I. Дорога домой
Человек, как часть природы, стремится к равновесному состоянию, как маятник, колышется между работой и сном, между буднями и выходными. Очень редко происходит что-нибудь, что заставляет его выходить из этого состояния: катастрофа, стихийное бедствие, болезнь или смерть близких людей.
Для Ильи, молодого лейтенанта-двухгодичника, мотаться по Чуйскому тракту с колонной машин, обычное дело. Погрузился в Бийске, разгрузился в Курае или Ташанте и порожняком обратно на загрузку. Таких рейсов за месяц командировки около десятка набирается.
Очередная командировка подходила к концу: еще пара рейсов – и в Новосибирск, на самой окраине которого располагалась автотранспортная воинская часть. В этом рейсе одну машину надо было гнать по высокогорной степи на самую границу – в Ташанту. Выехали, когда еще было темно. Асфальт скоро кончился и на фоне неба появился ориентир – круглая вершина горы. Солдат за рулем молодой, неопытный. Лейтенант служил в армии уже больше полугода. До призыва жил с отцом и матерью в Москве. Была, правда, невеста, девушка, с которой вместе окончили институт и даже провели отпуск на Белом Море перед самым отъездом к месту службы.
Ташанта – местечко весьма унылое: несколько серых деревянных одноэтажных домов, редкий прохожий в зеленой фуражке пограничника. Сама граница – редкие ничем не связанные между собой покосившиеся столбики.
Пока машина разгружалась, лейтенант присел на скамеечку около одного из строений. Было слышно блеяние и мычание скота со стороны Монголии. Женщина почти выбежала из двери того самого дома, около которого сидел Илья, видимо, кого-то искала. Два раза она прошла мимо него, наконец, остановилась и конкретно спросила:
- Вы не из Москвы? Там на прямом проводе дежурный по Комитету не Вас спрашивает?
Илья заволновался, отец время от времени дежурил по КГБ. Иногда пользовался «прямым проводом» в личных целях. «Может и сейчас отец чудит? - подумал лейтенант, но отбросил эту мысль, - откуда он сейчас-то может знать, где я?». Но за женщиной пошел, взял трубку, представился. А в ответ услышал, будто из соседней комнаты, голос отца:
- Видишь, сынок, где я тебя нашел. Матери плохо, она в госпитале. Срочно выезжай. Все документы и билеты тебя уже ждут, готовы. Командир твой все знает. Из Бийска на ночной поезд билет забронирован и из Новосибирска до Москвы самолетом.
- Пап, а что с матерью?
- Инсульт. Парализовало мать. Она на Пехотной, в нашем госпитале, – отец на той стороне провода всхлипнул, - ее ночью отвезли, полчаса назад звонил, в сознание не приходила. Так что жду, завтра после двух к ней пустят.
Илья вышел из здания Пограничной заставы медленно, погруженный в печальные мысли, но сразу взбодрился, когда понял, что ему предстоит сделать почти невозможное. До Бийска примерно 600 километров, никак не меньше 10-ти часов пути, если гнать машину на пределе. Поезд отправляется около 9-ти вечера, а сейчас начало одиннадцатого. Он машинально подтолкнул «молодого» солдата на место пассажира, сел за руль и быстро набрал скорость. На Чуйском тракте нет ни одного светофора и ни одного инспектора. Значит остановки только для того, чтобы доливать бензин. Сейчас пол бака есть, до Акташа хватит, вторая заправка – уже за перевалами. Как только выехали на асфальт, солдат сразу уснул, свернувшись на удобном сидении.Лейтенант на предельной скорости вел машину и думал о жизни своих родителей.
Они прожили вместе около сорока лет. Оба приехали в Москву из разоренных индустриализацией деревень. Мать почти все эти годы не только содержала в порядке жилье, рожала и воспитывала детей, но и боролась, как могла, с изменами мужа. Она ревновала его ко всем и не без оснований. Отец был красив, общителен и в молодости настолько простодушен, что ему редко удавалось скрыть побочные связи. Жительниц общежития сменили соседки по коммунальной квартире, жена лучшего друга тоже попала в число любовниц. Мать ругалась, дралась и с отцом, и с обидчицами. После войны, когда отец получил первое офицерское звание в НКВД, его измены были уже менее открытыми, в основном, служебные и курортные романы. Зато у матери появились еще парочка методов борьбы с неверностью мужа: она без устали писала жалобы в партком, просилась и иногда ездила с ним на курорты. Об этом Илья знал по случайно подслушанным разговорам родственников лет в шесть или семь. А когда исполнилось пятнадцать, семья переехала в отдельную квартиру. Родителям перевалило за пятьдесят. Маленького роста мать к этому времени растолстела, появились признаки гипертонии. Отец дослужился до майора, за здоровьем своим следил, водочкой не баловался, но в графинчике она всегда была. Года три назад мать, уставшая бороться с отцовскими изменами, попробовала спасительную жидкость из того самого графинчика. Понемножку втянулась, улыбаться стала чаще, и ревность как-то притупилась, но кровяное давление намного превысило норму.
«Наверно, поэтому и инсульт приключился с матерью, — думал Илья, управляя грузовиком, мчавшимся по Чуйскому тракту, — избыточный вес, мало движений, переживания, водочка из графинчика».
Около часа дня в Акташе заправил бензина в бак по самый край горловины. А времени — в обрез. На дороге стали появляться попутные, еле ползущие груженые лесовозы. То и дело надо было их обгонять, работать одновременно головой, руками и ногами, принимать и исполнять сотни решений. А тракт, он узкий: по одной полосе в каждую сторону, да и те никак не обозначены.
Но в мозгах еще крутились воспоминания, рождались надежды: ведь уже завтра он будет в Москве. А там, кроме пораженной инсультом матери, обязательно состоится долгожданная встреча с любимой девушкой. Три дня оплачиваемого отпуска — это немало.
Мать Ильи, лишь один раз увидев Олю, предостерегла: «Брось ее, измучаешься, как я с отцом всю жизнь мучаюсь!» Отец хмурился, но вторил ей: «Что ты привязался к этой бабе?» Илья обижался: «Сами-то в двадцать лет поженились. Никакая она не баба, а кроме нее мне никого не надо!»
Они познакомились на втором курсе, тогда же и сблизились — дальше некуда. Он подумал, что добился всего: куда она теперь от него денется? Позже стало ясно, что Оля может встречаться параллельно с двумя или несколькими партнерами, подобно опытному шахматисту, играющему на нескольких досках. За четыре года учебы в институте Оля поменяла множество партнеров, но двоих соперников удерживала около себя. Теперь из Новосибирска в Москву и обратно шли письма, но Илье этого было мало — он любил и хотел семью.
Преодолев крутые подъемы перевала, машина выехала на длинный пологий спуск. Лейтенант дал машине развить предельную скорость. Тут, слева на обочине лежал на боку небольшой автофургон. Пришлось снизить скорость и медленно объезжать вывалившийся из него стеклянный бой, источающий запах водки. Мужчина, стоявший посреди этого былого богатства, высоко подняв голову, пил из горла содержимое, видимо, единственной уцелевшей бутылки. Кровь с порезанных рук стекала ему на лицо. За кюветом, на другой стороне от дороги торчали в разные стороны толстые бревна.
«Целого грузовика водки этому мужику хватило бы на всю жизнь, — ухмыльнулся лейтенант, — но не сумел увернуться от встречного лесовоза, будет теперь без прав и вечным должником». Часы на левой руке, показывали уже начало пятого, а табличка на обочине «п. ОНГУДАЙ» говорила о том, что запаса по времени просто нет. Через четыре с половиной часа надо быть в Бийске на вокзале. Значит расслабляться некогда — гнать, гнать, гнать!
