В Луганске 12 человек убиты, более 80 ранены в результате обстрела жилых домов украинской авиацией
(Из выпуска новостей,15 июля 2014, вторник, 21:15)
Украинские военные применяют в ходе боев мощные баллистические ракеты малой дальности
(Из выпуска новостей, 01 августа 2014, Пятница, 21:12)
Юля, Луганск,Украина, 2014
Пригороды Луганска начали бомбить в июле. Сирена, авиация, артиллерия. В дыму весь район. Горят жилые дома. Стены пробиты насквозь. Рынок, рядом автобусная остановка. Огромная воронка. Детская коляска в крови. Страх.
За что они нас убивают? Зачем повторяют то, о чем так старательно пытался забыть весь мир? Сколько можно взывать к справедливости? Сколько еще нас погибнет на улицах? Сколько еще мы будем слышать стоны и крики обезумевших от горя людей? Сколько еще мы будем хоронить своих родных в закрытом гробу? Сколько еще этих «сколько»?!
ТАТЬЯНА, Россия, Курово, 1941
22 июня в 4 часа утра я встала, чтобы начать день. 12 лет назад в этот день родилась моя Шурочка. Александра. В 4 часа прозвучало сообщение о начале Великой отечественной войны. Так мир поздравил ее с праздником. Не могу сказать, что это повергло меня в шок, скорее это просто было чувство разрушившейся надежды на то, что войны все-таки не будет.
ШУРОЧКА, Россия, Курово, 1941
Я встала в 6 утра и стала собираться в школу. Мама, как всегда в мой день рождения, должна была приготовить пирожки, и я ждала этого момента, потому что они были с маком, мои любимые. Но в это утро все было иначе, я вновь ела перловую кашу. Мама сказала, чтобы я не расстраивалась. Она подарила мне темно-синий с серебряными нитками платок и попросила беречь, потому что он еще пригодится, еще сказала, что началась война. Мама объяснила, что папа уйдет на фронт, она будет много и тяжело работать. И я тоже. Каша не лезла мне в горло, разрушенные мечты осколками сыпались с неба мне на голову. Я боялась за папу, за маму, за себя.
Юля. Луганск, Украина, 2014 год
Это случилось внезапно, я явно не ожидала такого. Точнее, было понятно, что что-то должно случится. Но то, что я когда-то слышала от своих родных: ужасы войны, дикий страх за свою жизнь и за жизнь близких не вязались с моим представлением о том, что и я это когда-нибудь переживу. Мы смотрели новости, мы видели, что происходит в Киеве, в Краматорске и Славянске и до последнего не верили, что беда придет и к нам. Каждую ночь я молилась о том, чтобы все закончилось.
Мне многое известно о войне, мои прадеды воевали в Великую Отечественную, и я знаю, что может означать это короткое слово: смерть родных, голод, делающий ноги ватными, а голову затуманенной, мертвые тела повсюду, израненные души и надежда, которая не покидает никогда. Надежда услышать теплый голос, который согреет отмороженные на морозе щеки, надежда попасть в объятия, которые обоймут не только тело, но и душу. Мне многое известно о том, что такое война. Но я знаю о ней лишь понаслышке. И так боюсь узнать ее по-настоящему.
ТАТЬЯНА, Россия, Курово, 1941
Всеобщая мобилизация была объявлена, Коля ушел на фронт. И больше не вернулся. Мы с Шурой ненавидели открывать дверь. Страх увидеть почтальона, а в его руках похоронку был сильнее нас. Но этот день все-таки настал.
ШУРОЧКА, Россия, Курово,1941
Я точно помню этот день. 19 ноября 1941. Папа погиб. Говорят, он попал в плен во время битвы за Москву и был расстрелян. После этого известия мама не ела несколько дней. Она ходила на работу в школу, которая, кстати, продолжала действовать. Потом приходила и плакала. Чистила картошку, и по щекам текли слезы. Штопала, а сама ничего не видела сквозь пелену, застилавшую глаза. Я знала, что она спит, положив под щеку папину рубашку. Она не убирала его вещи с привычных мест, и мне было странно и страшно по-прежнему видеть его сапоги у порога. Они как будто ждали, что он вот-вот выйдет и наденет их, и не знали, что этого не будет никогда. Никогда – я и не знала, какое это жуткое слово. Мама плакала тихо, почти беззвучно. Я тоже плакала, но не столько. У меня все разрывалось внутри, поэтому я старалась себя занять чем-нибудь. Вообще наша жизнь поначалу не очень переменилась с того момента, как началась война. Мы по-прежнему ходили в школу, играли на улицах, несмотря на то, что в сентябре в нашу деревню пришли немцы.
