-Что ты читаешь? - спросил Кесарий, поднимая глаза от книги «О глистах», присланной ему недавно Тэаном.
Каллист пробормотал что-то невнятное, не отрываясь от чтения.
-Хочешь, дам тебе мою книгу почитать? - предложил Кесарий великодушно. - Очень редкая. Думаю, что я сделаю из нее выписки, прежде чем отошлю Теану обратно.
-Нет, спасибо, я не хочу читать про глистов... а разве Теан тебе ее не подарил? - поинтересовался Каллист, переворачивая страницу в своем кодексе.
-Может, и подарил, но мне не нужны Теановы подарочки, - поморщился
каппадокиец и встав, подошел к другу, чтобы заглянуть через плечо в его кодекс. Каллист в беспокойстве захлопнул книгу и сказал:
-Хватит читать, пойду прогуляюсь!
Но Кесарий уже успел прочесть несколько строк и начал цитировать по памяти, вгоняя Каллиста в краску: «Кто из богов, соперник мой в любви, похитил у меня Кaллирою и, уступившую могуществу рокa, нaсильно держит ее теперь при себе вопреки ее воле? Вот потому-то и умерлa онa тaк скоропостижно, дaбы не пришлось ей болеть! Тaк и Ариaдну отнял у Тезея Дионис, a Семелой зaвлaдел Зевс. А я и не ведaл, что женa у меня богиня и что былa онa выше нaс! Только зaчем было ей уходить от людей тaк скоро и по тaкому поводу?! Фетидa былa богиней, но онa остaлaсь с Пелеем и родилa ему сынa, я же покинут в сaмом рaсцвете моей любви!»
-Я думаю, -перебил его Каллист суховато, - ты зря отвлекся от глистов.
-Удивительно, -покачал головой Кесарий, -просто поразительно! Ты попал в Александрию, средоточие всей учености вселенной, где можно достать редчайшие книги — и что я вижу? Ты читаешь дурацкое повествование о Херее и Каллирое, которое в каждой книжной лавке за три монетки продается!
-Кесарий... -раздраженно начал вифинец.
-Только не говори мне, что ты в первый раз ее читаешь, - продолжал жестокий Кесарий.
-Мне она всегда нравилась, - запальчиво ответил бывший архиатр.
-Мне тоже нравилась, когда я отроком был, и у меня еще борода не пробивалась даже, - заметил Кесарий. - Потом появились другие, соответствующие возрасту, интересы.
-Не может быть, чтобы ты читал Харитона! Неужели тебе твой отец позволял? - язвительно поинтересовался Каллист.
-Конечно, не позволял. Я у Горгонии тайком выкрал и читал, а она сама тайком у подруги взяла почитать. Но случайно отец у меня эту книгу обнаружил — я как раз по третьему разу ее прочитывал, приближался к концу.
-Мне страшно подумать, что с тобой сделали! - воскликнул Каллист, рассмеявшись.
-Многое я претерпел, но сестру не выдал, - ответил Кесарий. - Впрочем, не совру, если скажу, что злоключения Херея в поисках Каллирои меня укрепляли — как там он говорит: «О, Каллироя! Из-за тебя был я продан в рабство, вскапывал землю, нес крест, отдан был в руки палачу!»
-О да! - воодушевился Каллист. - Я помню, как мы с дядей читали, и я так переживал, когда бедного Херея чуть было не распяли по ошибке.
«Посланные нашли остальных уже убитыми, Херей же лишь поднимался на крест. Еще издали люди принялись кто что кричать:
— Пощади!
— Спускайся!
— Не прикалывай!
— Отпусти!
Палач приостановился, и Херей, с горечью в сердце, начал сходить с креста: радостно было ему расставаться с тяжелой жизнью и с несчастной своей любовью. Его повели, а Митридат вышел к нему навстречу, обнял его и сказал:
-Брат мой и друг! Своим, правда мужественным, но очень несвоевременным, молчанием ты едва меня не погубил, чуть было не заставив меня совершить нечестивый поступок!»
Кесарий не разделил восторга Каллиста и заявил:
-А теперь я считаю, что лучше бы он расстался с жизнью и любовью, чем еще столько папируса на его злоключения переводить. Глупейшая книга.
-А где Херей не находит во гробе Каллирою? Неужели твое сердце не волновалось в этом месте? - спросил Каллист.
«Херей, едвa дождaвшись рaссветa, пришел нa могилу под предлогом совершить возлияние и принести венки, нa сaмом же деле нaмеревaясь убить себя: вынести рaзлуку с Кaллироей он окaзaлся не в состоянии и считaл, что однa лишь смерть поможет ему в его скорби. Но, подойдя к могиле, он зaметил, что кaмни сдвинуты и что в могилу проделaн вход. Потрясенный тaкой кaртиной, он нaходился во влaсти зaгaдки, окружaвшей то, что произошло, a между тем молвa быстро принеслa сирaкузянaм весть о необычaйном событии. Все сбежaлись к могиле, но никто не решaлся в нее проникнуть, покa сделaть это не прикaзaл Гермокрaт. Спустившийся в могилу человек в точности обо всем сообщил. Невероятным кaзaлось то, что и покойницы дaже не лежaло в могиле. Прыгнул тогдa в могилу сaм Херей, стрaстно желaя еще рaз взглянуть нa Кaллирою, хотя бы и мертвую. Но, обыскaв могилу, не мог ничего нaйти в ней и он. Многие из недоверия спускaлись в нее и после него, и все были в недоумении.»
-Все хорошо в своем возрасте, друг мой. Теперь меня эта книжица только смешит, сказал Кесарий.
-И Полихарм тебе смешон, да? - возмутился вдруг Каллист.
«Полихарм ответил:
— Это, владыка, история длинная, а для меня теперь уже и бесполезная: не буду тебе досаждать неуместной своей болтовней. Кроме того, я боюсь, что если я начну мешкать, то меня опередит мой друг, а мне хочется и умереть одновременно с ним.»
