село поджег, а сам спать лег.
Луойя невольно насторожился, услышав «село поджег». Тойво рассказывал Луойе, как, сам того не желая, поджег амбар Валто. Старик сидел, нахмурившись.
- Может, ему там завидует кто, - сказал Йоки. - У мастеров всегда есть завистники.
Старик покивал, в упор глядя на Йоки.
- Может, ты сможешь его расколдовать? Не дело же, чтобы человек вдруг превратился в булыжник.
- А почему тебя вдруг начала так беспокоить судьба Тойво?
- Как – почему? Сосед же. И даже дальний-дальний родственник.
Тойво рассказывал Луойе и о похоронах матери, и об избиении, и о случае в лесу.
- Не дело, - старик тяжело вздохнул. – А теперь послушай меня, Йоки. И без обид. Если ты пытаешься заманить меня куда-то – не надейся. Не дам я тебе праздновать такую победу. Если ты солгал, признайся в этом сейчас. Я тебя тогда отпущу с миром невредимого.
- Да ты что!? – вытаращился Йоки, но тотчас сник. – Нет Луойя. Я не солгал. И зла тебе не желаю. Клянусь богами.
- Это очень тяжелая клятва.
- Я знаю.
«Поди, непривычно правду говорить» - подумал старик, но не сказал этого.
- Тогда завтра пойдем туда.
- Это ты научил Тойво колдовать?
- Отчасти я, - старик помолчал немного, вспоминая, и сказал с улыбкой. – Смешной паренек. Занятный. Большой умница. Песни и заговоры запоминает чуть не с первого раза.
Тойво пришел к Луойе в начале лета, потерянный и измученный. Слег больной на следующий день, и почти обрадовался этому: можно было некоторые заговоры испытывать на себе самом.
«Должно быть, он в обиде на меня» - подумал Луойя. Он вспомнил, как Тойво завел разговор о путешествиях в Нижний Мир. Тойво спросил: бывало ли когда-нибудь, чтобы Хозяева Селений мертвых отпускали умерших на землю – не тяжело больных, а по-настоящему умерших, и не в определенные дни в году, посмотреть на живых родственников, а надолго. На десятилетия. Старик ответил, что нет, и как-то отшутился. Взгляд Тойво сразу потускнел, и Луойе показалось, что юноша чуть не плакал. Через день Тойво собрался в дорогу – к Детям Гагары. Потом вернулся на короткое время и перебрался к своим.
- Так ведь он же ленивец, каких свет не видел, - сказал Йоки.
- Он свою лень далеко запрятал, - серьезно сказал старик. – Он очень боялся оказаться в тягость. Но он мне в тягость не был. Я был ему только рад. Правда, иногда он меня умучивал: то ему расскажи, это объясни, то спой… Но я был этому рад. Не так уж много людей хочет узнать о происхождении мира и учиться колдовству…
Тойво делал всё, что должен был делать, помогая старику по хозяйству, но всё же никакого рвения к повседневной работе у Тойво не было. К тому же, трудно сразу отказаться от старых привычек.
«Это тоже лень, - как-то сказал ему Луойя в шутливом разговоре, - делать только то, что нравится». А Тойво на это: «Значит, самый страшный лентяй – это тот, кто всякую работу делает с охотой?»
- Если бы мне ещё весной сказали, что Тойво такой молодец, я бы не поверил. Соня и тихоня.
Старик усмехнулся
- Насчет сони не поспоришь, а вот насчет тихони… Спорщик. Придумает заклятье – сразу надо испытать. Мне страшно за него было… Но всё равно – найти такого ученика – это счастье.
