Антон Павлович вернулся домой ещё засветло и сразу же прошёл в кабинет. Снял шляпу, бросил в угол, на вешалку, и, не раздеваясь лёг на диван. Ещё через секунду он закрыл глаза. И вдруг подумал: а ведь это и есть смерть. Полная темнота и тишина. Только вот запахи не спрячешь. А в домашнем воздухе пахло сладкими духами, ванилью, кожей перчаток, которые торчали из кармана его пальто, и варёной телятиной.
Он проснулся оттого, что в прихожей зажгли свет. За окном уже было темно. Послышался лёгкий кашель, потом вздох, шаги, в гостиную вошла Книппер, бросила в разные стороны цветы, зонтик, сумочку, шляпку, отломала от булки ломоть, стала жадно есть, оглядываясь по сторонам.
- Антонка, милый, где ты? Твоя собака прискакала домой, голодная, но не злая, влюблённая в тебя как гимназистка! - быстро, почти скороговоркой, произнесла она. - Я играю спектакль и думаю только о тебе! А в сцене, когда Раневская получает телеграмму из Парижа, я воспринимаю её так, будто ты прислал мне записочку: "Дусик, бросай всё и лети ко мне!" И я начинаю играть с таким подъёмом, что зрительный зал следит только за мной! Аплодисменты вспыхивают поминутно, и я властвую над всеми! Константин Сергеевич целует ручки, отпускает комплименты, но по всему видно, что старик смущён, однако ни он, ни даже Владимир Иванович не ожидали от меня такого взлёта, а всё сделал ты! Ты написал мне прекрасные роли, которые слепили из меня актрису, а твоя любовь вдохнула в меня артистическую душу! Ты мой создатель!
Её вдохновенную речь обрывает дикий выкрик за окном. Книппер вздрогнула, умолкла, подошла к окну.
- Опять Ахметка напился! Неужели снова жена родила? Она у него каждый год рожает, и хоть бы что... Антонка? Ты где? Я же знаю. что ты дома и не спишь! Это пришла твоя собака! Твоя голодная, но верная собака!
Она заглянула во все углы, открыла дверцы шкафов - но Чехова нигде не было.
- Антонка, милый, ты где? Ольга быстрым шагом подошла к кабинету, распахнула двери, огляделась, но мужа и там не было. - Так тебя и в самом деле нет? Или ты меня разыгрываешь? Но ты же не мог уехать, не оставив даже записки!
Чехов с грустным лицом стоял за шкафом, но Ольга почему-то в кабинет не заходила и света не зажигала.
- Где ж ты бродишь, Антонка, мне так тебя не хватает! - жалобно промычала она и вышла из кабинета.
Книппер пошла на кухню. Чехов разделся, оставшись в жилетке и сняв галстук. Ольга тем временем поставила на огонь чайник, сделала себе несколько бутербродов и стала есть. Чехов вошёл незаметно. но когда Книппер увидела его, то закричала от радости и, подскочив со стула, бросилась к мужу на шею:
- Как хорошо, что ты пришёл! Я чуть с ума не сошла! Мне показалось, что ты меня бросил!
- Извини, что не оправдал этих надежд, - развёл руками Чехов и сел за стол подле жены.
- Каких надежд? - не поняла Ольга. - Ты грустный какой... Что-то случилось?
- Мне надо ехать.
- Куда?
- Наши светила, дусик, отказываются лечить меня. - Чехов снял чайник с огня, налил чаю себе и Ольге. - Мне надо ехать в Германию. Вдруг туда заглянул Иисус, сын Иосифа...
- А он должен туда заглянуть?
- Кто его знает. А вдруг?
- Ты опять шутишь! Да ещё с таким видом, что все воспринимают всерьёз!
- Я не могу не шутить.
- Я с тобой поеду! - заявила Ольга, решительно поднимаясь, будто ехать надо было прямо сейчас.
- Не знаю, стоит тебе ехать, - Антон Павлович пожал плечами, - ведь на тебе половина репертуара Художественного театра. Владимир Иванович может не отпустить.
- Нет, нет, я должна, я хочу ехать! Я не отпущу тебя одного! Теперь мы всегда будем вместе!
Ольга прижалась к нему, Чехов обнял её.
- "Теперь мы всегда будем вместе", - хорошая фраза для концовки новой пьесы.
- У тебя есть замысел? - загорелась Книппер.
- Ещё какой!
- Ура!
- Тс-с! Но пока никому ни слова! Ни-ко-му!
Чехов приложил палец к губам. Тот же жест повторила и Книппер. Они присели, соприкоснулись лбами, таинственно глядя друг на друга. Так дети смотрят глаза в глаза, чтобы получше разглядеть или запомнить друг друга. Мерцание глаз, как мерцание планет.
- Когда едем? - шёпотом спросила Ольга.
- Завтра, - тихо ответил Чехов.
