ГЛАВА ПЕРВАЯ
Кертту была первой, кому Тойво смог всё рассказать.
- Тойво, - сказала Кертту. – Можно спросить тебя: ты робел перед теми, с кем спорил?
- Робел немного.
- Тогда всё ясно. Люди как собаки. Они чуют страх, чуют слабость, сомнение и набрасываются на того, кто боится. Я тебе скажу такое: оставайся таким, какой ты сейчас. Люди слишком легко становятся черствыми. У тебя в жизни будет много горя – но будет и радость, которая всяким шкурам моржовым и не снилась. Не завидуй им. Я тебя хорошо понимаю. Мне тоже часто кажется, что я обижена на людей – на всех, какие ни есть. Но это – обман.
Кертту вспомнила, как однажды, оскорбленная одним из односельчан, решила навести порчу на всю деревню. У Кертту не было колдовского дара, но ей казалось, что гнев даст ей необходимую силу. Кертту остановилась на крыльце, чтобы произнести заклинание. Ничто внешнее не помешало бы ей. Но Кертту вдруг увидела, каким безобразным, убогим и несправедливым был её гнев. Да как она после того, что хотела сделать, посмела бы осуждать односельчан. Кертту тогда села на ступеньку, и некоторое время сидела неподвижно.
ГЛАВА ВТОРАЯ
- Посмотри-ка, Ньюльгу! – обрадовалась Лайна. - Дядя Негостай пришел!
Негостай пришел в тот же день ближе к вечеру. Войдя в вежу, поздоровался со всеми.
- Дай-ка мне его. - Негостай бережно взял племянника. Странно было видеть на лице Негостая искреннее умиление и слышать голос без яда.
- Ты смотри, чтобы он тебя не обмочил. Он это может.
Младенец всей пятерней схватил дядю за лицо. Негостай зажмурился, чтобы Ньюльгу не влез тому ручонкой в глаза.
- Сейчас ещё за волосы начнет дергать и за бороду, - покивала Лайна.
Но ребенок не стал этого делать.
- Скоро будем с ним на охоту ходить. Будем на охоту ходить!?
При этом Негостай довольно сильно раскачивал племянника на руках. Тот не кричал, ему это очень нравилось, но смотрел настороженно и сосредоточенно. Негостай, с Ньюльгу на руках, сел на шкуру. Ребенок сморщился и захныкал.
- В чем дело? – спросил Негостай с сочувствием.
- Он всё время так. Зубки идут.
- Я его понимаю. У меня тоже зубы режутся.
- У тебя? – изумился Сирьке.
- Зубы мудрости. Когда мудрости так много, что она не помещается в голове, мудрость вылезает наружу в виде зубов. Шутка.
Лайна взяла Ньюльгу и стала укачивать. Рехп и Сирьке убежали на улицу играть с Эрвой и Пяйвием.
Кертту сидела, выпрямив спину. Рядом с ней лежал сверток из пушистого, белого меха. Рука Кертту скользнула на этот мех и погладила его. Негостай тотчас вздрогнул и повернул к ней голову.
- Убери руки от бубна!
Кертту отдернула руки от меха, как от раскаленного железа.
- Замолчи, ты! – крикнула Лайна.
- Не смей орать на моих гостей! – произнес Ченни с угрозой. – Это я виноват – я не предупредил.
- Я не знала, что там бубен. Простите меня. Я нечаянно.
- За нечаянно бьют отчаянно!
У Кертту лицо мокрое от слез.
- Тебе что, Гисла не дает? – выговорил Ченни. - Что ты на Кертту накинулся?
«Что за Гисла?» - подумала Кертту. Слова Ченни подействовали на нее ещё хуже, чем ругань Негостая. Нелепое, бледное, но болезненное подобие ревности.
- Бабам нельзя прикасаться к бубну! Это закон. Вообще отсядь оттуда!
Кертту поспешно пересела поближе к Лайне.
- Нельзя ходить к священным камням и нельзя на них смотреть - бабам, девкам, девочкам, старухам! Да. И вот эта часть вежи, – Негостай встал и показал шагами, – чистая. Сюда вам тоже заходить нельзя. Ясно!?
- Это я знаю.
- Вот и хорошо. А если у тебя женские дела, то не смей появляться на берегу, где рыбу выгружаем. Ясно!? Бабы – такая нечисть. Портят всё, к чему ни прикоснутся.
- Точно с Гислой поругался, - сказал Ченни. Негостай пропустил это мимо ушей и взял бубен в руки.
- А почему так плохо завернут?
- Я не знаю, - недоуменно сказал Ченни. – Я его в прошлый раз хорошо завернул.
- Да вот – посмотри. - Кольцо, звякнув, выпало на пол. Негостай поспешно подобрал его, - А ещё мне что-то про закопченный котел говорил… - Он заботливо завернул бубен вместе с кольцом и сказал бубну – Прости нас.
- Значит, женщинам у вас нельзя колдовать? – спросила Кертту.
- Почему нельзя? – удивился Негостай.
- Если нельзя трогать бубен.
- Бубен – это снасть. Были и есть колдуньи, которые мужиков-колдунов за пояс затыкают, в сумку кладут и узлом завязывают. – Негостаю захотелось загладить свои слова. – Матушка Рехп, например.
Вошел Тойво. Он сразу почувствовал неладное, и посмотрел на взбудораженную, заплаканную Кертту.
- Что здесь происходит?
- Это ты нам скажи, что происходит, - сказал Негостай. Тойво сел рядом с Лайной. Теперь с одной стороны от нее сидела Кертту, с другой – брат.
- Собрался с мыслями? – спросила Лайна.
- Да, - сказал Тойво. Кертту встала с места и пошла к выходу.
- Ты куда? – всполошился Негостай. – Обиделась?
- Нет-нет, - проговорила Кертту. – Голова немного кружится.
Она вышла из вежи.
- В жизни всё бывает, - проговорил Ченни. – Мы никому не скажем. Это был твой ребенок?
«Что за несусветица?» - мелькнуло у Тойво в голове.
- Что-что? – проговорил он. – Я до этой весны нигде, кроме Коскийоки и соседней деревни, не бывал. Йоки может подтвердить. Если вы Йоки не верите – любой из моих соседей. Будь это мой ребенок, мне было бы проще: я бы его на руки взял и никого к нему не подпустил.
Тойво сидел, обхватив себя руками за плечи и ссутулившись, и смотрел в одну точку где-то впереди себя. О том, что происходило в душе Тойво, можно было догадываться только по его взгляду, который то разгорался, то меркнул.
«Я не должен был уходить в Венхеярви, - думал Тойво. – Я должен был понять: им безразлично было, проклят ребенок или нет. Они хотели как можно скорее покончить со всем и разойтись. Нужно было отогнать от него это вороньё!»
- Я хотел найти ему приемных родителей.