Юля, Луганск, Украина, 2014-09-24
2 июня они сбросили ракеты на областную государственную администрацию. Там была моя мама. Обычно, если совпадало расписание, я всегда ждала ее после работы в небольшом парке, и мы вместе шли домой. Но в тот день все вышло иначе, и мне некуда стало идти, да и не за кем. Когда это случилось, нас всех начали эвакуировать, а мне хотелось одного- остаться в здании и ждать, пока на него тоже что-нибудь сбросят. Я знала, что она не выжила, потому что в это время всегда сидела в своем кабинете. Но маленькая, такая маленькая, что, если бы мир назывался надеждой, она была бы похожа на пыльцу одуванчика, надежда на то, что моя мама чудом спаслась, все-таки притаилась где-то в душе. Но жизнь не сказка, и я тоже не Андерсен, чтобы самой придумывать, как все повернется, поэтому, когда грохот затих, я побежала туда. Или не побежала? Я то неслась вприпрыжку, то вдруг останавливалась посреди улицы и еле плелась. Нет, нет, это все неправда, этого не может быть, это все не со мной.
На площади возле администрации было невозможно пройти, чтобы не наткнуться на обломки или на чье-нибудь тело, поодаль стояли машины скорой помощи и пожарной службы. Я начала метаться между ними, пытаясь хоть что-то узнать о маме, но всюду от меня отмахивались, мол, не мешай. Как же мне хотелось их всех ударить! Неужели они не понимают! Я совершенно не владела собой, не понимала, что они спасают людям жизни, не понимала, почему они не хотят просто ответить на мой вопрос.
Я увидела ее не сразу. Рыжая курчавая голова лежала на бетонной плите, медики к ней не спешили, и мне пришлось самой позвать их на помощь. Только все равно было поздно, я сразу почувствовала это, когда смотрела на ее руку, которое покинуло тепло, открытые глаза, которые всегда дарили мне только ясный взгляд. Они были медового оттенка, и мама всегда говорила, что когда она была маленькая, пчелы угощали ее своим нектаром, поэтому радужка имеет такой необычный оттенок. Почему–то именно это я вспомнила, смотря ей в глаза. Моя мамочка. Моя пчелка.
Я много раз видела, как в фильмах люди плачут над умершими, погибшими в катастрофе, они поднимают их голову, говорят какие-то слова, истошно кричат «Вернись», а я... А я легла рядом, уткнулась лицом в ее волосы и пыталась уловить тот знакомый с самого детства запах, зная, то больше никогда его не почувствую.
Конечно, как только спасатель меня заметил, он сразу же пришел на помощь. А мне так хотелось, чтобы они не помогали мне, пусть оставят нас, пусть. Я буду лежать здесь до конца, бережно заворачивая в память последние моменты с самым близким человеком. Они увели меня и стали накрывать маму черным мешком, а я стояла и думала о том, что ей, наверное, страшно вот так, в темном полиэтиленовом мешке. Как она будет там дышать, она ведь задохнется! Хотя нет, ей же теперь все равно, ведь теперь ее больше нет. А я –то есть и, и я не знаю, что мне делать дальше.
Папа ушел к ополченцам, но иногда он приходит домой и всегда крепко обнимает меня, говоря, что все будет хорошо. Я в это не верю. Бессмысленная война лишила меня мамы.
ТАТЬЯНА, Россия, Курово, 1942
Это было ужасно. Дима Власьев, с которым мы были дружны с детства, вступил в ряды полицаев. Он грабил своих же и с гордостью говорил, что верен фюреру. Отвратительно. Весной 1942 немцы уже считали себя хозяевами и устраивали жизнь Курово по-своему. Из школы они сделали лазарет, где лечили своих. Нам с Шурой приходилось кормиться тем, что удавалось вырастить в огороде или собрать в лесу, но и этого недоставало. Хотя мы и прятали, что могли, полицаи находили, избивали нас и уходили, оставляя голодными. Когда у нас уже совсем нечего было брать, Дима увидел на моей руке обручальное кольцо. Оно было медное, не представляло особой ценности, кроме памяти о муже. Я даже представить не могла, что Дима вцепится в мой палец с такой злобой! Я просила оставить кольцо хотя бы из уважения к нашей былой дружбе, из уважения ко мне, Коле, но полицай не слушал. Он торжествующе сорвал его, при этом вывихнув мне руку. Дима с чувством удовлетворения вышел из нашего дома, а я осталась сидеть на деревянном холодном полу. Шуры не было дома, она убежала в лес, за корой. Я просидела так около часа, понимала, что нужно идти к доктору, потому что с вывихнутой рукой я ничего не смогу делать. Пришлось встать и идти в школу. Больше врачей в деревне не было. Немецкий медик осмотрел мою руку и дернул ее настолько неожиданно, что я даже не успела вскрикнуть. Лишь почувствовала дикую, острую боль, из-за которой у меня потемнело в глазах, подкосились ноги. Немец видел, что мне стало дурно, но в тот же момент вытолкал меня за дверь. Я поплелась домой, рука нестерпимо болела, но я старалась держаться, чтобы Шура ничего не заметила.