-Ну, Полихарм еще туда-сюда... - ответил Кесарий. - Работал за этого влюбленного придурка в рабстве, а того все Эрот мучил...
-Ничего ты не понимаешь ни в любви, ни в дружбе! - вдруг выпалил Каллист, еще больше краснея и вскакивая, чтобы уйти из беседки. Но Кесарий его опередил. Неожиданно грубо оттолкнув вифинца от выхода, он крикнул, отчаянно и зло - «да, не понимаю!», и, задев и опрокинув светильник, выбежал наружу и исчез в египетской ночи.
Каллист, оставшийся в темноте растеряно сложил оба кодекса — про злополучных Херея и Каллирою вместе с глистами — на скамью, потом и сам тяжело опустился на нее, в задумчивости подперев голову руками. Потом он медленно встал и вышел вслед за другом.
В саду, прилегавшем к роскошному дому Асклепиодота, ничего не было видно, только огромные белые цветы источали сильный, дурманящий аромат, а над ними вились огромные диковинные бабочки. Было тихо — даже цикады примолкли — и Каллисту показалось, что он слышит громкое трепетание крыльев этих странных ночных бабочек с тяжелыми телами, словно густо покрытыми каким-то ворсом. Одна бабочка ударилась об его лоб — в этом прикосновении странно сочетались мягкость трепещущего волосатого брюшка и чешуйчатость жестких крыльев. Его передернуло от омерзения.
Бабочки роились не только над светами — та, что ударила его, полетела на огонь в окне таблина в доме. Асклепиодот не спал. Может быть, Кесарий там? В любом случае, хорошо бы приказать рабам принести горящие светильники и забрать кодексы из беседки.
Он подошел к окну и хотел было миновать его, чтобы обойти дом и войти в таблин, как услышал голос Асклепиодота:
-Запомни — воинам следует немедленно арестовать Александра-Кесария и отправить его под усиленной стражей к божественному кесарю.
-Приказа убить его на месте у меня нет, о Асклепиодот, - возразил кто-то с легким сирийским акцентом.
-К божественному кесарю Юлиану! - раздраженно уточнил тот.
-Да уж, божественный Юлиан славно погонял этого врачишку, как парфянский пес зайца по каппадокийским лесам!
-Если бы по каппадокийским... Да, и пусть его сразу же обыщут — у него могут быть письма от Василия к Афанасию или что-то в этом роде.
-Я думаю, - отвечал невидимый собеседник Асклепиодота, - если у него и были такие письма, то он их давно уже передал.
-Это уже палачи вызнают, кому и как он что передавал,- усмехнулся Асклепиодот.
-Этого, второго, тоже к Юлиану? - уже более деловито спросил сириец.
-Да, непременно! И поосторожнее с ним — он склонен впадать в безумную ярость. Может даже печень вырвать у противника.
Сириец хмыкнул.
-Справимся, не Аякс же он, этот дедулька Афанасий.
-Какой Афанасий? - застонал Асклепиодот в отчаянии. - Вас нарочно самых тупых в Сирийский легион отбирают?
-Нет, не нарочно, о сиятельный Асклепиодот, - последовал ответ.
-Я говорил о Каллисте, неразлучном друге и спутнике Кесария.- начал разъяснять гостеприимных хозяин, совладав с собой. - Афанасия вы снова упустите, готов ставить на кон, что этот коптский дед снова обведет вас вокруг пальца, как детей малых. Но уж Кесария с Каллистом смешно будет упустить даже таким болванам, как твои люди, Максимиан Сириец.
-На рассвете будут арестованы все, о ком я получил приказ, - бесстрастно отвечал голос с сирийским акцентом. - Ставишь на сто монет?
-Ставлю! Надеюсь, за труды император не оставит нас без награды! - хохотнул Асклепиодот, но Каллист уже этого не услышал — он опрометью бежал через темный сад, спотыкаясь и падая, и снова поднимаясь на ноги и продолжая свой отчаянный бег. Как он нашел Кесария, он и сам не понял — просто наткнулся на него, стоящего на коленях перед молодой финиковой пальмой и обнимающего ее ствол.
-Христе, я не могу больше... не могу... у меня отнято все — и Фекла, и Новый Рим, и надежды... забери мою жизнь, на что мне так страдать, - услышал он шепот.
-Кесарий! Бежим, Асклепиодот нас предал! - закричал, задыхаясь, Каллист, тряся Кесария за плечи.
Кесарий отстранился, медленно поднялся на ноги и стал спиной к шершавому, еще теплому от лучей давно ушедшего за горизонт солнца стволу пальмы. Лицо его было мокро от слез.
-Ты принес добрую весть, Каллист, - негромко сказал он. - Христос Бог услышал мою молитву. Скоро это закончится. Беги же, а я останусь. Беги. Скоро за мной придут воины.
-Ты рехнулся? - зашептал Каллист, грубо хватая его за руку. - Ты понял, что я сказал? На рассвете тебя арестуют и отправят к Юлиану!
На этот раз Кесарий даже не сделал попытку освободиться от хватки вифинца.
-Пусть арестуют, - отвечал он странным, чужим и тусклым голосом, склоняя голову. - Я не могу больше. Я устал. Пусть уж скорее. Это воля Христа. Рассвет ведь скоро, да, Каллист? Нет сил ждать.
-Нет такой воли Христа, чтобы тебя отправлять к палачам Юлиана! - закричал шепотом Каллист, тряся в ярости друга, как тряпичную куклу. - Бежим! Бежим к Афанасию, пока не поздно!
-К Афанасию? - проговорил Кесарий, словно пробудившись.
-Да! - крикнул во весь голос Каллист и потащил его за собой через сад — к дальнему его концу. Рассадив до крови ладони, локти и колени, они перебрались через стену, увитую колючим плющом и оказались на пустынной александрийской улице.