В сумерках проезжали Известковый. Илья вспомнил, как в этом месте почти полгода назад с ним приключилась авария: грузовик его перевернулся, а сам он сильно ударился головой о стойку кабины и потерял сознание. В беспамятстве ему привиделась алтайка, предсказала скорую радость, плоды долготерпения и любви.
«Завтра узнаю, что там меня ждет, — брали сомнения, — может радость, а может измена?»
В половине девятого въехали в Бийск. У железнодорожного вокзала Илья разбудил молодого солдата. Тот быстро пересел за руль. Напутствие командира:
— Я уезжаю. Кого-нибудь из офицеров к вам пришлют! — звучало в пустоту. Когда лейтенант бежал к кассам, машина тронулась с места.
Ночью в душном вагоне поезда Илье снился кошмар, будто его мать пытаются положить в гроб, а она настолько толстая, что не умещается. Тогда отец открыл окно и выбросил гроб, при этом раздался грохот, и голос проводницы уже наяву объявил:
— Через полчаса Новосибирск! Просыпайтесь! Готовьтесь на выход!
Проезжая на такси мимо своего темного окна, посетовал на одинокую, безрадостную жизнь. Но впереди — Москва, там он не был уже больше семи месяцев. «Наверно, матери лучше, рановато ее в гроб класть» — рассуждал он, вспоминая содержание сна, и даже улыбнулся.
До Толмачево к первому рейсу домчался на командирском ГАЗИКЕ. В полете выше облаков лейтенант строил планы: «К матери не раньше двух часов пустят, отец после дежурства обычно спит часа четыре. Можно прямо утром к милой моей Оле съездить? — И в груди волнение началось. — Посмотрю, чего это она в Новосибирск ко мне не приехала? Что за дела ее держат?».
Прямо к трапу подошел высокий и плотный парень в сером костюме, без пальто. Не спрашивая, сказал:
— За Вами отец машину прислал, — и жестом показал куда идти.
Илья посмотрел: прямо между взлетным полем и зданием вокзала стояла черная Волга. «Ну, здорово, как за министром, ай да папка!»
Предъявляя на выезде удостоверение, водитель спросил:
— Куда поедем?
Лейтенант, посмотрев на часы, которые показывали половину двенадцатого, сообразив, что на самом деле здесь половина восьмого утра, назвал адрес Оли. Водитель кивнул, и они помчались.
В начале девятого Илья позвонил в заветную дверь. Как всегда открыла старенькая бабушка, которую на сей раз, Илья аккуратно отодвинул рукой в сторонку и быстро прошел прямо в комнату к любимой. Картина, которую он увидел, заставила его оцепенеть: Оля сидела на кровати, в домашнем халатике, а рядом стоял давнишний его соперник Володя в такой позе и одетый так, будто фотографироваться на память собрался. Два года они встречались каждый день и старались не замечать друг друга. Но сегодня Илья смотрел в его маленькие карие глазки пристально и недружелюбно. Володя не выдержал этого взгляда, засуетился, испугался. Оля встала, и Илья еще раз испытал стресс: у нее был огромный живот. Оля повернулась к Володе и сказала твердо:
— Ну что, собрался, так иди! — И когда тот закрыл дверь, подошла к Илье и положила голову на его грудь, — он больше никогда не придет.
У незадачливого офицера в голове моментально роем пронеслись все Олины ухажеры, совет матери, отцовские измены, сыгравшие свою роль в болезни матери, водитель перевернутого фургона и разлитая по дороге водка. Наступил момент, когда ему надо было брать на себя ответственность за судьбу семьи, которая вот прямо сейчас может родиться. Вспомнилась строчка из Окуджавы: «А мы рукой на прошлое — вранье! А мы с надеждой в будущее — свет!…» Он, конечно, обнял любимую, поцеловал в губы, но на всякий случай подсчитал в уме месяцы с их последней встречи. Получилось восемь. Спрашивать ничего не стал, предложил настойчиво:
— В Новосибирск поедем вместе. Я здесь на три дня — мать тяжело заболела.
По госпитальным ступенькам поднимались неторопливо. Отец говорил с облегчением:
— Матери под утро лучше стало, в сознании. Пока еще руками и ногами шевелит плохо, но врач сказал, что это они умеют лечить. А вот с мозгами хуже. Сейчас увидим.
Открыли дверь одноместной палаты. Мать лежала слева на спине головой к окну. Глаза замутненные, взгляд вопросительный. Справа перед капельницей было место, где едва уместились посетители. Отец начал хлопотать у постели: нащупал, вытащил и вынес за дверь вонючую «утку», поправил подушку, одеяло, спросил:
— Узнаешь? Ну, кто это?
Мать, еле-еле ворочая языком, по слогам, с теплой улыбкой отвечала, пытаясь шутить:
— Это — же-лез-но-дорожник…
Она, конечно же, узнала сына, но имела в виду день рождения Ильи: в первое воскресенье августа в СССР отмечался День Железнодорожника.
«Значит все в порядке, жить будет» — порадовался Илья.
Когда учились в институте, он однажды случайно слышал материнское напутствие Оле:
— Муж должен быть или добытчиком, или мужиком о-хо-хо каким!
— Да, брось ты, мама! — весело, но спокойно возражала Оля, — надо, чтобы мужик и о-хо-хо каким был, и добытчиком, и мне пусть не мешает жить, а, если недоволен чем, пусть остается со своим о-хо-хо и не более.
Тогда Илья, ослепленный любовью, не придал этому значения, а сейчас, когда намечалась перспектива жить с любимой, даже и не вспомнил. Оля ничего не теряла, согласившись свой декретный отпуск провести в Новосибирске с любящим мужчиной. А он, привыкший жить «наотмашь», рассуждал так: «совместные заботы о ребенке — все это уже новый уровень, выбор сделан, нет здесь места для измен».
Поезд уходил днем. Илья позаботился: ехали в «мягком» двухместном купе скорого поезда. Здесь молодые люди делились друг с другом радостными планами будущей самостоятельной жизни без мам и пап. Больше не надо ждать, надеяться, терпеть! Предсказания молодой алтайки сбылись! Вот уже и вечерние огни заснеженного Новосибирска, такси…
Когда открыли дверь своего жилья, поставили чемодан, сели на солдатскую кровать, Илья негромко подытожил:
— Ну вот, Оля, мы дома!
В ответ Оля повернулась к своему похитителю, обняла, и Илья почувствовал ее продолжительный липкий поцелуй.
II. ЛЮБОВЬ И НАДЕЖДЫ КОЛИ ДЕРКАЧА
Коля Деркач ощущал душевный дискомфорт. Кадровик строительного управления три недели назад направил его в воинскую часть, которая соседствовала с городским кладбищем и дисциплинарным батальоном. С обеих сторон целыми днями звучала музыка: бодрые строевые и душераздирающие траурные марши. Не устраивала Николая и должность командира авторемонтного взвода. Такая работа для сверхсрочников, а он — офицер, младший лейтенант. Еще ему хотелось женской ласки. Но здесь всех податливых девиц захватили активные солдаты и сержанты, а добираться до людных мест центральной части Новосибирска около полутора часов. Обидно и досадно.