Юля, Луганск, Украина, 2014
Раздался дикий грохот, стекла вылетели из окон, послышались крики. Для меня все как в тумане. 10 июля –мой день рождения. Спасибо украинской авиации за такой подарок. В подвале теперь убежище, надо бежать туда. Снова грохот. Где ж это? Успею ли я добежать? Дверь не закрыла на ключ – дай бог с ней, надо быстрее, быстрее… Ступеньки, ступеньки… Вон дверь в подвал. Скорее, скорее. Здесь так темно, толком и не разглядишь, кто здесь еще. Я искала глазами хотя бы одно знакомое лицо. Ко мне подбежала плачущая маленькая девочка, которая потеряла маму, мы обнялись с ней и стояли, я не скрывала своих слез, потому что свою маму я тоже потеряла, только вот уже навсегда. Бомбежка продолжалась чуть больше часа, как мне показалось, а может и нет, страх выбросил меня из действительности.
ИЛЬЯ, Россия, где-то в Брянской области, 1942
О том, что брата Николая больше нет в живых, я узнал, лишь когда вернулся домой. В 1945. Говорят, что Господь возлагает на человека тот крест, который человек может вынести. Мой крест был очень тяжелым. Как и каждого из солдат. Еще много лет меня мучило военное прошлое. Развороченные на минах тела, мертвые товарищи, раздавленные гусеницами танков дети. Это не оставляло меня. Иногда во сне приходил Николай и справлялся о своей семье, говорил, что любит Таню, Шуру, меня и очень по нас скучает. Моя душа плакала в эти моменты, как когда-то она разрывалась во время войны. Таня говорит, что я родился в рубашке, потому что два раза я должен был умереть, но судьба распоряжалась иначе.
Этот бой произошел в лесу. Мы собирались рыть там оборонительные окопы, но немцы попытались нам помешать. Я не знаю, откуда прилетела пуля, но целились в сердце. В него и попали. Только ложка, моя спасительница, приняла удар на себя. Пуля угодила прямо в ложку. Естественно, она пробила ее, но уже не смогла ранить меня и просто разорвала форму. Мне кажется, немецкий стрелок был удивлен моим «железным сердцем», стреляли снова, но радость от того, что я был на волосок от смерти и смог выжить благодаря русскому солдатскому обычаю, помогала мне потом не раз.
Второй раз я столкнулся со смертью зимой 1942. Будучи танкистом, переправлял свою машину через реку Судость. Танков было два, мой и товарища. Володя шел через реку первым, я за ним. Бомбежка началась неожиданно, машина Володи стала уходить под воду. У меня был лишь один выход - скорее выпрыгнуть. Немцы по-прежнему бомбили, не знаю, как я остался жив. Бомбы словно аккуратно обходили меня. Я помню эту ледяную воду, как следствие - отмороженные пальцы на ногах. Я лишился друга и своего танка, но вновь выжил. За это я вскоре получил медаль «За мужество и отвагу», только особой гордости не почувствовал. До сих это воспоминание для меня туманно, я слышу грохот и чувствую страх. Когда говорят, что русский солдат ничего не боится, не слушайте. Он боится, еще как, потому что он тоже человек. Но он не должен этого показывать, потому что долг перед Родиной важнее всего.
Юля, Луганск, Украина,2014
У нас отключили воду и газ. Вот уже месяц, как я готовлю на улице, на костре, воду завозят машинами на продажу: иногда платно, иногда бесплатно. Кто-то пытается достать ее из скважины, кто-то набирает из святого источника, но ее все равно катастрофически мало. Денег почти не осталось, банки не работают, предприятия тоже. Университеты и школы тоже не работают, стипендию, естественно, никто мне не выплачивает. Цены на еду выросли в три-четыре раза. Я уже похудела на девять килограммов и не знаю, как быть дальше. Бомбят почти каждый день, и каждый день мне приходится бежать в подвал, неся с собой этот жуткий страх. Начинают дрожать руки, кружится голова, в животе резь, а главное- как же все-таки хочется жить. С момента первой бомбежки я так и не видела своего отца, он не приходит, а где его искать –не знаю. Пару дней назад я узнала о том, что у моей одногруппницы погиб муж: во время бомбардировки он закрыл своим телом коляску с ребенком.
