Ангелы и крылья
«Жизнь - игра, первое правило которой - считать, что это вовсе не игра, а всерьез»
Алан Уоттс
То было три месяца спустя, в последние дни марта, выдавшиеся конкретно в этой местности сравнительно теплыми. Термометр участливо показывал сорок четыре градуса [1], когда из входных дверей выбежала девочка с задорной улыбкой, наряженная в ярко-розовую курточку. Следом, придерживая дверь для крохотной спутницы, вышел русоволосый мужчина, свободной рукой делая попытки застегнуть молнию кожаной куртки. Пока он находился в несколько отвлеченном состоянии, она успела неосторожными шагами спуститься на накануне постриженный газон, зачарованно наблюдая за едва пробивающейся сквозь кору уснувших деревьев зеленую листву, завернутую в аккуратные пучки. Прохладной, но короткой зимой ей позволяли выходить на улицу довольно редко и, обязательно, в сопровождении родителей.
— Элисса, не отходи от меня слишком далеко, - с несколько повышенной строгостью сделал ребенку замечание Оскар, но девочка, верно, просто не захотела слушать упреки скучнейшего из отцов во всем мире.
Даже находясь в своем чудесном придуманном мире, свойственном любому ребенку в возрасте до пяти-шести лет, наполненном динозаврами, крохотными феями и прочей волшебной нечистью, она не могла ни замечать разницу в отношении к ней отца и матери. Элен, хоть и задерживалась в клинике и, по этой причине, часто оставляла дочь в обществе няни Агриппины в возрасте, старалась хотя бы минуту из ежевечернего общения с семьей выделить на заботы о своем маленьком чуде. Что до её супруга, также не редко допоздна решавшего дела в офисе, то ему фактически было наплевать на беззащитного двухлетнего ребенка, любящего совать нос в любую из предоставленных щелей. Их маленькая, казавшаяся, однако, дружной со стороны, семья являлась своеобразным эталоном жизни в Эвертоне, куда супруги перебрались сразу после свадьбы. У них, казалось, было всё – большой хорошо отапливаемый дом, несколько машин престижных в то время марок, брак, процветающий в любви и согласии, и прелестная белокурая наследница всего состояния, получающая не так много внимания со стороны родственников.
Оскар Страссер и Элен Гэблдон начали встречаться в выпускном классе ливерпульской школы имени Джеймса Алсопа. Оба, по своей натуре до безумия предприимчивые, заранее распределили, что хотят получить от жизни, где благодаря родителям обоих сторон были распахнуты всевозможные двери. Так он, попутно изучая тонкости управления, поспешил вести дела в собственном растущем бизнесе, а она, испытывавшая особую страсть к биологическим наукам, отправилась в медицинский колледж, позднее устроившись в интернатуру к хорошему специалисту и оставшись там работать на неплохих условиях.
Что касается на данный момент почти трехлетней Элизабет, - сокращать столь красивое имя, по словам матери, имели право лишь самые преданные родственники и приближенные друзья – то для любопытных носов скучающих соседей одно до сих пор оставалось загадкой. Как могла некогда бездетная семья одним вечером вернуться в дом, неся на руках девятимесячное создание? Возникали до умопомешательства невероятные слухи. Один из наизабавнейших подразумевал, будто бы девочка появилась на свет в строжайшем секрете и, до наступления определенного возраста, содержалась третьим членом в семье новоиспеченного отца. Более умные люди делали свои выводы, внимательно вглядевшись в голубые глаза девушки и серые, тоже не лишенные некоторого голубоватого отлива, мужчины. Оба родителя были светловолосыми, что ещё давало повод для волнистых локонов ребенка, но ничто никоим образом не объясняло виридианового оттенка детской радужной оболочки. По правде говоря, многие не лишенные смысла пересуды были забыты довольно скоро, вследствие чего её приняли в сие общество, начищенное до искрящегося блеска.
