Из цикла «Удерейские записи»
С вечера зачастил дождь, громко барабаня по деревянной крыше дома. Воздух наполнился свежестью дождя. Алешка Брусницын забрался на свою чердачную лежанку и приготовился ко сну. Он уставился открытыми глазами в деревянную крышу чердака, сосредоточенно думая о том, что сейчас уснет крепко и безмятежно. Но уснуть сразу не смог. Какая–то сила, возникшая в нем, заставила его думать. А думал он о родниках, каких на Удерейском Клондайке очень много. На большинстве из них он уже побывал. О родниках он думал не случайно. В них он видел существо Удерейского Клондайка. Ведь с помощью воды добывается золото.
Алексей про себя как бы начал подводить некоторые итоги. За прошедшие три лета он удачно попутешествовал по Удерейскому Клондайку и побывал на его основных родниках, на притоках речки Удерей: Шааргане, Уронге, Пескиной, Мамоне, Холме. Удалось пожить много летних дней и на соседней речке Удоронге. А вот на речке Ишимбе, притоке Удерея, которая считалась загадочной, бывать не пришлось.
Что скрывается под словом «Ишимба», Алексей не знал. Но предполагал, что это слово из тунгусского языка, и скорей всего оно означает удачную охоту на зверя, птицу, рабалку. По-существу, это большой водораздел между речками Малая Пенченга, Ишимба и Удерей. На этой речке золото не добывают, и она остается загадкой, на ней хочется побывать, почувствовать ее дух, увидеть поток ее воды своими глазами. Речка находится очень далеко от поселка Южно-Енисейский. До нее несколько десятков километров. Просто так туда не ринешься, даже ради большого любопытства. Из тех сведений, какие можно было получить в Южно–Енисейске, считалось, что на Ишмибе нет жилых поселков, какие имеются на приисках Партизанский, Петропавловский, Сократовский, Кировский.
Ишимба - зона охотничьего промысла, там несколько охотничьих факторий и заимок, на которых проживают промысловики, охотясь на разную живность. В тайге, раскинувшейся вдоль речки Ишимба, водятся рябчик и глухарь, белка и соболь, рысь и росомаха. И как часто приходилось слышать от приискателей, в лесах на речке Ишимбе хорошо прижилось главное таежное зверье, лоси и медведи. В речке водится рыба елец, таймень, щука, хариус. На косогорах и в лощинах произрастает много черемши, ягоды голубики, черники, брусники и грибов. Кедрач рождает обилие орехов. И если говорить простым житейским языком, жизнь на речке Ишимбе считается интересной и можно сказать даже увлекательной. И Алексей с огорчением подумал, вряд ли ему когда-нибудь удастся побывать на загадочной речке. Но человек предполагает, а Бог располагает, как говорится.
Наступила середина августовской золотой поры. Ночью удерейская округа погружалась в густые туманы, а днем над ней нависало горячее, ласковое солнце. Возникал естественный парниковый эффект. В лесу уже запахло грибами и брусникой. И Алексей подумал, что уже пора ринуться в хребты и проверить, как в это лето уродились грибы и брусника. Участие в нынешней сенокосной страде с отцом отняло много врмени и сил. И хотя Алексей не чувствовал себя уставшим, но сильно хотелось отоспаться. В тот вечер, наконец, он все же крепко заснул, отдавшись сладостному сну. И под барабанивший по крыше дождь, наверняка проспал бы до середины дня.
И вдруг… резко проснулся. Кто-то настойчиво кричал у ворот:
- Ленчик, Ленчик, проснись!
- Алексей быстро соскочил с лежанки и налегке высунулся в чердачный проем. Его обдало туманной прохладой. Глянув вниз, увидел, что у ворот стоит Сашка Матэ с велосипедом, с которым никогда не расставался.
- Давай соскакивай, есть разговор! – кричал Сашка. Алексей соскочил с высокой крыши сеней прямо к Сашке, чем его сильно удивил.
- Ленчик, дело есть неотложное, надо сбегать на речку Ишимбу, сразу выпалил Сашка.
Алексей пристально глянул на Сашку, и ему показалось, что он сильно изменился за последнее время. Его вихрастая голова совсем заросла и покрылась большой курчавой шапкой, посветлело и лицо.