-Теперь — к Афанасию, - повторил Каллист, все еще цепко держа Кесария, словно боясь, что тот снова захочет устремиться навстречу смерти. Но Кесарий уже был прежним Кесарием, а не тем несчастным, околдованным и обреченным человеком, которого Каллист нашел в саду менее получаса назад. Они вместе бежали, слыша свое шумное дыхание, по улицам Александрии, сворачивая, срезая путь по переулкам. Вдруг Каллист застыл, останавливая друга:
-Воины, - прошептал он. - Вон там, видишь? Из Сирийского легиона. Идут к дому Асклепиодота.
-Каллист, беги к Афанасию, предупреди его. Я останусь здесь, - проговорил Кесарий.
-Нет, -отрезал тот.
-Беги, друг, - прошептал каппадокиец. - К чему тебе погибать? Я хочу, чтобы ты жил, чтобы вернулся живым к Финарете...
Но Каллист толкнул его в придорожную зловонную канаву и сам упал рядом.
- Как пьет земля сырая,
Так из земли — деревья,
А море пьет из речек,
А солнце пьет из моря,
-А месяц пьет из солнца....- захрипел вифинец пьяным голосом, а Кесарий подтянул голосом уже совершеннейшего пропойцы:
-Друзья мои, за что же
вы пить мне не даете?
Легионеры, проходя мимо и разговаривая между собою по-гречески и по-сирийски, захохотали над грязными пьянчужками. Кто-то из них пнул Каллиста ногой, и он оказался еще глубже в вонючей жиже к вящему веселью воинов. Но вскоре их шаги затихли — они свернули на улицу, ведущую к дому Асклепиодота.
-У нас еще есть время, чтобы добраться до Афанасия, - сказал Каллист.
Когда они оказались у дверей дома александрийского епископа, покрытые вонючей городской грязью, Каллист вдруг осознал всю глупость положения, в котором они оказались — кто их впустит, кто им поверит? Но Кесарий, выглядевший не лучше Каллиста, уже вел разговор с привратником на коптском.
-Проходите, - ответил тот, распахивая двери.
Ошеломленный Каллист последовал за другом. Привратник довел их до покоя Афанасия — тот уже не спал и, воздев руки, молился, обратившись на восток.
-Пайоат, эти люди ищут тебя, - сказал копт.
-Спасибо, Фофис, - отвечал епископ Александрии, прерывая молитву. - Что за беда стряслась с вами, дети?
-Пайоат, - сказал Кесарий по-коптски, - тебя идут схватить воины Юлиана.
-Кесарий? - узнал его Афанасий. Худое, смуглое, наголо обритое лицо старика осталось все также бесстрастным — словно Кесарий и его друг предстали перед ним в белых хитонах, умащенные благовониями.
-Каллист слышал разговор Асклепиодота и посланца Юлиана, - сказал Кесарий.
Лицо великого копта стало еще более неподвижным и сосредоточенным.
-Они чуть было не опередили меня, - произнес он. - Я ждал их через день, но не сегодня... О Христе, Ты — Бог истинный и Спаситель мира! - он возвел руки и очи горе, а после этого спокойно сказал, обращаясь к беглецам:
-Идем, дети!
С этими словами он взял посох и дорожную котомку, что наготове были у изголовья его скромного ложа из тростниковых циновок.
-Мы уходим, Фофис, - чуть возвысив голос, позвал он того, кого Каллист с Кесарием приняли за привратника. Фофис явился в тот же миг и велел обоим друзьям скинуть их грязные и зловонные хитоны в корзину, которую сразу убрали незаметные копты-прислужники. Потом он протянул им белые опоясания из льняной ткани.
-Доберемся до Нила, омоетесь, - сурово сказал он. - Сейчас нет времени на это. Идем. Пайоат, дай мне твой мешок, я понесу его.
Они поднялись на крышу дома и пошли вслед за Афанасием и Фофисом по узкой тропке, ведущей среди крыш спящих домов в дремлющих предрассветных садах. Этот путь вел их к реке, одному из рукавов Нила, на которые великая река разливалась, перед тем как впадала в море. Они спустились вниз по шаткой приставной лестнице сарая для вяленой рыбы — запах от рыбы был такой, что из ноздрей беглецов навсегда улетучился запах александрийской сточной канавы — и подошли к воде.
-Омойтесь, пока мы приготовим лодку, - сказал Афанасий.
Они едва успели кое-как отмыться в проточной воде, пока Фофис и епископ вытащили из укромного места небольшую лодчонку, в которой ходят на свой скудный промысел бедные рыбаки.
-Прыгайте в лодку, - сказал Фофис, вставляя весла в уключины. - Скорее. Ниже по реке нас ждет другая, крепкая лодка и наши гребцы. Думаю, они уже получили мое сообщение.
Афанасий первым без труда перемахнул за борт лодки, Каллист и Кесарий, поспешно надевая свои нехитрые облачения, забрались после него. Последним в лодку сел Фофис, оттолкнул ее от болотистого берега и взмахнул веслами.
-Христос — Бог истинный, - произнес Афанасий, осеняя крестом своих спутников и воды. - Уходим по Нилу, потом — на западный берег.
-Там же пустыня? - робко спросил Каллист.
-Верно. Там нас никто не найдет. Страна Запада — страна жизни, - загадочно ответил Афанасий.
На востоке поднялось солнце — и великая солнечная ладья двинулась на запад, а лодка с беглецами — на юг.
+++
Вскоре они уже были на болотистом берегу, среди камышей. Афанасий давал краткие разъяснения стоящим вокруг него коптам — с виду они казались обычными рыбаками, а, может быть, они ими и были — что не мешало им много раз помогать скрываться от преследования властей своему любимому епископу. Старая лодчонка уже лежала на берегу, а Фофис внимательно осматривал парус на мачте их новой, большой лодки. Солнце поднималось все выше и слепило глаза Каллисту. Афанасий неожиданно обернулся к вифинцу и сказал:
- Я скрывался от воинов императора больше лет, чем прожил каждый из вас, дети. Но в этот раз, когда я гляжу на тебя, Неферкис... да и на тебя, Гор, сердце мое засомневалось, не найдут ли нас.
