(предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/12/15/818)
Взрослые обычно стараются ограждать детей от материальных проблем, выкручиваясь как-то самостоятельно. Наверное, это и правильно. Если, конечно, есть такая возможность.
Сигизмунд давно понял, что, в отличие от сверстников, многого не может себе позволить. И относился к этому нормально. Хотя иногда…
В принципе, почти все их друзья и знакомые жили средне, чтобы не сказать – средненько. Но в полных семьях, безусловно, ситуация была гораздо благополучней.
Мама же Сигизмунда работала продавцом. И получала за свой труд меньше ста рублей. Да плюс бабушка с пенсией минимальной. Все документы об ее довоенной трудовой деятельности пропали во время оккупации, и стаж был неполным. Отсюда и жалкая пенсия в тридцать с довеском рублей.
Не зажируешь.
А тут, как гром среди ясного мартовского неба. Двадцать рублей!
– Впервые слышу, – прокомментировала бабушка эту новость, – чтобы брали на службу и еще заставляли солдат платить за обмундирование!
– Я могу отказаться! – Сигизмунд не верил, что произносит эти слова. – Перейду в другой класс. Желающих участвовать в соревнованиях полно.
Мама молчала.
– Нет, если бы это был приличный костюм, который можно было бы потом надеть в гости, – продолжала рассуждать бабушка. – Вот, скоро свадьба у моей троюродной племянницы Фиры. Как раз бы пригодился.
– Это военная форма! – воскликнул чуть не плачущий Сигизмунд.
– Да, в военной форме и к тому же с гранатой в кармане на свадьбу к Фирочке не пойдешь, – вздохнула бабушка. – У нее в семье все – стоматологи. Неправильно поймут.
– Все, – заявил Сигизмунд. – В понедельник пойду к Марье.
– А гулять хоть в этом можно будет? – почему-то продолжала допытываться бабушка.
– Гулять – жалко, – вздохнул внук.
– Один раз надеть и в шкаф? – возмутилась бабушка. – И двадцать рублей будут висеть без дела?
– Бабушка! – взмолился Сигизмунд.
– Я уже двенадцать лет бабушка! Сидите тихо, я сейчас вернусь.
Через пять минут она вошла, чем-то пошуршав в кухне, и торжественно положила на стол пачку купюр.
– Можете не пересчитывать! Я это уже проделала без вас три раза! – сказала бабушка Сигизмунда и снова удалилась на свою любимую кухню. Или не любимую? Но почему тогда она проводила там столько времени?
Все время поражался, как пожилые люди умудряются со своих небольших доходов еще и откладывать. Теперь, сам переходя постепенно в эту категорию, понял. Им (нам) меньше надо.
***
Основная подготовка к соревнованиям шла, безусловно, в спортзале. Полковник приходил на каждый урок и вместе с физруком следил за результатами бойцов. Ткачук завел тетрадку, где регулярно делал какие-то пометки.
Весь шестой «А» с особым рвением бегал, прыгал, подтягивался. А староста Пряткина, так та вообще не пропускала ни одной возможности проявить себя. Особенно это стало заметно после того собрания.
Она с папой-снабженцем подошла к Ткачуку отдельно.
– Ну, – сказал Алене папа, – что ты хотела спросить у Антона Степановича?
– Про частушки, – несмело начала Пряткина.
– Да, я уже начал сочинять, – перебил ее отец. – Очень весело получается.
– Так мы уже другого поэта нашли, – ответил полковник. – Жаль, конечно. Но вы пишите, не бросайте. Возьмем в резерв.
– А если мотивировать? – спросил снабженец.
– Не тот случай, – оборвал его Ткачук.
– А танец? – спросила Алена.
– Танца в программе больше нет, – пожал плечами полковник. – Заменили. Исполнители то и дело болеют, а мы рисковать не можем.
Вот после этого разговора Пряткина очень переменилась. И те ее подруги вслед за ней. Так начали в спортзале выкладываться, смотреть больно. Прям отбор в олимпийскую сборную страны! Ни больше, ни меньше.
Только Сигизмунд на этом празднике спорта был сторонним наблюдателем. Они с мамой даже к врачу сходили, попросили отменить освобождение.
– Вы таки хотите, – разозлился доктор, – снова сменить фамилию на Боткин! Я понимаю, она звучит несколько приличнее, чем Мандельблюм. Но ваша зато гораздо здоровее, даже в нашем интернациональном обществе! Никаких физических усилий, иначе все старания коллектива инфекционной больницы будут напрасны!
Поэтому и сидел Сигизмунд на уроке физкультуры без дела, с тоской глядя на старания товарищей. Он тайком от всех дома продолжал тягать гантельки и отжиматься от пола. Причем в отжимании достиг неплохих успехов. Но кому они были нужны? Разве только его собственным бицепсам и трицепсам.
***
Март закончился. А в апреле началась настоящая весна. Теперь два раза в неделю отряд выезжал на трамвае в лес, пока не тронутый строителями. Граница города так и шла по трамвайным рельсам. Слева – новый квартал высотных домов, справа – сразу, без всяких полянок и опушек, настоящий лесной массив.
«Красные дьяволята» так и вбивались в трамвай, с палатками, котелками, топориками в чехлах и рюкзаками, набитыми всем необходимым.
Предусмотрительный полковник даже вязанку дров возил с собой, чем вызывал поначалу бурный хохот у отдельных бойцов.
– В лес с дровами? – ржали некоторые.