- А что там делать? – зевая, спросонья, спросил Алексей у Сашки.
- Отец наказал мне в эти дни побывать на Ишимбе, на становье у Ильи Зябликова, - продолжал Сашка. – Илья в начале каждой зимы привозит нам воз сена для коровы. Надо убедиться, заготовил ли его Илья в этот раз.
- Но ведь это далеко, - возмутился Алексей, подумав о том, что нынешней сенокосной страде видимо, конца не будет.
- Согласен, далеко, тридцать километров туда и столько же обратно, получается шестьдесят километров в два конца, - сказал тихо Сашка.
- Хорошенькое дельце, за сутки отмахать шестьдесят километров по глухой тайге, - сказал Алексей, изобразив на лице серьезную мину, от которой видимо, у Сашки сразу стало кисло на душе.
Сашка был другом Алексея, он тепло к нему относился. Было в их отношениях, что-то похожее на братство, и Алексей не мог ему отказать, даже если предстояло пройти больше полсотни верст по глухой тайге. Алексей никогда не бывал на таинственной речке Ишимбе, но сразу смекнул, что появился шанс побывать в одном из Удерейских родников, и согласился на предложение Сашки. Довольный согласием Алексея, он радостно шлепнул его по плечу.
- Выходим завтра рано утром, за харч в дорогу не беспокойся, мать приготовит узелок, - сказал Сашка и мигом укатил на велосипеде.
Ранним утром следующего дня Алексей появился в доме Сашки. В доме было тихо, видимо, все еще спали: младшая сестра Наташка, братья Вовка и Колька. Сашка встретил Алексея на веранде, которая была известна на весь Южно-Енисейский своей стеклянной стеной, которую при постройке дома соорудил Сашкин отец, понимавший толк в архитектуре и строительстве, работая в золотоприисковом управлении начальником ОКСа, отдела капитального строительства. В доме сильно пахло печеным. Вышла из кухни его мать и пригласила парней подкрепиться на дорогу.
Сашкина мать моложавая женщина, русоголовая, со светлыми чертами лица, всегда уважительно относилась к Алексею, зная, что у него матери нет, умерла несколько лет тому назад. Она с пониманием относилась к его сиротству, и он чувствовал от нее материнское отношение к нему. Мать Сашки привлекала внимание Алексея еще и тем, что отличалась от большинства приисковых женщин, не участвовала ни в каких пересудах, не стояла без надобности в больших очередях около универмага или у столовой. Она налила парням по большой кружке парного молока и поставила тарелку с горкой свежих испеченных оладий. Пока мать складывала в мешок большую бутылку с молоком, отварную картошку и десятка полтора румяных пирогов, парни аппетитно управились с завтраком. Сашка накинул на плечи мешок, и они выскочили из дома.
Было еще раннее утро, приисковый поселок, утонувший в утренней прохладе, спал беспробудным сном. Над Удерейским правобережным хребтом и со стороны лощины, по которой в горы поднималась Каменская дорога, была видна слабая полоска утреннего тумана.
Ребятам предстояло совершить бросок по таежным тропам и горным хребтам с центрального Удерея и добраться до загадочной реки Ишимбы. Ощущение утренней прохлады подталкивало, ребят к тому, чтобы они взяли необходимый темп, и не снижая его, двинулись по намеченному пути. Они быстро спустились по дощатому, отсыревшему за ночь от упавшей росы деревянному тротуару, который тянулся серой лентой по всей улице Пролетарской, проскочили по переулку, вдоль Гремучего ключа и пошли знакомым нам путем, в сторону Покровского поля и Калифорнийской площади.
Добравшись до площади, парни вброд перешли по перекату ледяной Удерей, и по тракту пошли в направлении на север. Отмахав по тракту изрядный путь, не доходя до прииска Кировска трех километров, свернули влево и устремились в девственную, гористую тайгу. Путь на зябликовское становье Сашка знал хорошо, ему приходилось на нем бывать, и парни уверенно продвигались вперед.
