Жил да был альбатрос. Альбатрос из алебастра. Он не умел летать, наверное, потому, что он был из алебастра. А еще потому, что он был прибор. Прибор для письменных принадлежностей. Из алебастра его сделал Володька в позапрошлом году, когда вдруг решил стать скульптором. И хоть Володька раньше никогда не видел альбатросов, он все равно его сделал. Из алебастра. Сделал и подарил своему соседу по даче, местечковому писателю Савелию.
Савелий был местечковым писателем, не потому, что все время сидел на одном месте и писал в место того, чтобы работать кем-то другим или спасать человечество от самого себя. А потому, что вместе с альбатросом из алебастра писал о море. Смотрел на альбатроса и писал.
Писалось ему тяжело. Наверное, потому, что альбатрос из алебастра был все-таки тяжелым. Да и мало похожим на альбатроса. Наверное, поэтому и море в его описаниях было мало похожим на себя. Так они и жили. Савелий и альбатрос. Альбатрос из алебастра.
Они жили и получали письма. Письма от восторженных читателей. Читатели писали о том, что им нравятся рассказы-ужастики и мистические повести Савелия. И что им очень нравится белый каменный дракон, о котором он пишет в каждом своем произведении.
Альбатрос из алебастра очень переживал. И совсем не потому, что все принимали его за дракона. А больше переживал за Савелия. Переживал вместе с Савелием. Савелий переживал о том, что его не поняли. Ведь он писал реалистические книги, опираясь на свой реализм и ассоциации вызываемые морской птицей-альбатросом. Опираясь на свои знания и опыт.
Савелий считал, что для того, чтобы писать о море не обязательно видеть его. Достаточно чувствовать. Альбатрос из алебастра в такие минуты отмалчивался, ничего не говоря Савелию. Все-таки он был морской птицей. И считал, что морская птица без моря – это как …неизвестно что. Даже и сравнения тут никакие неуместны.
Так они и жили какое-то время, потихоньку накапливая напряженность в некой надрывной нервной струне. И в один непрекрасный момент она вдруг, бац, и порвалась.
В мгновенье, Савелий собрался и уехал в город, прихватив с собой старую козу Маруську, совершенно не участвующую в творческом литературном процессе.
За те два дня, что не было Савелия, альбатрос из алебастра весь извелся.
Первый день он просто ждал. Ждал тупо уставившись в чистые листы писчей бумаги, нетронутые за сегодняшний день ни разу. В этот день альбатрос из алебастра переживал как прибор, печально склонив в своих трех каменных лапах писательские карандаши и ручки Савелия. Альбатрос из алебастра знал главный принцип местечкового писателя: ни дня без строчки пока есть место на листе.
На второй день альбатрос из алебастра начал подумывать, что его предали. Что Савелий бросил его одного сбежав вместе с козой Маруськой на поиски лучшей жизни. И что-то вдруг начинало скрипеть и сжиматься внутри. Из альбатроса просыпалось немного алебастра и ему, вдруг, подумалось, что он начинает терять целостность. И это отрицательно скажется на нем как на личности. Но альбатрос крепился. Ведь алебастр, из которого он был рожден, хоть и мягкий, но все-же камень.
К вечеру, уже нежданный, неожиданно вернулся Савелий. Вернулся без Маруськи.
Выглядел он взволнованно и немного походил на альбатроса из алебастра в момент его изготовления. Савелий, нервно поглаживая извивающийся хвост альбатроса, бодро улыбнулся ему и произнес ставшую сакральной фразу:
«Собирайся! Мы едем к морю. Я купил билеты»
После этих слов у альбатроса из алебастра впервые в жизни выкатилась слеза. Ему хотелось крикнуть на весь мир. Крикнуть так громко, как не кричит даже тепловоз, что проносится каждое утро мимо дома в три ноль две. Но альбатрос из алебастра промолчал. Ведь альбатрос – птица гордая, да и из гипса. Какие уж тут слова.
Дорога к морю альбатросу из алебастра ничем особенно не запомнилась. Весь путь он провел завернутым в мягкую тряпицу в большом фанерном чемодане Савелия. Правда, один раз Савелий решил показать альбатросу из окна вагона проплывающую мимо реку Клязьму. Но тут же убрал от греха подальше после слов шебутного семилетнего мальчишки: «Дядь, дай с дракончиком поиграю! А?»
По приезду, Савелий и альбатрос сразу поспешили к морю. Пока добирались, пока забирались на самую высокую вершину на побережье, ночь почти подошла к концу. Савелий сидел на вершине высокой скалы, выдающийся далеко прямо в море. Сидел и ждал первых лучей солнца. Чтобы увидеть, какое оно это море. В руках его, так же настороженно и возвышенно, сидел нахохлившись альбатрос из алебастра. Сидел тихо и ждал. Ведь это была его первая встреча с праматерью всех альбатросов на Земле. С Морем.
И вот солнце медленно и величественно воссияло. И море. Нет не мое, а МОРЕ быстро и навсегда ворвалось в мир Савелия и альбатроса из алебастра. Ворвалось и осталось, сломав и вымыв все надуманные и приобретенные комплексы, страхи, глупости и умности, наполнив обоих восторгом, светом и умиротворением одновременно.
Два счастливых крика вырвались навстречу набегающей изумрудной волне «МОРЕ! МОРЕЕЕ!»
Через мгновенье Савелий очнулся. В руках у него ничего не было. Вернее, не было в руках его альбатроса из алебастра. Он нагнулся к обрыву и пытался рассмотреть там, далеко внизу, белую нелепую фигурку из алебастра, совершенно и не похожую на альбатроса, но не менее дорогую.
И какой-то страшный спазм вдруг жестоко и жестко схватил сердце Савелия и начал крутить и мять. Очень хотелось кричать. И он кричал. Кричал беззвучно и гневно прямо в то могучее явление природы, которое лишило его самого дорогого, что было у него в жизни.
Он яростно и гневно потрясая кулаками нелепо прыгал. И искаженный гримасой рот и в хрипах гневно выплевывал, ставшие вдруг ненавистными, слова: «МОРЕ! МОРЕЕЕ!»
Как вдруг, глаз его зацепил там, в дали, где море сливается с небом, какую-то белую точку-птицу.
Она высоко и гордо летела навстречу ветру, навстречу морю, навстречу будущему.
«Лети, друг! Лети!» - шептали губы Савелия и очередная соленая слеза медленно падала в соленое уже от слез море.