Я проснулась от того, что мама со стуком и скрипом отворила окно в моей комнате, и свежий зимний воздух ворвался в мой тесный и душный мирок болезни. На ветвях старой яблони орали, как сумасшедшие, чёрно-белые сороки, и чирикали воробьи. Вдохнув слишком глубоко, я закашлялась, прижавшись лицом к коленям и прикрыв ладонью рот и, судорожно вздохнув, откинулась на высокую влажную подушку. Глаза слезились от свежего морозного воздуха, голова трещала по швам, да и все мое худое измождённое тело будто бы разваливалось на части.
- Совсем задохнулась, - укоризненно сказала мама и захлопнула открытую ею половину белого пластикового окна, окончательно выстудив и проветрив мою комнату. Да и дышалось мне теперь намного легче.
Привыкнув к холодному уличному воздуху, свежему, как разрезанный пополам сочный арбуз, я выпростала руки из-под одеяла и аккуратно села, вытянув одну руку назад, чтобы поднять подушку за своей спиной. Затылок ломило от всех моих телодвижений.
- Завтрак на столе, - мать наклонилась, поправляя моё одеяло, и я почувствовала приятный аромат её духов – такой тонкий и терпкий, - тебе принести его, или сама дойдёшь до кухни?
- Дойду, - ответила я и с благодарностью посмотрела на это доброе худое лицо с большими серыми глазами, - спасибо, мам.
- Ну, смотри, - мать вытащила из кармана пиджака связку ключей с чёрным брелоком и нажала на нём белую кнопку. Было слышно, как во дворе дома пикнула наша машина и завелась, взревев, как раненый лесной зверь, - я тогда на работу. Звони, если что.
- Да, мам. Пока, - я послушно наклонила голову, стараясь не завопить от боли, и, мать, чмокнув меня в отчаянно болевшую макушку, вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Банный халат, полотенца и толстовки, висевшие на прибитых к двери металлических крючках, по инерции метнулись влево и остановились, покорно держась на своих местах.
Я услышала мамины шаги по деревянной лестнице, - моя комната располагалась на втором этаже нашего с ней дома, - грохот захлопывающейся входной двери в прихожей и скрежет ключа в замочной скважине. Две минуты спустя машина во дворе взревела ещё громче, и мать укатила на работу в свой магазин, оставив меня в тишине и одиночестве, наедине с моей невыносимой головной болью.
Я вслушалась в тишину нашего большого дома, в мерное тиканье настенных часов в гостиной, немое звучание всех предметов, находящихся в моей комнате.
Двуспальная деревянная кровать темного цвета, платяной шкаф с зеркалом во весь рост, письменный стол с молчащим компьютером, давно не работающий принтер и стул на крутящейся ножке с отломанным левым подлокотником. Тёмно-красные шторы пропускали дневной свет в мою комнату в таком искажённом виде, что все предметы приобретали красноватый оттенок. Даже моя бледная кожа становилась розоватой и совершенно не походила на кожу больного человека, который уже три года практически не выходит из дома, а если и выходит, то только для того, чтобы пройти обследование в стационаре. Ранее я бы испугалась этой напряжённой тишины, царящей в доме, и вздрагивала бы от каждого шороха в пустых комнатах до прихода матери с работы, но в свете событий последних трёх лет я перестала бояться всего, что приводило меня в ужас с детских лет. Темнота, высота, насекомые, гроза – это просто перестало для меня существовать. Монстры, живущие в моем воображении и пытающиеся напасть в любом неподходящем месте, смиренно собрали чемоданы, и ушли восвояси, опустив свои уродливые волосатые плечи. Да и как-то несерьёзно двадцатипятилетнему человеку бояться этой чуши, даже если этот человек серьёзно болен.
Лежать в кровати и предаваться воспоминаниям стало невыносимо. Я откинула одеяло и, превозмогая боль в черепушке, встала на ноги и стянула с себя через голову длинную ночную рубашку с кружевными манжетами. В зеркале на платяном шкафу на меня смотрела очень худая девушка с торчащими рёбрами и выпирающими костями таза. Впалые щёки, вытянутое книзу лицо, синяки под глазами, острые ключицы. Короткая стрижка каре на тёмных волосах, удлиняющаяся спереди и очень короткая сзади. Тонкие руки и ноги. В пространстве между тощими бёдрами при всём желании мог бы проехать электропоезд из двенадцати вагонов. Я похлопала себя по щекам, сняла с дверной вешалки банный халат с большим красным полотенцем с надписью «Самой красивой» - подарок отца на восьмое марта в этом году, - и вышла в одних трусах из комнаты.
Наш дом состоял из двух этажей и шести жилых комнат – весьма скромное жильё по сравнению с другими домами коттеджного посёлка в пригороде Н-ска. Гостиная, мамина спальня, комната брата, кухня и ванная комната располагались на первом этаже, моя комната, своего рода библиотека, комната для гостей и ещё одна ванная – на втором. Старший брат, женившийся два года назад на невзрачной и довольно милой одногруппнице, переехал в сам Н-ск, появляясь дома только по большим праздникам десять раз в году, предпочитая звонить по скайпу каждый божий день, осведомляясь о моём здоровье и маминых делах. Наши родители развелись, когда мне было пять, а брату десять лет, и отец тоже жил в Н-ске со своей женой. Ника, которая была старше меня всего на два года, ездила ко мне в больницу каждую неделю, когда я, почти обездвиженная, лежала на накрахмаленной белой постели и тупо изучала такой же белый потолок в палате. Мы же с мамой жили в пригороде Н-ска в этом двухэтажном кирпичном доме. У неё был свой магазин одежды, и дома она появлялась крайне редко.
