Хочешь жить – правильно выбери место для ночлега. И хотя в последнее время к своей жизни Владимир стал относится несколько небрежно, перспектива умереть от обморожения или быть убитым и съеденным жалкой кучкой оборванных и грязных мародеров его не прельщала.
На сегодня одним из вариантов могла стать семнадцатиэтажная свечка. В бинокль удалось рассмотреть, что она не сильно тронута пожаром и шансы найти более или менее целую квартиру с деревянной мебелью были высоки.
Стоп. Впереди, с обеих сторон улицы зияют разбитыми витринами несколько магазинов. Снег здесь более грязный и утоптанный. А еще чуть дальше остовы сгоревших автомобилей сдвинуты так, что скоро через этот завал не пролезешь.
Ага! В тени Владимир заметил еле различимый парок от дыхания. Что ж мальчики и девочки, удачи вам, но только не со мной, лучше обойти эту засаду.
Вокруг намеченной для ночлега высотки следы были, но полузанесенные снегом, старые. Метель еще на той неделе выла. Но пусть даже и так, через подъездную дверь Владимир не пошел, обогнул высотку и присмотрев раскрытое окно на первом этаже, подпрыгнул и подтянувшись, тихонько залез в квартиру.
Первые этажи как водится были дочиста разграблены. На заметенном снегом полу традиционные следы от костров и кучки замерзшего кала по углам. Ох ты, для разнообразия в коридоре, прихотливо раскинув конечности, валялся промерзший, до нитки раздетый труп.
Оглядев лестничную площадку Владимир ничего подозрительного не заметил и переступив мертвеца тихонько двинулся наверх по лестнице, стараясь не наступать на разбросанные по ступеням листки бумаги и прочую ерунду, которой мародеры побрезговали.
Первые пять этажей подчистую разграбили еще в начале войны, а затем оголодавший, подстегнутый голодом народ, презрев лень стал подниматься выше. И найти совсем нетронутую квартиру было не возможно, хотя в некоторых сохранялись деревянная мебель, годная для костра и какая то еда. Не консервы конечно, но пачку крупы или макарон найти можно.
На всякий случай Владимир стянул с правой руки перчатку и крепче сжал рукоять топора. В самом низу ее он когда то просверлил куском проволоки отверстие и пропустив через него нейлоновый шнурок сделал петлю. Так что если возникала проблема, с которой не мог справится лучший друг лесоруба, можно было просто выпустить его из руки на петлю и схватить висящий на коротком ремне обрез. Всего четыре патрона осталось, приходилось экономить.
Уже давно он выбросил ненужный из за отсутствия боеприпасов автомат. Когда то очень уж давно. Если не найдет патронов или снаряги для них, придется выкинуть и обрезанную пилой по металлу «Ижевку».
Тогда даже застрелится не из чего будет.
А так иногда хочется.
Владимира не пугала суровая реальность. Он был натренирован жить в неблагоприятных условиях месяцами. В пронзительно-холодных горах, иссушеных до капли пустынях приходилось проводить ему большую часть жизни. Он спокойно переносил лишения и не потому, что впереди было пару недель покоя, горячей ванны и хорошего спиртного. Не стоило все это того. Важна была значимость этих лишений. Для страны. Для людей, живущих в этой стране. И не то, что бы он любил страну эту и людей, просто ему нравилась эта значимость. Нравилась и все тут.
А после войны без победивших, войны в которой проиграли все участвовавшие в ней стороны стало и вовсе откровенно скучно. Исчез смысл в жизни.
И все чаще Владимир представлял глубокие , полированные колодцы стволов, приставленных к подбородку, движение пальца, удар и темноту.
Но и это было скучно. Не менее даже, чем тянущаяся уже полтора года зима.
Не было ничего впереди, все в прошлом. Какие то отрывки воспоминаний, мешанина прожитого, мелькающая как в калейдоскопе.
Обшарпанные полы детского дома, кто то бьет его, кого то бьет он, лживая до мозга костей директрисса, больше похожая на эсесовку, кроссы в армии, нескончаемая череда ударов, яркие черточки трассеров в темноте, ладонь с тряпкой, которой заткнут рот часового и тихий свист крови из перерезанного горла, пьяная девушка извивающаяся под ним ужом, разорванный в клочья, пузырящийся кровавой пеной рот, острый запах лекарств госпиталя, маленький гриб далекого ядерного взрыва и нескончаемая белая пелена.
Все кроме снега - в прошлом.
А теперь нужно обшарить квартиры и выбрать одну для ночлега.
Напрягаться с выставлением двери уже не приходилось, поскольку все они были благополучно выбиты. Владимир медленно шел, прислушиваясь к собственным ощущениям и пропускал квартиру за квартирой. 13 этаж он оставил без внимания. На 14 в приквартирном холле, полуприкрытые ковром, лежали два трупа изъеденные крысами и Владимир поднялся выше. Одна из квартир на 15 привлекла его внимание – скромная металлическая дверь, не очень сильно обезображенная взломом. Варум нихьт, как говорят немцы – почему бы и нет.
