Выпускной

Владимир Леонович
Моим детям и детям моих сверстников

К выпускному вечеру все парни подготовились основательно. Закупили водку, плавленые сырки,- и всё это попрятали в крапиву и лопухи школьного двора.
К организации вечера нас, выпускников, не допустили – видно было, что учителя готовят нам какой-то сюрприз.
Когда нам разрешили, и мы вошли в вестибюль оформленный под актовый зал, ничего особенного там не обнаружили. Но нас пригласили дальше. В один из классов. Вот там-то и был сюрприз. В классе был накрыт стол на всех выпускников и их родителей. А нас было 24 человека (12 девушек и 12 парней). На столах стояла закуска и лимонад.
Директор сказал речь. И ушел.
Классный руководитель тоже сказал речь, но остался.
Затем встала Завуч и обратилась к выпускникам и родителям с предложением закусывать не скромничая, т.к. стол накрыт на деньги, заработанные выпускниками.
После этого сообщения она наклонилась и вытащила из-под крайнего стола, из-за спущенной скатерти, корзину, полную 30-градусной наливки Северное сияние.
Сюрприз достиг кульминации.

Оказывается, наша шефская помощь Пестяковскому колхозу все время была взаимовыгодной – мы работали по низшим расценкам, а деньги поступали в фонд школы. Доволен колхоз. Довольна школа.
Кроме этого, у школы были свои экспериментальные посадки на арендованных участках. Там колхоз уже не платил за работу, а покупал у школы продукцию.
Когда мы сдавали лен с такого участка, Людмила Максимовна учила нас при погрузке на машину делать наверху копны маленькое углубление-окопчик. При въезде на льнозавод, машина со льном заезжала на платформу весов. Все грузчики спрыгивали с машины, а трое из них, т.е. из нас, прятались в этом окопчике. Машину взвешивали, грузчики возвращались – и лен везли на склад.
- Как же так,- лукаво спрашивали мы Людмилу Максимовну,- ведь, Вы же – коммунист.
- Всё в порядке, мальчики,- успокаивала она нас,- весы сбиты на 50 кг; лен, который мы сдаем сухим как порох, примут как влажный. Так что всё получится тютелька в тютельку.
Мы успокаивались, постигая премудрости бытия.

Расставляя наливку и встречая радостно удивленные взгляды, Завуч как заклинание повторяла, словно оправдывалась: «Теперь вы взрослые, теперь вы не школьники».
Слова Завуча, её поведение заставили меня прокрутить эту мысль более основательно – и я почувствовал, что мне уже не так уютно, как минуту назад. Мой плот только что оттолкнули от берега, и у меня возникла тревога: всё ли на моем плоту готово для плавания.
Вот они друзья: пацаны и девчонки. Всё те же. И уже не те. Если я еще вчера мог, как бы нечаянно, задеть грудь Галки Мауриной, и получить звонкую, приятную пощечину, без всяких последствий, то сейчас я уже не мог позволить такую вольность.
Что это Вы, товарищ Леонович? Вам что-то от меня надо?