Когда я окончила Н-ский университет и работала в филиале столичного банка, я тоже редко появлялась дома из-за работы и из-за…личной жизни.
Невыносимая головная боль резко пронзила мой раскалённый череп и я, со скомканным полотенцем и халатом в задрожавших руках, со стоном прислонилась к холодной стене второго этажа. В глазах заплясали яркие круги, потом потемнело, и я закрыла их, чувствуя, как пол, устланный ламинатом под тёмное дерево, уходит из-под моих босых ног. «Ещё обморока мне не хватало», - устало подумала я и со всей силы ударила себя по правой щеке свободной рукой. «Лара, сколько можно говорить – не ходи с голыми ногами по холодному полу!» - властный голос матери, эхом отдавшийся в моей больной голове, и удар по лицу привел меня в чувство. Я тупо посмотрела на покрасневшую ладонь и, держась за шероховатую стену, покрытую декоративной каменной плиткой серого цвета, прошла в ванную, расположенную на втором этаже.
Наскоро почистив зубы, я приняла душ и закуталась в банный халат, из-за моей худобы смотревшийся на мне как плащ-палатка. Закатав жалкие остатки своих некогда роскошных волос в тюрбан из полотенца, я побрела обратно в комнату, которая издали, светилась малиновым светом из-за моих красных штор. До завтрака меня ждала целая серия необходимых процедур лечебного характера.
Боль в затылке немного утихла, чтобы немного погодя снова поразить своей внезапной атакой мой уставший мозг. Я сняла с головы полотенце и повесила его на крючок дверной вешалки. На голове волос осталось так мало, что они практически все высохли после пребывания в тюрбане. Я села на свою не заправленную кровать и взяла с тумбочки полуторалитровую пластиковую бутыль с водой. Машинально отвинтив синюю крышечку двумя пальцами, сделала глоток. На тумбе со стеклянной дверцей, стоящей возле кровати, выстроился целый ряд таблеток в стандартах, аккуратно лежащих на своих пустых коробочках. Заученным движением я схватила стандарты цитофлавина и кавинтона, игнорируя показания, написанные на розовых стикерах «До еды» и «После еды». Выдавив на ладонь белую и красную таблетки, я сделала ещё один глоток из бутыли с водой и отправила таблетки в свой пустой желудок. Немного подумав, затолкала в рот продолговатую таблетку карнитона. Снова глоток воды. Отлично. Я водворила бутылку на её прежнее место – в угол тумбочки, и достала из лежащего на ней полиэтиленового пакета шприц в упаковке и ампулу мексидола. Оторвала часть упаковки шприца. Ватным диском отломила носик ампулы и выкинула его вместе с ватой в мусорное ведро, пестреющее своим содержимым – в основном, там лежали упаковки из-под лекарств, использованные бумажные носовые платки, пустые ампулы и использованные шприцы, затолканные обратно в свои прозрачные упаковки. Освободив новый шприц из полиэтилена, я вобрала в него содержимое ампулы с противным хлюпающим звуком. Выбросив пустую стеклянную ампулу в мусорное ведро, я выпустила из шприца ненужный воздух и аккуратно положила его обратно в упаковку. Открыла бутылочку с борным спиртом, намочила им ватный диск, перевернув её дном вверх. Переведя дыхание, я откинула в стороны полы халата, открыв взору исколотые и сплошь покрытые синяками и дорожками от уколов худые бёдра.
- Левая или правая? – хрипло спросила я и рассмеялась. Мне стало немного не по себе от своего смеха, так громко прозвучавшего в пустом доме.
Я взяла в правую руку наполненный лекарством шприц, левой рукой быстро обработала правое бедро ватным диском, смоченным в спирте. С размаху воткнула тонкую иглу в еле видный участок кожи, ещё не тронутый уколами. Игла шприца вошла легко, как острый нож в мягкое масло. «Хочу хлеба с маслом», - вяло подумала я и медленно выпустила лекарство себе в мышечную ткань бедра. «Больно, как и всегда». Я поморщилась и быстро вытащила шприц, закрыв место свежего укола ватным диском, смоченным в борном спирте.
Когда кровотечение остановилось, я сняла халат и облачилась в простое чёрное бельё. «Девочка моя, ты такая красивая», - прозвучал у меня в голове до боли знакомый и такой ненавистный мне голос. Я отогнала от себя назойливые воспоминания, надела чёрные спортивные брюки, тёплые носки и красную футболку с чёрной надписью «Devil». Приободрившись, я расчесала пальцами окончательно высохшую причёску и почувствовала, что голова стала легче – как всегда после утреннего приёма лекарств. В зеркале на платяном шкафу я одобрительно посмотрела на своё порозовевшее от лекарств лицо.
- Ну, теперь с добрым утром, - сказала я своему отражению и победно подняла крепко сжатый кулак правой руки вверх, - ты просто молодец, Лариса!
…Шёл август 2010 года. Уже год, как я работала в филиале столичного банка «СКТ» - в отделе по работе с просроченной задолженностью. Работа трудная, но высокооплачиваемая. Коллектив молодой и весёлый. Начальница строгая, но справедливая – весьма необычно для первого начальника в моей короткой жизни. Придя на своё первое в жизни собеседование в такую серьёзную компанию, я ехала в огромном, обитом мягким материалом лифте и ожидала увидеть старую злую каргу с бородавкой на вытянутом подбородке. Каково было моё удивление, когда я увидела молодую, на вид лет двадцати пяти девушку, которая меня встретила более чем радушно и быстро ввела в курс дела. Думаю, что мне нереально повезло в то непростое для страны время, когда шли массовые сокращения и увеличивался поток клиентов с просроченными кредитами. Проводя 12 часов каждые два дня моей смены на телефоне с гарнитурой на левом ухе, я проводила однообразные диалоги с необязательными и тупыми людьми, вовремя не оплатившими свои долги по кредитам. Потом я шла домой после восьми вечера и мысленно разматывала их кишки и бесполезные головы по асфальту. Даже общаясь по телефону день напролёт, я радостно вздрагивала, когда мой чёрный кнопочный nokia начинал воспроизводить знакомую до боли в животе мелодию, настроенную только на один – единственный контакт из моего телефонного справочника.