Движения воздуха из квартиры не ощущалось, стало быть окна целы. В коридорчике, насколько можно было видеть через полуприкрытую дверь – рассыпанная косметика, причем пузырьки и тубы не раздавлены. Их обронили или смахнули с комода уже уходя.
Скользнув в квартиру, Владимир осторожно, что бы не наступить на тюбик с каким то кремом, сдвинул его носком ботинка в сторону, шагнул и сделав еще шаг, заглянул в ближайшую комнату. Тут находилась когда то спальня.
Белье из шкафа беспорядочно разбросано по полу, матрас сброшен с кровати. В шкафу пусто.
В зале тоже поживится было нечем. Белье, чисто женские безделушки.
А вот кухня порадовала. На кухонном столе лежали шесть кофейных зерен, в шкафчике над столом, чуть ли не полкило гречневой крупы, высыпавшейся из разодранного пакета, немного оливкового масла в лежавшей на полу бутылке, ставшего на морозе тягучим, словно башкирский мед.
Меж тем стемнело настолько, что с трудом можно было рассмотреть что либо. Тщательно упаковав добычу и спрятав ее в рюкзак, Владимир вернулся в коридор и чуть припер присмотренной ранее полосой ДСП дверь. Преграды он не создал, но упавшая полоса создаст шум, достаточный, что бы известить о приходе незваных гостей.
Сдвинув в спальне матрас за кровать, он распаковал шерстяное одеяло, разулся и сунув ботинки под бок попытался заснуть.
Как обычно сон не шел. Уставший и замерзший, Владимир почти все эти полтора года ложась спать, представляя себе какую то грязно-серую пустоту и лишь изредка на этом блеклом фоне мелькали картинки из прошлого. Все реже и реже.
А ведь сейчас уже конец декабря наверное. Скоро новый год. Время, которое ты так ждешь в детстве. Тогда в детдоме им перед этим праздником всегда давали подарок. В прозрачном кулечке лежала горсть конфет, маленькая пачка печенья, один грецкий орех и пара мандаринок. Иногда бонусом шла какая то одежка, поношенная в основном, но от того не менее желанная ими, вроде бы сытыми и одетыми, но тем не менее лишенными той частички тепла, что дают родители. Ему до жути хотелось этого. Прижаться к человеку, который сильнее всех, который защитит и пожалеет. И он готов был как беспризорный пес, пойти за первым, кто остановится и нагнувшись, погладит его по голове.
Уже после, осознав, что чуда не будет, Владимир стал сам для себя и отцом и матерью, задушив и загнав очень глубоко в себя это желание, обнять близкого человека, обнимая в основном людей только для того, что бы сломать им шею. Только воспоминания о мандаринках остались.
Конфеты обычно поедались сразу же, надежно спрятать подарок не было возможности и поэтому во время утренника все сосредоточенно жевали. А вот мандарины Владимир оставлял до вечера и забившись поукромнее устраивал ПИР. Нагретые телом золотистые шарики тщательно очищались от кожуры и белесых волокон, а затем каждая долька смаковалась отдельно. Прокусив тонкую кожицу, он высасывал кислое содержимое, а потом , тщательно разжевывал, стремясь продлить мгновения радости. А когда заканчивались дольки, поедалась даже кожура.
Все это так ярко вспыхнуло в сознании, что даже слюна наполнила пересохший рот и на какое то мгновение, нос ощутил легкий запах цитрусовых.
Какой к черту новый год… Вокруг безжизненные, заснеженные города, пустые и темные. Оставшиеся в живых давно пожрали крыс и бродячих собак и теперь охотятся друг на друга. Даже огня пожаров не видно. Короткие три часа блеклого, тусклого света и темнота. Чертова темнота. Солнце не слепит, теперь это какое то бледное пятнышко, посреди серого неба, а мертвые чертовы олени несут полуразвалившуюся повозку с давно уже дохлым Санта Клаусом.
Прежде румяное лицо - теперь бледно-голубое и снег не тает на выпученных глазах. Рождества не будет, Санта Клаус сдох. А Дед Мороз валяется где то в лесу, порванный взрывом снаряда и хорошо, если из под завалившего его снега виден хотя бы кончик валенка. Дэд Морроуз, «Угрюмый Мертвец»…
Что впереди – холод, снег и темнота. Чертов холод, пробирающий до костей. Впереди пустота. Ничего. Большая часть людей мертва, остались только потерявшие человеческий облик грязные, чесоточные создания, пожирающие падаль и горстка богачей в подземных бункерах. Жить нет больше смысла. Будущего нет. Нужно только поднести сияющий изнутри спиралями ствол к подбородку и…
Нет. Так умирать Владимиру не хотелось. Вся прежняя жизнь была нескончаемой борьбой, непрекращающейся битвой с людьми, техникой и обстоятельствами. И если он вышел в финал, кто знает, может подарок вывалившийся из дырявого мешка, упадет под ноги именно Владимиру .