Наливка, как было написано на этикетке, была приготовлена на основе клюквы, и очень напоминала мамину настойку на черносливе. Основным достоинством этого напитка мама считала его коварство. Очень приятный вкус сочетался с замаскированной, слабо ощущаемой крепостью.
Сюрприз кое-кому из выпускников вышел боком: один уснул во дворе, а другого там же стошнило.
Я тоже почувствовал легкий перебор – и постарался ускорить завершение бала. Мы вышли на Шаталовку. Надо было попеть. Это помогает.
Горланили мы на Шаталовке регулярно. И никто, ни разу за много лет нам не крикнул, чтобы заткнулись.
Хотя мы старались петь очень громко, но приоритет отдавали качеству исполнения. Нам нравилось петь. Лучше всех пел Сашка Бурунов. Хуже меня никто не пел. Песни все были мелодичные, в основном из репертуара Магомаева.
Был чудесный вечер. Пестяковская молодежь прогуливалась по Шаталовке, ожидая нашего выхода.
В наших краях не бывает белых ночей, но одна неделя в году - очень светлая, можно прочитать объявление на заборе. Был как раз тот случай.
В одной группе я заметил бывшую одноклассницу, Любку. Она училась с нами до восьмого класса, а затем вместе с Наташей Морозовой поступила в профтех училище.
Наши компании объединились. Любка была хороша! Я захватил место рядом – и постоянно ощущал её упругое тепло.
Дойдя до клуба, который уже был закрыт, я, имея тайный умысел, предложил Любе сбежать. На реку.
Весь берег реки был застроен частными банями. Некоторые бани никогда не запиралась, чтобы молодежь не ломала замки и двери. В банях всегда было идеально чисто. И никто эту чистоту не нарушал.
Мы сели на приступок запертой бани, прижавшись спинами к её двери. Так комарам было труднее кусаться.
Любка целовалась упоительно.
Я стащил с неё лифчик – она не возражала.
Я целовал её грудь, её колени, и выше – она смеялась и отталкивала меня.
Я снова начинал с её шеи, губ – и всё это повторялось и повторялось, с небольшими вариациями.
В какой-то момент её дыхание стало не ровным, прерывистым – она вскочила, и отбежала от меня.
Немного отдышавшись, я подошел к ней сзади и обнял, чуть касаясь обнаженной груди под блузкой. Она доверчиво прижалась ко мне спиной, чувствуя моё возбуждение и не отстраняясь.
Мы стояли около стиральных мостков, сухих и чистых, размером чуть больше, чем двуспальная кровать.
Я поцеловал Любку в шею. Она порывисто повернулась ко мне. Наши губы встретились вновь.
Стоять на косогоре было неудобно, и мы постепенно и непроизвольно сместились на помост. Я ощутил легкое беспокойство от перспективы свалиться в воду, но тут же забыл об этом.
Моя рука, уже который раз, оказалась в её трусиках. Любка противодействовала, но не очень энергично, так чтобы я не мог достичь цели, но не прерывал попыток. Я начал понемногу спускать её трусы вниз, Она, сопротивляясь, начала приседать, препятствуя таким образом моим намерениям. Я пытался остановить её приседание, и в результате она повисла у меня на руках. Я потерял равновесие – и мы мягко грохнулись на помост.
Я лежал на Любке в классической позе, ощущая всё её сильное тело, не делая для этого никаких усилий, только под тяжестью своего тела.
Захватывающее ощущение.
Я замер, ожидая, что сейчас она оттолкнет меня. Но Любка не шевелилась. Её ровное дыхание свидетельствовало, что я не доставляю ей физических неудобств, она как будто отдыхала.
Во мне проснулся исследователь.
Что будет дальше, если я тоже не буду шевелиться?
Эксперимент был противоестественным и непозволительным.
Любка моментально уловила странную неподвижность, а в моем лице неуместное любопытство и отсутствие целеустремленности. Она с досадой спихнула меня  в сторону, встала и прошла к бане, выразительно сев на приступок.
Я тоже начал подниматься, но такой же, как у неё, энергичности у меня не получилось.
Сильная, тянущая боль в нижней части живота озадачила меня, и замедлила все мои движения.
Я побрел к Любке, прислушиваясь к боли. Было ясно, что боль вызвана усталостью от перевозбуждения. Тревожило, что я не знал, какие могут быть последствия. В школе был единственный  урок для мальчиков, где нам кое-что рассказали о девочках. Но ничего не рассказали о мальчиках.
Мальчишки же, по своей инициативе добывали и обменивались информацией тоже только о девочках.

Приступок бани был как раз только для двоих. Любка предусмотрительно сидела на своей половине. Я опустился рядом с ней. Круг замкнулся.
Исследователь, так не вовремя явившийся, не желал оставлять меня. Он обратил мое внимание на то, что почти за час нашей борьбы мы не сказали друг другу ни слова.
Ну вот, тот самый момент, по поводу которого ты так много теоретизировал в сексуальных мечтах. Скажи ей всё открытым текстом.
Но язык не поворачивался произносить ту чушь, что лезла из головы.
Я обнял Любу, и поцеловал её в шею. Она затаилась.
Я запустил свою ладонь под её грудь, и чуть-чуть приподнял её, освободив из-под блузки. Нежное тепло и её трогательное доверие переполнили меня. Я не целовал, я трогал губами её грудь, ощущая пульсирующую упругость её сосков. Её руки лежали на моей голове, и своей тяжестью как бы склоняли меня ниже. Я положил ладонь между её колен, и очень медленно повел её к заветной цели. Когда рука коснулась шелковистых трусиков, и я ощутил их едва заметную влажность, я попытался развернуть ладонь. Это было движение-просьба: немного раздвинуть ноги, чтобы развернуть ладонь плашмя. Но вместо этого я снова ощутил на своей руке её руку, которая сковывали мои движения. Похоже, наша борьба доставляла ей удовольствие, и она готова была её продолжить.
Я посмотрел ей прямо в глаза и, наконец, произнес внятное слово:
- Нет?- спросил я, и возликовал от гениальной находки.
Теперь, чтобы она ни ответила, можно было развить в словесную дуэль.
Ликование было преждевременным. Любка ничего не ответила.
А мне нужно было, чтобы она что-то сказала.
Мы посидели молча и неподвижно.
- Тогда я пойду,- смиренно произнес я.
Я блефовал. Я провоцировал её на разговор. Но она молчала.
Я встал. Меня чуть-чуть качнуло.
Сделав несколько медленных шагов, я ощутил нелепость ситуации, которую создал. Обернувшись, я позвал Любу с собой.
Она молчала.
На меня опустилась паутина оцепенения. Транс.
Я не хотел ни каких волевых преодолений, меня, как пену, уже несло течением.
Я уходил от Любки.