Морозным мартовским вечером в скверном настроении Николай направлялся дворами к месту сна и отдыха, в комнату на троих военнослужащих. Слабенький свет, проникавший сквозь окна двухэтажного дома, слегка усиливался лампочкой у подъезда и одноногим фонарем. Но вдруг прорычал мотор, снег проскрипел и засиял в лучах автомобильных фар. Такси остановилось в трех шагах от Николая. Он замер, как под гипнозом, и через некоторое время оглянулся — на него смотрели хищные глаза красивой улыбающейся женщины. Стук дверцы легковушки вывел Николая из оцепенения. Только теперь он заметил, что молодая женщина была с огромным животом, а мужчина в шинели, сопровождающий ее, нес большой чемодан. Все исчезло. Досада и обида растворились. Даже беременность молодой женщины затмевалась ее улыбкой, которая манила, рождала глупую надежду и страсть.
Перед началом офицерского собрания, когда подполковник вошел в свой просторный кабинет, гул голосов прервала команда:
— Товарищи офицеры!
Все, как положено, поднялись с мест и перед наступлением полной тишины, едва слышный ехидный голосок добавил:
— … и младшие лейтенанты!
Короткий, но дружный басовитый смех, улыбающиеся лица обожгли самолюбие Деркача, он заиграл желваками и побледнел от злости. «Опять насмешки, — возмущался Николай, воображая себя большим начальником, — я вас заставлю себя уважать!» Завоевывать авторитет успехами в ремонте машин или воспитанием солдат своего взвода он не хотел, да и способностей у него таких не было.
— Не грусти! — услышал Николай незнакомый голос, когда выходил из кабинета после окончания собрания, — нас двухгодичников кадровые военные тоже не очень-то жалуют.
Деркач, надевая новенькую офицерскую шинель, оглянулся и узнал того самого лейтенанта, который прошлым вечером сопровождал молодую беременную женщину. А теперь он надевал на свои широкие плечи застиранный бушлат со свежими масляными пятнами. Деркач обрадовался так скоро подоспевшему случаю познакомиться с лейтенантом и сразу сообразил, что может быстренько стать другом его семьи. Однако, когда они вдвоем подошли к дому лейтенанта, вожделенного приглашения зайти не последовало.
— Извини, меня жена ждет, завтра в половине седьмого надо к машинам и солдатам, — твердо произнес Илья, протянув руку Николаю.
В детстве Коля был маленьким и худеньким. А девчата на его родном Донбассе во все времена славились своей дородностью и тяжелой рукой. Так что созревание его сопровождалось девчачьими оплеухами и общими насмешками. Закончив семилетку, он поспешил уйти от презрения одноклассников в ПТУ. Там получил он место в общежитии для отдыха и большущий гаечный ключ для производственных успехов. Девчонок не было, но липкая мечта о девице время от времени появлялась между шерстяным одеялом и ватным матрацем его железной койки.
В Советской Армии характер у Коли начал твердеть. С огромным усердием он осваивал строевые приемы. Командиры, кто с иронией, а кто с умилением наблюдали, как он, будто оловянный, держит вытянутый носок одной ноги, уверенно стоя на другой. В увольнение его отпускали чаще многих. Тут он на практике осознал, что не хуже своих товарищей может управляться с их общей подружкой. Вот тогда лицо солдата приобрело строгость, а набойки на каблуках сапог сделали его на целых два сантиметра выше. Учеба для Николая была занятием мучительным, но полковые курсы младших лейтенантов осилил. Вступив в должность, Деркач скинул свою работу на сержанта срочной службы и чувствовал себя свободным, что не способствовало завоеванию авторитета ни у солдат, ни у офицеров.
Зеленые глаза лейтенантской жены не давали Николаю покоя. Когда весь его взвод трудился в парке, а отремонтированная техника возила по городу бетон и кирпичи, он отправлялся на прогулку, специально несколько раз обходил дом офицерского состава, где проживал лейтенант с красавицей-женой. И однажды встретил-таки Олю. Она в то же время обозревала видимую из окна второго этажа часть дороги, приметила прогуливающегося аккуратненького офицера и вышла погулять. Это очень полезно женщине на девятом месяце беременности.
— Ты не меня там хочешь найти? — Оля подкралась к Николаю сзади, когда он, встав на цыпочки, пытался разглядеть ее в окне.
Деркач быстро оправился от неожиданности. Заговорил ласково:
— Дюже мне глаза твои понравились.
— А, может, я — ведьма? Приворожу-у-у, — Оля прищурилась, — или уже приворожила?
Николай побледнел, по спине пробежала дрожь. Вдобавок раздались оглушительные звуки военного духового оркестра, игравшего марш «Прощанье славянки». За забором дисбата шло интенсивное перевоспитание заключенных хождением в строю под музыку. Оля огляделась — никого!
— Видишь, мне рожать скоро, не до романов. Муж заботливый, соседи внимательные, друзья появляются.
Военный оркестр затих.
— Почему я не могу стать вашим другом? — недоумевал Николай.
— Друзей выбирает Илья, спроси его! — улыбаясь, почти шепотом, ответила Оля, прикоснувшись к его шинели.
Два автобуса с черными полосками на боках проехали в сторону кладбища. Николай вспомнил, что лейтенант не стал его приглашать в дом, но улыбка Оли давала надежду на возможные тайные встречи.
В середине апреля, ночью у Оли начались схватки. Закутавшись в полушубок, Илья встретил «скорую» на шоссе. Была последняя в этом году метель. Уже через десять минут фельдшер с санитаром уложили роженицу в машину. Отъезжая крикнули Илье:
— В пятый роддом, завтра с десяти!
Затянувшаяся зима сразу исчезла. Огромные сугробы быстро таяли под жарким сибирским солнцем. У молодой пары родилась дочка. Трудностей хватало всем. Но преодолевать их помогала даже малютка. С первого дня она просилась писать и какать, не плакала, а ворочалась и кряхтела. Счастливые родители сразу все понимали, держали ее над горшочком. Для ежедневного купания малышки приходилось греть воду на плитке. Не обошлось, конечно, без бутылочек, сосок и погремушек. Стирали и гладили подгузники, простынки, чепчики, ползунки. Совместные заботы так объединили молодых, что прошлые неурядицы казались просто неудачной прелюдией к этой симфонии счастья. Командир батальона ценил двухгодичника за знания, трудолюбие. На это тяжелое время освободил Илью от командировок, дежурств по части и в Военной автоинспекции.
Никаких постоянных инспекторов в ВАИ гарнизона не было. Из разных воинских частей назначались в наряд младшие офицеры и сверхсрочники, мало-мальски соображающие в технике. Они уже знали друг друга по имени, а полковник Волохонович, начальник помнил фамилию и звание каждого. Эти десять-пятнадцать человек безо всякой техники, только с полосатыми жезлами и красными повязками распределялись по мегаполису, следили за соблюдением правил движения и многочисленных приказов командующего округом. Последние давали безграничные возможности инспектору наказывать военного человека за рулем военного автомобиля, изымая у него один из документов: технический талон или удостоверение водителя.
Когда Деркач, впервые заступающий в такой наряд, представился полковнику, все отметили его строевую выправку, маленький рост, бравый голос и новенькую форму. Во время инструктажа Волохонович рискнул и направил младшего лейтенанта в паре со сверхсрочником на главный пост Новосибирска — Ельцовку. Там, рутинную работу по проверке документов, внешнего вида военных водителей и исправности их автомобилей Деркач поручил напарнику. Сам же ловко перекрывал движение, одновременно отдавая честь всем проезжающим с дач и на дачи окружным военным начальникам, а так же руководителям области. Важные генералы не могли не заметить, сколь элегантно подтянутый офицер орудует полосатым жезлом, как отточены его строевые приемы.