Ребята долго шли по извилистой тропе, которая тянулась по затяжному тянигусу, через сосновый лес, поднимаясь все выше и выше на вершину хребта. А когда поднялись на его гребень и глянули вокруг, то остолбенели от той красоты, какую увидели. Перед ними, как-то неожиданно, распахнулось огоромное таежное нагорье, уходившее, куда-то далеко, в необозримые, синие дали. Красота увиденной зелени смешанного леса была неописуема. Здесь дружно соседствовали сосна, кедр, лиственница, береза, осина и ольха. Да и погода была, лучше не придумаешь, тепло, ярко светило солнце, полное безветрие и путь по таежному нагорью мы преодолевали легко.
Продвигаясь таежной тропой к Ишимбе, парни временами останавливались, осматриваясь вокруг. Тайга часто чередовалась разными курнями: местами росли лиственницы, или березы, а местами попадались большие сосновые курни, которые своей необычностью привлекали их внимание. Эта необычность заключалась во внешнем виде сосен. Стволы сосен, от их комля до середины, темно–серого цвета. От середины и до вершины сосны, желто-золотистые, вызывающие эмоциональный восторг. Вершины сосен прикрыты густой зеленью ветвей, напоминающей распустившийся шатер, спасающий от пышащего жарой солнца.
Проскочив по гребню хребта, ребята спустились вниз и, наконец, добрались до речки Ишимба. Тропа змейкой бежала по правому берегу реки и привела их на опушку леса, где за его крайней кромкой расстилалась огромная поляна, уходившая к подножию горы.
На берегу речки, на солнечной стороне, стояло охотничье становье Ильи Зябликова. При подходе к заимке было видно, как из жарника, над которым торчал таган с висевшим закопченным котлом, столбиком струился синеватый дымок костра. На поляну выскочила серая лайка с хвостом – калачиком, громко лая. Из избушки вышел Илья, всматриваясь в кромку поляны, где ребята показались.
Зябликовское становье - избушка, амбарчик, небольшая стайка для лошади и поленница смолистых дров, закрытая с верху накидной крышей. Словом, все так, как бывает на становье охотника-промысловика. Зябликовское становье напоминало пристанище, похожее на те в которых жили трапперы в североамериканских горах.
- Ну, как добрались, зверь дорогой не потревожил вас? – спросил Илья у ребят и присел у горешего костра, пригласив и их.
- Нет, преодолели путь спокойно, - ответил Сашка, опускаясь на сутунок, служивший скамейкой.
И хотя Илья жил вдалеке от приискового поселка, в глухой тайге, на речке с тунгусским названием Ишимба, однако не был загадочным человеком. Его в поселке Южно-Енисейский знали все, и старые, и малые, как говорится.
Охотник Илья Зябликов, по кличке «Зяблик», считался жителем прииска Центрального, где жила и его старенькая мать, забайкалка, известная была тем, что любила пить монгольский чай - смесь кипятка, масла, соли и сырого куриного яйца. Вот это таежное нагорье на речке Ишимбе, притоке Удерея, в тридцати километрах севернее прииска Центрального, Илья Зябликов несколько лет назад избрал для себя местом, где охотился и проживал.
«Зяблик» выходец из забайкальских бурят, лет тридцати пяти, маленький, как гном, сухощавый, как стручок гороха, с кругленькой головкой, скуластым плосковато-желтым лицом и узенькими глазками, похожий на деревянное изваяние. Илья всегда был одет в охотничью одежду: на ногах – кожаные ичиги, сапоги на мягкой подошве, ходил быстро, ступая осторожно по земле. Он любил для пущей важности носить на животе патронташ, а на плече – ружье. На прииске все знали, что «Зяблик» хороший охотник. Про него поговаривали, что он из ружья одной дробиной попадает белке в глаз. Илья Зябликов выбирался из тайги на прииск Центральный редко, в основном летом. Но когда появлялся на прииске, об этом знали все. На прииске больше недели не задерживался. И проводил эту неделю бурно: его можно было видеть или в магазинчике «Заготживсырье», где он запасался необходимым харчем и охотничьим провиантом, или в столовой, где брал добрую дозу спирта, выпивал и потом, еле семеня своими маленькими ножками, возвращался в свою избушку, которая стояла на бугре, за Гремучим ключом. У «Зяблика» была лошадь – кляча таежная.
Пока всю неделю он «путешествовал» по прииску по случаю своего выхода из тайги, лошадь стояла в огороде, смиренно дожидаясь, когда ее хозяин освободится от своих забот и дел.
