В младенчестве мой сын часто болел. Впервые заболел сразу же, после рождения. Я была мамочкой неопытной, роды были не простые, впервые увидела сына уже запеленутым. Принесли мне его только на четвертый день. Помню, он мне показался некрасивым. Нос какой-то широкий. Как у негритенка. И всё время, когда мне его приносили на кормёжку, он спал. Не кричал, не плакал. Позвонила маме в тревоге и говорю:"Мам! Может он у меня глухонемой?" " Дура! С чего ты взяла?" "А он всё время молчит". " Ну и что..., услышишь еще, не придумывай!" Родила я сына в феврале. Зима в тот год была холодной. Еще в роддоме сын начал посапывать, забеспокоилась: не простыл ли? Сказала об этом врачу. "Да они все сопят! Ничего страшного!" Но когда принесли сына домой, он стал еще и кашлять. Пришла врач, сказала, что у него, возможно, воспаление легких и что нам надо срочно отправляться в больницу. И вот, с девятидневным ребенком, я отправилась в городскую детскую больницу, на ул. Чайковского, тогдашнего г. Ленинграда. Не буду пересказывать в подробностях, что там было. Воспаления лёгких у него не нашли, но в момент утреннего обхода, при враче, он, извините, покакал. Врач сказала, что какает он... не очень хорошо.
И стали лечить его от совсем другого, якобы от неправильного пищеварения, с капельницами в голову, с моими слезами, с надрывным криком Максима, с угрозами отлучить, меня нервную, от ребёнка и в итоге довели- высадили девятидневного новорождённого ребенка на морковную и рисовую диету,(!) что в итоге привело его к полному искусственному кормлению, и к тому, что из него стала выходить практически одна зелень. Доведенного до потери веса ребенка через несколько дней мы забрали под расписку, с угрозами и с недобрыми предсказаниями нам в спину от лечащего врача. После к нам домой пришла заведующая из районной поликлиники, сокрушалась о нашем поспешном решении, но, в итоге, согласилась, что дома ребенку намного лучше и, слава Богу, мы его благополучно выходили. Во время же пребывания в больнице насмотрелась я на человеческое равнодушие. В детской больнице было полно так называемых отказных детей. От новорожденных, до пятилетнего возраста. Иногда бывали и постарше, поскольку не все детские дома готовы были принять такое количество детей, к тому же у некоторых были непроходящие простуды и воспаления. Ежедневное существование этих детишек заключалось в вечном стоянии (кто мог стоять) в кроватке и монотонном раскачивании: туда-сюда, туда-сюда..., с перерывами на кормежку и привычный, равнодушный обход врача.
Некоторые соболезнующие мамочки, вроде меня, приносили им что-нибудь, например, игрушки или, втихаря, фрукты (поскольку кормить их посторонним, как уток в пруду, было запрещено, за это сердобольных мамочек страшно ругали).
И, вот так, иногда годами, дети- маятниками стояли в кроватках, если с ними не случалось чего-либо страшного, но и страшное для многих, было, видимо освобождением и уходом в иную жизнь, возможно, более для них счастливую.
Помню, однажды я вышла из палаты, где лежал Максим. То ли он уснул, то ли пеленки простирнуть (к стати, находиться с ребенком можно было только до двенадцати ночи, на ночь - не разрешали, поезжай домой, как хочешь, а утром - вновь к шести возвращаться из дома, поэтому и приходилось простирывать пеленки в больнице или по ночам -дома) Так, вот, вышла я из палаты и слышу душераздирающий крик, не перестающий, иногда даже в визг переходящий. Иду на этот крик. Захожу в палату. Палату этих самых разновозрастных отказников.
В одной кроватке лежит ребеночек, месяцев, наверное семь. Совершенно голый!! А за окном, надо сказать, зима и в больнице не очень, мягко выражаясь, тепло. И этот ребеночек, с ног до головы покрыт коростой, кое где даже начинающей кровоточить. Извивается в кроватке и визжит. Все остальные детки равнодушно раскачиваются: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда... Подхожу к медсестре. Говорю: "Что это? Что за ужас такой, что за издевательство? Что за жестокость? Отчего ребенок голый и страдает в одиночестве?" А миленькая, очаровательная, нежненькая медсестра мне, улыбаясь, отвечает: " А это у него такая аллергическая реакция на антибиотики. А голый для того, чтобы кожа дышала и заживала "Говорю: " Так зачем же такое лекарство колите?" "А так доктор назначила..." Что можно было сделать для этих, многочисленных, маленьких страдальцев? Только, со слезами, о них помолиться.
К слову надо отметить, что после сына я не единожды сталкивалась с младенцами, наблюдала их прямо после рождения, и все они (опять прошу прощения у читателя) какали точно также, как мой сын в тот, злополучный день и для меня остался вечной загадкой вопрос: "От чего же, все-таки, моего сына лечили?" В эпикризе было начертано что-то неразборчивое.
Поскольку, как я заметила в начале своего рассказа, сын мой в младенчестве часто болел, то, поверьте мне, с врачами мне пришлось столкнуться не единожды. К сожалению, часто я встречалась с равнодушными детскими врачами, но были и есть и другие.
В десять месяцев от роду, у моего сына случились фебрильные судороги.( таковое их обозначение я узнала после) Была ночь. С вечера сын был вполне здоров, только немного разрумянился. Но без температуры и заснул спокойно. Ночью я вдруг проснулась от жуткого, пронизывающего, непонятного страха. Встала, подошла к кроватке, а там... Максим скрюченный, ножки, ручки крест-накрест, весь бьется в какой-то непонятной дрожи. Включили свет, а он... синеет! Вызвали скорую. В минуты приехала. Врач, мужчина лет сорока, измерил температуру, быстро снял одежду с ребенка, открыл балкон (зимой!) попросил клеенку, холодную воду, положил сына на эту клеенку, сделал ему какой-то укол и, кажется, протирал его водой. Я была в полном трансе. Максим дрожал мелкой дрожью и я попыталась накрыть его легким одеялом. Врач вдруг закричал:" Вон её! Вон! На кухню! И не впускать!" Стояла в кухне, у окна, сама как в лихорадке. Не знаю, сколько прошло времени. Заходит врач. Подходит ко мне, берет за плечи и говорит:" Простите меня. У Вашего ребенка были фебрильные судороги. У младенцев такое часто бывает, на фоне высокой температуры. Градусник зашкаливал. Пить попросить они не могут, наступает быстрое обезвоживание, отсюда и судороги. Я его охлаждал, а Вы... минута и судороги могли бы перейти на сердце, тогда трудно было бы спасти. Простите меня, за резкость". Я заплакала. Говорю: " За что же простите? Вы же моего ребенка спасли". Хотели напоить врача чаем, но он извинился, сказал что не может остаться - много вызовов.
Он еще был у нас, однажды, по вызову. В два с половиной годика, летом, у Максима заболело ухо, мы приехали с дачи в город, вызвали неотложку и по вызову приехал тот же врач. Он сразу же поставил верный диагноз - отит, хотя ребенок жаловался, что голова болит. Конечно же, врач нас не помнил. Я ему сама напомнила о том, что он спас мне сына. Мы тогда привезли клубнику с дачи. Напоили его чаем. И клубнику ему отдали. Хотя он брать не хотел.