Распустившейся цветок - должен завянуть.
Так если красота должна умереть, стоит ли ей жить?
Большие розово-белые хлопья сыпались с неба. То и дело, один из них опускался на мое лицо, заставляя нос морщится. Подул приятный ветерок. Его легкое дыхание. И вот, вновь, лепесток сакуры слетает с моего лба, продолжая свое короткое путешествие к некогда взрастившей его земле. Черные, как сама ночь, пряди волос спадают на лоб и щеки, колеблются, непослушно и словно специально щекочась.
Я лежала на коленях моего любимого, вспоминая одну, прекрасную и невероятную, историю. Историю о вечной любви. Когда то давно, этого лепестка не было, как и не было этой прекрасной вишни. Но где-то далеко, на юге, было другое дерево, не уступающее этому по своей красоте. В детстве мама рассказывали мне, что девушка по имени Намико срезала и принесла веточку сакуры с той самой вишни, сюда. Она посадила ее здесь в знак вечной верности своему возлюбленному. Который был в числе первых призван на службу, сёгуном западной провинции.
Как же это странно…
Я верю, что душу посылают в этот прекрасный мир, чтобы любить. Но погоняемые корыстью люди, подчиняют ее себе, заставляют ее захватывать и убивать, разрушая мир и его хрупкую гармонию на своем пути. Кеншин провел рукой по моим волосам. Он словно все чувствовал и отгонял от меня все злые мысли.
- Изуми, уже пора идти – тремя слогами протараторил он, а затем медленно добавил, – Изуми. Подвластные его голосу звуки, тянулись и смешно искажаясь. Ииии…. Зууууу…. Миии... И хотя мои глаза и были закрыты, я представляла себе, как сейчас, его лицо нависло над моим. Уголки его непривычно растянутых губ устремляются вверх, а широко раскрытые глаза, теперь, больше напоминают два рисовых шарика с кусочками баклажана. Он строил мне разные гримасы, изображая то окутанные тайной и на первый взгляд диковатые, маски древних духов, то до наивности простое лицо, вечно пьяного бродягу из деревенской закусочной.
Не смеяться, главное не смеяться… Нет. Так еще хуже. На лицо наползла сдерживаемая улыбка.
Я открыла глаза и мы встретились нежным взглядом. «Душа, приходит любить», - вновь подумала я.
Меня зовут Харуко. Прошло уже сорок лет с тех пор как под этим самым деревом вишни моя мама, тайком встречалась с моим папой. Почему тайком? В те времена все было сложнее, родители заранее определяли супругов для своих дочерей.
Нет, не то, что бы это было плохо, просто так всем было проще. У родителей был свой долг, а у детей был свой. А любовь...? – спросила бы, большая часть знакомых мне девушек. Любовь… Любовь была уделом мечтателей. О ней, украдкой шептались девочки, укутывая друг друга в куски разноцветной ткани и воображая, что они принцессы в роскошных шелковых кимоно. Они мечтали, - «вот с минуты на минуту в комнату войдет глашатай и громко объявит, прибыл младший, а значит и самый красивый, сын императора Мэйдзи». А вот думают ли о любви мальчики?
Конечно. Они тоже не упускали шанса посплетничать о ней, представляя все как шутку, и обвиняя девочек в излишней сентиментальности. Думаю, они и сами не догадывались, что часами говорили о волшебстве этого чувства, так ни разу и, не произнеся этого сакрального слова - «любовь».
Сегодня мне исполнилось семнадцать. Весенний Токио казался не тем что раньше. И он тем более не был похож на тот, о котором в детстве мне рассказывала мама. Он был, как бы сказать. Обычным. Да, несомненно, большим, и конечно же разноцветным, но обычным. Каждый год в это время окраины Токио благоухали сотнями различных ароматов. Цветущие травы и деревья наполняли воздух своими запахами. От терпких и даже не приятных, источаемых мелкими разбросанными по траве цветками, похожими на меленькие фиолетовые сапфиры, до сладких и пьянящих ароматов цветущей, розовой вишни. Но не смотря на это, вокруг чего то нахватало. Не хватало магии, сказок и волшебства. Не хватало героев с острыми, как кончик волоса, мечами. Кружащихся девушек в платьях из тончайшего шелка. Они бы деловито держали свои разноцветные, бумажные зонты, то и дело скрывая за ними отбеленные белые лица. И конечно не хватало любви. Мне было грустно и не верилось, что эти времена уже закончились, канули в лету веков, и нашему поколению оставался лишь флирт в интернете и рутина «светской», семейной жизни. Всё, чем награждала нас судьба, это - мирно смотреть на закаты, держась за руки и в тайне мечтать о настоящих чувствах, больших авантюрах и ярких, незабываемых приключениях.