- Привет, Ларочка. Я соскучился.
- Приветик, - моё лицо быстро расплывалось в идиотскую, как любила говорить моя подруга Маруся, улыбку, - я тоже. Давай встретимся?
- Эммм, давай не сегодня? Я немного занят.
- Ну, хорошо, - неохотно согласилась я, - тогда завтра в семь. Пойдёт? У меня как раз выходной будет!
Да, выходной был завтра только у меня. У него выходной был каждый день, так как он не работал и, видимо, не собирался в ближайшее время отвлекаться на это незанимательное дело. Почему я тогда этому не придавала значения? Хоть убейте – не скажу. Не знаю, как так получилось, но я пришла без приглашения как раз в этот злосчастный день, когда он якобы был занят. 23 августа 2010 год. Он запомнился мне надолго, этот день. Я купила в супермаркете набор пирожных и радостно помчалась по знакомому адресу. Малосемейка на улице Ленина. «Трущобы», - как, презрительно скривившись, называла это место моя мать. Всегда открытая дверь единственного на весь этот дом подъезда. Сломанный домофон. Облитый нечистотами местных жителей узкий лифт. Вонь на всех этажах и пьяные неадекватные лица. Это не подъезд дома моей бабули, с великолепным ремонтом, пальмами в кадках и улыбающимся консьержем на первом этаже. Ну и что! Зато здесь жил Самый Лучший В Мире Человек. Глупо улыбаясь, я взлетела по грязной лестнице на седьмой этаж, не обращая внимания на зловонные кучи мусора, наваленные на каждой лестничной клетке возле сломанных мусоропроводов. Нажала на когда-то синюю кнопку прожжённого сигаретой дверного звонка.
Я услышала весёлую трель звонка за обитой уже потрёпанным временем дерматином дверью. Предвкушая радостную и волнительную встречу, я крепко сжала коробку пирожных в руках и немигающим взглядом уставилась в дверной глазок, каким-то чудом не залепленный сегодня жевательной резинкой. Шаги. Голоса. Он открыл дверь и резко толкнул меня в плечо. От неожиданного удара я отлетела назад и больно ударилась спиной о стену. Коробка с несчастными пирожными с громким стуком упала на оплёванный бетонный пол подъезда.
- Какого ты х.. припёрлась?! – прошипел мне в лицо Самый Лучший В Мире Человек с голым торсом и в потёртых тренировочных брюках серого цвета, дыша мне в лицо пивным перегаром, - кто тебя просил?!
Я растерялась. От шока и боли в спине я не могла говорить. Я только и могла, что стоять, вжавшись в грязную стену и трястись, как придурочная карликовая собака наших соседей. Мелко дрожали колени. Это…что это такое?! Дверь за ним отворилась, и вышла девушка в одном полотенце, обёрнутом вокруг её тела. Она придерживала край полотенца ухоженной рукой с длинными ногтями, и недоумевающе смотрела в мою сторону. С собранных небрежным пучком волос на открытые плечи капали крупные капли воды. Блондинка. Красивая. С ним. А как же я?
- Галочка, подожди, - он мягко подтолкнул девушку внутрь квартиры и закрыл за ней дверь, - а теперь слушай сюда, - он опять повернулся ко мне, и я от ужаса ещё сильнее вжалась в стену, - ты меня достала. Бесишь. Мне надоело ходить по городу за ручку с такой идиоткой, как ты. У тебя, кроме денег, ничего нет, и не будет. Поняла? Пошла вон, тупица!
Выплюнув последние слова мне в лицо, он со стуком захлопнул дверь, а я осталась одна в полутёмном подъезде. Опустив взгляд на грязный, усыпанный окурками, пол, я увидела сиротливо лежащую коробку с пирожными, любовно перевязанную продавцом бумажной розовой лентой. Корзиночки с белковым кремом. Семь штук. Он их так любит. Галочка. У неё шикарная фигура. Она лучше меня. Деньги. Тупица. Какое это теперь имеет значение? Где-то в затылочной части моей головы что-то щёлкнуло и горячим потоком понеслось по всему организму, отравляя кровь и ломая кости. Слёзы горячими ручьями полились у меня из вытаращенных глаз, заливая воротник белой блузки своей солёной жидкостью. «Я сейчас похожа на бабушкину золотую рыбку с выпученными глазами. Чёрт, моя рабочая блузка». Я увидела перед собой лицо начальницы и поднятый к потолку её длинный указательный палец. «Что бы то ни было, не теряй лицо и не позорь компанию. Никаких джинсов и голых животов! Увижу – оштрафую и отправлю домой переодеваться». «Ну и дура ты, Лариска» - послышался хриплый голос Маруси, и будто бы почувствовала её грубую руку, схватившую меня за шею. «Опять была в трущобах у своего? Сходи, помойся, от тебя воняет», - мать щёлкнула зажигалкой и закурила, выпустив изо рта облако ментолового дыма. «Шильковская, вы просто талант! Отличные работы! Рисуйте, не бросайте этого!» - голос моей преподавательницы из художественной школы стал последней каплей. Тупица. Меня назвали тупицей. Я вдруг резко почувствовала всю вонь этого подъезда, и меня замутило.
