Жена террориста

тел. 8–909–684–62–26
dinchik1980@yandex.ru

ЖЕНА ТЕРРОРИСТА

– Ну, наконец–то..., – с облегчением вздохнула я и упала в своё любимое кресло.
Теперь можно расслабиться, помечтать и подумать о насущном. А поразмышлять было над чем… Во–первых, я была совсем не уверена, что без меня справятся на работе. Мой шеф наиумнейший человек, по своей сути был мечтателем, постоянно летавшим в облаках и совершенно не умевшим распределять своё время. И, если бы не я, то жил бы, наверное, исключительно на работе, так как ничего не успевал. Я же, занимая всего лишь место помощника руководителя, практически взвалила на свои хрупкие плечи все обязанности шефа. Он генерировал креативные идеи, участвовал в переговорах и подписывал нужные бумажки. На этом его работа заканчивалась. Всё остальное, а именно реализация его гениальных проектов, было моей задачей. Но мне это нравилось, да и зарплата была достойной моих трудов. По этому поводу грех было жаловаться.
За последний год работы я ужасно устала, заключение двух ну очень крупных для нашей небольшой фирмы контрактов принесло небывалую прибыль, и вместе с тем унесло добрую часть моего здоровья, в основном нервного. Дошло до того, что глаз начал дергаться, а руки – дрожать. Каким бы разгильдяем ни был мой начальник, а перемены во мне заметил и предложил, как он выразился «сходить отдохнуть в отпуск». Куда я собственно с завтрашнего дня и собиралась…сходить.
А вот дальше появляется и «во-вторых». Во-вторых, я понятия не имела, как мне добраться до столичного аэропорта из моего Богом забытого провинциального городка, чтобы, наконец, осуществить свою голубую мечту – попутешествовать по Швейцарии.
Путёвку я купила ещё неделю назад, сразу же после того, как босс предложил мне отпуск, чтобы уж точно не передумать и, не послав ко всем чертям своё здоровье, не остаться на работе. Можно было отправиться железнодорожным транспортом до Москвы, но в поезде меня жутко укачивало. Такси - слишком дорогое удовольствие. Ехать на своей машине тоже не хотелось. Это же добрые двести километров, на такие расстояния я самостоятельно никогда не ездила. А кого-то просить отвезти – совесть не позволяла. Вот такая я была стеснительная и совестливая, а, наверное, зря… Жить было бы проще, а жизнь – веселее. Ну, так это вопрос воспитания.
«Ладно, как-нибудь до аэропорта доберусь, подумаю ещё на досуге», – размышляла я. С такими мелочами я привыкла справляться самостоятельно ещё со школы. Как говорил мой папа: «Житейские трудности только закаливают». Значит, буду и дальше закаляться.
Зато меня ждёт нереальное приключение. Наконец-то! Всего через три дня я буду любоваться Альпами! Я с детства обожала горы. Среди них сам себе кажешься малюсенькой песчинкой, и все проблемы становятся несерьёзными, быстро и легко разрешимыми. Только в горах понимаешь, что кроме тебя, твоей квартиры, работы есть нечто огромное, более важное, более существенное. Горы – это то место, где рождаются философские мысли бытия и, в конце концов, формируется новое мировоззрение. После таких путешествий чувствуешь себя поумневшей и повзрослевшей, и любая задача кажется по плечу.
Это было как раз то, что мне просто необходимо: очиститься от беспокойных мыслей, поумнеть, и по-новому взглянуть на свою жизнь.
В идеале пора бы уже дорасти до того, чтобы обзавестись долгожданным супругом и малышом, но с такой работой о семейной жизни даже и задуматься некогда было. Каждый раз, когда я приходила в гости к родителям, мама наступала на больную мозоль, напоминая, что восемнадцать мне было уже десять лет назад. А время всё идет, а внуками даже и не пахнет.
Конечно, мама была права. Я и сама надеялась, что после поездки, буду достаточно отдохнувшей и посвежевшей, и обязательно займусь личной жизнью. Работу, правда, придется отодвинуть на второй план. Бедный шеф… Ему тогда очень тяжело придётся. Но сколько можно думать о других, пора и о себе позаботиться, а то, и в самом деле, в старости воды никто не подаст.
Решено, в ближайшее время займусь подбором жениха. Фу… Звучит-то как пошло. Как будто в магазине шапку выбираю, а не спутника жизни… Однозначно мне положен чистый горный воздух, чтоб проветрить мозги. И нервишки подлечить. Кому я нужна с нервным тиком…
Мои мысли прервал сигнал поступившего сообщения на Facebook.
Я очень любила эту социальную сеть. Первоначально я знакомилась с иностранцами, чтобы подтянуть английский, ну а в скором времени у меня появилось несколько друзей, с которыми я общалась практически ежедневно: после работы перед сном по пол часика. Английский стал получше, ну, а дружба только крепла. Среди друзей имелись и арабы, и итальянцы, и бразильцы, и индусы. Мы общались на все темы подряд. Было очень интересно узнать о разных странах, культурах, религиях, о еде, о любви, об обычаях. Мне нравились такие разговоры, они ни к чему не обязывали, я точно знала, что никогда не увижу своих собеседников в реальной жизни, уж слишком далеко мы жили друг от друга.
Это было единственным моим развлечением короткими вечерами. Моя лучшая подружка Маринка не одобряла такой досуг, крутила пальцем у виска, когда я ей рассказывала об индийских свадебных традициях, и закатывала глаза, услышав, как я привожу в пример истории из жизни моих виртуальных товарищей. «Нелька, ты скоро свихнешься с этим компом, – ругалась подруга, – Пошли в кабак, найдем тебе мужичка солидного. Пошлёшь к такой–то матери работу и этого твоего малахольного начальничка. Заживёшь, как баба, наконец. Ну, сколько можно?». Обычно я вздыхала, и обещала Маринке начать новую жизнь со следующего понедельника, но, естественно обещаний своих никогда не выполняла.
Снова послышался сигнал о новом сообщении. Я улыбнулась, встала с кресла и поспешила к компьютеру. Интересно, кто это?
– Hello, honey. How are you today? – прочитала я.
«Медком» меня называл только один из фэйсбучных друзей – Хасан Асад из Пакистана. Из его анкеты на сайте я знала, что ему 29 лет, в настоящее время не женат, увлекается гонками на мотоцикле, работает в какой-то ювелирке. Позже в наших разговорах он эти сведения подтвердил. Я привыкла доверять людям, поэтому верила всему, что он мне рассказывал. Мы дружили уже около трех месяцев. Английский у нас с ним был примерно на одном уровне, поэтому мы без труда понимали друг друга. Он много рассказывал о своей стране, об исламе, о семье. С ним на самом деле было интересно общаться.
– Hello! I am fine, thank you. And how are you? – в свою очередь спросила я.
– Me too, – ответил Хасан, – Чемоданы собрала уже?
– Уже давно! Остались только мелочи – косметика, зубная щетка, – все друзья были в курсе моего предстоящего вояжа.
Хасан не отвечал минут пять.
– Я буду скучать.., – вдруг увидела я в мониторе.
Так, только этого мне не хватало! Ещё только зарегистрировавшись на сайте, я дала себе слово, не переходить границ приличия. Была у меня одна знакомая парочка, которая, случайно познакомившись в Интернете, воспылала такой страстью и любовью, что итогом стала роскошная свадьба где–то на островах. Всё бы ничего, да супруга потом оказалась четвёртой женой, хотя и самой любимой, но только четвёртой.
– Что у тебя сейчас за окном? – я попыталась сменить тему.
– Люди идут на намаз, – написал Хасан, – А у тебя?
Я повернулась к окну. Погода начинала портиться. Поднялся сильный ветер, он нагонял облака пыли. Сразу потемнело, и даже уже не стало видно памятника вождю около нашей городской администрации, который мозолил мне глаза каждый раз, как только я смотрела в окно.
– А у нас будет дождь, – ответила я, – А почему ты не идёшь на молитву?
– Я хочу провести этот вечер с тобой. Ты уедешь, и не будешь писать. Я умру без тебя…
Эк, куда тебя понесло. Умрёт он без меня! Как же! Мне б на этом прервать общение, но моё природное любопытство взяло верх. Интересно, до чего он ещё допишется. В этот момент я увидела, что Хасан изменил фотографию профиля. Теперь на ней была изображена обнимающаяся пара на фоне заката на каком–то до безумия красивом побережье. Парень был сентиментален.
– Почему ты не поставишь своё настоящее фото? – спросила я у него.
– Я не красив.
– Кто тебе это сказал?
– Зеркало.
– Многие люди не нравятся сами себе, – стучала я по клавишам, и почему-то начинала жалеть парня, – Возможно, всё не так уж и плохо. Пришли мне свою фотографию. Я честно скажу тебе своё мнение на счёт твоей внешности.
«И, конечно же, совру, что ты прекрасен», – подумала про себя.
– Я не хочу тебя разочаровывать, – не отступал Хасан.
– Я тоже не всем нравлюсь, но мне на это наплевать, – то ли я его успокаивала, то ли приободряла, но теперь мне хотелось ещё больше увидеть его лицо.
– Нет, нет, нет! Ты не можешь не нравиться. Ты очень красивая. А у меня шрам на щеке. Это не эстетично.
Не эстетично… Ничего себе словечко откопал. Забыл, наверное, что мой английский – это уровень школьной программы, не больше.
Значит шрам на щеке. За три месяца нашего знакомства, он ни разу не упомянул про это. Хотя я уже не в первый раз просила его загрузить фотографии, он всегда уклонялся, и уходил от темы. Что ж, теперь понятно, почему он не хочет показывать своё лицо. Возможно, это действительно не очень эстетично. Теперь его стало жалко ещё больше.
Да, права Маринка, скоро точно с ума сойду от таких вот поклонников. Видимо, действительно пора завязывать с Facebook и переходить на настоящих мужиков.
– Хорошо, я больше не буду настаивать, – пообещала я.
В этот момент в моей потемневшей от непогоды комнате, стало ослепительно ярко, и тут же раздался сокрушительный раскат грома. На улице хлестал ливень, наверное, это был настоящий ураган, даже страшно было выглянуть в окно. Сверкало и громыхало каждую минуту. Поэтому я нисколько не удивилась, когда компьютер резко погас – вырубило электричество.
– Ничего себе погодка, – простонала я и пошла на кухню искать свечи.
Лишь бы послезавтра небо было чистое, чтоб только вылет не перенесли. Ненавижу ждать. Предпочитаю всё делать вовремя.
Свет этим вечером так и не дали. Пришлось принимать душ при помощи фонарика, встроенного в телефон. Чайник я не успела поставить, поэтому выпила остатки минералки, залежавшейся в холодильнике. Гроза не стихала ни на минуту, дождь и ветер пытались разбить моё окно, колотило так, что жуть брала. Делать в темноте решительно было нечего, кроме как сидеть в кресле и бояться. Но такая перспектива не радовала, поэтому ничего не оставалось, как пораньше лечь спать.
«Да уж, отличное начало отпуска, – подумала я, забираясь с головой под одеяло, – Хотя начало будет только завтра…»
Не смотря на разыгравшуюся не на шутку стихию с сопровождавшимися нереально громкими звуковыми эффектами, я к своему удивлению довольно быстро заснула.
Мне снились горы, и прекрасный молодой араб со шрамом на щеке.


Следующий день прошел в приятных хлопотах. Погода была солнечная, и только редкие лужи напоминали о вчерашнем ливне. Я бегала по магазинам, приобретая, как мне казалось, всё необходимое для моей поездки. Бесконечные маячки, купальники, костюмчики и сарафанчики. Как выяснилось, я изрядно пообносилась, и теперь без зазрения совести приобретала новый гардероб. Для любой девушки шоппинг – большой праздник, ну а для меня двойное удовольствие, так как на такое занятие времени никогда не хватает.
Вернулась домой я только к вечеру, нагруженная кучей пакетов и коробок, уставшая, как собака, но страшно довольная.
В этот день на компьютер совершенно не было времени. Я перетряхнула свой походный чемодан, заменив старые вещи обновками, перепроверила раз сто документы и пошла принимать ванную.
Завтра предстоял очень трудный день. Я всё-таки решила никого не просить и отправиться в аэропорт на своей машине.
«Оставлю её где-нибудь неподалеку. Не в аэропорту, конечно, иначе за три недели моего отсутствия придется выложить годовую зарплату. Найду обычную платную стоянку, ну или припаркуюсь недалеко от местной полиции. Машина-то не Бог весть какая – самая что ни на есть бюджетная, авось и не посягнет никто», – так рассуждала я накануне.
Конечно, было очень страшно ехать за тридевять земель одной, без помощника, без штурмана, но ведь надо ж когда-нибудь начинать. Опять же для закалки характера такой опыт очень даже пригодится.
Вечером ко мне зашла Маринка, оценила новые тряпки и пожелала счастливого пути:
– Ты пиши что ль, – уже у порога попросила она.
– С ума сошла, – удивилась я, – Мне ж некогда будет! И когда эти письма сюда дойдут? Я сто раз вернуться успею. Если вдруг заскучаю, я тебе позвоню.
– Это ты с ума сошла, – огрызнулась подруга, – Из другой страны будешь названивать. Разориться решила?
– Да ладно, – махнула я рукой, – Совсем не разорюсь. Если что, смску отправлю.
– И что мне твои смски, «Привет. Как дела? Нормально» – никакой информации, – не успокаивалась Марина, – Звони, конечно, если денег не жалко, только и мне это дорого выйдет. Не забывай, я не Рокфеллер, я медсестра в детской поликлинике. Ты ж знаешь, я поболтать жуть как люблю, пока все у тебя не разузнаю, не отстану. Поэтому, не звони, чтоб я тут с голоду не подохла. Ты мне лучше телеграмму присылай, раз в неделю. Была там–то, видела то–то, встречалась с тем–то. Мне так и спокойно, и вроде как я в курсе, чем ты там занимаешься.
С этими словами Маринка обняла меня, расцеловала, и, кажется, даже всплакнула:
– Завидую тебе. Швейцария, горы, романтика…, – вытирала глаза подруга.
– А я тебе – золотой муж, прекрасный сын. А отдыхать можно в любое время. На следующий год можем все вместе съездить, – ответила я.
На том и порешили. Я проводила Марину, и ещё раз взглянула на чемодан.
Убедившись, что всё готово к путешествию на двести процентов, я, наконец, отправилась спать.


Мой самолет вылетал только в 23.15, поэтому утром особо спешить не приходилось. Чтобы уж точно не опоздать, я решила выехать примерно в полдень. С наслаждением выпив чашечку настоящего бразильского кофе, подаренного кем–то из наших деловых партнеров, я приводила себя в порядок в ванной. В этот момент в дверь позвонили.
«Кто бы это мог быть?» – удивилась я.
Все мои знакомые и родственники, знали, что я сегодня уезжаю, возможно, кто–то из них решил меня проводить лично. Ох, не люблю я все эти сопли… Но куда деваться. Пришлось с неохотой прервать маникюр, и идти открывать.
Снова раздался звонок в дверь. Я дотянулась до глазка и увидела мои любимые белые розы.
Ничего себе, провожатый! Интересно, кто это такой сентиментальный, уж не Маринка ли решила мне цветочки на дорожку преподнести? В дверь снова позвонили, и я тихонько спросила:
– Кто там?
–Нелли, It’s me, – услышала я в ответ незнакомый, но очень красивый мужской голос.
Почему-то это «it’s me» мне очень не понравилось. В моем городке с роду никто не разговаривал по-английски.
– Who? – неожиданно для себя самой произнесла я.
– It’s me – Hasan from Facebook.
Я не верила тому, что слышала. Это однозначно была какая–то шутка. О моем общении в Интернете знали только близкие и Маринка. Неужели кто–то из них решил разыграть меня.
Я начала злиться. «Ну, я вам сейчас задам!» – в сердцах бросила я, и, готовясь навалять шутникам по первое число, с каким-то лишним остервенением открыла входную дверь.
Открыла и остолбенела…
Передо мной стоял невероятный красавец–араб, с вьющимися волосами до плеч и огромными бездонно–чёрными глазами. Его смуглая ровная кожа казалась шелковистой. Он был высок и атлетически сложен. Идеальный мужчина. Мужчина моей мечты.
Он обнял меня в дверях и что-то говорил по-арабски и по-английски, но слов я не понимала, я всё ещё стояла как соляной столб, не в силах пошевелиться. Только после того, как уколола палец шипом от розы, я поняла, что это не глупая шутка моих друзей, а самая настоящая правда. Мы прошли в гостиную, я опустилась в кресло и долго рассматривала своего гостя. Он присел на корточки напротив, и в свою очередь изучал меня. Весь английский выветрился из головы. Вопросов был вагон и маленькая тележка, только как их задать, я не соображала. Наконец, я взяла себя в руки и спросила:
– Как ты меня нашел?
– Если владеешь Интернетом, то отыщешь иголку в стоге сена, – ответил Хасан, и погладил мою щёку, – Ты ещё красивее, чем на фото.
– Спасибо, – произнесла я, не зная, о чем говорить дальше.
Я вспомнила про рассказанный им шрам и начала всматриваться в его лицо. Действительно, на левой щеке виднелась белая полоска примерно в пять сантиметров, но она никоим образом его не портила. Я дотронулась до шрама и спросила:
– Откуда у тебя это?
– Война… – тихо сказал Хасан, встал на ноги и отвернулся, – Я тебе говорил, что я не красив.
Из его уст такое заявление звучало нелепо, я хотела его переубедить, но не знала, как выразиться по-английски, поэтому просто ответила, что это не правда и предложила пойти выпить кофе.
Хасан заметно обрадовался, видимо, всё-таки тема внешности была для него больной, а, может быть, не хотел вспоминать про то, как получил ранение. Война – штука тяжёлая, страшная. Что ж, не будем бередить зажившие раны.
На кухне мы устроились за столом, и пили кофе.
– Так всё-таки, как ты меня нашел? – не унималась я.
– Я же сказал, Интернет – это помойка, в которой найдётся всё, – улыбнулся Хасан.
– А зачем ты меня искал? – получилось как-то неблагодарно, вопрос можно было расценить, как «зачем припёрся?» От этого мне стало неловко, и я смущенно извинилась.
Хасан засмеялся.
– Не извиняйся. Я тебя понял. Я тебя искал, потому что полюбил, и не представлял, как проживу без тебя три недели. Кстати, когда у тебя самолет?
– О, чёрт! – вырвалось у меня по-русски. Про Швейцарию я умудрилась совсем забыть: настолько потряс меня визит Хасана.
Мой гость снова рассмеялся:
– Только не говори, что ты забыла о своём путешествии!
– Абсолютно, – улыбнулась я ему в ответ и посмотрела на часы.
Между тем максимум часа через два я должна была отбыть в сторону столицы, о чём и сообщила арабу.
– У нас ещё есть время, – Хасан подошел ко мне, взял за руки и поцеловал.
Боже, какой это был поцелуй… Сколько нежности и ласки, никакой пошлости, это был настоящий поцелуй любви.
«Что я делаю?» – на секунду пронеслось в голове и сразу забылось.
– Я очень люблю тебя, – сказал Хасан, обнимая меня.
– Я, кажется, тоже, – услышала я свой шепот.
– Ты бы вышла за меня замуж? – через минуту спросил он.
Я молча кивнула и заплакала. Скоро я должна была уехать, а мне этого теперь совсем не хотелось. Мой араб стал намного дороже Швейцарии, и я уже готова была отменить свою поездку, о чём и сказала ему. Но Хасан не дал договорить, и снова нежно поцеловал меня. Когда я открыла глаза, он держал на ладони бархатную коробочку.
– Тогда считай, что мы поженились, – сказал он, доставая очень красивое кольцо с крупным камнем и одевая его мне на палец, – Повторяй за мной, – попросил Хасан и прочитал по-арабски какую-то, то ли молитву, то ли клятву.
Я повторяла за ним слово в слово, ничего не понимая.
– Теперь ты моя законная жена, – поздравил меня мой возлюбленный.
– Так быстро и просто? – удивилась я.
– Браки заключаются на небесах, там нет никаких подписей, никаких документов. Всевышнему не важно, беден ты или богат, красавец или урод. Всевышнему важно, чтобы любовь была настоящей и искренней, как у нас с тобой, – улыбнулся араб, взял меня на руки, и отнес в спальню.
 Мне бы возразить, объяснить, что я не мусульманка, что у нас всё не так, но всё происходило так стремительно, что я в скором времени забыла, о чем хотела сказать моему новоиспеченному супругу.
«Родители обалдеют», – только и успела подумать я…
После первой брачной ночи, а точнее, первого брачного полудня времени на сборы и отъезд в аэропорт оставалось минут двадцать.
– Может, ты поедешь со мной? Раз уж я теперь твоя законная жена, – предложила я, натягивая спортивный костюм. А сама подумала, что это всё полный бред. Два с половиной часа знакомы, и уже женаты. Ерунда какая–то. Не бывает так. Где свадьба? Где гости? Где ЗАГС, в конце концов? И вообще, что это за спектакль с молитвами, что там я такого наговорила, повторяя непонятные слова? Посмеялся надо мной арабский красавчик, хотя колечко, однозначно, настоящее и очень дорогое. Никуда он со мной не поедет, за три недели и не вспомнит о моем существовании, и, как меня зовут, наверняка забудет.
Хасан потянулся и встал с кровати, он был такой… Ух, аж дух захватывало. Подошёл и обнял меня.
– Конечно, мы всегда теперь будем неразлучны, жена любимая.
Я засмеялась:
– У нас так не говорят.
– А у нас говорят. Ты же будешь жить у меня.
Что-то это мне совсем не понравилось. Я высвободилась из его объятий и теперь поправляла макияж.
– Лучше у меня. Здесь безопасно, в отличие от Пакистана.
– Ты что… Там совсем не опасно, – перебил меня муж, – Тем более, что ты теперь моя супруга. Это самая настоящая гарантия твоего спокойствия.
«Это мы ещё посмотрим, где жить», – подумала я и спросила:
– А ты что, главарь мафии, чтобы с тобой можно было не переживать ни о чём.
– Ну, что–то вроде того, – ответил Хасан.
– А я думала, ты гонщик и ювелир, – уверенная в том, что он шутит, улыбнулась я.
– И это тоже. Но так много не заработать, – вполне серьёзно отвечал араб, надевая фирменные джинсы.
– Значит ты преступник?
Он утвердительно кивнул, с такой же серьезной миной взял меня за руки и повернул к себе:
– Я очень тебя полюбил, Нелли, за эти три месяца. У меня никогда не было женщины. Я имею в виду любимой женщины, которая могла бы стать моей женой и матерью моих детей. Если я решил, что хочу связать свою жизнь с тобой, то я этого обязательно добьюсь. Сегодня на полном серьёзе мы с тобой поженились, потому что я хочу, чтобы ты была только моей. Со мной ты всегда будешь в безопасности, я обещаю тебя оберегать и охранять всю жизнь. Никогда тебя не обижу и не дам в обиду другим. Никогда не обману, какой бы горькой не была правда. Мы будем счастливы, где бы не находились, здесь ли, или в Пакистане, или в любой другой стране. Всегда. Ты получишь всё, что захочешь, будешь богата, счастлива и любима. Теперь мы одно целое. Одно единое. Верь мне и доверяй, и я никогда тебя не подведу.
Он снова поцеловал меня. Мне опять стало спокойно, я точно знала, что любима этим малознакомым мне человеком, и была уверена, что могу доверять ему. Бабы – дуры! Что тут скажешь… А я, не замечавшая мужского внимания, последние три года, так и вовсе была дурой в двадцать восьмой степени – по количеству прожитых лет.
Наш поцелуй прервал мобильник Хасана. Он достал его и, взглянув на дисплей, ответил по-арабски.
Ох, и не люблю я, когда при мне на непонятном языке разговаривают. Чувствую себя полной идиоткой. А вдруг он со своим собеседником меня сейчас обсуждает, и говорит что-нибудь отвратительное. Тоже мне, муженёк называется. Я обиделась и пошла в туалет, так сказать, на дорожку.
«Глупость какая, – успокаивала я себя, – Он же араб, по-русски не говорит, по-английски, наверное, только с иностранцами общаться. Естественно, что он разговаривает со своим собеседником по-арабски, значит, ему звонит какой-нибудь родственник или друг».
Я потихоньку вышла из туалета, и завернула в зал. Хасан смотрел в окно. Разговор он закончил, и в этот момент разбирал свой сотовый телефон.
– Это здание в дали – это и есть ваша городская администрация? – спросил он меня, не поворачиваясь и разламывая на мелкие части сим–карту, вытащенную из мобильного.
– Да, это она, – ответила я.
Араб повернулся ко мне и спросил с очень серьезным видом:
– Там сейчас работает кто-нибудь из твоего окружения?
Я замотала головой. Никогда не интересовалась политикой, поэтому знакомств в этой области не заводила.
– Как ты думаешь, там сейчас много народу?
– Думаю, там сейчас никого, суббота, лето. Все по дачам.
– Это даже к лучшему, – сам себе сказал мой супруг.
Тень предчувствия чего-то ну очень скверного появилась в области груди. Такой разговор напрягал. А Хасан продолжал задавать странные вопросы:
– У тебя есть родители? Друзья?
– Конечно, – ответила я, – А что, ты хочешь с ними познакомиться?
Муженёк улыбнулся на долю секунды и снова посерьёзнел:
– Нет. Не сейчас.
Ну и дела творятся в нашем королевстве… Такого ответа я совсем не ожидала.
– Тогда зачем ты спрашиваешь? – удивилась я.
– Это для меня очень важно, и для тебя тоже.
– Почему?
– Потому что я тебя очень люблю, – Хасан обнял меня и поцеловал в макушку.
– Где они сейчас? – через минуту спросил он.
– Кто? – я уже забыла, на чём мы с ним остановились.
– Твои близкие.
– А… Родители в деревни у своих стариков, Маринка на даче, Шеф должно быть на объекте.
– И рядом никого?
– Сегодня – никого, – подтвердила я и испугалась. А вдруг, он и правда, преступник. Чего доброго, накинет мне удавку на шею, и почитай, как звали. Ведь все знают, что я уезжаю, и раньше, чем через двадцать один день, искать не кинуться. Перед глазами уже стояла картина, как я бездыханная и никому не нужная валяюсь на полу с переломанной шеей. Вокруг вьются мухи, и уже стоит жуткая вонь. От таких мыслей меня передернуло.
Хасан, всё ещё обнимающий меня, прижал к себе ещё крепче:
– Не бойся, я тебя не обижу, – прошептал он мне на ухо и поцеловал, – Я тебе это пообещал. Моё слово – закон.
Я взглянула на часы. Времени совсем не осталось, я и так уже задержалась от намеченного графика на час. Надо было решать, либо оставаться с арабом, либо ехать в Швейцарию. Мои колебания разрешил сам Хасан.
– Тебе пора, милая.
Он выпустил меня из объятий, подхватил мой чемодан и вышел во двор.
– Где твоя машина?
Я подвела его к своему автомобилю. Хасан поморщился:
– Я тебе куплю кабриолет. Хочешь?
Еще бы я не хотела! Но я не стала говорить это вслух:
– Спасибо, мне и моей машины хватает.
– У тебя будет всё самое лучшее, – подытожил супруг.
– Что ты будешь сейчас делать? – спросила я, уж очень мне хотелось, чтобы он поехал со мной, тем более, после обещаний, что мы никогда не расстанемся.
– Я, с твоего позволения, немного отдохну, поработаю в Интернете, и позже найду тебя в аэропорту. Идет?
Я удивилась такому ответу:
– Зачем искать в аэропорту, если можно сразу поехать со мной.
– У вас в России не работает Интернет в пути следования, а у меня очень важное дело. Надо отправить поставщикам договор на крупную партию алмазов, – объяснил мой возлюбленный, – Если ты не против, я воспользуюсь твоим компьютером.
Я на своём опыте знала, что работа в выходные – это нормальное явление, потому что их – выходных – практически никогда не имела. Поэтому благородно разрешила пользоваться своими средствами связи.
Мы быстренько простились, и я укатила в сторону столицы.


