Моим детям и детям моих сверстников
Три мамины сестры: тётя Шура, тётя Нюра и тётя Клава,- жили в городе Горьком.
Тётя Шура, самая младшая из семи сестер, работала операционной медсестрой в Седьмой хирургической больнице, где практиковал знаменитый хирург Королев.
Жила тётя Шура вместе со своим сыном Женей в одноэтажном бревенчатом бараке, в непосредственной близости с больницей. Квартира у тёти Шуры была однокомнатная, на две семьи. Кроме тёти Шуры и Жени в этой же комнате жила вторая семья: сослуживица тёти Шуры, тоже медсестра и мать-одиночка, и тоже со своим сыном, одного возраста с Женей.
Комната была малюсенькая, такая что даже ширму нельзя было поставить. Открывая дверь с улицы, входящий попадал в крохотный квадратный тамбур, вторая дверь из которого вела прямо в комнату. Справа, на примыкающей стене – вешалка, прямо – туалет, такой же, как тамбур. Рядом с туалетом умывальная раковина с холодной водой, пахнущей хлоркой.
Слева от тамбура, вплотную, - маленький кухонный стол с двумя спиральными электроплитками. Дальше, трехстворчатое окно и обеденный стол напротив окна. Дальше большая тумбочка, узенький шифоньер и полутораспальная кровать, стоящая уже напротив вешалки. Вторая кровать, тумбочка и шифоньер стояли напротив обеденного стола. Под кроватями две раскладушки.
Вот в эту социалистическую бытовую ячейку я, будучи школьником, каждый июнь приезжал на жительство. Что называется в гости.
Дружная троица пацанов не докучала мамашам своим присутствием, и я не замечал недовольства по поводу своих появлений.
В июле тётя Шура отвозила нас в Пестяки, где Женька жил со мной до сентября.
Так продолжалось до тех пор, пока Женька ни написал Хрущеву.
Тётю Шуру сразу включили в народную стройку, и через год двусменной, изнурительной работы они получили двухкомнатную благоустроенную квартиру в районе Станкозавода.
В лето, когда мы с Женькой перешли в седьмой класс, в нашей жизни произошло одно из решающих событий.
Мы с Женькой уже переехали в Пестяки, и в тот вечер собрались в кино.
Парень, из тех кого называют уличными хулиганами, стоял у киноафиши около клуба и манерно курил папиросу. Он явно красовался и пытался привлечь внимание прохожих. Но никто на него не обращал внимания, только мы с Женькой стояли и смотрели на живую карикатуру, которую раньше видели в журнале «Крокодил».
Парень, естественно, заметил наше внимание, и воспылал желанием отблагодарить признательных зрителей. Он поманил нас пальцем, и картинно сплюнув тоненькой струйкой, предложил:
- Курнем?
Мы замялись.
Он понял, что мы не курим, и предложил научить нас.
Мы радостно согласились. Но вот-вот должен был начаться наш сеанс. Договорились на завтра, и назначили время и место.
На следующий день мы ждали его минут двадцать, и он все же пришел. Посмотрел на нас с прищуром и сказал, что нам не повезло. У него закончилось курево, и денег тоже нет. У нас денег тоже не было.
Он присел на деревянную оградку газона – и задумался.
- Ладно. Есть выход. Пошли на базар – там наберем чинариков,- сказал он.
То, что чинарики, или бычки, это окурки, мы уже знали.
Колхозный базар работал один раз в неделю, только с утра по воскресеньям. Это была достаточно большая площадь, огороженная деревянным забором с никогда не запирающимися воротами. Внутри были деревянные прилавки под открытым небом и крытые прилавки. Было достаточно места и для машин, и для лошадиных повозок.
На колхозный базар съезжалась также кооперативная торговля – универмаг на колесах. Вот только фокусники не приезжали. Но все равно – гулянье. Музыку своя – гармошки.
Мы бродили между прилавками, но окурков не было.
- Вот там есть,- сказал парень и показал на дощатый общественный туалет.
- Стойте здесь,- приказал он, и пошел к туалету.
Вернулся он с пригоршней желтоватых окурков. Вытрусил их на газету - получилась приличная кучка табака. Свернув три козьих ножки, он набил их табаком, и протянул нам. Потом достал спички и прикурил свою самокрутку.
Он все делал медленно, демонстрируя технику скручивания, набивки и прикуривания. Прикурив, он глубоко затянулся, задержал дыхание – и выпустил колечко дыма. Загадочно-задумчиво посмотрев на колышущееся кольцо, он выдохнул остальной дым.
- Вот так!- сказал он, и вынул из коробка спичку, кивнув на наши козьи ножки.
Женька взял самокрутку в рот, и потянулся к горящей спичке.
Теперь спичка приблизилась ко мне. Я помотал головой. Перед глазами стояли желтые окурки.
Спичка погасла.
В это время Женька уже сделал затяжку – и закашлялся. Отдышавшись, затянулся снова – и опять закашлялся.
Парень снисходительно, по-отечески смотрел на Женьку и курил свою самокрутку. Наконец, Женька затянулся – и не закашлялся. Парень похлопал его по плечу.
- Молоток. Ну, всё, мелюзга, бывайте,- и он с чувством исполненного долга направился от нас. Отойдя несколько шагов, он обернулся.
- Если будет тошнить – лучшее средство курнуть еще раз.
Женька докуривал свою козью ножку, а я двинул к туалету, проверить свои сомнения.
В туалете было сухо и опрятно. Следы на полу, свидетельствующие о бывшем увлажнении, были только перед каждым очком, и совсем небольшие. На полу, перед длинным рундуком, не разделенным перегородками, валялся один окурок, явно придавленный каблуком. Других не было. Скорее всего, собранные парнем окурки, мокрыми никогда не были.
Я вернулся к Женьке. Он докуривал мою самокрутку.
- Ты чо, с ума сошел,- спросил я, и мы пошли домой.
Женька был неестественно весел и возбужден. Он строил вздорные планы на сегодняшний вечер.
При подходе к дому он как-то приутих и немного отстал. Я оглянулся. Лицо Женьки было зеленым, в глазах испуг и страдание. Войдя в калитку, он метнулся к призаборной крапиве – и его вырвало.
- Ну, как?- спросил я сочувственно.
- Голова болит,- сказал он,- принеси таблетку.
Женька не мог находиться на солнце. Я ничем не мог облегчить его страдания, и ушел на озеро, оставив его мучиться в одиночестве.
С тех пор Женька чадил, как паровоз.
Нижний Новгород, декабрь 2014г.
С другими публикациями автора можно познакомиться на странице http://www.proza.ru/avtor/vleonovich сайта ПРОЗА.РУ.