Развернувшись и стараясь громко не всхлипывать, я побежала к выходу, чуть не сбив какую-то бабку с тряпичной сумкой в горошек. Внезапно стало трудно дышать от смрада, царившего в подъезде. Затылок заломило от боли, ноги стали ватными и непослушными. «Меня сейчас вырвет».
- Смотри, куда прёшь, дебилка!! – писклявым голосом заверещала бабка и смачно плюнула мне вслед.
Задыхаясь от рыданий, я вылетела из подъезда и чуть ли не бегом бросилась домой по пустынным улицам нашего городка, расположенного в часе езды от Н-ска. Я сунула дрожащую руку в сумку, болтающуюся на плече, нащупала пустой контейнер из-под сегодняшнего обеда, записную книжку и кожаный чехол с телефоном. Кое-как попадая в кнопки моей nokia, я лихорадочно набрала номер, который всегда выручал меня в самые нелёгкие минуты. Подруга Маруся. Я приложила телефон к уху, продолжая бежать и беспомощно реветь на всю округу. В трубке что-то щёлкнуло, и равнодушный женский голос произнёс фразу, так надоевшую мне за год работы в банке:
- Телефон абонента находится вне зоны действия сети, попробуйте позвонить позднее.
Меня осенило. Она же уехала в горы с туристической группой. У неё отпуск. Я заревела ещё громче, размазывая тушь и сопли по лицу. Набрала номер мамы. Она-то точно не в горах. Если я кому-нибудь не позвоню, то умру на месте, так я думала в тот момент 23 августа 2010 года. Мать взяла трубку после трёх гудков.
- Что такое, Ларочка?
- Мааааааам…, - проревела я в трубку, как медведь, - меня Дима бросиииииил!!!..
- Да? – мать встревожилась, но не подала виду, и, помолчав, ответила, - ну и х… с ним.
…Я так задумалась о событиях трёхлетней давности, что чуть не сожгла яичницу на плите. Быстро убрав сковороду на холодную конфорку, я налила в белую кружку кофе, заботливо сваренный моей невозмутимой родительницей. Переложив жареные яйца на большую белую тарелку, я с кружкой в одной руке и с тарелкой в другой прошла к кухонному уголку и с ногами уселась на кожаный диванчик. С неожиданно появившимся аппетитом я съела свой завтрак в полной тишине и, вспомнив легко входящую иглу шприца в свою изуродованную уколами ногу, решительно намазала толстым слоем сливочного масла кусок ржаного хлеба и проглотила его, практически не жуя. Чёрно – белая кухня и чёрно – белая посуда в ней олицетворяли характер моей матери, для неё не существовало никогда третьего варианта и какой-то неопределённости. «Всё должно быть чётко» - любила она говорить и поправляла свой безукоризненный брючный костюм без единой морщинки.
- Но я почему-то не в неё.
Голова почти не болела, и я без головокружения и тошноты смогла помыть посуду и забраться на второй этаж, почти не запыхавшись. Я легла на кровать и включила телевизор, прикреплённый к стене прямо напротив кровати. По федеральному каналу шли «Новости», красивая ведущая рассказывала о непрекращающейся войне в далёком Египте. Но я не слушала её, вновь погрузившись в воспоминания.
…Прорыдав около двух недель, я, наконец, смогла взять себя в руки. «Великая депрессия», так назвала этот период мать, почти закончилась. Маруся вернулась из своего горного похода и сразу же явилась ко мне домой, прямо с порога заявив, что мудаков в этом мире хватает и что расстраиваться по поводу каждого – здоровья и жизни не хватит.
Я молча кивала в такт её высказываниям и постепенно успокаивалась. Только тупая головная боль, так часто беспокоившая меня в последнее время, мешала чувствовать себя полноценным человеком. Маруся, вышагивая по моей комнате и извергая ругательства в адрес моего бывшего, выглядела словно полководец, громогласно отдающий приказ идти в бой своим солдатам. Её спортивные штаны цвета хаки и чёрная толстовка с капюшоном и с засученными до локтя рукавами ещё сильнее создавали это впечатление. Резко остановившись, подруга повернулась ко мне и ткнула указательным пальцем в мою фигуру, сжавшуюся на кровати. На её смуглом пальце сверкало толстое серебряное кольцо с красивой гравировкой – латинской буквой L.
- Слышь, Ларка, - сказала подруга, - выбрось этого орангутанга из головы, нового найдёшь. Договорились?!
- Дааа, - протянула я, но вспомнив едкий запах пота, грязную голову и оплачиваемые мной счета в кафе и кино, - то, что я по какой-то причине не замечала вообще, закрыла рот рукой и вскочила на ноги.
- Эй, эй, Лара, ты что?! – заорала Маруся и быстро оглядевшись по сторонам, выхватила из-под моего письменного стола мусорное ведро с синим пакетом внутри.
Я нагнулась над ним и выблевала весь обед в мусорку, испачкав себе лицо и руки. Почувствовав невероятную усталость, я заплакала и в обнимку с ведром медленно опустилась на пол.
- Вот ты же горе луковое, - Маруся своей накачанной рукой подхватила моё тощее предплечье и поволокла в ванную на втором этаже. Ноги мои заплетались, как у пьяного человека. Нагнув моё лицо над раковиной, подруга тщательно его вымыла и вытерла пушистым полотенцем. Успокоившись, я потрогала своё опухшее и покрасневшее от жёстких рук подруги лицо.
- Марусь, - переведя дыхание, сказала я, - у тебя руки, как у мужика, ты мне всю рожу исцарапала.
