Не знаю, почему мне часто вспоминается эта история более чем сорокалетней давности. Но раз уж вспоминается, ее, наверное, следует рассказать.
…Закачивался урок физкультуры, и, сделав заминочный круг, класс строем по одному выходил из спортивного зала – я последняя, – как вдруг учитель физкультуры сказал: «А Вас, <Фамилия>, я попрошу остаться», – и дверь спортзала передо мной закрылась.
Каждый, кто ждет рассказа «Как меня изнасиловал учитель физкультуры», будет глубоко разочарован. Хотя и то, что произошло в дальнейшем, было некоторым образом… Короче, выяснилось, что он забыл в начале урока провести перекличку и теперь хотел узнать у меня, кто отсутствовал.
Сказать, что я была в замешательстве – не сказать ничего. Прежде всего потому, что на уроке физкультуры занималась именно физкультурой, выполняла заданные упражнения и не смотрела по сторонам. Но также и потому, что назвать втайне от всех даже действительно отсутствовавших – это виделось каким-то предательством.
В недолгой душевной борьбе победило воспитанное с детства уважение к старшим, которое не смог переломить даже переходный возраст, и которое на практике было простым послушанием. Я напряглась и назвала несколько фамилий тех, кто, как мне казалось, отсутствовал – пусть это будет «Список №2», в отличие от условного «Списка №1» действительно отсутствовавших. В каком соотношении находились эти списки, совершенно неясно.
В раздевалке меня, понятно, встретили вопросом:
– Зачем он тебя задержал?
– Назвать фамилии отсутствовавших.
Раздалось нехорошее молчание, среди которого прозвучал еще один вопрос:
– И ты назвала?
– Да.
Молчание стало еще более нехорошим, а интонация вопроса еще более зловещей:
– А кого ты назвала?
Я снова напряглась и перечислила несколько фамилий – условный «Список №3», соотношение которого с первыми двумя неясно.
Среди полной тишины кто-то сказал: «Ну, это ничего», – и мои одноклассницы продолжили переодеваться. Нет никакого сомнения, что к концу перемены все забыли этот эпизод – все, кроме меня.
В сущности, на моем месте легко могли оказаться по крайней мере еще две девочки из класса, с которыми мы вечно мерялись ростом. Одна из них без малейших раздумий назвала бы всех, кого помнила, а в ответ на агрессию одноклассниц сразу же расплакалась бы – и ее бы простили. А вторая, дочь очень пожилых родителей, была такая… прости господи, такая троечница, что не смогла бы ответить и на более простой вопрос.
В сущности, от сурового суда общественности меня спасло то, что на контрольных по физике, химии, алгебре и геометрии я работала как хорошее почтовое отделение, рассылая «по просьбам учащихся» листочки с решениями примеров и задач по всему классу. Ссориться со мной, как-то «выводить из коллектива» было невыгодно. Учителя на контрольных все прекрасно видели, но результаты своих трудов они знали и сами и вовсе не стремились к тому, чтобы их знали проверяющие органы.
…Подводя итог: могла ли я оказать моральное сопротивление учителю и просто отказаться отвечать на вопрос? – По совокупности факторов, нет.
Но мне очень хочется понять мотивы учителя физкультуры. Неужели, выделяя меня таким образом из всего класса, он, с немалым своим стажем работы в школе, не знал, как жестоки бывают подростки в том числе и к «предателям», отступникам всех видов или к тем, кого считают таковыми? Он был в курсе моих, высоких на общем фоне, успехов в учебе и точно рассчитал, что это меня спасет? Или не было у него вообще никаких соображений, а просто сделал, как ему удобно, а там хоть трава не расти?
Эту историю со всеми своими эмоциями я рассказала знакомой – учительнице рисования в очень средней провинциальной школе. И она ответила так:
– Все ты правильно сделала. Не из-за чего переживать.
Тут надо было бы поставить точку, но у меня почему-то сплошь и рядом получается запятая, а в основном даже вопросительный знак. Вот и сейчас.
Этой истории, как уже говорилось, более сорока лет. Страшно подумать, как все переменилось за это время во всем мире и, в том числе, и в школе. Но вот сегодня, окажись на моем месте кто-то, не защищенный успехами в учебе или чем-то другим, – если бы ему устроили бойкот/травлю (или, как теперь говорят, «буллинг» или «моббинг»), как бы вели себя учителя? Заметили бы, разобрались бы, знали бы, что делать, предприняли бы что-нибудь? Или даже так: захотели бы заметить, разобраться, узнать, предпринять?..