Мой парень, Казуки… Да, вы не ослышались. Как и у всех девушек моего возраста у меня был, «мой», собственный парень. Время занудно тянулось, заставляя меня погружаться в воспоминания и фантазии, а он почему-то опаздывал. «Пусть только появиться». – думала про себя я, – «Устрою ему трепку, пусть знает, что опаздывать на мои свиданья нельзя. Всё-таки я девушка, а значит, могу иногда и капризничать. Мы всегда встречались с ним в этом месте. Не знаю почему… Хотя нет, подождите, знаю… Это было единственное «волшебное место», о котором я знала. Когда-то давно одна девушка посадила здесь это дерево сакуры и пообещала своему возлюбленному, - «пока это дерево будет цвести, - я буду ждать Тебя». Той девушки уже давно нет, а этой прекрасной вишни уже больше ста лет и каждый год, сколько я себя помню, в одно и тоже время, она цветет. Ее бело-розовые цветки, наполненные любовью той девушки и ее верностью, каждый год дарят мне надежду. Надежду на то, что когда-нибудь, я сама смогу так же любить. Смогу ждать свою половинку вечно и в холод и в жару. Буду думать о нем, когда мне грустно и вспоминать его светлое, веселое лицо, смеясь над глупыми шутками подружек. Подул теплый ветер, обрывая цветки с дерева и закручивая их разноцветным вихрем. Казалось, что сама богиня леса, изящно изгибаясь, спрыгнула с его ветвей и принялась танцевать, кружится, то и дело замирая, а потом ускоряться, подпрыгивать и замирать вновь.
Как заворожённая я сидела под сенью ветвей и смотрела на закат. Смотрела на играющий ветер, на «розовый дождь» лепестков. А в голове нежным шепотом крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза: - «Душа приходит любить».
Седьмой год я лежала в постели. Седьмой год рвущаяся на свободу душа была заложницей сломавшегося тела. Знаете, а ведь я уже давно перестала ненавидеть.
«Неужели, ненавидеть саму себя, спросите вы. Нет. Просто «ненавидеть». Ненавидеть все. Все, что только можно было увидеть полуоткрытыми, неподвижными глазами. Ненавидеть все, о чем я только могла подумать в перерывах между капельницами, затуманивающими сознание на столько, что на их фоне растворялась любая даже самая малая мысль. Ненавидеть то, что привело меня к этому «замороженному», превратившемуся из прямой в точку, моменту. Временами я даже ненавидела собственную ненависть, ту, что колючим ежом сидела в груди и казалась, мешала вдыхать в меня воздух, вечно сопящему, а иногда, будто заснувшему и громко храпящему аппарату искусственного дыхания.
Интересно… Пока у тебя есть беспечная жизнь, пока есть свобода и пока все хорошо, ты мечтаешь о том, чтобы все было еще лучше, что бы ты попала в сказку с принцами и принцессами, красочными балами в стиле Диснеевских мультиков и конечно же великих подвигов во имя тебя одной. Только теперь я понимаю как же это наивно и глупо. Теперь, когда у меня было так много времени чтобы обо всем подумать, я понимаю, что вернись на семь лет назад, я бы не о чем не просила, не гневалась бы на судьбу за ту размеренную жизнь, а скорее была бы ей благодарна. Наверно, так бывает у всех. Люди способны понять ценность чего-либо лишь потеряв это, тем более, если они знают, что потеряли это, навсегда.
С привычным жужжанием в сторону откатилась подвесная дверь, застилая свои белые рамки серой пеленой тени, падающей от книжного шкафа. Приветственно поклонившись в комнату вошла Кику.