Волохонович еле сдерживал довольную улыбку, когда прощался с этой сменой инспекторов, ведь сам Командующий СибВО, генерал-полковник Хомуло успел на дневном совещании отметить хорошую организацию ВАИ в гарнизоне.
Деркач чувствовал, что понравился начальнику. Он стремился, как можно чаще попадать в график дежурств, даже под разными предлогами подменял тех, кто не испытывал особой радости от таких нарядов. Ликование заиграло марш в душе младшего лейтенанта, когда после очередного дежурства, полковник произнес:
— Товарищ Деркач, останьтесь на минутку!
Прозвучавшее предложение Николай выслушал, сохраняя строгое выражение лица. Да, для пользы службы он готов оставить на время должность командира взвода и стать помощником начальника ВАИ гарнизона.
— С девяти утра до проезда машин командования вам надо быть на Ельцовке. Вечером, с шести — и до последней черной Волги. Ах, да…
Волохонович поднес к уху телефонную трубку, набрал номер:
— Дмитрий Иванович! — по интонации полковника можно было понять, что он разговаривает с давним приятелем, — хочу у тебя Деркача забрать внештатным инспектором.
Выслушав собеседника, продолжил:
— Хорошо, инспекторов в наряд ко мне можешь не присылать, — полковник задумался, — но отряди в мое распоряжение один Газ-69.
Николай радостно понимал, что очень скоро, может, завтра он станет помощником гарнизонного начальника, будет на виду и на слуху у генералитета, в его распоряжение подгонят легковую машину.
Закончив разговор по телефону, Волохонович вернулся к беседе с Деркачем:
— Завтра день на сборы. Машину вам дадут в части, соберете вещи, поселитесь здесь в офицерском общежитии.
От последних жилых домов города вдоль шоссе шел счастливый человек. Все, чему его научили раньше, пригодилось и было достаточным для получения хорошего места. Не надо больше ни чему учиться. Теперь смеявшиеся над ним офицеры станут зависимы от него, а если немного прижать, можно заставить их унижаться, просить пощады. Пусть чешут свои затылки не отмывающимися от машинного масла пальцами — строевая подготовка не хуже, чем техническая! Жить в центре города значит неограниченный выбор развлечений, женщин. Николай издали увидел освещенное окно, за которым вероятно хлопотала над младенцем красивая и жаждущая приключений Оля, а ее муж с раннего утра и до позднего вечера выслуживается перед ротными и батальонными командирами.
В половине девятого на выезде из автопарка стоял невзрачный автомобиль Газ-69. Из диспетчерской будки вышел Илья с пачкой путевых листов, которые передал водителю, солдату его роты. Николай лихо открыл дверцу и, впрыгивая на переднее сидение, молодцевато крикнул лейтенанту:
— Может быть, все-таки дружить будем!
Машина тронулась, и Николай не слышал, что ответил ему лейтенант. Да это и не важно, теперь он сам может выбирать себе друзей.
После двух-трех недель службы на дороге Деркач освоился и понял, что у него много свободного времени, можно ездить куда угодно, а главное огромные возможности. Исходя из этого, Николай наметил себе безупречный, как ему казалось, план завоевания тела жены лейтенанта. В первую очередь надо дать указание дежурным на двух-трех постах отбирать какой-нибудь документ у водителей из роты лейтенанта. При этом пару дней передавать эти документы не в гарнизон, а начальству части, таким образом, завоевывать авторитет у него и одновременно опорочить Илью: не справляется, мол, с работой. А потом отправлять документы уже с рапортами от имени дежурных в комендатуру к Волохоновичу. И тогда лейтенанту для возвращения документов придется по расписанию, три дня в неделю полностью проводить в ВАИ, чтобы представлять для осмотра машины и «проштрафившихся» водителей. Это время можно с удовольствием проводить в его квартире с его женой, не боясь быть застигнутым врасплох.
У Ильи режим счастливой семейной жизни был весьма напряженным. Каждое утро он бегал на молочный завод за продуктами. Дом находился от него в двух километрах и в ста метрах от ворот части. Каждые час-полтора лейтенант отрывался от служебных забот и спешил к любимой женщине и дочке хоть на несколько минут. Был еще двухчасовой обеденный перерыв с четырнадцати до шестнадцати. На службе Илья, как и прежде, осматривал автомобили, выписывал запасные части для них, составлял отчеты, учил и воспитывал солдат.
Однажды, холодным июльским вечером лейтенанта у входа в казарму поджидали трое солдат. Один из них, спросив разрешения обратиться, начал жаловаться:
— Товарищ лейтенант, у меня сегодня тех. талон забрали в Пашино. Инспектор сказал, что свободный ход педали сцепления больше нормы.
— А у меня на ОбГЭС инспектор сказал, что машина грязная, и тоже забрал, — вступил в разговор другой солдат.
Всего оказалось, что у пяти водителей были изъяты технические талоны на двух постах. Придраться к водителю автотранспортного батальона очень легко. Мыть самосвал или чистить сапоги после каждой перевозки плещущейся бетонной жижи просто невозможно. Доказать на дороге, что свободный ход какой-либо педали не в норме, немыслимо. За год случаев изъятия талонов было всего два или три. А тут — пять за день! На следующее утро вся рота в вычищенных сапогах и с вечера подшитыми белыми подворотничками стояла у казармы. Был восьмой час. Напротив казармы остановился Газик, из которого быстро вышел зампотех части майор Мельниченко и встал рядом с лейтенантом, жестом показывая, что не надо его приветствовать. Лейтенант передал командование старшине. Майор строго сказал:
— Товарищ лейтенант, что у Вас твориться с машинами? Почему они у Вас неисправные выходят в город? Молчать! — скомандовал он, заметив, что лейтенант намерен возражать, — благо, что мы откомандировали в ВАИ своего человека! Вот, разбирайтесь!
При этом он как козырные карты вынул из своего планшета пять тех. талонов и протянул лейтенанту. Он, конечно же, взял их, но все-таки возразил:
— С этим я еще вчера разобрался! — С легкой иронией продолжил, — сапоги почистили, машину вымыли, свободный ход педали проверили еще раз — в норме.
— Да, если бы не Деркач, Вам за каждым талоном пришлось бы ездить в комендатуру и каждую машину предъявлять, — распалялся майор, и в его голосе чувствовалась уверенность в своей и Деркача правоте.
В первой половине июля подполковник завел с лейтенантом спокойный разговор:
— Сколько твоей дочке?
— Уже три месяца!
— Мы тебя уже давно не трогали. Настала пора! — В голосе командира чувствовалась тревога.
Илья промолчал.
— Ну, тут, вроде как, мнение есть, что с сотней машин тебе в твоем положении трудновато справляться, — командир вздохнул, посмотрел на лейтенанта с сочувствием, — в общем, собирайся завтра опять на Чуйский тракт.
— Это вы о том десятке тех. талонов? Я же все выяснил — это Деркач организовал сам. — Оправдывался лейтенант.
— Дело не только в них. Он нам еще внеочередной проверкой грозит, и пост у ворот поставить, а ты для него, как красная тряпка быку. — Подполковник повернулся и медленно пошел в штаб, — колонна в шесть утра, завтра у твоего дома будет, не забудь две командировки, чтобы на два месяца…
Николай с большим удовольствием вспоминал вчерашнюю встречу с Олей. Он пришел к ней днем, когда был полностью уверен, что ни ее мужа, ни соседей в квартире не будет. Ему даже удалось приблизиться к ней вплотную и крепко сжать руки. Она не противилась, но отворачивалась, говоря шепотом:
— Нет, Илья может прийти…
А он отвечал:
— Завтра твой муж уедет на два месяца. Это я точно знаю, приказ уже есть.