Тойво в то время не интересовало ничто, кроме колдовства. У него был наставник, появились и приятели, в числе которых была Кертту. Однажды Кертту сказала: «То, что мы делаем, очень похоже: мы подбираем слова». Тойво всё равно был очень одинок. А он хотел быть полезным людям. Луойя чувствовал, что какая-то одна мысль, одна надежда подхлестывала Тойво, гнала, даже больного и усталого, запоминать и создавать самому все новые и новые заклинания. Тойво не открывал, что это была за мысль. Однако колдовство было ценно для Тойво и само по себе – если бы из него нельзя было извлечь никакой пользы, Тойво всё равно занимался бы им с не меньшим рвением. Тойво являлись его духи. Он больше не пугался их. Они учили его, как и Луойя. Стремясь узнать больше, Тойво порой действовал поспешно и неосмотрительно. А Луойя, несмотря на мудрость и годы, легко увлекался, поддавался настроению, и последнее впечатление от чего-либо застило для него все предыдущие. Если у Тойво не получалось более сложное заклинание, Луойя запрещал Тойво применять и более простые. Тот принимался доказывать, что Луойя его недооценивает. Поэтому, при всем почтении к Луойе, Тойво почти постоянно спорил со своим наставником. Однажды спор перерос чуть не в перепалку. Луойя, полушутя, сказал, что Тойво многого от своего недруга Йоки набрался. Действие этих слов превзошло все ожидания: Тойво покрылся пятнами от стыда, притих и попросил прощения. Йоки, как ни пытался Тойво убедить себя в ином, оставался для него воплощением всех пороков. Возникшее в детстве и юности отвращение к некоторым чертам характера и поступкам Йоки и его приятелей останутся у Тойво на всю жизнь.
- Да! – вдруг не к делу вспомнил старик. – Ты своего пса не ищешь? Прибежал ко мне – вот такой теленок, уже взрослый пес, но ведет себя, как щенок.
Йоки весь вытянулся. Поспешили во двор. Старик позвал собак. Халли подбежал к Йоки, и, размахивая хвостом, визжа от восторга, встал на задние лапы, упершись передними в грудь хозяина. Когда восторг поутих, Йоки и Луойя вернулись в избу.
- Тойво повезло, - сказал Йоки без малейшего намерения польстить. – Ты ему, должно быть, много рассказал о том, как ты мир создавал.
- Я тебе вот, что скажу, - сказал старик. – Это очень просто, но не всем приходит в голову. Мир творится до сих пор. Он существует, создаваясь. Как живое существо. И всё живое участвует в творении. А я сделал, пожалуй, больше, чем другие.
- Луойя, - сказал Йоки, - Ты ведь Кертту знаешь с младенчества?
- Да.
- Она всё на себя наговаривает. Говорит, хворая и нрав ужасный.
- Она хворая ровно настолько, чтобы ты ее берег, как зеницу ока. Кертту выносливее многих. Она мнительная, пугливая, но она же – заботливая. Нрав непростой. Но тому, кого она полюбит, чудеса откроются.
- Я даже не думал, что так бывает, - сказал Йоки. - Чтобы думать всё время об одной девушке, и никто другой не был нужен.
Йоки лег на лавку и некоторое время лежал с закрытыми глазами в ожидании сна, но сон не шел. Напротив, Йоки был готов вскочить и бежать куда-то, что-то делать, но он не знал, что, и было тревожно и неуютно. Послышался негромкий шум, как от движения небольшого живого существа. Йоки сполз с лавки и крадучись пошел в сени. Оказавшись там, он на миг остолбенел, потому что входная дверь была приоткрыта – шел холодок с улицы – и на полу сидела темная облезлая птица величиной с дрозда. Она перебирала клювом свои слипшиеся перья, выщипывала насекомых и бросала их на пол. Крошечные черные пятнышки расползались от птицы в разные стороны.
- Кыш! – заорал Йоки шепотом. Его подхватила и понесла дикая, душная ярость. Он замахал руками. Птица взглянула недоуменно.
- Вытряхивай своих блох подальше отсюда! Кыш, пошла! Кыш, я сказал! И хозяину своему передай, что он – с…. сын! Вот так и передай!
Птица на коротких лапках сначала вперевалку поковыляла к двери, а потом расправила крылья и вылетела на улицу. Йоки кинулся собирать насекомых – он очень боялся, что они расползутся по избе. Вряд ли они могли причинить Луойе вред, но старик мог подумать, что Йоки нарушает клятву. Йоки быстро собирал насекомых в ладонь. Собрав всех, выбежал с ними во двор и заметался. Первая мысль была – сжечь насекомых. Но не нести же их в избу, чтобы бросить в печь. А что будет, если выбросить их в озеро? Отнести в лес? Раздавить?