Ну да утро. Снова начинался ежедневный ритуал под названием «не дай Харуко умереть». Нет, я ничего не имела против этой худенькой и застенчивой девушки, в ее словно сшитом на заказ, миниатюрном, белом халатике. Просто голос в моей голове уже давно пропитался густым альтом сарказма. Я зала, что будет дальше, зала о том, что сейчас она приветливо поздоровается, затем пройдет к приборам стоящим около кровати и примется изучать их показания. Пять приборов, пять групп цифр рассказывающих, что сердце бьется, конечно, не без помощи, но все же легкие дышат, так же температура тела и еще два неизвестных мне прибора с зелеными и красными лампочками и серыми, еле заметными цифрами на мини дисплеях.
- Доброе утро Харуко Сан. – Поздоровалась медсестра, тем самым положив начало «ритуалу».
- Привет – я всегда отвечала, хотя и понимала, что мои губы, теперь не больше чем украшение для молодого светлого лица, и моих ответов ни кто не когда не услышит. Отец часто заходил ко мне, рассказывал о своих делах и планах на будущее, о том, что когда я поправляясь мы с ним поедем на Окинаву и проведем там столько времени сколько я захочу. Он говорил, что хочет вновь увидеть лучистый загар на моем лице и что с ним я бы еще больше была похоже на Изуми, мою маму. Он говорил, а я отвечала. Беззвучно соглашалась, беззвучно отвечала «нет», а иногда, даже беззвучно кричала на всю комнату. Временами приходили друзья, правда из года в год они появлялись все реже и реже, и в конце концов приходила лишь Аико. Раньше мы не слишком с ней общались, хотя и жили неподалёку. В школе, она сидела на соседней со мною парте, тихоня с семью крупными веснушками на лице и всегда опрятной короткой прической, более подходившей для длинноволосого мальчика. Наверно, теперь, когда я не могла отвечать, я стала для нее настоящей подругой, всегда готовой выслушать и поддержать. Конечно, какого либо разумного ответа от меня нельзя было ожидать, но ее это не смущало, она сама могла отвечать за меня. Иногда, это даже меня веселило. Когда голос в моей голове после выслушивания очередного ее монолога кричал, - «Не будь дурой. Ты уже взрослая и сама в состоянии решать найти работу и переехать в центр Токио или остаться здесь помогать матери по дому и за копейки чистить рыбу на захудалом провинциальном базаре», она, не слыша не чего, отвечала: « Ну да ты права, она ведь моя мама, я не могу оставить ее без присмотра, а Токио подождет». Не сразу, но все же я свыклась с неприятным рыбным запахом повсюду сопровождающем ее, но вот слабость ее характера до сих пор не давала мне покоя. Во мне, семь лет пролежавшей овощем, пластиковым манекеном, было в сотню раз больше желания жить, чем в ней.
Протяжно пикнул тонометр, возвращая мое внимание в комнату. Кику измерила артериальное давление, и на этом закончила снимать показания с приборов. А сейчас она доставала из кармана халата небольшой пластмассовый бутылёк.
- Холодные! Холодные! – безнадежно закричала я, в очередной раз, пытаясь ее вразумить.
Почему из всех возможных чувств, таких, как например, пьянящая сладость шоколада, или же тепло на коже от прикосновения другого человека, ну ходьбы до неприятного гладкое ощущение от касания шёлка, и еще множества разных оттенков, степеней теплоты и формы, вкуса наконец, мне оставили лишь неприятное жжение от наполняющей меня капельницы и колющий холод глазных капель?
- Сейчас смочим тебе глазки. Вот один, теперь второй. Уберем эти капельки, что бы не казалось что ты плачешь. – Словно успокаивая меня, проговорила Кику, и большим пальцем вытерла излишки лекарства из уголков моих глаз. Да уж, СПАСИБО. Лучше бы капли из холодильника пораньше доставала. Ладно я, но ты та почему не чувствуешь что они холодные? А, ладно я уже давно свыклась, даже приятно уже, подобно приему холодного душа.
- А знаешь. Давай ка откроим тебе окно. Знаю, что твой отец против, боится, что продует. Но ведь на улице сейчас так тепло и знаешь, сакуры зацвели. – Медсестра подошла, к словно повешенному на стену, деревянному окну и раздвинула прозрачные занавески. Нехотя раздвинулись оконные ставни, впуская в комнату теплоту утреннего солнца.
- Ну вот, так ведь намного лучше? – словно глотая половинки слов, быстро проговорила Кику. Затем как балерина она приподнялась на носочках и развернувшись, направилась к двери.