Понадобилось примерно десять минут, чтобы я трезво оценила всю ситуацию, в которой оказалась сегодня утром: я встретила виртуального друга, якобы вышла за него замуж и оставила его одного в своей квартире.
«Форменный дурдом», – пронеслось у меня в голове.
Как такое могло случиться со мной? Конечно, бывает, что люди встречаются и влюбляются друг в друга благодаря Интернету. Даже женятся иногда. Но не так всё это происходит. Должно же время пройти какое-то. Знакомство с родителями, их благословение, подготовка к свадьбе, надо обсудить все нюансы, где жить вместе, кому переехать, куда переехать. В общем, совместная жизнь в купе со свадебными хлопотами – дело довольно сложное и обременительное. А тут раз – что-то там пробубнили про себя и все – поженились. Интересно, а чтобы развестись, тоже молитвы достаточно? Разве так бывает? Если верить Хасану, я теперь замужняя дама. Как там у них принято, брать фамилию мужа или нет? Нелли Асад. Или Нелли Хасан Асад. Да уж, звучит непривычно. Старая фамилия мне нравится больше – Баринова. Смысл сразу понятен. Барского роду мы… А теперь какой смысл в моей новой фамилии? Асад! Или Асадова? Вот глупости! Чтобы фамилию поменять, надо заявление в ЗАГС подать, и ждать потом, когда паспорт заменят. А то, что мы нашептали сегодня утром – это всё ничем не подтверждённая ерунда. Игра, так сказать. Живу-то я в России, и такие вот клятвы здесь не проходят, поэтому моя родная фамилия будет ещё долго греть мою душу.
Но, что не говори, а араб, конечно, хорош во всех отношениях! Красавец, спортсмен, романтик. Если бы мы с ним подольше повстречались, я бы на самом деле согласилась выйти за него замуж. Интересно, он действительно меня встретит в аэропорту и полетит со мной в Швейцарию. О, тогда это будет не отпуск, а райское наслаждение! С любимым мужчиной среди любимых гор. Это будет идеальный отдых!
С другой стороны, что ему мешало отправить этот чёртов контракт, пока я была дома. Это же всего пять минут. Почему он решил остановиться у меня, пока я буду отсутствовать, а не пойти в гостиницу, или в Интернет–кафе. Это же как-то невежливо, нагло и некрасиво. А вдруг, он остался совсем не для работы, а для чего-нибудь другого.
Моя бурная фантазия сразу нарисовала сцену, как Хасан, не спеша, прогуливается по моей квартире, как заглядывает во все шкафчики и шарит по полочкам. Вот он заходит в спальню, где ещё недавно мы предавались любовным утехам, осматривает картину в изголовье кровати и понимает, что она висит на этом месте не просто так. Он снимает пейзаж со стены и пытается подобрать код ко встроенному сейфу, в который я убрала большую часть своих драгоценностей и кое-какие сбережения в иностранной валюте.
Да, надо быть распоследней кретинкой, чтобы оставить в собственной квартире практически незнакомого иностранца, наивно полагая, что он порядочный человек.
А перед глазами проплывали всё новые, не менее красочные, картины, теперь я уже прощалась с новым телевизором, компьютером и вазоном девятнадцатого века. Куда мог деть мой предполагаемый супруг столь массивные сокровища, было не понятно. Но, однозначно, в моих фантазиях он их похищал.
У меня уже не было сил на придумывание новых злодеяний араба в квартире. Я почти плакала, чувствуя, как волна жалости к самой себе заполняет меня. Стало ужасно обидно за то, что я до сих пор доверяла всем и каждому, не смотря на то, что меня часто обманывали и предавали. Теперь я уже не просто сомневалась, а была уверена, что Хасан приехал не по большой любви. Возможно, он был просто вор, пускающий пыль в глаза доверчивым дамочкам, типа меня, и обчищающий их до нитки.
– Вот холера, – сорвалось у меня, я резко развернула автомобиль и направилась в обратном направлении.
«Надеюсь, я сегодня ещё улечу. Полчаса особой роли не должны сыграть, – размышляла я, подруливая к соседнему от моего дому, – Вот только разоблачу этого негодяя, выпровожу со своей жилплощади, и обратно».
Я решила не «светить» машину, поэтому к родному дому подъезжать не стала. Остановилась метрах в пятидесяти от собственного двора, и смело зашагала к подъезду. Я не пряталась. Окна моей квартиры выходили на противоположную сторону, поэтому, если араб сейчас находился дома, то видеть меня не мог.
Дверь в квартиру оказалась приоткрытой, что меня сначала удивило, а потом обрадовало. Не нужно будет звенеть ключами и отпирать замок.
Я тихонько вошла внутрь и остановилась, прислушиваясь. Из зала доносился мужской голос. Говорили по-русски, но с сильным акцентом.
«Ай, да Хасан! Провел меня, как девчонку малолетнюю. Все по-английски со мной разговаривал, а сам и русским владеет, – возмущалась я про себя, боясь сдвинуться с места и выдать своё присутствие, – Однако, с кем он может говорить здесь? По телефону, что ли?»
Между тем, сам разговор очень насторожил меня.
– Повторяю ещё раз. Наше требование – освобождение Саида Ферасса и его людей из–под стражи, а также их свободный выезд из России, – говорил странный электрический голос, скрипучий и протяжный. Теперь я понимала, что это говорит не Хасан.
– Эй, парень, это что шутка? – отозвалось в ответ.
Я не удержалась и сделала несколько шагов в сторону зала. Прижавшись к стене, я попыталась выглянуть на секунду, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.
Хасан сидел ко мне в пол-оборота в кресле. В одной руке он держал мобильный телефон, в другой диктофон.
– Наше требование – освобождение Саида Ферасса и его людей из–под стражи, а также их свободный выезд из России, – снова повторил скрипучий голос, и араб нажал на кнопку на диктофоне.
– Слышь, шутник, это тебе в Москву надо Президенту позвонить, а не нам, – усмехнулся кто–то в мобильном телефоне, включенном на громкую связь, и отключился.
Хасан выругался по–арабски, вытащил из телефона симку и разломил её пополам. Потом вставил новую и позвонил.
– Полиция, дежурная часть, – услышала я, и обомлела.
– Повторяю ещё раз. Наше требование – освобождение Саида Ферасса и его людей из–под стражи, и их свободный выезд из России, – включил диктофонную запись араб.
– А сынок, это снова ты, – послышался уже другой голос, старше и мягче первого – как будто добрый дедушка разговаривал с нашкодившим внуком.
Хасан снова перемотал запись:
– Повторяю ещё раз…
– Погоди, сынок, мы же не во власти освобождать арестованных террористов, ты не туда попал. У нас маленький город, что мы можем…
Араб отключился, снова вытащил сим–карту и сломал её, и снова вставил новую и набрал номер.
– Полиция, – устало послышалось в трубке.
– Повторяю в последний раз. Наше требование – освобождение Саида Ферасса и его людей из–под стражи, и их свободный выезд из России.
– Снова этот придурок, – было слышно очень тихо, скорей всего дежурный кому–то докладывал, неплотно прикрыв рукой трубку.
– Сынок, погоди, это скверная шутка… – опять послышался голос старика.
Хасан выбрал новую запись на диктофоне:
– Я подтверждаю серьезность наших намерений. Через минуту не станет одного из важных объектов. Но он будет не один, их много. Безопасность вашего города зависит от вашего желания помочь нам. Пока наши братья не вернуться на родную землю, вы будите лишаться чего–то важного.
– Как–то очень сумбурно, я не всё понял, – послышалось в трубке, а араб снова отключился и заменил симку.
Он подошел к окну. А я, как вкопанная стояла и смотрела на него из темноты коридора, не в силах пошевелиться. Этот человек сумасшедший, психопат, душевно больной. Картины, которые я рисовала себе в воображении, мчась обратно домой, – были бы невинной шалостью для моего гостя. То, что всё может оказаться гораздо серьёзнее и страшнее, я и предположить не могла.
Между тем, я различила, что Хасан теперь держит в руках какую–то чёрную коробочку с длинной антенной. Я не могла поверить своим глазам. Однозначно, это был дистанционный пульт. Я услышала, как араб шепчет сам себе что-то по-арабски. Мне показалось, что он молится. Сердце моё и без того бешено колотилось, теперь просто отбивало чечетку в груди. Волна ужаса прокатилась внутри, руки и ноги дрожали, сил совсем не осталось. «Только бы не упасть в обморок и ничем не выдать себя», – пронеслось в голове. Я потихоньку начала пятиться назад, стараясь не наделать шума. Входную дверь я так и не закрыла, когда ещё только зашла в квартиру, и теперь порадовалась, что не сделала глупости и не захлопнула её.
Я не помнила, как оказалась на улице. С бешеной скоростью я спустилась со своего четвертого этажа. Во дворе старушки на лавочках сплетничали и грызли семечки. Мужики за импровизированным столом играли в карты и, с опаской оглядываясь по сторонам, употребляли местный самогон. На детской площадке было полно детворы, молодые мамы сидели с колясками в тени деревьев. Солнечные лучи заливали весь двор, и ничего не предвещало беды. Если бы они все только знали, что может произойти в скором времени…
Я, как ошалелая, перебегала от старушек к детишкам и их родителям, размахивала руками и кричала, чтобы все уходили подальше из этого двора, что готовится теракт, что сейчас что-то взорвётся. Я не знала, что именно и где это должно произойти. У меня была самая настоящая истерика, а ещё паника, я рыдала, делала странные телодвижения, даже близко не представляя себе, как обезопасить окружающий народ от будущего горя.
Отдыхающие шарахались от меня, крутили у виска, и не слушали то, что я им пыталась донести. Кое-кто, правда, покинул двор, но причиной была не боязнь взрыва, а наличие поблизости неадекватного человека, то есть меня.
Я бросилась к своему автомобилю, достала мобильный и позвонила в полицию.
– Дежурная, – услышала я уже знакомый голос.
Я сидела в ступоре за рулем своей машины и громко рыдала.
– Гражданка, что с вами?
Я постаралась взять себя в руки, и с трудом сквозь слезы произнесла:
– Это правда. Он хочет что–то взорвать.
– Кто?
– Он…, – и в этот момент вдруг раздался наисильнейший взрыв.
– О, ё..., – услышала я в трубке и связь прервалась.


То, что произошло в следующее мгновение, могло бы сравниться с началом ядерной войны. Мой автомобиль качнуло от ударной волны, и я ударилась грудью о руль. Однако машина не перевернулась – осталась на месте, хотя боковое стекло со стороны пассажира все-таки треснуло. Стоял невообразимый гул. Я не могла понять, доносится ли он с улицы или это шумит у меня в голове. Вокруг звенели стекла, слышался страшный грохот чего-то разрушаемого, в воздухе летала пыль и мелкий мусор, кто-то кричал, доносились стоны. Десятки автомобильных сигнализаций, певших наперебой каждая по-своему, доводили до умопомешательства. К ним присоединились многочисленные сирены пожарных машин и неотложек, которые с каждой секундой становились всё громче. От такого шума казалось, что мозг не выдержит и взорвется.
Народ был в панике, мимо меня проносились люди, их глаза были полны страха и ужаса. Те, кого я пыталась предупредить, теперь бежали в разные стороны. Я только успела подумать, что в нашем дворе вроде бы обошлось без жертв, по крайней мере, убитых или раненых я не видела. Взрыв, по всей видимости, произошел где-то сравнительно далеко – с другой стороны от моего дома, что наверняка смягчило ударную волну. Но что творилось в непосредственной близости от самого взрыва, страшно было даже представить.
Пережитый стресс, паника, ужас вместе с полученной травмой не прошли для меня бесследно. Уже через пять секунд после мощнейшего взрыва перед глазами забегали чёрные точки, а в голове зазвенело ещё сильнее. Я начала бить себя по щекам и растирать уши, но понимала, что это не помогает. Оставалось покориться судьбе. Я откинулась на сиденье, закрыла глаза и в этот же момент потеряла сознание.


– Нелли, доченька, проснись, – я слышу голос папы, – Пора вставать, детка.
– Папочка, ну ещё пять минуточек, – сладко потягиваюсь я в кровати.
– Ты опоздаешь в школу, котёнок, – не унимается отец.
– Папочка, я не пойду в школу, я уже взрослая.
– Тогда ты опоздаешь  на работу.
– У меня отпуск, – улыбаюсь я.
Папа присаживается на постель, и целует меня в лоб:
– Вставай, дочка, а то проспишь всё самое интересное.
Мне совершенно не хочется просыпаться. Я приподнимаюсь и чувствую, как боль пронзает мою голову, я начинаю плакать. Отец трясет меня за плечи.
– Нелли, не надо. Всё будет хорошо. Вот увидишь. Я тебе это обещаю. Я никогда, слышишь, никогда не дам тебя в обиду. Зачем ты вернулась, глупая моя девочка, я же проводил тебя в аэропорт. Почему не послушалась меня, honey.
– Не называй меня так, – прошу я отца.
– Почему? – удивляется он.
– Потому что так называет меня один очень страшный человек, – объясняю я.
– Я не страшный человек, я люблю тебя, моя малышка, – слышу я в ответ по-английски.
Образ папы растворяется в темноте. Я чувствую, как моя кровать начинает двигаться, как будто к ней приделали колеса. Я еду в неизвестном направлении, всё отчетливее слышан звук работающего двигателя. А голова продолжает болеть всё сильней и сильней…


Наконец, я решилась и открыла глаза. Уже прошло несколько минут, как я пришла в себя. Я лежала на заднем сиденье автомобиля, и чувствовала, как машина набирает скорость. Интересно, сколько я провалялась без сознания. Я попыталась пошевелиться, но острая боль где–то в висках не дала мне этого сделать. Я застонала.
– Наконец, ты пришла в себя, милая, – услышала я голос Хасана и почувствовала, что мы начинаем тормозить. Через минуту автомобиль остановился. Араб открыл заднюю дверцу и попытался помочь мне сесть на сиденье. Голова нещадно болела, и я заплакала, схватившись за неё руками.
Хасан открыл свой рюкзак и покопался в нем.
– Вот, возьми, – предложил он мне какую–то таблетку.
– Что это? – испугалась я.
– Это всего лишь обезболивающее.
Я проглотила предложенное лекарство. Даже если бы это был наркотик, я бы выпила его, терпеть такие мучения у меня не было сил.
– Через пять минут станет легче, – объяснил Хасан.
Я стала ждать. Действительно, таблетка подействовала на удивление быстро, и уже минут через десять я смогла вылезти из машины. Я оглянулась вокруг. Мы находились на трассе, машины шныряли в обе стороны на предельной скорости. Первой мыслью было бежать. Всё равно куда, лишь бы подальше от моего спутника. Но что–то подсказывало мне, что далеко я не убегу.
Вдалеке виднелся указатель с километражем. Оказывается, мы ехали в сторону Москвы, и половина пути уже осталась за спиной. Значит, примерно час я была без сознания.
В этот момент араб подошёл ко мне и обнял сзади.
– Как ты? – прошептал он.
– Получше, – пожала плечами я.
– Я думаю, у тебя много вопросов ко мне.
– А ты сможешь на них ответить?
– Я постараюсь.
Я высвободилась из его объятий и повернулась лицом к нему. Он был так же спокоен, как и утром, и, казалось, что ничего ужасного не произошло.
– Ты обманешь, – утвердительно кивнула я, и направилась обратно к машине.
– Я не могу врать своей жене.
Я усмехнулась:
– Я тебе не верю, дорогой муж.
– Это твоё право... Но я поклялся сегодня, что никогда не обману тебя, а свои обещания я всегда выполняю.
– Красиво заливаешь, – сказала я по-русски и села на водительское кресло. Хасан устроился рядом со мной. Я включила радио и выбрала волну, где передавали новости.
Как я и думала, взрыв в моём городе стал сенсацией, о нём рассказывали во всех подробностях. Как выяснилось, было взорвано здание местной администрации. По случаю выходного, внутри никого не было, кроме охранника. Но при этом жертв было намного больше. Ими стали те, кто находился в тот момент на площади перед администрацией. Взрыв был очень мощный. Даже бессменный памятник вождю, который я привыкла видеть за окном своей квартиры, рухнул, развалившись на части. Имелись и погибшие, и раненные. Всего насчитывалось более ста человек. Кроме того, были повреждены жилые дома в радиусе двухсот метров, там практически везде выбило стёкла ударной волной.
При этом сообщалось и о требованиях террористов по освобождению их сподвижников. Данную трагедию прокомментировал Президент России, объявив, что нельзя идти на поводу у мирового зла, и пообещав разобраться в сложившейся ситуации, найти и наказать виновных.
Вот для чего понадобилась именно моя квартира. Идеальное место для дистанционного управления. Ещё при общении через Интернет Хасан неоднократно спрашивал, как выглядит картина за моим окном. А я, идиотка, ему всё рассказывала. Значит, уже тогда он наметил наш город для совершения теракта.
Я выключила радио, и достала телефон.
Хасан дернулся, но я объяснила, что мне надо позвонить родителям и убедиться, что с ними всё в порядке. И всё же он нажал на кнопку громкой связи. «Боится муженёк, что сдам его копам», – подумалось мне.
Мама была очень расстроена случившимся, она плакала, и хотела вернуться в город. Оказывается, она безрезультатно звонила мне уже целый час. Я не стала говорить, что была недалеко от места взрыва, и этот час валялась в отключке на заднем сиденье своего автомобиля. Соврала, что уже давно в пути, и объяснила, что не слышала телефон, так как он стоял на виброзвонке. Что, кстати, было правдой. Я отговорила маму возвращаться в город, памятуя о том, что голос в диктофоне араба говорил о нескольких объектах, которых скоро не станет. Что ж, пока Хасан рядом, я за ним присмотрю. Надеюсь, он один посетил наш город, без своих товарищей.
Как только я закончила разговор с родителями, сразу позвонила Маринка, и начала делиться со мной новостями. Её выдернули с дачи на работу, поток получивших ранения был велик, и дежурные медицинские бригады не справлялись. Я пожелала подруге держаться, и отключилась.
Я ехала молча, стараясь не смотреть на моего спутника и не расплакаться.
– Я готов, – объявил он минут через десять тягостного молчания.
– К чему? – спросила я.
Разговаривать не было никакого желания. Хотелось поскорее добраться до аэропорта. А там везде охрана, полиция. Там я сдам его властям со всеми потрохами. Конечно, он не даст так просто этого сделать, но я приложу все усилия, чтобы этот человек оказался за решёткой.
– К вопросам, – ответил он.
– У меня нет вопросов, – в моём голосе послышались металлические нотки, – Я всё видела и слышала. И прекрасно всё поняла. Разве я похожа на дуру?
– Моя жена не может быть дурой, – воскликнул араб.
– Прекрати! – остановила я его, – Мы сейчас в России, и по нашим законам я тебе не жена.
– В моей семье придерживаются других законов, тех, что не писаны людьми, – возразил он.
Волна возмущения прокатилась внутри меня, и я быстро заговорила:
– А кем писаны? Неужели ты живешь по законам, установленным Господом? Тогда что это было в моей квартире? Почему ты просил освободить террористов, которых расстрелять мало на месте? Для чего был весь этот театр с полицией? Кто тебя об этом попросил? Ты – убийца! Ты только что взорвал здание и убил огромное количество людей! Ты животное! И ты мне говоришь о том, что это законы, не писанные людьми. Ты прав такое придумать могут только скоты, а не люди. Я тебя ненавижу. Ты использовал меня и мою квартиру для самого чёрного дела, которое только может быть в жизни. Ты посмеялся над моими чувствами. И после этого ты спокоен, как удав. Ты не человек! У тебя не осталось ничего человеческого. Ты двуличная скотина, с одной стороны страстный любовник, а с другой – мерзкий террорист. Самое поганое, что ты взорвал эту долбанную администрацию из–под тешка, даже заранее не предупредив, что окружающим людям грозит опасность. Так поступают только трусы!
Я бы могла ещё долго говорить на эту тему, но запас английского иссяк, и дальше я уже ругалась по-русски, не в силах остановиться. Хасан слушал внимательно, но вряд ли что-то понял. И после того, как я закончила изрыгать на него всю свою ненависть, он тихо произнес:
– Я тебе всё расскажу. Только выслушай и не перебивай.
– Ничего не хочу знать, – бунтовала я, – Не вздумай впутывать меня в свои грязные делишки. Я не желаю быть соучастником твоих преступлений. Ты знаешь, что во всём мире арестованные террористы не выходят на волю?
– Я не террорист! – с вызовом перебил меня араб, а я от такого заявления резко нажала на педаль тормоза. Только по чистой случайности в меня не врезались идущие сзади автомобили. Водители проезжали мимо, и материли меня на все лады.
– А кто? – я кипела от гнева.
– Я наемник.
– Не вижу разницы. Конечная цель, в конце концов, одна и та же – что-нибудь взорвать и убить людей.
– Это для тебя. А для меня – это просто бизнес. Я делаю свою работу и получаю за неё деньги. Мне совершенно не важно, что будет после, освободят ли дурака Саида или нет. Он глупец. И его освобождением будут заниматься уже другие люди. Я свою работу сделал, мне следовало только начать эту операцию. Но теперь для нас с тобой уже всё позади. Нелли, милая, мы будем счастливы, будем путешествовать по Швейцарии…
– Мечтать не вредно, – перебила я его по-русски.
– Не понял.
– Что бы ты ни говорил, как бы не оправдывался, смысл один – ты убийца, и я не хочу иметь ничего общего с тобой, – сказала я.
– Это не возможно. Ты моя жена! – воскликнул Хасан.
– Как ты мне надоел, – прошипела я себе под нос, и потом спросила погромче, – Если мы поженились таким вот нелепым образом, то давай тогда разведемся. Это у вас также просто?
– Нет, – отрезал араб, – Я не дам согласия на развод. Ты моя жена и останешься ею до конца жизни.
– Ни за что! – крикнула я.
Хасан схватил меня за руку и больно сжал её.
– Я тебе всё сказал. Если я решил связать свою жизнь с тобой, то, поверь, так оно и будет.
– Не будет, – не унималась я, – Всю свою жизнь мы проведем за решеткой.
– Нас не поймают.
– Как бы ни так!
– Я тебе обещаю, нас никогда не найдут, – Хасан отпустил руку и поцеловал место, где начали проступать синяки, я выдернула руку и начала растирать её, – Прости, я сделал тебе больно.
– Конечно, это сущий пустяк по сравнению с тем, что ты натворил пару часов назад, – съязвила я.
Я снова тронулась с места, и, не спеша, вклинилась в общий поток машин. Мы молчали. Мой, так называемый, муж, кажется, задремал. Эх, если бы я имела оружие, если бы не была патологической трусихой, я бы его прихлопнула прямо здесь, спящего и беспомощного… А так, что я могу сделать? Только ждать, когда мы доберёмся до места, где есть представители силовых структур. В Швейцарию я, конечно, уже не улечу. Полиция меня не отпустит, однозначно. Но зато я помогу им в расследовании теракта в моем городе. Это поважнее, чем горы.
Я ехала и размышляла о том, что случилось сегодня со мной, и что ждёт  меня в ближайшем будущем. Выходило, что ничего хорошего. В аэропорту я появлюсь вместе с Хасаном. Даже, если я его сдам, он будет утверждать, что я его жена. И мне нужно будет очень постараться, чтобы доказать свою невиновность. Как я это смогу сделать, непонятно.
Как бы я не рассуждала, всё равно получалось, что в глазах полиции я буду выглядеть соучастницей теракта. Ведь из–за меня этот араб приехал в наш город, и именно моя квартира стала для него штабом во время готовившегося преступления. Конечно, половина двора видела, как он провожал меня в аэропорт, и я благополучно уехала, но эта же половина могла подтвердить, что я через двадцать минут уже вернулась обратно. Кроме того, я лично присутствовала при том, как мой гость выдвигал свои требования полиции. И не важно, что в это время я пряталась в прихожей, а не помогала террористу. Всё было против меня. На месте полицейских я бы ни за что не поверила, что сама являюсь жертвой преступления.
Неужели на это и рассчитывал мой араб? Он подставил меня, специально сделав так, чтобы я оказалась в двусмысленном положении. Психолог хренов! Наверняка ведь уверен, что я не обращусь в правоохранительные органы, чтобы не сделать хуже, прежде всего, самой себе. Да уж, ситуация не из приятных. Вместо горного воздуха ждёт меня небо в клеточку.
За своими размышлениями я и не заметила, как пролетело время. Уже было семь вечера, до аэропорта оставалось километров десять. Я снова включила радио. Тема сегодняшнего взрыва не покидала эфир. Число жертв возросло. Ответственность за теракт взяла на себя какая-то иностранная группировка, которая подтверждала свои требования по освобождению Саида Ферасса и обещала новые взрывы в разных городах бескрайней России.
Хасан давно проснулся, но не тревожил меня своими разговорами, единственное, что попросил – это перевести то, что говорили в настоящее время по радио.
Я перевела. Он утвердительно кивнул.
– Ты входишь в состав этой группировки? – решилась спросить я.
– Нет.
– Тогда как же?
– Ты действительно хочешь знать? – усмехнулся он, но тут же снова стал серьёзным, – Ещё недавно ты ничего не хотела слышать.
– Я созрела, – успокоила я его.
– Хорошо, я расскажу тебе всё.
«По крайней мере, буду знать, с чем имею дело», – подумала я и приготовилась слушать.


У Хасана очень рано умерла мать. Поэтому воспитанием мальчика занимался отец Али и старший брат Абдул. Без мамы не чувствовалось ни нежности, ни ласки. Старый Али пытался поначалу заменить парнишке обоих родителей, когда надо было – жалел мальчика, сажал на колени и гладил по голове, но Абдул это быстро пресек.
– Не бабу воспитываем, – часто говорил брат и за любой проступок нещадно избивал мальчишку.
Парень очень боялся Абдула, но в один прекрасный день, после очередной порции пинков, решил раз и навсегда прекратить издевательства над собой. Было два способа сделать так, чтобы его не били: перестать косячить или отплатить Абдулу той же монетой. На тот момент Хасану уже исполнилось пятнадцать лет, он занимался восточными единоборствами, и имел неплохие успехи в этой области. Но поднимать руку на старшего человека приравнивалось преступлению. Хасан знал об этой истине с самого детства.
О том, чтобы быть паинькой не могло быть и речи. Переходный возраст плюс взбесившиеся гормоны не давали мальчику покоя. Ему казалось, что весь мир настроен против него, и в жизни нет ничего позитивного. Чтобы видеть свою жизнь в радужном цвете, он иногда покуривал коноплю. Вот за этим занятием его однажды застукал отец и очень серьезно наказал: пристегнул наручниками к кровати и заставлял курить наркотики круглые сутки. Через два дня молодой организм не выдержал и сдался. Когда Хасан очнулся в реанимации, на него смотрел с укором весь медперсонал. Отец, естественно не признался, что он лично заставлял употреблять родного сына наркотики. А наркоманов, как известно, никто не жалует. Поэтому на поступившего с передозом подростка, попросту не обращали внимания: выкарабкается – хорошо, а нет – сам виноват.
Хасан выкарабкался, а шоковая терапия отца возымела замечательный эффект – больше никогда в жизни молодой араб не пробовал наркотики. Как говориться, клин клином…
К тому времени Абдул женился, молодая жена Фарида переехала в дом супруга и всё бы хорошо, но Аллах никак не посылал им наследника. Абдул злился на «бракованную» жену, орал на неё, угрожал выкинуть её на помойку и частенько поколачивал. Всё это происходило на глазах отца и Хасана, но они ничего не могли сделать, не принято это вмешиваться в семейные разборки между мужем и женой.
В одну из таких ссор, старший брат очень серьезно приложил Фариду. Она отлетела от его удара прямо в объятия Хасана, который наблюдал, стоя в дверях, очередной скандал в своём доме. У Фариды застыл ужас в глазах: до неё дотронулся посторонний мужчина, хоть ещё и подросткового возраста, но это дела совершенно не меняло. От этого Абдул окончательно озверел и, выкрикивая ругательства в адрес своих родственников, набросился с кулаками на брата.
Хасан успел оттолкнуть Фариду в сторону, и сумел увернуться от удара. Мало того, он несколько раз сам ударил Абдула, применив уже отточенные до автоматизма приёмы каратэ. Это здорово повлияло на старшего Асада. Его спесь была сбита. Он потихоньку успокоился. И вечером имел серьезный разговор с братом.
– Я не осуждаю тебя за то, что ты поднял на меня руку, – говорил он, – В другой ситуации я не оставил бы твой поступок безнаказанным. Но сегодня я могу гордиться тобой. Теперь я уверен, что ты не сосунок, и можешь постоять за себя. Это хорошо. Это означает, что ты уже взрослый и тебе можно доверить то, что делают настоящие мужчины. Физически ты достаточно силен для своих лет. А как морально?
– Будь спокоен, брат. Морально я силен не меньше, – с вызовом отвечал Хасан, – Ты можешь проверить меня на деле.
Абдул усмехнулся и приказал парню зарезать барана. Хасан недолго колебался и выполнил поручение.
– Теперь я вижу, что ты настоящий мужчина, – подвел итог старший брат, уплетая только что пожаренный на костре шашлык, из свежей баранины.
Время шло, прыщавый мальчишка превратился в прекрасного юношу, красивого, черноглазого и мускулистого. Он помогал отцу в ювелирной лавке, изучал ювелирное дело в институте, получил права и всё свободное время проводил за рулем.
Он снимал девушек только на одну ночь. О женитьбе не хотел даже слышать. Памятуя недавние разборки старшего брата с женой, он ещё тогда разочаровался в семейной жизни.
У Абдула детей так и не было. Он перестал обращать внимания на супругу, часто не ночевал дома, даже не скрывая, что проводит время в борделе. Он много пил и, наверное, начал принимать наркотики, потому что всё чаще его видели с остекленевшим взглядом, не выражавшим абсолютно никаких эмоций.
Фарида много плакала. И, в конце концов, однажды после очередного ночного отсутствия мужа, она зашла в ванную и из неё уже не вышла. Её тело обнаружил Абдул, вернувшийся домой только под утро.
После похорон Фариды Абдул очень изменился, он замкнулся в себе, почти не разговаривал, перестал пить и увлёкся религией. Долгое время он проводил в Мечети, много молился, оплакивая свою жену, и чувствуя свою вину в том, что произошло с ней. Там он познакомился с Саидом Ферассом.
Сначала это были просто приятельские отношения. У Саида что-то не ладилось с бизнесом, и он тоже часто посещал Мечеть.
Только потом выяснилось, что новый друг был радикально настроенным исламистом, который вербовал новых кандидатов в террористы в группировку, в которой состоял и он сам.
Процесс «промывания мозгов» у Абдула прошел на удивление быстро. Физически сильный и духовно подготовленный, он без труда прошёл все испытания и стал своим парнем среди убийц.
При этом Саид Ферасс на самом деле стал ему лучшим другом. У них обоих были одни цели, одни задачи. Они часто вместе выполняли задания своего руководства. На их счету было уже много взрывов и убийств по всему миру.
Теперь оба были примерно в середине иерархической лестницы в их группировке - командовали небольшими группами, готовили молодых солдат к работе. Платили им хорошие деньги, друзья ни на что не жаловались, вполне довольствовались своим положением. Так продолжалось до тех пор, пока местные войска не расквитались с верхушкой бандформирования. В ожесточённом бою командир террористической группировки, все его ближайшие помощники и половина рабочих боевиков были уничтожены.
Абдул и Саид в это время «работали» где–то за пределами страны, поэтому операция по ликвидации боевиков их не коснулась. От греха подальше друзья решили залечь на дно за рубежом, и жили себе там несколько лет, как обычные эмигранты, благо денег оставалось у них достаточно.
И вот буквально полгода назад Саид решил восстановить группировку, связи для этого имелись, финансирование быстро наладилось. Друзья снова зажили своей прежней жизнью, с той лишь разницей, что теперь они сами стали верхушкой.
Хасан не видел брата несколько лет и уже свыкся с мыслью, что тот погиб. И каково было его удивление, когда однажды ночью в его комнату прокрался Абдул. Хасан от неожиданности вскрикнул, а брат попросил его жестами быть осторожнее и не шуметь. Но было поздно. В этот момент в комнату ворвалось четверо солдат. Абдул шепнул: «Помоги мне», и уже через десять секунд солдаты были обезврежены.
Как оказалось, Абдул из сентиментальных чувств решил наведаться в родной дом, но недалеко от него попал в засаду: кто-то из его боевиков был предателем и упорно стучал о местонахождении командира группировки.
Абдул рассказал брату, который стал теперь не просто юношей, а вполне зрелым мужчиной, о своей жизни. Хасан не одобрял его, он вообще не понимал религиозных фанатиков. Но переубедить Абдула было невозможно.
Несколько раз пересекались пути братьев, и почти всегда Хасан помогал избавиться от хвоста, идущего по пятам за Абдулом.
Уже тогда у Абдула зародились нехорошие подозрения, а не Саид ли пытается избавиться от него. Он решил проверить эту мысль, и однажды, сказав своему другу, что ночью пойдет в город, спрятался в подсобке бара, принадлежащего Саиду. Оттуда он наблюдал, как его уже бывший товарищ отдает приказ избавиться от своего компаньона. Что-то такое Абдул и ожидал услышать, поэтому не очень удивился. Но вот, когда тем же вечером Саид получил от неизвестного Абдулу «спонсора» несколько чемоданов денег, удивлению и возмущению его не было предела. Мало того, что Абдул ничего не знал о данном финансовом потоке, так ещё из разговора Саида и этого неизвестного выходило, что поток этот уже давно налажен и безотказно работает не первый месяц. Ещё вчерашний друг совершенно не делился со своим компаньоном. Абдула это взбесило, и он поклялся отомстить предателю.
Надо было подумать, как это сделать, и вместе с тем выяснить, куда Саид припрятал деньжата. Ведь, ни в баре, не в полевом лагере спрятать чемоданы долларов негде.
Теперь Абдул точно знал, что Саиду доверять нельзя. Он решил взять таймаут и соврал, что собирается уехать в другую часть страны с целью вербовки новых боевиков. Саид удивился, не пристало одному из главарей бандформирования самолично вербовать молодняк. Но Абдул настоял, объяснив свой порыв желанием тряхнуть стариной.
Сам же араб никуда не поехал, а остановился в доме своего отца, а точнее в подвале. Здесь он организовал так называемый штаб, где вместе с Хасаном обсуждал возможности отомстить напарнику. При этом младший брат часто выполнял поручения старшего, причем не просто подай - принеси, а очень страшные вещи ему приходилось делать. Например, взять в заложники одного из боевиков и выведать всё, что делает сейчас Саид, естественно такой боевик после разговора с братьями Асад больше никогда не появлялся в лагере. За проделанную работу Абдул неплохо платил своему родственнику. Так и получилось, что Хасан стал наемником у своего брата.
Однажды, в ходе пыток одного из своих заложников братья выяснили, что Саиду и нескольким его людям в скором времени предстоит командировка в Россию, какая-то из группировок то ли русская, то ли грузинская, то ли дагестанская просит помощи у Саида.
В России же при блистательно проведенной спецназом ГРУ и ФСБ операции Саида Ферасса и всех его сподвижников в скором времени накрыли, не ликвидировали, как это обычно бывает, а арестовали.
Абдул сначала обрадовался, что мстить теперь не придется, а потом опечалился: ответа на вопрос, куда треклятый дружок спрятал прикарманенные деньги, так и не было. И теперь, после ареста Ферасса, надежда на то, что Абдул когда-нибудь получит свою долю, таяла как прошлогодний снег.
Старший Асад решил выйти из подполья. Чтобы не вызывать подозрений у своих товарищей, он вернулся в лагерь боевиков, и вполне искренне оплакивал своего друга, так неудачно попавшего в русскую западню.
С этого момента Абдул становился единоличным командиром бандформирования, что его вполне устраивало. И теперь, как полноправный хозяин он объезжал свои владения и проводил «инвентаризацию» имущества группировки: облазил все схроны, проверил все банковские вложения, лично досмотрел всю недвижимость, принадлежавшую Саиду.
Ничего!
Нет, конечно, всё было в порядке, оружия и боеприпасов – завалы. На счетах в банках – кругленькие суммы, которые расходовались на нужды боевиков. Но вот тех огромных наличных денег Абдул нигде не нашёл. Целый месяц он провел в поисках, но всё было безрезультатно.
Оставалось только одно, лично спросить о присвоенных долларах Саида. Абдул съездил в Россию и выяснил, что как-либо пообщаться даже за большие деньги с бывшим соратником нереально. Его охраняли, как зеницу ока. Ещё бы! Террорист, известный всему миру, и так лопухнулся! Это была сенсация! Таких преступников обычно уничтожали при зачистках, Ферассу же предстояло пройти все круги ада российского судопроизводства, и сгнить в одиночной камере «Черного дельфина» или «Белого лебедя», как уж повезёт. Старший Асад вернулся домой ни с чем.
Поэтому, недолго думая, Абдул, во что бы то ни стало, решил вытащить Саида из тюрьмы. Уж он выбьет из него место, куда тот спрятал все деньги. Асад провел совещание со своими солдатами, где очень пламенно призывал не оставлять их командира в беде. Уж, что–что, а убеждать Абдул умел, недаром на его счету была добрая сотня завербованных боевиков. После нескольких таких собраний, у высшего руководства во главе с Абдулом был намечен план действий, смысл которого сводился к тому, чтобы требовать от российских властей освобождения арестованного террориста, а за их непослушание разрушать города. И так должно продолжаться до тех пор, пока Ферасс не окажется в родном лагере.
Пока Абдул строил страшные планы, его младший брат осваивал самую популярную социальную сеть Интернета. Ему нравились девушки европейской внешности, которые не скрывали своё лицо и тело, как местные женщины, и которыми можно было любоваться и восхищаться. Хасан представлял, как станет известным ювелиром–дизайнером, и вот такие красавицы будут выходить на подиум и демонстрировать украшения, созданные им. Пока же он ещё работал в ювелирной лавке отца, продавал то, что было сделано другими, и чинил порванные цепочки.
Абдул часто навещал отца и брата, склоняя их присоединиться к его группировке. Но отец был уже стар, а Хасан просто не желал становиться международным преступником. Он был в меру религиозным, соблюдал Коран, читал молитвы, когда это полагалось, но не являлся фанатом. Он с детства для себя решил, что Ислам – это единственная правильная религия, но вместе с тем не отрицал и существование других направлений. Он спокойно относился и к Христианству, и к Иудаизму, и к Буддизму. Что позволяло ему на-равных общаться в соцсетях со всеми людьми без исключения.
Одной из самых интересных собеседниц оказалась девушка из России. Она много спрашивала о его стране, о семье, о местных обычаях. Хасан ей не врал, он рассказывал всё, кроме того, что его родной брат – командир террористической группировки. О нём Хасан вообще помалкивал. Ну и о том, что на его счету было несколько смертей радикально настроенных боевиков, конечно, тоже не сообщил.
Шли месяцы, и Хасан уже не представлял себе вечера без разговора с русской подругой. Если она не выходила на связь, молодой араб жутко ревновал, представляя её в объятиях разных мужчин. В конце концов, он признался себе, что по уши влюбился в неё – в Нелли Баринову.
Целыми днями Хасан ходил понурый и часто вздыхал от того, что не мог быть рядом с любимой девушкой, не мог до неё дотронуться, не мог познакомить с отцом и предложить ей руку и сердце. Абдул заметил перемены в своём младшем брате, и устроил допрос с пристрастием. Хасан рассказал ему всё, показал фотографии красавицы в Интернете, дал почитать переписку. Абдул покрутил у виска, и посмеялся над ним.
– Она даже не мусульманка, – говорил он, – Ты знаешь, какие они все бесстыдные, посмотри на фотографии, голые руки и ноги, непокрытая голова. А взгляд? От него веет соблазном, так не смотрят приличные девушки. Да и старая она уже – двадцать восемь лет! Ей будет трудно родить первенца. Она тебе не подходит!
Хасан пытался переубедить брата, говорил, что двадцать восемь – это ещё не старость, ему самому на год больше, объяснил, что Нелли самостоятельный человек – живёт отдельно от родителей, много работает и хорошо зарабатывает.
Такие аргументы только подзадорили старшего Асада, он ещё больше стал противиться:
– Приличная девушка не должна работать и зарабатывать! Она должна ублажать мужа и воспитывать сыновей. Больше ничего! Иначе она сама становится мужиком.
В тот день Хасан и Абдул очень поругались из–за Нелли Бариновой. Абдул громко хлопнул дверью, и пару недель не появлялся в отцовском доме. Хасан продолжал переписываться со своей любимой россиянкой, ни намеком не упомянув о том, что его семья не одобряет такого общения.
Через две недели Абдул всё-таки навестил своих родных, и, закрывшись с Хасаном в его комнате, сообщил, что намерен освободить из-под стражи своего бывшего дружка. При этом он просил помощи у Хасана, чтобы тот, как наемник, выполнил несколько заданий террористов. Молодой араб долго сопротивлялся, пока брат не выложил основной аргумент: если Хасан откажется, то первым делом пострадает его русская принцесса, потому что для начала операции по вызволению Саида Ферасса был выбран родной город Нелли.
Хасан был взбешен от такого заявления, а Абдул противно улыбался и потирал руки.
Город первого удара не обсуждался. Специально была выбрана не Москва, а российская глубинка, чтобы террористы смогли проще уйти от преследования. Ведь в таких местах никто не думает об антитеррористической безопасности. Удел местной полиции – расследования краж и ограблений, ну может быть иногда ещё бытовых убийств.
Взрывов планировалось не менее трех. В планах было ударить по наиболее уязвимым местам со скоплением большого количества человек: больницам, почте, ночным клубам.
Хасан умолял брата не делать этого. Всю ночь он не спал, его подушка была мокрой от слез, перед глазами стоял образ Нелли с её последней фотографии. Он не мог смириться с тем, что сможет потерять её навсегда. Хасан знал, что она собирается уезжать в Швейцарию на целых три недели, одновременно он и хотел и не желал этого. Под утро он решил, что сам должен обеспечить безопасность своей возлюбленной.
В результате долгого разговора, состоявшегося между братьями на следующий день, было решено, что Хасан соглашается выполнить некоторые поручения террористов, но сделает это по своему плану. Да, он позвонит в полицию и потребует освободить боевика–неудачника. Да, он взорвёт стратегически значимый для данного населённого пункта объект, но только один, который он выберет самостоятельно. И на этом его работа на террористов закончится.
Пожав друг другу руки, братья расстались.