- Тебе не пришлось бы долго искать, - сказал Негостай.
- Вы с Гислой что – и вправду согласились бы иметь такого сына? – осведомился Ченни. – Или ты из упрямства и злости так говоришь?
- Согласились бы, - твердо сказал Негостай. Ченни уставился в огонь.
- Вы добились своего, - как и прежде, с ядом сказал Негостай. – Теперь все довольны, думать больше не о чем: только одна жизнь погублена, а другая изломана. Непоправимо.
- Почему ты думаешь, что непоправимо?
- Желаю тебе никогда этого в полной мере не понять. Пусть тебе никогда не придется хоронить твоих детей.
Ченни вдруг поник. В день, злой для всех них, Ченни должен был отвезти убитого ребенка на Малый Могильный. Риибма, утирая слезы, отдал Ченни сверток из просмоленной оленьей шкуры. Решили, что будет лучше, если странного ребенка похоронит колдун. Ченни не видел того, что было в свертке, но сверток помещался у него на предплечье и ладони и Ченни чувствовал, хоть небольшую, тяжесть свертка. Ченни поспешил положить мертвого ребенка в гробик-лодку. При движении лодки Ченни от легкой качки сверток перекатывался, и Ченни прижал его к стенке гробика чем-то из утвари, которую дали мертвому в дорогу. Когда Ченни закончил похороны и надлежащие обряды, он почувствовал, что весь взмок, его била крупная дрожь. Хельбме на берегу ждала возвращения Ченни с кладбища. Стоило Ченни причалить, женщина бросилась к нему, с перекошенным исплаканным лицом, вцепилась в одежду у него на груди и закричала – она требовала у Ченни вернуть ей сына. До этого она металась от вежи к веже, разыскивая Ченни. Рассудок Хельбме помутился, и она была уверена, что ребенок жив.
- Он мертвый, - проговорил Ченни. – Я его только что похоронил.
Хельбме завыла, выпустила Ченни и сползла вниз, опускаясь на колени. Ченни поспешил прочь.
- Как Хельбме сейчас? – спросил Тойво.
- Риибма ее домой отправил. А то вдруг кого-нибудь ещё этакого родит. Всё равно ей у нас больше не житье.
- Бедная Хельбме.
- Лучше бы ты превратил в камни тех, кто был согласен на это убийство. Тогда оставшиеся вмиг облизали бы тебя с ног до головы.
- Это почему же?
- Битая собака хозяина любит.
- Ты своих собак бьешь?
- Я нет. Поговорка-то про людишек. Люди обожают, когда их .…. Хоть Орел, хоть кто-нибудь ещё, - продолжал Негостай. В его голосе становилось все больше и больше злости. - Я бы тоже мог. Только я их не буду. И не потому, что уважаю, а потому, что противно.
Лайна взяла Ньюльгу на руки и с ним вернулась на свое место. Ребенку понадобилась ложка. Он протянул к ней ручку.
- Вя-я!
Ему дали ложку, и Ньюльгу принялся грызть ее, кусать и обсасывать со всех сторон.
- А это правда, что Орел обещал передать тебе и других своих духов? – спросил Негостай у Ченни и перевел взгляд на Тойво.
«Гадючник, - подумал Тойво. – Ну и гадючник. Уйду отсюда. Хоть на Коскийоки, хоть в Венхеярви. Знахари нужны всем и везде».
От этой мысли ему казалось, что люди, собравшиеся в веже, то ли находятся далеко от него, то ли отгорожены от него невидимой стеной. Решение было подозрительно простым и легким. Слишком простым и легким. Поначалу оно успокаивало Тойво и притупляло чувства, но лишь очень короткое время.
- Да, правда, - ответил Ченни почти с вызовом. – Я вижу, к чему ты клонишь.
Когда речь заходила о колдовских способностях Ченни, выражение его лица и голос менялись так неожиданно и резко, что Тойво это пугало. У Ченни начиналась безобразная истерика без слез.
- Я отца умолял. Я на коленях стоял перед ним – просил передать мне духов. Он отказывался.
- И правильно делал, - сказал Негостай.
- А кому отец передал духов? – спросил Тойво.
- Они в хороших руках, не волнуйся, - быстро сказал Негостай, и, уже обращаясь к Ченни, произнес: - Не понимаю, чем тебя так прельстила участь колдуна?
- Кому понимать это, как не тебе?
- А я вот – не понимаю.
- Ври больше. Сытый голодному не товарищ. – Ченни шумно вздохнул и произнес. – Свои не хотели мне помочь – помогли чужие.
- Теперь ты доволен?
- Да! – произнес Ченни с жаром, но тут же проговорил. – По крайней мере – был до недавнего времени.
- Даже если бы обещание Орла было правдой – неужели ты думаешь, что сможешь управиться с его духами? Те, кого он тебе передал, слушаются тебя через раз. Так!? Ты уже заграбастал больше, чем можешь унести.
Ченни не ответил и по-прежнему пустыми скорбными глазами смотрел в огонь, и вдруг произнес, одновременно тоскливо и запальчиво:
- Вы только посмотрите, кто меня грязью поливает! Я от родства не отрекался. Я своего родного брата не выставлял из дому, не врал ему в глаза и вешаться на первом суку не советовал.
Негостай посмотрел на Тойво. Тойво посмотрел на Ченни. Негостай тоже перевел взгляд на Ченни. Ньюльгу вдруг швырнул ложку на пол, закричал и залился слезами. Лайна отнесла его в зыбку.
- Ну всё, - сказал Ченни. – Теперь меня точно с костями съедят.
- Да нет. Ещё отравимся.
- Мне Йоки это рассказал.
- Ты не говорил мне, что это должно остаться тайной, - сказал Тойво Негостаю. – Я рассказал Йоки до того, как Ченни позвал меня сюда. Но я не говорил, что Негостай меня выгнал, потому что это не так. Я сам ушел. Должно быть, Йоки неправильно понял или неправильно запомнил.
- Ладно, - сказал Негостай. – Не будем больше об этом.
- Отчего же, - сказала Лайна. – Я об этом ничего не знаю. Расскажи мне, братец. Ты ведь считал себя правым. Вот и не стесняйся.
Негостай нехотя рассказал о своей встрече с Тойво, и рассказал правду.
- А что я должен был делать: явился ко мне человек: одет как белоглазый, говорит, как белоглазый. Я что, должен был ему дорогу к нашим показать: «Заходите, дорогие гости. Давно вы нас не резали».
«Как я сразу не догадался» - подумал Тойво.
- Посмотри на него и на Лайну! – сказал Ченни. – Вот сейчас посмотри. И на себя заодно. Вспомни мать. Ты ещё сомневаешься!?