Каллист и Кесарий, названнные по новым именам, переглянулись. Кесарий понял намек первым.
-Ты не подвел глаза? - спросил он вифинца. - Выглядишь, как грек, вырядившийся в коптские тряпки.
-Не подвел глаза и не собираюсь, - заявил тот. - Я, действительно, грек, а у нас глаза красят только негодные мальчишки.
Кесарий незаметно наступил ему на босую ногу.
-Перестань говорить глупости! Мы поплывем по Нилу на юг, солнце палит нещадно и отражается в воде, оно сожжет тебе глаза, ты потеряешь зрение. И повязку надень, иначе напечет голову.
Кесарий как раз и не был похожим на грека в коптских тряпках. Обмотав бедра так, чтобы скрыть злополучный шрам, он — смуглый, обритый, с подведенными черной краской глазами — был словно один из гребцов ладьи, что уже стояла под парусом в нильских водах. Светлая головная повязка словно изменила его внешность, а его движения и мимика стали похожими на те, что Каллист видел у брата Хатхор — они были сдержанными и торжественными. Даже его высокий рост, в-общем-то, нехарактерный для коптов, не делал его чужаком. Афанасий и он напоминали зажиточного коптского хозяина рыбного промысла, отправляющегося со своим сыном на одном из собственных судов, чтобы строго проверить работу наемных рыбаков и поденщиков.
Сознавая, что Афанасий и Кесарий правы, Каллист нехотя взял палетку с краской для глаз.
-Я тебе помогу, - сказал один из молодых коптов, Гарахти, и в его бесстрастном голосе Каллист услышал нотки жалости.
Они забрались в лодку. Афанасий, или, как его звали копты, Раосири, сел на корме, Фофис стал у руля, а Каллист и Кесарий присоединились к гребцам.
Весла ударили о тихую, поросшую тростниками, воду, вспугнув взлетевших пестрых уток, а белый парус раскрылся и реял над лодкой.
- В путь со Христом, Богом истинным! – проговорил Афанасий, начертав тонкой смуглой рукою крест на своем челе и груди, а после, подняв обе руки, благословил крестообразно и своих спутников, и воды Нила, по которым устремилась вперед их ладья.
Вскоре остались позади и камыши, и болотистый берег. В чистой проточной воде сияли белые лотосы, раскрывающиеся под лучами восходящего солнца. Ладья по воде двигалась среди цветов, и у Каллиста перехватило дыхание от священного чувства – ему показалось, что он стал участником великой мистерии.
- Твое имя – Неферкис, не забудь, - услышал он голос Кесария.
- Что оно значит? – недоверчиво спросил тот.
- Цветущий. Или, что то же самое для египтян – прекрасный. У них есть легенда о боге-отроке Неферту, что родился вместе с миром на рассвете в белом цветке лотоса.
- Я не любитель египетских богов – котов, крокодилов, гиппопотамов… - проворчал Каллист. – Хотя не сомневаюсь, мы их скоро повстречаем в огромном количестве.
Гарахти тем временем вытащил из-под скамьи, наполненный какими-то кругляшками из глины, похожими на яйца огромной птицы. На каждом глиняном яйце был нарисован египетский крест с овалом наверху и надпись странными знаками.
- Что это? – поинтересовался Каллист.
- Это – против крокодилов. Священное глиняное яйцо. Мы все над ними молились Христу в церкви, перед тем, как выйди под парусом, - отвечал копт.
-И что, помогает? – не удержался от язвительного вопроса Каллист, чувствуя себя полным афеем.
- Их надо в пасть ему кидать, одного ящика обычно хватает, - спокойно и деловито объяснил рыбак. – Тогда он пасть закроет, и можно успеть уйти с его пути. Крокодил никогда не сворачивает, когда плывет.
На мгновение и Каллист, и Кесарий от удивления отпустили весла, и лодка вильнула вправо.
Фофис что-то крикнул, хватая крепкую тростниковую палку, но, обернувшись, понял, что виноваты не копты, а греческие друзья Афанасия, и опустил орудие наказания.
-Прекрасно, - заметил Каллист, стараясь подавить приступ бешенства. – Нас, верно, тут скоро начнут пороть, как простых гребцов!
Кесарий не ответил – он уставился на свои ладони, на которых уже надулись большие мозоли.
Фофис молча стиснул палку и бросил быстрый и многозначительный взгляд на Раосири.
- Не отпускайте же весла, дети! – вскричал теперь Афанасий. – Нас вынесет на середину реки, а это опасно. Если вы устали, то скажите – и вас сменят.
- Прости нас, пайоат, - ответил Кесарий.
Фофис кивнул – даже со спины было заметно, что он доволен таким ответом, хотя прощения эти наглые греки попросили вовсе не у него, а у его начальника.
- Фофис! – вдруг проговорил Афанасий. Голос его был по-прежнему спокоен, но звучал собраннее и строже. – Нас преследуют.
Фофис мгновенно обернулся, а с ним – и Каллист с Кесарием. Позади, нагоняя беглецов, шла большая лодка, полная легионеров. Парус ее раздувался, как чрево сирийской богини, а гребцы, молотившие веслами, поднимали водяную пыль, как в какой-то варварской бане.
С других рыбачьих лодчонок, которых было много на Ниле, тоже заметили полицию, но скоро рыбаки успокоились, поняв, что она направляется не к ним.
Лица гребцов и Фофиса оставались такими же бесстрастными, как и раньше. Каллист почувствовал, что у него задрожали руки и увидел, что Кесарий побледнел.
- Подойди ко мне, Гор, дитя мое! – сказал Афанасий. – Гарахти, а ты сядь на весла рядом с Неферкисом.
Когда Гарахти взялся за весла, Каллист понял, что их с Кесарием как гребцов до сих пор всего-навсего терпели – теперь весло резало воду без звука и всплеска. Гарахти, почти обнаженный, с непокрытой головой, греб за двоих. Лодка, наконец, перестала вилять вправо-влево, но скорость не набирала, не отличаясь ничем от прочих рыбацких лодок, видневшихся и здесь и там.