– Вот так я оказался здесь…, – закончил Хасан свой рассказ и замолчал.
Мы уже давно доехали до аэропорта, и теперь стояли с включенной аварийкой посреди улицы. Проезжавшие автомобили наперебой сигналили  – мы создавали затруднение для проезда, пробке образовавшейся за нами не было конца.
Я сидела с раскрытым ртом, и не могла поверить в то, что говорил араб. Выходит, именно я явилась причиной того, что в моем родном городе случилось несчастье, и одновременно благодаря мне наёмник устроил только один теракт, вместо трех.
Однозначно ситуацию оценить было невозможно. Я была и соучастницей, и избавительницей. Но чувствовала себе паршиво уже от того, что, хоть каким–то боком в этом замешена.
С другой стороны, если верить Хасану, то он действительно уже давно влюблен в меня, и благородно прилетел в Россию, чтобы оградить любимого человека от неприятностей, но вместо этого только подставил. Если бы я не вернулась домой, не подслушала разговор с полицией, то и знать бы не знала, что моей квартирой воспользовался террорист.
– Прости, – прервал мои мысли Хасан, – Получилось всё не так, как я планировал.
– А как ты планировал?
– Я рассчитывал, что ты будешь уже достаточно далеко от города во время взрыва, и обо всём узнаешь только из новостей. Я не хотел раскрывать вторую причину своего приезда.
– Вторую? А какая была первой? – удивилась я.
– Первая и самая главная причина – это ты, любимая моя жена.
– Что–то с трудом верится.
– Клянусь тебе здоровьем своего отца! – выпалил Хасан, – Он единственный из моих родственников, которого я люблю и уважаю.
– А как же твой брат?
– Я отрекся от него. После того, как он поставил меня перед выбором между террористами и твоей жизнью, я не могу называть его братом.
Почему-то мне стало жаль этого молодого человека, кающегося передо мной в своих грехах. На его щеках появились слезы, но он смахнул их быстрым движением руки.
– Скажи, зачем ты вернулась?
– Я вдруг посмотрела на себя со стороны, и поняла, в каком нелепом положении оказалась, – ответила я.
– В смысле?
– В моей квартире остался неизвестный мужчина, я порассуждала и решила, что ты грабитель.
– Но ведь мы с тобой поженились! И у нас была первая брачная ночь, – возмутился Хасан.
– Одно другому не мешает. И вообще, в наше время секс не повод для знакомства, – улыбнулась я.
– Ты говоришь, как распутная девка, и мне это не нравится.
– Привыкай, малыш, мы в России, – сказала я по-русски и решила, наконец, припарковаться.


В аэропорту Хасан везде следовал за мной. У меня не получалось остаться одной ни на секунду. Я пыталась скрыться от него в туалете, но он бессовестным образом зашел за мной следом. Женщины кричали и ругались, но ему было наплевать.
Полицейские, как назло, дежурили по одному. Их было много, но они рассредоточились по зданию аэровокзала. Проходя мимо них, я делала самое несчастное лицо и едва заметные жесты, чтобы хоть кто-то смог обратить на меня внимание. Один полицейский увидел, что я подмигиваю ему, и попытался подойти к нам. Хасан мгновенно оценил обстановку, обнял меня и поцеловал.
– Моя девушка боится летать, – объяснил он полисмену.
– Нет, я хочу кое-что сообщить вам, – начала я по-русски говорить представителю власти.
В глазах араба на долю секунды промелькнул ужас, но он тут же взял ситуацию под контроль, и снова поцеловал меня, не дав договорить.
Полицейскому ничего не оставалось, как ретироваться.
– Ты хотела сдать меня властям? – спросил Хасан, когда мы присели на кресла в ожидании регистрации.
Я пожала плечами, врать не имело смысла.
– Ты бы смогла предать меня после того, что у нас было?
Я не ответила.
Хасан достал из своей сумки мобильный телефон, и покрутил в руках. Мобильник был старый, потертый, таких уже давно не выпускали. У меня имелся когда–то такой же. Очень давно, в те времена, когда сотовая связь только набирала обороты, и разговоры по беспроводному телефону были наивысшим признаком крутизны. Однако этот мобильный немного отличался от моего, к нему была приделана небольшая антеннка.
– Знаешь что это?
Холодок пробежал по телу, волна страха опустилась в низ живота. Я кивнула.
– Ты же говорил, что согласился взорвать только нашу администрацию, – прошептала я, – У тебя было всего одно задание боевиков…
Я тихо заплакала.
– Ну что ты, милая, не надо, – успокаивал меня араб.
– Ты обещал…, обещал…, обещал…, – ревела я, – Тут же сотни, если не тысячи людей. Ты не можешь…
– Я и не собираюсь, – спокойно сказал он, гладя меня по голове.
– Тогда зачем всё это?
– Это на случай, если будут осложнения с отходом, – объяснил он.
– Когда ты успел? – не могла успокоиться я.
– Сегодня ранним утром, я прилетел в этот аэропорт.
– Где бомба?
– В нескольких мусорных баках.
– Ты сумасшедший! Почему ты мне не сказал, ведь теперь я твоя жена,  и ты обещал от меня ничего не скрывать? – съязвила я, а сама все ревела от страха и от обиды не в силах остановиться.
Хасан не понял сарказма и поднял руки ладонями кверху:
– Наконец, ты признала тот факт, что являешься моей супругой! Ты привыкнешь, я в этом не сомневаюсь, – обрадовался он.
– Не в том вопрос, – перебила его я, вытирая слезы и постепенно успокаиваясь, – Почему ты не предупредил о второй бомбе, если на самом деле любишь меня?
– Я не думал, что ею придётся воспользоваться, рассчитывал, что ты не сможешь предать меня, и мы улетим без каких-либо проблем.
Всё! На том, чтобы передать террориста в руки правосудия, можно было поставить жирную точку. Хасан был всё время рядом, и я не могла отделаться от его присутствия. Наличие второй бомбы где–то на территории аэропорта ещё больше усугубляло моё положение. Теперь от моих действий зависели жизни окружающих людей. Один неверный шаг и от огромного здания останутся только воспоминания. Я сидела тихо, как мышка и молилась, чтобы мы спокойно, без каких-либо трудностей, прошли паспортный и таможенный контроли и смогли улететь в Цюрих.


Господь услышал мои молитвы. При регистрации на Хасана никто не обратил внимания. Как оказалось, у него уже имелся билет на тот же рейс, так что моя недавняя мечта о проведении отпуска с любимым человеком сбывалась. Правда, сейчас я мечтала совсем об обратном.
При досмотре странный сотовый телефон заинтересовал лишь одного сотрудника аэропорта. Араб с улыбкой на лице объяснил, что это всего лишь средство связи, и начал набирать номер.
Признаться, в этот момент я уже мысленно прощалась с жизнью и сильно зажмурила глаза, готовясь к новому теракту. Я смертельно была напугана, поэтому подпрыгнула и громко взвизгнула, когда у меня в кармане зазвонил мобильник. Как оказалось, это звонил Хасан, демонстрируя представителю аэропорта, что этот старинный аппарат ещё способен работать.
В самолете нам достались места в середине салона второго класса у иллюминатора, вокруг было много народу и я, наконец, почувствовала облегчение. Правда, ненадолго. Оглядев пассажиров, я приметила арабов в сопровождении со своими спутницами. Они сидели примерно на пять рядов ближе к носу самолета у противоположного борта. И хоть они выглядели вполне прилично, и одеты были в европейские костюмы, а червячок страха потихоньку вгрызался в моё сердце. Появилось желание убежать отсюда, но выставлять себя распоследней идиоткой совсем не хотелось.
Между тем самолет разогнался, и мы оторвались от земли. Отступать было некуда, да и бежать – тоже. Я попыталась рассуждать здраво. На свете миллионы мусульман, и в основной своей массе они нормальные люди, со своей культурой, обычаями и традициями. Они такие же, как и представители других религий. Глупо в каждом из них видеть террориста. К слову, и среди наших Христиан полно вырожденцев: и убийц, и насильников, и боевиков. Не зависит преступность от религии, ох, совсем не зависит. Просто мы привыкли именно так смотреть на жизнь: если террорист – то обязательно араб мусульманин. Однако такая теория лишена всякого смысла, и каждый здравомыслящий человек это понимает.
Я ещё раз посмотрела на летящих с нами арабов. Их было четверо, двое мужчин и две женщины. Они весело разговаривали на своём языке, пили воду, принесенную стюардессой, и ни на кого не обращали внимания.
Постепенно я успокоилась: ну не могут быть такие люди убийцами. Мне стало стыдно за свои страхи. Но я невольно продолжала наблюдать за ними.
– Тебя что–то беспокоит? – спросил Хасан, чем отвлек от моих мыслей.
– С чего ты взял? – удивилась я.
– Ты постоянно смотришь в одну и ту же сторону. Что ты там увидела?
Я кивнула в сторону арабов:
– Должно быть там твои соотечественники.
– Совсем не обязательно, – возразил мой спутник, и тоже начал их рассматривать.
Компания, за которой мы наблюдали, сидела от нас на приличном расстоянии и что–то бурно обсуждала, но Хасан сказал, что слов разобрать не может.
В этот момент, одна из девушек обернулась в нашу сторону. Встретившись со мной взглядом, она перестала улыбаться и быстро отвела глаза в сторону. Мне это показалось странным, и уже почти совсем успокоившаяся, я снова начала нервничать.
«Глупости! Ей наверняка тоже не понравилось, что я её так нагло разглядываю в упор», – подумала я, но тревога только нарастала.
Полет проходил в штатном режиме. Пассажиры занимались своими делами: кто–то спал, кто–то читал, кто–то играл в компьютерные игры или смотрел фильмы на планшетниках. Нам подали ужин. И только распаковывая контейнеры с едой, я поняла, как проголодалась. Действительно, кроме кофе, выпитого ещё до обеда, у меня маковой росинки во рту не было. На некоторое время я забыла обо всём на свете, я отчаянно хотела есть. А, выпив бокал белого вина после вполне приличного для эконом класса ужина, жизнь и вовсе показалась мне почти прекрасной. И даже подозрительная компания арабов перестала быть таковой.
«Это все от пережитого стресса», – сделала я вывод.
Хасан весь перелет дремал, держа меня за руку, он вяло перекусил во время ужина, и снова закрыл глаза. Либо устал, либо боялся летать, но выглядел он неважно.
Через час мы должны были приземлиться, я решила послушать музыку, и достала наушники. Народ расхаживал по борту с целью посещения туалета, расположенного в хвосте. Я накрылась пледом и постаралась сосредоточиться на любимой мелодии. И тут мой взгляд зацепился за ту самую девушку – арабку. Она медленно шла через наш проход в сторону туалета и упорно смотрела на меня. От этого мне стало не по себе, аж мурашки побежали по коже.
Она была восхитительна: высокая, стройная, в меру худая, очень красивая. У нее были длинные волнистые чёрные волосы, собранные в высокий хвост, которые она не прятала под платком, большие тёмные глаза, и ресницы – невероятно длинные. Она красила лишь губы красивым персиковым цветом. С такими природными данными в остальной косметике девушка явно не нуждалась. Но вот взгляд её был такой, сверлящий что ли, как будто она не человек, а ведьма. Он проникал в самую душу, казалось, что она может читать мысли. Я невольно поежилась и попыталась отвернуться в тот самый момент, когда она поравнялась с нашими креслами.
Ни на мгновение не задержавшись рядом с нами, она едва заметно кивнула мне и на долю секунды перевела взгляд в сторону туалета. И всё также, не меняя темпа, прошла дальше.
Я сидела, как зачарованная. В наушниках гремела музыка, но я словно её не слышала. Что мог означать жест молодой арабки? Такое ощущение, что она приглашает меня пройти за ней. В туалет, что ли? Ерунда, какая…
Но всё же любопытство взяло верх, я высвободила свою руку из руки Хасана.
– Ты куда? – насторожился он.
– В туалет, – ответила я, а сама думала рассказать ему про арабскую девушку или нет. И решила, что пока не стоит. Если этот кивок мне просто показался, и никуда она меня не приглашала, то какой тогда кретинкой я буду выглядеть.
«Если что, мне просто нужно в санузел, тем более, что это правда», – подумала я про себя.
Между тем Хасан сладко потянулся:
– Я с тобой.
Ух, как меня это взбесило! Мало того, что в аэропорту меня в туалет не отпустил, так ещё и здесь ведет себя, как параноик.
– Не глупи, – буркнула я, – Вот тебе мой телефон, мой АйПад, моя сумка. На, забирай всё. В туалете мне тебя некому будет сдавать. Будь спокоен, дорогой муж.
– Но…, – попробовал возразить араб.
Я наклонилась и поцеловала его, не дав договорить.
– Ты мне муж или так, мимо проходил? – пожурила я его, – Подумаешь, один раз совершила ошибку. Я же девушка, и мои поступки зависят от настроения. Так что, будь другом, не порть его. Ок?
Мой дорогой супруг явно не ожидал от меня такого неповиновения, поэтому сидел, раскрыв рот, не зная, что ответить. А я протиснулась мимо него.
– Я скоро, – сказала я и сделала ручкой.
«Вот так с тобой и надо! Раз уж какое–то время нам придется сосуществовать вместе, придется тебя перевоспитывать» – решила я.
Я шла по проходу, чувствуя, как Хасан смотрит мне вслед, но ни разу не обернулась.
Я остановилась за шторкой рядом с туалетом. Здесь никого не было. Дернула ручку, но дверь не поддалась.
«И что дальше? – задала я себе вопрос, – Ничего. Навыдумывала себе всякой галиматьи. Ну, хоть в туалет схожу, и то хорошо».
В этот момент дверь потихоньку открылась, и я столкнулась нос к носу с той самой девушкой. Она незаметным движением всунула мне в руку какую–то бумажку и удалилась быстрым шагом вглубь самолета.
Я вошла в туалет и заперла за собой дверь. В руке у меня была многократно сложенная салфетка с самолетиком. Я чертыхнулась, и начала разворачивать её.
  На салфетке по-английски было написано: «Через 20 минут. Спрячься».
– Боже…, – простонала я, – Ну что ещё готовит мне судьба…
Я заплакала. Было очень обидно и тяжело, я снова вляпалась в какую–то историю. А ещё стало вдруг очень страшно. Страшно оттого, что под ногами десять тысяч метров свободного пространства, что из самолета никуда нельзя убежать. И где, интересно, тут можно спрятаться? Только здесь – в санузле или в кабине пилота. Можно, конечно, раздобыть парашют и выпрыгнуть к едрене фене, но это было из разряда фантастики. Пять минут я проторчала в туалете, умывалась и думала над тем, что может случиться через уже пятнадцать минут.
Я решила рассказать все своему спутнику. В конце концов, если он действительно влюблен, то найдет способ спасти меня в очередной раз. В том, что в скором времени должно произойти что–то ужасное, я не сомневалась.
Я бегом неслась к своему креслу. Хасан так и сидел в той же позе, в которой я его оставила, обернувшись в конец прохода. Увидев, в каком я состоянии, мой араб не на шутку испугался и привстал. Я шлепнулась в своё кресло и потянула его за собой.
– Что? – коротко спросил он.
– Вот, – передала я ему салфетку.
Прочитав то, что там было написано, пакистанец выругался по-арабски и замолчал примерно на минуту. Между тем, время шло. Я снова начала наблюдать за арабами. Они разговаривали и смеялись, как ни в чем не бывало. Так продолжалось пару минут. Я уже было решила вздохнуть с облегчением, решив, что девушка просто глупо пошутила, а я повелась, как маленькая. Но вдруг все четверо резко замолчали и начали тихо молиться.
– Что они делают? – прошептала я Хасану.
Он взглянул на часы, и снова выругался:
– Сейчас не время для молитвы.
Он встал, потянул меня за собой и очень тихо сказал:
– Иди в первый класс, не спеши, не привлекай к себе внимания. Хорошо бы предупредить командира самолета. Ты сделаешь это.
– Как, по-твоему, я это сделаю? – огрызнулась я, – Меня в кабину пилота ни за что не пустят.
– Значит, найди бригадира стюардов, и скажи ему.
Либо к концу дня я плохо соображала, либо находилось в ступоре, но что я должна сообщить летчикам, до меня так и не доходило:
– Что сказать, чтоб все спрятались? Меня прямиком после такой просьбы в психушку отправят.
– Скажи, что готовится захват самолета, – на полном серьёзе объяснил Хасан.
– Что??? – излишне громко переспросила я. Окружающие посмотрели на меня с нескрываемым интересом.
Араб подтолкнул меня к проходу:
– Нелли, иди.
– А ты?
– А я тут… Хочу разобраться.
Хасан чмокнул меня в щёку и прошептал:
– Я тебя люблю. Не забывай.
Я поспешила в первый класс, и около лестницы на второй этаж самолета обернулась. Моя новая знакомая арабка едва заметно кивнула, мужчины, окружающие её, закончили молиться, и поднимались с места. Я же опрометью кинулась вверх по ступенькам.


– Девушка, Вы кого-то ищите? – спросила у меня стюардесса из первого класса, наблюдавшая, как я всматриваюсь вглубь салона и переминаюсь с ноги на ногу.
– Да, – неуверенно начала я, – Мне нужен ваш начальник.
– Опять жаловаться на Светку будете, – предположила она, – Сколько раз предупреждали, а всё без толку.
– Нет, – перебила я её, – Дело в том, что там внизу арабы готовятся захватить самолет.
Как я и предположила, стюардесса решила, что я психопатка:
– Девушка, идите на своё место, – строго сказала она.
– Но я должна сообщить вашему командиру.
– Идите, идите. Нечего вам тут делать.
Я попыталась отодвинуть её в сторону и протиснуться внутрь, но упорная стюардесса схватила меня за руку и крепко держала. На нашу потасовку обратил внимание парень стюард вышедший из–за шторки бизнес–класса.
– Анжела, что тут у вас происходит? – попытался он разнять нас.
– Да вот, Миш, девушка, похоже, не в себе, говорит, что кто–то собирается напасть на наш борт, – объяснила Анжела, продолжая удерживать меня.
Миша усмехнулся и покачал головой.
– А вы в курсе, что в нашем аэропорту один из самых высоких уровней безопасности? Муха мимо не пролетит, не то, что террористы.
«Что не помешало без всяких проблем улететь Хасану Асаду», – подумала я, но вслух об этом сказать не решилась.
– Вы не понимаете… Меня предупредили… Мне записку написали…
– Такая взрослая, а в сказки верите, – улыбнулся мне Михаил, – Скоро на посадку пойдем, а вы ещё не пристегнуты. Давайте, я вас провожу.
Анжела отпустила меня, а Миша взял под руку, и начал очень настойчиво тянуть к ступенькам. Я тихо заплакала.
– Я не сумасшедшая…, не сумасшедшая…, мне надо рассказать…, почему никто не верит…, – в отчаянии причитала я, спускаясь.
И в этот момент раздался громкий хлопок, за ним второй, третий, четвёртый. В ушах снова зашумело так же, как утром. Слышались истошные крики, какая–то возня, громкая речь на плохом английском перекрывала весь шум. Я зажмурила глаза, вспомнились все недавние события, я снова видела свой двор, с летающим мусором, с разбитыми стеклами, с людьми, бегущими во все стороны. Стюард остановился, как вкопанный, занеся ногу над последней ступенькой.
– Что это было? – ошарашенно спросил он.
Я начала сползать вниз и тихо произнесла:
– Я же говорила…
Схватившись за голову руками, я сидела на ступеньках и скулила. Невозможно было поверить, я снова участвовала в массовом убийстве, хоть и опосредованно, без какого либо на то согласия, но чувствовала себя гаже некуда.
Звук следующего выстрела вывел Михаила из оцепенения. Он быстро схватил меня в охапку и потащил обратно наверх. Навстречу нам бежали представители транспортной полиции, которых до этого момента я вообще не видела в самолете.
– Эта девушка что-то знает, – скороговоркой выпалил Миша, буквально толкнув меня прямо в руки представителей власти. А сам протиснулся между нами, и только его и видели.
– Это правда? – спросил полицейский с лейтенантскими погонами, задержавшийся со мной, остальные уже спускались по лестнице.
Я кивнула, и в двух словах рассказала про записку, написанную на салфетке.
– Почему именно вас предупредила террористка о готовящемся захвате и велела спрятаться?
Если бы я знала ответ на этот вопрос, я бы тут точно не торчала! Может быть, я ей особенно понравилась, а может – почувствовала родную кровь, я ведь тоже была спутницей террориста. Строить какие-либо доводы времени не было. Я пожала плечами.
В этот момент один из полицейских показался в проёме первого класса и махнул рукой своему коллеге. Тот приказал мне оставаться на месте, а сам пошёл на подмогу своим товарищам.
Оставаться на месте не было ни желания, ни возможности. Народ в панике носился в разные стороны, меня толкали и пинали, я чувствовала, как на теле уже начинают наливаться синяки. Меня несло в потоке людей по узкому проходу между креслами. Мимо протиснулась стюардесса Анжела, лицо её было перекошено от ужаса. На секунду она остановилась рядом со мной. А я не выдержала и показала ей язык. Пусть уж до конца думает, что я чокнутая. Я здорово на неё злилась, если бы она не задержала меня, а сразу поверила и рассказала обо всем своему начальству, то мы бы успели предупредить полицейских. Кто предупреждён, тот вооружён, как известно. Может быть, и не случилось бы этого кошмара, будь Анжела порасторопнее.
Теперь выстрелов было гораздо больше, и я подумала, что полицейские ввязались в перестрелку. Если так, то это очень глупо с их стороны. По численности террористы превышали, да и по боевой подготовке, скорее всего, были намного профессиональнее. Ещё бы! Наши ребята имели табельное оружие, а стреляли раз в полгода всего по четыре выстрела. Вот и весь опыт.
Я абсолютно не знала, что делать, где переждать, куда спрятаться. Я бросилась в салон бизнес–класса, пытаясь найти укромное местечко, но и там было многолюдно. Пришлось возвращаться на то место, где я разговаривала с копом. Что ж, буду ждать его здесь, раз уж он велел. Я села в свободное кресло, и снова начала реветь.
Когда же всё это закончится? А, главное, чем? Спасут ли нас? Я задавала себе вопрос за вопросом, и не могла ни на один ответить. Было совершенно непонятно, какую цель преследуют боевики, для чего им самолет с заложниками. Я подумала про Хасана. Что он там делает? Пытается ли бороться с террористами или примкнул к ним, они же вроде как свои для него. Тоже мне любящий муж, называется. Бросил меня на произвол судьбы. Да и я хороша, был же шанс всё рассказать полицейскому, а я просто тупо забыла. Наверное, из–за того, что пережила новое, не менее сильное, потрясение.
Я уже не просто плакала, а рыдала в голос, пока не услышала, что по лестнице кто-то поднимается. Смахнув слёзы с лица, я подняла голову. Передо мной стояла та самая арабка, в руках она держала оружие. Одними губами она прошептала по-английски: «Уходи». Но в этот момент снова послышались шаги, и в салоне первого класса появился один из арабов, он тоже был вооружен. Девушка быстро отвернулась, закрывая меня своей спиной, а я пониже нагнулась и попыталась слиться с креслом. Террористы перебросились парой фраз, после чего мужчина направился в нос самолета. Арабская девушка, последовала за ним, она оглянулась и кивнула в сторону лестницы. Я быстро встала и пошла в указанном направлении.
Уже на ступеньках я услышала выстрелы на втором этаже самолёта. Снова были крики и стоны, снова бежали люди. Боевики прокладывали себе путь к кабине пилота. Значит, прав был Хасан, они действительно хотят захватить самолет. Только не понятно зачем, и куда они денут всех пассажиров. Мне снова стало жутко. Жутко до такой степени, что затошнило. Я старалась не думать о плохом. Пока только есть раненые, чьи стоны постоянно доносятся даже сюда. Наверняка, есть и убитые, но, скорей всего, их немного. Лучше б все были живы и здоровы, но жизнь такая штука…
Больше не стреляли, и наверху, и внизу стало относительно тихо, не считая криков раненых, и отборного русского мата. Я вздохнула поглубже и медленно спустилась по лестнице.
Очень осторожно, пытаясь не дышать, я выглянула из–за угла. Картина совсем не радовала глаз. Все пассажиры сидели на своих местах, угнувшись к коленям, никто не смел пошевелиться. Я нигде не видела Хасана. Ни среди потерпевших, ни среди преступников его не было. Скорей всего он просто нашел какое-то укрытие и спрятался ещё до начала захвата. Боевик–трус, странное словосочетание, но оно как нельзя лучше подходило для моего спутника.
Я повнимательней присмотрелась, пытаясь оценить ситуацию. В проходах лежало несколько убитых человек, среди них были и двое полицейских. Тот, который разговаривал со мной, сидел на полу, привалившись к сиденью, и зажимал рукой живот, по руке тонкой струйкой сочилась кровь. Это он вспоминал всю известную ненормативную лексику русского языка. Число убитых точно установить не удалось, хорошо просматривался только один проход, другой почти полностью скрывали ряды кресел. Раненных я насчитала шесть человек, они были мертвецки бледными и громко стонали. Оставшиеся двое террористов развлекались: чувствуя себя хозяевами положения, они ходили между рядами, и срывали православные крестики с пассажиров.
Теперь очередь дошла и до лейтенанта. Женщина–террористка с противной улыбкой начала расстёгивать рубашку парня и уже добралась до его оберега. Парень издал чудовищный рёв и свободной рукой схватил её за волосы. Он трепал её голову из стороны в сторону всего насколько секунд, пока не раздался очередной выстрел. Полицейский обмяк, хватка его ослабла. Второй террорист в это время находился почти в хвосте самолета и наблюдал эту сцену с нескрываемым интересом, отвратительно усмехаясь. Он знал, чем кончится потасовка, поэтому не пришел на помощь своей подруге.
Девушка, не спеша, высвободила свои локоны, и, поставив пистолет на предохранитель, подошла к своему первоначальному месту. У неё была сумочка, она вытащила расчёску и зеркальце и спокойно начала приводить себя в порядок, как будто собиралась на свидание, а не убила только что человека.
Мне стало до того противно смотреть на эту стерву, что забылись все мои страхи. Я была готова ринуться в бой, отомстить за погибшего лейтенанта, за корчившихся в мучениях раненых, за тот ужас, который испытали сегодня все пассажиры. Я бы так и сделала, пока не случилось непредвиденное. Самолет резко завалился на левое крыло, и начал падать. Это означало, что террористы борются за штурвал в кабине пилот.
Все хором ахнули, многие попадали со своих мест. Я чудом удержалась за перила, и не выскочила с лестницы. Крен носа самолёта был такой сильный, что мимо меня по проходу начали сползать сначала мелкие вещи – ручная кладь пассажиров, а потом и люди, они лежали навзничь, в неудобных позах. Я быстро сообразила, что это трупы и начала пятиться вверх по лестнице. Я смогла сделать всего один шаг. Боинг в этот момент падал, как мне казалось, вертикально вниз с невероятной скоростью. И сейчас у меня было одно желание – лишиться чувств, чтоб ничего не видеть и ничего не знать.
Было очень тяжело держаться за перила, уже совсем не оставалось сил. Я решила досчитать до десяти и отпустить руки. Будь, что будет. Исход всё равно один: самолет падает, вокруг террористы. В то, чтобы остаться в живых, на тот момент уже не верил никто.
Я не успела досчитать до загаданного числа, судьба смилостивилась надо мной, наш борт потихоньку выровнялся и начал плавно набирать высоту. Интересно, кто в данный момент управлял штурвалом? В любом случае на два трупа прибавилось. Какая сторона понесла потери, мы узнали через минуту.
Динамики в салоне вещали на английском языке с сильным арабским акцентом. Я смогла уловить лишь суть сообщения, которая сводилась, к тому, что самолет захвачен и меняет курс в неизвестном направлении. Всем обещали сохранить жизнь в случае повиновения, в чём я лично сильно сомневалась. Возможно, мне показалось, но в монологе присутствовала фамилия Ферасс. Я села на ступеньки и снова заплакала.
Я ревела от отчаяния и от обиды. Если террористы были людьми Абдула Асада, захватившие самолет с целью выпросить освобождения их бывшего лидера, то не удивительно, что Хасан испарился в неизвестном направлении. Наверняка, он знал, что с нами на борту полетят боевики его брата. И ведь, подлец, ничего не сказал! Не предупредил! Не защитил! Что ж, значит положиться можно только на себя. Я решительно вытерла слёзы, и дала себе установку больше не раскисать, запретив поддаваться эмоциям.
Я огляделась вокруг. Интересно, террористы тоже чувствовали себя некомфортно во время падения, или они и к такой обстановке привыкшие. Надо было посмотреть, возможно, власть переменилась, и их задержали в возникшей суматохе. В такое чудо, конечно, верилось с трудом.
Спустившись со ступенек, я чуть не наступила на труп мужчины средних лет, который зацепился за порожек своим пиджаком. Он лежал на животе, его голова была повернута в мою сторону, глаза широко раскрыты, во взгляде застыло немое удивление, около виска уже запеклась кровь. Пиджак мужчины задрался, за поясом его брюк виднелось что-то черное. Я не могла ошибиться, это могло быть только оружие, по крайней мере, в кино и бандиты, и полисмены всегда его носили именно там. Я нагнулась к убитому, и быстро выдернула пистолет из–под ремня. Однако же, слишком много оружия на борту самолёта. Где же этот хваленый наивысший уровень безопасности аэропорта?
Я разглядывала свою добычу, вертела её в руках, пытаясь вспомнить, как работает эта штука. Один из моих бойфрендов в далекой молодости был фанатом оружия, он часами копался в этих железках, а уж разговаривать мог только на тему пистолетов, револьверов, винтовок и пулеметов, что, кстати, послужило поводом для нашего расставания. Это, конечно, хорошо, что у человека есть хобби, но ведь должно же его и ещё что-нибудь интересовать. Сейчас бы мне пригодились его знания и опыт. Конечно, когда-то давно я неплохо стреляла, моё положение – девушки того самого бойфренда – обязывало быть на высоте в этой совершенно не женской области. Теперь же всё забылось. Я попыталась вспомнить, что надо делать, чтобы пистолет начал стрелять. Кажется, передернуть затвор и снять с предохранителя. Только в каком порядке. Мне хватило минуты, чтобы разобраться. Не знаю, каким образом, но у меня всё получилось. Возникли, правда, проблемы с затвором, у него был очень тяжёлый ход, но я справилась. Опыт, хоть он и был в ранней юности, как говориться, не пропьёшь.
Между тем, стало безумно интересно, откуда взялся этот человек с пушкой на борту, и почему он не вступил в бой с террористами. Я заметила, что из брюк мужчины торчит уголок удостоверения. Через секунду оно уже было у меня в руках. Удостоверение принадлежало Петрову Станиславу Ивановичу – капитану транспортной полиции. Я чуть не присвистнула. Значит, кроме группы сопровождения в самолётах ещё находятся и полицейские в штатском. Это хорошо. Когда на борту есть бандиты, пассажиры, могут быть спокойны, веря, что представители власти смогут обезвредить преступный элемент. Но в нашем случае даже присутствие лишнего полицейского не помогло. Почему Станислав Иванович не воспользовался оружием? Возможно, просто не успел. Шальная пуля, одна из первых, попала ему в голову. Случайность… Да, так бывает. Навряд-ли террористы знали, что это сотрудник полиции в штатском, иначе бы забрали его ствол. Спасибо тебе, товарищ капитан, за возможность воспользоваться пистолетом, и пусть земля тебе будет пухом.
Надо было что–то решать. Я снова выглянула из–за угла. Власть в салоне второго класса не поменялась. Террористы расхаживали в проходах, пассажиры, угнувшись, всё также сидели на местах. Я крепко сжимала оружие двумя руками, прикидывая, смогу ли я попасть с такого расстояния и поджидая, когда представиться удобный случай, чтобы воспользоваться своей находкой. Арабы долго ходили взад вперед, но постоянно кто-нибудь один из них был повернут ко мне лицом. Такое положение меня не устраивало, ведь чтобы выстрелить, надо было выйти в ближайший проход и как следует прицелиться. А мне, боюсь, не дадут подготовиться – пристрелят раньше времени.
В какой-то момент оба террориста оказались ко мне спиной. Я, недолго думая, сделала шаг вперёд и вытянула обе руки, сжимавшие пистолет. В салоне воцарилось гробовое молчание, несколько пар глаз смотрели на меня с надеждой.
Один из пассажиров, сидящий в предпоследнем ряду, увидев меня, решил отвлечь боевиков и громко закашлял. Араб, стоявший рядом и повернутый к нему лицом, вздрогнул от неожиданности, и как следует приложил мужчину рукояткой по лбу. Девушка арабка громко засмеялась. Мне же нельзя было больше медлить.
Я прицелилась, мысленно перекрестилась, и спустила курок. Громыхнуло так, что уши заложило. Террористка вскрикнула и грубо выругалась. Она схватилась за правую руку и быстро обернулась. Я не теряла ни секунды и ещё дважды выстрелила. Голос арабки стих, она начала медленно сползать на пол. А я опустила пистолет и остолбенела, вместо того, чтобы отступить в укрытие и спрятаться. Одна единственная мысль пульсировала у меня в висках: я убила человека.
В это же время второй террорист, услышав выстрелы, повернулся в мою сторону, и в то же мгновение, начал стрелять. Я почувствовала, как мне обожгло левое плечо, при этом рука как будто онемела и только потом её пронзила боль. Я дотронулась до ранения и увидела кровь на пальцах. Это меня окончательно доконало, я облокотилась о уже ставшую родной лестницу, перед глазами замелькали черные бабочки. Я в последний раз взглянула на своего убийцу, отметив лишь, что его со всей дури лупит мой новоиспеченный супруг, и, наконец, отключилась.