— Нас точно ждут? – уже в автомобильном салоне послышался её наивный, но в то же время до сумасшествия целомудренный голосок. Сомнения преследовали её во всех начинаниях; поэтому в сторону родителей до сих пор не прозвучало характерное для них обращение.
— Разве может быть иначе, если твоя мама каждый вечер заканчивает работу в одно и то же время, милая? – несмотря на поспешно добавленное обращение, его слова прозвучали озлобленно.
Девочка выпятила нижнюю губу и скрестила крохотные ручки на груди, демонстрируя родителю вселенскую обиду. Временами она будто бы самолично отрекалась от своих родственников, с едва проявившейся силой отпихивая близящиеся объятия. Одно время Элен сильно зацикливалась на её репликах из разряда «Ты не моя мама», но вскоре перестала обращать на них внимание. Отец имел отвратительное свойство покидать маленькую семью, в очередной раз уезжая на конференцию или в заграничную командировку. Что до матери, ей было гораздо интереснее заниматься карьерой и внешним видом, чем воспитанием ребенка. Доверенная гувернантке, комнате, не имеющей конца и края, и множеству игрушек, она росла очень уж избалованным и эгоистичным ребенком, не нуждающимся в присутствии постороннего общества. Она могла часами сидеть в углу со своими куклами, разыгрывая театр и ведя множество диалогов одним голосом.
Машина затормозила перед зданием больницы спустя четверть часа, и внимание заскучавшей за время дороги девочки отвлеклось на стройную фигурку молодой женщины, кутавшейся в свое далеко не теплое голубое пальто. Она оживленно смеялась, то и дело, поправляя прическу, и вела диалог с неизвестным Элизабет мужчиной, одетым в типичный для врачей белый халат и, по ощущениям, по возрасту старше её раза в два, если не в три. Ребенок не был на тот момент осведомлен, что этот человек – многоуважаемый главный врач сего лечебного заведения. На всю улицу раздался протестующий сигнал, доносящийся из автомобиля.
— Мистер Дербишир, еще немного, и она будет согласна поселиться в больнице, заночевав у стойки регистрации, - с едва скользнувшим оттенком сарказма крикнул Оскар мужчине, открывая окно со своей стороны. Дочь, сидящая на заднем сиденье, вздрогнула, виня во всем его неприятный слуху фальцет.
Пара рассмеялась и, пожав друг другу руки на прощание, разошлась в противоположных направлениях. Элен, на ходу снова приводя в порядок прическу, открыла дверь к креслу у водительского сиденья и опустилась на давно закрепленное за ней место, с улыбкой поцеловав мужа в губы. Девочка, наблюдавшая весь процесс, скривила симпатичное личико, однако несколько расслабилась, почувствовав легкое поглаживание материнской руки на своих волосах. Осенью ей исполнялось всего-навсего двадцать три года – не слишком подходящий возраст для опеки над кем-либо помимо своей скромной персоны.
— Как день прошел, принцесса? – тотчас осведомилась она.
— Хорошо, - показывая ровные молочные зубки, просиял ребенок, чем вызвал в машине дружный смех. – Утром няня читала для нас вслух, а потом мы, по приглашению, двинулись гулять, чтобы по дороге на прогулку повстречать тебя.
У неё была привычка дурного характера – говорить о себе во множественном числе, что на первых порах младенческого лепета получало лишь удивление. До двухлетнего возраста девочка пыталась убедить домочадцев в существовании в их особняке ночных сторожей, называемых в народе домовыми. В конце марта девушка, хоть и занятая завершающей работой в университете, уже находилась на хорошем счету в дорогой частной клинике, а мистер Дербишир, заведующий терапевтическим отделением, через день приглашал её на продолжение работы у себя. Она, после немногочисленных занятий, садилась в такси, чтобы остаток дня провести здесь на подработке.
— Лизанн, - она легонько тронула хрупкое плечико Элизабет, успевшей задремать по дороге, - просыпайся, моя дорогая, ныне время ужинать, а тебе ещё надлежит переодеться.
