К первому выходу в город я подготовилась заранее, еще в своем российском обиталище. Предчувствуя значимость этого выхода для дальнейшей жизни, полной невероятных любовных перипетий. Одинокая женщина никогда не перестает надеяться на чудо встречи, которое, может быть, ждет ее на углу ближайшей булочной. Перед поездкой в далекий европейский город ворошащееся переменами предчувствие не давало мне покоя и во сне.
Шелковое платьишко в мелкий цветочек было исполнено портнихой с грандиозной задумкой: подол платья не закрывал коленки и фалдил при ходьбе так, что взгляды иноземных мужчин велись на игре шелка и стройных длинных ног. То есть должны были вестись. К платью и ногам прилагались серебристые босоножки, прямоугольная сумочка размером с большой кошелек. И в довершение женственного наряда головным убором служила шляпка, доставшаяся от бабушки, с крошечными полями узорного хлопкового шитья. Полюбовавшись на себя в зеркало, расположенное в гардеробной, я вышла на ознаменитившую себя льющейся водой лестницу.
Потоки воды, низвергавшиеся по ней всего два часа назад, не нанесли никакого вреда ступенькам, но оставили свежие подтеки внизу перил. Не впервые обрушилась стихия на парадный вход! Ведь бинокль зацепил вчера такие же, но уже засохшие следы воды.
Музей-отель располагался на площади в центре города. Вокруг расползались широкие улицы, одну из которых — третью от музея, выбрала я для решающей прогулки. Болтая клатчем, я шла мимо витрин магазинов и кафе, не упуская возможности поглядеться в каждую из них, а заодно поймать взгляды сидящих за столиками. Люди, словив мой взгляд, отвечали. Белозубыми, ни к чему не обязывающими улыбками.
Гуляющих на улице почти не было. Каблучки моих босоножек цокали по выложенному глянцевой плиткой тротуару. Пройдя дальше мимо однотипных зданий с голубыми ставнями, я обратила внимание на небольшое кафе без выставленных наружу столиков. Зашла, выбрала столик в самом темном углу, застланный скатертью охряного цвета. Подлетел официант.
- Синьорина, только что привезли из пекарни каштановые пончики и прянички панпепато!
-Си, два пончика и чашку кофе.
Ответила и с самым серьезным выражением лица стала ждать исполнения заказа.
В кафе, кроме меня, было еще три человека: бородатый мужчина, не выпуская из рук телефона, теребил край синей скатерти. И две женщины за скатертью жгуче-травяного цвета, немки, скорее всего мать и дочь, обе с короткими стрижками и в очках.
Булочки подали на тарелочке, выстланной льняной салфеткой в клетку. Есть пока не хотелось, и я начала с кофе. Не торопясь, прихлебывая, рассматривала официантов. Два парня под сороковник вышли из кафе и стояли, смеясь, у входа. Бордовая униформа с золотистыми шевронами гармонировала с дизайном кафе — темные стены, бордовые тяжелые занавеси. Играла музыка — популярные песни восьмидесятых годов. Мой официант привел следующего клиента — это была женщина, заспешившая к столику с бородатым мужчиной. Тот вскочил, быстро заговорил, отодвигая стул даме, непрерывно смотрел ей в глаза.
А мои кавалеры всегда сидят, когда я спешу навстречу. Щурятся, скалятся улыбкой уже победившего. Почему-то я всегда производила впечатление жертвы. А «победители» оставались на «однажды» интимной встрече и теряли интерес к жертве потом. Я настолько привыкла и даже приучила себя к такому их поведению, что последние года два не напрягалась, называя свой номер телефона. Шептала прямо в кнопки телефона под пальцы «победителю» первые пришедшие в голову цифры — и адью!
Но в страну, в которой прихлебывала сейчас кофе и щипала пончик, я направилась совсем за иными отношениями. Нервничала, ожидая, что второй официант введет в зальчик импозантного одинокого мужчину с седой челкой, небрежно зачесанной набок.
Открылась дверь. Зашел мужчина. Но какой!!! Под семьдесят, маленького роста, с палочкой в руках. Красовался на нем синий костюмчик родом из шестидесятых с острыми лацканами пиджака, блестевшими заглаженными линиями и выдававшими приговорный срок владельцу. Осторожно ступая, посетитель присел за стол с желтой скатертью. Черные глаза буравили соседей: семью немецких женщин, парочку, тянувшую головы друг к другу. Я оказалась в стороне от холодящего его взора. Бр-р!..
Но прошло какое-то время, музыка и обстановка сделали мое тело расслабленным, а взгляд — абстрактно взирающим в никуда. Пончики я не доела, но зато заказала бокал «Кьянти».
«Неушедшее из 60-х» встало и совершенно неожиданно подтопталось к моему столику. Вовремя я этого не заметила, а когда почувствовала застоявшийся старостью запах, грубо вмешавшийся в ароматы кафе, вздрогнула и повернулась к подошедшему. Старик, ни слова не говоря, поднял раздутыми артритом пальцами салфетку с блюдечка. И засунул туда маленький, выцветший желтизной, листочек.
Я замерла, глядя в замешательстве на клетчатый кусочек ткани, под которой скрывалась таинственная записка. Осторожно вытянула листок, дрожащими руками расстегнула сумочку и бросила его в соседи к помаде и расческе. Под салфетку положила десять евро, озираясь (старика уже не было), буквально выскочила из кафе. Вот оно, начинается! По дороге в отель-музей сердце тыкало стенки так же, как каблучки — глянцевый тротуар.
Издали, в рано наступившей южной темноте, ярко светились окна, горели все лампочки в люстрах залы. Человек семь из группы оккупировали ступени и ясно выводили в летний вечер «Береза моя кудрявая». Русская женщина хороша своей преданностью — родине ли, мужчине ли, семье. Любит чувствовать себя в любом уголке шара комфортно, по-домашнему. Не удивлюсь, если на старинных буфетах уже настланы привезенные из дому кухонные полотенчики с расставленными на них дулевскими и китайскими чашками вперемешку. Эх, девоньки, поддержала бы я вас, затянула вторым голосом, но, улыбаясь и дирижируя вокальному ансамблю, поднялась наверх.
На кроватях уютно устроилась семья, щелкали каналами, муж злился: «Россию, Россию-Планету ищи, новостям самое время!». Моих соседей, Катерины с дочушкой Лизочкой, еще не было. Нырнула в сумочку. Записка гласила: «Терция 3, Контрада Улитки, музей мебели. С 10 до 17 ждем посетителей». А внизу приписано: «11.30, Russia, XX ss.Attesa!».
В музее мебели? Ждет в полдвенадцатого!? На поездку хватило бы и одной гостиницы — реликвии! Стало как-то жутковато, неловкость забила «под ложечкой». Старикашка подослан! Кем? Может, в его глазах я тоже выгляжу жертвой? Одной пойти — не решусь. Вернется Катя — приглашу ее посетить «экологически чистые экспонаты эпох». И завела «второй» в высоченный потолок:
Бере-ооза моя… Кудряяа — ваяя.
Листочки на ней
Молождя-вы – йяя.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/12/20/210