Пробуждение было очень тяжёлым. Плечо ныло, рука практически не двигалась. Я открыла глаза, что далось мне с невероятным трудом. Вокруг темнота, что даже различить очертания предметов не представлялось возможным. Я застонала от боли и попыталась присесть. Голова, естественно, раскалывалась и плохо соображала.
Первое, что я отметила это отсутствие движения. То есть, если я находилась в самолёте, то он либо упал, что маловероятно, так как я всё ещё была жива, либо совершил посадку. Я пошарила по полу здоровой рукой. Ни ковролина, ни пластика, ни вообще какого–либо напольного покрытия не оказалось. Это был самый настоящий земляной пол, холодный, сырой, и запах вокруг стоял неприятный плесневый. «Так выглядит преисподняя», – посетила меня жуткая мысль. Хотя, через минуту я её отвергла. Однозначно, я жива, об этом свидетельствует боль в плече. Но, интересно, где нахожусь? Стало снова страшно, но уже то, что я не на Том Свете, все-таки радовало. И доля испытываемой радости явно превышала долю испытываемого страха.
Я еле встала на ноги, они затекли от неудобного положения, в голове тут же зазвенели тысячи колокольчиков.  Это продолжалось недолго. Вскоре, превозмогая себя, я, громко вздыхая, уже делала маленькие шаги и шарила перед собой правой рукой. Моё путешествие заняло ровно три секунды, почти тут же я наткнулась на стену из камня. Дальше пришлось двигаться по периметру. На это тоже времени потребовалось не больше полминуты. В ходе исследования этого странного помещения мной была обнаружена деревянная дверь, разумеется, запертая.
Меня очень волновал вопрос, есть ли здесь вентиляция, если нет, то очень скоро я окажусь погребённой в этом склепе. Потолка видно не было, окон, по всей видимости, вообще не существовало, поэтому оставалось лишь гадать, как я тут ещё до сих пор не задохнулась.
Почему-то вопрос о том, как я сюда попала, возник только спустя время, когда я начала восстанавливать в памяти последние события перед моим обмороком. Вспомнилось, как Хасан напал на террориста в самолёте. Значит, я гнала напраслину на своего воздыхателя, окрестив его трусом. Он был против захвативших Боинг боевиков, он выжидал удобного случая, чтобы обезвредить их. И тут же другая мысль: он защищал меня, когда террорист начал стрелять! «Что ж, возможно, это любовь!» – пришла я к простому выводу.
Значит, заложников, по крайней мере, второго класса нашего самолёта, мы освободили. На пару с Хасаном. В том, что он справился с бандитом, я нисколько не сомневалась. Кто же тогда посадил самолёт? И живы ли остальные пассажиры? Я не успела порассуждать над этим вопросом, потому что снаружи вдруг что-то загремело, и из того места, где предполагалась дверь, в мою темницу ворвался яркий солнечный свет. На мгновение я ослепла, а когда глаза привыкли, то увидела перед собой ту самую девушку – арабку, предупредившую о готовящемся захвате.
– Привет, – улыбнулась она, – Как ты?
– Живая, – ответила я и тоже улыбнулась в ответ.
– Я Латифа, – протянула она мне руку.
– Я Нелли.
– Рада знакомству.
Мы замолчали, и некоторое время рассматривали друг друга. Девушка выглядела несколько растрёпанной, под глазами пролегли тёмные круги, и сами они – её огромные чёрные глаза немного опухли: сказывалась бессонная ночь, проведённая в самолёте.
– Меня взяли в плен боевики? – ничего умнее и насущнее я не могла придумать, чтобы поддержать разговор.
– Не совсем.
– Тогда расскажи, что произошло?
– Мы сели. Вполне удачно. Благодари за это своего мужа.
Я, конечно, очень удивилась, услышав такое. На моем лице застыл немой вопрос. Латифа снова улыбнулась.
– Да, он хороший пилот.
– А заложники?
– Должно быть, живы. Я не следила за их судьбой.
– А…, – я замялась, не зная как правильно задать вопрос, касающийся боевиков.
– Террористы уничтожены, – правильно поняла меня арабка.
– А ты?
– Я не террорист! – гордо сказала она.
Я удивилась ещё больше:
– Тогда, что ты делала на борту с этими...?
– Выполняла свою работу, – горько вздохнула Латифа и снова замолчала.
– Извини, но я либо что-то не понимаю, либо, ты меня вводишь в заблуждение…, – начала я, но девушка перебила, не дав закончить.
– За всё время, пока меня считают наёмником, я не убила ни одного человека. Я не могу этого сделать, хотя иногда очень хочется. Вокруг много подлецов и мерзавцев, взять хотя бы моих недавних спутников. Но убийство – это огромный грех. Для всех без исключения религий. Поэтому я не могу себе позволить убивать.
– Все равно мне ничего не понятно. Ты наемник и ты не убийца. Не вижу ни смысла, ни логики.
–  Я объясню. Только сначала перекуси, – Латифа на секунду вышла за дверь. Вернулась она с большим подносом в руках.
– Обезболивающего нет? – с надеждой спросила я, заканчивая с обедом, из-за боли есть не хотелось, но я понимала, что следующего приёма пищи придётся ждать неизвестно сколько, раз я находилась здесь под замком.
Девушка достала из кармана своего костюма стандарт каких-то таблеток и протянула их мне. Вскоре я почувствовала себя легче, и мы продолжили разговор.
– У меня много вопросов, – предупредила я её.
– Задавай. По мере возможности, я тебе отвечу.
– Где я? – спросила я.
– Это погреб, – объяснила Латифа.
– Нет, это я и сама вижу. Территориально где мы находимся? Населенный пункт? Страна? Это не Швейцария?
– Нет, мы свернули, не долетев.
– Тогда где мы? – мне уже надоело спрашивать у моей собеседницы все по тридцать раз. Хотя, может быть, наш с ней английский был разного уровня. Я-то говорила не ахти как, больше понимала написанные тексты на английском. её же речь была более свободной.
– В Боснии, – ответила она.
– Как мы сюда попали, и почему именно в эту страну.
– Твой муж выбрал это место, согласовав с местными властями.
– Ого, да он герой, – усмехнулась я.
– Да, – на полном серьезе ответила Латифа, не рассмотрев усмешки в моих словах, – Ты многого не знаешь о нем. Он хороший человек.
– Террорист не может быть хорошим человеком, – пробубнила я себе под нос, а потом задала следующий вопрос: – Ты его давно знаешь?
– Ещё с тех пор, как он был ребёнком.
Я присвистнула.
– Ничего себе, а мне он сказал, что не знаком ни с кем из твоей компании террористов.
– Я не террорист! – обиделась Латифа, – Убивать – это грех.
– Да, да, я уже поняла, – поспешила я её успокоить, – Мы вернемся к этому вопросу позже. Так как случилось, что он не признал тебя?
Девушка снова улыбнулась и объяснила:
– В детстве мы с ним часто играли… В том, что он не узнал меня, нет ничего удивительного. Когда мне было пять лет, мы переехали в другой город, и с Хасаном больше не встречались. Точнее, я видела его несколько раз, когда мы навещали родственников в его городе, но лично никогда не общались. Это было очень давно. Я тоже его сегодня не сразу узнала… Только после того, как он расправился с Ибрагимом в кабине пилота, и решил убить и меня, я вспомнила его в своём детстве и назвала по имени.
– И где сейчас наш спаситель? – поинтересовалась я.
– Как только мы оказались на земле, я сбежала, поэтому не могу ответить на вопрос, где сейчас твой муж. Но будет лучше, если он тебя пока не найдет.
– Почему? Ведь сама говоришь, что мне повезло – Хасан хороший человек.
– Когда-нибудь ты это поймешь. Сейчас пока всё очень сложно.
Картина того, как мы приземлились, была более или менее понятна. Всё остальное совершенно не укладывалось в голове. Теперь меня интересовало моё личное положение, о чём я и спросила у арабки.
– Ты здесь в безопасности, – коротко объяснила она, – Это ненадолго. Пока ты со мной, я буду уверена, что тебе ничего не угрожает, и я, наконец, получу долгожданную свободу.
Вот и всё. Я здесь в безопасности, вот насмешила. Да, я здесь воспаление легких заработаю, в этом подземелье.
– А нельзя мне в нормальный дом какой-нибудь? У меня рука болит, – заныла я.
– С рукой всё будет в порядке. Я обработала рану, пуля прошла навылет, кости не задеты, – сказала она.
Я потрогала простреленное плечо и только сейчас поняла, что оно перевязано. Латифа не обманула.
– А нормального дома здесь нет, мы в заброшенной деревне, тут только подвалы, я сама последнюю ночь провела в лесу, недалеко отсюда.
– А откуда у тебя поднос с едой? – удивилась я.
– Украла. Утром наведалась в соседний город. Это несложно, если есть опыт, – объяснила она.
– Я не могу спать на сырой земле, – пожаловалась я, всё ещё надеясь, что девушка проникнется и отведёт меня в другое место, более подходящее для жилья.
– Постараюсь ночью разжиться каким-нибудь матрасом, – пообещала она и собралась уходить.
– Эй, постой! – воскликнула я, – Ты куда? Мне что теперь сидеть безвылазно в этой тюрьме?
– Извини, – прошептала Латифа, быстро закрывая дверь.
Вот это дела… Я подружилась с террористкой. Час от часу не легче! Вопросов к своей новой знакомой с каждой минутой становилось всё больше и больше. В кромешной тьме мне только и оставалось думать о том, что со мной происходит, да гадать, чем всё это закончится. На хэппи-энд я уже давно не рассчитывала. Тут хоть бы живой остаться и желательно не калекой. Может быть, и повезет. Латифа добрая девушка. Непонятно, как она оказалась среди боевиков. Что там она говорила, что её свобода напрямую зависит от меня? Чёрт–те что. Полный бред. Я её увидела в первый раз в жизни на борту Боинга. Может быть у неё паранойя. Я слышала, что психически нездоровые люди часто совсем не отличаются от здоровых, только по некоторым поступкам. Тут, как раз налицо помешательство.
Я долго размышляла, прикидывая свои шансы быть освобождённой. Ничего толком не придумала, только снова началось головокружение, и я незаметно для себя заснула.
Снилась всякая белиберда, пока я не почувствовала, что меня кто–то трясет за плечо. Открыв глаза, я увидела перед собой Латифу. Она принесла раскладушку и немного еды. Дверь погреба осталась открыта, на улице было темно и тихо. Ни звезд, ни луны, ни ветра, как затишье перед бурей.
– Если тебе надо в туалет, то можешь сходить, – предложила арабка, – Только недалеко.
Я вышла из подвала и полной грудью вдохнула свежий воздух. Удалившись в ближайшие кусты, я принялась оглядывать. Из–за отсутствия какого–либо источника света складывалось ощущение, что я нахожусь в поле, и кое–где торчат поросшие травой холмы – такие же брошенные подвалы, как и моя темница. Место было жутковатое, хотя сидеть в полной темноте тоже не в радость. Внезапно пришла мысль, что вот сейчас сию минуту можно всё изменить, нужно лишь сбежать. И я сделала попытку отойти немного подальше от своего подземелья, но Латифа быстро догнала меня:
– Нелли, ты куда?
– Просто решила ноги размять, – спокойно ответила я, продолжая уходить всё дальше от места моего заточения.
– Давай вернемся, – чуть не плакала она.
Мне стало жалко девушку, но одновременно с этим сама ситуация просто бесила. Какого рожна я должна подчиняться малознакомому человеку.
– Я не хочу, – заупрямилась я.
Она схватила меня за здоровую руку и не пустила дальше.
– Извини за настойчивость, я обещаю, что отпущу тебя, только попозже, – скороговоркой выпалила она, – Для твоего же блага, ведь ты хочешь жить?
Она остановилась и развернула меня к себе. Её черные глаза в ночной темноте казались бездонными, в них читалась мольба и печаль. Возможно, мне это только показалось. Что–либо разглядеть в глазах в безлунную ночь – удел ясновидящих, я же к таковым не относилась.
Мы бы ещё долго так стояли, испытывая терпение друг друга, но у меня снова заныло плечо. Срочно требовалось обезболивающее. Я повернулась, и мы молча последовали обратно. Латифа облегчённо вздохнула.
– Почему ты написала мне ту записку в самолёте? – спросила я.
– Потому что мне стало тебя жалко, – объяснила девушка.
– Меня одну из пятисот пассажиров? – удивилась я.
– Да, тебя одну.
– Как это нужно понимать?
– Ты не знаешь, что уготовлено тебе судьбой…
– А ты знаешь?
– На тот момент знала, – сказала Латифа и замолчала.
– Так что там было с моей судьбой? – попыталась я продолжить наш разговор.
– Ничего хорошего.
– А поподробней?
– Я не хочу тебе этого говорить. Не заставляй. Надеюсь, ты никогда не узнаешь всей правды.
– Но почему? – возмутилась я, – Я имею право, если это меня касается.
– Извини, – прошептала арабка и пошла вперед.
Я поспешила догнать её.
– Скажи, как так случилось, что ты стала боевиком, – решила я сменить тему.
– У меня не было выбора, это всё, что я могла сделать, чтобы защитить свою любовь, – начала свой рассказ Латифа, мы уже были почти рядом с моей тюрьмой и теперь неторопливо шли вместе рука об руку, – Ещё юной девчонкой я решила, что быть домохозяйкой это не для меня. Я так и заявила родителям после школы. Был грандиозный скандал, но, громко хлопнув дверью, я покинула отчий дом и уехала в Европу учиться. Я сама зарабатывала на жизнь и учебу. У меня были старшие братья и сестры, поэтому я свободно владею и восточными танцами и восточными единоборствами, кроме того, арабский язык. В Европе стало модно его изучать. У меня было много учеников, их родители хорошо платили, так что даже получалось откладывать деньги. Но, не смотря на очень плотный график, я все-таки умудрилась влюбиться. Однажды, ко мне пришел молодой и безумно красивый француз договориться о занятиях арабским, и больше мы с ним не расставались. Чувства были взаимными. Любовь – страстной и пылкой. Об этом стало известно моему отцу. Ты представляешь, что такое «влюбиться» для мусульманки? Такого понятия просто не существует! Будущего мужа выбирают родители ещё в детстве. У меня тоже был уже намечен такой жених, а тут – раз и француз… Мои родные были очень рассержены на меня за то, что я оказалась распутницей. И то, что так живут миллионы человек во всём мире, их не убедило. У нас всё не так. Меня насильно вернули домой, а мой возлюбленный попал в плен.
– В плен? Как такое возможно? – удивилась я.
– Это, как будто, не было напрямую связано со мной. Его отец парламентарий, довольно богатый человек. Поэтому, официально – это и есть причина похищения.
– Давно это было?
– Месяц назад, – грустно ответила Латифа.
– И ты думаешь, что он жив?
– Да, я знаю это точно.
– Откуда такая уверенность?
– Я уже неделю сидела дома под замком, объявив бойкот всем своим родственникам, пока однажды к моему отцу не пришел его троюродный брат. Я знала, что он как-то связан с террористами, но никогда на это внимания не обращала. Ты знаешь, у нас это не редкость. Мой дядя вообще редко приходил к нам, так как отец не одобрял его деятельность. Но в тот день они встретились. Дома не разговаривали, а вышли на улицу. У меня сердце в пятки провалилось, как будто чувствовала, что его визит связан со мной. Я выпрыгнула из окна своей комнаты, и, бесшумно двигаясь – а я это умею, проследила за ними. То, что я услышала, повергло меня в настоящий шок. Дядя рассказал, что моего француза они доставили в Пакистан в полевой лагерь, чтоб был под присмотром, да и выкуп потребовали приличный, так как у него оказались богатенькие родители. Конечно, в планах не было его отпускать, рано или поздно его бы убили, но соблазн поживиться за счет моего француза несколько отодвинул час расплаты. А пока он нужен был живым, похитители звонили его родителям и требовали деньги, в знак подтверждения того, что он жив, ему давали поговорить с ними. Мой отец остался доволен результатом, теперь мне не к кому было бежать.
Латифа замолчала, присев на земляной пол подвала. Я и не заметила, как мы дошли до моего «дома».
– И что было дальше? – было очень интересно услышать продолжение.
– В ту же ночь я собрала вещи и ушла. Так же – через окно. Я оставила записку, что ухожу к своему дяде, чтобы залечить раны и забыть о своём французе. Отец же не догадывался, что я подслушала их разговор. Он, конечно, предупредил брата о моем визите, потому что меня ни разу не допустили к пленным, но возражать против того, чтобы я жила в полевом лагере, не стал. Вот так я оказалась среди боевиков. Физически развитая, племянница полевого командира, мне было не трудно стать своей среди этих бандитов. День за днем я всё больше узнавала о лагере и его обитателях, и однажды я нашла своего любимого. Он был в плачевном состоянии, его держали в осушенном колодце, редко кормили. Я была в отчаянии, сердце разрывалось на части, но, как его вытащить на глазах у сотни боевиков, я не представляла. И вот Всевышний услышал мои молитвы, и у меня появился шанс спасти моего француза. Через две недели после того, как я пришла в лагерь, моего дядю арестовали. Никто, кроме него не знал истинной причины содержания в плену сына французского парламентария. И теперь, пока в лагере власть потихоньку менялась, я, уже не скрываясь, общалась со своим возлюбленным. По моей просьбе его перевели в сухое помещение и давали больше еды, я не позволяла больше издеваться над ним. Но всё это в меру, нельзя было допустить, чтобы боевики заподозрили нас в том, что мы знакомы. Иногда приходилось по нескольку дней не видеть моего любимого, чтобы окружающие не смогли додуматься об истинном положении дел. И тогда я просто умирала от своей любви. Я была на хорошем счету, и с легкостью договорилась с новым командиром, что он мне отдаст нескольких пленных для тренировок, ведь я ещё не убила ни одного человека. Я планировала увести их через границу и отпустить, а сама со своим любимым сбежала бы, навсегда и далеко. Но не успела… Получила своё первое задание.
Латифа снова замолчала, а я уже начала кое-что соображать.
– Скажи, твоего дядю зовут Саид Ферасс? – неожиданно для себя спросила я.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Латифа.
– Весь вчерашний и сегодняшний день…, все мои беды последних двух суток только из-за него, – я пыталась не разреветься, жалея себя, – Я никогда раньше даже не слышала об этом человеке, но уже ненавижу его.
Я коротко рассказала своей новой подруге о том, что со мной произошло, она внимательно выслушала, иногда кивая или уточняя подробности.
– Не волнуйся, скоро всё это закончится, – пожалела она меня.
– А зачем мы здесь? Почему я должна находиться в подвале? Почему мы не можем найти полицейских и всё рассказать им? – мой голос дрожал, снова отчаяние переполняло меня.
– Всему своё время. Мне в полицию нельзя, для всех я террорист, – сказала Латифа, выходя из моей камеры и снаружи закрывая тяжелую дверь на засов.
Мне снова надлежало провести день в темноте. Я нащупала раскладушку и попробовала её разложить. Работа совсем не из простых, когда чувствуешь себя слепым кротом. Раскладушка была современная, с приделанным к каркасу тонким матрасом, я немного раздвинула края, и из нее что–то с треском грохнулось на пол. Я принялась шарить по полу, и уже через минуту держала в руках вполне приличный фонарь, достаточно мощный для того, чтобы осветить моё более чем скромное жилище. Я мысленно поблагодарила Латифу за то, что позаботилась обо мне.
При свете я быстро расправилась с раскладушкой, и, наконец, смогла почти с комфортом устроиться на своём ложе. Заснула быстро, и спала, по всей видимости, целый день. Потому что, когда Латифа снова пришла, на улице сгущались сумерки.
На этот раз наша встреча вышла короткой. Она принесла еду и спортивную сумку с одеждой. Я прогулялась до ближайших кустов, а вернувшись к погребу, увидела, что девушка торопит меня. Я послушно зашла в темницу, и она тут же заперла дверь.
Стало обидно до слёз. Ну, сколько ещё будет продолжаться моё заточение? Где носит моего разлюбезного супруга? Если он такой профи, то почему до сих пор не нашёл и не вызволил меня отсюда? Эх, кабы не простреленное плечо, уже сто раз попыталась бы сбежать от своей новой подруги. Хотя по физическим данным она намного превосходила меня. Да и, на самом деле, девушка меня ни разу не обидела, наоборот, как будто оберегала. Только вот от чего? Её соратники уничтожены, самолёт благополучно приземлился, почему бы не вернуться домой и не начать новую жизнь?
С другой стороны, операция по захвату самолёта боевиками была провалена, возможно, с таким результатом Латифе нельзя показываться перед командиром. Поэтому сейчас она готовит что-то другое. Или чего-то ожидает. Зачем тогда ей моя скромная персона?
Заняться мне было абсолютно нечем. Я выспалась за день. Боль в руке благодаря таблеткам на время стихла. Всё, что мне оставалось – это сидеть и думать. Тысячи вопросов роились в голове. Но задать их не кому – эти вопросы. Самой же придумывать объяснения было выше моих умственных способностей, потому как никакой логики в действиях Латифы я не видела.
«Может, все-таки попробовать сбежать», – уже в который раз посетила меня умная мысль, вот только от арабки я однозначно не отделаюсь, а когда её нет, белый свет мне не доступен. Всё. Круг замкнулся, я пришла к тому же, с чего и начала.
 