- Да иди ты, - притворно рассердилась она и, схватив меня за шиворот, хорошо встряхнула, - ща как дам по шее!
Мы ещё долго смеялись, стоя в ванной на втором этаже и на несколько минут забыв обо всех неприятных вещах, случившихся за последнее время.
… - А потом меня хватил удар, - мрачно подытожила я и, щёлкнув пультом, переключила канал. Какой-то неизвестный мне певец в тренировочных брюках и чёрной шапке проникновенно пел о любви. Хоть он и пел на английском, мне без труда удалось понять, что он хотел донести до меня с плоского экрана телевизора. Три года иждивения не прошли даром – я смогла усовершенствовать свой английский до того уровня, когда всё понимаешь и говоришь без неловких пауз. Глупый певец в дурацкой шапке. Как можно петь о том, что приносит столько неприятностей? Неужели бывает наоборот? Я отогнала эту мысль, но тут же вздрогнула от неожиданности, услышал стандартный звонок на своём чёрном nokia. Уже три года эта мелодия звучала для всех контактов, и у меня не было желания менять её. Звонила Маруся. Я нажала кнопку вызова и приложила телефон к уху.
- Приветик.
- Здорово, дохлятина! – прогудел мне в ухо низкий голос подруги, - жива ещё? Чем занята?
- Да ничем, - ответила я, скользя невидящим взглядом по экрану телевизора. Певец в трениках разводил руки в стороны и пел, закатывая глаза, - телек смотрю. Впрочем, как и всегда. А что такое?
- У меня предложение – пошли гулять, - сказала Маруся тоном, не требующим возражений, - погода сегодня просто шик! Мороз и солнце, всё такое. А?
- Я не могу далеко идти, - проговорила я, - и ты прекрасно это знаешь.
- Да я на машине, - нетерпеливо ответила Маруся, - батя на сегодня одолжил. Так что давай сгребайся, в десять я подъеду. Тебе же надо дышать свежим воздухом?!
- Надо, - со вздохом согласилась я, - ты как моя мама, я сегодня уже прослушала лекцию о пользе свежего воздуха.
- Ну вот. Так что собирайся, дорогуша, и оденься теплее, а то зад себе отморозишь.
- Договорились.
- Тогда пока!
Не дожидаясь ответа, подруга первой бросила трубку. Я молча послушала короткие гудки в телефоне и положила чёрную прямоугольную коробочку на прикроватную тумбу, с которой на меня молчаливо взирали раскрытые упаковки таблеток. Видимо, у неё сегодня выходной, раз решила «вывести в свет» меня, как она обычно выражается. Что ж, лекарства я приняла согласно инструкции своего терапевта, головная боль немного утихла, можно и прогуляться. Всё равно сегодня одной дома мне делать нечего. Я встала с кровати и полезла в платяной шкаф. Болоньевые штаны на лямках, тёплая куртка с капюшоном, вязаный свитер с высоким горлом. Декабрь на улице всё-таки. «А три года назад вы собирались вдвоём поехать в горы на Новый год – ты да он». Я потрясла внезапно заболевшей головой, прогнав ехидный голос внутри своей головы, и вытащила из шкафа тёплые колготы. Маруся ненавидит ждать, так что мне стоит поторопиться.
…Мне стало плохо после посещения фитнес-клуба, вернее, во время группового занятия по аэробике. Подняв ногу над степ-платформой, я резко потеряла сознание – чернота, омрачавшая мне жизнь в течение двух месяцев, будто бы занавесом опустилась на моё сознание и вырубила из действительности. Что было дальше, я не могла знать и помнить, так как после этого случая я пролежала без сознания трое суток, как позже мне стало известно.
Мать, с потемневшим и вытянутым лицом, но с такой же безупречной причёской, после сухо сообщила мне, что инструктора и администратор клуба пытались привести меня в чувство, но потерпев неудачу и изрядно перепугавшись, вызвали карту «Скорой помощи». Когда приехавшие люди в белых халатах констатировали что-то наподобие инсульта, кто-то из сотрудников клуба предложил связаться с моими родственниками и, поискав в моём мобильном телефоне номер матери, позвонили ей.
- Я чуть не померла от страха, - позже сказала мать, закуривая пятую сигарету за последний час на внутреннем дворе больницы, - если бы с тобой что-нибудь случилось, твой отец бы никогда меня не простил.
Очнулась я на третьи сутки с какими-то трубками в носу, с иглой в вене левой руки и на больничной койке с мерно пикающей аппаратурой у изголовья моего лежбища. Отчаянно болела голова. Именно в тот момент головная боль взяла меня в плен на три года и превратила в беспомощное и бесполезное существо. Я поводила глазами по сторонам и заметила слева от себя сидящую на стуле фигуру в белом халате. Врач? Мужчина лет пятидесяти в очках и маске на пол-лица, с зачёсанными на затылке волосами мышиного цвета. «Он начал седеть, поэтому у него такой цвет волос», - вяло подумала я и произнесла, удивляясь, как сложно мне даются самые простые слова:
- Здрав…ствуй…те…
Врач быстро вскочил со стула и подбежал ко мне, нащупывая пульс на моей кисти. Затем кивнул головой и с облегчением сказал:
- Да ты в рубашке родилась, милочка, честное слово!
- Не…неправда…что…со…мной…слу…чилось?...
- Ты упала в обморок, - мягко сказал врач и, подтащив стул ближе, сел рядом со мной, - не приходила в себя три дня. Теперь всё в порядке!
- Я…не…умру…?
- Нет, что ты, - уверенным голосом сказал человек в белом халате, и понизив голос до шёпота, произнёс, - меня бы тогда прибила твоя матушка.