- Ты думаешь, я этого не заметил? Тойво – мой брат. Но я последний раз видел его двадцать лет назад в пеленках. Его воспитали чужие. Откуда мне знать, что у него на уме? Мне и одного братца многовато. А тут и второй на мою голову.
- А если бы Тойво и вправду повесился на первом суку?
- А если бы на втором? – передразнил Негостай. – Я за чужую глупость отвечать не желаю.
«Удобно ты устроился, - подумал Тойво. – Ни сучка, ни задоринки».
- Зачем ты это сказал? – произнесла Лайна с упреком.
- А что я ещё должен был сказать на его вздор? Он спрашивает: как попасть на тот свет? Я и указал – кратчайшую дорогу.
Негостай сожалел о своих словах уже в день, когда простился с Тойво.
- Тойво! – окликнул его Ченни. – Не впадай в оцепенение.
- Он сейчас опять в камень превратится, - сказала Лайна.
- Будем вежу подпирать, - невозмутимо отреагировал Негостай. - Тойво, а зачем тебе на тот свет понадобилось?
- Не хочу об этом говорить. Я не понимаю, - сказал Тойво, возвращаясь к тому, о чем говорили до этого – Орел обещал Ченни своих духов? Как это может быть?
- Орлу пять лет осталось колдовать в полную силу, - сказал Ченни. - Пятидесятилетним уже нельзя многое делать. Таков закон.
- Мой сосед по Коскийоки говорил: «нельзя» значит – «делай, но не попадайся», - сказал Тойво и фыркнул от неуместного и невеселого смеха. Под «соседом» подразумевался Йоки. Негостай покивал.
- Орел, должно быть, думает точно так же. Тем более что он здоров. Зубы ещё все целы.
Тойво неожиданно вздрогнул, испуганно раскрыв глаза, а потом весь осел.
- В чем дело?
- Я сказал Хельбме, что ее ребенок может стать сильным колдуном. Но я только хотел ее ободрить. Хотя мне показалось… Только на миг… Боги! – вскрикнул Тойво и скорчился, обхватив руками голову.
- Ты говорил это Орлу?
- Нет. Только Хельбме. Но, может быть, она сказала ему. Или кому-нибудь ещё, и это дошло до Орла.
- Может, ему тоже ПОКАЗАЛОСЬ? Иначе, зачем он сорвался с места, чтобы оказаться здесь, и твердить, что ребенок проклят. Впрочем, этого мы уже не узнаем.
- Тогда что мешало ему убить этого восьмипалого ещё в животе у Хельбме? – осведомился Ченни.
- Думаю, Орел действовал очень осторожно - без колдовства и чужими руками, - ответил Негостай. - Может быть, его уже ПРЕДУПРЕДИЛИ. Нельзя безнаказанно творить расправы. А он погубил очень многих и многим причинил зло. Боги и духи всё видят и всё помнят.
- Он многих погубил, но многих спас, - возразил Ченни. – И тебя в том числе. Причем, даром.
- Ребята, вы только не сердитесь на меня, - сказала Лайна, обращаясь к Негостаю и Тойво. – и не думайте обо мне плохо: когда Ньюльгу болел, я тоже просила Орла о помощи. И он нам помог.
- Ничего удивительного, - спокойно сказал Негостай. - Ему всё равно – губить или спасать. Те, кого он убивает и те, кого спасает, ему в равной мере безразличны. Это страшнее всякой злобы, всякой ненависти.
- Всё равно он делал нам добро, и мы не должны об этом забывать.
- Если Орел делает кому-то добро – это не к добру, - ответил Негостай. – Чем больше людей ему обязано, тем лучше для него. Вот и мы связаны благодарностью.
- Он теперь нас не оставит, - проговорил Ченни. – Орел не любит, когда ему перечат. И потом - два медведя в одной берлоге не уживутся.
- Какие – два медведя!? В какой – одной берлоге! – взвыл Тойво. – Мы живем в разных местах! Его дар отличается от моего. Что нам с ним делить? Впрочем, я понимаю…
«Всегда и везде найдутся люди, которые захотят уничтожить тебя: не потому, что ты в правду им мешаешь или причинил вред, а просто потому, что ты есть, - думал Тойво. - Нельзя идти у них на поводу. И нельзя от них бегать. Им можно только противостоять».
- Скажите мне, - глухо произнес Тойво. – Чего вы хотите от меня? Вы хотите, чтобы я ушел или остался здесь?
- Что за разговор? – произнесла Лайна возмущенно, но в голосе отчетливо слышалась ласка. – Никуда я тебя не отпущу.
- Орел сильнее меня.
- Может быть, он не сильнее, а более опытен и больше умеет, - предположил Негостай. - А ты не знаешь своих сил.
- Орел превратил в камни целую дружину, будучи на год младше Тойво, - сказал Ченни.
- Ты думаешь, превратить в камни или убить одним махом целое войско труднее, чем вылечить одному человеку желудок и кишки? Вылечить потроха – труднее. И потом, Орел раньше начал учиться колдовству, чем Тойво.
- И ещё, - сказал Тойво. – Я могу назвать матерью только Туули. Но нас всех произвели на свет одни и те же люди. Хотим мы этого или нет. Если вы можете так вывернуть мозги, и признать, что я – ваш брат, хотя моя мать – Туули… А если нет – значит, нет. Я не обижусь.
- Я понимаю маму, - сказала Лайна. – И Туули, и тебя. Ты мой брат, и я тебя люблю. - Она обняла Тойво и поцеловала в щеку и в лоб.
- Мы братья, - сказал Негостай.
«Странно, - подумал Тойво. – Или теперь это ему стало выгодно? Надо держать ухо востро».
Тойво немного поморщился и помотал головой, как будто гадкую мысль можно было стряхнуть. Ему казалось, что его ловят, но ловят неумело, и что он избежал западни. Но он вспомнил разговор пяти людей возле вежи Риибмы.
«Буду у Орла бельмом на глазу, - думал Тойво – Должен же быть хоть кто-то…»
Ченни шевелил угли. Он шатался от одного страха к другому, от одной надежды к другой. Он молчал, время тянулось. Он понимал, что непоправимо вредит себе, но ему все равно было спокойнее молчать. И вдруг ему стало жутко.
- Ну что, Ченни? - сказал Негостай.
- Я сто лет Ченни. Я признал родство с самого начала. Зачем было опять об этом говорить?
- У Орла есть семья? – спросил Тойво.
- Его жена умерла несколько лет назад. От жены у него четверо. Все – уже взрослые. У всех – свои семьи. Никто из них не умеет колдовать. Добрые, смирные люди. Стараются держаться от отца как можно дальше. Орлу до них дела нет. Да, и, если встретишь их когда-нибудь, не вздумай называть орлятами. Кстати, у дочерей приданое было не такое уж больше. А теперь он живет с двумя ведьмами.
- Они ему помогают колдовать, - сказал Ченни.