«Зяблик» особую дружбу с приискателями не водил, а если и встречался с кем, так больше всего с такими же охотниками, как он и сам, с которыми крепко «закладывал за воротник», пока находился на прииске.
Закупив все необходимое и хорошо «погуляв», «Зяблик» навьючивал на спину своей клячи мешки, одевал через плечо ружье и покидал прииск, направляясь, дорогой через Покровское поле, к речке Ишимбе, где и находилось его охотничье становье. Старушка-мать выходила из своей избушки и провожала его в путь-дорогу, долго глядя ему во след, пока он не скрывался в густых кустах ивняка. А потом появлялась где-нибудь около хлебного магазина или столовой и, закурив пахучего самосада, попыхивая, долго рассказывала приисковым бабам, как ее сын Илья охотится в тайге на опасного зверя. Мать «Зяблика» и он сам, являлись выходцами из забайкальских бурят, спецпереселенцами. В Южно-Енисейске, на других Удерейских приисках, находилось много бурятских семей, насильственно переселенных. Эта трагедия обрушилась на бурят, как и на все народы СССР, в начале тридцатых годов, когда вовсю свирепствовала безумная коллективизация, или так называемая, односторонняя Гражданская война по уничтожению крестьянства. Сегодня с высоты времени приходится недоумевать, чего политически опасного для партии большевиков и советского государства могла сделать эта безграмотная, безобидная женщина со своим подростком.
Уставшие за долгий переход по тайге, парни уютно уселись у жарко горевшего костра. Рядом, на перекате, певуче журчала речка Ишимба, создавая атмосферу спокойствия, и они чувствовали, как их покидает накопившаяся за переход усталость.
- Илья, тебе большой привет от моего отца, он просил передать, чтобы ты с первым же снежным путем доставил нам воз сена, - сказал Сашка, изображая на своем лице деловитость.
- Спасибо за привет от Франца Ивановича, - ответил Илья, польщенный переданным ему от Сашкиного отца приветом, и подбросил смолистую сушину в костер, которая вспыхнула ярким огнем. – Как только выпадет, подходящий снег и на пути замерзнут ручьи и речки, сразу же привезу воз сена, можете не сумлеваться в этом. Ну, ладноть, небось, за дорогу проголодались, заходите в избушку и располагайтесь как у себя дома, буду вас потчевать, чем Бог послал.
Илья с ребятами вошли в избушку, которая сухостью и прохладой располагала к уюту. Под единственным окошком в торцовой стене стоял столик. Сашка развязал мешок и вывалил из него заготовленный матерью харч. Илья снял с плеч овчинную безрукавку, на поясе обнажился кожаный ремень, который для привлекательности был пробит латунными заклепками. На ремне в ножнах висел тунгусский нож. Такие ножи искусно отковывали кузнецы Южно-Енисейска из стали продольной пилы. Эта очень крепкая и бриткая. Он вынул нож из ножен и сноровисто раскроил мясо вяленой сохатины на кусочки, поставил на столик березовый чумашек со свежим засоленным хариусом.
Сашка с Алексеем вдоволь наелись нежного хариуса и сытной сохатины. Илья, сощурив свои узенькие, маленькие глазки, с большим аппетитом уплетал пироги, испеченные Сашкиной матерью, запивая молоком, принесенным нами. После сытного обеда, какой ребятам устроил Зяблик, они долго бродили по берегу Ишимбы, которая, внешне особенно не отличалась от всех речек Удерейского Клондайка. В Ишимбе вода светлая, певуче журчит на перекатах, переливаясь бликами в ярких лучах вечернего солнца.
Илья рассказал парням, как он готовится к предстоящей осенне-зимней охоте на белку и соболя. Как охотник, умеющий наблюдать изменения в природе, Илья сказал, что лето стоит теплое, уродился хороший урожай ягод, грибов и кедрового ореха, залог того, что будет и хороший приплод белки и соболя, а значит, будет и удачная охота. Окрыленный похвалой ребят охотничьего становья, Илья улыбнулся во всю ширь своих скул, с достоинством рачительного хозяина показал ребятам поляну, на которой стоял большой зарод заготовленного свежего сена.
- Вот из этого зарода привезу вам воз сена, - сказал Илья, вытащил из него пучок сухой травы, и долго нюхал, наслаждаясь ее запахом.
