Ночью нахлынули воспоминания.
В них оживали картины прошлого. Сердце щемило от тоски.
Моя молодая мама пела.
Мне было лет шесть-семь.Я лежал на кровати, расслабленный после приступа малярии.
Потолок перестал кружиться, наступила благостная тишина.
Я ещё не понимал, что мамина песня называется "романс", но чувствовал красоту и необычность слов.
Они сладкой болью входили в сердце и замирали где-то в самой его глубине.
- Мама, что это? – постоянно спрашивал я.
- Кольцов, – отвечала мама.
Не совсем осознавая значения слова "Кольцов" и не связывая его с какой-нибудь конкретной личностью,
я проникался благодарностью и любовью к НЕВЕДОМОМУ, но ОЧЕНЬ НЕЖНОМУ И ВОЛНУЮЩЕМУ.
Мама пела:
"Что он ходит за мной,
Всюду ищет меня,
И при встречах глядит
Так лукаво всегда?"
Я закрывал глаза и представлял ЕГО, а, может быть, самого себя.
По соседству жила девочка Ревекка. Не очень красивая, но милая, добрая и улыбчивая.
Почему-то нравилось думать, что песня звучит от её имени.
Мне же отводилась роль рокового преследователя. И эта роль бесконечно нравилась.
Мама, – а вместе с ней и Ревекка? – пела:
"Что смешного во мне,
Я понять не могу,
И ходить всё за мной
Кто дал право ему?"
Моё воображение летело дальше.
Я не знал, что такое "БАЛ", но представлял нечто красивое, необычное, похожее на мамину песню.
"Как-то помню давно:
У соседей был бал.
Как безумный всю ночь
Он со мной танцевал".
Это я танцевал с Ревеккой и смущал её взглядом.
Это у меня были глаза, полные яда и страсти, про которую я мало чего тогда знал,
но чувствовал в ней нечто стыдное и восхитительное одновременно.
"Спору нет – он хорош:
Брови, нос и лицо.
Но глаза! За глаза
Ненавижу его.
Голубые они,
И так жарко горят,
Будто яду полны,
Будто съесть вас хотят".
Я уже знал, что у меня серо-голубые глаза, и это ещё больше увеличивало моё сходство
с безвестным преследователем Ревекки.
Кончился бал. Гости разошлись.
Ревекка спряталась в тёмном углу, куда не достаёт язычок слабого пламени керосиновой коптилки.
Но я настойчив. Сейчас я найду её и, возможно, поцелую.
Поцелуй живёт во мне сладким и щемящим чувством вины.
Ревекка умоляюще поёт – уже не мама, а только одна Ревекка! –
"Не ходите за мной,
Не следите меня,
Ваших дьявольских глаз
Я боюсь, как огня".
Что дальше?
Песня оборвалась и, рассыпавшись эхом по комнате, звучит дальними отголосками.
- Мама, ещё Кольцова!
Мама вздыхает:
- Не знаю больше, Рафочка. Только это.
- Как красиво, мама!
Я давно вырос и состарился.
Кажется, прочитал и стократно перечитал всё о несчастном поэте по имени Алексей Кольцов.
Он представляется мне нежным цветком, выросшем на грубой почве повседневности,
где нет места любви, нежности, яду голубых глаз.
Кольцов не был обольстителем и преследователем.
Он только трепетал на ветру, теряя лепестки.
Любил крепостную девушку – разлучили: не пристало сыну богатого торговца увлекаться существом,
стоящим ниже на иерархической лестнице.
Любил светскую львицу – она посмеялась над ним, унизив пренебрежением.
Его стихи, его песни – открытая рана, вечно кровоточащая.
Кольцов сгорел в тридцать три года.
Мне уже намного, намного больше.
Но сердце трепещет от слов:
"Ваших дьявольских глаз
Я боюсь, как огня".
Маленький мальчик, отпущенный на несколько часов жестокой малярийной лихорадкой на волю,
на БАЛ, живёт образами старого романса и плачет.
Р.Маргулис
14 декабря 2014г.