- Одной он уже наколдовал, - покивал Негостай и вытянул руки перед собой.
- Всё бывает, - коротко ответил Ченни и многозначительно добавил. – Тебе ли не знать?
Негостай воззрился на Ченни, но ничего ему не ответил, а потом, клокоча от возмущения, сказал:
- Я помню этот день. Это было зимой во время праздника. Стоят в толпе Муччесь и ее отец. Орел подходит к ним и говорит: «Муччесь! Какая ты взрослая». Или что-то в этом роде. Её отец позеленел.
- А, по-моему, они по любви вместе, - сказал Ченни.
- Приворот, - махнул рукой Негостай. – Сорок пять лет и семнадцать – самое то…
- А почему – нет? – пожала плечами Лайна. – Может быть, Муччесь лестно, что ее взял такой человек? Колдунья она так себе… Орел силен, она молода. Им кажется, что они друг от друга получают то, чего самим не хватает.
- Ребята, - сказал Тойво. – Как можно судить о том, чего они сами, может быть, не понимают?
Но попробуй, отвлеки людей, которым захотелось перемыть чьи-то кости.
- Интересно, как Альген и Муччесь делят Орла? – произнесла Лайна.
- Да Альген его ровесница. Страшная уже, - махнул рукой Ченни.
- Да нет. Ещё вроде ничего. Душу отводят, - усмехнулся Негостай и пояснил Тойво. – Она и Орел – молочные брат и сестра. В юности хотели пожениться. У нас это запрещено. Но они стояли на своем. Орлу удалось убедить кое-кого из старейшин. Но Рехп настояла, чтобы им не позволяли. Она сказала: сегодня молочным разрешим пожениться, завтра – родным. Орел и Альген подчинились. Ёе выдали замуж, он женился. Зато теперь – попробуй ему слово скажи поперек. Только не вздумай их жалеть... Если они решили подчиниться – значит, так им было легче или выгоднее. В конце концов, Орел мог взять её под мышку и уйти с ней.
- Как это – мог уйти с ней? – возразил Ченни. – Он колдун. У него есть обязанности перед племенем.
- Ты думаешь, его остановило это? Смех. Вы говорили, Муччесь ребенка ждет, - произнес Негостай с напускной задумчивостью. - Роды вообще опасное дело. Дитя может, например, запутаться в пуповине и задохнуться. Может лечь поперек, если схватки слишком слабые – тогда могут умереть оба – и ребенок, и мать... Чтобы стало так, кому-то достаточно только с нужными словами скрестить ноги… А ещё роды бывают преждевременными. Орлу неплохо бы об этом помнить.
Тойво выпрямился и воззрился на Негостая.
- Это ещё что за разговоры!? Только посмей…
- А что такого? – с наивным видом осведомился Негостай. – Орел приговорил чужого ребенка к смерти. Почему его бабы и дети должны оставаться в безопасности?
- А чем они виноваты!? Даже говорить тут не о чем…
- Тогда зачем ты спросил о его семье?
- Я пытаюсь понять, но не могу: что ему нужно? Чего он хочет? Чем он живет? Люди ему не нужны – даже родные дети. Так что ему нужно?
- Это тебе непонятно. А ему самому – очень понятно. О чем задумался?
- О том, чем ты отличаешься от Орла.
Негостай присвистнул и спокойно ответил.
- Я говорю мерзости, он их делает. Я за всю жизнь никого не убил, не обрек на смерть проклятьем, и у женщин, мужья которых со мной ссорились, выкидышей не бывало. Один раз, правда, порчу наводил и отворот пытался сделать, это было. Но порчу я же и снял, а отворот не получился.
- И что же – за все эти годы не нашлось никого, чтобы хоть как-то поставить Орла на место? – проговорил Тойво. - Неужели всегда было так?
- Нет, - сказала Лайна. - Не всегда. Пока матушка Рехп была жива, она противостояла ему. Она помогала людям, которых он проклинал – много раз она вынуждала его забрать заклятье. Но Рехп умерла пятнадцать лет назад.
- Рехп и сейчас помогает людям, - сказал Негостай. – После смерти она превратилась в камень.
- Зачем тебе понадобилось меня расколдовывать? – вдруг спросил Тойво.
- Ты кое-что забыл, - сказал Негостай. – Ты взял у меня нож, обещал вернуть и не вернул. Ты думаешь, стал бы я просто так вокруг тебя с бубном прыгать, как ошпаренный? Что, плакал мой ножичек цены немалой?
Тойво немного опешил от этого ответа, хотя и не поверил, что это действительно было причиной, и тотчас покраснел от стыда. Лицо горело.
«Тут он в своем праве. Смолой облили. Но в пуху себя вывалять не дам».
Была в его детстве такая песенка-дразнилка: кто-то там смолой умывался и пухом утирался. Тойво достал из сундучка нож Негостая и протянул ему.
- Вот твой нож. Прости, что заставил ждать. Я к тебе ещё в тот день хотел пойти и пошел бы, если бы не случилось…
Тойво сел на свое место и снова нахохлился.
- У меня ножей – девать некуда, - сказал Негостай. – Линн мне всю вежу завалил своими ножиками. Просто вещи надо возвращать вовремя.
Он и не надеялся, что Тойво вообще вернет этот нож.
Лайна пошла звать детей. Вскоре вернулись все трое: Лайна, Сирьке и Рехп.
- Знаешь, за что я тебя люблю? – задушевно спросил Негостай у Тойво. - Ты тут всем наступил на мозоль.
- Никому я не хотел наступать на мозоль. Они, должно быть, решили, что я у них хлеб отбиваю.
- Поступай, как совесть велит, - сказал Негостай. - Всё равно для всех хорош не будешь. Ты не солнце, чтоб всем светить.
«И потому, что для всех хорош не будешь, можно войти в жилище, и всех, кто в жилище, обидеть и перессорить» - подумал Тойво.
- Только не надейся на благодарность. У тебя будут только требовать! Только требовать! И чем ты бескорыстнее и добрее, тем скорее тебе сядут на шею. И поедут! А если ты кому помочь не сумеешь, будут злобствовать.
У Тойво потемнело лицо, он покивал. Негостай продолжал.
- Случись что, будешь лежать один и околевать. НИКТО НЕ ПРИДЕТ НА ПОМОЩЬ. - Негостай скользнул тяжелым злым взглядом по брату и сестре. - У всех обязательно найдется тысяча оправданий. И ты их, конечно, по доброте своей простишь.
Ченни громко вдохнул и медленно, свирепо, надув щеки, выдохнул.
- Сил моих больше нет! А ты не хочешь вспомнить, как мы отбивали тебя у белоглазых? Риггу погиб. Как мы тебя раненого выхаживали – хотя я сам был ранен? Это ты не хочешь вспомнить? Откуда нам было знать, что ты потом ещё свалишься? В каждой семье тогда было горе. Да, ты до этого лечил людей. Значит, ты знаешь заговоры и мог помочь сам себе.
