Я схожу с ума. Нет, не фатально драматично. А приятно. Уверена, в такие минуты я становлюсь интересным собеседником. Только одно «но» - я совершенно одинока...
Я схожу с ума, когда над городом восходит полная луна. Она заливает своим молочно-сизым светом тихий, спящий крепким сном, провинциальный городок, и тихо стучится в окно моей комнаты.
Оживает старый яблоневый сад — дряхлые деревья тянут к моему дому - «Защитить, оградить от безумия дитя!..». Но... поздно. Бес полнолуния уже во мне, где-то под четвертым ребром с левой стороны. Я сошла с ума.
Если ты оказался рядом — не стесняйся. Присаживайся на подоконник, я принесу тебе кофе...
Давай поговорим? О жизнях прошлых, о жизни будущей, минуя настоящее. Почему у меня такое чувство, что я везде и нигде? Может быть, в прошлой жизни я была ветром, пригоняющим с севера холодные снежные тучи? Или играющим с листвой старых каштанов? Мы нигде не пересекались? Может, ты был моим любимым деревом — кряжистым дубом на распутье степных троп? И я спала на твоих могучих руках-ветвях?
Или нет. Наверное, я была каким-нибудь зверем. Лисой. А ты — волком. Мы с тобой бегали ночью по лесу, а он был освещен полной луной, вот как сейчас...
Или нет. Я была луной. Загадочным меланхоличным светилом, освещающим всем романтикам дорогу в мечты. А ты — ты был одним из них.
Как кофе? Горький? А каким же ему быть? Ну ладно, ладно, держи сливки и сахар, только послушай меня.
Говорят, что, когда полная луна восходит над Неаполем, то просыпается рыжая женщина. Кожа ее отливает жемчужным перламутром, а по брусчатке городских улочек она, то есть рыжая женщина, ходит бесшумно — как огромная кошка. Только шуршат полы длинной шелковой накидки цвета бездонной безлунной ночи. Она — душа Неаполя. Сгусток страсти, кипящей как лава спящего Везувия, щедрой как земля на холмах Кампании. И если в такую ночь выйти гулять по городу, то встреча с этой ведьмой гарантирована. Она украдет у тебя твою замершую иззябшую душонку, поцелует тебя в губы жаркими алыми устами — и все. Теперь ты каждое полнолуние будешь полыхать языческим костром, вспоминая струящийся огонь волос и молочную белизну кожи, и агатовые, мерцающие зеленым пламенем глаза...
Еще говорят, что рыжая колдунья путешествует по всему свету — в лунном молоке. Как думаешь, она меня поцеловала? Мне так хочется, чтобы она целовала меня каждый месяц. Я многого не прошу! Всего один поцелуй! Для разжигания чувств, для исцеления души. Потому что душа у меня мерзнет — от людей, от закисшего провинциального городка, от предательства двухлетней давности — а шрам остался и ноет. От вечных зануд и пессимистов, от этого выворачивающего наизнанку декабрьского дождя. Одна радость — лунный свет... И ты — случайный прохожий. Куда же ты шел этой ночью?..
Есть поверье, что если в полночь выйти гулять в Хелфети, маленькой турецкой деревушке, то можно увидеть, как наша рыжая воровка мерзлых душ целует розовые бутоны. И лепестки роз превращаются из алых в черные. Эти черные розы выросли из сердца одного кочевника, умершего в тех краях. Кровь его была черна, как лепестки тех роз, взошедших на его кургане. Никто не знает, кем был тот бродяга, но черные розы так и растут в Хелфети, и каждый год Неаполитанская дива в марте в полнолуние целует лепестки цветов, оплакивая что-то свое...
Оживает старый яблоневый сад — дряхлые деревья тянут к моему дому - «Защитить, оградить от безумия дитя!..». Но... поздно. Бес полнолуния уже во мне, где-то под четвертым ребром с левой стороны. Я сошла с ума.
Какое же это счастье — когда рядом ты...