Я играла с фонарем, когда Латифа вернулась.
– Собирайся и пойдем скорее, – попросила она.
Я невольно усмехнулась. Слово «собирайся», конечно, было очень уместно в моей ситуации.
– Сумку захвати и фонарь, – уточнила девушка.
– Мы куда? – поинтересовалась я.
– Сейчас всё узнаешь.
Мы вышли на улицу. Латифа шла впереди быстрым шагом, я едва поспевала за ней. Идти в темноте по бездорожью было очень тяжело, я то и дело спотыкалась, несколько раз падала. Ноги без конца путались в какой-то сильно вьющейся траве, ветки редких кустов так и норовили исцарапать лицо. Плечо снова начало ныть, что не мудрено, пару раз я приземлилась на больную руку. Больше идти не было сил. В конце концов, я попросила арабку сбавить темп.
– Нельзя, можем не успеть, – ответила она, и мы снова помчались, как мне показалось, с немыслимой скоростью.
Мы буквально пролетели через то, что раньше было деревней, перешли вброд жутко холодный ручей и оказались около леса, по–моему, непроходимого. Он стоял огромной чёрной стеной перед нами и всем своим видом внушал страх и жуть. Я и при солнечном свете побаиваюсь в незнакомый лес соваться, а во мраке ночном, так тем более.
Латифу, однако, эта громадина не только не испугала, но даже и нисколько не смутила. Потому что, не колебавшись ни секунды, она уверенно вошла в лесную чащобу.
Как я и предполагала, с дорогой тут дела обстояли намного хуже, чем в заброшенной деревне. Точнее дороги здесь вообще не было. Деревья близко росли друг к другу, окутанные разномастными кустарниками и травами. Первый же овражек оказался для меня чуть ли не смертельным, я летела с него кубарем, собрав на своём пути все кусты, колючки и крапиву. Моя спутница помогла мне подняться, и снова понеслась вперед, игнорируя перед собой любые препятствия.
Об отдыхе не могло быть и речи, мы куда–то спешили, и, кажется, уже опаздывали. Интересно, куда? Хотя, на самом деле, в этот данный момент мне уже было наплевать, куда и зачем. Я мечтала о том, чтобы этот путь поскорее закончился. А там уж всё равно, что ожидать, лишь бы можно было прилечь и вытянуть ноги.
Лес закончился также внезапно, как и появился. Мы остановились на краю огромного поля. Первое, на что я обратила внимание это полоска огней, горевших вдалеке. Наверняка это был какой-то населенный пункт. И я чуть не разревелась, подумав, что нам нужно будет добираться до него. Но Латифа взяла меня за руку и повела в сторону. Только тут я смогла разглядеть, как нечто огромное и бесформенное чернеет на другой стороне поля. С каждым нашим шагом поначалу казавшийся безобразным гигант превращался в привычный самолёт.
– Это наш Боинг? – додумалась я.
– Он самый, – ответила арабка.
– Зачем мы здесь?
– Сейчас всё узнаешь.
Невольно вспомнились события, происходившие ещё недавно в самолёте. Захват заложников, стрельба, трупы. Меня передёрнуло.
– Нам нужно будет туда залезть? – испуганно спросила я, представляя, что стало с убитыми людьми за последние дни.
– Не бойся, – успокоила меня Латифа.
– Я не хочу, – заупрямилась я, – Там, наверное, жутко воняет.
– В самолёте никого, сегодня проверяла.
Почему–то меня это совсем не успокоило.
– Ты, как хочешь, а я туда ни ногой. Если ты что–то забыла на борту, то иди одна, я здесь подожду.
– Это исключено, – строго сказала Латифа.
Я разозлилась. За последние четыре дня меня использовали дважды, и объяснить свои поступки не потрудились. Сколько можно потакать чужим капризам? Я остановилась и потребовала от арабки объяснений.
– Мне нужно сфотографировать тебя мёртвой, – бросила Латифа на ходу.
– Как? – только и смогла вымолвить я, да так и осталась стоять с открытым ртом.
– Ну, где ты застряла? – оглянулась девушка.
– Ты же обещала отпустить меня!
– Вот сфотографирую, и вскоре отпущу.
– Мёртвую?
– Да.
Я заревела. Вот, значит, как всё обернулось. А я-то, дура, поверила, что выкарабкаюсь из этой истории живой и невредимой. Никому никогда нельзя доверять! А что собственно я хотела от террористки, разгуливающей с оружием в руках, и захватившей самолет? Ещё поверила в слезливую историю её жизни. Она – предательница – наобещала вранья с три короба, а я, кретинка, и уши развесила.
– Нелли, ты чего? – услышала я голос Латифы рядом со мной.
Я в истерике поползла от неё по ещё нескошенному полю, чувствуя, как в ладони вонзаются многочисленный занозы.
– Да, что с тобой? – догнала меня девушка, подняла с земли и поставила на ноги.
Я, рыдая, падала снова и пыталась ползти, и снова арабка ставила меня на землю. Продолжалось это довольно долго, до тех самых пор, пока я не почувствовала на своей щеке сильную оплеуху. После чего моментально пришла в себя.
– Извини, – тихо прошептала Латифа, взяла меня за руку и повела к Боингу.
– Глупо извиняться за пощёчину, если собираешься убить меня, – пробурчала я себе под нос, плетясь за ней следом и размазывая слезы рукавами.
Девушка резко остановилась, я натолкнулась на неё.
– С чего ты взяла? – спросила она.
– Ты же сама сказала, что хочешь меня убить и сфотографировать, – всхлипнула я.
Она тихо засмеялась и обняла меня:
– Ты неправильно всё поняла. Не бойся, я не собираюсь причинять тебе никакого зла, я тебя полюбила, как сестру. Да и как я могу сделать что–то плохое жене старого друга. Нам предстоит своего рода маскарад. Я тебя загримирую и сниму на камеру.
От такого объяснения я просто обалдела.
– Дурдом! – только и смогла вымолвить я.
Мы влезли в самолет и начали прикидывать, в каком месте и в какой позе лучше меня запечатлеть.
– Для чего всё это? – не могла я взять в толк.
– Если хочешь жить, то делай так, как я говорю.
– Ты не ответила.
– Я рассказала ровно столько, сколько необходимо тебе знать.
– Ты вообще ничего не рассказала, – я начала злиться – Если тебе нужно отчитаться перед командиром, то в мировых новостях уже наверняка была куча репортажей по поводу захвата нашего самолёта. Как обычно это делается, есть списки потерпевших, и погибших, и раненых. Твои «товарищи» уничтожены, так что можешь спокойно приписать себе их заслуги, они не обидятся.
– Всё не так просто, как кажется, – грустно произнесла Латифа.
– Кому нужны мои фото в таком отвратительном виде?
– Я не могу тебе сейчас всё рассказать. Если ты узнаешь, то, боюсь, сама жить не захочешь.
– Глупости!
Латифа была непоколебима. Сколько я её не спрашивала, не пыталась выяснить цели и причины нашей сегодняшней экспедиции, всё время наталкивалась на гранитную стену её молчания. В конце концов, мне надоело чувствовать себя идиоткой, и я прекратила все расспросы, стараясь сосредоточиться на отведенной мне роли в этом дурацком театре.
Оказалось, что в прихваченной мной сумке имеется флакончик с кровью. Где её взяла моя спутница, спрашивать не стала, боясь, что она ответит правду. Она вымазала меня всю с головы до ног, было жутко противно ощущать на себе чужую кровь, хотелось сразу помыться, выдраить себе мочалкой. И запах… От него просто мутило. Но пришлось преодолеть себя и терпеть.
Латифа достала зеркальце. Да уж, видок у меня был жутковатый! Прям ходячий мертвец. Если б я увидела кого-нибудь похожего, то нисколько бы не сомневалась, что человек с такими травмами покинул сей бренный мир.
Мы включили фонарь и установили его на ближайшем кресле, чтобы осветить площадку фотосессии. Теперь нужно было выбрать правильный ракурс для правдоподобности моих фотографий, которые не должны вызвать никаких подозрений. Я лежала на полу с вытаращенными глазами и пыталась не дышать. В руках у Латифы появился мобильный телефон.
– А где же нормальный фотоаппарат? – удивилась я.
– В нем нет необходимости. Во–первых, предполагается, что я тебя убила ещё в день захвата, мне бы просто было некогда возиться с нормальной камерой. А во-вторых, оптика в сотовом очень слабая, в нашей ситуации с твоей липовой кончиной это только на руку, меньше будет заметно косяков, – объяснила арабка, – Чем хуже качество, тем лучше результат.
 Она записала короткое видео, и затем начала фотографировать меня со всех сторон. Я же сжала всю волю в кулак, чтоб не рассмеяться и не испортить кадры, до того комично должно быть всё это выглядело со стороны.
И вот тут произошло то, чего я абсолютно не ожидала.
– Отойди от неё, – услышала я голос родного наемника, обращённый к Латифе, и в ту же секунду увидела, как девушка буквально отлетела на несколько метров от удара Хасана.
– Что это за цирк? – строго спросил он, наклоняясь ко мне, – С тобой всё в порядке?
Я поднялась с пола и села в ближайшее кресло.
– Я ничего не знаю, все вопросы к ней, – указала я пальцем на лежащую без сознания арабку.
Хасан присел на корточки рядом со мной и стал разглядывать меня так же, как он делал это в моей квартире.
– Что она с тобой сделала?
– Ровным счетом ничего, – пожала я плечами.
В данный момент я испытывала двойственное чувство к Хасану. С одной стороны, я очень рада была его видеть, с другой – не имела ни малейшего желания кинуться ему на шею.
– Ты вся в крови, ты ранена?
– Нет. Это не моё, – я быстро вытерла рукавом кровь с лица.
– Где ты была с тех пор, как мы приземлились? – озабоченно спросил мой супруг.
– В подземелье.
– Где? – не поверил он.
– В каком–то подвале, – уточнила я.
– Все эти дни я искал тебя, – наконец, он привстал, обнял меня и поцеловал в макушку, – Жутко беспокоился. Но верил, что ты жива. Чувствовал. И безумно скучал по своей любимой жене.
Это было приятно, черт возьми. Но я поспешила высвободиться из его объятий. В конце концов, я не пользовалась душем уже несколько дней, и представляла, как выгляжу. И пахну, разумеется, не розами. Как и любая женщина, я не хотела, чтобы в таком виде на меня смотрел мужчина, хоть трижды влюблённый, хоть сам террорист.
В этот момент Латифа начала приходить в сознание, она пошевелилась и застонала. Я поспешила к ней и помогла сесть на полу. Она держалась за голову. Как ей удалось выжить после такого удара, непонятно. Моя бы головушка точно не выдержала. Через некоторое время арабка уже могла говорить.
Разговор вышел долгим и для меня совершенно бесполезным, так как общались оба наёмника исключительно по-арабски. Хасан задавал вопросы, девушка долго отвечала. Я же просто злилась, снова чувствуя себя не в своей тарелке. По мере рассказа Латифы лицо моего супруга становилось всё мрачнее и мрачнее. Благо, наш фонарь ещё исправно освещал небольшое пространство Боинга, и я могла наблюдать за ними. То, что поведала девушка, так и осталось для меня тайной за семью печатям. Но то, что она поделилась с Хасаном какой-то ну очень скверной информацией, не вызывало сомнений. Они закончили, когда уже начало светать. Мой араб казался потерянным и весьма озабоченным.
– Тебе надо переодеться, – сказал он, доставая из сумки, принесённой нами из погреба, чистое бельё и свежий спортивный костюм.
Я с большим удовольствием это сделала, предварительно обмывшись питьевой водой из бутылок, найденных в самолёте. Теперь я чувствовала себя человеком, готовым на новые подвиги.
Между тем, Хасан достал из той же спортивной сумки маленькую красненькую книжечку и протянул её мне.
– Латифа сказала, что тебе лучше пользоваться этим паспортом.
Я раскрыла документ на странице с фотографией. На ней была изображена симпатичная девушка с темными волосами, короткой стрижкой и озорными смеющимися глазами. Я вспомнила её, кажется, она сидела через ряд от нас.
– Белова Виктория Андреевна, – прочитала я, – Двадцать пять лет, уроженка города Ростова.
Я задумалась над тем, что сказал араб, но смысл его слов дошел до меня не сразу.
– Как я могу использовать её паспорт? Он ей самой нужен, – возмутилась я.
– Уже нет, – тихо сказала Латифа, – Девушку убили, я поменяла ваши сумки, так что теперь можешь свободно носить имя Виктория.
Хотя я сама лично видела убитых террористами пассажиров, и знала, что их гораздо больше, чем те, которые мне попадались на глаза, но сказанное произвело на меня сильное впечатление. Теперь я точно помнила, как при посадке проходила мимо кресла Беловой Вики, в тот момент она с кем-то прощалась по телефону. Вот и простилась… Навсегда.
Теперь мне предстояло стать ей. И всё бы ничего, да только похожи мы с ней были, как негр и китаец, то есть вообще не имели никакого сходства, о чём я и поведала своим «друзьям».
– Это дело поправимое, – махнул рукой Хасан, – Я сам займусь твоим перевоплощением, как только выдастся свободная минутка.
Я тяжело вздохнула. Отрезать свои длинные блондинистые волосы совсем не хотелось, и красить в чёрный – тоже. Но, чувствовала я, что спорить со своим супругом дело бессмысленное. Поэтому покорилась и согласилась.
«Раз сам меня втянул в эту историю, то сам и расхлёбывай. Крась, стриги, что хочешь, делай, хоть на голове стой, только пусть всё это поскорее прекратиться», – позлорадствовала я, разумеется, про себя.
Я в очередной раз удивилась, зачем все эти трудности с превращением в другого человека, если можно спокойно добраться до ближайшего полицейского участка, утрясти формальности и без каких-либо проблем вылететь в Москву. В ответ я услышала уже ставшее привычным: «Так надо».


Хасан взял меня за руку и вывел из самолёта.
– А что будет с Латифой? – спросила я.
– Ей надо доделать свою работу. Она выкарабкается. Ей не в первой, – успокоил меня он.
– А мы куда?
– Вернёмся в укрытие, пока я не придумаю, как нам поступить дальше.
Я остановилась. Мне совершенно не хотелось снова сидеть в темнице без каких–либо удобств.
– Я не пойду, – твёрдо заявила я.
– Так надо, – снова потянул меня за собой Хасан.
– Что ты заладил одно и то же! Так надо, так надо! Кому надо? Что тут, в конце концов, происходит? – я уже негодовала,– Кто мне объяснит, зачем все эти прятки? Ты – герой, ты спас самолёт и пассажиров, так давай поедем в Швейцарию и, наконец, проведем намеченный отпуск.
Араб всё спокойно выслушал и поцеловал меня:
– Глупенькая, моя маленькая глупенькая девочка, когда ты злишься, ты становишься ещё прекрасней.
– Не переводи стрелки, – сурово сказала я.
– Верь мне. Я тебя в обиду не дам.
Последняя фраза меня вообще взбесила:
– Я слышу это уже почти неделю. Как только ты это говоришь, так я обязательно попадаю в неприятности. Мне надоело!
– Обещаю, больше никаких неприятностей, – Хасан взял меня на руки и нёс до самого леса.
День мы переждали в одном из подвалов. Но мой супруг не оставил меня. Всё время мы провели за разговором. Он поведал о своём детстве, об армии, об институте. Я жаловалась на работу и отсутствие личной жизни. С последним, он обещал, проблем больше не будет. Я про себя усмехнулась: «Наивный арабский юноша. То, что ты посадил захваченный самолет, не снимает с тебя ответственности за теракт, учиненный в моём городе. Поэтому ничего тебе со мной не светит. А светит тебе пожизненное в «Белом лебеде». Вслух об этом не сказала, все-таки я его чуть-чуть боялась. Я пыталась хоть немного разговорить его, чтобы узнать, что такого ужасного сообщила Латифа, но он ловко менял темы, и я осталась ни с чем. Мы проболтали весь день, немного подремали, и к вечеру были голодные, как волки. Надо было выбираться и где-нибудь раздобыть еду.
«Он мужчина, вот пусть обо всём и позаботиться. Не хватало, чтобы у меня голова болела о пропитании. Тем более, что я вообще не понимаю, зачем надо прятаться», – подумала я.


Полночи мы провели в пути. Сколько прошли километров, оставалось только догадываться. Я не чувствовала своих ног, и постоянно ныла. Будь на месте Хасана кто-нибудь из моих бывших воздыхателей, я бы уже давно схлопотала. Этот же постоянно меня успокаивал и часто носил на руках. Вроде как любил, получается. От голода скручивало кишки и тряслись руки. Я уже почти была в голодном обмороке, когда мы, наконец, вышли к какому-то Богом забытому придорожному кафе. Около входа светил яркий фонарь, а неоновая вывеска так и манила зайти выпить кофе.
Хасан остановился и при свете оглядел меня с ног до головы. Потом достал из своего рюкзака бейсболку и натянул её мне на самые глаза. Тут же появился шёлковый шарф, который был обмотан вокруг моей шеи, почти полностью закрывая рот.
– По-моему в таком виде я выгляжу, мягко говоря, нелепо, – попыталась я сопротивляться своему переодеванию.
– Зато неузнаваемо, – отрезал араб.
Как я знала, спорить с моим супругом было бесполезно, да и в данный момент я абсолютно наплевательски относилась к своему внешнему виду, мечтая только о том, чтобы поскорее чего-нибудь съесть, поэтому послушно поплелась за ним в кафе.
В зале было пусто.Ещё бы, ночь на дворе, о каких голодных посетителях может идти речь?! За стойкой зевал бармен, борющийся со сном с помощью телевизора. Он переключал каналы, чем, видимо, развлекал себя. Его палец остановился на Евроньюс, когда мы вошли внутрь.
– Что желаете? – спросил бармен, удивляясь ночным гостям.
Я не стала слушать, что закажет Хасан, а плюхнулась на ближайший диванчик. Наконец, я могла вытянуть ноги и снять кроссовки. Какое это было блаженство… Словами не передать. Я уже почти заснула, когда ко мне подошёл араб.
– Я заказал яичницу, сосиски и кофе, больше у них здесь сейчас ничего нет. Ты не против?
– Я только «за»! – у меня аж слюнки потекли от одного только упоминания о еде.
Бармен скрылся за дверью, где располагалась кухня. Из-за ночного времени суток, он работал в баре один, остального персонала не наблюдалось.
Я отдыхала на диванчике, бессовестно развалившись на нём. Плевать на правила приличия, если я устала, как собака. Кажется, даже успела задремать. Правда, ненадолго.
Евроньюс вещал о новых терактах в России. И мой сон, как рукой смахнуло. Теперь я сидела в сильном напряжении и внимательно слушала новости. В соседней области взорвали автомобиль, припаркованный на стоянке около рынка, жертв было очень много, как убитых, так и раненых. Ответственность за теракты взяла на себя исламистская группировка Абдула Асада. На экране появилась фотография полевого командира, он выглядел намного старше своего брата, но сходство, безусловно, прослеживалось. Террористы снова требовали освобождения Саида Ферасса. В очередной раз наш Президент с экрана показал им шиш с маслом и потребовал прекратить убийства невинных людей.
Хасан при этом отвернулся и что-то пробормотал по-арабски, судя по интонации, он грязно выругался.
Потом была хроника последних событий в России, связанных с деятельностью террористов. Показали мой город, место, где раньше находилась администрация, было в руинах. Рядом на площади, расколотый на две части, лежал каменный дедушка Ленин. После этого оператор медленно поворачивал камеру, чтобы продемонстрировать, как выглядят окрестности. На секунду я увидела свой дом. Ни одного целого стекла! Все выглядело так, как будто в нашем городе шла война.
Я закрыла глаза, стараясь держать себя в руках, и не разреветься. Хасан сидел рядом, обнимал и гладил меня по руке.
После моей малой родины пришла очередь захваченного Боинга. Съемка была сделана в момент, когда самолет только сел в поле. Вокруг было много машин полиции и скорой помощи. По надувному трапу скатывались люди, которые разбегались в разные стороны, ещё прибывая в панике. На мгновение в объектив камеры попал Хасан, но, заметив репортера, он быстро отвернулся и исчез в толпе. В конце репортажа показали список погибших. Вот тут я просто обомлела, потому что среди них была и моя фамилия.
Секунду я сидела не в силах шелохнуться, а потом до меня дошел смысл только что увиденного.
– Как это? – только и смогла произнести я.
– Это Латифа. Она подбросила твой паспорт той девушке, которую убили одной из первых, – объяснил араб.
– Зачем?
– Чтоб ни у кого не возникло сомнения в том, что ты погибла.
Я замотала головой:
– Я имела в виду, для чего всё это нужно было делать? Я же живая!
– Так надо, – коротко ответил Хасан.
– Кому? – я была в бешенстве и еле сдерживала слезы, – Я тебя спрашиваю. Кому это надо?
– Прежде всего, тебе, – он был всё так же спокоен.
– Мне – нет! – закричала я, а потом всё-таки расплакалась, – Я хочу домой. Отвези меня домой. Ну, пожалуйста.
Хасан сильно сжал меня в объятиях, успокаивая, гладя по голове и шепча какие-то слова. Так мы и сидели, пока бармен не принес нам ужин, или скорее уже завтрак.
В тот момент о голоде я совсем забыла. Кусок в горло не лез. Но мой супруг заставил меня съесть половину порции. Я лениво жевала и переваривала полученную информацию. Значит, Латифа подменила документы, и этот список жертв наверняка видел весь мир. Значит, сфотографировать меня в гриме покойника ей нужно было для того, чтобы подтвердить этот список. Дурь, какая–то. Опять же спрашивается: зачем весь этот балаган? Никакого смысла.
И тут другая мысль пришла мне в голову. Если информация о числе жертв захваченного самолёта официальная, а я в этом нисколечко не сомневалась, то мои родители теперь наверняка в курсе моей липовой гибели. Боже, они не перенесут такого несчастья! У отца больное сердце, мама тоже не здорова. Как они там? Наверное, убиваются от горя. Я единственный ребенок в семье. Их надежда и отрада. И вдруг, такая новость! Она же убьет их в прямом смысле!
Я резко вскочила из–за стола, уронив на пол тарелку с недоеденной яичницей и разлив на стол свою чашку кофе. Хасан вздрогнул от неожиданности, но задержать меня не успел. Я же в три прыжка преодолела расстояние до стойки, где за нами очень внимательно наблюдал бармен.
– Пожалуйста, дайте телефон, – попросила я.
Он протянул мне мобильник. Я начала набирать домашний номер моих родителей, постоянно ошибаясь и путаясь в цифрах. Позвонить домой я не успела. Ровно через две секунды около барной стойки появился Хасан, силой забрал у меня из рук телефон и кинул его обратно бармену.
– Она не в себе, только что из психиатрической больницы, – объяснил араб, взял меня на руки и вышел на улицу.
Я била его кулаками по спине, брыкалась ногами, громко ревела и смачно материлась. Он терпел и нёс меня куда–то в ночную Боснийскую даль. В конце концов, мои силы иссякли, истерика прекратилась сама собой, и я заснула у него на плече.


Проснулась я от того, что мы резко затормозили. Я открыла глаза и огляделась. Мы ехали в грузовике, точнее в его кузове, покрытом тентом, среди коробок и бочек. Запах стоял отвратительный, смесь бензина и какой–то тухлятины. Было не жарко, но очень душно. Рядом со мной с беззаботным видом дремал Хасан.
– Как мы сюда попали? – шёпотом спросила я.
Он открыл глаза и улыбнулся:
– Доброе утро, любимая жена.
Я проигнорировала приветствие. Утро, как говориться, добрым не бывает. И сегодняшний день, как и несколько предыдущих, сулил одни только неприятности.
– Куда мы едем? – снова задала я вопрос.
– Судя по направлению, на юг. Но точно утверждать не могу. Когда приедем, тогда и узнаем.
– Я ничего не помню. Как мы оказались в этой фуре?
– Случайно, – коротко ответил араб и замолчал.
Мне уже давно надоели его недомолвки и односложные ответы. Он снова начинал меня бесить. Но пришлось подавить в себе желание закатить очередной скандал на тему «Кому и зачем всё это надо». Всё равно из араба правды не выбьешь, только свои нервы истреплешь. Я глубоко вздохнула и досчитала до десяти, чтобы эмоции улеглись.
– А поконкретней? – натягивая на лицо улыбку, спросила я.
– Я так люблю, когда ты улыбаешься, – Хасан наклонился и поцеловал меня в щёку, – Ты очень красивая.
Чёрт бы побрал его со своими комплиментами! Улыбаться сразу расхотелось, как и делать вид добропорядочной и нежной девушки. Увидев мою в секунду изменившуюся физиономию, он тоже стал серьёзным.
– Мы долго шли, – начал он, – Очень долго, несколько километров. Ты быстро заснула, видимо сказалась усталость и нервный срыв. Я нёс тебя на руках, но это была лёгкая ноша. Потому что я очень тебя люблю.
– Не отвлекайся, – мой голос был злым и суровым.
– Мы дошли до какой–то заправки. Как раз в этот момент подъехал грузовик. Я затаился в ближайших кустах. А когда водитель пошел расплачиваться за бензин, мы залезли в кузов. Вот, в общем-то, и всё.
– Мы залезли, – буркнула я себе под нос, – Ты меня сюда затащил. Без моего ведома, между прочим.
– Да, – Хасан снова улыбался, не уловив упрека в моих словах.
– Значит, у тебя нет никакого плана, как нам выбраться из всей этой передряги, раз ты даже не знаешь, куда мы едем? – сделала я вывод.
– Будем действовать по обстоятельствам.
– А может быть, до ближайшего полицейского участка и по домам? Я к себе, а ты к себе? Забудем обо всём. Я обещаю, что ни одна живая душа не узнает о тебе и о том, что ты сделал в нашем городе, – с надеждой посмотрела я на него, разумеется, совершенно не рассчитывая на то, что он согласится с моей просьбой.
Араб печально вздохнул и ещё крепче меня обнял:
– Мы теперь одно целое. Навсегда.
Дальше мы ехали молча. Дорога была бесконечной. Время тянулось медленно. Я снова заснула. Сон был тревожным. Мне снилась мама, она горько плакала и звала меня, причитая. Отец то и дело хватался за сердце. Маринка с мужем и сыном покупали целую охапку красных гвоздик, которые я ненавижу, и две белые розы, которые я очень люблю. Я бродила среди моих родных и кричала, что есть мочи: «Я жива!!!». Но они не слышали, продолжая заниматься своими делами. В конце концов, мой голос пропал, крик застрял в глотке. Стало очень страшно, по телу побежали мурашки, а в животе похолодело. Я в ужасе проснулась.
Вокруг ничего не изменилось. Мой араб склонился надо мной, и тихонько гладил меня по голове:
– Нелли, Нелли, проснись.
Я села.
– Что? – грубо спросила я.
– Ты кричала во сне.
– Мне приснился кошмар.
Он взял меня за руку:
– Не думай об этом. Умоляю, потерпи. Скоро всё кончится. Мы будем счастливы.
– И не надейся, – вырвала я свою руку.
– Нелли, любимая моя жена, я себе никогда не прощу того, что впутал тебя в эту историю. Прости меня. Прости, – умолял Хасан, и скупая мужская слеза бусинкой скатилась по его щеке.
Вот так всегда. Стоит мужику распустить сопли, так сразу становится его жалко. Террорист он или строитель, в этот момент не важно, главное, что выглядит он очень жалостливо, и сразу хочется прижать его к груди и успокоить. Что ж они-то – мужчины так наплевательски относятся к женским слезам… Риторический вопрос. Без ответа, без комментариев…
Между тем смотреть на своего мужа, потерявшего самообладание, уже было невыносимо.
– Ах, ты Боже мой, только этого мне и не хватало, – прошептала я и взяла его за руку. Он понял это, как знак или намёк. Смахнул свои слёзы и поцеловал.
Я корила себя на чем свет стоит за сиюминутную слабость и доброе сердце. Нельзя поддаваться мужчинам ни в минуты радости, ни в минуты отчаяния. До добра это не доведет. Вот и сейчас, мой араб выглядел вполне довольным и удовлетворённым. А я чувствовала себя распоследней дурой, идиоткой, кретинкой и тому подобной.
Мы сидели, привалившись к какой-то огромной коробке в обнимку, то есть я просто сидела, а Хасан обнимал меня. Он о чём-то говорил, долго и бурно. Я слушала в пол-уха, уловив лишь смысл его монолога, который, как обычно, заключался в бесконечных обещаниях вечной любви и мечтах о счастливом будущем. Мои же мысли занимали события, произошедшие в последние дни, с того момента, как в моём доме появился этот человек.
Я снова вспомнила своих родителей, теперь место себе не находящих, из-за опубликованного на весь мир списка погибших в самолёте. Мой сон только подлил масло в огонь. Конечно, мы с погибшей Викторией, чей паспорт я себе присвоила, внешне были совершенно разными. И при опознании, которое должно быть в таких случаях обязательной процедурой, мои родные поймут, что это не я. Но когда оно будет это опознание? Ведь это же надо ехать в Москву, встречаться со следователями, договариваться с моргом. На это уйдет уйма времени. Бедные мои мама и папа окончательно поседеют, пока поймут, что произошла ошибка. Однозначно, мне необходимо позвонить домой и сказать, что я жива. Хотя бы это. На большее пока рассчитывать не приходилось.
– Так и будет, – услышала я голос Хасана, и выплыла из своих мыслей, – Правда?
Переспрашивать, о чём он только что распинался здесь битый час, мне было неловко. Поэтому, не зная, что ответить, я пожала плечами.
– Я не принимаю такого ответа, – пылко заявил он, – Пообещай!
– Обещаю, – тихо сказала я, и отвернулась. Что я там наобещала, так и осталось для меня тайной. Я это сделала лишь бы отвязаться от араба. Не хотелось больше его слушать, поэтому я закрыла глаза и притворилась, что заснула.
Так продолжалось несколько часов. Я на самом деле была бы рада погрузиться в царство снов, но тревожные мысли одолевали. Мозг не хотел отключиться и отдохнуть, пришлось промаяться до того момента, когда грузовик начал тормозить.
Хасан выглянул в некое подобие окна, самодельно вырезанного в тенте кузова, и быстро засобирался. Накинул на плечи рюкзак, подал руку. Я не успела и глазом моргнуть, как мы оказались в кустах, расположенных у самого борта автомобиля.
На улице уже сгущались вечерние сумерки. Оказывается, мы проехали в машине полночи и целый день. Не близкий путь, однако. И куда нас занесло, было по–прежнему не понятно.
Как оказалось, наш грузовик остановился в хвосте бесконечной очереди таких же, как и он – огромных автомонстров.
– Скорее всего, мы на границе, – предположил Хасан.
– Интересно, какой? – усмехнулась я.
– Ну, это не трудно выяснить.
Араб взял меня за руку и буквально потащил через непролазные кусты в сторону предполагаемой таможни.
Мой дальновидный супруг действительно не ошибся, это была таможня, расположенная на юго–западе Боснии и Герцеговины, на границе с Хорватией. Мало того, это была портовая таможня. И как я поняла, все эти фуры, пройдя документарную процедуру оформления, должны были разгрузиться на баржи или как там они называются эти грузовые суда. Короче, мы вовремя выпрыгнули из нашего грузовика.
– Какие планы? – поинтересовалась я у своего спутника.
– По обстоятельствам, – коротко сказал он.
– Я это уже слышала. Что делать–то будем?
– Надо выяснить расположение таможенных постов, количество сотрудников, наиболее удачные пути перехода через границу, пути отступления в случае неудачи, много всякой мелочи. Тебе не зачем знать.
– Уж не хочешь ли ты взорвать таможню? – не удержалась я, чтобы не съязвить.
– Я бы мог, но на подготовку уйдет много времени, – серьёзно ответил Хасан.
– Дурак! – более подходящих слов в английском языке я не нашла.
К этому моменту мы уже пробрались почти к самому посту. Всего в пятидесяти метрах кипела работа паспортистов и таможенников.
– Я на разведку. Жди здесь, – бросил Хасан и в мгновение ока скрылся с моих глаз.
Я послушно осталась на месте. Мне очень нужно было в туалет. Но сказать об этом арабу до того, как он ушел, я постеснялась. Теперь же только порадовалась возможности уединения. Немного поодаль виднелись голубые кабинки биотуалетов, и я уже мечтала туда попасть. Никакой опасности я для себя не видела. Сбегаю туда и обратно, это всего пять минут займет, мой спутник даже не заподозрит, что я отлучалась. Ему–то гораздо больше надо времени, чтоб все эти его «мелочи» разузнать.
Уже почти совсем стемнело, поэтому я, не заботясь о лишней предосторожности, направилась прямиком к био кабинкам. И, как оказалось, зря.
Сделав все свои дела, я завязывала спортивные штаны. В этот момент в дверь постучали, и я услышала, как мужской голос говорит на непонятном, но, кажется, славянском, языке. От страха меня передёрнуло. Что делать? Не отвечать нет смысла, я же закрылась на замок изнутри, значит, и ежу понятно, в кабинке есть человек. Ещё чего доброго, решат, что мне плохо, и взломают дверь. Я пробубнила что-то нечленораздельное, лихорадочно соображая, что предпринять в сложившейся ситуации. Мужчина на улице настойчиво дёргал за ручку, и продолжал разглагольствовать.
«Ну, что тебе от меня надо? – я уже злилась, – В туалет по-человечески не дадут сходить».
– А можно по–английски, – набравшись наглости, попросила я.
На секунду мой собеседник за дверью замолчал, но потом заговорил очень медленно на плохом английском:
– Мадам, что вам надо в служебном туалете? – спросил он, а я засмеялась. Действительно, что мне надо в туалете? На глупый вопрос захотелось так же глупо ответить, но, боюсь, боснийский таможенник не оценил бы моего юмора.
– Я уже выхожу, – крикнула я и приоткрыла дверь.
Передо мной стоял совсем молоденький парнишка, наверное, студент практикант, или как у них тут это называется.
– Мадам, это место для сотрудников, – уточнил он.
Я улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок. Но на парня это не подействовало. Должно быть, мой несвежий вид произвёл на него не очень положительное впечатление.
– Пройдёмте, – взял меня под руку мальчишка, – Вам полагается заплатить штраф.
– Что за глупости! – возмущалась я, пытаясь вырваться из его цепкой хватки, – Отпусти меня, наконец. Я и сама могу идти.
В этот момент до меня вдруг дошло, что этот мальчик – мой шанс завершить не слишком удачное путешествие и вернуться домой к моим родителям и друзьям. Надо всего лишь послушать его и пойти к представителям власти, всё им рассказать, про террористов, про самолёт, про подменённый паспорт. А главное, там можно попросить телефон и сообщить всем моим близким, что я жива и здорова. От этой мысли я остановилась, как вкопанная, и перестала дёргаться.
– Что такое? – спросил молодой практикант, удивившись резкой перемене моего поведения.
– Пойдём! – излишне возбужденно сказала я, и теперь сама его потащила в сторону скопления людей в форме.
Но сделать смогла всего несколько шагов, потому что внезапно паренёк как-то тихо вскрикнул и упал. Я повернулась в его сторону, и увидела, как Хасан выбросил в сторону толстенную палку, на которой поблескивали капли крови. Хотя, возможно, это была и не кровь, в темноте особо разобрать невозможно. Но и палка, и сам араб в этот момент выглядели настолько зловеще, что первое, о чем я подумала, это была именно кровь на орудии убийства.
– О Боже, – прошептала я, наклоняясь к парню, – Ты его убил.
Хасан тоже нагнулся и нащупал пульс:
– Нет, оглушил. Скоро оклемается и будет, как новенький.
– Зачем ты его огрел? – чуть не плакала я.
– Странный вопрос, – усмехнулся он.
– Что ж странного?
– Если бы не его, то пришлось бы ударить тебя, а я не могу причинить боль любимой жене.
– А меня-то за что? – негодовала я.
– Ты хотела снова меня сдать копам.
– Что ты такое говоришь, – перебила я его, хотя, конечно, в данный момент он был прав на все сто процентов, – У меня и в мыслях не было!
– Тогда куда же вы так спешили?
Я призналась, что отлучилась в туалет, что меня заметил этот таможенник, и что это именно он меня тащил для оформления штрафа, а не я его для того, чтобы предать своего арабского мужа. В конце моей пламенной речи, пришлось признаться Хасану в любви, обнять и поцеловать его. Ведь я понимала, его терпение не безгранично. И если наступит момент, когда я начну его раздражать своим поведением, то тогда всему наступит конец, и мне в первую очередь.
Хасан сделал вид, что поверил моей истории. И на том спасибо.
В это время парень начал приходить в себя, и тихо застонал, чем снова напугал меня.
– Бежим отсюда, – предложила я.
– Подожди, – остановил меня Хасан, – Мы можем его использовать.
– Как? – не поняла я.
– Толком в темноте мне ничего разобрать не удалось, – объяснил араб, – Народу уйма. Тут и паспортный контроль, и таможня, и полиция. Если бы я был один, то прорвался бы как-нибудь через границу. С боем или без, не важно. Но тобой я рисковать не хочу и не имею права.
– И что ты предлагаешь? Ты хочешь взять в заложники этого мальчика? – испугалась я.
– Нет. От таких действий толку мало. Только самые отчаянные, пользуются живым щитом. Но они обычно проигрывают.
Я облегченно вздохнула.
– Пообещай, что не убьешь его, – попросила я.
Хасан не ответил.
– Пожалуйста. Ради меня…
– Хорошо. Обещаю, – он поцеловал меня в макушку, взвалил паренька на плечо и потащил вглубь леса, окружающего границу.
Нас снова ожидала тяжёлая бессонная ночь.