Но потом, оббегав тщетно место стоянки и притащив лишь по нескольку сухих веточек, тихо радовались мудрости Антона Степановича.
На занятия в лесу вместе с отрядом практически всегда выезжала классная, Марья Кирилловна. Внимательные к таким вещам девочки начали примечать, что их невозмутимая Марья очень изменилась. Особенно это ощущалось, когда рядом с ней находился полковник.
Что школьники обычно знают о личной жизни своих учителей? Оно им надо?
И то, что их еще сравнительно молодая, симпатичная, тридцатитрехлетняя Марья разведена и одна живет в однокомнатной квартирке, какое и кому до этого дело.
Знаки внимания она впрямую Ткачуку не оказывала, но как-то старалась при случае очутиться рядом. Взглянуть лишний раз, подать что-нибудь, слово ободряющее сказать.
А полковник не реагировал никак. Нас же, мужиков, надо прямо носом ткнуть. Или лучше написать крупно: «Ты, слепец! Посмотри кругом! Такая женщина к тебе неровно дышит!» А надпись эту во время трапезы подложить на стол, чтобы мы в нее ложкой уперлись вместо тарелки с чем-то парящим и пахучим. И только потом – глазами!
Полковник был слишком занят, чтобы на такие глупости отвлекаться. Да он, честно говоря, всю жизнь был чем-то очень занят, чтобы на женщин внимание обращать. За исключением, конечно, своей любимой мамы.
***
Когда выезды в лес выпадали на выходные дни, Ткачук приглашал присоединиться к отряду родителей.
– Бойцы, – говорил Антон Степанович, – берите с собой в воскресенье пап и мам, и даже бабушек. Нечего по квартирам сидеть! Пусть кашки с нами поедят, песни у костра попоют, в волейбол поиграют.
Первым с радостью откликнулся папа Алика. Он притащил с собой две трехлитровые банки с томатным соком и что-то во внутреннем кармане куртки. Потом они с полковником незаметно отошли за кустарник. После чего карман у папы Алика больше не оттопыривался, а в ушах звучали укоризненные слова бывшего политработника: «Нехорошо, товарищ Клейн. Дети кругом. И некоторые из них ваши. Мы ее сейчас в камнях спрячем, а потом найдем».
В одно из воскресений в лес приехала и мама Сигизмунда. Мама Вовки Еременко уговорила компанию ей составить. Папа-то его, не отлучаясь из дома, ухитрился с утра переместиться в мир похмельных грез. И до ужина его возвращение оттуда не планировалось.
– Езжай, развейся, – сказала маме Сигизмунда его же бабушка. – Сколько можно сидеть дома? И какая разница, где ждать этого проходимца, в квартире или в лесу. Результат будет одинаковый!
***
Антон Степанович даже разнервничался, увидев маму Сигизмунда. А как разнервничалась Марья Кирилловна, заметив реакцию полковника на маму Сигизмунда! Можете себе представить!
Ткачук даже костер не мог развести, так волновался! Папа Алика, получивший эти навыки где-то вдали от дома, быстро помог чуть не оплошавшему братану.
Полковник пригласил своего коллегу из ДОСААФа для занятий по ориентированию. Трое бойцов удалились с инструктором в лес.
Большая группа, в том числе и Сигизмунд, разбирала и собирала палатки.
Девчонки кашеварили и чаеварили.
Родители, покрикивая и изрядно веселясь, наблюдали за общим тренировочным процессом. Ну, не красота ли? Мечта строителей городов будущего!
Можно ли представить себе такую картину сейчас? Чтоб на трамваях, потом – пешком, потом – дружно и не обращая внимания на материальный достаток и социальное положение? И все без джипов и барбекю? А только общая каша и жареный на обструганных веточках хлеб! А счастья и чувства всеобщего единения – выше верхушек деревьев!
***
Вернемся с тех самых верхушек деревьев обратно на этот сырой после зимы покров, называемый землей.
У нас, как говорится, имеется еще пара неоконченных дел, прежде чем поселиться там, наверху, окончательно.
***
Три палатки, полученные полковником по месту работы на время под строжайшую роспись, он решил не тащить в школу, а раздать по домам. Самым доверенным бойцам. Одна из палаток досталась Сигизмунду. Хотя, по сути, не только ему, а и Вовке, и Алику. Жили-то все трое рядом. Они и тащить ее по очереди собирались.
– Может, помочь? – спросил Антон Степанович Сигизмунда.
А они вшестером на него посмотрели, потому что рядом стояли. Трое бойцов, папа Алика и две мамы. Не поняли, к кому он обращался.
Папа Алика как раз кашу из котелка доедал. Мыть надо было, а каша осталась. Не выбрасывать же.
– Помоги, братан, – откликнулся папа Алика и дружелюбно протянул котелок полковнику.
– Да нет, – мотнул головой Ткачук. – Палатку донести помочь?
– Мы сами, – ответил Сигизмунд.
– Мне лучше помогите, Антон Степанович, – окликнула его Марья Кирилловна. – Вон, сколько мне инвентаря домой тащить.
– Ладно, – стушевался Ткачук и легко поднял сумки. И широким шагом, не оглядываясь, направился к трамвайной остановке. Марья еле поспевала за ним.
А мама Сигизмунда, чуть улыбнувшись краешками глаз, взглянула им вслед. Не из любопытства, а чисто машинально.
(продолжение http://www.proza.ru/2014/12/18/1183)