«Ужином» сей процесс следовало величать лишь на словах, ибо он сильно отличался от трапезы в других семьях. Малышку следовало нарядить в последнее из недавно купленных платьев, заплести из светлых волос аккуратную прическу, и всё ради чего? Она не кушает вместе с уставшими родителями, а всего лишь сидит во главе стола, прилагая все усилия, чтобы не заснуть. Бедная Агриппина напрасно вкладывала в воспитанницу всю свою изобретательность, по её словам.
В тот вечер супруги, неспешно орудуя столовыми приборами, бросали восхищенные взгляды на девочку, воззрившуюся на трапезу усталыми глазами. Возможно, она не смогла бы вслух выразить эти ощущения, но внутренне была уверена, что меньше всего хотела бы здесь находиться. Все трое хранили торжественное молчание, будто бы каждый желал сообщить радостную новость, однако не спешил, уступая право окружающим вести повествование. Уже тогда людям следовало бы знать, насколько бессмысленно надеяться на других. Никто не поможет в сложной ситуации.
Спустя некоторое время няня забрала ребенка, уныло клевавшего носом, и, заранее оповестив господ, отправилась в детскую комнату, дабы уложить его в постель. Пара согласно закивала, разрешив женщине после выполнения сего действа завершить рабочий день, вернувшись к себе домой на оплаченном ими такси. Машина, по мнению излишне молодых владельцев особняка, была приспособлена для более «высоких» нужд.
— По всей видимости, придется пробыть в Монреале весь предстоящий июнь, - последовал его прохладный голос, едва наверху хлопнула ольховая дверь, ведущая в спальню. – Страсть как не хочется оставлять тебя в одиночестве, но что поделать. По заверениям мистера Трасмана, вылететь необходимо шестого, тогда как официальная дата возвращения – пятое июля.
— Но тогда ты пропустишь её третий день рождения, - коротко возмутилась Элен, излишне увлекшись игрой со своими волосами. – Неужто ты готов опечалить крошку Элизабет? Не думаю, что она готова пережить и простить аналогичное предательство.
— Дорогая, меньше всего на свете меня волнуют её чувства наряду с приторным мировоззрением. Мне приходиться терпеть её отвратительное общество только из-за тебя, ведь то была целиком и полностью твоя затея.
Она, испугавшись, вздрогнула, как только он, настороженный нелицеприятным разговором, отшвырнул чайную ложку и поднялся из-за стола. Людям со схожей принципиальностью чрезвычайно сложно жилось вместе. Оба желали сохранить при себе право на лидерство и уступить его любимому человеку. Он пугал её своей педантичностью и излишней страстью к порядку, когда она не подозревала, что осуждает принадлежащие себе пороки.
***
Описанное далее происходило спустя месяц после развернувшихся событий. В квартире, располагавшейся в Бутле [2], царило радостное предвкушение, нисколько не вязавшееся с непогодой за окном. Молодая тридцатилетняя женщина, напевая под нос праздничную мелодию, буквально порхала по кухонному помещению, что не мешало ей заниматься приготовлением пищи. Вошел темноволосый мальчик с яркой гематомой под левым глазом, торжественно выставив перед собой хрустальную салатницу. Он ещё не успел переодеться после школы, щеголяя качественным костюмчиком, ибо мать сразу же нашла для него работу – ей были необходимы любые свободные руки. Стоило ей увидеть своего ребенка, как он тут же получил смачный подзатыльник и грозно прозвучавший вопрос: «И как сегодня это называется?». Он рос общительным мальчиком, имеющим множество друзей и не терпящим типичных детских оскорблений. Стоило затянуться последней полученной ссадине, как на её месте на следующий день появлялась новая.
Послышался стук в дверь, повторившийся три раза. Лучезарно улыбаясь, Сабрина забрала у сына ценный предмет и, взъерошив ему волосы, отправилась открывать неизвестному гостю. Пред её глазами предстал светловолосый мужчина в самом рассвете сил, как любят себя рекомендовать представители сильной половины человечества. Смущенно опустив глаза вниз, на входной коврик, он протягивал избраннице дорогой букет цветов. Позволив ему войти, брюнетка, с необыкновенной радостью, обняла его за шею.