- Если бы не мои заговоры, мы бы сейчас не разговаривали. Но если ты лежишь в жару, и у тебя нет сил пошевелиться – да, так, нет сил пошевелиться – колдовать… трудновато.
- Откуда нам было знать, что ты болен?
- Да заглянуть лишний раз.
- Я стараюсь к тебе не заглядывать лишний раз. Я не охотник до драки.
- Не позорься, Ченни. Бесполезно оправдываться.
- Да. Бесполезно. Даже когда оправдания – чистая правда.
На некоторое время оба брата замолчали.
- Я только хотел сказать, что Тойво не дождется помощи.
- Это не важно, - проговорил Тойво.
- Как это – не важно?
- Даже если все вокруг потеряют совесть – то почему я тоже должен ее терять? Я знаю, что я должен делать. И я буду это делать. Если во всем оглядываться на других – будешь как лист на ветру.
- А если поступать по совести?
- Тогда – как лист на ветке. Хоть какая-то опора.
Пока три брата и сестра разговаривали, Кертту бродила по лесу. Оставшись одна там, где ее никто не увидел и не услышал бы, разрыдалась в голос. Она дошла до кряжистой пушистой сосны, на ветвях которой под ветром трепетали ленточки. После разговора с Негостаем Кертту сняла бусы и носила их в сумочке на поясе. А теперь повесила их на сучок – это была жертва и знак почтения к людям, чья кровь превратилась в красно-розовые камни.
Как бы там ни было, восторги и ласки Йоки на Кертту действовали. Прежде она едва верила, что может быть женой и матерью и что ее, Кертту, можно любить. А теперь – была готова к этому и желала этого. По крайней мере, так думала она сама. Тело было как будто не своим – Кертту хотелось, чтобы оно дарило наслаждение тому, кого она полюбит. Она будто скользила, не касаясь земли, в облаке сладковатого и терпкого дыма. Через этот дым Кертту смотрела на всех мужчин, и они как-то ощущали её состояние. Кертту любила уже три года, и с новой силой и новой болью ощущала это – хотя ей было ясно, что если бы Негостай ответил тем же, это было бы для нее несчастьем. Она хотела влюбиться в кого-нибудь другого. Кертту думала о том, что ей все нравились: нравился Тойво - он был добр и несчастен, нравился живой и веселый Ченни (в худшие мгновения она его не видела). Только для любви к Йоки не находилось повода. Кертту казалось, что это оттого, что Йоки был, как она считала, слишком на нее похож. Как будто у нее вдруг выросла здоровая, не причинявшая боли, третья нога. Но, конечно, не это было причиной.
Кертту вернулась в вежу. Лицо девушки по-прежнему было заплаканным.
- Ты всё ещё плачешь? – испугался Тойво.
- Ничего, - сказала Кертту.
- Это такой дар, - сказала Лайна и подмигнула Кертту. – Она плакальщица.
«Тогда тем более Тойво должен остаться у нас. Если он будет жить в Венхеярви, люди там будут умирать реже, и Кертту не сможет покупать побрякушки из розовых камушков, - подумал Негостай, но решил не произносить этого вслух.
- А давайте выпьем, - сказал Негостай. – У вас есть что-нибудь?
- Клюковка.
- Отлично.
- А я буду пить отварчик, - вздохнула Лайна.
- Я тоже, - сказал Тойво.
- Это ещё почему? – возмутился Ченни.
- Он будет сидеть трезвый, а завтра будет нам рассказывать, что мы говорили!
- Да нет! Я просто пить не люблю: мне стоит на кружку с пивом только посмотреть, как я уже пьяный. Я лет в шестнадцать напился с двумя соседями – мне под утро такое привиделось…
- И что же тебе привиделось?
- Что я говорю с каким-то человеком. Я никогда прежде его не видел, но мне это тогда было не важно. Я не помню, что он говорил, и что я ему отвечал. Я проснулся – в избе только я и мать.
- Тойво! – воскликнул Негостай. – Ну, какой же ты лапоть!
- Почему это я – лапоть? Мне никто не объяснял, не рассказывал, что это было. И потом – больше такое не повторялось до самой этой весны.
- Мне дух первый раз по пьянке явился, - сказал Негостай, отпив из кружки. - Я бы на месте твоих духов плюнул и ушел от тебя – такого недогадливого. Радуйся, что они тебя не убили. Хотя могли.
- А такое бывало?
- Я сам с таким не сталкивался, но слышал о таком. Может быть, и не убивали, а просто оставляли. И человек оказывался без защиты.
- А можно ли сделать так, чтобы духи оставили колдуна, и лишить его силы? – спросил Тойво.
- Нет. Духи сами выбирают, кому служить. Сами к нему приходят и сами его покидают. Их служба не собачья и тем более не рабская. Иногда они выбирают не человека, а семью.
Тойво уже давно понимал, что дар колдуна – это не подарок, а, скорее, поручение.
- Может, споем, - предложил Негостай.
Тойво помедлил немного, собираясь с мыслями, несколько раз постукал ладонью по полу и запел. Он вытягивал слова, пел то хрипло, то гортанно, время от времени как будто срывался с одного мотива на другой, повторял одни и те же фразы. Тойво пел о громадных, низких тучах над скалами Пепелища, о том, как небо отражается в Кривой салме, о ветре, гудящем в соснах и перебирающем их хвою, о глубоком небе. О том, что он хотел бы спрятать свою тоску под камнем. И о том, как над морем, над тайгой и скалами встают три радуги.
Тойво кончил песню. Сразу после этого застучали в дверь. Видимо, человек за дверью ждал, когда в веже допоют.
- Кто пришел!? – гаркнул Негостай.
Линн приоткрыл дверь и встал на пороге.
- Тойво вернулся! Вы так хорошо поете, - сказал он. И упавшим голосом произнес. – Исцеляющий камень исчез.
- Всё! – Негостай неприкрыто давился смехом. – Тю-тю ваш булыжник!
Тойво заковылял к Линну, на улицу.
- Что случилось? – испуганно спросил Тойво. – Кто-то заболел?
- Нет, - сказал Линн. – Как я рад, что ты вернулся. Я знал, что ты вернешься.
Друзья крепко обнялись.
- А кому понадобился камень?
- Я его хотел поблагодарить. Я в озере на Пепелище поймал сига – большого-большого. Я думал, это камень мне помог.
- Камень тут не при чем.
- Да. Я пришел на скалу камень поблагодарить – а его нет. Тойво, скажи, мы его прогневали? Если мы ему противны, я не удивлюсь. Хотя и дары ему носили, и салом мазали.
- Нет-нет-нет! Он был вам очень благодарен… Он просто исчез. Так было нужно.
- А где ты был?