Йоки выбросил насекомых в бурьян. Неожиданно Йоки так замутило, что он был вынужден прислониться спиной к столбу крыльца и постоять некоторое время. Юноша прошел в избу, держась рукой за стену, и рухнул на лавку. Ему вспомнилось во всей убийственной ясности: Орел сидит на корточках на полу вежи и собирает ползущих насекомых. На руках у него рукавицы. Не голыми руками. Сам – со страхом и отвращением. Горела кожа на ладони левой руки и пальцы правой. Старик слез с печи, засветил лучину, и мрак перед закрытыми глазами Йоки стал жиже и краснее.
- С кем ты там ругался? Что здесь произошло? – старик встревожился. – Йоки, ты слышишь меня?!
- Дед, - простонал Йоки. – Спаси!
- Ты колдовал!? Говори!
- Я у Орла, у колдуна, выменял птицу такую… с жучками. Орел сказал, она сама прилетит, когда захочет. Вот, прилетела. Я ее не звал…
- С трудом верится…
- Пусть Небесный старец меня сразит, если вру. Я жучков брал голыми руками…
- Глупый ты, глупый, - вздохнул старик. – Вот теперь ты проклят по-настоящему.
- Сними проклятье.
- Снять смогу едва ли, но могу обезвредить. А ты принеси жертвы богам. Они тебя очистят, если захотят.
Луойя спел несколько заклятий. Йоки смог заснуть. Утром Луойя растопил баню и парил Йоки, распластавшегося на полке, заговоренным веником. Йоки стало намного легче. Принесли в жертву курицу и несколько рыб. Из-за болезни Йоки потеряли день.
2
Ченни подстрелил куропаток и теперь с добычей шел по лесной тропке. Его окликнули. Орел с колчаном за плечами и луком в руке быстро шел к Ченни. Тот не ожидал увидеть Орла в этой части леса.
- Здравствуй, Ченни.
- Здравствуй, Орел.
Спина Ченни покрылась испариной. Скверная мелочь: Ченни не успел поздороваться первым.
- Как живешь? – спросил Орел.
- Хорошо. Спасибо, - проговорил Ченни.
- Хорошо? Это хорошо. Значит, твой брат нашелся?
- Нет, - ответил Ченни. Он надеялся, что его вид не выдавал того, что Ченни цепенел от страха. К счастью для Ченни, Орел больше ничего не спрашивал, а заговорил сам:
- Я вчера проверил ещё раз: бубен и кольцо указывают на Пепелище.
Ченни поблагодарил Орла за заботу. Попрощались. Когда Орел ушел достаточно далеко и уже не мог видеть Ченни, он провел себе рукой по лицу – смысла в этом не было, но стало легче.
3
Кертту помогала Лайне по хозяйству. Это было желание Кертту; Лайна некоторое время отпиралась, но потом согласилась. Вместе готовили обед и разговаривали.
- Луна и звезды никогда не лгут, - убежденно сказала Лайна.
Кертту подумала мгновение.
- А что, если на луну одновременно смотрят две женщины: одна беременна здоровой дочкой, а другая хвореньким сыном – кому луна ответит?
Лайне стало неуютно: как будто Кертту пыталась подловить женщину на лжи и обижала недоверием. Но Лайна понимала, что это не так, и недовольство тотчас прошло.
- У матери я – единственный поздний ребенок, - сказала Кертту. – По всем гаданиям и по всем признакам выходило, что родится сын-богатырь. И живот у мамы был острый, будто там мальчик. Правда, глаза были добрые. Но они у мамы всегда добрые.
- А что, когда женщина ждет сына, у нее злые глаза?
- Так старые женщины говорят. Мама всё делала, чтобы отогнать нечисть от меня. Очень боялась увидеть похороны – говорят, тогда дитя ляжет поперек. И вот однажды она по какому-то пустяковому делу выскочила за ворота – а там покойника несут. Дед какой-то умер, а она не знала. Она вернулась в избу – тут же и родила меня. Даже баню растопить не успели. А может, это и хорошо, что баню не растопили: в бане нечисть может дитя подменить своим отродьем.
«То-то нечисти повезло бы» - подумала Кертту и усмехнулась.