И он решил для себя – так будет. Рождество или Новый Год мать его. Владимир представил блестящую разноцветную коробку, летящую вниз, коробку, перевязанную красной, узкой ленточкой. Санта, я плохой мальчик и плохо вел себя в этом году. Убивал. Я стольких убил за последний год, что не смогу даже и вспомнить. Только если ты решишь набить углем мой носочек, висящий над камином – клади угля поменьше, потому что я запихну тебе этот носок в задницу!
И обязательно будет елка. Хотя бы веточка.
А если ни подарка, ни елки не будет, Владимир устроит себе праздник по другому. Выйдет на ближайшую голодную стаю и топор будет чавкать в теле противников до того времени, пока сердцу гонит хотя бы капельку крови и спев прощальную песню смерти, Владимир осядет замертво в дымящемся кругу. Так будет лучше, веселее.
Когда то, опять же в той давней жизни, уже бесконечно давно группа из пяти человек получила задание уничтожить бандформирование. Как уже позже понял Владимир, только начинавший свой путь профессионального диверсанта – одно из горных поселений решило пограбить другое горное поселение - побогаче и отличающееся от первого происхождением, да прошел верно об этом слушок. Потенциальные потерпевшие предусмотрительно связались по своим каким то каналам с руководством спецподразделения и оплатили право на дальнейшую жизнь. Руководство же, справедливо полагая, что все подчиненным знать нечего и совершенно справедливо надо сказать полагая, обосновало акт зачистки важными политическими обстоятельствами. В итоге ударная пятерка обосновалась в небольшом ущелье с приданными силами, состоявшими из четырех откровенно криминальных личностей, почти сплошь татуированных жилистых, злых торпед.
Через несколько часов показалась гомонящая толпа, человек из пятидесяти, разношерстно вооруженная. В большем числе преобладало холодное оружие в виде крепких палок, но присутствовало десяток охотничьих ружей и даже три автомата Калашникова. От развала Союза прошло нет ничего и многие, не сильно растолстевшие после дембеля, были одеты в обильно расшитые белыми аксельбантами парадки, так тщательно готовившиеся для увольнения в запас.
Как только толпа достигла намеченной точки, по сигналу открыли огонь и в четыре СВД с двухсот метров за пару минут положили всех.
Впереди толпы шел здоровенный детина, непрерывно потрясая в воздухе автоматом. Владимир подумал даже – как тот не устал. На детине одет был потертый камуфляж, не сходящийся на мощной груди. Шел он уверенно, время от времени оборачиваясь и подбадривая соплеменников и верно казалось ему, что даже земля гудит от тяжелой его поступи.
Потом рой пуль смешал тела и лица какое то время были не видны. Расписные дождались команды на зачистку и ужами скользнули вниз. Несмотря на то, что били прицельно с детского в общем то расстояния, раненых оказалось много и предводитель был в их числе. Вереща как поросенок, он сучил ногами, пытаясь отползти от почтальонов, несущих ему повестку на тот свет, даже забыв про автомат. Только вот человек шел в предвкушении предстоящего удовольствия от грабежа и насилия, топал в пыли от ощущения собственного величия, а теперь ссытся в эту пыль, тщетно пытаясь сохранить себе жизнь.
Тогда бессознательно себе отметил Владимир – не умирать так, скуля от страха, уходить достойно, если конечно не будет предшествующая смерти боль уж совсем нестерпимой. Итог то одинаков – прах к праху, а вот как это произойдет, отчего то было для него важным. И создав правило о собственной своей Вальгалле, Владимир перестал бояться уйти в лучший из миров. Сначала по безразличию молодости, а после уж свыкнувшись с неизбежным и стал вроде того легионера, отмесившего тесто из пыли и крови двадцать пять лет и считающегося неумирающим оттого, что если уж за четверть века не смогли его убить, то потом то и подавно невозможно.
Как то незаметно Владимир заснул.
Как обычно пробуждение дарило две вещи – холод и темноту. Зябко подрагивая, Владимир натянул ботинки застегнулся и сделал что то вроде зарядки. Энергичные движения быстрее погнали кровь по телу, создавая ощущение тепла. Время шесть утра, значит до рассвета осталось часов семь.
Отыскав рюкзак наощупь, он порывшись, выудил самодельный светильник, завернутый в несколько слоев целлофана. Последнюю неделю Владимир называл эту коптящий источник света – «алтарь злого божества», после того как кончилась солярка и в качестве топлива использовался жир, срезанный с двух идиотов, пытавшихся напасть на него во время очередного рейда за съестным. Сала на их грязных телесах оказалось достаточно, значит наверняка промышляли людоедством, а судя по тому, что решились напасть – трупами гнушались, предпочитая свежатинку. Хотя бы теперь послужат благому делу.
При тусклом, мерцающем огоньке светильника, Владимир отыскал дрова. Ими должна была послужить разломанная уже табуретка. Покрошив деревяшки топором помельче, он тщательно завесил одеялом кухонное окно, для светомаскировки. Даже маленький костерок своим светом может приманить нежеланных, прожорливых мотыльков в лохмотьях, вооруженных обрезками труб.