Тойво махнул рукой и буркнул что-то невнятное.
- Послушай меня, Тойво. Мое жилище – это твое жилище. Если твоя родня… что-нибудь – перебирайся ко мне. Это не пустые слова и не шутка. Будь мне названным братом.
- Спасибо тебе, - горячо сказал Тойво.
- Ты только не думай, что я из корысти это говорю. Если бы ты вовсе не умел колдовать, я бы всё равно хотел с тобой побрататься.
Они обнялись второй раз.
- Так ты рыбину мне покажешь?
- Да, конечно. Только она без головы. Я совсем забыл. Там на берегу кое-что даже интереснее рыбины. Зови своих скорее.
Люди вышли из вежи и поспешили на берег. Над темными плавными островами, над темной водой моря стояли три радуги.
- Ну и ну, - сказал Негостай. – Первый раз такое вижу. Тойво, твоя работа?
Тойво улыбнулся и хмыкнул.
После всех событий этого дня Тойво чувствовал себя так, что не смог бы заснуть. Он сел на бревно возле входа в вежу.
К Тойво подсел Негостай.
- Что ты тут сидишь?
- Так просто сижу. Думаю.
- Хорошее занятие. Ты странный. За всё, что я говорил, любой другой давно надавал бы по морде. И был бы прав.
- А я запоминаю, - сказал Тойво. – Это я только на вид такой добродушный. А я слушаю, слушаю и К-А-А-К!
- Угу, - кивнул Негостай. – Ты что, и вправду поверил, что я тебя вымаливал у богов из-за ножа? И что я стал бы убивать ребенка во чреве матери?
- Честно говоря – почти нет. Но я уже готов поверить во что угодно.
- Я думал тебя встряхнуть немного. Как видно, лучше было этого не делать. И ещё я тебя хотел как бы палкой потыкать, - Негостай сделал рукой несколько движений вперед-назад, как будто тыкал что-то палкой. – Э-э! Оно живое? Оно шевелится? Оно даже разговаривает!
- Если ты хочешь дружить со мной против Орла или стравить нас, у тебя ничего не выйдет.
Негостай присвистнул.
- Ты подал мне мысль! И как я сам не догадался! Какой же ты прозорливый... Мне за тебя страшно. Так подозревать может только очень доверчивый и честный человек. Сам козней никому не строит и не умеет распознавать чужие. Голова у него иначе работает. И поэтому придумывает про других всякие ужасы – с запасом.
- Тогда зачем я тебе понадобился? Разве Ченни не сказал тебе, что я хотел остаться камнем.
- Ченни!? – переспросил Негостай. – Ченни мне ничего не говорил. А он что – знал!?
«Надо держать ухо востро, - повторил про себя Тойво. – А, ну вас всех».
Его одолело тошное бессилие, но одновременно всё в нём напряглось.
- Да, он был там, когда меня нашел Йоки. Но Йоки не мог его узнать. Ченни превратился в сову.
- Очень занятно… А как Йоки тебя нашел?
- Я сам себя выдал. Я побоялся, что у него загниет рука.
- Вот я и подумал: пока ты лежишь булыжником, с кем-нибудь обязательно что-нибудь приключится. А тебя бы потом совесть загрызла, что ты не пришел на помощь, хотя мог, или что бедному больному пришлось забираться к тебе на скалу. Для тебя самого лучше быть человеком.
Тойво помотал головой, как если бы говорил «Брр!» или пытался стряхнуть дремоту.
- И потом: это подозрительно, что парень в 20 лет готов превратиться в камень… Я рад, что мы братья. Я уважаю тех, кто не теряет голову в присутствии сильных.
«Это лесть? - подумал Тойво. - Почему я должен тебе доверять?».
- Ты говорил, что кого-то проклял? Можешь рассказать мне об этом?
- А-а-а, - Негостай махнул рукой. – Дело прошлое. В нашем племени есть один человек, мой ровесник. Он и теперь жив - здоров. Мы не ладили. Ненавидели друг друга увлеченно, с азартом. И вот однажды он ткнул лыжной палкой моего любимого щенка. Я негодяя таким прострелом наградил – любо-дорого. Он три дня провалялся, ни на что не годный. Я с него снял заклятие за оленя и признание в том, что он, этот человек – дубина и с…. сын. Ещё мало. Как называется человек, который мучает щенка!?
- А как называется человек, который мучает другого человека?
- Какое же сравнение? Собачки гораздо лучше людей. Тем более щенятки.
- А щенок выздоровел?
- Я его выходил. Это был Верный. Легки на помине.
Две собаки, которых Негостай привел с собой, подбежали к разговаривающим. Негостай стал ласково трепать их.
- Ты ещё говорил про отворот.
- Отворот мне не удался. Вот, какая вышла история. Жила-была одна девица. Как сказать, девица… Представь себе такое чудо: в девичьем наряде, вот с таким брюхом, один ребенок на руках, другой за подол держится. Она как-то на празднике с гордым видом вот так появилась. Её просто замуж не брали без приданого. А так – мир не без добрых людей… И вдруг один парень собирается на ней жениться и усыновить ее детей. Его родители – ко мне. Важенку привели. Я был уверен – приворот или морок. Нет, не приворот. Чисто! Стал колдовать – полная неудача. От неутешных родителей парня услышал много лестного. Было очень грустно – что же это я за колдун такой бессильный. И на какой-то пьянке, где все колдуны собрались, когда языки уже развязались, узнаю: об эту парочку зубы сломал Орел!
- Любовь…
- По крайней мере, нечто достаточно мощное. Я этой молодой семье потом на какие-то праздники оленя подарил и котел. Парню родители ничего не дали, она бесприданница, как я уже сказал. Одни из немногих людей, которых я когда-либо уважал. Общих детей там уже трое. Всего, получается, шестеро… Если чувство или мысль сильные, ты с ними не справишься никаким колдовством. Разве что совсем человека ума лишить – например, зельем. Но это уже совсем – перебор. Ладно. Идем спать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тойво думал: случилось ужасное, невообразимое. Убит ребенок. Но солнце не погасло, и небо не упало на землю. И люди не стали сторониться убийц, по-прежнему при встрече здороваются с ними и вместе ходят на охоту и рыбную ловлю. И сами убийцы, как видно, не терзаются, не плачут. А ты хотел бы, спрашивал себя Тойво, чтобы от них шарахались, как от чумы, и чтобы кто-то умирал от угрызений? Нет. Но всё же отвратительны были и бессовестность, и безнаказанность. Тойво ясно представлялось то, чего он желал Орлу: чтобы все, кого он несправедливо убил и обрек на смерть, окружили его и заглядывали ему в глаза. Тойво, неспособному убить человека, это, конечно, представлялось страшной карой. Но неужели Орел не видел в лицо большинство своих жертв? Видел, и его это не остановило.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Йоки и Луойя причалили к Пепелищу и стали подниматься на варакку. Йоки вел старика. Вышли на скальный выступ – но на нем не было темного камня.