— Тогда иди и жди этого «завтра», — Оля проявляла благоразумие, понимая, что настоящая игра еще не началась, и первый ход не сделан. А еще ее пугал холодный взгляд Николая, будто он не любить ее собрался, а мстить, что ли.
— Я приду днем, около часа!
И вот до назначенной встречи оставалось несколько часов. ГАЗИК уже журчал у подъезда общежития. «Цветы, шампанское куплю позже, — думал Деркач, — к десяти полковник зачем-то вызывает, посты надо объехать…».
Волохонович встретил младшего лейтенанта строгим взглядом:
— Отчета с Вас не требую, знаю, что дивизионную технику Вы почему-то не проверили, в окружной автобат тоже не нашли время съездить, — полковник еле заметно улыбнулся и продолжил, — Вас почему-то все строительный батальон притягивает, поэтому завтра — на прием к начальнику строительного управления! Он будет Вас ждать.
Не чувствуя никакой опасности, Николай продолжил свой трудовой день: проехал по постам, закупил все необходимое к вожделенной встрече с женой лейтенанта и мечтал…
Разукрашенный желтыми надписями «ВОЕННАЯ АВТОИНСПЕКЦИЯ» Газик ровно в час дня остановился у подъезда дома на Клещихе. Младший лейтенант вышел из передней дверцы, гордо держа под мышкой цветы, закамуфлированные под газету, а в правой руке — авоську с продуктами. Негромко скомандовал водителю:
— В пятнадцать часов подъедешь сюда! Пока свободен!
Предвкушая близкое удовольствие, он взбежал на второй этаж и позвонил. Дверь открылась не сразу. Николай увидел перед собой молодую заспанную женщину в расстегнутом халате. От ее белых с желтыми пятнами трусов исходил приторный запах вчерашней мочи. Именно она в дневное время оказывала теплый прием солдатам-самовольщикам, приносящим что-нибудь поесть. Надя, увидев военного с сумкой, поняла, что это — ее клиент. Увидев на погонах звездочки, выпрямилась, приняла гордый вид. Она подхватила младшего лейтенанта за эту самую сумку и потащила в свою комнату. Он сопротивлялся, стучал в дверь, где, как он думал, ждет его красавица лейтенантская жена. Надя очень удивилась такому поведению клиента и громко объявила:
— Да нет в квартире никого, не бойся!
— А где Оля с ребенком?
— Почём я знаю, проснулась — никого. Эти, — она ткнула ногой в среднюю дверь, — в восемь на работу ушли, а Олю нет, не видела! Может в поликлинику поехала.
Ничего не понимая, Деркач обмяк и подчинился ей. В душе он ненавидел себя за то, что опустился опять до общей с солдатами проститутки. Надя быстро разложила продукты на столе, сунула в рот печенье, запила шампанским. Непроизвольно на лице ее мелькнула восторженная улыбка:
— А ты щедрый кавалер!
Потом Наде пришлось самостоятельно овладеть каким-то уж больно пассивным гостем. Она предоставила ему вожделенное удовольствие, после чего опять принялась за еду более основательно: очень уж кушать хотелось. Деркач, испытывая физическую и душевную опустошенность, поспешил поскорее удалиться на встречу служебным перипетиям. Завтра неизвестно зачем ему предстояла встреча с Начальником Строительного Управления Округа.
III. ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ
Илья понял, что на сей раз придется ему включать соображалку, чтобы догадаться, как произошло вечером столь серьезное наказание водителей его роты. Тех. талоны были у него в руках, вчерашние дежурные сменятся только вечером, где они стоят известно. Взял машину в парке с одним из нарушителей и — в путь на ОбГЭС!
Когда лейтенант увидел стоявшего на дороге дежурного, ему стало даже весело. Тот был худенький, маленького роста, фуражка явно великовата и держалась на ушах, погоны свисали с плеч, а под ремнем на мундире — крупные складки. Зато, как блестели его сапоги!
Остановились. Илья вышел из машины, поприветствовал дежурного и сразу принялся за расспросы:
— Скажите, товарищ прапорщик, вчера вечером вы изъяли тех. талон у водителя этого автомобиля?
— Так, точно! — Отрапортовал дежурный, расправляя складки мундира, — мне товарищ младший лейтенант приказал, чтобы я изъял не меньше трех талонов у грузовиков, с номерами на 33. Я все правильно сделал.
— А потом? Ведь вы должны будете написать об этом в рапорте полковнику, начальнику ВАИ. У вас остались записи в блокноте? — Не унимался Илья, понимая, что Деркач хочет опорочить его в глазах командования части, но зачем?
Номера на 33 — это вся его рота. Просто, чтобы показать свою власть? В это время у него созрел ответный коварный план.
— Так точно! Записи остались, но товарищ младший лейтенант отобрал у меня вчера эти талоны, сказал, что сам разберется, — прапорщик с озабоченным лицом вытащил блокнот и показал Илье, — рапорт сегодня вечером надо сдать. А что же мне делать?
— Вот что! Сделайте так: напишите в рапорте все, как было, что изъяли и кому передали, и по какому приказу, — диктовал лейтенант, — фамилия этого младшего лейтенанта — Деркач!
— Так точно! Он так мне и представился, — довольный, что сам собой решился мучивший его вопрос, прапорщик повеселел.
Илья продолжал:
— Еще подскажите инспектору, который стоит в Пашино, чтобы сделал, как вы, вечером вместе рапорта писать будете.
На том и расстались. «Все удалось, — думал лейтенант, — вечером эти инспектора напишут в рапортах, что изъято на пять талонов больше, чем они сдают в комендатуру. Начальник ВАИ сначала отправит на посты новых дежурных, а потом, просматривая рапорта сменившихся, обнаружит несоответствие. Деркач, не подозревая ничего, сегодня принесет еще несколько талонов Мельниченко. Тот опять будет меня ругать. А вот к послезавтрашнему дню умный полковник поймет, что Деркач его обманывает, и примет меры — не меньше строгого выговора».
Так все и произошло. Уже через день тех. талоны в части появляться перестали. И поэтому в глазах Мельниченко Илья оставался плохим, но исправляющимся, а Деркач — авторитетным служакой гарнизонного уровня. Он мог еще некоторое время свободно заходить в кабинет командира части, давать советы, влиять на решения, формировать мнения.
Пару раз соседка по квартире шепотом говорила Илье, что приходил с кульком «тот в повязке». Странно, Оля об этом не рассказывала. Деркач, видимо, решил, во что бы то ни стало, добиться близости с ней, и между ними уже была тайна. В душе лейтенанта нарастала тревога, он начал понимать связь между всеми действиями Деркача. Возможно, Оля была не против, только боялась попасться? Назревали разборки. Илья больше не хотел ни с кем делить свою жену, подвергать опасности разрушения только что зародившееся счастье. Он шел домой к любимой жене и дочке с командировочными деньгами и документами, чувствуя себя поверженным. Успокаивала его мысль о трудностях, которые мужественно переносят офицерские жены. Вечером он ничего Оле не сказал, надеясь, что утром само придет верное решение проблемы. Вся ночь прошла в любви и размышлениях. Выбор был не велик. Отправить семейство в Москву — это вроде предательства. Вот теща будет ликовать! Оставить здесь Олю с маленьким ребенком — еще хуже. Тут Деркач со своими озабоченностями.