- Конечно лучше. Еще как лучше. Спасибо. Спасибо. – Голос в голове не унимался. Мне казалось, я наконец то получила долгожданный подарок, на прошедший на прошлой недели свой день рождения. Запах цветущей вишни пьянил, я даже не заметила как Кику вышла закрыв за собой дверь и что-то пробормотав на последок. Наверно сказала, что зайдет после обеда. Не знаю, как объяснить, вроде бы носом я не дышала, за меня дышала пластиковая трубка вставленная глубоко в горло, но запахи, запахи я ощущала отчетливо. И сейчас запах утра и цветущей сакуры во дворе, просто сводил меня с ума, одурманивал и заставляли вернуться в те времена, когда я наивная и беззаботная, приходила к одиноко стоящему, цветущему дереву и ждала своего принца. Кстати, Казука меня ни разу не навестил. Видимо чувствовал свою вину и не осмеливался посмотреть в глаза моему отцу, сначала потерявшему жену, а теперь оставшемуся без дочери.
Я мельком вспомнила тот вечер. Вспомнила, что как дура прождала его два часа. Вспомнила, как злилась на него, возвращаясь в потемках домой и как не заметила вырулившего откуда не возьмись велосипедиста. Как упала и стукнулась обо что-то головой. Подул легкий ветерок заставляя занавески колыхнуться, и словно стирая те воспоминания.
Откуда-то с улице послышался гул. На секунду мне показалось, что стенка с весящей на ней картиной, и изображенным на ней океаном, колыхнулись. Показалось, и тут же все мое внимание привлек влетевший в окно бледно розовый лепесток цветущей вишни. Кружась и переворачиваясь в воздухе, словно маленький акробат, он летел в направлении моей кровати.
Сделав еще одно обратное сальто, лепесток завис в воздухе и покачиваясь из стороны в сторону опустился на мое лицо. Стенка снова качнулась, и уличный гул стал еще хаотичней и громче. Но меня это не интересовала, все о чем я могла сейчас думать это маленькая розово белая лодочка лепестка, замершая на моей щеке. А в голове, так отчетливо, слышался нежный зовущий голос, - «Душа приходит, чтобы любить».
Все окружающее закачалось. Как будто, я была в море, и начался шторм. Краем уха я слышала треск разламывающейся штукатурки, но сейчас этот звук сменился пронзительным писком одного из приборов. В глазах помутнело, и я начала словно проваливаться, в окружающую серость. Не важно. Сейчас я была по настоящему счастлива. А голос все не умолкал и нашептывал, - «Люблю… Буду ждать тебя вечно… В знак моей верности… Пусть это дерево…»
Когда я пришла в себя, первым, что я почувствовала, было именно то, что я могла чувствовать. Теплый южный ветер прокатился по телу приятной волной. Я ощущала его на себе, жадно впитывала каждое его прикосновение. Он бережно, словно любовник, коснулся моих ног. Перекатился дальше, теребя тонкое льняное платье и еще дальше мурашками по загорелым голым плечам.
Я оглядывалась и не верила своим глазам. «Я что, в Раю? Как? Как все это возможно?». Перед лицом пронеслась труженица пчела. Я перестала думать и просто сделала то, о чем сейчас меня умоляло мое тело. Поднялась и погналась за ней, по изумрудному зеленому лугу, на котором словно стеклышке в калейдоскопе раскинулись багряные, фиолетовые , желтые и белые островки цветов. С каждым шагом трава мягко обнимала босые ноги, «говорила» с ними здороваясь и рассказывая о том, как у них здесь хорошо и как давно мы не заходили к ним в гости. Казалось, что весна надела свой лучший наряд: лазурно-голубой жилет неба, с белом пушистым шарфиком из облаков, зеленую юбку деревьев и трав украшенную бурыми бретельками стволов деревьев и палитрой плавающих узоров полевых цветов, а на ногах две разноцветных босоножки, левая была синим озером видневшимся вдалеке, а правая нежной бледно-розовой молодой сакурой одиноко цветущей на небольшом холмике.
- Я в сказке! – закричала я, закричала так, что мой голос звонко разлетелся по полю, закричала и принялась кружиться, заставляя сливаться разноцветными линиями окружающие меня пестрые краски.