- Да?...а…чем…я…больна…?
- Разрыв нескольких сосудов в головном мозге. Стоит немного подлечиться, и всё пройдёт. Будь ты постарше и толще, всё было бы намного плачевней.
- Поняла, - я закрыла глаза и крепко уснула, не желая думать, что будет со мной дальше.
Лариса Шильковская, 22 года. Сама того не ожидая, в одночасье стала больным человеком.
…Я оделась, как на Северный полюс, и аккуратно спустилась на первый этаж. Тут же зазвонил дверной звонок. Ещё раз. И ещё. Так истерично звонить в дверь может только один человек из моего окружения. Я отперла замок и вышла на высокое крыльцо, чуть не задохнувшись свежим воздухом и чуть не ослепнув от лучей утреннего декабрьского солнца, отражающегося на белых сугробах во дворе.
Оставляя на хрустящем снегу следы от валенок, я дошла до высоких ворот, вышла на улицу и заперла их на замок. За оградой, на заснеженной дороге с двумя глубокими колеями стояла Маруся, скрестив руки на груди. Чёрная куртка – «аляска» с рыжим мехом на капюшоне, брюки цвета хаки с большими накладными карманами, заправленные в грубые сапоги на высокой шнуровке. Чёрные волосы, зачёсанные в высокий длинный хвост, смуглое лицо без капли косметики смотрело как всегда прямо, строго и пугающе. «Дикарка, как и всегда». За спиной подруги утробно гудел огромный джип её отца – машина чудовищного размера и приятного бордового цвета.
- Ты опять без шапки, - заметила я, подходя ближе и засовывая связку ключей от дома в карман лыжной куртки, - мозги простудишь, девочка.
- Да ладно, - беззлобно ответила подруга своим хрипловатым голосом и, одной рукой схватив меня за шею, другой ущипнула за щёку, - за своими мозгами следи, доходяга.
- Сама такая, - я вырвалась из её стальных объятий и посмотрела на неё снизу вверх – эта особа была выше меня на две головы, - куда поедем?
- В принципе, куда угодно, - ответила подруга и помогла мне забраться на переднее сидение, - я предлагаю доехать до леса, там хотя бы тихо, и воздух чище.
- Пойдет, только с тобой всё равно тихо не будет, - не могла не съехидничать я и радостно вдохнула резкий аромат её духов, когда она наклонилась, чтобы пристегнуть мой ремень безопасности. Встретившись со мной глазами, она отвела взгляд.
Обежав машину спереди, она уселась на водительское сидение и дёрнула автоматическую коробку передач. Машина, такая же внушительная и агрессивная, как и её водитель, взревела на всю улицу. Маруся посмотрела на меня сверху вниз и нарочито весело спросила, подмигнув:
- Ну, что, поехали, принцесса?!
Я улыбнулась и кивнула, ощущая тупую боль в затылке и нарастающую тревогу в груди.
…С Марией Шпак я познакомилась ещё на первом курсе Н-ского университета, мы учились в одной группе на юридическом факультете. На первой паре теории государства и права своенравный преподаватель Марчук рассадил всю группу по алфавиту, и мы с ней оказались за одной партой, последней на третьем ряду. Высокая девушка со смуглой кожей и в чёрной агрессивной одежде с цепями и заклёпками привлекала внимание всего универа. Она очень грубо разговаривала, курила сигареты «Парламент» на переменах и всегда на всё имела свою точку зрения. Училась она хорошо, имея неуды только по тем предметам, на которых она спорила с преподавателями до хрипоты, не желая признавать свою неправоту.
Так получилось, что мы стали общаться, и сидели рядом даже в поточных аудиториях на парах. Мы разные, как небо и земля, нас объединяло одно – любовь к тяжёлой музыке. Маруся доставала билет на концерты даже тогда, когда их уже не было в продаже, и всегда брала меня с собой. Мы постоянно были вместе: ходили в столовую, в библиотеку, друг к другу в гости, слушали музыку из одного плеера, так что однажды паренёк из параллельной группы назвал нас «парочкой» и противно расхохотался. Подруга мельком посмотрела на меня и, резко рванувшись вперёд, с ноги своим грубым сапогом врезала этому парню по челюсти, за что её на неделю отстранили от занятий.
Этот человек всегда был рядом со мной, и в хорошие, и в тяжёлые для меня моменты жизни. Я даже не удивилась, увидев высокую фигуру в чёрной косухе с заклёпками на следующий день после того, как меня перевезли из реанимационного отделения в обычную палату. Подруга, побледневшая и постаревшая лет на десять, вошла ко мне в палату с большим полиэтиленовым пакетом и ногой в сапоге в синих бахилах захлопнула за собой дверь. Звякнули стёкла в пластиковом окне, и я мысленно поблагодарила маму, согласившуюся платить за отдельную палату. Если бы соседки по палате увидели то, что произошло позднее, я бы от стыда провалилась под землю.
Подруга, серьёзная и непривычно молчаливая, в небрежно накинутом на плечи белом халате, бросила на стул у двери пакет. Оттуда высунулась связка бананов в полиэтиленовом мешке и коробка ананасового сока. Маруся молча подошла ко мне, печатая шаг. Я как раз сидела на кровати, выпростав поверх одеяла, похудевшие бледные руки. Виновато улыбнувшись, я посмотрела в нахмуренное лицо подруги и произнесла:
- Ну, привет!
Она подошла ближе, упала возле моей кровати на колени и обхватила меня за талию вместе с руками, крепко прижав к себе и спрятав своё лицо за моим тощим плечом. Халат белым облаком взметнулся за её спиной и упал на пол. Я почувствовала запах сигарет, более сильный, чем прежде, духов и куртки из натуральной кожи. А ещё я почувствовала боль в затылке и в рёбрах, так как эта перекаченная в тренажёрном зале девка совсем не умела рассчитывать свои силы. Я буквально не могла и пальцем пошевелить.