- Ты не легла поперек?
- Нет, родилась как надо, только слишком быстро и недоношенная. Видно, с тех пор так и плачу на похоронах.
Лайна посмотрела недоуменно и встревоженно, и было видно, что она готова к сочувствию.
- На каких похоронах?
- Я плакальщица.
Лайна с любопытством блеснула карим глазом.
- Как это у тебя получается? Расскажи. Я почти никогда не плачу.
- Прихожу в избу, вижу покойника, вижу родных… От жалости начинаю плакать. Или думаю о том, что и мне, и тем, кого люблю, тоже предстоит умереть. Или, если почему-то так заплакать не могу, волосы себе деру, кричу, причитаю – дальше слезы сами бегут.
- Ты за это плату берешь или подарки?
- Если люди бедные – ничего не беру.
- Я плакала, только когда Вальяш погиб, - сказала Лайна. - Смерть дурацкая, нелепая. И можно нелепей, да некуда: зимой поехал в гости. Посидели там от души. Возвращался домой – керёжка перевернулась. Олень дальше побежал. Наши отправились на поиски. Он замерз… Я была на седьмом месяце.
Лайна содрогнулась, вспомнив ветреный зимний день, скрип снега и сани, целиком закрытые шкурой. Под шкурой лежал человек. И Лайна как будто всем телом почувствовала холод, убивший Вальяша.
- Вот тогда я заплакала и закричала. Я думала, рожу преждевременно. Схватки начались, но, к счастью, прекратились. Маленький забился. Я тогда поняла, что должна уняться. И меня будто что-то успокаивало. ЕМУ что – он уснул и ушел в Селения Мертвых. А я с малыми детьми осталась.
Лайна теперь хорошо понимала, что это значит: не прощать человеку его смерть. Было мучительно говорить об умершем – и всё же хотелось о нем говорить. Самые мелкие события казались значительнее, чем при его жизни – они будто привязывали его к миру живых.
- Свекровь стала меня сживать со свету. Дошла до того, что это я её сына загубила.
- Как это!?
- А вот так. Не уберегла. И это притом, что до этого она всё твердила, что я недостаточно послушна. И даже Вальяша подговаривала меня побить. Она меня никогда не любила. Всё время язвила, что я её сына не стою. Тем паче, что я была бесприданницей. Семья у нас была большая, а оленей мало. Вальяш мне приносил сукно, нитки, бисер, чтобы я его родне подарки шила. Конечно, его мать скорбела. Конечно, хотела найти виновных… Только я эти гадости выслушивать не собиралась. Забрала детей – и к брату. Деверь с золовкой меня обратно звали… Вальяш был молодцом. Он на медведя ходил.
- Вы были счастливы?
- Да. Очень.
А про себя Лайна думала то, чего не сказала бы никому:
«В тайгу на месяц уходил охотиться – и ничего. А сорок дней после моих родов не подождать».
Лайна всё прощала.
- Лайна, - проговорила вдруг Кертту, чуть не плача. – Скажи: если бы тебя сватал тот, кто горячо тебя любит – и не просто сватал, а преследовал; как крепость, измором брал, а ты бы его не очень любила. И понимала бы, что больше тебя никто никогда не полюбит…
- Тебе что, Ченни рассказал!? – грубо перебила её Лайна и задохнулась от возмущения. Кертту взглянула так испуганно и недоуменно, что Лайна поняла: это совпадение, Кертту говорила о себе.
- Выходи замуж только по большой любви. Как ты без любви вытерпишь его капризы и подлые выходки? И не забывай, что кое-кто из них ещё жен бьет. Ты думаешь, они нашу заботу ценят!? Они добытчики, конечно. Но мясо можно и на рукоделье выменять. Я больше замуж не пойду. Ни за что. С Вальяшем никто не сравнится.
Лайна, глядя на бледное лицо с круглыми глазами, сама испугалась, будто потеряла опору под ногами. Кертту вдруг согнулась, прижала ладони к лицу и беззвучно разрыдалась. Лайна подбежала к ней.
- Кертту! Ты что?
Кертту, не отрывая рук от лица, помотала головой.
- Кертту, не слушай меня. Что у меня за поганый язык. Ну, не плачь, не плачь!