— Папа, - отвлек их счастливый шепот ребенка, стремительно забежавшего в прихожую с намерением показать родителю множеством своих объятий, как сильно он соскучился.
Воссоединенная семья выглядела счастливой и будто бы излучала радость на километры вперед. И пусть жена и сын видели мужа и отца не чаще раза в месяц. Честно говоря, они, за эти восемь лет, так и не удосужились расписаться. И дело было вовсе не в пресловутом упрямстве, что так предсказуемо для тех пар, предубежденных о разрушении любви после заключения брачного союза. Мальчик недоумевал, почему вечерами их редких встреч мать и отец, убедившись, что он лег спать, отправлялись на кухню и принимались что-то обсуждать горящим на устах шепотом.
Проблема была в том, что Холдор Традескант состоял в законном браке и числился проживающим в Филадельфии. Каждый раз, наведываясь в пределы агломерации Ливерпуля, он с непоколебимой уверенностью в своей правоте убеждал капризную супругу и двух очаровательных дочерей в необходимости очередной конференции. Они предпочитали не задавать лишних вопросов, словно не замечая, что пунктом назначения всегда служит Англия. Мужчина невольно лгал всем, питая одинаковую по своему значению привязанность к каждому из трех его детей.
— Джер, дорогой, расскажи-ка своему отцу, кто посмел обидеть тебя этим днем, - умильно улыбаясь, молодая женщина дотронулась до свежеиспеченной раны сына, коего, наконец-то, допустили за стол. Два близких ей мужчины с небывалым наслаждением уплетали домашнюю пищу. – Уверена, он точно укажет предназначенное для них же место.
— Джеймс снова спровоцировал меня, - нахмурившись, в непривычной для него критичной манере, отозвался мальчик. Он не любил признавать свою вину в каком-то из вопросов, настаивая на провокации противоположного лица. Так, перед Холдором, он мог обвинить мать в разбитой им самим посуде, а перед Сабриной – разнести в пух и прах теорию отца о нечестной победе в нардах. Словом, из него обещал вырасти идеальный герой нашего времени. – Он сказал, что папа нас не любит, потому что приезжает так редко. Он выговорил, что настоящий отец подрастающего мужчины никогда не позволил бы себе так поступить.
Всё стихло. Мужчина рассеяно потер заросшую щетиной щеку, не желая рассказывать сыну правду. Его школьный товарищ был прав – он не имел права называться родителем маленького восьмилетнего Джереми. Тот, даже по его приезду, охотнее бы провел время за материнской юбкой, не получивший должной твердости в раннем детстве. Избалованный английский ребенок, всегда получавший больше положенного. Забегая вперед, даже повзрослев, он не утратил свою придирчивость, а напротив, лишь усилил её, подпитывая жизненными силами множества прошедших лет. Родителям же оставалось лишь апатичное наблюдение за ходом событий.
В тот вечер его уложили спать раньше обыкновения, предоставив перед этим возможность вдоволь наиграться с игрушкой, привезенной отцом из Америки. Мальчик мгновенно заснул, стоило его голове коснуться подушки, украшенной вышивкой работы материнских рук. Вдвоем устроившись на кухне, женщина и мужчина плотно закрыли дверь, озаренные лишь слабым верхним светом. Признаться честно, он знал о грядущей серьезной теме разговора, но предпочел хранить молчание, внимательно разглядывая её глаза, цвет которых повезло унаследовать их сыну. В полумраке они казались стальными, отливавшими железной рудой; при обычном освещении – дымчатыми, словно окруженными тончайшей аспидной каймой. Ежели её взгляд был направлен на главное небесное светило в то или иное время суток, радужная оболочка представала в самом выгодном для себя свете – выглядевшая светло-серой с мельчайшей россыпью жемчужного снега, она будто бы заставляла собеседника Сабрины поверить в существование чудес.