Судя по тому, что молодой таможенник полностью оклемался уже через десять минут, Хасан действительно не сильно его приложил. Парня пришлось, правда, связать его собственным ремнем от форменных брюк, так как, поняв, что попал в скверную историю, он начал оказывать сопротивление. Но тягаться со спортивным боевиком было без шансов на победу. Арабу понадобилось всего полминуты, чтобы угомонить строптивого мальчишку. Мне стало жаль парня. Он, как всклокоченный воробей, сидел, привалившись к дереву, и даже в темноте было видно, что в его глазах застыл неподдельный ужас.
– Я вытащу тебе кляп изо рта, только пообещай не кричать. Пожалуйста, веди себя тихо. Я не хочу, чтобы он сделал тебе ещё хуже, – ткнула я пальцем в своего супруга.
Таможенник согласно кивнул. Я освободила ему рот. Он долго кашлял и плевался, но слово сдержал – всё делал по возможности тихо.
– Кто вы? – шёпотом спросил он, окончательно откашлявшись.
– Долгая история, – махнула я рукой.
– Что вам надо? – голос парня предательски дрожал, ещё чуть–чуть, и он бы расплакался.
– Не бойся, – попыталась я его успокоить, – Если согласишься нам помочь, то мы тебя отпустим живого и невредимого.
– Я должен вам верить?
– Послушай, мы не бандиты…, – сказала я и замолчала. Да, мы совершенно не бандиты, стукнули парня по голове, связали его, похитили, лишили свободы. Теперь вот, как будто пытаем его. Мы, определенно, не преступники! Не знаю, как по местному законодательству, а по нашему – российскому за последние полчаса мы совершили деяний, как минимум на три статьи уголовного кодекса.
– Извини, что так получилось, – попыталась оправдаться я, – Так вышло, что по какой-то неведомой мне самой причине, нам нужно скрываться. Как говорит мой спутник, это в целях моей безопасности. Мне самой мало, что известно. И я считаю, что он очень преувеличивает. Но переубедить этого человека невозможно. Он очень упёртый.
– Кто вы? – снова спросил парень.
– Если я скажу, что я обычная русская девушка, которая всю жизнь работала, никого с роду не обидела, делала добро и помогала всем, кому нужна была помощь, а потом её черт дернул зарегистрироваться в соцсетях и выйти замуж за не совсем адекватного человека, ты поверишь?
– Только в то, что твой муж неадекватный, – честно ответил паренек.
– Я так и думала.
Таможенник во время разговора, не смотря на то, что всё ещё был связан, начал чувствовать себя увереннее:
– Так от кого вы прячетесь?
– Кабы знать, – буркнула я себе под нос, – Сама считаю всю эту затею бессмысленной. У нас с документами полный порядок. Но легально границу пересекать нам нельзя. Давно бы уже наплевала, и улетела домой в Россию, но он, – снова я указала на араба, – Не дает.
Хасан стоял в стороне и не перебивал, слушая наш диалог. А может, и не слушал вовсе, а думал над тем, что предпринять дальше.
– Тебя как зовут? – спросила я паренька.
– Томас, – ответил он.
– А меня Виктория, – соврала я, хотя и не собиралась этого делать.
Я села на корточки перед молодым человеком и начала его умолять:
– Томас, помоги нам, пожалуйста. Я очень устала и хочу домой. Я клянусь, что мой супруг ничего не сделает тебе плохого.
– Он убийца?
Я не ответила и отошла в сторону. Моё место занял араб. Он молча смотрел на парня какое–то время, пока тот не заговорил первым.
– Что я должен сделать?
– Нам надо попасть в Италию, – объяснил Хасан.
Надо же, оказывается, мы едем в Италию! В Италии я ещё не была, и давно мечтала посетить эту замечательную страну, правда, не при таких печальных обстоятельствах. Удивил меня мой супруг, ничего не скажешь. Интересно, зачем нам туда? Не думаю, что для праздного любопытства. Чувствую, что это не конечная наша остановка. Видимо, все-таки у моего араба был какой-то план действий. Вот шельма, даже не поделился со мной! Все «по обстоятельствам» собирался действовать. Значит, не доверяет. И правильно делает. Чем меньше я знаю, тем меньше потом смогу рассказать полиции.
– Для этого необходимо перейти эту границу, доплыть до Хорватских островов, а оттуда уже отправиться на материк. Это возможно? – продолжил он свою беседу с таможенником.
Томас задумался.
– Если у вас все в порядке с документами, то не вижу никаких проблем, – сказал он.
– В том-то всё и дело, нельзя, чтоб кто-то знал о наших с Викторией передвижениях.
– Есть один вариант, – после долгих раздумываний сказал таможенник, – До островов можно добраться в объезд паспортного контроля, но это незаконно и очень рискованно. Вы должны понимать. Оттуда до Италии только либо самолетом, либо морским транспортом. Там уже сами разберётесь. Если вы согласны на это, то я смогу помочь.
Араб кивнул.
– Развяжи его, – попросила я Хасана.
Он колебался несколько минут, но потом выполнил мою просьбу.
– Томас, если ты решишь заложить нас или помешать перейти границу, он убьет и тебя, и меня. Он может, я это видела, – предупредила я парня.
– Я помогу, – заверил нас таможенник, растирая занемевшие конечности.
К этому моменту уже начало светать, солнце ещё не взошло, и на земле царил полумрак, но было гораздо комфортнее, чем в кромешной тьме. По крайней мере, теперь я не спотыкалась на каждом шагу, различая все подвохи лесной тропы.
Мы шли обратно к пограничному посту. Томас окончательно пришел в себя. Вид у него был решительный. Не иначе, как собрался он нас всё-таки сдать. Если так, то жалко парня. Хасан от него мокрого места не оставит, впрочем, как и от всей таможни.
«Не подведи нас, мальчик», – про себя просила я, в глубине души совершенно не веря в успех задуманного дела.
Мы условились провернуть всю операцию следующей ночью. Что там придумает Томас, чтоб провести нас через границу, я не знала. Он о чём-то договорился с Хасаном, но вникать я не пожелала, гуляя по лесу в момент их разговора. От моего слова толку никакого, Хасан всё равно сделает так, как запланировал, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь. Так что вся ответственность по нашему передвижению пусть будет на нём.
К тому же я была вовсе не против, если нас поймают. Конечно, в таком случае кровопролития не избежать, и это очень скверно. Зато, тогда я смогу всё рассказать и вернуться домой. Хотя и тут, как говориться, бабушка надвое сказала. Не факт, что мне поверят, и власти примут меня с распростертыми объятиями. Скорей, наоборот, примут за соучастницу террориста. Слишком уж много времени я провела с боевиком, чтоб не заподозрить меня в экстремизме.
«Да, дела, – размышляла я, – Пусть лучше всё пройдет так, как задумал мой так называемый муженёк. Вляпалась я в это дерьмо по самые уши. Без вины виноватая. И деваться некуда… Только бы родителям позвонить».
Быть марионеткой в руках обстоятельств – это невообразимо тяжко. Но приходится подчиняться тем, кто сильнее.
Мы снова были за голубыми кабинками биотуалетов таможни, и провожали Томаса взглядами. Он шел к посту, пообещав, что вернётся вечером к этому же месту.
– Что теперь? – спросила я.
– Теперь отдых, – сказал Хасан, прижимая меня к себе, – Устала?
– Очень.
– Тебе надо вздремнуть.
– Прям здесь? – съязвила я.
– Наш таможенник сказал, что за лесом есть населённый пункт. Пойдём, прогуляемся?
– Не–ет, – жалобно протянула я, не представляя откуда смогу найти силы, чтобы снова пробираться через бесконечные заросли в лесу.
– Я понесу тебя на руках, – улыбнулся Хасан.
И понес. Всю дорогу. Я удивлялась его силе, его выносливости. При этом араб даже не намекнул, что ему тяжело, или он устал. Он шёл, преодолевая все препятствия, как бульдозер, а не человек. «Может, он биоробот?» – появилась у меня идиотская мысль. О чём я его и спросила. Хасан смеялся над моими шутками, шутил сам и, не прерывая темпа, шагал вперёд. Если бы я точно не знала, что мой спутник террорист, то ни за что бы в это не поверила. В тот момент он был самый милый человек на свете, которого я на самом деле смогла бы полюбить всем сердцем. Но я знала о нём всю правду и гнала от себя внезапно возникшие нежные чувства.
– Как ты думаешь, он расскажет о нас кому-нибудь? – уже серьёзно спросила я, имея в виду Томаса, когда мы покинули лес, и теперь отдыхали, валяясь в оставленном кем-то стогу свежескошенного сена.
– Нет! – ответил Хасан.
– Откуда такая уверенность? – удивилась я.
Араб достал из своей сумки портмоне и протянул мне. Я открыла его. В прозрачных отделениях вставлены две фотографии. На одной были изображены уже не молодые мужчина и женщина, они держались за руки и улыбались. По обе стороны от них стояли парень и девушка, очень похожие друг на друга. В парне я узнала Томаса. Это была его семья, счастливая и дружная. Другая фотография оказалась свадебной. Красивая молодая невеста, явно беременная и опять же Томас в роли жениха. А я–то думала, он ещё совсем мальчик.
– Откуда у тебя бумажник Томаса? – спросила я.
Хасан улыбнулся, но ничего не ответил. И в этот момент я поняла, почему он так уверен в том, что таможенник не сдаст нас.
– Ты ему пригрозил расправой над родными, если что–то пойдет не так, – констатировала я.
Хасан пожал плечами, и снова промолчал.
– Ведь это же не серьёзно? Ты же не станешь никого убивать без причины?
– Клянусь, – тихо сказал он, целуя меня в щёку, – Тебе надо отдохнуть. А я схожу в город, принесу завтрак.
– Я с тобой, – заупрямилась я, боясь остаться одна, и выбралась из стога.
– И речи быть не может, – остановил меня супруг, – Моей жене нужен покой. Я скоро.
– Покой нам только снится, – пробурчала я, залезая обратно, пытаясь зарыться поглубже в сено и зевая во весь рот.
Усталость и напряжение прошедшей ночи окончательно срубили меня. Хасан ещё не успел уйти, а я уже дрыхла без задних ног.
Я проснулась оттого, что услышала плач. Женщина плакала и причитала, что–то говорила, но слов было не разобрать. Я поспешила выбраться из своей «постели». Рядом со стогом на земле сидела девушка и горько плакала. Около неё стоял Хасан.
– Что здесь происходит? – спросила я.
Девушка испуганно повернулась в мою сторону, и ужас пронзил мой мозг. Это была жена Томаса. Совсем молоденькая, не смотря на слёзы, очень красивая. Она встала и бросилась ко мне.
– Помогите, помогите! – умоляла она. У неё был огромный живот. Срок беременности уже подходил к концу.
Я её обняла и стала успокаивать.
– Не плачь. Всё будет хорошо, я обещаю, никто не причинит тебе зла, – а сама с тревогой наблюдала за арабом.
– Зачем ты её привел? – жёстко спросила я, когда девушка немного успокоилась.
– Она – наша страховка, – спокойно объяснил он.
– Она беременная!
– С ней всё будет нормально, если её муж не подведет.
– Так откуда он узнает, что у тебя на уме? – я уже была в ярости.
– Он в курсе, – сказал Хасан, продемонстрировав мобильник.
Я ахнула. Телефон! У него всё это время был мобильный телефон и, наверняка, целая гора симок! Я корила себя на чем свет стоит. Идиотка! Столько было возможностей обыскать его, пока он спит, я столько раз держала в руках его рюкзак. И при этом даже мысли не возникло в него залезть. Не так воспитана, чтобы лазать по чужим карманам. Дура доверчивая, без вредных привычек.
После долгого разговора с женой Томаса мне практически удалось успокоить бедную девушку. Она уже не плакала, но всё ещё была страшно напугана. Как выяснилось, Мария – так её звали, училась на курсах стилистов. Проще говоря, была почти парикмахером и проходила практику в одном из модных салонов. Такой шанс Хасан не мог упустить. Пока я спала, он наведался в этот самый салон, и наплел Марии, что его жене, у которой сломана нога (вот козёл!), и которая не может самостоятельно передвигаться, необходимы услуги парикмахера на дому, а именно стрижка и покраска. С умным видом он с Марией подбирал краску для волос, и моделировал мою будущую причёску. С чего это такой ерундой занимается супруг какой-то там тётки, у Марии не возникло никаких вопросов. «Разные нынче мужики пошли, кто на заводе спины гнет, кто из воздуха деньги делает, а кто и просто фигней страдает, типа этого красавчика…», – размышляла она. И так как ей необходимы были практические занятия, чтобы на отлично сдать экзамены, девушка, не раздумывая, согласилась пойти с Хасаном к нему домой и поработать с его не ходячей супругой. И только когда они с Хасаном вышли за пределы города, она по-настоящему испугалась.
Хасан же по обыкновению, вставив новую сим-карту в телефон, позвонил Томасу и дал поговорить с Марией, которая к тому времени уже рыдала от отчаяния.
Вот так араб решил убить сразу двух зайцев. Взял заложницу и изменил мою внешность. За работой Мария была сосредоточена. И не смотря на полевые условия, новая причёска вполне удалась. Конечно, я немного всплакнула, увидев, как летят под ноги мои белокурые волосы. Но пусть лучше их острижет полупрофессионал, чем сам араб. Уже через два часа я смотрелась в маленькое карманное зеркальце и поражалась тому, как я похожа на Викторию, чьим паспортом я теперь владела. И сразу же пришла в голову страшная мысль: что если мне навсегда придется стать Викторией Беловой. «Полный бред, – успокаивала я себя, – Позвоню домой, и весь этот кошмар закончится».
Между тем наступил вечер, и мы смогли наблюдать невообразимо красивый закат. Как только стемнело, мы втроем двинулись в обратный путь, через лес, в то место, где условились встретиться с таможенником.
Всю дорогу я пыталась взбодрить встревоженную и очень уставшую Марию, держа её под руку. Я очень боялась, что в ночном лесу она может оступиться, упасть и навредить малышу. И даже заставила Хасана нести её на руках в наиболее труднопроходимых местах. Делал он это без удовольствия, и даже поначалу вообще отказывался прикоснуться к чужой жене, помня о своих домашних обычаях. Так что мне пришлось настоять, и заверить своего супруга, что ревновать я не намерена. С горем пополам, через несколько часов мы добрались до голубых кабинок.
Ждать Томаса не пришлось. Он уже находился в условленном месте. Увидев свою жену, он бросился нам навстречу. Мария еле передвигалась. Она стонала и постоянно хваталась за живот. Мне показалось, что у неё начинаются схватки, и я не ошиблась. Как только появился Томас, она сказала ему об этом.
– Час от часу не легче, – в ужасе пробурчала я, – Вот что–что, а роды принимать мне ещё не приходилось.
Таможенник быстро поговорил с женой и повернулся к нам, в его глазах блестели слёзы:
– Зачем вы так? Я же обещал помочь.
Хасан не ответил. А мне стало стыдно за нас обоих.
– Как часто ты чувствуешь схватки? – спросила я у Марии.
– Раз в двадцать минут, примерно, – ответила она.
– Сильно болит?
– Пока ещё не очень.
У меня, конечно, не было ещё опыта в родах, но немного об этом я знала. Как я понимала, у девушки всё только начиналось. И пока ещё мы располагали кое–каким временем.
– Думаю, часа два у нас есть. Но не больше, ей надо в больницу и как можно скорее, – сообщила я мужчинам.
– Нам надо добраться до машины, она находится с другой стороны леса на просёлочной дороге. Вы можете пойти вперёд, а я отведу Марию на пост, там есть дежурные медики, – засуетился таможенник, поворачиваясь к жене.
– Она пойдёт с нами, – твёрдо сказал Хасан, положив руку ему на плечо.
– Но ей нужен врач, отпустите её, пожалуйста, – взмолился Томас.
– Она пойдёт с нами, – повторил араб, и все поняли, что спорить с ним – это напрасная трата времени, а времени у нас было как раз в обрез.
До автомобиля мы добрались быстро и без приключений. Впрочем, и в пути всё было без эксцессов. Мария держалась молодцом, всё чаще вздыхая и охая. В такие моменты на меня накатывал страх. Что делать, когда начнутся потуги? Как принимать роды в такой антисанитарии? Я гнала от себя эти мысли, надеясь на то, что мне не придется становиться акушеркой в полевых условиях.
Мы ехали уже почти два часа. За окном темень, абсолютно ничего не видно, даже звезд на небе. Внезапно Томас остановил машину, и вышел.
– Что случилось, – спросила я Хасана.
– Сейчас узнаю, – ответил он, открывая дверь.
В этот момент таможенник вернулся:
– Можете выходить. Мы приехали.
Я облегченно вздохнула и вышла на свежий воздух, потягиваясь и разминая конечности. Оглядевшись, я поняла, что мы находимся около небольшого добротного дома. В темноте различались несколько перевёрнутых деревянных лодок, катамараны и скутеры, поставленные в ряд недалеко от крыльца.
В доме зажёгся свет, и из него вышли мужчина в халате, накинутом на пижаму и женщина, кутающаяся в шаль. Они кивнули мне и поспешили к машине. Я потопала следом.
– Это Анджей, мой кузен и Агата, его жена, – представил нам Томас хозяев, – А это мои… э–э–э… друзья Виктория и Хасан, – пряча глаза, сказал он, показывая на нас.
– Очень приятно, – пожала мне руку Агата.
И в этот момент мы услышали крик Марии, которая всё это время оставалась в машине.
– О, Господи, – прошептала я, – Она рожает.
– Вы русская? – удивлённо смотрела на меня Агата, когда мы с ней помогали Марии пройти в дом и готовили всё необходимое для родов.
– Да.
– А я украинка, – сказала она, – Уже восемь лет здесь.
Я видела, что ей хотелось спросить, как так получилось, что я оказалась здесь ночью с моим арабским спутником. Но разговаривать было некогда, ребёнок Марии вот–вот должен был появиться на свет.
– Виктория! – услышала я голос Хасана с улицы. Мужчины оставались у машины и обсуждали наши проблемы. И только Томас периодически бегал от них к своей жене, переживая за здоровье будущей мамы и малыша.
– Иду, – крикнула я в ответ и заспешила к выходу.
В коридоре на столике стоял телефон. «Надо срочно позвонить домой», – промелькнула мысль. Но этого сделать было невозможно, Хасан уже стоял в дверях и улыбался своей великолепной улыбкой.
– Нам пора, – сказал он.
Я покосилась на телефон. К сожалению, он был стационарный. Эх, если бы сотовый, я бы, не раздумывая, его стащила. Но, видимо, не судьба…
– Пойдем скорей, любимая. Время не ждёт , – поторопил меня араб.
И тут мне пришла в голову одна идея.
– Сейчас приду, только попрощаюсь с Марией.
– Только быстро, –  Хасан вышел на улицу.
Я опрометью кинулась в комнату, где остались женщины. Мария тяжело и часто дышала, по щекам катились бесконечные слёзы.
– Уже головка появилась, – сказала Агата, заметив меня.
– Хорошо, – произнесла я, оглядывая комнату.
Взгляд зацепился за прикроватный столик, на нем лежала газета с кроссвордом и ручка. Недолго думая, я взяла их и написала на свободном месте телефон моих родителей.
– Агата, пожалуйста, очень прошу, когда вы освободитесь, позвоните по этому номеру в Россию. Скажите, что Нелли Баринова жива. Ей ничего не угрожает, но пока домой вернуться она не может.
– Нелли – это вы? – спросила Агата.
– Да. Умоляю, позвоните.
– Виктория, поехали, – крикнул Хасан из коридора.
– Бегу, – ответила я.
Агата улыбнулась и кивнула мне.
– Удачи вам.
– Спасибо, – прошептала я и вышла.


Следующей нашей остановкой должен был стать какой-то Хорватский остров. Добраться до него Хасан и Анджей планировали на моторке, разумно рассудив, что несколько десятков километров на веслах лишат их последних сил. С другой стороны моторная лодка довольно громкое средство передвижения. Но всё же Хасан решил рискнуть, прикинув, что с морской полицией, береговой охраной, или как она у них называется, в случае столкновения, сможет справиться. Я, конечно, возражала. Так как уже хорошо знала, что «сможет справиться» у араба означало уничтожение, ликвидацию, разрушение и тому подобное. Но кто меня стал слушать? Я стиснула зубы и заткнулась.
Моторка шла на максимальной скорости. В полной темноте. Как Анджей разбирался в навигации, для меня осталось загадкой. Для профессионала даже безлунная ночь и отсутствие каких бы то ни было ориентиров не являлось помехой. Вот уже час мы плыли в неизвестном направлении, и ничего не происходило. Что очень радовало и успокаивало.
Воздух был холодным, морские брызги, попадая на кожу, словно иголки, пронзали и кололи её. Ощущение не из приятных. Я решила больше не терпеть этой пытки холодной водой, устроилась на полу и с головой накрылась каким-то брезентом, обнаруженном мною под скамейкой. От него воняло тиной и рыбой, даже сначала пришлось закрывать нос рукавом, но потом я привыкла к мерзкому запаху. Через полчаса, немного согревшись и расслабившись, я заснула.
Сильный удар. Толчок. Я ударилась о борт лодки простреленным плечом. Снова жуткая боль пронзила уже более или менее зажившую рану. Сон как рукой смахнуло. Я чуть не взвыла, но до крови закусив губу, всё-таки сдержалась. Вокруг слышались незнакомые голоса. Анджей что-то говорил на своём языке, Хасан поддакивал по-английски. Как я понимала, мы всё-таки нарвались на представителей власти.
Я попыталась подняться, и выглянуть из–под брезента. Но не тут–то было. Пошевелиться невозможно, не то, что вылезти. Отвратительный запах усилился, и уже подступала тошнота.
Лодку качнуло, словно кто–то прыгнул в неё. В этот момент прямо над моим ухом послышался незнакомый голос и на секунду приподнялся край брезента. Глаза резануло от яркого солнечного света. Пришлось зажмуриться. Сколько же я проспала?
– Yes. Fish, Fish, – убеждал кого-то Хасан.
Значит, мои спутники представились рыбаками. А на меня навалили, наверное, целую тонну рыбы. Где они её только взяли. Не наловили же, пока мы мчались, бороздя морские просторы.
Снова появилось желание материализоваться пред светлыми очами представителей правоохранительных органов, попросить у них помощи и рассказать всю правду. И снова пришлось подавить это желание в зародыше. Сколько там этих полицейских? Два? Пять? Да хоть пятнадцать. Один мой неверный шаг, и трупов прибавится.
«Лежи и молчи!» – приказала я себе.
Видимо, морская прогулка рыбаков не вызвала каких-либо подозрений, потому что уже через несколько минут, я почувствовала, как посторонние покинули нашу моторку и мы плавно начали набирать ход.
А ещё минут через пять, я перестала ощущать на себе груз рыбы. Араб откинул с меня брезент.
– Испугалась? – спросил он.
– Немножко, – призналась я, села и поёжилась. Моё движение причинило новый приступ боли в плече.
– Потерпи, – обнял меня мой супруг, – Скоро всё закончится.
– Ага, конечно, – усмехнулась я, – Ты сам-то в это веришь?
Хасан не ответил и поцеловал меня в лоб.
– Спасибо, – сказал он.
– За что?
– За то, что не выдала.
– А-а, – протянула я, – Пожалуйста. Обращайся еще.
Он, как обычно, не понял, что я язвлю, и вопросительно взглянул на меня, подняв брови. Проклятый английский язык не дает столько эмоциональной окраски словам, как наш родной. Я махнула рукой и отвернулась.
Только сейчас я заметила, что до берега осталось всего несколько километров. Вдоль побережья я разглядела бесконечное множество каких–то черточек и точек, и только подплыв поближе, сообразила, что это огромное количество причаленных плавсредств. Здесь были и моторки, и вёсельные лодки и небольшие катера. Всё выглядело старым, грязным, обветшалым. Никаких тебе белоснежных яхт, никакой роскоши и комфорта.
– Рыбаки, – объяснил Анджей, причаливая на свободное место.
– Боже, какая разруха, – вздохнула я.
– Да. На островах у многих лов рыбы – единственный источник дохода.
– А как же туризм?
– А вы где–то здесь видите отели?
– Но ведь…
– Конечно, на многих островах развита туристическая индустрия, там много рабочих мест, хорошие зарплаты. Но так не везде.
Конечно, Анджей был прав. Такая ситуация повсеместно. Не только в Хорватии.
– Пойдем, – сказал Хасан, когда мы, наконец, ступили на землю. Мы быстро простились с нашим провожатым, и начали буквально прокладывать себе путь вглубь острова.
Прокладывать – это ещё слабо сказано. Сразу на побережье начиналось некое подобие рынка морепродуктов. Каждый квадратный сантиметр был занят моряками, рыбаками, покупателями и самой рыбой. Нужно было очень постараться, чтобы не наступить на кого-нибудь.
Шли мы долго, солнце пекло нещадно, с каждым шагом сил становилось все меньше и меньше. Я чувствовала себя скверно. Кроме того, что ныло плечо, ещё и в желудке творилось невесть что. С одной стороны я была зверски голодной, а с другой – миазмы, исходившие от протухшей рыбы, которую сваливали тут же, отбивали всякую охоту перекусить.
Примерно через час мы вышли в город. Хотя городом данный населённый пункт назвать было трудно. Несколько пятиэтажек, а вокруг них маленькие домишки, скорее даже хижины. Вот тебе и жизнь на островах, никогда бы не подумала, что в таких местах может царить нищета. На нас никто не обращал внимания, видимо, наш внешний облик мало отличался от облика представителей здешнего населения.
Сил передвигаться у меня не осталось. Каждый шаг давался с трудом. Я снова начала ныть и шмыгать носом.
– Там мотель! – увидела я надпись на фасаде двухэтажного дома и прямым ходом направилась к нему.
– Мы не можем… – попытался меня остановить Хасан.
Но я его не стала слушать. Плевать, что нельзя, я слишком устала.
– Ничего не хочу слышать! – бросила я ему.
Араб, как ни странно, не стал больше возражать. Наверное, тоже устал.
На наше счастье, а точнее на счастье моего супруга, у нас даже не спросили документов при заселении. Хасан заплатил, назвал вымышленную фамилию и получил ключи от номера. Должно быть, здесь не так часто останавливались гости, поэтому каждому постояльцу были рады. А может, наоборот, не редко здесь проживали бандиты, на которых смотрели сквозь пальцы, ведь мотелю всё равно, кто его клиенты, лишь бы все платили. Возможно, поэтому у нас и не спросили паспорта.
Мы зашли в номер. Он был небольшой, но чистый и уютный, что никак не вязалось с общей картиной острова. Наконец, я смогла себя увидеть в зеркало. Как увидела, так и обомлела, совершенно не узнав себя. Во–первых, я начисто забыла, что стала брюнеткой с короткой стрижкой, а во–вторых, я была вся перепачканная с головы до ног. Этакая помесь Золушки и бомжихи. Как Хасан всё это время умудрялся на полном серьёзе признаваться мне в любви, глядя в немытые глаза, в уме не укладывалось. Видимо, права поговорка, любовь зла…
Естественно, первым делом, я полезла в ванную, наплевав на свою природную брезгливость. Обычно, в отелях я пользуюсь только душем, потому как неизвестно, кто до меня плескался в самой ванне. Тут же мне было всё равно, кто да как. Я наслаждалась мыльной пеной, наверное, часа два. Водные процедуры пошли явно на пользу. Теперь мне даже нравилось моё отражение в зеркале. Грязную одежду на чистое тело одевать не хотелось. Повязку на плече я давно не меняла, она была серая и уже давно не стерильная. Её я сразу отправила в мусорное ведро. Немного подумав, выбросила и все остальные вещи. «Раз уж мой замечательный муж втянул меня во все это дерьмо, то пусть он и позаботиться о моем внешнем виде», – рассуждала я, оборачиваясь в банное полотенце.
Хасан, как оказалось, тоже времени даром не терял. Выйдя из ванной, я обнаружила накрытый стол. Араб сиял от счастья и демонстрировал приготовленную пищу.
– Сходил в супермаркет и ближайшее кафе, – объяснил он.
От обилия съедобных продуктов, среди которых, Слава Богу, не было даже намека на рыбу, у меня потекли слюнки, и я набросилась на еду со страшной силой.
Хасан ел не спеша, улыбался мне и говорил всякие нежности. Закончив с обедом, я окончательно почувствовала себя белым человеком. Теперь клонило в сон. Я представила, что сейчас окажусь в настоящей кровати с простынёй, подушкой и одеялом, и тихо застонала от блаженства. Давно я себя не баловала комфортной постелькой. Последнюю пару недель я её вообще в глаза не видела. Впрочем, в том не моя вина.
Между тем, мой араб закончил убирать со стола, и теперь стоял передо мной, протягивая бумажный пакет.
– Что это? – спросила я.
– Одежда, – ответил он, – Но в полотенце ты мне больше нравишься.
С этими словами он, естественно, стянул с меня полотенце, устроился рядом и начал целовать. Сил сопротивляться у меня не осталось, да и не хотелось давать ему отпор, если честно. Я покорилась. В конце концов, он мой муж. Я уже начинала верить в это.
Четыре дня мы провели в этом райском месте. После моих злоключений я на полном серьезе считала мотель таковым. Есть горячая вода, мягкая чистая постель и любящий мужчина рядом. Что ещё нужно для счастья. Иногда я забывала, что мой спутник убийца, и в такие минуты жизнь казалась прекрасной.
Хасан часто выходил в город, как он говорил, разведать обстановку. Я порывалась пойти с ним, но он строго настрого запретил мне выходить из комнаты.
В номере не было телевизора, и я понятия не имела, что твориться в моей родной стране. Предчувствия на этот счет не радовали. Сомневаюсь, что наше правительство отпустит на свободу международного террориста Саида Ферасса, а значит, взрывы будут продолжаться, пока не ликвидируют самого Абдула. Вспомнилась и Латифа. Что с ней стало? Смогла ли она освободить своего француза из плена?
– Как ты думаешь, что сейчас творится в России? – как-то спросила я Хасана.
– Там всё по–прежнему.
– Новые теракты?
– К сожалению.
Он не любил говорить на эту тему.
– А что с твоим братом?
– Не знаю и знать не хочу, – сердился араб, – Я никогда не прощу ему то, что он заставил страдать мою жену.
– А если его поймают?
– Он это заслужил.
Я не хотела сердить супруга, и больше не говорила ни об Абдуле, ни о России.
В минуты отсутствия Хасана я всё чаще думала о том, восприняла ли Агата мою просьбу позвонить родителям серьезно, ищет ли меня кто-нибудь, или по-прежнему я остаюсь в списке погибших при захвате нашего Боинга. Чтобы позвонить и выяснить все интересующие меня вопросы, я несколько раз пыталась выбраться из номера, но араб, выходя, закрывал дверь на ключ, окно было забрано крепкой решёткой, поэтому выбраться через него тоже не было возможности. Ну а в его присутствие об этом не могло быть и речи.
На пятый день я почувствовала, что мой райский уголок стал для меня очередной тюрьмой. Правда, в отличие от предыдущих, вполне комфортабельной. Но я изнывала от безделья, меня начинала одолевать хандра. Сколько ещё придётся просидеть здесь, в ожидании неизвестно чего?
Наконец, вернувшись из последней «разведки», Хасан объявил, что сегодня ночью мы покинем номер.
– И куда теперь? – спросила я.
– Я всё устроил, – заверил меня супруг, – Нам надо перебраться через остров на противоположный берег. Это примерно сто километров.
– Пешком?! – у меня глаза чуть не вывалились из орбит.
Хасан засмеялся своим суперкрасивым смехом:
– Глупенькая моя девочка, конечно, нет.
– Только не говори, что понесёшь меня на руках.
– А что? Я могу, – улыбнулся он, а потом сказал на полном серьезе, – На машине.
– На такси, что ли?
– Нет.
– А откуда у тебя автомобиль.
– Лучше не спрашивай, дорогая моя жена, – тихо сказал он.
А я снова приуныла. Значит можно прибавить очередное преступление в копилку злодеяний моего араба.
Ночью мы покинули мотель. Не то, чтобы выехали, как это обычно бывает, просто ушли из него. На ресепшен никого из администрации не было, дверь на ночь запиралась на простую щеколду изнутри, поэтому мы вышли никем не замеченные, прихватив с собой ключи от номера, а также полотенца и все остальные банные принадлежности. С моим супругом никогда не знаешь, где окажешься в следующий момент, а ходить замарашкой мне больше не хотелось, хоть в луже, но умыться с мылом теперь будет можно.
– Где наша машина? – шепотом спросила я Хасана, когда за спиной закрылась дверь нашего последнего пристанища.
– До неё нужно прогуляться, – ответил араб.
И мы пошли по пустынным улицам города, мимо пятиэтажек и частных домов. Мы молчали. Мой спутник постоянно оглядывался по сторонам, как будто высматривая, не следят ли за нами. Мы двинули через некое подобие парка, где не светило ни одного фонаря, и, наконец, вышли к припаркованному на обочине автомобилю. Марку машины я не разобрала, наверное, она являлась продукцией какого–то местного автозавода. Но то, что это авто - мой ровесник, было видно издалека.
– Оглянись, – шепотом попросил араб.
Странная просьба. Я оглянулась, вокруг темнота и тишина.
– И что? – в недоумении спросила я.
– Последи за периметром, если кто-то пойдет, дай знак, – объяснил Хасан.
– А-а, – поняла я, – По-русски это называется «постоять на шухере».
– На шухере, – повторил он, – Смешно звучит.
Араб тем временем начал копаться с замком, но как только он вставил отмычку, машина запела слабым голосом сигнализации. Не знаю, смогла бы она разбудить владельца, такой тихой сигналки я никогда не встречала. Может у хорватов особо чувствительный слух?
– Шухер, – крикнула я, и мы припустили, куда глаза глядят, сворачивая на разных улицах и постоянно оглядываясь.
Минут через десять мы сбавили темп. Как ни странно нам не попалось по пути ни одной живой души. Город словно вымер. Теперь мы находились, наверное, в центре населённого пункта, потому что по обеим сторонам улицы были сплошные магазины, естественно закрытые. Около одного из них стояла скамейка, куда я и плюхнулась, совершенно обессилив от долгого бега.
– Так значит, ты никого не убивал? – отдышавшись, спросила я.
– В смысле? – не понял араб.
– Ну, чтобы захватить автомобиль? – попыталась я объяснить.
– Я не убиваю без необходимости, – серьезно ответил он.
Что ж, хоть какой-то здравый смысл присутствовал у моего мужа, чему я искренне порадовалась.
– Значит, нам нужно просто угнать машину? Любую? – ещё неделю назад я пришла бы в ужас от собственной мысли, но сейчас меня это даже не покоробило. «Поздравляю с деградацией!» – мысленно сказала я себе. Скоро опущусь ниже плинтуса.
– В общем-то, да, – ответил Хасан на мой вопрос.
– Тогда, пойдем искать, – я решительно встала и пошла вперед.
Араб, конечно, удивился моему рвению, но послушно последовал за мной. Идти пришлось, кстати, не долго. Возле одного из магазинов красовался новенький форд. К нему я и направилась.
– Слишком приметная машина, – покачал головой Хасан.
– Помирать так с музыкой! – выдала я русскую поговорку, смысл которой, разумеется, не дошёл до него.
– Если уж угонять, то нормальную тачку, чтоб по дороге не развалилась, – объяснила я, осматривая машину – И сигнализация нигде не мигает. Работай, а я постою на шухере.
Вся операция прошла, как по маслу. Через минуту мы уже гнали через остров в сторону моря. Сто километров – это примерно час езды. Надеюсь, владелец крепко спит и не хватится своего форда в ближайшее время. Пока же можно расслабиться и отдохнуть.
Угон машины по сравнению с прошлыми приключениями для меня теперь казался мелочью, этакой невинной шалостью, по поводу совершение которой не стоило казниться и переживать. В конце концов, это всего лишь железка, мы никого не убили, никого не обидели. Если местная полиция постарается, то вернёт украденное хозяину в самое ближайшее время. Очень скоро я забыла о том, что еду на угнанной собственноручно мной тачке, наслаждаясь комфортом и слушая музыку местного радио.


