Девять встреч с убийцей-мусорщиком 5

               
                НОЧНЫЕ КОШМАРЫ
                (встреча пятая)

Встречи с Вадимом отрицательно сказались на моем здоровье. Аппетит, правда, если не считать отвращения к кофе, не пропал, но мучили головные боли. Я  пугал домочадцев и друзей частыми нервными срывами и манией преследования. На работе  большую часть времени проводил в кабинете, старался не встречаться с незнакомыми людьми. Дома не подходил к телефону до тех пор, пока кто-то из домочадцев не выяснял, кто звонит.
Но, как я не старался, совсем избавиться от Вадима не удавалось. Он повадился приходить ко мне во сны. Как правило, приходил под утро, брал меня за руку и уводил в какой-то подвал. Я, как загипнотизированный,   выполнял все его указания. Молча, раздевался, оставляя на себе из одежды лишь не первой свежести носки,  усаживался на сложной конфигурации стул. Вадим  в чем-то обвинял меня, сравнивал с Иудой, подходил к стулу, ударял ногой по ножке. Стул разваливался, и я задницей падал на острый кол. Острая боль пронзала все тело. Я дико орал. В этот момент жена всегда меня будила, потому, что я орал не только во сне, но и на всю квартиру.
Жена и врачи меня успокаивали: мол, сон есть всего лишь сон. Я соглашался с ними, подшучивал над собой, но от мысли, что  Вадим снова прейдет во сне, меня трясло. До поздней ночи старался что-то читать, писать. Заработал бессонницу. Похудел и побледнел. Врачи прописали снотворное, но я к нему не притрагивался, боялся,  – а вдруг не проснусь, когда стану задом опускаться на кол. Сейчас, конечно же, все это звучит, по меньшей мере, забавно. Но в те дни  мне было не до шуток. Я с ужасом ждал очередной встречи с Вадимом не только во сне, но и в жизни, которую он мне обещал. А то, что он не бросает слов на ветер, я убедился на собственной шкуре.
Когда стало ясно, что нервы у меня вот-вот сдадут, и не исключено, что  может съехать  крыша, решил показаться знакомому психиатру. О Вадиме и его явлениях во сне, конечно же, врачу не сказал. Просто пожаловался  на адскую усталость и беспокойный сон.  Меня тщательно обследовали, но каких - либо отклонений от нормы в голове не нашли.
- Вам нужен активный отдых, а не больничная палата! – мило улыбаясь, сказал психиатр.
Я скис. Видя мое состояние, он предложил мне, если у меня есть желание,  лечь к нему на недельку в стационар, чтобы понаблюдать за моим самочувствием.
Я попросил его по старой дружбе выделить мне  отдельную палату. К моему удивлению, этот вопрос решился быстро и положительно. В палате стояли две кровати. Одну постелили мне, а другую пообещали в ближайшее время не занимать. Круто! Но уже  на следующий день мне дали понять, что привилегия оказана не безвозмездно. На носу был городской конкурс стенных газет. Меня попросили оказать помощь стенгазетчикам медсанчасти. На деле мне практически в одиночку предстояло за две недели сочинить и оформить шесть номеров стенной газеты «Медик». С этой задачей я справился, и медсанчасть заняла в конкурсе почетное второе место.
Работа над газетами меня сильно измотала, но, в то же время, как-то отвлекла от мыслей о Вадиме. После конкурса я двое суток спал как убитый. Заведующая отделением сказала, что это – хороший признак, что смена обстановки положительно сказалась на моем здоровье.
Когда лежать мне оставалось дня три, едва не случилась трагедия, которая могла обернуться для меня долгим сроком тюремного заключения. В ту ночь мне в очередной раз приснился Вадим. Когда он ударил по ножке стула, я закричал и проснулся. В палате было темно. На соседней койке кто-то зашевелился. Я затаил дыхание.
- Что, Борода, плохие сны мучают? – спросил кто-то мужским простуженным голосом.
«Вадим!» - застучало у меня в висках. Конечно же, он – какие могут быть сомнения. Только он меня так называет. Я машинально ощупал себя – не связан, не голый. Но это еще ничего не значит, от такого выродка всего можно ожидать. Часто глотая слюну, я весь напрягся, чтобы в любое время отреагировать на какую-либо пакость со стороны Вадима.
- Честно скажу, достал ты меня своим стоном, - продолжал хриплым, словно от простуды голосом говорить Вадим. – Устал я с дороги. Отдохнуть бы, а тут ты со своими стенаниями. Грешным делом, хотел тебя подушкой придушить. Ей Богу, сил нет, как стонешь. На кол во сне сажают, что ли?
Меня от злости так затрясло, что койка ходуном заходила. Ах, ты, думаю, гад ползучий, издеваешься! Сейчас ты у меня  по-другому запоешь. Я уже сделал намерение вскочить с кровати, но мысль о собаке остановила меня. А вдруг у него под кроватью пес? Иначе, отчего от такой смелый? Я тихо спросил, проглотив со слюной первые слова вопроса:
- Отчего ты такой смелый? Что, под кроватью собака лежит?