Выломав вытяжку над электроплитой, Владимир поднес светильник к гофрированной трубе, идущей в вытяжку. Тяга была и неплохая, а запас сложенной трубы позволил подтянуть ее пониже, так что бы основная масса дыма из маленького костерка, что он собирался развести прямо на плите ушла бы в вытяжку.
Кусок поролона из кухонного гарнитура пошел на растопку и через какое то время пламя маленького костерка заплясало на стенах кухни отблесками. На костерок водрузился таганок из стальной проволоки, способный выдержать вес солдатского котелка.
Граммов двести воды для кофе будет самое то. Побалуем себя чужеземным напитком, а дальше можно приготовить еду.
Пока в крышке от котелка таял колотый лед , Владимир отправился в туалет, проверить, осталась ли вода в бачке унитаза. Можно было бы натопить из снега, но он предпочитал настоящую. Меньше радиации, да и снеговая не имела нужных организму солей.
Счастливая квартирка. В бачке оказалось под завязку воды. Ударом топора Владимир разбил светлый санфаянс и осторожно очистив замерзшую воду от острых осколков, отломил глыбу от основания. Осталось только положить ее на чистую поверхность и расколов, выкинуть пластик запорной арматуры. Останется пригодный для растопки лед.
Положив на пол увесистую глыбу, Владимир подкинул щепок в костер, а в закипевшую воду насыпал растолченное обухом топора кофейное зерно и бодрящий аромат ударил по вкусовым рецепторам. В рюкзаке лежала горстка сахарного песка и определенно стоило сегодня себя побаловать уменьшив ее на ложечку.
Владимир наклонился над булькающей крышкой , обернув тряпкой защелку, служащую теперь ручкой и собрался снять кофе с огня. Слабый звук, донесшийся из вытяжки, остановил движение руки на полдороге. Словно ледяной стержень пронзил его и так промерзшее тело, так что аж дыхание перехватило и что бы как то справится с волнением, Владимир судорожно сглотнул.
Звук донесшийся из вентиляции был похож на детский плач. Все что угодно можно было встретить в этом замерзшем, пустом месте. Чего угодно можно было ожидать – удара, выстрела, броска камня, но не детское хныканье.
Осторожно поставив горячую крышку котелка на стол, Владимир прислушался. Тихо. Это мог быть просто ветер. Завывания ветра в трубе. Такое случается. Глаза и уши вообще склонны к обману, не следует им доверять полностью. И соответственно ждать чего то особого нечего. Хотя… Возможно Санта жив, а Угрюмый Мертвец тоже и подняв ПЗРК, провожает в прицел медленно ползущую в воздухе вереницу оленей, отчаянно тянущую санки полные подарков. Санта и не догадывается, что скоро из зеленой трубы вылетит ракета и оставляя за собой неверный след, устремится к нему. Вспышка озарит тусклый небосвод и на снег посыплются щепки от санок, кровавые куски оленей, Санты и подарки в блестящих упаковках.
Владимир медленно отыскивал мешочек с сахаром и внезапно поймал себя на том, что прислушивается. Ему определенно хотелось, что бы звук повторился.
-Что ты ждешь? Розового младенца, хнычущего на заледеневшем полу? Ладно, мертвая или больная мать и младенец, пусть будет так, младенцы от матери отдельно не путешествуют. И что? Самым разумным будет оставить его там же, где и нашел, извинится за беспокойство, тихонько закрыть за собой дверь и бежать подальше. Младенец сейчас будет похуже, чем людоеды. С теми хотя бы все понятно.
К черту все! Владимир насыпал половину столовой ложки сахара в кофе, подумал и добавил в крышку еще одно толченое зерно кофе. Сегодня преддверие праздника и очень может статься то, что кофе завтра уже не пригодится. У мертвых более скромные запросы. А сейчас он приволок пружинный матрац из спальни и пока вода вторично закипала, устроил из него нечто вроде кресла, переломив и оперев о стену.
Под задницей мягко, свет он сделал поярче, удлинив фитиль, горячий, крепкий кофе, красота! Первый его обжигающий глоток, бьющий по отвыкшим вкусовым рецепторам и среди всего этого великолепия вновь из вентиляции послышался этот странный звук.
Это определенно завывания ветра. Ничто не помешает мне насладится каждым глотком. Ничто. Но ничто и не может помешать снова его разогреть, возможно стоит поспешить. Перед глазами подарки в разноцветных обертках крутились в воздухе, летели вниз из саней, развороченных взрывом. Какие то развороченные, обуглившиеся. И среди них одна, нетронутая большая коробка. Это точно. Если что то очень сильно хочешь, представь себе это, приложи все силы и материализуй видение.
Осторожно, что бы не расплескать напитка, Владимир поднялся и подошел к гофрированной трубе. Крутящийся перед глазами подарок мягко упал в снег. Ярко красная, глянцевая упаковка, перетянутая голубой ленточкой, красивый узелок со множеством бантиков.
И стон ли, хныканье повторилось. Отчетливо. Так, что даже показалось, что он услышал вздох в конце.