Берег реки перемежался небольшими взгорками и болотистыми низинами, которые надо было переходить по грязным, скользким дощечкам. Непроизвольное, естественное желание не черпануть туфлями грязь, заставило меня сосредоточиться на этом действии. Любкин образ, переполнявший меня, вынужденно сократился, уступив часть места житейской необходимости.
Когда, пройдя метров пятьдесят по болоту, я оказался на следующем взгорке, мир изменился к лучшему.
Что еще изменилось в мире – я не знаю, но комары исчезли, это точно. Так всегда бывает ночью, часа на два, не более.
Я разделся – и нырнул в воду.
Прохладная, освежающая невесомость ласково приняла меня и понесла в бесконечность. Я расслабился. Я был счастлив. Я чувствовал, что могу стать еще счастливее, если вдохну в себя эту, обволакивающую меня, водную прохладу.
Жажда вдоха всё нарастала.
Наконец, сделав под водой что-то вроде мертвой петли, я вынырнул, глубоко вдохнул и снова опустился в водную темноту.
Когда космические ощущения покинули меня, я медленно, по лягушечьи, поплыл к берегу, после каждого гребка погружаясь в воду и фыркая.
Плыть было всего ничего.
Встав у берега на ноги, я обнаружил возле своей одежды своих одноклассниц, Соколову и Маурину. Они стояли и явно ждали представления, которое вместе с ними я должен был устроить.
- Ну, и чего вы стоите, сказал я,- дайте выйти.
- Мы тебе не мешаем,- сказали, как пропели, они хором, и засмеялись.
Я зачерпнул пригоршнями воду, плеснул себе в лицо – и пошел прямо на них.
Когда стекающая по глазам вода позволила видеть окружающий мир, подружки уже стояли ко мне спиной. Момент, когда они отвернулись, я не видел.
Перспектива оказаться ночью в намокшей от меня одежде меня не устраивала.
Я стоял рядом с одеждой, в метре от одноклассниц, и тщательно ладонями сгонял с себя водяные капли.
Стоять нагишом рядом с одетыми девчонками было занятно, и впервой.
- Ну, долго ты там,- время от времени спрашивали они, чуть-чуть оборачиваясь и хихикая.
Когда я подсох и надел трусы, то, вспомнив о женской привычке забывать отменять команду «отвернись», объявил им:
- Порядок.
Я наклонился за брюками, и уже вставил одну ногу в штанину, собираясь вставить вторую, когда ощутил увесистую пощечину. Выпрямляясь и придерживая брюки правой рукой, я увидел разъяренную Любку и её, летящую наотмашь, левую руку.
Перехватив руку у запястья, я спросил с удивлением:
- Ты что?
Любка выдернула руку. Обиженно, злобно и затравленно посмотрела мне в глаза – и молча побежала прочь.
Я стоял в брюках на одну ногу.
Надо было догнать девушку, и разъяснить недоразумение. Но я стоял не двигаясь.
От меня медленно и тяжеловато убегала женщина. А вслед ей смотрел всего лишь формирующийся мужчина - экспериментатор с явным недостатком мужской агрессии.
- Что, попало?
Я вспомнил про одноклассниц. И молча продолжил одевание.
Они подождали, пока я приведу себя в порядок, и предложили прогуляться.
Но мне и так было уже, о чем подумать.
 
Нижний Новгород, ноябрь 2014г.

С другими публикациями автора можно познакомиться на странице http://www.proza.ru/avtor/vleonovich сайта ПРОЗА.РУ.