Вадиму, наверное, послышалось: «Лежи, собака!». Он задохнулся от возмущения и произнес:
- Хам! Раз так, то в палате должен остаться кто-то один. Я немедленно это выясню!
Кровать под Вадимом заскрипела, он стал подниматься, что-то бурча себе под нос. Медлить было нельзя. Я схватил подушку и кинулся на Вадима. Завязалась борьба. Я оказался сильнее и проворнее. Заломив ему руки за спину и придавив к кровати, стал душить его подушкой.
Не знаю, чем бы все это закончилось, не поспеши в палату на шум дежурная медицинская сестра. Она подняла крик, на который прибежали больные из соседних палат. Меня оттащили. Я, задыхаясь от ярости и злобы, хрипел что-то нечленораздельное. Мне сделали укол, и я уснул.
Утром заведующая отделением спросила меня – что это, мол, на меня нашло, почему я накинулся на солидного человека, областного инспектора по защите окружающей среды? Я, конечно же, не мог ей объяснить, что в темноте принял его за Вадима, поэтому стал оправдываться, что тот сам виноват - обзывался, грозил задушить подушкой за то, что я издаю стоны во время сна. Дело замяли, а через день меня выписали  из больницы.
Выйдя на работу, я стал просить у главного редактора городской газеты отпуск. Она и слышать не хотела об этом. По графику, отпуск был мне положен в октябре, а только начинался июль. Ее можно было понять – почти половина коллектива редакции находилась в отпуске. Мне ничего не оставалось делать, как рассказать ей о Вадиме. Редактор побледнела, схватилась за сердце. Не знаю, поверила она мне или нет, но отпуск дала. Я не забыл ее предупредить, чтобы она о нашем разговоре никому не говорила, иначе последствия  для нее могут оказаться плачевными.
Сослуживцам и знакомым я сказал, что взял отпуск только на недельку, чтобы съездить к матери в другой город. На самом деле туда я не поехал, а рванул в зону дома  отдыха на машине с другом.
В зоне доме отдыха не поселились, а сняли комнату  у пожилой женщины и стали наслаждать-ся отдыхом и природой. Солнце, вода, песок! Красота! Через неделю я перестал думать о Вадиме, о крупных и мелких неприятностях,  которые в последнее время нервировали меня. Друг увлекся женщинами. Часто приходил поздно вечером, а иногда и под утро. Меня в этом смысле он не понимал, уговаривал хоть разок «осчастливить» какую-нибудь скучающую на пляже даму. Я отшучивался, что мне и так хорошо. Как-то под вечер друг пришел с двумя роскошными женщинами – Верой и Асей. Они долго меня уговаривали пойти к одной из них – послушать музыку, потанцевать. Я упирался. Но, когда Ася сказала, что ей достали кассету с новыми песнями Владимира Высоцкого, - я сдался, и решил составить им компанию, но не более чем на пару часов.
Блуждали по городу долго. В окнах домов уже стали загораться огни, когда мы зашли в какой-то неприметный частный дом. Прошли в комнату. Меня удивила убогость обстановки. Но женщины не дали мне сосредоточиться на этой мысли.  На обшарпанном столе без скатерти появились вино и закуска. Выпили, стало весело.  Слушали Высоцкого, пели, танцевали. Друг с Верой через два часа куда-то «слиняли».
Я тоже засобирался до дому.  Ася уговорила остаться у нее до рассвета. На дворе - глубокая ночь, ходить в такое время по поселку опасно, можно столкнуться не только с хулиганами, но и какой-нибудь злой собакой. Я не стал возражать.
Ася постелила мне постель. Я разделся, лег. Она, выключив свет, легла рядом. Задохнуться в ее объятиях я не успел. В дверь кто-то сильно затарабанил, послышались голоса. Ася вскочила, заметалась по комнате. Оказалось, как в том анекдоте – муж из командировки вернулся раньше намеченного срока. Что делать? Бежать? Куда? На единственном в комнате окне стояли решетки. Я мигом оделся и, ожидая самого ужасного, присел на кровать. Перспектива вернуться домой избитым, а, возможно, и покалеченным, сжимала сердце. В голове замелькали фразы оправданий, но все они гасли, как отсыревшие спички. Муж застает жену глубокой ночью с незнакомым мужчиной. Какое тут может быть: «Позвольте,  я объясню!».
Муж вошел в дом не один, а с двумя товарищами. У одного из них, которого они называли Мотей, кулаки – больше моей головы. Я сразу решил – как только начнут быть, кинусь на него. Один раз долбанет своим кулачищем, и сразу отмучаюсь.
 Но муж почему-то не стал учинять каких-либо разборок. Да и Ася, как только мужчины вошли, сразу перестала суетиться, поздоровалась с гостями и ушла на кухню. Меня это озадачило: ну и отношения у них, однако. Может, денег потребуют? Хорошо бы! Когда меня пригласили к столу, я решил, что так оно и будет. Но, увы, меня пригласили не за тем. Ася принесла из кухни большую тарелку с гречневой кашей, порций шесть, семь.