Весь вечер допоздна хозяин охотничьего становья и парни уютно сидели у жарко горевшего костра. Сухие смолистые дрова в костре потрескивали. Горевший костер испускал синеватые струйки дыма с характерным для него запахом, которые где-то наверху, рассеивались над вершинами сосен. Часто путешествуя, по Удерейскому Клондайку, ребята уже привыкшие по долгу засиживаться у горящих костров, сейчас чувствовали, как красные язычки пламени завораживающе действовали на них. Впитывая в себя ласкающее тепло костра, они бросали в него свежие кедровые шишки, которые, прожариваясь, пахли удивительным по запаху смольем.
Илья, наскучившись в одиночестве в тайге, то и дело рассказывал парням разные эпизоды из своей охотничьей жизни. Алексей, глядя в горевший костер, не переставал удивляться его живительной силе. Огонь – «священное пламя», в котором ведь еще древние видели первоначало жизни.
На зябликовское становье опустилась ночь, с речки потянуло прохладой, журчание воды на перекатах усилилось. Парни вошли в избушку, и каждый занял свое место на сухих палатях. Крепок был сон после длительного перехода по гористой тайге. Ночь пролетела быстро. Раннее утро было смурым. Над рекой плыл густой туман, напоминая кучевые облака, ползущие по небу. Но когда взошло солнце, марево быстро рассосалось.
Илья напоил ребят горячим, красноватым чаем, круто заваренным из кореньев брусничника, с сухарями. Положил каждому в карман по горсти сушеного мяса, они простились с ним, и двинулись в обратный путь.
Обратно домой, на прииск Центральный, парни возвращались другим путем, через речку Мамон. Им было известно, что на этой речке в прошлом находился богатый золотом прииск Благовещенский. От стариков-старателей слышали, что этот прииск, когда-то принадлежал знатному царскому сановнику. Как потом выяснилось, прииск принадлежал ближайшему сановнику императора Николая I - Корфу. Ребятам хотелось живьем взглянуть на местность этого прииска. Привыкшие к таежной глуши, ребята не очень-то смущались, что путь пролегал через нее. Пройдя по берегу Ишимбы километров десять, парни напрямую через густую тайгу, по звериной тропе, двинулись прямо на речку Мамон. Им сильно не повезло. На всем пути тропа заросла густой и высокой травой. С ночи на траву упала обильная роса, и ее большие капли лежали на зеленых стеблях, словно после дождя.
Когда закончили переход по росистой тропе, были так сильно вымокшими, что пришлось раздеться и облачение выжимать. Ребята выбрали сухой, солнечный пятачок, разожгли из сушняка костер и развесили вымокшее облачение на просушку. Передохнув и обсушившись, парни продолжили путь, и добрались до местности бывшего Благовещенского прииска. Перед ними раскинулась картина, присущая любому старинному прииску: песчано–галечные отвалы, поросшие густым, пушистым сосняком. И хотя за два дня отмахали десятки километров по Удерейской гористой тайге, однако, об этом ни сколько не сожалели. Ведь побывали на загадочной речке Ишимбе. Да что там Ишимба. Радость была оттого что побывав на дальних окраинах Удерейской округи, ребята расширили свои познания о ней.
Над Южно–Енисейском опускались сумерки. Где–то далеко, за его южной окраиной, над горизонтом, уже была видна золотисто–желтая полоска солнечного полыхающего заката. Поселок золотодобытчиков томился в вечерней тишине. Во дворах домов мычали коровы, вернувшиеся с пастбища, ожидая, когда их подоят заботливые хозяйки. Из труб, торчащих над крышами домов, лениво вились струйки дыма, сильно пахло вареным картофелем свежего урожая. Приискатели готовились к ужину. Преодолев последние метры по деревянному тротуару, ребята легко вздохнули. Бросок в шестьдесят километров на загадочную Ишимбу завершился.
Сильно уставшие, но уверенные в себе, что смогли осилить большое расстояние по таежным крепям, ребята вернулись домой, на прииск Центральный, в поселок Южно–Енисейский.
Картина народного художника РСФСР Т. В. Ряннеля «Утро в тайге».
Россия – Сибирь – Красноярск – Новосибирск, декабрь 2014 г.