Добраться до порта оказалось проще простого. Дорога была пустой, асфальт почти новым, машина хорошей. Через час, как я и рассчитывала, мы прибыли, и, бросив форд на обочине, не доехав всего пары километров, пешком отправились в порт. Он был огромным, множество сухогрузов, барж и более мелких плавательных средств было причалено к берегу. В Италию мы собирались плыть. Вот только каким образом можно пробраться незамеченными на корабль?
– А зачем нам в Италию? – задала я вопрос, который уже давно напрашивался.
– У меня там живет друг. Он приютит тебя, пока всё не уляжется, – ответу я удивилась, приготовившись услышать очередное «так надо».
Если Хасан посвящает в свои планы, значит, начинает доверять мне. Что ж, это совсем не плохо. Может быть, дойдет и до того, что он объяснит, наконец, в честь чего был затеян весь этот цирк с прятками. Однако напрямую спросить я поостереглась. Не дай Бог вспугну его, и всё доверие лопнет, как мыльный пузырь. Подождём ещё немного…
До самого утра я пребывала в одиночестве, устроившись в одной из выброшенных на берег и навсегда забытых лодок. Хасан ушел, но обещал вернуться и не просто так, а с новостями. Новости, конечно, касались нашего отплытия, если так можно выразиться. Мне до сих пор казалось, что араб действует без особого плана. Как обычно, по обстоятельствам.
В порту всю ночь шла активная работа по отгрузке – погрузке различных товаров, стройматериалов, и, естественно, рыбы, чей запах я теперь на дух не переносила. На меня никто не обращал внимания, никто не доставал расспросами, даже ни одного полицейского я не встретила. Мысль о том, что суда отходят в другую страну, и, значит, здесь должен быть таможенно–паспортный контроль меня даже не посетила.
На рассвете появился мой супруг:
– Через час отходит сухогруз, – быстро сказал он, – Нам надо поторопиться, если мы хотим поскорее покинуть остров.
Я пожала плечами, и поплелась за ним. Пока мы шли, уже совсем стало светло. И тут я обратила внимание, что всё-таки у матросов проверяют документы, полицейские или таможенники, я не разобрала. Это, конечно, был более щадящий режим контроля, чем на сухопутной границе, но через него тоже надо было пройти. На что я и указала арабу.
– Прорвемся, – кинул он мне. И я поняла, что документы предъявлять он и в этом случае не намерен.
Мимо нас сновали толпы людей, это были матросы, грузчики и разнорабочие порта. Суета не стихала ни на секунду. В толчее я немного отстала от Хасана. Лишь только высвободив свою руку из его руки с целью поправить то и дело соскакивающую повязку с больного плеча, как меня понесла толпа в противоположную от моего мужа сторону. На секунду я столкнулась лицом к лицу с одним из рабочих. Он посмотрел мне прямо в глаза, и его взгляд, наполненный злобой, мне совсем не понравился. Мне показалось, что я его где-то уже видела. Но мужчина быстро исчез в толпе, разглядеть его я так и не успела. Возможно, я обозналась. После тяжелой ночной работы все обитатели порта выглядели одинаково: злыми и уставшими.
Я быстро забыла про то, что случилось. К тому же мне вдруг стало страшно, что я потерялась, что мой араб меня никогда не найдёт, и я останусь на этом нищенском острове навсегда.
Я позвала Хасана, особо не рассчитывая, что он меня услышит в бесконечном шуме толпы и моря. И постаралась выбраться из этого ада на свободное от людей место. В этот момент я почувствовала, что кто-то меня схватил за руку и потащил за собой. Признаться, в этот момент я ощутила приступ ужаса, что аж всё внутри похолодело, и тело покрылось мурашками. Но, обернувшись, я увидела, что это Хасан, и от сердца, как говориться, отлегло. Ещё никогда я ему не была так рада.
Один из сухогрузов, довольно большой, заканчивал погрузку. На него и указал мой супруг, шепнув на ухо: «Это наш». Мы прошмыгнули в ангар порта, где были складированы многочисленные бочки, коробки, контейнеры и ящики, приготовленные на вывоз, и направились к самому дальнему концу.
Как оказалось, здесь нас уже ждал молодой матрос. Хасан пошептался с ним, и, порывшись в своём рюкзаке, вытащил довольно толстую пачку евро. Моряк быстрым движением отправил её в свой карман.
– Как и договаривались, здесь – половина, – тихо сказал араб, – Остальное – по прибытии.
Матрос согласно кивнул и указал нам на два больших деревянных контейнера, на которых имелись многочисленные надписи: «Не кантовать. Осторожно. Стекло». Теперь мне стало понятно, как мы попадём на корабль. Меня охватила легкая паника, как только я представила, что долгое время придется провести в ящике.
– Я туда не полезу! – взбунтовалась я. Но Хасан легко взял меня на руки и опустил в контейнер.
– Это только для того, чтобы попасть на судно, – с улыбкой объяснил он, – Потом мы поплывем с комфортом. Наш новый друг любезно предложил нам свою каюту.
– Но… я боюсь…, – всхлипывала я, едва сдерживая слёзы.
– Всё будет хорошо. Я обещаю, – чмокнул меня муж и закрыл крышку над моей головой.
«Я в гробу», – пришла мне такая мысль, от которой стало уж совсем жутко.
Вокруг было очень шумно. Мне показалось, что я слышу, как Хасан запрыгнул в соседний контейнер. Теперь всё зависело от продажного матроса. Если он взял деньги у араба, кстати, совсем не малые, то также легко мог сдать нас полиции. В любом случае он будет в плюсе. Совсем не обязательно рассказывать властям, что согласился помогать преступникам за деньги. С другой стороны, как я поняла, это была только половина вознаграждения, остальную часть он должен будет получить позже. Если его жадность всё-таки победит здравый смысл, то у нас есть шанс добраться до пункта назначения без приключений.
«Когда же закончится этот дурдом?» – в очередной раз задала я вопрос, ответа на который не существовало.
Через несколько минут, я услышала рядом с собой голоса мужчин. Скорее всего, это были грузчики. И тут же почувствовала, как мой ящик осторожно подняли и понесли. Надо отдать должное рабочим, несли аккуратно, хотя и очень долго, наверное, из лишней осторожности.
Вскоре мой контейнер поставили, голоса стихли, и ещё долгое время я просидела в нем, предаваясь счастливым воспоминаниям, которых за мою жизнь набралось предостаточно. Так я пыталась уйти от реальности, не думать о том, что со мной происходит в настоящее время, и не размышлять о ближайшем будущем, полагая, что ничего хорошего оно мне всё равно не принесет. Мне даже удалось задремать, и увидеть добрые, красочные сны: моё беззаботное детство, молодые родители, бабушки и дедушки, которых, к сожалению, уже нет.
Проснулась я оттого, что во сне пыталась ударить соседского озорного мальчишку, постоянно пакостничавшего у нас во дворе, но рука не поднималась, сколько бы сил я к этому не прикладывала. Оказалось, что заснула я в неудобной позе, и вся правая сторона у меня онемела. Требовалось срочно размяться, но в контейнере данная миссия была невыполнима.
Я сидела на дне ящика и растирала затекшие конечности. И тут поняла, что мы уже находимся в пути. Сухогруз лениво преодолевал морские мили, нас немного покачивало из стороны в сторону, и слышался тихий шум работающего двигателя.
Я мысленно перекрестилась. Значит, всё прошло более или менее удачно. Скоро нас выпустят из этих «гробов». И мы сможем перебраться в каюту матроса. Однако, время шло, а я так и оставалась в положении узника в своей мини–темнице. Куда мог запропаститься наш новый друг? Или его раскусило начальство, и теперь, мы вот так, прямо в наших ящиках поедем в реальную тюрьму? Чем больше проходило времени, тем мрачнее вырисовывалась картина нашей морской прогулки.
Наконец, я услышала, а точнее почувствовала, что рядом с моим контейнером кто-то есть. Сквозь щель в стенке я увидела моряка, он почти бесшумно открыл соседний контейнер, из которого быстро выбрался Хасан. У меня отлегло от сердца. Значит, не забыл про нас парнишка. Но понервничать, паршивец, конечно, заставил. Через минуту и мой ящик был открыт, и я смогла размяться.
До каюты мы добирались мелкими перебежками, так как пришлось проходить через всю палубу, а попадаться на глаза кому-либо из команды в наши планы не входило. Каким-то чудом нам удалось незаметно проскочить открытое пространство.
Оказалось, что чуда по большому счету и не произошло. Вся команда из тридцати человек обедала, а матросик и пять его сослуживцев дежурили в разных концах судна и были заняты выполнением своих обязанностей. Что, впрочем, не помешало нашему товарищу на время оставить свой пост и освободить нас из заключения.
Каюта оказалась тесной и тёмной, с одним маленьким иллюминатором. Но это всё же было лучше, чем контейнер. Матрос принес нам немного еды – то, что осталось от обеда. Это были объедки, но уж больно хотелось есть. И я, уже в который раз, отодвинув в сторону свою брезгливость, и, понадеявшись, что больных членов команды к плаванию не допустят, а значит, шанс заразиться от недоеденного кем-то из них блюда не велик, приступила к еде.
Но думала я так зря, уже вскоре почувствовав тошноту и боль в желудке. Либо я отравилась, либо заразилась, либо у меня банальная морская болезнь, которой раньше я за собой не замечала. Впрочем, и ходить под парусами мне как-то до этого не приходилось, так что ещё не известно, как может на меня влиять качка.
Мой заботливый супруг, увидев моё состояние, полез в свой волшебный рюкзак, и достал из него какие-то таблетки.
– Это для улучшения пищеварения, – объяснил он.
Я выпила сразу две, и вскоре почувствовала облегчение. Хотя чувство общего недомогания осталось. Было такое ощущение, что вместе с отравлением у меня началась простуда, когда при небольшой температуре чувствуешь себя так, словно сутки напролет землю пахал. Пришлось прилечь и постараться уснуть.


Время тянулось до неприличия долго. Мы уже плыли лет сто, а конца нашему морскому вояжу так и не было видно. Унылое сидение в замкнутом пространстве, с редкими вылазками в туалет, который оказался, слава Богу, напротив нашей каюты, делало меня абсолютно несчастной.
– Это же сухогруз, та же баржа, – успокаивал меня Хасан, – Очень медленно ползёт, но ведь когда-нибудь он должен доплыть до порта.
И снова «потерпи», и снова «скоро всё закончится», надоевшие до зубной боли.
«Хоть бы ты уже заткнулся со своими обещаниями», – всё чаще думала я, начиная тихо ненавидеть и своего супруга, и весь окружающий меня мир.
Наш матросик всё также приносил нам остатки еды из кухни, но есть их я остерегалась, выпивая лишь чай и выбирая только целые куски хлеба.
За время всех моих приключений я нормально питалась только в мотеле на острове. Это, казалось, было очень давно, хотя на самом деле прошло всего несколько дней. Наверное, я очень похудела, так как джинсы, подаренные Хасаном там же на острове, уже спадали с талии и грозились соскочить совсем. Требовался ремень, чтоб не потерять случайно штаны. Но такового под рукой не оказалось, пришлось использовать простую веревку, благо здесь их было навалом.
Единственным развлечением теперь для меня стала книга, которую раздобыл матрос. Она была на итальянском, моих познаний этого языка явно не хватало, чтобы понять смысл романа, но, пытаясь перевести её, я хоть немного убивала время.
Я только-только начала улавливать смысл первых прочитанных страниц, как почувствовала, что наше судно начинает резко тормозить. Настолько резко, насколько можно применить это выражение к еле плетущейся черепахе. В общем, оно замедлило ход и, кажется, совсем остановилось.
– Наконец-то! – обрадовалась я, – Приплыли. Надо снова лезть в контейнеры?
Араб всматривался в иллюминатор, и совсем не разделял моей радости:
– Что-то рано, – озабоченно сказал он.
– Откуда ты знаешь? – язвила я, – Рано или не рано. Главное, что приехали.
И вот тут началось то, чего я никак не ожидала. Сначала я услышала громкий мужской голос, вещавший в мегафон, слов, разумеется, разобрать не получилось. Затем раздались несколько оглушающих хлопков, от которых зазвенело в ушах.
– Чёрт! – выругался Хасан и бросился прочь из каюты, забыв о предосторожности.
Не успела я сообразить, что мне делать дальше, как он вернулся, хмурый и сосредоточенный.
– Что там? – тихо спросила я.
– Бардак, – буркнул араб.
– Да что случилось? Почему у тебя такой вид?
– Нелли, только не переживай, – начал он как обычно, но я закрыла ему рот рукой.
– Быстро говори, что случилось, – приказным тоном сказала я.
– Наш сухогруз задержали бандиты, – сдался араб.
– Не может быть, – протянула я, и в бессилии плюхнулась на пол, – Откуда здесь пираты. Это же не Нигерия. Здесь вокруг только цивилизованная Европа.
Хасан поднял меня на ноги и прижал к себе.
– Это не пираты, – прошептал он.
– А кто? – удивилась я. У меня в голове совершенно не укладывалась сложившаяся ситуация.
– Они, – ответил Хасан и совсем сник.
– Террористы? – догадалась я, и ощутила, как страх сковывает сердце.
Араб кивнул.
– Этого не может быть, – пыталась я мыслить логически, – Зачем им какой–то сухогруз? Он же не алмазы перевозит.
Мой супруг не ответил, его взгляд был отрешённым, он не слушал меня, он думал. Я не стала ему мешать и замолчала. Наконец, он встал и направился к выходу.
– Что будем делать? – робко спросила я.
– Бороться, – коротко ответил он.
Мы вышли из каюты и потихоньку пробрались к палубе, где и разворачивались все эти ужасные события. Найти укрытие здесь было сложно, мы затаились за какой–то бочкой, и изредка высовывались из–за нее, чтобы рассмотреть, что происходит.
Картина была жуткая, ничуть не лучше, чем в нашем Боинге при захвате. Пятеро террористов в масках и вооружённые до зубов расхаживали по палубе, где лежали члены команды лицом вниз, периодически пиная их ногами или винтовками. Капитан стоял на коленях, сзади его руки были скованы наручниками. Несколько матросов лежали в неудобных позах, под ними росли темные лужи, которые растекались в разные стороны от морской качки. Признаков жизни они не подавали. Нашего матроса я не разглядела среди убитых, и очень надеялась, что он остался жив.
Капитан суетился, если так можно выразиться в его положении. Он пытался призвать к разуму боевиков, но это, естественно, было бесполезно. Один из террористов ткнул его автоматом в грудь, от чего капитан согнулся и упал на пол.
– Что они хотят? – прошептала я.
– Мне кажется, я догадываюсь, – одними губами сказал Хасан, и приложил палец к губам, чтобы я замолчала.
Между тем, один из бандитов поднял рупор и что–то сказал в него по-арабски.
– Чёрт! – выругался мой муж.
– Переведи, – попросила я.
– Они знают, что мы здесь, я и ты, понимаешь? Нас кто-то предал, – заключил Хасан и дальше уже говорил по-арабски, наверное, матерился.
Кто мог рассказать о нас террористам? А, главное, зачем? Я-то наивно полагала, что мы прячемся от властей, оказалось, не только. О том, что мы отправимся на этом самом сухогрузе, знал только наш моряк. Неужели он нас заложил? А с виду такой милый молодой человек. До денег, конечно, жадный. Но кто без греха? А если кто-то следил за нами? Бред! Хасан всегда был осторожен. Днем мы не передвигались, границы все с легкостью обошли.
– И что от нас хотят? – спросила я.
– Чтоб мы сдались.
– Зачем?
Хасан пожал плечами:
– Кто их знает.
– Так может тебе встретиться со своими… коллегами и всё выяснить, – предложила я,– Они боевики, ты тоже. Если ты им нужен, они от нас не отстанут. Так зачем гибнуть невинным людям, если всё можно решить миром?
– Ты многого не понимаешь, – отрезал араб.
Тем временем, один из террористов отделился от своих товарищей и направился в нашу сторону. Хасан во время заметил это, и мы быстро покинули палубу, свернув в какой–то очень узкий коридор. Мы долго бежали, пока он не превратился в тупик, с наглухо задраенной дверью.
– Что дальше? – спросила я, и руки, и ноги уже дрожали от страха и напряжения.
Хасан осмотрелся. Потолок в коридоре был очень низкий. Араб потряс за выступающий из него болт, и открыл выход в вентиляционный проход. Не медля ни секунды, он поднял меня на руки, и буквально закинул в зиявшую с потолка темноту. Я проползла по-пластунски пару метров и замерла, лежа на животе, и оглядываясь назад. В это же мгновение, ловко подтянувшись на руках, в вентиляцию запрыгнул и сам араб. Используя невообразимую пластичность, ему удалось развернуться в очень узком пространстве, и теперь он упирался ногами в мои ноги.
Спрятались мы во время, примерно через пять секунд я услышала тяжёлый топот. В решетчатое дно вентиляции я смогла увидеть одного из террористов, бегущего по коридору к тупику. Вот он промчался подо мной, и последовал дальше. Впрочем, дальнейший путь его был короткий, через три метра коридор заканчивался. Я оглянулась на своего супруга. На фоне исходившего из коридора света, он выглядел совершенно черным силуэтом. Свет! О, Господи, Хасан не успел поставить выдернутую им панель на место. Она так и осталась внизу, прислоненной к стене коридора. У меня сжалось сердце. Если и можно было предположить, куда мы делись из тупика, то это могло быть только одно место, и мы как раз в нём и находились.
Боевик уже стоял под дырой, и разглядывал снятую панель. Потом он подтянулся на руках и аккуратно заглянул в вентиляционный проход. Я ждала, что за этим последует автоматная очередь, и уже началась мысленно прощаться с белым светом. Но либо он был молодой и неопытный, либо не совсем отмороженный, но только вместо выстрелов я боковым зрением увидела, как мой араб сильным ударом головы вырубил террориста. Тот не успел даже понять, что произошло, как потерял сознание. Удар был такой мощный, что я даже услышала треск ломающейся кости врага. Скорее всего, Хасан сломал ему нос, а может и ещё что.
Боевик ослабил руки и грузным мешком свалился вниз. Следом за ним спустился и Хасан. Он развернул террориста лицом к себе и снял с него маску. Лица, в общем–то, не было. Как я и предполагала, мой муж сломал ему нос, от чего вся физиономия распухла и была в крови.
Хасан бросил боевика на пол, и выругался.
– Что ещё? – подала я голос.
– Ничего. Я его знаю. Учился с ним в институте.
Террорист с высшим образованием. Пожалуй, не часто такое встретишь. Хотя мой супруг тоже такой же, хоть и утверждает, что он не боевик, а всего лишь наёмник. По мне, так один фиг. Убийца, он и в Африке – убийца.
Между тем, Хасан раздел всё также валявшегося на полу мужчину, и полностью разоружил его. Улов был очень богатый. Кроме автомата, у него имелось три ТТ–шника, пять дополнительных магазинов к ним, две гранаты Ф–1 и хороший армейский нож, тяжёлый и очень острый.
Гранаты и магазины араб спрятал в рюкзак, два пистолета запихнул себе за пояс, нож спрятал в рукав ветровки, а автомат повесил через плечо. Мне же он выдал одни из ТТ–шников и быстро провел инструктаж по его использованию. Теперь мы тоже были вооружены по–полной. И издалека походили на Рембо и его помощника.
Оставаться в коридоре не было смысла. Хасан отправил меня вперед, а сам задержался около своего однокурсника. Я шла медленно, не оборачиваясь. Лишь когда снова услышала треск ломающихся костей, крепко, до боли сжала зубы. Я не остановила Хасана. Убийство хотя бы одного террориста увеличивало шансы на наше спасение. Хоть немного, но увеличивало. А у меня в планах было всё-таки когда-нибудь попасть домой, а не сгинуть в морской пучине, убиенной рукой маньяка. Бррр… Что за мысли лезут в голову. У нас есть оружие, мой муж опытный наёмник. Самолет мы пережили. И из этого дерьма должны непременно выкарабкаться.
  Мы снова выбрались на палубу и заняли прежнее место. Хасан вскинул винтовку и смотрел на происходящее сквозь прицел. Я же не стала геройствовать, и своё оружие опустила на колени. Бандиты были как на ладони. Теперь их осталось четверо. Они всё также расхаживали между заложниками, изредка пиная их ногами. Убитых, слава Богу, не прибавилось. Но избитых стало гораздо больше. Капитан сухогруза теперь безвольно сидел на полу, облокотившись о борт судна. Лицо его выглядело, как кусок бесформенного теста. Кровь залила форменный мундир.
Ребят из команды и капитана стало ужасно жалко. Вот они – бравые моряки, здоровые мужчины, и лежат лицом вниз со сцепленными за головой руками, и ничего не могут сделать с жалкой кучкой зверей, хозяйничающих сейчас на судне. Положение обидное, если не сказать, унизительное. И никак они не могут изменить его. Так как расстаться с жизнью за своё геройство никто особо не мечтает.
Один из террористов снова поднял рупор и что-то сказал по-арабски.
– Переведи, – попросила я Хасана.
– Он по-прежнему просит нас сдаться.
– Ты сможешь их перестрелять? – с надеждой спросила я.
– Да, – шёпотом ответил он.
– Тогда чего ты ждешь?
– Не мешай, пожалуйста.
И я не стала, полностью понадеявшись на профессионализм араба. Конечно, четыре мишени – это не двадцать, и если есть сноровка, то попасть в них не сложно. С другой стороны, если убьешь одного, то остальные сразу обратят на это внимание, и в секунду вычислят место нахождения снайпера, и тогда уже придется не просто перебить противника, а отбиваться от него.
Может мои рассуждения были и наивными, но, как мне казалось тогда, очень логичными.
Вот в этот самый момент Хасан и начал стрелять. Хотя я и подгоняла его мысленно, но выстрел всё равно прозвучал для меня неожиданно громко. Следом за ним прогремел и второй. Как я и ожидала, бандиты начали отстреливаться в нашу сторону, и мне пришлось буквально лечь на пол.
– Ты попал? – спросила я.
– Двое, – ответил он.
– Убери и этих двух.
Хасан не ответил. Я и сама поняла, что сморозила глупость, так как мы сидели за бочкой, а мимо нас со свистом пролетали пули. Теперь это было не страшно. Это было привычно. И эта мысль испугала меня больше, чем то, что происходило вокруг.
Через пять минут террористы прекратили стрелять, и я снова услышала арабскую речь. Естественно, я ничего не понимала. Но Хасан, чем больше слушал, тем становился мрачнее. Наконец, боевик закончил говорить, Хасан осторожно выглянул из нашего убежища, прошептав:
– Вот чёрт!
– Что он сказал? – с нетерпением поинтересовалась я.
Хасан обнял меня и неожиданно произнёс:
– Нелли, беги. Спрячься где-нибудь. Если что, сразу стреляй.
– О чем говорил террорист? – не унималась я.
– Это сейчас не важно.
– Скажи мне.
– Тебе нельзя терять времени. Беги. Я тебя найду.
– А ты?
– А я должен разобраться, – так же, как и в самолете, сказал араб.
– В чем? Да, ответь же мне, наконец, что сказал этот бандит, – тихо зарыдала я.
– Беги, родная, – поцеловал меня мой супруг, поднялся, закинул винтовку за спину, поднял руки вверх и вышел на палубу.
Я ревела от обиды и беспомощности. Что делать? Куда я тут смогу убежать? Невольно вспомнилась Латифа, которая советовала спрятаться в самолете. История повторяется по тому же сценарию. Только, если раньше мой араб был на моей стороне, то теперь меня бросил и сдался бандитам, чего я от него совсем не ожидала. Привыкла видеть его влюблённым и заботливым. Вообще привыкла к нему. А тут такое…
Что ж, бежать, значит, бежать. Даже не взглянув в сторону палубы (так мерзко было на душе), я развернулась и ползком покинула своё укрытие, ну, а потом со всех ног кинулась, куда глаза глядят.
Я бежала долго: по коридорчикам разной длинны и ширины; по лестницам – то вверх, то вниз; сворачивала на первых, попадавшихся на пути, поворотах. Иногда мне казалось, что я уже пробегала по одному и тому же месту несколько раз. Возможно, так и было, так как я совершенно не ориентировалась на судне, и не представляла, где нахожусь в данный момент.
Наконец, впереди замаячила лестница, ведущая вниз. Я огляделась. Место было знакомым, именно сюда мы с Хасаном (чтоб его!) поднялись после того, как открыли наши контейнеры. Я поспешила спуститься. Действительно, внизу за время нашего отсутствия ничего не изменилось.
Контейнеров, коробок и ящиков с товаром было полно. Я начала искать себе укрытие, пытаясь открыть подходящую мне по размеру тару. Оказалось, все не так просто. После того, как мы покинули контейнеры, их крышки снова забили, наверное, чтоб не привлекать внимания пустой упаковкой. Я обошла весь груз, но ничего дельного подыскать не смогла. Тихо взвыв от отчаяния, я села в дальнем углу, и начала ждать. Либо мой так называемый муж найдет меня и спасет нас обоих, на что мало было надежды, либо… Либо судьба сыграет со мной очередную злую шутку.
Судьба… Видно, уж больно я прогневала Всевышнего, раз он посылает мне такие испытания. Когда же я успела так нагрешить? Ведь всю свою жизнь честно работала, махинациями в пользу своего обогащения не занималась, хотя возможности были, ни с кем не конфликтовала, жила себе так, как живут миллионы наших соотечественников. Так, где ж я прокололась? За что мне послано такое серьезное испытание?
Еще долго я размышляла над превратностями судьбы, всё больше склоняясь к мнению, что она не справедлива ко мне, пока не услышала тихие шаги со стороны лестницы. Кто-то осторожно спускался в трюм. Внутри меня всё похолодело. Сердце провалилось в низ живота и затрепыхалось там с невиданной силой. Одновременно я ждала и боялась появления гостя. Конечно, я рассчитывала, что это мой араб, который победил всю шайку боевиков, и, как супер-герой, явился за своей прекрасной дамой. Но что-то мне подсказывало, что на такое везение вряд ли стоит рассчитывать.
Покрепче сжав пистолет в руках, я напряжённо начала всматриваться в просветы между коробок. В одном из них промелькнул силуэт крупного мужчины в камуфляжной форме. У меня сразу засосало под ложечкой. Именно так были одеты террористы на палубе. Осознав, что теперь я совершенно одна в помещении с убийцей, и никто не придет мне на помощь, сколько не ори и не взывай к ней, от страха у меня начали трястись поджилки и застучали зубы.
Пистолет был очень тяжелый, уже руки дрожали от напряжения, но опустить его я не решалась. «Может, не найдет», – промелькнула слабая надежда и тут же исчезла. Террорист стоял прямо передо мной. Его глаза сквозь прорези чёрной маски сверкали злобой, и словно прожигали своим взглядом. От этого взгляда я впала в ступор, он гипнотизировал, принижал, молча предлагал покориться. «О, Господи! – взмолилась я, – Дай мне смелости и сил выдержать это!»
Я сильно зажмурила глаза и начала стрелять перед собой. Первый выстрел прозвучал неожиданно громко, показалось, что у меня лопнули барабанные перепонки, и до глухоты заложило уши. Испугавшись этого выстрела, палец невольно дернулся и мой пистолет снова бабахнул. Ну, а потом, я просто нажимала на курок до тех пор, пока у меня не закончились патроны. И лишь после этого открыла глаза. Передо мной никто не стоял, ни убитого боевика, ни даже следов крови вокруг не было видно. Я отрешенно посмотрела на пистолет, и отшвырнула его в сторону. Запасной магазин остался у Хасана в рюкзаке, а другого применения этой опасной игрушки я не находила. Даже если придётся идти в рукопашную с этим верзилой, у меня, разумеется, никаких шансов не будет, есть у меня пистолет или нет, в любом случае воспользоваться им для хорошего удара я не смогу. Силы явно не равные.
Вокруг стояла тишина. Я встала на ноги и огляделась. Никого. Неужто, страхи довели до того, что террорист мне померещился. Я вспомнила его глаза, и вздрогнула. Нет, такой взгляд, полный ненависти, вселяющий ужас, не мог показаться. Был боевик. Был. Я ещё не совсем сошла с ума. Не дождётесь! Только вот куда делся? Затаился неподалеку, и ждёт удобного случая, чтоб расправиться со мной. Зачем я ему? Глупый вопрос. Даже, если и была не нужна раньше, то теперь, после того, как я пыталась его застрелить, он должен отомстить. Они, ох, какие мстительные, эти террористы. А у меня ни оружия, ни физической подготовки, ни Хасана под рукой. Как ни крути, а будущий бой заранее обречен на провал.
А вдруг боевик ушёл. Понял, что лучше не иметь дела с чокнутой бабой, и решил по-английски, не прощаясь, удалиться? Наивное предположение. Но как тогда объяснить тот факт, что я ещё жива?
Сидеть в трюме среди ящиков теперь было бессмысленно. По крайней мере, один из боевиков знал, где меня искать. И, если он пошел за подмогой, то сейчас есть шанс сбежать отсюда и сменить место дислокации.
Я осторожно сделала шаг вперед и остановилась, прислушиваясь. Тихо. Потом шагнула ещё. Ничего не изменилось. Наверное, так и есть, террорист ушёл. Я пожала плечами и пошла вперед уже более уверенно.
И вот тут совершенно неожиданно получила сильный удар в живот. Боевик действительно затаился и выжидал удобного случая, чтобы обезвредить меня. Жуткая боль пронзила тело, не давая вздохнуть. Я согнулась пополам и упала, ловя воздух ртом. А террорист спокойно стоял и смотрел на меня своими ужасными глазами. Теперь в них читалась усмешка, смешенная с ненавистью. Наконец, боль в области солнечного сплетения ослабла, и я смогла нормально дышать. Встать с пола боевик мне не дал. Все мои попытки подняться он пресекал ударами. Но я упрямо пыталась встать на ноги. Пока не получила в нос и не потеряла сознание.


