– Нувориши совсем обнаглели! – Запечалился Тихон Горюнов. За кроткий нрав друзья его прозвали – Тихоней. Горюнов издали сбоку видел: лыжня, по которой он шёл, упирается в забор. Этот участок деревни – в километре от его дома в городке ракетостроителей, ещё родители называли «Кулацким поселком». Тихоня раньше удивлялся: ну какие там кулаки? Домики – скромненькие, одноэтажные, правда, крепенькие, любо-дорого посмотреть. Нынче внушительные коттеджи «Кулацкого поселка», как опята после дождя, выстроились в неразрывную цепочку вдоль мелкой речушки. Оставался только небольшой проход в пока ещё общий сосновый бор. Подойдя ближе Горюнов порадовался: уральские "партизаны" не сплоховали: сняли по одной секции забора с обеих сторон палисада. Проезд свободен. Секции забора аккуратно лежали в стороне, припорошенные снегом. Какая-то машина оставила на них след протектора. Нуворишам всегда чего-то не хватало: то дороги, то земли... Под столбик забора приспособлена вековая сосна, спиленная до высоты ограды. На ней объявление: «Уважаемые господа новой улицы Лесная! Убедительно настаиваем на оплате вывоза бытовых отходов…». Кто-то дописал: «по-хорошему, матом настаиваем». Рядом – бак, скрытый коробками и прочим мусором. Горюнов осторожно вошёл по хорошо укатанной лыжне в «частные владения». Слева за оградой недостроенного коттеджа бесновалась собака, просовывая тёмно-коричневую морду меж увесистых досок, играющих роль штакетин. «Наверно, голодная!» – пожалел её Тихоня. Псина охраняла, который год двухэтажную домину из красного кирпича, больше похожую на большущий сарай. Над собакой накренившись, словно Пизанская башня повисла сосна, неудачно спиленная неумелыми «лесогадами». Макушка повисшей сосны возлежала на кроне соседнего дерева, рискуя сорваться. Видно жадность – болезнь, и породила другой недуг - безалаберность.
Внезапно дорогу преградила тёмно-коричневая псина. Неистово лая, пыталась ухватить Горюнова за спортивные брюки, трепещущие от легкой поземки. Особенно её раздражали красные лампасы, словно быка на корриде. Тихон аккуратно лыжной палкой отгонял её, вторую держал наизготове. Ротвейлер забежал со спины. Горюнову пришлось резко развернуться на сто восемьдесят градусов. Он узрел хозяина: щуплого, в коротком полушубке, в пыжиковой шапке, в тёмных очках, словно у Пиночета. Тот не спеша шёл по лыжне, держа правую руку в кармане. Тихоня успокоился. Он не боялся собак. В детстве воспитывал щенка. Отец учил: не бойся, сынок, красивых собак. Да, не те времена! Хозяин не торопился приструнить монстра. Тот пуще взъярился, забегал по кругу, на короткое время Горюнов за спиной терял животное из вида.
– Отзови собаку! – Прерывисто потребовал Тихоня.
– А ты её палкой! – Жестко отреагировал Пыжик, кривя тонкие губы. – У тебя же лыжные палки! – и сделал движение рукой в кармане, будто охватил какой-то предмет.
– Что и, правда, можно? – Поразился Горюнов, в пылу борьбы не обратив внимания на малозаметный жест «Пиночета» в кармане, и поднял руку. – Нет, не могу, красивая собачка…
Мужичок, вынул руку из кармана и щелкнул пальцами. Псина сразу потеряла интерес к лыжнику. Справила нужду прямо на лыжне. Специально наученная, однако! И потрусила к кустам. Хозяин, хамовато улыбнулся, огибая Тихона. Чёрная волна ярости захлестнула Горюнова. Он с маху, как саблей наискось врезал палкой незнакомцу – бойся гнева спокойного человека! Очки Пиночета сложились в монокль и повисли на одном ухе. Багровая полоса вспухла вдоль лица. Он постоял и упал в сугроб, раскинув руки. Пыжиковая шапка отлетела в сторону, а из кармана пальто заскользил по шершавому насту чёрный пистолет. Собачка повернула голову, посмотрела равнодушно на упавшего, и сказала человеческим голосом:
– Так ему охламону и надо! Сначала науськал, а потом поучает – ткни её палкой, ткни её….
Тихон очнулся. Пыжик со своим четвероногим другом уверенно удалялись, хрустя лыжнёй. Богатая у тебя фантазия – частенько молвила Горюнову жена. Ротвейлер, перед тем как скрыться за поворотом, обернулся и подмигнул Тихоне...