Что ж, кутить так кутить. Было у него еще кое что, сберегаемое пуще глаза и не менее ценимое, чем патроны. Фонарь с полусевшими батарейками. Что бы найти рождественский подарок нужен был свет. Коптилка для этих целей не подходила.
Владимир не стал даже брать рюкзак, только топор и ружье. Главное теперь, что бы не подвел фонарь. Но он, бережно хранимый в тепле, за пазухой, со щелчком выбросил вперед конус яркого света.
И перестало существовать все. Мысли, желания. В это особое состояние он входил каждый раз, когда задание было сколь то серьезным.
Желтоватый луч скользил по разбросанным вещам на ступенях, но пока ничего не привлекало внимания, взгляду не за что было уцепится… Кроме разве мазка крови. Меленького, легкого мазка у приоткрытой двери, на два этажа выше того места, где он расположился.
И вновь глянцевый бок подарка встал перед глазами, поземка заносила его снегом. Он рядом, стоит только протянуть руку.
Зажав фонарь ладонью, так, что через неплотно сомкнутые пальцы проходил только один узенький лучик, Владимир тихонько зашел в квартиру. Еще мазок крови на полу. Свежий. Не успел еще потемнеть. В комнате луч выхватил фигуру, неподвижно сидящую в кресле спиной к нему. Судя по одежде женщина.
Ранена?
Нет. Она была уже давно и безнадежно мертва. Странно, но она была не похожа на тех людей, что встречались прежде. Слишком уж быстро как то все оскотинились. Грязные, одетые кто во что горазд представляли собою убогое зрелище. Эта же, несмотря на разношерстную одежку, как то умудрилась выглядеть элегантно настолько, насколько вообще может быть элегантен мертвый человек. Даже лицо, несмотря на посмертные изменения источало умиротворенность что ли. Руки в вязанных варежках покоились на подлокотниках кресла, голова чуть запрокинута назад. Умерла без агонии. Просто вздохнула и замерла.
Мертвые не кусаются – говаривал Флинт. Они же и не издают звуков, а в привидения Владимир не верил.
И не поверил, когда увидел. В луч фонаря попала маленькая, косматая голова домового. Спутанные косматые волосы могли принадлежать кому угодно – той же игрушке, но живые глаза моргнули от яркого света фонаря несколько раз и голова исчезла.
Нежити Владимир не боялся, основываясь на личном опыте, поскольку в жизни не встречал еще существа, которому свинец или сталь не могли бы причинить вреда. Как то в горах Таджикистана боец из его группы, стоявший на фишке Феликс Дивановский, по прозвищу «Филл», выпустил пару «троек» по невидимой другим цели. Как только стихло эхо от выстрелов, они услышали звук сползающего по каменистой осыпи немалого тела.
Филл не промахнулся. Спустившись по извилистой тропинке вдоль полосы щебня, они обнаружили заросшую рыжим, жестким волосом, самку снежного человека. И как еще было определить весящее килограмм сто пятьдесят существо, больше двух метров роста с парой тощих, отвисших грудей. Попадания нескольких пуль калибра 7,62 хватило, что бы отправить на тот свет эдакую тушу.
Голова появилась вновь, щуря выпученные глаза от света. Собака. Но чудная какая то, без носа совсем и не гладкая как те же мопсы. Маленькая, не больше трех килограмм веса, заросшая черным волосом. Ах ты ж, даже борода есть!
Собака меж тем полуприсела на передние лапы, и виляя хвостом наклонила голову набок, открыв шею, что как помнил Владимир являлось у них жестом доверия – подставить одну из наиболее уязвимых частей тела.
Владимир присел на левое колено и поманил псину, с готовностью подошедшую на зов. Она брякнулась на спину, подставляя пузо.
Сучка. И тощая какая, в тебе даже сожрать нечего, одни кости – подумал Владимир, почесывая впалый живот.
Но откуда взялась кровь, ты что «течешь» подруга? Объяснение нашлось сразу, когда луч фонаря выхватил три крысиных тушки, лежавших у ног мертвой женщины и только одна из них была полусъедена. Вот ты какая, - подумал Владимир, ощущая растущее уважение к этому косматому недоразумению. Кормила хозяйку до последнего, сама почти не ела. Небось грызла снег на лестничной площадке, охотилась на пасюков. И переживаешь, что не сберегла… Словно в подтверждение, собака привстав, оперлась на руку мертвой женщины , лизнула холодную кисть и жалобно скульнула –
-Вау- вау- вау.
Кто же вы и откуда взялись в этом замерзшем, мертвом городе? Выжить среди десятка банд, ублюдков, давно переставших быть людьми у вас шанса не было. Откуда вы пришли? – размышлял Владимир, шаря лучом фонаря по комнатке. Судя по фото на стенах не сорванных мародерами, жила в этой квартире пожилая семейная пара. Умерли давно или съедены…
А ход мыслей прерывался образом картонной коробки, обтянутой ярким пластиком. Синий бантик треплет на холодном ветру. За этим подарком еще один неподалеку. И еще.
Это ты что ли подарок? – впервые за много дней вслух произнес Владимир, сам удивившись, насколько уже непривычно стал для него звук собственного голоса.