— На днях в его отсутствие ко мне заглядывал Франциск. О милый, не притворяйся, что не знаешь, как этот противнейший проповедник любит приходить без предупреждения, - рассеянно заплетая пучки желтых ниток на своей шали в густые косы, она всё-таки решилась заговорить. – Он всё не хочет оставить нашу семью в покое, два раза в десять дней напоминая о судьбе, избранной персонально для нашего Джереми. Боже, как бы я хотела его от этого избавить, если бы ты знал!
Обессиленная, она с яростным взором поникла и упала на его заранее подставленные руки. Если бы этот мужчина умел проливать слезы, он бы сейчас рыдал навзрыд вместе со своей любовницей. Её единственному отпрыску по взрослению предстояло принять защиту над одним из средних созданий; всё общество, заслуживавшее право ведать об этой тайне, уже смирилось с роковой неизбежностью, но оно не включало в себя личность Сабрины Коллинз. С неслыханным упрямством она выискивала неточности самого разного размера в «ангельском» кодексе, не понимая, что все её предпринятые действия тщетны и заранее обречены на провал. Она выставляла наведавшихся наставников сына за дверь, не желая слушать и слова о якобы самостоятельном выборе, о несбыточных надеждах на его предназначение.
Светлой стороны стоило бояться, чем женщина и занималась, не подозревая об истинно праведном пути. Создания, принадлежащие этому «лагерю», считались отчасти неуязвимыми, ибо приличную ложку дегтя подмешивали сторонники всепоглощающей и одерживающей победу при любых обстоятельствах Тьмы. По своему желанию Светлые могли остановить ход времени, обеспечив себе вечное здравие. Часто их называли Вершителями Небесного свода правил, и, честно говоря, с этим можно было согласиться. В судах, при соблюдении отдельных законов ангелы и архангелы не ведали пощады, чем получали бесконечные упреки Хаоса, стороны, призванной для свершения мира и сохранения баланса между добром и злом. В отдельно взятых ситуациях первое качество представляло наибольшую опасность, нежели второе.
Пожалуй, все четыре подразделения слишком трепетно относились к отношениям своих соратников с другой стороной. Глаза Небесных воителей приобретали в свой окрас несколько дьявольский огонь, стоило им узнать о романтической связи, к примеру, одного из ангелов и оборотня. Без малейшей надежды на апелляцию обоих лишали права на дальнейшее существование в самых изощренных традициях.
Восьмилетнему Джереми, с рождения, через десять-пятнадцать лет было предначертано исполнение обязанностей Оберегающего подле одного из нейтральных созданий - полукровок самых разных мастей, составляющих наибольший процент в этой скромной массе. Проповедники уже в течение долгих лет пытались объяснить его отъявленной родительнице, что судьбу не изменить; что мальчику ещё с момента зачатия уготовано место в мистическом мире. Их к подопечным направляли Светлые, чтобы помогать неопытному «среднему» классу с определением стороны; чтобы оберегать подопечных от охотников Тьмы. Словом, то были своеобразные ангелы-хранители, в любой ситуации знающие верный ответ.
Однако в этих благородных, на первый взгляд, целях имелся существенный недостаток для самого Оберегающего. По достижению своих обязанностей ему следовало «уйти по ту сторону», то есть забыть прежнюю жизнь и позволить собственному альтер-эго распоряжаться его дальнейшей судьбой. По правде, этого-то Сабрина и боялась: проснуться утром и не узнать своего ребенка с уже состоявшимся характером и точкой зрения. Так и случилось. Видимо, не зря возник совет, что не стоит слишком часто рассуждать о боязни и подстерегающей опасности, поскольку они имеют свойство претворяться в жизнь.
____________________________________
[1] Имеется в виду шкала по Фаренгейту.
[2] Город в Великобритании, являющийся фактическим пригородом Ливерпуля.