В шесть часов утра под окнами семейства тарахтели семь ЗИЛ-130 и один УРАЛ-375. Оля проснулась. Она, с подчеркнуто безразличным лицом начала собирать ему белье, бутерброды в дорогу. Это уместилось в портфель. Лейтенант обнял жену, поцеловал спящую дочку и спустился к машинам. Он подошел к УРАЛУ, не понимая, зачем ему нужен трехосный тягач, но портфель положил в его кабину, удивился: «какая она просторная…» Потом, окрыленный свежей мыслью, которая вдруг пришла в его еще две минуты назад затуманенную голову, быстро, почти бегом поднялся на второй этаж. Он смотал в рулон матрац с подушкой, простынями и одеялом, подхватил, утащил и забросил в кузов УРАЛА, потом вернулся, сказал Оле торопливо и решительно:
— Собирайся, мы уезжаем!
— Куда? — Испугалась Оля.
— На дачу! — Хватая детскую коляску, выпалил он.
Когда глава семейства, вытирая пот с лица, в третий раз поднялся в квартиру, уже одетая Оля протянула ему узел с детскими вещами и сумку с остатками продуктов, завернула спящую дочку в одеяло. Они вместе вышли, заперли дверь и сели в просторную кабину. Клещиха, так назывался район, где проживало счастливое семейство, еще не проснулась. Поэтому лейтенант тихонько скомандовал столпившимся около УРАЛА удивленным солдатам:
— По машинам! Марш!
Колонна двинулась на самый Юг Сибири, к загадочным Алтайским горам, к чистым рекам, подальше от мегаполиса и назойливого Деркача. Илья знал, что учет, контроль, ремонт, обслуживание можно организовать, находясь в одной из деревень Чуйского тракта, изредка отрываясь от семейства. Знакомых, где можно было бы поселиться, у него там предостаточно. Кроме того, в Новосибирске с продуктами совсем плохо: ужасными усилиями приходилось доставать какой-то несчастный кусок мяса. А на Алтае баранина сама к тебе приходит, мед горный привозят в любой самый отдаленный магазин, да и за молоком не надо бегать по два километра каждый день — его там в изобилии всюду. Если захочется чего-нибудь особенного, есть Акташ с его московским снабжением. Во второй половине дня колонна была уже в Бийске.
IV. СЕМЕЙНАЯ КОМАНДИРОВКА
В МАНЖЕРОК
Илья решил поселиться с семейством в Манжероке, в ста двадцати километрах от Бийска. Там, у Татьяны он однажды ночевал, и она приглашала его заехать в другой раз.
К Татьяниной калитке лейтенант подошел один. Было уже начало девятого. Татьяна вышла с легкой улыбкой на свежем лице:
— Долго же ты до меня добирался, красавчик! Ну, проходи!
— Да, я не один! — Илья опустил глаза.
Татьяна поискала и не нашла рядом с ним никого, а когда взглянула на дорогу, увидела на фоне большого военного автомобиля женщину, держащую на руках младенца, прямо, как на иконе. С этого момента «Красавчик» был отодвинут на задний план. Татьяна вышла за калитку, делала зовущие жесты, кричала:
— Идите же сюда! Что вы там, на дороге остановились?
Все складывалось лучше, чем можно было предполагать. Татьяна, стосковавшаяся по маленьким детям, приняла Олю, как родную. Она выхватила малютку из рук матери и понесла в дом, положила на диван, распахнула одеяльце и простыночки, начала греть воду. В общем, суетилась Татьяна, заботилась, пока Илья переносил вещи. Женщины и малышку вымыли, и перепачканные подгузники выстирали, и на стол собрали: молоко, творог, сметана, сало, окорок, овощи и зелень с огорода. К такому богатому ужину появилось и самодельное здешнее пиво. Чай заварили из местных трав. Женщины говорили, как всегда в таких случаях, много и обо всем.
Берег Катуни в Манжероке солдаты давно уже облюбовали для вечеринок и ночлега. Туда же отправился через часок и Татьянин двадцатилетний сын Володя.
Утром колонна грузовиков отправилась в дальний путь без командира, зато со списком продуктов, которые надо купить в Акташе. Татьяна осталась с малышкой, поскольку освободилась от продуктовых забот. Илья и Оля отправились с Ириной, пятнадцатилетней дочерью Татьяны на озеро через леса и заросли хмеля, из которого местные жители делают пиво. Солнышко и водичка! Оля так любила купаться! Вытирая мокрые ноги, глядя на Илью, радостно и громко воскликнула:
— Так здорово! Помнишь, как мы купались в Пено? Эти озера так похожи.
Илья кивнул и вспомнил всю эту небольшую историю. О той их встрече он знал чуть больше, чем Оля могла предполагать.
ОТГУЛЫ НА ВЕРХНЕВОЛЖСКИХ ОЗЕРАХ
После третьего курса он приехал к ней в интернациональный стройотряд, героическим трудом заработав и деньги, и отгулы на производственной практике. Разбил лагерь на берегу озера, после чего дежурных у ворот попросил позвать Олю. Ребята переговаривались между собой, чтобы уточнить, кого ему надо.
— Что за Оля из МАМИ? — говорил один.
Другой, видимо, зрительно представил по описанию Ильи, кого он ищет, догадался:
— А это, наверно Яноша девчонка! — и обращаясь к Илье, спросил, — что ей передать?
Услышав, что у Оли здесь интернациональный роман, Илья пошел на хитрость:
— Передай, что к ней брат приехал, на берегу будет ее ждать в палатке у костра.
Через полчаса она на минутку прибежала одна, пообещала прийти вечером и пришла. Они купались в темноте, и, отдав дань любовным утехам, договорились, что завтра, в выходной встретятся. Илья пообещал провести ее на исток Волги. На ночь она убежала в лагерь, к Яношу.
За следующие два дня они столько видели прекрасных мест, пробираясь пешком по зарослям камыша, болотцам. Забираясь на пригорки, и выходя вновь к берегу одного из Верхневолжских озер, любовались огромной деревянной церковью Рождества Иоанна Предтечи на Ширковом погосте. Радостно глядя друг на друга, они ехали в прицепе трактора, как по десятиметровым волнам, по ухабам размытой дороги. А вот у истока Волги не было ничего, кроме мокрой лужайки и продовольственного магазинчика. Никаких чувств и эмоций: сам исток Волги был обозначен лишь маленькой табличкой на деревянном колышке. Зато Илья понял, что путешествие, даже такое маленькое, позволяет ему отвоевать любимую девушку у соперников, правда, ненадолго…
ЕЩЕ СОПЕРНИЧЕК
За месяц всего несколько раз лейтенант ездил в Бийск, так, чтобы показаться на глаза кладовщице, узнать новости да отметить командировку. Уезжая утром, вечером возвращался, спешил к жене и ребенку. У Оли с Татьяной нашлось много общих интересов: вязание, изобретение новых блюд из свежих продуктов, ухаживание за домашней птицей и коровой. Но однажды Илья нашел Олю у Володи, в его летнем жилище, переоборудованном из сарая. Они слушали какие-то записи, воспроизводившиеся через электропроигрыватель и магнитофон. Видимо, им было интересно. Уже через несколько минут Илья почувствовал себя лишним и ушел на речку. На этот раз ему и в голову не приходило, что Оля может затеять еще одну интрижку: Володя был моложе ее на четыре года. На следующее утро пришлось ехать ему в другую сторону, к Кураю, где солдаты не могли разобраться с очередной поломкой машины. Там задержался на сутки. Когда вернулся, Татьяна отозвала его в сторонку и почти шепотом сообщила:
— Что-то Оля больно много времени там проводит, — она показала на Володино логово, — смотри, парень, не случилось бы чего.