«Мне конец» - мелькнуло у Йоки в голове.
На площадке лежал олений череп с роскошными ветвистыми рогами, две рыбьи головы и подпорченная рыбина с мутными бельмами.
- Где же камень?
- Не знаю, но он тут был.
Старик сделал несколько медленных шагов, рассматривая принесенные исчезнувшему камню подарки.
- Я тебя не обманул!
- Да верю, верю.
- Тойво! – прокричал Йоки. – Тойво!
Шум сосен и моря был единственным ответом.
- Тойво! – позвал старик.
Спустились по тропке. Йоки порой опасливо взглядывал на старика. Тот раздумывал над чем-то, но едва ли сердился. Йоки не мог успокоиться: его знобило. Йоки сразу повел старика к веже Ченни. Возле вежи никого не было. Йоки постучался. Ему долго не отвечали, и он сам решил открыть дверь. Она поддалась. Тойво спал, лежа на боку, но, когда вошли Луойя и Йоки, приподнялся, упираясь в пол рукой, и зевнул – прежде, чем открыл глаза.
«Тюлень», - подумал Йоки.
- Луойя! - проговорил Тойво, расплываясь в улыбке, но, тотчас переведя взгляд на Йоки, вместо «здравствуй», проговорил упавшим голосом. – Кто ж тебя так?!
Тойво тотчас встал на ноги.
- Как? – со страхом переспросил Йоки, но тотчас догадался, в чем было дело. – Да вот, с жучками вашими познакомился.
Луойя обнял Тойво.
- А мы тебя на Пепелище искали.
- Я вернулся. Благодаря Негостаю.
- Мы с ног сбились, а ты тут дрыхнешь! – возмутился Йоки. Ему нужно было хоть что-нибудь сказать.
- Не думайте обо мне плохо: я всю ночь не спал. А утром за травами ходил.
- А где все?
- Мои, наверно, рыбу собирают. Кертту ягоды ловит, - Тойво с большим усилием подавил зевок. Видно было, что напрягаются лицевые мышцы возле рта. Луойя улыбнулся.
- Пойду Кертту искать, - сказал Йоки.
Оставшись один на один с Луойей, Тойво рассказал ему о случившемся.
- И ты из-за какого-то новорожденного так свихнулся? – осведомился старик, подняв брови. Тойво, помимо своей воли, немного отпрянул от Луойи. Тойво больше не хотелось даже спрашивать у старика, стал бы он помогать Тойво спасти младенца. Не хотелось верить своим ушам.
«Это мы с Негостаем сошли с ума или все вокруг? Может быть, это потому, что сам Луойя появился на свет на заре времен, без отца. Он не женился, у него нет детей... Ну и что!? Ребенок не век был бы ребенком. Луойя и сам говорил… Не понимаю…».
- Ну и лицо у тебя, - сказал Луойя. – Хочешь, перебирайся в Венхеярви. Я всегда тебе рад.
- Спасибо, Луойя, - сказал Тойво. – Я нужнее здесь.
- Хорошо, дружок. Тогда приезжай в гости. Я ещё многому могу тебя научить.
- Спасибо, - Тойво задумался. – Дедушка, объясни мне такое: почему запрещено жениться на сестрах? Все знают, какой это важный закон – но чем он важен?
- А всё просто: от кровосмешения могут родиться очень больные дети. Это не всегда случается, но опасность очень велика. Особенно, если в семье из поколения в поколение переходит какая-нибудь болезнь или изъян.
- А почему молочным братьям и сестрам запрещено жениться, если они не родственники? Здесь такой закон.
- Странно. В других местах это позволено. Не вижу в этом запрете смысла.
Йоки направлялся в лес. Наперерез Йоки трусила, заходясь лаем, Мусти. Два брата, Лайна и Линн работали на берегу.
- Мусти любит Йоки! – закричал Ченни. - Йоки не любит Мусти!
Йоки нашел Кертту в лесу. Она стояла на берегу у самой воды, залитой мерцанием. Йоки не знал, слышала ли Кертту его шаги. В это мгновение всё, что мучило Йоки, отлетело и рассеялось, как пар. Через него прошла сладкая, сладкая дрожь, и нужно было выплеснуть свое счастье. Кертту обернулась и вздрогнула. Йоки подбежал и сжал ее в объятиях. Кертту ответила. Так они стояли некоторое время, обнявшись и лаская друг друга.
- Дедушка! – Кертту подбежала к Луойе.
- Радость ты моя! Ну вот, все нашлись.
Кертту и Луойя ушли на некоторое расстояние от вежи, где им не помешали бы говорить. Кертту некоторое время, не говоря ни слова, сжимала руку Луойи.
- Хочешь, я это диво сейчас отправлю к родителям? Не бойся, у него ни один волос с головы не упадет, если ты этого не захочешь.
Кертту тяжело судорожно вздохнула.
- Я еду с ним на Коскийоки.
- Неужели ты здесь по своей воле?
- Теперь уже – да.
- Радость моя, если не хочешь, не отвечай, но не сделал ли он тебе вреда?
- Нет, - сказала Кертту и фыркнула от смеха. – Я ему сказала, что, если он посмеет до свадьбы, умрет ужасной смертью.
Старик нахмурился.
- То, что ты понравилась Йоки, и он решил тебя украсть – не удивительно. А то, что ты хочешь остаться с ним – вот это удивительно.
Кертту опустила голову.
- И всё же я останусь с ним.
- Кертту, Кертту. Я и сейчас в этих делах немного смыслю, но скажу тебе одно: будь правдива до конца. Иначе причинишь горе и себе, и ему.
В это время Йоки, исходя на тревогу – о чем Кертту говорит с Луойей - и бешенство, рассказывал братьям-колдунам про кошмарную птицу и насекомых.
- У нашего отца тоже были такие птицы – на всякий случай, - сказал Ченни - Негостай, помнишь, как жучки из коробки сбежали и по всей веже расползлись, а мы искали?!
Негостай захихикал. На лице было написано «Как не помнить».
- Надо бы Орлу этих жучков за шиворот пустить. А ещё лучше – в штаны, - сказал Йоки. Негостай криво усмехнулся.
- Ох, не советую… Я думал об Орле лучше. Людей он и раньше и подводил, и подставлял. Теперь он скатился до мелкого вранья. Только не вздумай и вправду сводить с ним счеты. Он защитится от любого твоего заклятья.
- А если его простенько, без колдовства – сзади поленом по голове?
Всех троих братьев этот разговор очень смешил, но смех был невеселый.
- Ещё хуже станет.
- Это как?
- Если человек на тот свет мотается, как в гости, неужели не найдет дорогу назад?