И у Лайны зажгло глаза, и она ослабела. В тысячный раз за последнее время в уме прозвучали собственные слова, брошенные в бешенстве, бездумно. Теперь вспоминать их было жутко и так стыдно, что в глазах темнело. Лайна была последним человеком, с которым Тойво говорил перед своим исчезновением. У нее был ещё один повод для угрызений. Даже не верилось в эту вину. Лайна собиралась всё-таки пойти к Хельбме. Слишком долго собиралась… У Лайны начал дрожать голос.
- Кертту, ты что, на мне свой дар испытываешь? Ещё подарок с меня возьмешь, если я сейчас тоже зареву?
Кертту прекратила плакать
- Почему ты заплачешь?
- Есть отчего. Не важно, - устало сказала Лайна.
Её волнение и угрызения были особенно сильны потому, что ее дразнила надежда. Тело не нашли. И бубны… Кертту искоса наблюдала за Лайной, чувствуя себя без вины виноватой.
- Лайна, прости меня, - проговорила Кертту робко.
- За что? – удивилась Лайна. – Это ты меня прости.
- Я знаю Тойво, - сказала Кертту. – В Венхеярви Луойя учил его колдовству.
Лайну передернуло.
«Она читает мысли?».
- Я тоже не верю, что Тойво мог что-то с собой сделать, - сказала Кертту. - Во-первых, он очень добрый и о своих обязанностях хорошо помнит. Во-вторых, он боится смерти. Не подумай, что он трус. Он именно храбрый. Он вернется.
Ньюльгу, до этого спавший в зыбке, проснулся, заскрипел и расплакался. Лайна сорвалась с места, подбежала к сынишке и наклонилась к нему.
- Ну, что ты кричишь? Мох я тебе недавно меняла. Опять есть хочешь? Ты посмотри на свои щеки.
Но, стоило Лайне взять ребенка на руки, он затих.
- Просто к маме хочет.
Лайна стала качать сына. Кертту, тая от умиления, любовалась ребенком.
«Это такие ручки… Хочу своего – такого же».
Лайна заметила, что Кертту смотрит на них.
- Кертту, я знаю, ты очень добрая, но, всё-таки не смотри на нас.
- Да-да, - кивнула Кертту и поспешно отвернулась.
- Ньюльгу родился и почти сразу заболел. Мы с ним оба каким-то лишаем покрылись, но у меня он быстро прошел, а у Ньюльгу… Я боялась, что он не выживет. Я почти всё время его держала на руках. - Лайне казалось, что так ребенку будет безопаснее – как будто она своими руками могла удержать его душу. – Вот и приучила. Теперь с рук не слезает. Эй, Ньюльгу, а на охоту мне потом тоже вместе с тобой ходить? Неужели он будет когда-нибудь на охоту ходить!? И пьяный в вежу вламываться… Будешь пьяный в вежу вламываться, говори! - Лайна легонько потормошила сына.
Лайна рассказала Кертту: однажды Лайна услышала, как ребенок кричит в веже, но не могла бросить какое-то дело, которым занималась. Неожиданно Ньюльгу затих. Освободившись, Лайна поспешила в жилище. Тойво качал зыбку и пел колыбельную, от которой Лайна остолбенела. А младенец слушал очень внимательно.
- Я не запомнила точно: моя радость отбудет в Селения Мертвых, перевезут его на лодочке, и не родная мать, а Девы смерти ребеночка укачают. Что-то вроде этого.
- Да-да! – к ещё большему изумлению Лайны обрадовалась Кертту. – «Девы смерти спеленают, девы смерти укачают». Мне тоже пели эту песенку.
Рощу мертвую минуешь
И минуешь перелесок
Там увидишь дом просторный
Мира Нижнего хозяев.
- Тойво мне сказал, что ему мать это пела, а она уж точно не стала бы петь ничего плохого. Но дело в том, что мои братья рассказывают то же самое. Слово в слово.
- Может быть, это поется, чтобы ребенок знал, что его ждет, если он умрет?