Сердце Каллиста бешено заколотилось. Вдруг у него мелькнула шальная мысль – может быть, ему следует, подобно Антиною, принести себя в жертву за жизнь Кесария и прыгнуть в Нил?
Поднявшееся солнце пекло невыносимо, по щекам и шее вифинца текли струйки пота, глаза ломило от нестерпимого блеска воды.
Лодка с легионерами быстро поравнялась с лодкой Афанасия.
- Эй, дед! – закричали воины. – Вели-ка своим людям остановиться! И рассказывай, кто ты такой есть, и кто с тобой на лодке?
Афанасий встал, почтительно поклонился и ответил с непривычно сильным коптским акцентом:
- Я – хозяин этой лодки, зовут меня Усира, путь мы держим в сторону Гелиополя. Вот моя грамота, разрешающая добычу рыбы, и налог у меня уплачен.
Он, по-стариковски ссутулившись, начал копаться в своем дорожном мешке, и наконец, достал исписанный лист папируса с большой печатью.
При виде документа интерес в глазах легионеров к Афанасию и его спутникам угас. Но старший воин вдруг спросил старика – и знакомый сирийский акцент, услышанный ночью, заставил Каллиста вздрогнуть.
- А кто это рядом с тобой?
- Это мой сын, Гор, с детства расслабленный и слабоумный. Мы едем поклониться святыням Гелиополя, быть может, там он получит исцеление.
Легионеры глумливо захохотали. Каллист осторожно обернулся и увидел, что Кесарий-Гор полулежит на дне лодки в неестественной позе, подогнув ноги и вывернув руки. Глаза его, скошенные в разные стороны, были неразумны, рот полуоткрыт, а по подбородку текла слюна. Каллист содрогнулся. Ему, не знавшему о договоре Афанасия и Кесария, на мгновение показалось, что египетские чары навек изуродовали его друга, лепечущего какие-то слоги, обратив искаженное слабоумием лицо к Афанасию.
-Не бойся, дитя, не бойся, - произнес старик, гладя страждущего по голове. – Это ведь доблестные воины императора. Их нечего бояться.
Максимиан Сириец раздраженно и брезгливо махнул рукой – отправляясь по поручению начальства встретить слабоумного урода, да еще и посреди реки – плохая примета. Он быстро велел гребцам отплывать. Отвернувшись от больного, удалявшегося вместе с рыбачьей лодчонкой, сириец торопливо шептал заговор, сжимая под хитоном амулет с изображением грудастой коротконогой богини – «да не коснется меня зло от виденного мною зла, да не настигнет меня болезнь от нечистоты, виденной мною, да буду я цел и здрав, отврати египетскую ворожбу, отврати египетское волшебство, сохрани мне жизнь, мать богов!»
А лодка Афанасия тем временем летела вперед по Нилу – парус поймал добрый ветер, и они обогнали других рыбаков.
- Воины уже не видят нас, - сказал Афанасий. – Можешь сесть, Гор.
Кесарий, потирая занемевшие конечности, сменил Гарахти и снова сел рядом с Каллистом.
- Не бойся, - шепнул он ему. – С Афанасием мы не пропадем.
Усталый Каллист не отвечал. Он еще не верил в случившееся чудо – или просто не имел сил радоваться избавлению.
Кесарий окинул друга взглядом и воскликнул:
- Да у тебя плечи совсем обгорели на солнце! Господин Фофис, помогите, пожалуйста, Неферкису!
Фофис, довольный уважительным отношением Кесария, сказал что-то своим подручным, и Каллисту дали сосуд с оливковым маслом и кусок льняного полотна. Каллист сначала категорически отказался от всего, но потом Кесарий убедил его намазать плечи и накинуть полотно на спину.
- Мы доберемся к вечеру к селению, и там сможем отдохнуть, - подбодрил его Кесарий.
- Дети, смотрите – над нами сокол! – проговорил торжественно Афанасий.
Фофис, гребцы, Кесарий и Каллист разом подняли глаза к небу. Молодой сокол, еще слеток, с пронзительными криками носился над великой рекой.
- Еще глупый, молодой! – сказал наставительно Фофис. – Какая взрослая умная птица с криками охотится? Наверное, голодный, да так и будет голодный, пока не поумнеет.
Гребцы закивали, полностью соглашаясь с мнением мудрого кормчего.
Внезапно раздался странный высокий звук, будто воздух рассекли сталью – а потом еще и еще.
- Стреляют из боевого лука. Что за глупцы эти легионеры, - сказал Фофис.
- Куда же они стреляют? – нахмурил брови Афанасий, и лицо его перестало быть бесстрастным.
- В сокола! – вдруг завопил Фофис и от негодования подпрыгнул, мгновенно потеряв все свое величие древнего мудреца, но не выпустил руль. – В сокола! Стреляют! Неправогласные негодяи!!!
В голубой выси над ними продолжал метаться с пронзительными криками глупый соколенок.
- Что же он не улетает, - прошептал Гарахти в тревоге. – Убьют же!
Словно в ответ на его слова раздался пронзительный крик сокола – уже не веселый крик слетка-глупыша, а полный боли крик подранка. Стрела, задевшая птицу, тяжело плюхнулась в воду рядом с лодкой, а после темным камнем в воду упал и соколенок.
- Вот он! – воскликнул Каллист, указывая на трепыхающийся в воде комок перьев.
Повинуясь жесту Фофиса, лодка взяла курс на сокола, и вскоре Каллист, перегнувшись через борт (Кесарий и Гарахти крепко держали его за ноги), попытался выловить птицу. Прохладная нильская вода ласково охладила его горящие ладони с лопнувшими мозолями. После нескольких неудачных он попыток достал из воды отчаянно клюющегося и хрипло кричащего подранка. Счастливый, сам не понимая, отчего, Каллист с помощью друзей забрался с раненой птицей назад в лодку, сел на скамьи и попытался осмотреть его крыло, пару раз удачно увернувшись от клюва спасенного, целившегося ему в глаз. Все гребцы смотрели на вифинца, даже Фофис на мгновение отвлекся от руля.