- А если положить на бок или на брюхо и ольховым колом проткнуть?
- Плевать он хотел на все на свете ольховые колья.
- А если на части разрубить или сжечь?
- Не поможет. И обозлит его больше прежнего.
- Хватит! – не выдержал Тойво.
- Собрались мыши и думают, как им хорька съесть, - сказал Ченни.
- Я себя мышью не считаю, - сказал Негостай. - Орел силен, но не всемогущ. А мы не бессильны.
- Я эту песню уже когда-то слышал, - горько сказал Ченни. - Даже если бы нам удалось что-то ему сделать – за него Дети Нерпы встанут горой. И будут правы.
Луойю приняли с большим уважением. Лайна и Кертту приготовили праздничную еду. Разговаривали о колдовстве. Лайна и Кертту не вступали в разговор, но Тойво то и дело вопросительно взглядывал на сестру. Сначала Йоки понимал, о чем говорили Луойя, Негостай и Тойво, а потом только переглядывался с Ченни. Тот живо участвовал в беседе, но чувствовалось, что ему не по себе. Каким милым человеком он казался Йоки, и какими непонятными и враждебными существами, почти нелюдями – те трое, что весело, взахлеб обсуждали различные заклятья и рассказывали истории из своего опыта. Йоки решил не отставать и заговорил о превращении в животных и птиц.
- Ну, сказал Негостай. – В зверей и птиц перекидываться каждый дурак умеет. Это даже Ченни умеет.
Шутка не имела успеха. На Негостая посмотрели укоризненно. Луойя не хотел стеснять радушных небогатых хозяев и решил отправиться в обратный путь в тот же день.
ГЛАВА ПЯТАЯ
- Я не поеду на Коскийоки, - сказала Кертту. Двое стояли на берегу. Поблизости никого не было.
- Что? – переспросил Йоки и сдвинул брови так, будто не расслышал.
Кертту стояла, повесив голову и опустив руки вдоль туловища.
- Я не могу ехать с тобой. Прости меня, Йоки. Я виновата. Я хотела полюбить тебя. Я пыталась. Не удалось. Для нас обоих было бы хуже, если бы я стала лгать.
- Стерва, - выговорил Йоки. – Какая же ты стерва. Да я тебе сейчас голову проломлю.
Во взгляде Кертту искренние скорбь и стыд вмиг сменились презрением. Йоки замахнулся на нее, Кертту со вскриком отскочила, закрываясь двумя руками. Йоки надолго запомнит ее белые рукава над светловолосой головой и два широко раскрывшихся от ужаса глаза. Йоки не ударил ее и опустил руки. Кертту бросилась бежать. Йоки сделал два шага вслед за ней, остановился, ушел в лес и там стал яростно, со всего плеча рубить поросль. Забросал землю обтрепанными ветвями, хвоей и листьями. Потом сел под дерево и некоторое время сидел неподвижно. В этом смятении, отчаянии и бешенстве нельзя идти к веже: Йоки понимал, что, скорее всего, не сможет совладать с ними и попадет в очередную безобразную историю. И там – Кертту.
«Посмотрю я, что с ней теперь в деревне сделают. Проходу не дадут, заклюют, дегтем измажут! Камень в окно».
Йоки хотелось позлорадствовать, но от этих мыслей он ещё сильнее ощутил тягу и сострадание к Кертту и желание защитить ее. Может быть, то, что Йоки замахнулся на нее, избавит Кертту от угрызений и убедит в её правоте.
Йоки вспоминал последние месяцы. Эта череда нелепостей, неудач и несчастий – сколько она ещё продлится? И в конце его ожидает последняя неудача: для спасения своей жизни ему не хватит одной стрелы, одного шага, одного движения, одного слова в заклинании… Йоки плакал навзрыд, уже не только о потере Кертту.
Когда Йоки вернулся к жилищу, Кертту и Луойи там уже не было.
Вечером парились в низкой, растопленной по-черному бане, мылись мылом, приготовленным из оленьего сала и щелочи. Серый полумрак, горячий парный воздух. Четверо, мокрые и облепленные березовыми листьями. Из-за теней Йоки казался ужасно тощим.
- Зимой хорошо из бани прямо в снег, - сказал Негостай.
- Давай я тебя холодной водой потом окачу?
Тойво, лежа на полке, млел от удовольствия, пока Негостай не хлестнул его веником.
- Ты что делаешь!? Больно же!
- Воспитываю. Брат я тебе или не брат? Старший или не старший?
Йоки нахлестывал себя веником – как будто можно было смыть с себя и выпарить свое злополучие.
- Йоки, что у тебя сзади на плече?
- А что у меня там?
Йоки стал шарить рукой себе по спине. Тойво слез с полка и подошел к Йоки.
- Клещ.
- Клещ!? – взвыл Йоки. – Опять!?
- Только что присосался. Сейчас выдерну.
- Да что ты так беспокоишься? Обычное дело.
- Меня на Коскийоки клещи не кусают. Это у вас какие-то бешеные.
- На Коскийоки клещи знают, что ты ядовитый, - сказал Негостай. – А наши клещики непуганые. Бедняги.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
- Приезжай в гости, - сказал Йоки на прощание. – Всегда будем рады.
- Спасибо тебе. Я приеду, - ответил Тойво. Но мысленно, как всегда, оговорился:
«Если буду жив и здоров».
Он и прежде знал, что будет приезжать: чтобы быть на могиле Туули в годовщины её рождения и смерти и в дни, когда умершие, незримые, возвращаются в Средний мир, чтобы посмотреть на родных.
Через три дня Йоки был в родной деревне. Там ничего не изменилось, только трава поднялась выше человеческого роста, кроны деревьев стали плотными и густыми, и кое-где на березах появились желтые ветви. Первым человеком, которого встретил Йоки, был Суло.
- Здорово! – крикнул он. Суло был искренне рад.
- Здорово, - огрызнулся Йоки. В нем вмиг вспыхнуло то же раздражение, что и прежде. Суло заметил это. У Йоки был мрачный и потерянный вид, и шел Йоки немного нетвердым шагом.
- Ты что, праздновал вчера?
- Праздновал. Тебя забыл позвать.
- А где ж твоя невеста?
- Нет у меня никакой невесты. Наврали тебе всё. Иди подальше.
Суло пожал плечами и пошел своей дорогой.
Йоки подошел к своим воротам. Они были заперты. Йоки постучался. За воротами, захлебываясь, залаял пес. Халли в ответ тоже зашелся лаем. У ворот послышалась возня. Йоки вдруг, очень близко увидел мать и Анни, а в следующее мгновение все они стояли, обнявшись. Мать заплакала.
- Ну что ты. Вот он я, вернулся.
Наконец трое разомкнули объятия.
- Где же твоя невеста?
- С Луойей к себе домой вернулась. А где отец?
- На озере. Он скоро придет.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