Луч выхватил из темноты веточку сосны, лежавшую у ноги мертвой женщины и ранее им не замеченную.
Подарков было несколько. И лежали они рядом. Если собака первый, веточка, которую я сейчас держу в руках – второй, то в квартире должны быть еще.
И уже наплевав на садящуюся батарею Владимир неторопливо осматривал квартиру уже чувствуя красочные коробки.
Вот. На балконе, в самом углу, он заметил темные, текстолитовые банки, похожие на конус со срезанной верхушкой. Три банки. Две полных почти и одна половинка. Порох. Черные неказистые крупицы дымного пороха и желтенькие баночки капсюлей под медную гильзу вперемешку.
Ай молодчина! Твоя рука не дрогнула, Угрюмый Мертвец. Только не отпускало чувство того, что еще одна коробка не найдена.
Она нашлась на кухне. В старом обшарпанном холодильнике, среди бесполезных, лопнувших от холода ампул лежал пластмассовый пузырек с ярко- оранжевыми шариками поливитаминов.
Вот и мандаринки. Теперь все ровно, - подумал Владимир и потряс пузырек, наслаждаясь громыханием шариков, а рот наполнился слюной, поскольку давно забытый горьковато-сладкий вкус возник на языке. С таким питанием до цинги рукой подать и витаминки оказались очень и очень вовремя. Как и порох с капсюлями. Только вот собака… Это точно подарок?
Как продолжение мыслей, неслышно подобравшаяся псина села у ног и забавно наклонив голову глядела на него. Короткая, словно вмятая косматая морда, похожая чем то на обезьянью, выглядела на удивление потешно.
-Очень уж ты страшная! – сказал Владимир, обращаясь к собаке и не смог сдержать улыбки.
-Что мне с тобой делать? Хотя и выгнать тебя или съесть, я всегда успею…
Распихав драгоценное по карманам, Владимир с сожалением отметил, что батарейки безнадежно сели. Пора было покидать квартиру и вернуться к остывшему уже кофе, отпраздновать удачу. Опускаясь по лестнице, Владимир втайне надеялся, что собака не отважится за ним следовать, поскольку не имел ни малейшего понятия, что с ней делать, однако почувствовал скорее, чем услышал, что псина неслышно крадется за ним следом.
Заходя в облюбованную им квартиру уж было подумал захлопнуть дверь перед собакой, но постеснялся, показалось как то мелочно, вроде новорожденного пнуть.
Наскоро он раскочегарил костерок по новой и пока кофе закипал, подложил крысиные тушки ближе к огню, что бы оттаяли, а со свежей содрал шкурку и быстренько выпотрошил.
Сегодня первый выходной, если можно так его назвать. Все это время Владимир не позволял себе расслабится. Бесконечная череда дней, посвященных поиску еды и борьбе за жизнь. Если даже и выпадало спокойное время, он гнал себя, заставлял что то делать, двигаться, искать.
Сегодня можно. Новый год. Подарки. И один из них портит все праздничное настроение. Лежит скромненько поджав лапки, в углу комнаты и с обожанием на Владимира смотрит. Как только собаке казалось, что на нее обращают внимание, она тихонько виляла хвостом и переползала на десяток сантиметров ближе.
-Ладно, к вечеру решу, что с тобой делать, - буркнул Владимир и поднялся с импровизированного кресла.
-Верные вы блин! Хозяйку свою оставила и пошла за первым встречным. Хатико, мать твою…
Собака положила голову на пол меж лап и смотрела снизу вверх, поднявши косматые брови, изображая покорность.
Нарастающее раздражение внезапно улеглось и более того, Владимиру стало непривычно стыдно. Глубоко спрятанное понимание, что он просто боится взять на себя ответственность за кого то еще, кроме как за себя и совершенно не знает как вообще можно заботится о ком то вылезло, выпятилось наружу. Мало того, на мгновение, он поставил себя на место собаки и от этого даже перехватило дыхание, будто в ледяную воду прыгнул. Если бы тогда в детдоме кто то выбрал его и взял с собой, создав хоть иллюзорное ощущение семьи - он бы за этого человека с колокольни спрыгнул, пошел бы за ним в огонь и воду. Просто он вырос и забыл об этом.
-Послушай ты, ты наверное пить хочешь? – спросил он, проглатывая неожиданно подкативший к горлу ком.
Собака словно еще сильнее вжалась в пол.
Отколов кусок льда из сливного бачка, Владимир растопил его наскоро в крышке от котелка и поставил перед попятившейся назад собакой.
-Пей, слышишь?
Сначала робко и несмело, длинный язык погрузился в воду, причем псина ухитрялась посматривать на Владимира и лакать одновременно, а потом заработала им с такой быстротой и жадностью, что опустошила крышку полностью, так что впалый живот округлился. Облизав морду, бешено завиляла хвостом.