- Думаю, его только слегка задело, - с облегчением сказал Каллист наконец. – Надо перевязать крыло этой благородной птице – если ее выходить, она сможет выздороветь и летать снова.
- Садись рядом со мной, Неферкис, и покажи мне этого сокола, - произнес Афанасий. Каллист послушался.
В руках Афанасия птица успокоилась и даже не делала больше попыток клеваться. Он перевязал кровоточащее крыло сокола лентой из льняного полотна и посадил его в небольшую плетеную корзину. Получив кусочек вяленого мяса, соколенок наелся и затих.
Каллист, собравшись вернуться к веслам, уже поднялся, балансируя на качающемся дне лодки, как Гарахти вскочил и резко выбросил в сторону левого борта руку со сложенными в странном жесте пальцами, крикнув:
- Крокодил!
Все остальное произошло стремительно. Гребцы с левого борта вскочили со своих мест и метнулись на другой борт, схватившись за весла вместе с гребцами справа. Гарахти, крича что-то по-коптски, метал глиняные яйца в ту сторону, в которую были обращены взоры всех. Афанасий схватил Каллиста за руку так, что тот упал вместе со стариком на дно лодки. Фофис, с острым тонким профилем, крепко держа в смуглых и тонких руках руль, широко расставил худые мускулистые ноги, вытянул шею, в своем развевающимся белом хитоне стал похожим на ибиса, и выкрикнул что-то коротко и гортанно. Афанасий прижал к себе Каллиста, словно малого ребенка, Каллист схватил корзину с соколенком. И в это самое мгновение все гребцы ударили веслами так, что лодку окатило нильской водой, словно дождем. Каллисту показалось, что лодка взлетела в небо, к солнцу, описав дугу, словно священная ладья из египетской легенды, на которой бог солнца странствовал по небу днем, а ночью побеждал зло за чертой заката.
Лодка развернулась, и над тяжело дышашими гребцами раздался голос Фофиса:
- Все удачно, пайоат. Крокодил не свернул, он поплыл вперед.
Все, включая Гарахти с его опустевшим ящиком из-под глиняных яиц, перекрестились. Каллист, все еще прижимая к себе корзину с мокрым соколенком, сел на корму, не в силах отвести взора от реки – там, среди взбаламученных вод,тянулся темный след в котором отражалось солнечное сияние.
- Эй, дед! – раздался вдруг крик. К ним приближалась большая двухпарусная лодка с воинами. На ее борту стоял Асклепиодот в светлом, расшитом золотом хитоне. – А покажи-ка нам своего слабоумного сына! Нет ли у него шрама на правом бедре?
Страшное молчание на мгновение окутало лодку. Афанасий молчал, скорбно глядя на воинов. Фофис склонил голову, и его нос-клюв зловеще навис над рулем.
В следующее мгновение Каллист увидел, как покачнулось, заваливаясь на бок, двухпарусное судно, словно в нее ударил невидимый таран Деметрия Полиоркета, и над водой показалась огромная пасть нильского крокодила, услышал хруст дерева и страшный нечеловеческий крик – крик ужаса и боли…
- Не смотри туда, дитя, - проговорил Афанасий, закрывая своей жесткой сухой ладонью глаза Каллиста, и тот уже не увидел, как волны уносили раздувающийся окровавленным пузырем хитон с золотой вышивкой…
+++
Когда они причалили к берегу, уже наступал вечер. Они вытащили лодку, утопая по лодыжки в темном иле. Среди тростниковых зарослей виднелись каналы, по которым на поля ячменя и пшеницы, уже погружающиеся во тьму, текла живоносная нильская вода. Солнце, алое и тяжелое, словно состарившееся за день, уходило за горизонт на другом берегу, над далекой западной пустыней его тонкий край источал последние золотые лучи. Каллист задержался, отстав от друзей – душу его охватил священный трепет, и он созерцал мистерию смерти солнца, что идет в непробудную ночь, где предстоит сражение и победа, и выход из могилы на горизонте востока.
«Если мы останемся в Египте, то я непременно приму посвящение в египетские мистерии. Надо будет поговорить с братом Хатхор, Горпашедом…», - подумал он. – «Здесь, на этой священной земле, многое видишь иначе и глубже понимаешь. Неслучайно еще Геродот писал, что египтяне – самый набожный народ, и первыми изобрели богопочитание.»
- Неферкис! Не отставай! – закричал Кесарий, и Каллист, словно пробудившись, бросился догонять спутников, залитых светом закатного золота. Священное чувство не совсем покинуло его – они казались Каллисту богами, вышедшими из солнечной ладьи.
Навстречу по тропе к ним спешил пожилой копт, тоже залитый божественным сиянием, и приветственно махал рукой. Позади него, весело подпрыгивая, бежали девочки – самая старшая из них, одетая во взрослый хитон, несла на бедре маленькую сестренку. Две другие младшие девочки были едва одетыми, загорелыми, с выбритыми головами, но с одной тугой косичкой над правыми ухом.
Девочки, опередив отца, сбежав с пригорка, радостно окружили Афанасия и запрыгали вокруг него, а он стал угощать детей невесть откуда взявшимися у него сладостями и показывал им соколенка в корзине.
Потом они обнялись с подоспевшим отцом семейства, и тот повел беглецов в дом неподалеку, где их ожидала горячая вода и щелок для омовения. Кесарий и Каллист больше всех радовались бане после своих александрийских приключений.
- Боюсь, что и наши опоясания придется выбросить или сжечь, они не отстираются, - сказал Каллист.
- Отстираются в щелоке, - деловито ответил Фофис. – Но пойдут на хозяйственные нужды. А вам дадут другую одежду.