- Тойво считает, что песня обережная. Но точно он сам не знает. Так странно. Тойво сразу с этим героем, с Ньюльгу, подружился. А Вальяш детей, пока они были маленькими, на руки почти не брал – боялся. Да и брезговал. Многие мужчины такие. «Ах, он красненький, ах, он сморщенный, ах, он пачкается, ах, у него слюнки текут». Ты подумай, какая гадость. Их самих, конечно, не матери родили. Их на пеньке нашли, вооруженных и при всем снаряжении.
«А, может, таких людей и вправду не матери родили, - подумала Кертту. – Может, они сами собой из вонючего дыма соткались?».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пасмурным утром серый туман наполнял и застилал клочьями лес на матерней земле и на островах. Лес казался нарисованным акварелью; тонкие острые ели – более темные штрихи. По спокойной, темно-серой Кривой салме на лодке шли Негостай и Тойво. Гребли оба, и оба молчали. Тойво чувствовал себя то ли пленником, то ли наказанным ребенком. Но он думал о том, что ему ничто не мешало остаться на скале. И сейчас он мог сбежать, превратившись в рыбу или птицу, и Негостай не смог бы этому помешать. Но Тойво этого не сделал. Значит, он ушел с Пепелища и теперь налегал на весла все-таки по своей воле.
- Что ты забыл на Пепелище? – спросил Негостай, когда братья уже шли по берегу.
- Хотел посидеть, подумать, как мне дальше быть. Но боги даровали мне то, о чем я не смел и мечтать.
- Ты считаешь, что это было милостью? – осведомился Негостай.
- Да, - горячо сказал Тойво.
- А может – наказанием? Или испытанием? Или боги сделали так, чтобы ты посидел спокойно, остыл и бед не натворил?
Пришли к веже, Негостай принялся бить в дверь ногой. В веже послышалась возня и сонные голоса.
- Кто там? – протянула Лайна.
- Мы!
Дверь вежи открылась. Люди, поеживаясь, выходили наружу, но, стоило им увидеть Тойво, сон с них слетал мгновенно.
- Ваше сокровище? – бросил Негостай, кивнув на Тойво.
- Наше, - сказала Лайна.
- Тогда забирайте.
Тойво показалось, что на него, как вода, хлынули чужие нежность и счастье, которых он совершенно не ожидал, но это не сколько радовало его, сколько ошарашило. Бурные и крепкие объятия сестры, Рехп и Сирьке, и более сдержанные – Ченни, улыбки и приветствия Кертту – кого-кого, а её Тойво не ожидал здесь встретить. Негостай развернулся и быстро пошел прочь.
- Ты куда? – испугалась Лайна.
- Домой. Спать, – хмуро ответил Негостай, и мягче добавил. – Сегодня ещё приду.
- Спасибо! – крикнула Лайна. Тойво ойкнул, и ему стало смешно: Лайна крикнула ему в ухо, и сам прокричал «Спасибо!».
- Ты всех перепугал, - сказал Ченни укоризненно. - Тебя искали люди из трех племен. Линн и Негостай подняли Детей Ворона, Оаван - кое-кого из Детей Нерпы.
- Простите меня. Но я и представить себе не мог, что будет так.
Утро было раннее, но досыпать больше никто не ложился. От Тойво ждали рассказа о случившемся, но Тойво расспрашивал родных и Кертту о том, что произошло в его отсутствие. Лайна нежно смотрела на младшего брата, почти любовалась им.
- Я вам обо всем расскажу, - проговорил он. – Мне только нужно собраться с мыслями.
Лайна подошла к Тойво и поцеловала в макушку, вжимаясь лицом в темные волосы. Тойво слабо улыбнулся одним ртом и дотронулся до ее руки. Он понимал, что Лайна ласкает его, и, возможно, так просит прощения, но одно воспоминание, как едкий дым, заполняло его душу, и от этой ласки Тойво только внутренне поеживался. Лайна это почувствовала.
- Прости меня, - шепнула она. – Я тебе наговорила с три короба. На самом деле я так не думаю. Ты мне веришь?
- Верю! – Тойво не знал, поверил ли он или боялся обидеть сестру.
- Это в нашем веселом колдовском семействе так принято, - сказала Лайна. – Сначала сказать что-нибудь такое, чтобы человеку жить не хотелось, а потом подумать… Или не подумать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