ШУРОЧКА Россия, Курово, 1945
9 мая 1945 года было объявлено окончание войны. Я услышала это по радио. Мы с мамой плакали и смеялись одновременно. /…/В сентябре в дом вошел мужчина. Я выбежала в сени. ПАПА! Папочка, родной! Я обняла его так крепко, как только могла. «Санечка»,- он гладил меня по голове, а я понимала, что никакой это не папа. Это мой дядя Илья, только он так называл меня. Дядя был очень красивым и мужественным. Мама тоже вышла и обнялась с ним.
Юля, Луганск,Украина, 2014
Спустя два месяца началось затишье. Выйдя на улицу, я увидела, что над нами больше ничего не летает, это такое счастье - видеть чистое небо над головой, за все это время я впервые услышала как поют птицы, Господи, какое же это счастье - просто жить. 13 сентября папа вернулся домой, я увидела его из окна и выскочила на улицу, чтобы ускорить встречу, он крепко меня обнял. Одной рукой. Второй руки, левой, не было, и я не стала спрашивать, как это случилось. Мой папа рядом, и пусть война подождет, пусть подождут правительства стран, пусть подождет весь мир, потому что я хочу кричать от счастья, что папочка жив, он обнимает меня, и мы вместе плачем, от счастья, от горечи потери нашей мамы. Нам больно от этого и радостно от того, что мы живы и есть друг у друга.
ИЛЬЯ Россия, Курово, 1945
Мы решили жить вместе. Я, Танюша и Санечка. Мы стали настоящей семьей, и у нас родилось еще три прекрасных дочери и сыночек Володя, которого я назвал в честь своего погибшего товарища-танкиста. Мы поддерживали друг друга, и вскоре все наладилось. Я стал работать в колхозе на тракторе, Танечка вновь стала учить детей русскому языку, а Санечка вышла замуж и уехала с мужем в далекий город Братск. Нельзя сказать, что я был полностью счастлив. Тень войны преследовала меня повсюду. Запах смерти не оставлял меня даже во сне. Я воевал, чтобы жить. Чтобы жили мои дети, внуки, правнуки. И пусть моей душе больше не будет покоя, мысль, что над головами моих близких чистое небо, а под их ногами спокойная земля, позволяет мне верить, что все это было не зря.
Юля, Россия, Брянск, 2014
Я написала об этом не для того, чтобы облегчить тяжесть своей души, нет. Я просто хочу, чтобы люди видели, как они живут, в каком мире. В 19 лет я осталась без матери, нам с папой пришлось оставить наш дом и уехать к родственникам в город Брянск, где мне помогли устроиться на работу. Образования я так и не получила, потому что война отобрала у меня все. Сейчас у меня есть только память: война и детские годы, проведенные в селе Курово, где я видела глаза каждого из названных здесь людей, кроме прадедушки Николая. Эти уставшие, выцветшие от слез глаза. Эти изборожденные морщинами и ранами руки. Они рассказывали мне об этом, было намного больше историй, но я была слишком мала, чтобы запомнить их все. Если бы сейчас мой прадедушка был жив, я бы не уставала говорить ему спасибо за то, что он подарил жизнь поколению моей бабушки, мамы, моему поколению. Я бы не стала его огорчать тем, насколько изменился мир, как изменились ценности. Я бы не сказала ему, что снова началась война и то, за что солдаты отдавали свои жизни, вновь разрушено приверженцами фашизма. Я бы читала прадедушке книги о подвигах героев Великой Отечественной войны и плакала бы вместе с ним, вспоминая Володю. Друга и сына, потому что сын умер в 5 лет от удара молнии. Нельзя описать все мое уважение и любовь к моим прабабушке и прадедушке, а также бабушке Шуре. Сейчас они уже давно лежат в земле и их усталые глаза навсегда закрыты, но души… Если бы я только могла, я бы попросила прощения за всех, как Иисус, я бы приняла грехи всех этих людей, только бы они раз и навсегда прекратили воевать. Каждую ночь я молюсь и прошу Бога, чтобы все это поскорее закончилось, но он, похоже, не слышит.