Желая помочь избавиться Каллисту от неприятных воспоминаний о ночной Александрии, он зачерпнул ковшом горячую воду и окатил вифинца. Несчастный завопил так, что и Фофис, и Кесарий шарахнулись от него.
- Что с тобой? – спросил Фофис с неподходящей, как показалось Каллисту, торжественностью.
- Ки-ки-кипяток! – вымолвил Каллист, скрипя зубами.
- Брось ты, какой это кипяток! – сказал Кесарий, опуская руку в большое корыто. – Едва теплая водичка.
- Тебе опалило плечи и спину, Неферкис, - подытожил торжественно Фофис, словно открывая великую тайну.
- Да ты и вправду совсем обгорел на солнце, - сочувственно произнес Кесарий. – И масло не помогло.
- Ерунда, пройдет, - буркнул Каллист, кое-как домылся, и завернулся в чистое льняное полотно, которое в других обстоятельствах он счел бы полотенцем, а не одеждой.
Наконец, после скудной трапецы из вяленой рыбы и ячменных лепешек, запитых отменно вкусным ячменным же пивом, они отправились спать. Копты разместились на первом этаже, а греков поселили на втором.
- Кажется, мы опять ушли от императорской погони, - говорил Кесарий, намазывая Каллиста маслом. С Афанасием не пропадешь. Он сказал, что оставит нас здесь на несколько дней, а потом пришлет к нам людей, чтобы перевезти нас на другой берег, к Макарию. Там мы будем ждать, пока Афанасий не присоединится к нам…
- Отлично, - простонал еле живой Каллист. – Ты только потом мне это еще раз объяснишь, потому что мне сейчас уж очень плохо…
- Плохо? – встревожился Кесарий, беря друга за руку, чтобы пощупать пульс. – Да у тебя лихорадка!
- Укрой меня чем-нибудь теплым, что-то похолодало, у меня зуб ну зуб не попадает, - попросил Каллист, трясясь от озноба.
- Точно, на солнце перегрелся, - произнес Кесарий сочувственно. – Сейчас кровопускание сделаю.
- Ох, давай, и правда, может, легче станет… - попросил Каллист и мужественно попытался пошутить: - Я удивляюсь, как тебя не укачало.
- Ты знаешь, друг мой, это удивительно, но, когда гребешь, то отчего-то не укачивает. Вот ладони – да, это гораздо хуже, - заметил Кесарий, наливая в пригоршни масла, чтобы унять жжение в лопнувших мозолях.
- А-а, - кивнул Каллист, чувствуя, что впадает в забытье, - а что с соколом?
Ответа он уже не расслышал.
Очнулся он от того, что услышал громкий спор прямо над своей головой.
- Не надо делать кровопускания, Гор! – уверенно говорил Фофис. – Не надо, потому что это очень вредно. Жилы должны оставаться целыми.
-Да при чем тут жилы, когда надо просто привести в движение онки? – возмущался Кесарий.
- Сделайте же что-нибудь, наконец, - взмолился Каллист, - мне очень худо, правда.
- Конечно, Неферкис, сейчас мы тебе поможем! – уверенно заявил Фофис, ловко отстраняя оторопевшего Кесария и знаком приказывая своим помощникам действовать. Каллиста положили на циновку, и, подняв ее за четыре конца, перенесли вниз, во двор. Там, уже во всю шла подготовка к целительным действиям – под акацией стояла большая тыква, наполненная до краев чем-то, а от нее тянулась какая-то трубка.
- Вот, господин Фофис, - сказал деловито Гарахти, выныривая из темноты южной ночи. – Сок из огурцов. Все, как вы велели.
Его лицо освещал факел, что держал в руках один из помощников-гребцов.
- Эй, что это вы удумали?! – из последних сил простонал Каллист, пытаясь приподняться на локте.
- Лежи и слушайся, - назидательно сказал Фофис. –Промывание – лучшее средство при лихорадке.
- Кесарий! – заорал Каллист, которому мгновенно стало ясно, что египтяне собираются применить свой прославленный метод лечения. – Кесарий, пусть они прекратят! Слышишь? Не надо промываний!
- Тихо, - спокойно сказал Кесарий и дружески похлопал его по плечу. Каллист скрипнул зубами.
- Ох, извини, я забыл, что ты обгорел, - вежливо сказал бывший архиатр Нового Рима.
- Кесарий, не уходи! Стой! Кесарий! Я подозревал, что они готовы меня в любой момент набальзамировать, но ты-то что стоишь и смотришь? – Каллист попытался отстранить спокойно-неумолимых Фофиса и Гарахти.
- Ну, полно тебе! – сказал бесчеловечно Кесарий. – Никуда я не ухожу, просто не мешаю коптам тебе помочь. А промывание при лихорадке, особенно правильно сделанное, тоже разгонит онки и принесет облегчение. Кроме того, кровопускание может быть опасно в это время года и в непривычном для тебя климате. И еще, друг мой, помнишь мои мольбы о пощаде и свою непреклонность? Так что мужайся, теперь твой черед.
И несчастному Каллисту пришлось смириться со своей участью.
Впрочем, все прошло не так ужасно, как он думал, а после промывания его натерли ароматным маслом, от которого приятно закружилась голова, и, завернув в большие простыни, отнесли на постель.
-Все, готов Осирис, - еле шевеля языком, попытался пошутить он, обращаясь то ли к Кесарию, то ли к себе самому, и, обессиленный, уснул.
Проснулся Каллист незадолго до рассвета – его разбудил голод. Он сел, высвобождаясь из своих пелен, потянулся и с удивлением и радостью понял, что спина и плечи почти не болят. Зато в животе, опустошенном целительными действиями Фофиса, урчало. После колебаний, Каллист решил спуститься вниз и поискать, не осталось ли чего-нибудь от ужина. С осторожностью спускаясь по скрипучей лестнице, он уже миновал четыре или пять ступенек, как его правая нога наступила на что-то мягкое, и весь дом огласился истошными кошачьими воплями, а Каллист, ощутив дикую боль пониже спины, съехал вниз по оставшимся ступеням.