В свете коптилки собака смотрела на него сквозь косматые очески волос, темными, блестящими глазами. На удивление умильно, трогательно так. Совсем как тот молодой парень в натовской форме, на вырезанном его отрядом блокпосту. Он остался последним и Репа, огромный парень из Тулы, вытащил его из какой то норы, пред светлые очи командира. Язык им тогда был не нужен и Владимир доверительно улыбнувшись, сделал шаг к пленнику. Тот опешил от неожиданного к нему участия и даже попытался улыбнутся в ответ и вдруг тонкие обескровленные губы застыли, поскольку нож Владимира буквально пополам развалил его сердце.
Слышишь меня псина? – Владимир придал голосу строгости, насколько мог,- Я тебя могу убить в любой момент. Убить и съесть.
Кудлатое неразумение перекатилось на спину, в который раз подставляя свой тощий живот.
-И чесать твой блохастый пупок я не собираюсь, - вновь принялся накручивать себя Владимир, - наверное сегодня и убью, вот только крыс доедим, надо себя побаловать в канун Нового года мясцом. А то все человечина и человечина, - уже буркнул он, сгоняя с лица упорно растягивающую рот улыбку.
Сегодня даже крысиное мясо показалось ему вкусным. Он догладывал хребет, собака с видимым удовольствием хрустела косточками и тут глядя на нее, Владимир почувствовал уют какой то что ли, слабое ощущение теплоты и безопасности. Он слишком долго не давал себе расслабится. И не даст.
На подходах к этому дому стояло несколько автомашин. Эдакие маленькие шахты для добычи свинца. Предстояло выудить из них пару аккумуляторов, разбить оные и отчистив снегом от остатков кислоты набрать необходимое для заряжания патронов плюмбума. Для переноски был из какого то покрывала изготовлен мешок и подобрана пара целлофановых пакетов.
Ну что кобыла, идем?- оглянулся на собаку Владимир, все еще надеясь, что она потеряется где то по дороге.
Выйти из дома он решил не так как заходил, а через парадный, там лучше просматривалась территория и осторожно спускаясь, не думал ни о чем, сосредоточившись лишь на движении, что бы не брякнуть попавшим под ноги предметом, не скрипнуть нанесенным через разбитые стекла снегом. До входной двери оставалось полтора пролета и через пустой проем виделся уже серый свет дня. Владимир остановился прислушаться и уже хотел было продолжить движение, когда почувствовал на ноге легкое давление передних лап собаки.
Нашла время, эдак с тобою все время как с писаной торбой носится придется, нашла время ластиться, - подумал он раздраженно, но машинально полуприсел и нащупал левой рукой лохматую собачью голову. К его удивлению напряженная ее голова вибрировала, как включенный на беззвучный режим телефон. Собака не дрожала от страха или холода. Она очень тихо рычала и игнорировать такое поведение не стоило.
Наощупь он почесал ей пальцем за ухом и потихоньку отстранил псину в сторону от ноги. Повела она себя на редкость понятливо, ушла неслышно в сторону, а Владимир не зная, обнаружен он или нет продолжил спуск. Снега с улицы намело на ступени достаточно и приходилось ставить ноги осторожно, как бы сдвигая его носком вперед, что бы не захрустели мерзлые кристаллики под ногами.
Вот он, в подъезде, не на улице, затаился в темной нише. Владимир чувствовал его, внешне не ощущая ничего, но какое то чувство доставшееся еще от ходивших в шкурах предков улавливало внешние раздражители и не сформировав полностью сигналило – вот он, здесь, опасность!
Сгруппировавшись перед прыжком, Владимир в долю секунды оказался перед темной нишей и нанес первый удар обухом топора, не в какую то точку, а по всей плоскости и весьма удачно, поскольку топорище ударилось обо что то твердое и это твердое, судя по звуку кусок арматуры, загремело уже на полу.
Бук! Бук! Бук ! Три глухих удара в темноту, по чему то мягкому несомненно достигали цели, но не этот звук нужен был Владимиру и в четвертый раз ударив топором, он услышал наконец долгожданный треск черепа и моментально ударил в тоже место еще раз.
- Здравствуй дружок! После этого ты должен теперь вытянуться в струнку и мелко задрожав обмякнуть.
Действительно, спустя секунду его толкнули еле заметные в сером свете зарождающегося дня ноги.
- А где твои друзья дружок? Ты что один ходишь по такому опасному городу? Здесь так не бывает. Маленьким девочкам и мальчикам нельзя ходить по одиночке, это очень опасно – размышлял Владимир, наскоро ощупывая карманы остывающего противника.
В ладонь сзади ткнулся мокрый, холодный нос. Владимир сгреб собаку и поднес ближе к лицу. Вела она себя крайне невозмутимо и улучив момент лизнула языком по небритой его щеке.
-Ну знаешь что, легкодоступная ты девушка. Я на первом свидании не целуюсь. Хочешь сказать, что больше никого нет, этот чертила был один?
Как и следовало ожидать, собака ничего не ответила Владимиру и он осторожно опустил ее на пол.
- Веди, блохастая! – и псина неспешно затрусила вперед, время от времени принюхиваясь.