- Эй, - выдавила я из себя, - мне больно.
Подруга резко подняла голову и, крепко схватив одной рукой меня за подбородок, впилась грубым поцелуем в мои бледные и потрескавшиеся губы. «Что она творит?!». Я с трудом освободила правую руку и упёрлась Марусе в плечо, пытаясь её оттолкнуть от себя.
- Мм… - промычала я что-то нечленораздельное и почувствовала её язык у себя во рту.
«Бл..., Шпак, ты что делаешь?!!».
Вскоре она отпустила меня и ловко увернулась от моего удара слабой руки. Схватив меня за локти, Маруся прижала моё туловище к высоко стоящим подушкам на больничной койке.
- Отпусти меня, - прошипела я, безуспешно пытаясь вырваться, чувствуя, как краска заливает моё бледное лицо, - совсем охренела?!
Подруга низко наклонила голову и разразилась громким смехом. Я мысленно вновь поблагодарила маму за отдельную палату. Хохоча, как сумасшедшая, она подняла голову, и я увидела то, что шокировало меня больше, чем совсем не дружеский поцелуй – слёзы. Бесцветные капли, текущие из миндалевидных, никогда не знающих косметики глаз, лишили меня дара речи, и я перестала вырываться. Рыдая и смеясь одновременно, Маруся потрясла моё обездвиженное слабое тело и завопила:
- Жива, сучка! Живая!!
- Не ори! – опять зашипела я и вновь попыталась вырваться. Локти мои затекли от её цепких пальцев, - отпусти меня, наконец!!
Подруга послушно отпустила меня и предусмотрительно отбежала к окну, увернувшись от пролетевших в её сторону подушек в белых больничных наволочках с синими штампами. Когда кидать стало нечего, я попыталась встать, чтобы врезать ей, но со стоном упала на кровать, задохнувшись от боли в затылочной части головы. В глазах потемнело, я чувствовала только вкус сигарет во рту, запах резких духов и всеобъемлющую боль, охватившую всё моё тело, как паутина. Я почувствовала, не открывая глаз, как сильные руки приподняли меня и сунули по голову подушку. Потом заботливо укрыли одеялом.
- Лежи уже, дефективная, - прозвучал хрипловатый голос у меня над головой, - я слышала, что после инсульта люди дебилами становятся, вот и решила проверить.
- Не оправдывайся, - прошептала я и, по-прежнему не открывая глаз, облизнула припухшие губы, - и не инсульт у меня, а просто небольшой разрыв сосуда в головном мозге. Не преувеличивай.
Хлопнула дверь палаты, и я машинально открыла глаза. Мать, в синем деловом костюме и в накинутом на плечи белом халате, держала в обеих руках два пакета из супермаркета. Я густо покраснела и нырнула под одеяло, оставив снаружи только взъерошенную макушку.
- Здрасьте, - сказала Маруся.
- Привет, Маша, - ответила мама и зашуршала пакетами прямо над моим ухом, - Ларочка, как твоё самочувствие?
Она чмокнула меня в макушку. Я вылезла из-под одеяла и, стараясь не встречаться взглядом с сидящей на стуле, положив ногу на ногу, подругой, повернула голову к матери:
- Привет, мам. Всё нормально, только голова болит.
Мать кивнула и вытащила из пакета полиэтиленовый мешок с апельсинами. Один кинула Марусе, и она его на лету поймала, вскрыв ему кожуру движением одного пальца. На всю палату запахло цитрусовым ароматом.
- Спасибо, тёть Марин.
- Кушай на здоровье, - ответила мама и стала выгружать из пакетов угощение.
- Мам, я же не люблю апельсины, - сказала я и с ужасом смотрела, как родительница с невозмутимым видом выгружает на тумбочку кучу еды, - боже, зачем мне столько всего?!
- А Маша любит, - отрезала мать, - не думай только о себе, деточка.
- Вот, вот, - поддакнула подруга и, насмешливо посмотрев на меня, затолкала в рот очередную дольку апельсина.
- Отец звонил? - спросила мама.
- Да, истерику закатил, - неохотно ответила я и уставилась на переплетения синих вен на своих тонких руках, - он сегодня вечером приедет с Никой.
- Понятно, - мать мельком глянула на часы и виновато посмотрела на меня, - милая, у меня сейчас встреча с арендатором, так что я побежала. Я уже была у твоего лечащего врача, он сказал, что ты идёшь на поправку.
- Хорошо, мам. Иди, конечно, - я с детства знала, что работа должна быть на первом месте, за что всегда платилась обиженными высказываниями своего бывшего парня, когда выходила работать в дополнительную смену и не могла потешить его самолюбие. Нет, не хочу об этом думать. На утреннем обходе врач поинтересовался, была ли у меня стрессовая ситуация в последние несколько месяцев, и я, помедлив, выложила ему всё подчистую. На что он сообщил, что это напрямую повлияло на мою болезнь, и болеть я буду ещё несколько лет, принимая лекарства и делая уколы. Я согласилась со всем, что мне говорил этот понимающий и добрый человек, но попросила не говорить этого моим родителям и особенно подруге в кожаной куртке, так как знала, что она взбесится и поедет в трущобы с металлической трубой наперевес и наломает там дров. Врач понимающе кивнул головой и сдержал своё обещание. «Боже, дай этому человеку здоровья и долгих лет жизни!».
- Маша, можно попросить тебя? – мать повернулась к моей подруге, пожирающей апельсин.