Все четыре дочери хозяина выскочили неизвестно откуда и окружили Каллиста в каком-то варварском хороводе. Они подпрыгивали, плакали и причитали. Появились и гребцы, осуждающе качая головами и воздевая руки, с таким видом, словно произошло нечто непоправимое.
- Что случилось? – спросил сонно Кесарий, свешиваясь вниз с перил, и его голос потонул в кошачьем вое.
- Что они все тут орут?! – едва удерживаясь от более крепких выражений, вопросил Каллист, пытаясь отодрать от своих ляжек большого серого кота. – Клянусь Гераклом…
- Они кричат - «о, бедный наш кисик, бедный кисик!» - услужливо перевел Кесарий.
- Бедный?! Кисик?! – рассвирепел Каллист, хватая кота за шкирку. Тут же вифинец взревел от боли, так как кот, несомненно, чувствуя поддержку окружающих, запустил когти еще глубже в его плоть.
- Неферкис, что же ты так неосторожен, дитя мое, - пожурил его Афанасий, появившийся, наконец, из почетной комнаты для гостей. – Ты же мог случайно убить эту бедную кошечку.
- Он обидел нашего кисика! Бедный, бедный, бедный кисик! – заревели девочки в голос.
- Вы с ума все здесь посходили, что ли? – закричал Каллист, и «кисик» даже примолк на мгновение. – Снимите эту тварь с меня немедленно!
Афанасий вздохнул и начал гладить кошку, принятую Каллистом за кота, приговаривая:
- Силою Христовою да станешь ты из львицы домашней кошечкой, да утихнет гнев твой, да пойдешь ты вкусить молоко твое.
С этими словами он вылил на кошку кувшин холодной воды.
- Это было посвящение в египетские мистерии, Каллистион! – сказал Кесарий сверху. – И теперь ты видишь настоящую египетскую магию в действии – случилось чудо, и ты свободен от когтей кисика сего!
… Потом Каллисту останавливали кровь, мазали маслом, накладывали повязку, а когда все это закончилось, накормили теплым хлебом и дали молока. Из-под лестницы на него все это время таращил желтые глаза «кисик», который жадно вкушал молоко свое с громкими лакающими звуками.
- Надо мне увезти вас на левый берег как можно скорее, - задумчиво проговорил Афанасий, и на его бесстрастном лице появилась тень тревоги. – Постарайтесь хотя бы два дня продержаться без…- он запнулся и добавил: - неприятностей.
- Постараемся, - ответил Кесарий – по мнению Каллиста, чересчур самонадеянно.
Все не выспались, но ложиться спать было уже поздно – взошло солнце, и в доме началась утренняя суета. Афанасий и его товарищи собирались в путь – в пустыню на левом берегу Нила.
Хозяин во дворе сам пек лепешки из теста, приготовленного старшей дочерью, свешиваясь почти до пояса в овальную печь, и держась ступнями ног за корень акации.
- А где же твоя хозяйка? – спросил Фофис, помогая ему.
- Умерла, господин. Остался с дочками. Пристроить надо всех теперь, - сказал многострадальный отец, в очередной раз появляясь из печи.
- Вот тебе моя благодарность за твои гостеприимство и помощь, - сказал Афанасий, подавая ему тугой кожаный кошель. – Здесь и на приданое младшим хватит.И прости Неферкиса за то, что он обидел твою кошку,- добавил он. – Греки – что дети, ничего не понимают, сам знаешь.
- Мне это кажется, или они все вправду все здесь с ума посходили? – шепнул Каллист на ухо Кесарию. – Что им всем так далась эта кошка? Ободрала меня, до сих пор нога кровоточит, – он обменялся неприветливыми взглядами с «кисиком», сидящем на ступеньках лестницы и вылизывающим лапы, очевидно, оскверненные прикосновением к Каллисту.
- Тс-с, - шепнул Кесарий в ответ. – Ты разве не знал, что у египтян к кошкам особое отношение? За убийство кошки раньше даже полагалась казнь.
- Что ж, выходит, что я еще легко отделался, - рассмеялся Каллист.
Потом были проводы Афанасия и его спутников, с Кесария и Каллиста было взято торжественное обещание быть благоразумными и осторожными и ждать лодку, старший гребец который скажет условные слова – «нефер нечер». Каллист, правда, даже повторить не смог такие варварские звуки, не то что запомнить, и возложил свою надежду на Кесария, который бойко разговаривал по-коптски.
«И как у тебя язык не болит - произносить эти нечеловеческие звуки!» - хотел сказать вифинец, но сдержался, вспомнив только что данное торжественное обещание.
Наконец, Афанасий перекрестил, благословляя, Кесария, Каллиста, дочек хозяина, самого хозяина, его рабов, своих спутников и взошел на лодку. Фофис снова стал у руля, а Гарахти достал новый ящик с глиняными яйцами из-под скамьи. Белый парус затрепетал на ветру, окрашиваясь в лучи утреннего солнца, победившего ночь и смерть. Лодка Афанасия двинулась на запад, вслед за солнцем, чтобы пересечь Нил и достигнуть преддверия Нитрийской пустыни, где жили монахи – эти места много раз были ему надежным убежищем.
- Гор, пойдем, я покажу тебе свои поля, - сказал хозяин, хитро улыбаясь. – Гранатовое дерево покажу тебе. А еще, конечно, ячмень есть у меня и пшеница. Поле мое на хорошем участке канала расположено.
- Мотыгу не забудь, поденщикам поможешь, - съязвил Каллист, еще не простивший промываний, вслед Кесарию, и вернулся во внутренний дворик гостеприимного дома.
Здесь было прохладно, веял ветерок, над цветами гудели пчелы, а в маленьком пруду цвели лотосы. Помянув пару раз недобрым словом «кисика», Каллист, кряхтя, устроился в тени старой сикоморы, на которой уже наливались фиги.
(продолжение следует - http://www.proza.ru/2014/12/31/22 )