Несмотря на свой размер, собака обладала замечательным слухом и обонянием, так что редкие пару засад они обошли кругом и покопавшись в искореженных автомобилях добыли пару килограммов необходимого для снаряжения патронов свинца, вернувшись на удивление быстро.
В отличнейшем настроении Владимир в найденной банке растопил неимоверно едко воняющий свинец и разлили его в загодя прорезанные в отрезке доски желобки. Когда свинцовые прутки остыли, порезал их ножиком на кусочки.
- Ну вот собачина, теперь у нас картечь есть, завтра патронов снарядим. А сегодня стоит праздник отметить.
В отдельном мешочке у Владимира хранилась смесь заботливо собранных круп. Насыпав в котелок тройку горстей этой смеси, он налил от крупы три объема воды и поставил на огонь, периодически помешивая. Как только вода закипела, добавил половинку лаврового листа, покрошив его помельче , пару щепоток смеси вразнобой же собранных приправ и мелко порезанную дольку чеснока, снял котелок с огня и закрыв крышкой, укутал его одеялом.
Когда каша достаточно потомилась, Владимир раскутал ее и в нос ударил дразнящий запах, оставалось только залить немного оливкового масла и разваристая, крупинка к крупиночке каша была готова.
Остудив собаке ее долю Владимир присел поесть сам, ощущая боком, приятное тепло котелка и почувствовал, что за немногое время практически счастлив. Он и заснул без прежних взглядов в пустоту, спокойно, словно бы в сон провалился и впервые наверное ему не снились спиральные колодцы стволов. А виделось, что ветер летящий над огромной равниной изменил направление и сдув снег, скопившийся над огромной подарочной коробкой, стронул ее с места и покатилась она вперед, подпрыгивая.
Собака же, полежала возле спящего и подползла ближе, чтобы найдя в одеяле лазейку, ввинтиться во внутрь и прижаться к телу нового хозяина, маленькая, но горячая, словно грелка. Так что впервые за многое время Владимиру было тепло.
Наутро привычная темнота встречала Владимира, но он проснулся с замечательным настроением и прислушивался к своим ощущение какое то время, прежде чем подняться. Предчувствие, предвкушение чего то хорошего переполняло его, совершенно вроде беспричинно. Ну да, витаминки нашел, припас к ружью, собака опять же, мать ее, живое существо, плакать или радоваться не знаешь, не настолько же все это осчастливило его вмиг. Но его буквально распирало какое то неистовое веселье.
- Волхвы что ли придут? – улыбнулся он своим мыслям и не без сожаления отпихнув собаку, нагревшую ему левый бок, принялся одеваться.
Неспешно разведя костерок он вскипятил воды и заварил бережно хранимую щепотку ароматного черного чая. Было у него с полпачки простого, а этот держался для особого случая.
Так же неспеша выпил его, наслаждаясь каждым глотком, ощущая с каждой минутой растущее напряжение. Не напряжение точнее даже, а предчувствие и в какой то момент решил – все, пора и вышел на лестничную площадку. Андреналин в крови бил через край, создавая ощущение легкого, веселого опьянения, как после первых пары глотков шампанского на голодный желудок. Собака суетилась рядом, фыркала, к чему то прислушиваясь и наконец покрутившись, уселась рядом.
Секунда и на лестнице снизу послышались голоса. Человек двенадцать, мужчины, женщины и даже дети, чего давно не было в этом больном, умирающем городе. Испуганные, требующие защиты. Люди поднимались без света, не спеша, нашаривая в темноте ногами ступеньки. Собака сидела рядом смирно и не рычала.
- А ты ж у меня без имени до сих пор ходишь, - подумал Владимир, - как же назвать тебя? Может Мандаринкой? А что, сокращенно… Да нет не стоит, - чуть было в голос не засмеялся он. Спала всю ночь, без задних ног дрыхла, будешь ты у меня Соня, Сонька.
Первому поднимавшемуся оставалось до Владимира несколько лестничных пролетов. Пора. И воспользовавшись возникшей секундой затишья шушуканья поднимавшихся он еле сдерживая смех, произнес в темноту пафосно, с интонациями опереточного дьявола
- Кто из смертных посмел нарушить мой покой?
И понаслаждавшись продолжившейся паузой, но не затягивая ее до опасного, критического момента точки невозврата, пока шутка еще оставалась шуткой и не переросла в опасное действие с обратной стороны, сказал уже своим, обычным тоном, добавив в него максимум уверенности и спокойствия.
- Не бойтесь. Я ваш друг. Теперь вы в безопасности.
И совсем пренебрегая всеми мерами безопасности добавил в переваривающую его слова темноту
- Я сейчас зажгу свет, не пугайтесь.
Пламя от зиппо выхватило из окружающего пространства какой то кусок и снизу послышался восхищенный голосок, принадлежавший по всей видимости девочке лет десяти
- Папа, у него собака!
А вслед за тем с видимым облегчением загалдели внизу голоса, а Владимир, не гася зажигалки сделал приглашающий жест
- Проходите гости дорогие, новостями поделимся, посидим, чаю попьем, - и добавил для себя уже, усмехаясь в короткую бороду, - разве ж это волхвы, вот раньше…