Из цикла "Мой любимый дом"
Крыльцо
(воспоминание пятилетней девочки)
Это поистине было Царское крыльцо: огромное, с высокими ступенями. Слева перила его плавно переходили в прочную большую стенку, которая по высоте занимала не менее половины расстояния от пола до крыши. Затем фронтально следовала широкая и высокая стена – внешняя часть сеней, – которая прерывалась на дверь и заканчивалась уже более узкой стенкой, упиравшейся в правое крыло, в котором было огромное, практически от пола до потолка, окно. Из этого окна обзор был великолепен: не только на всё крыльцо, а и через открытую его левую часть во двор.
У нас, детей были особые взаимоотношения с крыльцом: мы на нём рассказывали "страшные" или просто интересные истории, играли в какие-то "тихие" игры, при которых конечно же любимой считалочкой была "На золотом крыльце сидели". Иногда мы просто молча сидели и думали каждый о своём. Здесь никогда не было возни, шума-гама, споров, ссор, капризов, обид и всего того, чем сопровождается детство. Там, вне Крыльца – во дворе, на улице – всё что угодно. Но на нём – какая-то "святость": непонятная сила действовала на нас так, что проявлялись очень хорошие качества: уважение, понимание, сочувствие друг к другу (это у малых-то детей!). Не Крыльцо, а какая-то мистическая площадка вселенской дружбы. И удивительно: у каждого ребёнка было своё место, которое никогда не менялось.
Иногда мы на крыльце ели. Моя бабушка давала мне что-нибудь "на вынос": пирожки из русской печки (никогда больше в жизни я таких пирожков не ела: были ведь разные, и вкусные в том числе, но такие, с "искрой Божьей", не встречала), хлеб с солью, конфеты. Бабушка не любила "кусочничество", но очень любила угощать всех людей. Своим намётанным глазом она прикидывала сколько ребят во дворе, и давала еды так, чтобы хватило на всех. И ещё добавляла: "Оставьте Шурке, он придёт позже". Далеко не всегда доставалось каждому по целой конфете, или по целому пирожку. И вот здесь начиналось главное: хоть по полпирожка, но каждому, по полхлеба, но каждому, иногда и по кусочку конфеты, но каждому. И, странное дело, мы сидели на крыльце как-то по философски, уж слишком отрешённо жевали. И молчали. Закон, впитанный с детства – "Когда я ем, я глух и нем" – действовал стопроцентно. Никаких глупых поговорок: "Сорок одна – ем одна", "Сорок восемь – половинку просим" не было в принципе. Это всё там, за крыльцом. Здесь же совсем другая обстановка. После еды мы отряхивали крошки, бросали последний взгляд на Шуркину пайку, но не завистливый и жадный, а такой – что, мол, ждёшь Шурку? – ну и правильно, он придёт. И уходили играть во двор, где была совсем иная жизнь. Он действительно приходил позже, он был постарше нас, обязанностей по дому у него было больше. А мать – строгая. Шурка перемахивал через забор, тогда все дворы были огорожены, а он жил в соседнем. Ребята сразу же говорили, что мы ели. И он, такой боевой парень, скромно шёл к Крыльцу и молча съедал свою еду. Интересно, что никто и никогда не взял с Крыльца чужое. Было ли такое там, вне – не знаю, может быть.
Двор был наш большой, и было несколько крылец, но только на этом собирались дети. Что-то магическое, привлекательное и завораживающее было в нём. Прямо не крыльцо, а мудрый друг. А может, дело не в "магии", а в людях, которые жили в доме с этим крыльцом. Как знать?..
Марина Надеина, август 2011