Как-то раз Лёшка Шатов и его друзья надумали сделать «картошку». Долго перебирали, кому бы подвесить, как вдруг в один голос воскликнули:
— Слепороду!
Прозванный так Слепородов, злобный, психованный дядя, лет сорока, силищу имел непомерную. Заводился с пол-оборота, а тормозить не умел. Мостостроевские мальчишки, пользуясь этим, с удовольствием травили его: то мокрую тряпку в печную трубу засунут, и весь дым идёт в дом, то замочную скважину бумагой забьют, и замок надо ломать. Ох и лаялся тогда Слепород!
В условный час у дровяника, через дорогу от дома Слепорода, сошлись трое мальчиков. Ветер сдувал снег с крыши сарая и качал фонарь на столбе. Жестяная шляпка фонаря скрипела, водила по земле широким снопом света, выхватывая из мрака то сугроб, то сарай, то фигуры мальчиков.
Валерка Рывко принёс с собой сырую картофелину. Санька Инусов — катушку суровых ниток с толстой иголкой. Лёшка Шатов захватил с собой спички. Мало ли что случится, куда без огня! Картофелину проткнули насквозь и протянули нитку. Затем картошку положили на снег, чтоб замёрзла. Свет у Слепорода ещё горел, хотя он ложился спать рано. Вот на кухне погас свет. Можно начинать.
Лёшка потрогал картофелину.
— Как камень!
— Я подвешу, — сказал Валерка, оттесняя Лёшку.
— А я что, рыжий? — возмутился Санька. — Я тоже хочу!
— Давайте по жребию! — предложил Лёшка.
Стали тянуть спички. Короткая досталась Лёшке. Взобравшись с дороги на сугроб, он осторожно пошёл к дому. В правой руке — картофелина с иголкой и ниткой. В левой руке катушка. Подобравшись к окну на кухне, Лёшка воткнул иголку с ниткой в раму, и картофелина повисла на нитке, как новогодняя игрушка. Вдруг вспыхнул свет. На снег крестом легла тень от рамы. Лёшка в страхе пригнулся. Минут через пять свет на кухне погас, и Лёшка отправился в обратный путь, разматывая нитку с катушки. Движения его были неспешные, хотя он едва сдерживался что не припустить бегом. Из-за дороги торчали головы друзей. Ему оставалось сделать три шага, как вдруг снежный наст проломился, и он по пояс рухнул в снег. Лёшка, держал нитку в руке, шептал друзьям:
— Не порвалась!
Санька не выдержал, подгрёб к нему и забрал нитку с катушкой. Мальчики перевалились через сугроб на дорогу.
— Когда свет загорелся, — возбуждённо говорил им Валерка, — я думал, хана. Дай мне! — сказал он протянув руку к катушке.
— Только после меня!
Скинув рукавички, Санька потянул нить по всей длине, метров десять, от сугроба и до окна, пока его пальцы не почувствовали на том конце картошку.
— Есть! — радостно шепнул Санька.
— Дёргай! — сказал Валерка, сгорая от нетерпения.
Мальчики высовывались из-за сугроба, как из окопа, не сводя глаз с дома Слепорода. Санька дважды дёрнул. Картофелина качнулась и ударила по стеклу:
— Тук, тук!
Мальчики взвизгнули от радости. Выждав немного, Санька снова дёрнул за нитку.
— Тук-тук! — отозвалось окно. — Тук-тук!
Занавеска отодвинулась. В окне выросла тёмная фигура.
— Слепород!
— Услышал!
— Стоит!
— Зырит.
— В одних семейниках.
— И босиком...
Давясь от смеха, мальчики обменивались репликами, благо никто их не слышал и не замечал. Вот занавеска задёрнулась. Фигура отошла от окна.
— Теперь моя очередь, — сказал Валерка, отбирая нитку. Он успел несколько раз постучать в окно, как вдруг на крыльцо выскочил Слепородов, в трусах и майке. Нервы его сдали! Держась за ружьё, он кричал по сторонам:
— Где вы, сучье семя? В бога мать! Всех положу! — И вправду выстрелил. Мальчики как зайцы прыснули наутёк. Слепородов ругался долго, остервенело, но с крыльца не сходил. Эта брань разбудила шавку в соседнем доме, и та залилась своим тонким, пронзительным голоском. Через минуту залаяла собака в другом доме, затем в третьем, в четвёртом. Как круги по воде побежал по Мостострою собачий переполох. И вот уже десятка два голосов лаяло в небо. Из домов выходили люди.
— Что случилось?
— Хулиганы стекло разбили!
— Воры! Бельё стянуть хотели.
— Мужчину ограбили.
— Из ружья палили!
— Урки с зоны сбежали.
Услыхав про заключённых, люди быстро испарились. На дверях загремели запоры.