- Просите, - с набитым ртом сказала она.
- Посиди с Ларой, пожалуйста. Хотя бы до того, как приедет отец. Мне, правда, жаль…
- Без проблем, - Маруся облизала пальцы, и я опять отвела взгляд в сторону, - мне всё равно делать нечего.
- Спасибо, дорогая, - мать облегчённо вздохнула и, поправив халат на плечах, пошла к выходу, - как Ларочка выпишется, приходи к нам на вечеринку. С меня пицца и апельсины!
- Ловлю вас на слове! – крикнула ей вслед подруга и подняла кулак с апельсиновой кожурой вверх.
Мама рассеянно кивнула и вышла из палаты, неслышно закрыв за собой белую дверь. Я была уверена на сто процентов, что её мысли тут же переключились с меня на предстоящую встречу с арендатором.
- Эй, дефективная, - окликнула меня Маруся, выбрасывая кожуру от апельсинов в мусорное ведро, - кинь в меня ещё одной апельсинкой!
…Мы молча ехали по коттеджному посёлку, где я жила с самого рождения. Я вдыхала морозный утренний воздух через приоткрытое окно, обеими руками держась за ремень безопасности. Из магнитолы лилась мелодичная музыка группы Queen, Маруся уверенно крутила руль, держа в зубах свой неизменный тонкий «Парламент». Я провожала взглядом каждый коттедж, удивляясь, как быстро разрастался наш посёлок.
- Шильковская, - быстро сказала подруга и, вытащив левой рукой изо рта сигарету, выпустила облако дыма в приоткрытое окно, - я рекомендую тебе посмотреть в пол, иначе ты рискуешь заработать ещё один удар.
- Что? – не поняла я, но бросив взгляд на посёлочную дорогу, сразу догнала, в чём дело.
На дороге стоял Самый Лучший В Мире Человек. В шапке, натянутой до бровей, в пуховике трёхлетней давности, с сумкой через плечо, в своей неизменной глупой позе – ступни, развёрнутые носками в разные стороны. «Тупица». Он замахал руками и что-то прокричал, отчаянно прося нас остановиться.
- Чёрт, - процедила Маруся и в сердцах выбросила окурок в окно, намереваясь дать по газам и увезти меня подальше отсюда.
- Останови, пожалуйста, - попросила я и положила руку в полосатой перчатке на смуглую ладонь, дрожащую от негодования, - всё в порядке.
Маруся с сомнением и каким-то разочарованием посмотрела на меня и нехотя припарковалась у обочины. Я отстегнула ремень безопасности и вышла из машины, негромко хлопнув дверцей. Он стоял на дороге и молча смотрел на меня. В машине нервно затягивалась нового сигаретой моя любимая подруга. Подруга ли?.. Любимая?
- Что тебе нужно? – наконец спросила я, с ужасом представив, как этот отморозок ломится ко мне домой. Маруся, ты меня спасла, в который раз спасла…
- Ларочка, давай начнём всё сначала. Прости…
Какой противный голос. Заткнись и вали уже отсюда. Исчезни!
- Нет, - я поразилась равнодушию в своём голосе, - уже поздно.
- Пожалуйста! – в его голосе сквозила мольба и знакомое мне раздражение, когда он не получал то, что хотел. А хотел он многого.
Три года прошло. Ты совсем тупой?! В моих висках и затылке стучала кровь, окрашивая снег вокруг меня в красный цвет.
- Нет, - повторила я, - и ещё раз нет.
- Я слышал, что ты тяжело болела после нашего…эээ...разговора. Извини меня.
Да я за это время могла уже три раза умереть и воскреснуть, придурок! Откуда ты вообще узнал, что я болела?
- Нет, - сказала я и открыла дверцу машины, - у меня уже есть человек, который сделал для меня больше, чем ты. Он хотя бы не считает меня тупицей. Давай ты сделаешь так, чтобы я больше тебя не видела, ok?
Ну и рожа. Вот и стой на дороге и жалей себя, пока не влезет. Я уселась на пассажирское переднее сидение и пристегнулась ремнём. Маруся смотрела на дорогу, сигарета дрожала в смуглых пальцах. Машина мерно тарахтела, стоя на одном месте.
- Когда ты успела с кем-то познакомиться?
Я улыбнулась и почувствовала, как боль из затылка утекает через приоткрытое окно и будто бы впитывается в снег на дороге. Я покрутила шеей. Чудеса! Я…я выздоровела?! Голова не болит, она лёгкая! Я сняла перчатку и положила ладонь на грубую руку, вцепившуюся в руль до побеления в костяшках пальцев. Этот человек умный, весёлый, хорошо водит машину и умеет драться, с ним никогда не скучно, он всегда придёт на помощь, хотя после этого пошутит над тобой. Так что ничего страшного, что он иногда тупит. Я подожду, и просто буду наблюдать. Маруся недоверчиво и с подозрением посмотрела на меня. Постепенно её лицо посветлело, и морщинка между бровями исчезла. Всё стало на свои места.
- Ты что, серьёзно?
- Дефективная ты, а не я, - рассмеялась я, удивляясь, что от смеха голова не раскалывается, а наоборот, приятно кружится, - кто мне обещал свежий воздух в зимнем лесу?
- Сейчас всё будет! – хрипло вскричала подруга и тыльной стороной ладони провела по моей раскрасневшейся от мороза щеке, - тебе – всё, что угодно, - чуть тише сказала она и, надавив на педаль газа, сорвалась с места, подняв тучу снежной пыли и оставив позади только тлеющий окурок сигареты и одиноко стоящую фигуру Самого Ненужного В Мире Человека.
19 октября 2013 год.