А Илья понимал, что Оля просто уже пресытилась спокойной жизнью в Манжероке, и ее похотливая натура затребовала новых приключений. Средство от этого он знал хорошо — новое путешествие. Без стука зашел в сарай. Оба стояли рядом, спиной к двери и слегка отшатнулись друг от друга, когда она открылась. Заметив эти движения, Илья замер от негодования, руки сжались в кулаки, его поза изображала готовность к расправе. Он сумел удержать себя только потому, что нельзя было обидеть своими действиями Татьяну. Глаза Володи несколько секунд рыскали и тангажировали. Он прекрасно знал, как умет офицеры защищать свою честь кулаками и даже ногами. Увидев, что на сей раз расправы удалось избежать, он долго и с интересом разглядывал Илью, как будто пытался что-то понять или спросить. Но Илья заговорил раньше:
— Пойдем Оля, поздно уже. Завтра нам уезжать. Попрощайся с Вовой!
— Куда еще, здесь так здорово! Что, командировка кончилась? В Новосибирск вызывают? — она, слегка улыбаясь, изображала капризную девчонку, — не хочу, не хочу, не хочу… прощай, Во-ва-а-а-а!
— Да нет, завтра на Юг поедем, на другой курорт. Так надо, — заключил он, пропустил жену вперед, и они вместе пошли в постельку.
РАЙСКОЕ МЕСТЕЧКО
Утром из Бийска приехали грузовики. С Татьяной попрощались по-родственному, получили от нее еду в дорогу, которой хватило на всю команду. От денег она отказалась. Володя с уважением пожал Илье руку. Забрались в Кабину ЗИЛА. УРАЛ к тому времени, подцепив сломавшийся грузовик, умчался в Новосибирск. Оля выглядела оживленной и веселой. Она явно ждала от мужа новых сюрпризов. Поэтому ни о чем не спрашивала, а завела нейтральный разговор:
— Прошлым летом ты меня увозил не на Юг, а на Север, к самому Полярному Кругу!
Дочка при этом с большим аппетитом высасывала из мамкиной сиськи вкусное молоко.
— Точно! Там еще камбала и треска, тюлени и белухи были, Скобарь и Таня, — машинально шутил Илья.
— А Сашка Скобяков где сейчас? Вы, ведь, тогда вместе из Москвы на одном поезде поехали, — продолжала Оля о своем.
— Даже в одном купе, только я до Новосибирска, а он в Читу — черте куда, за Байкал, — отвечал Илья для поддержания разговора, утверждаясь в мысли, что остановятся они в Малом Яломане у Ивана и Вали. Семейство у него молодое, сыну еще семи нет, — там, в Чите наверно, сейчас холодно, а мы на Юг, в теплые края движемся.
— А куда, куда? Где мы будем жить? — весело и легко произнесла Оля, уверенная, что муж готовит ей очередной сюрприз.
— В Раю! — громко пробасил Илья и замолчал надолго, ласково глядя на жену и ребенка.
Рай — это, то самое место, где тепло и много фруктов на деревьях растет вперемежку с ягодами. Такое место на Чуйском тракте всего одно — Малый Яломан. Около трех часов дня, когда Иван после тяжких трудов вышел за калитку сада, из остановившегося грузовика выпрыгнул Илья и помог сойти на землю жене с ребенком. Встреча была радостной: лейтенант ожидал от хозяев всех удобств и приятного общения, а хозяин давно ожидал, что командир, распоряжающийся несколькими грузовиками, остановится у него. Ему очень был нужен транспорт для перевозки созревших фруктов.
Вторая половина августа — как раз время, когда в саду созревают овощи и фрукты. Это особенно надо кормящей матери и ребенку. Здесь Илья отдыхал душой. Население поселка алтайское, даже жена Ивана, уроженца Белоруссии, звалась в поселке Карагез, а дома — Валя. По вечерам пили соленый чай с молоком, а к нему подавалось сало, мед, хлеб и сыр.
В субботу Иван жарко истопил баню. Попарились, помылись, выпили по кружке араку — слабенькой самогонки из молока. Хозяин, зачерпывая ложкой мёд, откровенничал:
— То, что ты на тракте уже больше месяца, все знают. Так быстро, как твои, больше никто не ездил.
— А что изменилось?
— Недели две назад появилась еще одна колонна, — запив мед чаем, Иван продолжал, — говорят, из Монголии, тоже военные, но те, вообще, как дьяволы носятся!
ВОТ ТАК ВСТРЕЧА
Раненько утром у калитки ласковые руки жены лежали на груди мужа и слегка теребили зеленую пуговицу его полевой формы. Лицо ее украшала прекрасная улыбка, а глаза будто смеялись, предвкушая еще большее наслаждение, чем она получила полчаса назад. Тыкая упругим указательным пальцем правой руки через ткань гимнастерки прямо в сердце мужа, чуть-чуть приоткрывая рот, она почти шептала:
— А еще хочу мятных пряников, любительской и сырокопченой колбасы, коньяк Плиска, шоколадку Российскую, конфеты «Мишка на Севере» или на Юге, — и уже назидательно и громко, — ну, и еще сам посмотри, что будет вкусненького.
За полтора месяца гонок по Чуйскому тракту изношенные машины ломались все чаще, да и смотрелись они весьма потрепанными. Приходилось почти каждый день договариваться с гражданскими начальниками в селах о проведении ремонта. Стройбатовские машины ни в Бийске, ни в Акташе строевые командиры не пускали, брезговали, что ли? Уезжая утром, Илья вечером всегда возвращался к семье. Иногда пара грузовиков развозила фрукты по магазинам, расположенным вдоль тракта. Брать плоды райского сада для собственного потребления никто не запрещал. В кузове каждого автомобиля всегда был ящик с яблоками. Уже часам к четырем, возвращаясь из Ташанты, Илья остановился в Акташе у магазина. На утоптанной площадке от открытия его до закрытия, стоя по кривой линеечке друг за другом, люди мечтали подойти к заветному прилавку. Из конца очереди Илья разглядывал все вокруг. Слева от него сверкал краской ЗИЛОК, чистенький с военными номерами. «Наверно здешний, из полка, — предположил и даже позавидовал Илья, — скорее всего еще и не возили на нем ничего». Перед ним — в основном женщины, русские и алтайки. Ближайший мужчина в полевой военной форме и в фуражке стоял спиной к нему и не вертелся. Илью мучило любопытство. Здешний ли это военный? А, может быть из той колонны, которая носится по тракту, как дьяволы? Предупредив стоящую позади него женщину, Илья направился вдоль очереди к дверям магазина. Заглянув внутрь, убедился, что заказанный Олей товар есть. Но интересовал его тот военный: «заведу разговор с ним, узнаю, откуда, — в это время он увидел на петлицах его автомобильные эмблемы, — интересно, все-таки…». Но, когда они заглянули в глаза друг другу, оба сначала опешили, а потом несказанно обрадовались и даже обнялись.
— Сашка! Ты откуда взялся? — Илья не находил слов, — вот это встреча!
— Погоди, погоди, — выходя из оцепенения, осторожно оглядываясь вокруг, заговорил Скобарь, — давай возьмем бутылочку, отъедем, посидим, поговорим.
Полчаса от площадки до прилавка казались Илье вечностью и бесконечностью. Наконец, получив бутылку Московской Особой, Сашка сел в тот самый ЗИЛОК, а Илья в свой с целым набором заказанных Олей продуктов. Сашка поехал первым метров двести вдоль поселка, потом свернул налево к речке и у кустов остановился. Пир по случаю встречи был прост: водка, огромная банка тушенки, хлеб и фрукты из сада. Выпили понемногу и, закусив, Сашка произнес:
— Я здесь всегда останавливаюсь, когда в Союз приезжаю.