- Ешь! – мрачно произнес муж Аси.
- Да вы что, мужики?! – завертел я головой. – Тут же на всех хватит! По самый кадык!
- Ешь, залетка, ешь! – положил на стол свои кулачищи Мотя. – Сколько не влезет в верхнее отверстие, засунем в нижнее. 
Я взял ложку. Ел медленно. Меня не торопили. Когда каша кончилась, мне показалось: если дотронуться до живота, он лопнет. Ася принесла стакан с какой-то жидкостью. Я подумал – водка, но, сделав первый глоток, поперхнулся и меня стошнило. В стакане оказалась касторка.
- Не балуй! – погрозил пальцем Мотя. – Пей спокойно, дыши ровно. Помни: вздумаешь вернуть кашу, - будешь снова ее хавать, но на этот раз уже без ложки.
После того, как я осушил два стакана касторки, меня вывели из дома. Мотя надел на меня какой-то рваный пиджак, принес штакетину, продел ее в рукава пиджака и привязал к ней мои руки. Потом он ловко заправил мои брюки в носки и обвязал веревками. В таком виде меня какими-то дворами вывели на узкую, слабо освещенную улицу.
Мотя поставил меня на колени, похлопал по плечу и сказал:
- Доброго тебе здоровьичка, залетный! Как свистну, можешь встать и топать домой.
Минут через десять раздался слабый свист. Я поднялся и, шатаясь, побрел по улице. Подойдя к фонарному столбу, ударил об него штакетиной – в надежде сломать ее, чтобы высвободить руки. Увы, она была привязана к рукам так, что сломать ее можно было только вместе с рукой.
Решил постучать к кому-нибудь, чтобы попросить развязать руки. Но тут началось! С меня полило, как из прорвавшейся канализационной трубы. Через минуту уже было трудно идти. Брюки наполнились липкой жижей. От меня шла такая вонь, что мне чудилось, будто люди в домах от нее просыпаются и зажимают носы.
Я все-таки постучал в несколько домов. Люди выходили, шарахались от меня, как от чумного, поспешно ретировались за двери, грозя вызвать полицию или спустить собаку.
Хрипя и воя, я плелся по улице, слезы застилали мне глаза, в голове стоял какой-то звон. В этот момент мне не хотелось жить. Под ногой что-то хрустнуло, я споткнулся о какую-то палку, упал лицом в кучу мусора и разрыдался. Я не мог сосредоточиться на какой-либо мысли, чтобы выпутаться из ситуации. В меня вползал ужас.
 Скоро рассвет. Мне, конечно, помогут, но случившаяся со мной оказия может получить широкую огласку, просочиться в прессу, стать поводом для анекдотов и насмешек. Как я после этого буду смотреть в глаза детям, жене, знакомым? Каждому ведь потом не объяснишь, что я – без вины виноватый.
- Ты чего, это, милок, тута лежишь? – кто-то тронул меня за плечо. – Живой, али как?
Я поднял голову. Надо мной склонился старик. На улице июль, а на нем фуфайка, шапка, сапоги. Чудно! Но мне было не до удивлений. Помог бы.
- Живой я, дедушка, живой! – простонал я. - Только вот, бес попутал, в дерьме весь я.
- Ходи за мной! – махнул рукой дед и подошел к какой-то покосившейся избенке. Я с трудом поднялся и поплелся за ним. Он помог мне освободиться от штакетины и сказал, что за сараем есть чан с водой, в котором я могу привести себя в божеский вид.
 Я готов был расцеловать деда, подхватить его на руки и всему миру заявить, что не переве-лись еще на свете добрые люди.
       Искупавшись в чане, простирнув брюки, хлебнув воды из стоявшего рядом кувшинчика, я почувствовал себя заново родившимся. Первые лучи рассвета срывали с неба звезды. Мою грудь распирали слова благодарности, которые мне не терпелось  сказать старику. Я вошел во двор и лоб в лоб столкнулся с Вадимом, который за ошейник держал своего дога.
- Ох, и много же в тебе дерьма, Борода! – усмехнулся он. – Так много, что просто ужас какой-то. Но первый почин сделан, надеюсь, меньше стало. Следующий раз душу чистить будем. Было у меня, конечно, желание полностью тебя в дерьме растворить. Но, нужен ты мне, нужен. Но, чистый - телом и душой! Вот и вожусь с тобой, как с ребенком!
- Ого!- только и успел я воскликнуть. Голова у меня закружилась, и я потерял сознание.
Очнулся я на лавочке у какого-то дома, когда солнце уже катило к обеду. Вернулся  на квартиру, в которой мы с другом снимали комнату, злой и уставший. Друг еще спал. Мой приход разбудил его. Увидев меня, он подмигнул и спросил:
- Ну, как Ася?
- Прекрасно! – дернул я плечом и стал собираться домой.
               
                Продолжение следует.