СЛЕД
Как-то вечером шел я со службы домой, а дорога моя проходила мимо гарнизонной кочегарки, возле которой я остановился покурить. Мне нравилось это место. Оно напоминало картинку моего детства. Прямо в нашем дворе была почти такая же кочегарка: с большой кирпичной трубой, по которой до самого верха взбегала скобяная лестница, с бойлерной, тесно напичканной разнокалиберными трубами, насосами, красно разевающими свои пасти печами, с различными угольными и шлаковыми ящиками и кучами, с теснящимися по периметру пристройками и гаражами. После школы или до нее, если занятия проходили во вторую смену, здесь, в пацаньем царстве, и разворачивались самые главные и яркие события. Зимой тут сооружались настоящие снежные городки с крепостными валами, многочисленными траншеями, подземными лабиринтами, штабами и дозорами. Поздней весной, ранней осенью и летом здесь не затихали бесконечные игры – в чику, в лапту, городки. Здесь были свои короли, которые со временем и с возрастом менялись, были и завсегдатаи: вечный кочегар-фронтовик на деревяшке дядя Миша, инвалид с детства - парализованный, но каким-то чудом передвигающийся на костылях татарин Зинур, немой от рождения дурачок Паня. И хотя все это и называлось кочегаркой, но для нас, и уж для меня-то точно, было чем-то большим – целым миром со своими бедами, заботами, радостями.
Вот и в тот вечер стоял я возле небольшой кучи бурого угля и вспоминал свое далекое прошлое.
«Сколько же угля сгорело с тех пор в разных топках и печках, – подумал я. – Тысячи, миллионы тонн? И все это стало золой, шлаком. И сколько жизней прошло. Давно уже сгорел тот уголек, что добывал мой отец, и сам он постарел, его добывая... Да и вообще, жизнь похожа на кочегарку: суетимся, чего-то там добываем, потом сгораем и на выходе – в отвал. Как ни крути, ни старайся, а результат един для всех – в печку».
От этих мыслей стало мне грустно и, с досады, что ли, слегка пнул я угольную кучу, отчего она осыпалась мелким крошевом, и у самых моих ног оказался какой-то странный камень.
Я наклонился, взял его в руки и с удивлением обнаружил, что камень этот с рисунком. На одном из сколов бурого угля четко отпечатался странный, похожий на папоротник лист.
«Вот так находка, – подумал я, – надо показать жене и дочке». Вопреки ожиданиям, мои домочадцы особого интереса к находке не проявили.
– Что это ты принес, папа? – встретила меня дочь у порога.
– Камушек интересный, доча!
– Драгоценный?
– Нет. Уголь, но не простой, а с рисунком. Листик на нем отпечатан. Древний.
– Фу, листик... Что я листиков не видела?! У меня их в гербарии вон сколько. Лучше бы ты драгоценный принес. Изумруд какой-нибудь или рубин.
– Давай мой поскорее свои угольные руки и за стол, – строго сказала жена. – Ужин стынет.
После ужина я, как обычно, перелистал газеты, затем посидел возле телевизора и только уж перед сном вспомнил о своей находке. Почему-то вновь захотелось взглянуть на листик.
Я положил камень на стол и долго, пристально смотрел на него.
«Странно, – думал я, – это же сколько лет назад жил и рос где-то папоротник? Тогда ведь еще людей, да что людей, и обезьян-то на свете не было. Ползали по земле эти, как их, динозавры, бронтозавры и палеозавры и пожирали друг друга. А он, папоротник, рос. Надо же! И дожди его поливали, и солнце над ним светило, и роса на него выпадала. Как же давно это было? В палеозое, наверное, или мезозое. М-да, забавно. И зачем я его нашел? Зачем?