В конце мая 1904 года Антон Павлович вместе с Ольгой выехали в Берлин, а оттуда в курортный городок Баденвейлер. "Подыхать еду", - грубовато сообщил своему знакомому Чехов, когда тот поинтересовался, почему писатель отправляется в Европу. Знакомый рассмеялся, приняв эту фразу за шутку. Седьмого июня Чехов был на приёме у ведущего немецкого специалиста профессора Эвальда. Осмотрев писателя, он развёл руками: "Увы, я ничем не могу помочь вашему мужу". И от гонорара Эвальд отказался.
На следующий день Чеховы выехали в Баденвейлер. с каждым днём здоровье Антона Павловича ухудшалось. Он уже не мог спускаться на завтрак, обед и ужин, и еду приносили в номер. Даже Ольга уже понимала, что её муж доживает последние дни. Но вида она не подавала и не падала духом.
Второго июля Антон Павлович, воспользовавшись кратким отсутствием жены, дёрнул за шнурок, чтобы вызвать коридорного. И тот мгновенно явился. Чехов, используя небольшое количество знакомых немецких слов, попросил принести в номер бутылку шампанского. Коридорный бросился исполнять поручение. Когда вернулась Ольга, шампанское уже стояло на столе.
- У нас какой-то праздник? - оживившись, спросила она.
- Я просто подумал: а не выпить ли нам шампанского? - улыбнулся Чехов. - Мы уже месяц в Германии, а ведём себя словно готовимся к похоронам, только покойника всё нет и нет!
- Тебе полегчало? - обрадовалась Ольга.
Чехов кивнул. Ольга всплеснула руками, упала на колени. Чехов погладил жену по волосам.
- У тебя красивые волосы! - прошептал он.
- Обыкновенные.
- Нет, они густые и мягкие.
- Кстати, профессор Эвальд, который смотрел тебя в Берлине, сказал, что ты обязательно поправишься. И видишь, всё сходится!
- А гонорар он взял?
- Узнав, что ты знаменитый писатель, профессор отказался брать деньги за консультацию!
- Да нам просто повезло! - повеселел Чехов. Это только дураки говорят. что если врач ничем больному помочь не может, он денег с него не берёт. Вот ещё один повод, чтобы нам с тобой выпить, дусик!
Книппер молчала, не зная, что и сказать. Чехов открыл бутылку, наполнил бокалы.
- Тебе же нельзя, Антоша! - еле слышно выговорила Ольга.
- Мне раньше было нельзя, но теперь можно. Теперь, когда мне полегчало, всё можно!
Он подал жене бокал, поднёс свой к лицу. вдохнул аромат вина, блаженно прикрыл глаза.
- Я и не знал, что у шампанского такой приятный запах! - проговорил Антон Павлович. - А я ведь никогда его не пил. Когда был молод, не хватало денег, а потом оказалось, что нельзя. И вот произошло чудо, сбылась мечта!
Чехов потянулся губами к бокалу, но Ольга вдруг выхватила его и с воплем "Тебе нельзя!" закрыла рот мужа поцелуем. У писателя даже округлились глаза.
- Дай и мне ощутить эту радость! - Чехов забрал свой бокал. - Мы большую часть нашей жизни вышучивали, а сегодня я не произнесу ни одной шутки! За тебя, родная моя! За нашу любовь! За то, что ты мне подарила счастье любить и быть любимым!
Они чокнулись, выпили. Чехов сделал большой глоток, улыбнулся и закрыл глаза.
- Как вкусно! И сразу голова закружилась! Мне всё время кажется, что я только начинаю жить! Что я только что нашёл своё большое немецкое счастье, и нам вместе предстоит прожить всю жизнь, нарожать детей, воспитать их, поставить на ноги. Ты сильная, красивая, умная, пухленькая и единственная моя! Я искал тебя всю жизнь и нашёл! И никто у меня тебя не отнимет! Никто!
Он допил бокал, отбросил его в сторону, тот упал на ковёр и не разбился. Чехов заключил Ольгу в объятия. Он стал её целовать. Ольга же смотрела на бокал. Чехов вдруг замер. Ольга встрепенулась.
- Что с тобой?
- Голова кружится...
Книппер помогла дойти мужу до кресла; он прилёг, закрыл глаза.
- Сейчас день?
- Да, ещё день.
- Я немного посплю, - пробормотал Чехов, прикрывая глаза.
Проснулся он в середине ночи в поту, ему приснился тонущий моряк, племянник Коля. Ольга тотчас вызвала Швёрера, врача, который наблюдал за ним. Тот приказал принести лёд и положил его на сердце.
На пустое сердце лёд не кладут, - пошутил Антон Павлович.
Но Швёрер по-русски не понимал ни слова. Он сделал инъекцию камфары. Потом сверил пульс и приказал принести бокал шампанского. Ольга в страхе исполнила эту просьбу.
- Есть обычай у русских и немцев: если врач не может помочь умирающему, он должен поднести ему шампанского, - объяснил жене Чехов.
Он выпил бокал и сказал Ольге и Швёреру:
- Ich sterbe.
По-немецки это означало "Я умираю".
Из книги Владислава Романова "Прощайте, доктор Чехов"