При этом глаза его наполнились неподдельной грустью, что называют обычно тоской по Родине, и сразу с довольной улыбкой растянулся на зеленой траве. А Илья позавидовал и известно чему. Людям, попавшим служить или работать за границу, эту тоску компенсировали двойными окладами, причем, один — в валюте. За два года службы на счету накапливалось около пяти тысяч долларов. В СССР только эти люди имели право их тратить в специальных магазинах или ресторанах. Другим за валюту — тюрьма!
— А как ты попал в Монголию? — Илья действительно никак не мог понять, ведь Сашка ехал год назад в Читу.
— В Чите я только две недели пробыл, потом — в Батор, оттуда в Цаганур направили со взводом солдат и с машинами.
— А где этот Цаганур? — Илья никогда не видел карту Монголии.
— Да это здесь, километров двадцать пять от границы. Вся Монголия — это сплошная степь, ни одного деревца, вот как в Ташанте. Был там?
— Конечно! Я туда тоже грузы вожу. А ты в Монголию возишь?
Сашка промолчал, и Илья понял, что, скорее всего он под какой-нибудь подпиской. Нельзя ему ничего рассказывать — вот и молчит. А поскольку о службе разговор не ладился, Илья перешел к делам личным:
— Знаешь, Оля здесь!
— Где? — Сашка даже резко приподнялся, оставаясь сидеть на траве.
— Я их в Малом Яломане поселил. У нас дочка родилась. Ты, ведь, не знаешь! Поехали!
Сашка колебался всего несколько мгновений, соображая, что до этого поселка всего чуть больше ста километров. Илья переложил в Сашкин ЗИЛОК купленные продукты, распрощался со своими солдатами. Наконец, они оба запрыгнули в Сашкин ЗИЛОК и помчались.
Сашка вел машину спокойно, но очень быстро, как и полагалось одному из «дьяволов». В половине седьмого подъехали к калитке и остановились. Оля только что покормила дочку и ожидала приезда мужа. Когда она увидела в дверях двоих улыбающихся офицеров, то среагировала моментально: бросилась навстречу, щебеча и хохоча.
— Вот, встретились в магазине. За водкой вместе в очереди стояли. — Пошутил Илья.
— Здорово выглядишь! — Заметил Сашка.
Потом подошел к кроватке и посмотрел внимательно на малышку. За разговором незаметно на столе появлялась домашняя еда. Сашка от этого разомлел и разговорился. Тема, конечно же, была о прошлогоднем совместном походе на лодке по Белому морю. Из четверых участников трое были здесь. Таня, Сашкина жена, как оказалось, жила в Москве и не разделила с ним тяготы и лишения. Садясь за стол, Сашка спросил Олю, показывая на руки:
— Где здесь туалет.
— Как и в любом райском саду, — пошутила она, — удобства во дворе!
— В походе мальчики ходили направо, а девочки налево, — откликнулся на шутку Илья.
— Только, уходя направо, не взять бы потом левее. — Захохотала Оля и озорно поглядела на Сашку, а потом вдруг перевела разговор, — от Читы сюда тысячи три километров. Вот чудо, что мы встретились!
Радость встречи под еду и выпивку продолжалась заполночь. Валя и Иван пришли познакомиться с командиром тех, кто, как дьяволы, носятся по тракту. Выпили за такую, почти невероятную встречу. Сашка вдруг вспомнил, что ему надо возвращаться в Акташ, и среди ночи, изрядно выпивши, уехал.
Илья пытался разобраться в своих отношениях с Олей. Неужели долгие, долгие годы придется ему удерживать ее от измен: она просто притягивала к себе мужиков. От Деркача из Новосибирска, от Володьки из Манжерока пришлось ему увозить жену. И это уже тогда, когда ей пора бы успокоиться. Он еще не мог осознать, что блудливые наклонности неизлечимы. Аналогию с мучениями матери он еще не в состоянии был провести. Есть ли счастливое будущее у его нынешней семьи он, ослепленный любовью, не мог предвидеть. Даже озорная шутка про мальчиков, уходящих направо, а потом оказывающихся гораздо левее, прошла мимо его сознания.
ВСЕ УСТРОИЛОСЬ
Через пару недель Алтайская командировка окончилась. Молодое семейство увозило с собой массу впечатлений и даров. Солдаты помогли перенести в квартиру на Клещихе, кроме домашнего скарба, трехлитровую банку меда, два ящика фруктов, всяких соленостей и копченостей. Еще из даров Алтая привезли засоленные сурковые шкурки, сарлычьи хвосты для шиньонов да кедровых шишек мешок.
Проводив мужа на службу, Оля занялась домашними делами, попутно приводя в порядок и мысли. За эти полгода она много нового узнала о своем спутнике. Прежде всего, Илья создавал для всей семьи самую благоприятную обстановку: прекрасные места, добрые люди, изобилие впечатлений, да и в деньгах недостатка не было. Безрассудство любвеобильной девчонки в ней постепенно переросло в женское чувство нежности к своему избраннику. Что-то похожее на стыд появилось в ее душе за те эпизоды ревности, которые она сама, по своей безрассудной похотливости заставила его пережить.
А лейтенант в это время легко взбежал по деревянным ступенькам в штаб. Доложил командиру о прибытии. Замечаний с его стороны по командировке никаких не было. Он только спросил:
— Ты что, семью на Чуйский тракт с собой брал? Деркач говорил, что заходил поинтересоваться, не надо ли чего твоей жене, а дома никого не нашел.
— Семья у меня летом на даче была. Дачу я снимал для них! — с легким раздражением отвечал Илья командиру, — а что ему надо, этому Деркачу?
— Теперь уже ничего, — спокойно ответил Дмитрий Иванович, — через неделю после твоего отъезда твой друг отправился на постоянное место службы, на Ямал, за Полярный круг. На пустом месте новую воинскую часть строить: нефть там или газ нашли!
Лейтенант не смог сдержать вздоха облегчения, а подполковник почему-то рассмеялся — видимо, знал о тайных вожделениях младшего лейтенанта.
— А ты молодец, не растерялся! Сразу эту чехарду с тех. талонами разгадал! После того, как постовые рапорта написали, Волохонович уже пожалел о том, что взял к себе Деркача, и начал подумывать, как бы от него избавиться. Очень уж он не любит, когда его дурачат.
— Да ты не расслабляйся, к нам молодые лейтенанты, выпускники училищ прибыли — орлы, — продолжал подполковник, слегка улыбаясь, — а лучше всего, готовься в отпуск, забыл что ли, за год службы тебе целых тридцать суток оплаченной свободы полагается.
С карманами, оттопыренными от денег и документов, Илья открыл дверь в семейное жилье. С порога объявил:
— Через три дня в отпуск едем!
Дочка издавала пока еще не понятные звуки, передвигаясь по комнате в чистеньких ползунках и пытаясь встать на коленки. Все в комнате показалось ему непривычным и уютным, чувствовалось присутствие заботливой хозяйки. Жена подошла к нему крадучись, обняла обеими руками за шею, приблизилась, прижалась всеми своими прелестными частями к его крепкому телу. Едва слышно проговорила:
— Я люблю тебя!
Илья с радостью осознал, что эти слова от любимой женщины слышит впервые. Выходило, что физическая близость это еще не любовь. Откуда она сейчас взялась!
Потом Оля вдруг отпрыгнула, звонко и озорно хохоча, почти прокричала:
— Дурачок ты, Илюшка!
Печатный вариант в книге "По России с остановками". Ссылка - в моем резюмэ в начале страницы