Голова кружилась, а на душе было так хорошо и спокойно. Только сейчас я начала постепенно приходить в себя. Я шла к озеру и думала, что этот пейзаж был мне знаком. Не знаю, может в своих фантазиях о приключениях или в забытых снах, но я определенно уже где-то его видела. Солнце играло в воде, то и дело, подмигивая мне оттуда и заставляя глаза жмуриться. От озера веяло прохладой. Я подошла вплотную к воде, но этого мне оказалась мало и порхающими движением я перескочила на серого цвета, торчавший из воды камень. Сверху он был шершавым и теплым от солнечных лучей, но ноги чувствовали и веющую из его сердцевины водяную прохлад. Как странно, только сейчас я поняла, что к воде меня влечёт не только жажда, но и желание смыть с языка неприятный лекарственный привкус. Жадными глотками я пила воду, словно в первый ну или в последний раз. Не удивительно, последние семь лет я пила через капельницу, и не приятную, сладкую и прохладную воду, а какой-то химический суррогат.
Вдоволь напившись и подумав, - «как бы счастлив был сейчас видеть меня отец», я брызгала себе на лицо хрустально чистые освежающие капли.
Что… Кто… ? – в недоумении спросила саму себя я. Из колышущейся воды на меня смотрела незнакомая девушка. Что? – снова, но уже в слух повторила я. Вторя мне шевелились губы девушки. Нет. Не может быть. Я наклонила голову вправо затем в лево. И конечно же отражение принялось делать тоже самое. Но как? Как это возможно? Это была я, но это была не я. Мозг не находил ответа и перебирал все возможные комбинации. Я сплю? Нет, не может быть. Может я умерла? Ну, или… это какой то больничный эксперимент. Может меня накачали снотворным и пока я спала как то засунули в другое тело?
Было странно и не уютно, что то сжалось в животе легким страхом. Но все же я могу ходить, да и девушка в отражении была симпатичная с большими, выразительными глазами и черными как сама ночь вьющимися волосами. Непослушные и намокшие пряди свисали на лицо. В голове раздался нежный зовущий голос, - «Душа приходит что бы любить. Так люби же, люби». Я знала, что это был не мой голос, но он был словно частью меня, настолько родной и близкий. Он звал. Манил меня к одиноко стоящему на холме дереву, с которого ветер, по одному, срывал лепестки и уносил их в даль. Из-за этого казалась, что дерево плачет. Я приближалась к нему, и все отчётливей слышала её голос. Голос девушки, голос сакуры.
- Я знаю, что это за место. Я знаю кто ты – обратилась я к цветущей розовой вишни. Не знаю как, но сейчас все встало на свои места и я точно понимала где я и что это за дерево.
- Ту будешь жить за меня и будешь любить. Я тоже буду любить. Но я могу любить и так. Тебе будет сложно, но я знаю, ты сильная, ты справишься. – Сакура покачивала тонкими веточками и шептала голосом девушки в моей голове.
- Да, я буду сильной и буду любить. Любить за нас обеих – слезы большими каплями покатились по щекам.
- Иди же и живи. И чувствуй, ты так долго этого ждала. А я буду здесь и буду цвести, буду помнить, и всегда, всегда буду его любить. – ее голос дрожал, как и дрожали ее прекрасные бледно розовые лепестки, и я понимала, этими словами она прощается со мной.
- Спасибо, Намико. Аригато – со всей благодарностью, которую я только смогла в себе найти, я поклонилась дереву и не удержавшись обняла узкий, шершавый, но самый близкий на этом свете ствол.
Когда я уходила, слезы все еще стекали, по моему загорелому, незнакомому мне лицу. Но я уже точно решила, что буду делать. Я буду любить.
Эпилог.
Весной 1895 года в японо-китайской войне погиб Хидеаки возлюбленный Намико. После его гибели, Намико ушла из дома и больше, в родной деревни, ее не видели. Правда, ходили слухи, что похожую на нее девушку видели в Токио. Однако те кто об этом рассказывал, упоминали и о том, что видели ее в окружении детей и мужа, но все знали, что кроме Хидеаки она бы ни за кого не вышла, а он погиб.
11 марта 2011 года у восточного побережья Японии произошло землетрясение . Из-за отключения электричества в районе Минато, погибла молодая девушка находящаяся на аппаратах жизнеобеспечения. Ее звали Харуко. В тот же год последний раз цвела одинокая сакура, которая росла неподалеку от ее дома.