Я чувствовала, как вертолет крутит своими лопастями и нагоняет ветер. От этого мне было безумно холодно, и я не могла понять, где нахожусь и кто эти люди, что окружают меня и говорят на тарабарском языке. Мои руки были связаны за спиной, на ногах - тоже веревки, но идти я могла, делая маленькие шажки. Меня толкали в спину, чтоб я поскорее шла к вертолету. Но, как я могла прибавить шаг, если ноги связаны, а на глаза наклеена какая-то пленка?
– Эй, поаккуратней, злодеи! – ворчала я от ужаса и от злости, за что получала новый пинок под зад.
Мы подошли к вертолету. Поднять ногу, чтобы забраться внутрь, не было возможности, поэтому кто–то очень неловко схватил меня сзади, и буквально закинул в воздушный аппарат. Я приземлилась прямо лицом, и почувствовала на губах кровь.
– Звери, – прорычала я, и снова огребла по почкам.
Было очень больно и обидно. Ведь, навряд-ли меня кто-то услышал в таком шуме. Скорей всего, я получила просто так, для профилактики. Я сжала губы, и истерически рассмеялась. Хорошо, что в работающем вертолете не было слышно моего смеха, иначе бы я быстро отправилась к праотцам.
Мы поднялись в воздух, а я так и валялась на полу вертолета. Никто не потрудился меня поднять и посадить в кресло. Я попыталась сделать это сама, но не смогла повернуться. Руки и ноги затекли, не слушались. Сил не оставалось. Тело ломило от полученных ушибов. Я молила Бога потерять сознание, чтоб не испытывать боли и унижения. Господь не слышал меня. И это тоже было обидно. Рыдать и плакать не имело смысла. Слезы приходилось сдерживать, потому что неаккуратно наклеенная на мои распрекрасные очи пленка не давала им выхода, отчего в глазах щипало и резало.
В рот постоянно попадала грязь с пола. От этого тошнило. Необходимо было развернуться и хотя бы лечь на бок. Естественно, эти попытки не увенчались успехом. Я дергалась и кричала. Мои конвоиры, видно, решили, что я пытаюсь выбраться из плена или просто сошла с ума, потому что скоро я почувствовала, как мою шею сцепили чьи–то крепкие руки, и надавили на сонную артерию. Через секунду я уже была в отключке.


Просыпаться не хотелось. Сначала мне снились прекрасные радужные сны, в которых не было места ни боли, ни ужасу. Я загорала на берегу океана, и мой прекрасный принц кормил меня клубникой со сливками. Мы пили шампанское, ели фрукты и мороженное. Он мазал меня кремом для загара и делал массаж. Его лицо было не знакомым, но я точно знала, что люблю его, и от этого испытывала чувства счастья. В такой приятной неге я готова была находиться до конца своих дней. И даже не обратила внимания на нарастающий шум со стороны океана. Мне казалось, что это шепчут волны свою дивную песню, и ветер подхватывает её и несёт далеко-далеко, чтоб каждый человек услышал и порадовался жизни. Мне было хорошо. Ощущение счастья переполняло. И расставаться с ним совсем не хотелось.
Но, как это обычно бывает, идиллия продолжалась не долго. Внезапно мой возлюбленный резко встал и начал трясти меня за плечи. Я с удивлением смотрела на него. Теперь вместо лица я увидела черную маску, с прорезями для глаз, а его прекрасно сложенное тело было одето в камуфляжную форму. Я попыталась закричать, но голос застрял где–то на полпути из моего организма, и я смогла издать только тихий хриплый стон.
Я огляделась вокруг. Небо заволокло тучами. Поднимался сильный ветер. Он вырвал мой зонтик из песка и закрутил его в смерче над океаном. Я заворожено смотрела, как его швыряет из стороны в сторону и ломает на части. Теперь он уже мало походил на зонт, скорее это была рваная тряпка, привязанная к палке. В этот момент океан стал чёрный, и с горизонта начала подниматься гигантская волна. Она катилась к берегу с безумной скоростью и всё росла и росла прямо на глазах, поглощая всё на своём пути. Её шум становился громче с каждой секундой, и от него уже было больно ушам. Прекрасная песнь океана превратилась в адский вой.
Мой спутник исчез, а я так и сидела на своём шезлонге, не в силах пошевелиться, и заранее зная, что меня ждёт участь пляжного зонта, сгинувшего в морской пучине. Волна приближалась к берегу с бешеной скоростью. Я уже чувствовала на себе брызги воды, от этого становилось ещё холоднее. Вот она уже подкатила к самой кромке и возвышалась исполинской стеной над пляжем, надо мной, над всем миром. На долю секунды она застыла и вдруг резко обрушилась со всей силой и мощью, которой обладала, обдав ледяным холодом и отнимая жизнь…
Я с ужасом открыла глаза и села.
«Это сон. Это всего лишь сон», – радовалась я. Однако очень скоро радость исчезла. Я вспомнила всё, что происходило со мной в последние дни. Я вернулась в реальность, и она была ничуть не лучше сновидений.
Вокруг стояла кромешная темнота. Я пощупала место вокруг себя и свесила ноги. Это, безусловно, была кровать, от нее неприятно пахло плесенью. Неудобная панцирная сетка с тонким матрасом сделали своё дело: все тело ломило и болело. А может это вовсе не от кровати? Сразу вспомнилось моё путешествие на вертолёте, и предшествующее этому избиение террористом. Интересно, как я сейчас выгляжу. Наверняка, не лучшим образом. Я потрогала лицо, оно опухло, на губах застыла кровь, кое-где я нащупала ссадины. В общем, моя физиономия в данный момент скорее напоминала Мамаево побоище, чем светлый лик молодой девушки.
Я потерла глаза и только теперь осознала, что руки у меня больше не связаны, и глаза тоже без пленки. Что ж, хоть что-то хорошее со мной произошло. Я была почти свободна в пределах, правда, совсем небольшого пространства.
Преодолевая тупую боль во всем теле, я все-таки смогла встать с кровати. Глаза уже привыкли к темноте, да и небо немного прояснилось, посветлело, значит скоро должно взойти солнце. Я в очередной раз начала изучать свою новую тюрьму.
Общее впечатление от этого пристанища сложилось скорее положительное, чем отрицательное. Это был однокомнатный дом. В нем кроме старой кровати был ещё стол и стул. Окна, конечно, оказались забраны решетками, а входная дверь намертво заперта снаружи. Ничего другого я и не ожидала. В небольшом коридоре, отгороженном фанерной перегородкой, стояло ведро, рядом рулон туалетной бумаги. Значит, туалет у меня был, уже не плохо. Умывальником служил пластмассовый таз, наполненный водой. Я сразу же умылась и почувствовала себя гораздо лучше.
От голода кишки заворачивало в узел, но никакой еды я не нашла. Ни холодильника, ни какой–либо тарелки с остатками пищи в доме не было. Я выпила немного воды из таза, она была грязной, и от неё несло тиной. Новое отравление было гарантировано, но и сдыхать от голода тоже не хотелось.
Я вернулась в комнату и села на кровать. Уже достаточно рассвело. Я смогла ещё раз как следует оглядеться. Тут мой взгляд зацепился за край целлофанового пакета, стоящего на стуле, пододвинутом близко к столу. Особо ни на что не рассчитывая, я нашла в себе силы подняться и заглянула в пакет.
Определенно, сегодня был самый счастливый день в моей жизни! У меня была кровать, мне развязали руки и ноги, отлепили пленку с глаз, а теперь ещё в пакете обнаружился поистине королевский завтрак: хлеб, яблоко и бутылка воды. Ни один из многочисленных ресторанов, посещаемых мною в прошлом, не смог бы похвастать той признательностью, которую я испытывала сейчас к человеку, оставившему мне этот волшебный пакет.
Наевшись досыта, мысли мои пришли в порядок. Настало время подумать, и оценить обстановку.
Меня уже не смущало то, что я не являюсь хозяйкой самой себе. В последнее время я привыкла подчиняться чужой воле. И такое положение, в котором я оказалась этим утром, меня теперь вполне устраивало. Конечно, это не означало, что я перестала бороться, и не мечтала попасть домой. Я просто взяла тайм–аут. С моими побоями трудно было передвигаться, а уж о побеге не могло быть и речи.
Удивительным было то, что после тех зверских издевательств, пережитых мной на сухогрузе и в вертолете, я оказалась в плену в так называемом режиме «лайт». Такая кардинальная перемена гнева на милость никак не вязалась с поведением боевиков. В моих представлениях пленные террористов содержались в совсем скверных условиях, в ямах, в колодцах, в подвалах, но не в домах, как я. Что же произошло с тех пор, как мне пережали сонную артерию и поместили в беспамятство? Почему боевики изменили своё отношение ко мне? Может быть, это вовсе не террористы теперь распоряжались моей судьбой? Тогда кто? И что стало с моим предателем мужем? Жив ли или уже можно считать себя вдовой? Снова были вопросы, и, как и прежде, ни одного ответа. Снова предстояло тягостное ожидание того, что кто-нибудь придет и расскажет, где я и кого благодарить за новый дом.
Я лежала на кровати и ещё долго размышляла, что и не заметила, как уснула. Мне приснилась Латифа. Она гладила меня по голове и тихо что-то говорила по-арабски. Я ничего не понимала, но чувствовала, что она шепчет слова успокоения и поддержки.
– Привет, подруга, – сказала я ей.
– Привет, Нелли, – улыбнулась она.
– Как ты?
– Нормально. А ты?
– Все болит, – поморщилась я.
– Потерпи немного, я принесу тебе обезболивающее, – сказала она и поцеловала меня в лоб.
И только тут я поняла, что это не сон, что на моей кровати действительно сидит Латифа и держит меня за руку. Остатки сна улетучились. Я резко приподнялась и попыталась сесть, забыв о боли, которая о себе сразу и напомнила. Я застонала и снова рухнула на подушку.
– Не надо делать резких движений, – озабоченно сказала Латифа, поправляя мои волосы, – Тебе нужен покой. И постельный режим.
Я кивнула, от удивления не в силах произнести ни слова. Латифа встала и направилась к выходу:
– Я принесу тебе еду и лекарство. А ты отдыхай. Я скоро.
С этими словами она поспешна вышла.
Вот это да! Я была в шоке от того, что судьба нас снова свела друг с другом. Нет, я, конечно, знала, что в этой жизни все циклично, все повторяется, но шанс того, что мы встретимся с моей ещё недавней спасительницей (или, наоборот, стражницей) да ещё так скоро, был ничтожно мал. Я даже не знала, радоваться ли мне этой встречи или нет. Несомненно, Латифа была скорей положительным героем в моей истории, чем отрицательным. И, пожалуй, я даже была рада её увидеть.
С другой стороны, она все ещё была в рядах террористов, о чем свидетельствовала её полевая форма, и наличие пистолета в кобуре. Что, естественно, огорчало. Неужели, я снова у неё в плену? В том, что она хорошо ко мне относится, я не сомневалась. Да, она бы смогла мне организовать такие приличные для заложника условия содержания. Опять же не понятно, зачем все это. Эх, столько было вопросов! Жаль, что испытанное удивление вогнало меня в ступор, и я не успела ни о чем расспросить Латифу.
Вскоре моя подруга вернулась. Как и обещала, она принесла мне поесть и поставила обезболивающий укол. Мне сразу стало лучше, и я смогла, наконец, задать ей все интересующие меня вопросы.
– Мы сейчас где? – как можно более равнодушно спросила я.
– У меня на родине – в Пакистане, – ответила она.
Я присвистнула, забыв про разбитые губы, и сразу пожалела о своем поступке. Ранка на губе расползлась и снова закровила. Латифа бережно промокнула её салфеткой.
– Почему ты так хорошо относишься ко мне? – не удержалась я.
– Потому что ты единственный нормальный человек в этом стойле. И ты мне нравишься. Я считаю тебя своей подругой. Настоящей подругой, которой у меня давно не было. Здесь – в лагере, одни боевики. Им реально прочистили мозги, прежде чем они стали нелюдьми. Так что даже поговорить здесь не с кем.
– А женщины есть?
– А как же. Есть и женский отряд. Но они содержаться отдельно. И…, – замялась арабка, – Как бы это выразиться. В общем, женский отряд – это отряд смертниц. Слышала когда-нибудь про шахидские пояса?
Еще бы я не слышала! Пару лет назад в нашей столице взорвали сами себя парочка безумных баб, прямо в метро, прямо в час–пик. Сотни людей погибли просто так без причины...
– А ты не с ними? – несколько невпопад спросила я.
– С ума сошла! Я не мечтаю о смерти ради спасения окружающего мира. Меня в этом невозможно убедить. Да и я тут на привилегированном положении. Племянница босса…  – улыбнулась Латифа.
– Так его же арестовали, и, похоже, никогда не выпустят! – удивилась я.
– Ты права. Но семейные узы у нас священны, мы горой стоим за свою семью. Если кто-то кого-то обидит, то родственники пострадавшего не успокоятся, пока не отомстят обидчику. Поэтому, пока дядя жив, этому ублюдку Абдулу придется терпеть меня в лагере, – печально вздохнула она, – Сволочь вообразил невесть что. Представь, он пытается затащить меня в свою кровать… Этот мерзкий, отвратительный, толстый, грязный, вонючий…
Я рассмеялась, не дав ей закончить подбирать эпитеты к новому командиру.
– Так уйди из лагеря. Пошли Абдула ко всем чертям и беги куда глаза глядят, – предложила я.
– Я бы с радостью. Но что же тогда будет с Полем. Помнишь, я тебе рассказывала про него?
Я кивнула:
– И как твой француз?
– Все так же.
– Значит, не смогла его вызволить?
– Да куда там, вызволить, – Латифа шмыгнула носом, пытаясь сдерживать слёзы, я села рядом с ней и обняла за плечи.
– Расскажи, – тихо попросила я.
– Я же проштрафилась, – начала она, – Сначала всё было хорошо. По всем телеканалам были списки погибших, их число было достаточным, чтоб признать нашу операцию успешной.
– Но ведь всех террористов уничтожили.
– Это не важно. По большому счету все боевики готовы принять смерть ради правого дела. Поэтому такие небольшие потери не в счёт. Главное – это общественный резонанс, вызванный преступлением.
– Ну и ну… – протянула я, – А что дальше было?
– А дальше я вернулась в лагерь, показала Абдулу фотографии, которые мы сделали в самолёте. Он остался доволен моей работой, и обещал в ближайшее время выдать мне пленных, хотя и тянул время, всё клинья ко мне подбивал. При Саиде он не осмеливался подойти ко мне, только всё зыркал своими поросячьими глазками. А теперь ему никто не мешал. Но и наглеть особо он не решался по причине того, что дядя мой может вернуться, и тогда ему несдобровать.
– Он в это действительно верит? В возвращение Саида Ферасса?
– А ты думаешь, он затеял всю эту грандиозную операцию с самым серьезным противником – с Россией просто от нечего делать?
Я пожала плечами.
– Зачем тогда Абдулу вытаскивать твоего дядьку из–под ареста? Если можно тихо порадоваться отсутствию компаньона и вплотную заняться тобой. Ни за что не поверю, что он хочет освободить своего дружка от большой любви к нему.
– Тут дело не в любви и не во мне. Есть у Абдула какой-то интерес к дяде. Сдается мне, что они чего-то не поделили в своё время.
И тут я вспомнила рассказ Хасана о своей жизни и о том, что привело его в мой родной город. Ну, конечно, это деньги – те самые чемоданы с вожделенными долларами. Интересно, Латифа в курсе, что Саид кинул напарника и присвоил кругленькую сумму наличных, о чем я её и спросила. Она, разумеется, была не в курсе и слушала мой рассказ с раскрытым от удивления ртом.
– Саид, как всегда, в своём репертуаре, – только и смогла сказать она и надолго замолчала, переваривая полученную информацию.
– Деньги, деньги, деньги, – наконец произнесла она, – Из-за этих проклятых долларов уже погибли сотни людей по всему миру. И все для того, чтобы одна жадная свинья крупно обогатилась. Ненавижу! – крикнула она и достала пистолет.
Я не на шутку перепугалась. Не того, что Латифа могла сделать мне что-то плохое, в её дружбе я теперь не сомневалась, а вот, если она так спонтанно явится к Абдулу и застрелит его, её же сразу поймает ближайшее окружение командира и уже навряд ли вспомнят, чья она племянница, наплевав на семейные узы. А это значит, что я её потеряю. И никто не сможет мне тут помочь. Не с кем будет даже поговорить.
Я резко поднялась со своей кровати, боль вернулась, но я старалась не замечать её, успокаивая Латифу и пытаясь предостеречь девушку от необдуманного поступка. Мне удалось усадить её обратно на стул. Она выпила немного воды и уже практически была спокойна.
– Ты не рассказала, из-за чего проштрафилась перед Абдулом, – попыталась я перевести тему в более интересное для меня направление.
– А, да, – протянула Латифа, – После фотографий он поверил в мой потенциал, но примерно через неделю выяснил, что ты жива, а снимки поддельные. Меня, конечно, допросили с пристрастием. Но я легко отделалась, сославшись на то, что это первое моё крупное дело, и я всё перепутала.
– Но как? Как они узнали? – пришла моя очередь удивляться.
– Какой–то телефонный звонок твоим родителям. Кто–то позвонил и объяснил, что ты жива и едешь с Хасаном на Хорватские острова.
– Но ведь никто не … знал, – я споткнулась на полуслове и вспомнила, как оставила номер телефона Агате.
– Значит, знал…, – подытожила Латифа, – После того, как стало известно твоё последнее местонахождение, проследить дальнейший ваш путь было элементарно просто.
Я была в шоке от услышанного. Видимо, информация, свалившаяся, как ком на голову, произвела на меня сильное впечатление, что я совершенно перестала соображать.
– Как проследить? – растеряно спросила я.
– Нелли, ты что? Правда, не понимаешь? – изумилась Латифа.
Я помотала головой.
– Абдул проследил телефонный звонок. Потом послал своего человека к звонившему, ну а там… Там он выяснил направление, в котором вы последовали дальше.
Я схватилась за голову и тихо заплакала. То, что сказала мне Латифа, означало, что боевики были у Агаты и Анджея. Страшно представить, что эти звери сделали с ними, выясняя, куда мы уехали из их дома. Я сомневалась, что они остались живы. И в их смерти виновата я одна… Всего лишь один телефонный звонок лишил жизни добрых людей. Вот почему Хасан не разрешал мне пользоваться телефоном. Он знал, что я обязательно позвоню родителям или Маринке, и тогда нас найдут террористы. И вот к чему всё это приведет.
Теперь Латифа подала мне воды и пыталась успокоить. А я рыдала, не в силах остановиться.
– Зачем мы были нужны террористам? Почему я здесь? Что им от меня надо? – сквозь слезы шептала я, а Латифа гладила меня по голове и прижимала к своей груди.
– Не плачь, Нелли. Не надо. Уже ничего не изменить.
Я сжала всю свою волю в кулак и резко вытерла слезы.
– Ответь, ты знаешь причину, зачем я здесь? – твердо спросила я.
Арабка отвернула от меня взгляд и еле заметно кивнула.
– Скажи, прошу тебя, пожалуйста, – прошептала я и стала перед ней на колени.
– Этого только не хватало, – потянула меня за руку Латифа и усадила обратно на кровать.
– Скажи, – шептала я, – Скажи.
– Я не могу, – также тихо ответила она.
– Но почему, почему?
– Если я тебе расскажу, ты возненавидишь себя и своего мужа.
– Моего мужа… – я ревела, но не смогла даже сейчас сдержаться от сарказма, – Где он, мой муж? Он бросил меня одну на корабле и сдался террористам. Его уже наверняка и в живых нет.
– Он жив, – ответила Латифа.
– Тогда где он? Почему не спасает свою любимую жену из плена? – разозлилась я.
– Он спасает, – коротко ответила Латифа.
Я усмехнулась:
– В смысле?
– В прямом, Нелли, в прямом.
– Объясни.
– На сухогрузе, на котором вы находились, был лично Абдул. Он попросил Хасана перестать прятаться и вернуться домой. Твой муж отличный стратег, и его ум нужен брату, чтобы осуществить задуманное, то есть освободить Саида. Хасан отказался участвовать в терактах. И чтоб усмирить пыл брата, Абдул взял тебя в заложники.
– Ты хочешь сказать, что Хасан сейчас готовит новые теракты в России и этим спасает меня?
– Возможно.
– О, Боже…, – протянула я, снова чувствуя, как слёзы начинают застилать глаза.
– Это только предположение, – поспешила добавить Латифа, – Именно на это рассчитывает Абдул. Но я думаю, твой муж не будет опускаться до его уровня и придумает другой способ, как вызволить Саида из тюрьмы.
– Придумает ли?
– Не сомневайся.
Я вытерла слёзы. Слова Латифы немного успокоили.
– Для этого я и нужна Абдулу? – озарило меня, – Чтобы он мог управлять Хасаном, используя в качестве стимула к работе жизнь любимой девушки?
Латифа немного помолчала, разглядывая пол под ногами, потом повернулась ко мне и посмотрела прямо в глаза:
– Да, ты правильно поняла.
Я свалилась на кровать и закрыла лицо руками.
– Боже, за что мне всё это.
– Это страдания за любовь, – ответила Латифа.
– Да какая там любовь, – попыталась возмутиться я.
– Не надо так говорить. Все мы страдаем за любовь и многое готовы сделать ради любимого человека.
– Мы едва знакомы с Хасаном, – начала я, но арабка не дала мне договорить.
– Это ничего не меняет. В человека можно влюбиться раз и навсегда. Если ты дала согласие стать женой Хасана, должно быть чувствовала к нему что–то. Не любовь ли это?
Да, Латифа была права. Тогда, когда я шептала непонятные слова молитвы, я готова была пойти на край света за этим мужчиной. Наверное, это и была любовь. И если бы не последующие ужасные события, то, скорей всего, я стала бы самой счастливой с моим арабом, и полюбила его по-настоящему.
Мои размышления прервала мелодия мобильного телефона Латифы.
– Мне надо идти, – сказала она после разговора по телефону, – Никто не знает, что я здесь.
Я встала и пошла провожать её к двери. В коридоре я обняла подругу.
– Спасибо тебе, – прошептала я ей на ухо.
– За что? – удивилась она.
– За обед, за беседу, за нормальные условия проживания, за всё.
Арабка засмеялась.
– За еду и разговор - пожалуйста, Нелли. А вот за этот дом благодари своего мужа.
– Почему его?
– Потому что Хасан согласился помогать Абдулу только в том случае, если ты себя будешь чувствовать комфортно. Особенно после того, как тебя жестоко избили. Хасан был в бешенстве, увидев твои побои. И наотрез отказался сотрудничать с боевиками, пока ты будешь в таком состоянии. Это, конечно, не пятизвездочный отель, но и не сырой вонючий подвал, куда тебя сначала поместили.
– Да? Я этого совершенно не помню…
– Конечно, не помнишь. Несколько дней тебя держали на снотворных, пока Хасан спорил с братом. Твой муж умеет убеждать. Лишь после того, как он лично осмотрел этот дом и убедился, что с тобой всё в порядке, он согласился помочь Абдулу.
Что ж, подобного можно было ожидать от Хасана. Я снова зауважала своего горе–супруга. Спасибо тебе, родной, что не дал сгнить в сырости среди мерзких крыс.
Латифа посмотрела на часы:
– Мне пора. Я ещё загляну к тебе. Завтра. А ты отдыхай и не о чем не думай. Все будет хорошо.
Она чмокнула меня в щеку и убежала. Я послушалась её совета и улеглась на кровать. Снова все тело болело. Пришлось принять оставленное арабкой лекарство. Вскоре я уснула, с тяжелыми мыслями и рассуждениями. По крайней мере, я знала теперь хотя бы некоторые ответы на многочисленные вопросы.


Один за другим шли дни, похожие друг на друга, как капли воды. Латифа часто навещала меня, приносила что-нибудь вкусненькое, рассказывала новости. От Хасана по–прежнему не было вестей. Но она объяснила это его занятостью у меня на родине. Что он там организовывал, было страшно даже предположить. Однозначно, ничего хорошего.
Я молила Бога, чтобы больше не было терактов в России. Лучше бы уж выпустили этого Саида. Но я знала также и то, что наше Правительство ни за какие коврижки не уступит и не подчинится террористам. Собственная судьба меня уже мало заботила. Человек – это такое существо, которое ко всему привыкает. Вот и я привыкла жить без удобств в аскетичной обстановке, и была благодарна любому куску хлеба.
Мои побои уже полностью зажили, но плохое питание давало о себе знать. Я сильно похудела и чувствовала слабость.
– Долго я ещё здесь буду? – как-то спросила я у Латифы.
Та пожала плечами и не смогла дать вразумительного ответа. Хотя, откуда ей было знать.
В очередной раз, поразмыслив над своим положением, я решила, что пора бы уже прояснить, что ждёт меня в ближайшем будущем.
– Латифа, – попросила я арабку, – Я бы хотела поговорить с твоим командиром.
Она испуганно посмотрела на меня. В её глазах читались страх и недоумение:
– Зачем?
– Хотелось бы задать ему кое-какие вопросы.
– Не знаю, захочет ли он. Но…
– Что «но…»
– Я бы не советовала тебе с ним встречаться.
– Почему?
– Абдул жестокий человек, способный на всё, – объяснила Латифа, – Хотя, тебе ли не знать… А ты, Нелли, только – только пошла на поправку.
– Я не буду его злить, просто хочу выяснить, что с Хасаном сейчас, и что будет со мной потом.
– Хорошо, – после недолгой паузы сказала подруга, – Я попытаюсь уговорить его. Не думаю, что он сможет мне отказать.
– Я буду тебе очень благодарна.
– Завтра я скажу тебе его решение.
На следующий день Латифа подтвердила, что Абдул согласен встретиться со мной. Стоило подготовиться к разговору. Я набросала в уме вопросы, которые намеревалась задать и стала ждать визита бандита.
Пару дней ко мне никто не приходил, у меня закончилась еда и питьевая вода. От голода кружилась голова. Я уже подумала, что обо мне забыли, и валялась в постели, рассматривая потолок. Странно, что арабка не пришла сегодня ко мне. Но тут я вспомнила, что она предупреждала, что ей нужно будет уехать на несколько дней. И я успокоилась. Человек может прожить без еды, кажется, сорок дней. Глупости, конечно. Я точно не протяну столько, но пару дней продержусь. Надо просто больше спать и экономить силы.
С такими мыслями я уже почти задремала, как, вдруг, услышала, как открывается входная дверь. Я почувствовала, как в комнату врывается поток свежего ветра, а за ним отборный русский мат.
В первый момент я буквально окаменела от неожиданности. Уже столько дней я не слышала родную речь! И тут вдруг русские слова, и как прекрасно они звучат, пусть даже и нецензурно… Неужели, наши спецслужбы обезвредили террористов и пришли мне на выручку? От счастья я забыла о голоде и рванула в коридор. В дверях стоял парень в камуфляже, огромный, как шкаф, и продолжал материться. Я бросилась к нему на встречу и повисла на его шее.
– Родненькие, спасибо вам, – слёзы лились из глаз, не переставая. Я понимала, что через минуту буду свободна.
Парень крепко обнял меня и хмыкнул. А потом нагнулся к моим волосам и потянул носом, глубоко вдохнув.
Мне это не понравилось. Но ради своего спасения, я была готова стерпеть некоторые неудобства.
Однако его выходка имела продолжение. Уже через минуту я оказалась на своей кровати, грубо откинутая туда моим «спасителем». От недоумения я перестала плакать, и теперь с интересом и недоумением рассматривала своего гостя.
Его форма была очень похожа на полевую форму Латифы. По крайней мере, по цвету. Он был вооружен пистолетом, и, кроме того, на поясе болтались ножны, в которых угадывалось содержимое. И вот тут-то я заподозрила, что ко мне явился скорее враг, чем друг. Единственное, что смущало в нем, так это его явная принадлежность к славянскому населению.
– Ты кто? – наконец, я нашла силы задать вопрос.
– Заткнись и раздевайся, – грубо сказал незнакомец, сдобрив эти простые слова хорошенькой порцией нецензурщины.
Он подошел ближе к моей кровати, расстегивая на ходу ремень на брюках. К такому повороту событий я была не готова. И теперь взвешивала свои шансы на то, что останусь нетронутой этим страшным человеком. Выходило так, что шансов у меня не было. Чему я очень расстроилась и снова заревела.
– Насрать на бабский вой, – то ли сам себе, то ли мне сказал мужчина и полез в мою постель.
Я отбивалась от него, вспоминая приемы самообороны, но что я – хрупкая изможденная пленная девушка могла сделать с этой двухметровой машиной смерти.
– Давай поговорим, – сквозь слёзы попросила я, понимая, что от изнасилования уже не спастись, – Скажи, как тебя зовут? Почему ты так поступаешь со мной? Мы же с тобой соотечественники, мы должны помогать друг другу.
Последняя фраза вызвала у него приступ яростного смеха.
– Дура, – хохоча, произнес он, – Ты мне не соотечественница, ты – грязная шваль, которую можно только трахать.
– Почему ты так говоришь, ты же не знаешь меня!
– Потому что все бабы одинаковые, ни на что не годные суки.
Теперь стало обидно не только за себя, но и за всех остальных «баб». Я попыталась возразить боевику, но он зажал мне рот ладонью:
– Я же тебе сказал, заткнуться.
Он стоял передо мной уже со спущенными штанами, и теперь пытался стянуть брюки и с меня. Мои сопротивления он быстро подавил, и теперь пытался осуществить то, чего я боялась, как огня. Я сжалась вся в один комок, крепко обхватив руками ноги. За что и получила по физиономии. Это было неожиданно, и я расслабилась. Гость моментально воспользовался моим состоянием тряпичной куклы, и подмял под себя. От него воняло застарелым потом и нечищеными зубами. Я попыталась отвернуться и начала звать на помощь, хотя и понимала, что ждать её здесь неоткуда. Он снова сжал мой рот грязной рукой.
Как там кто–то сказал: «Если на тебя напал маньяк, то расслабься и получай удовольствие». Идиот он был – этот кто–то и полный придурок. Ни расслабиться, ни, тем более, получить удовольствие в такой ситуации невозможно!
И вот теперь, понимая, что избежать страшного не удастся, я сильно до боли зажмурила глаза, и уже приготовилась к неизбежному.
В этот момент меня оглушил звук близкого выстрела. Я открыла глаза, но тут же закрыла их снова, потому что передо мной была перекошенная от ужаса физиономия моего гостя, с которой на меня капали горячие капли крови. Я почувствовала, как он в один миг весь напрягся, а потом, громко выдохнув, всем телом обмяк, придавив меня своими ста с лишним килограммами к кровати.
Через секунду я услышала арабскую речь, и почувствовала, как с меня стаскивают неподъемную тушу русского боевика. Сразу стало легче дышать. Одним движением руки я накинула на себя одеяло и вытерла им лицо, испачканное кровью. Моего обидчика унесли два араба, за это время я успела натянуть на себя штаны.
Вскоре пред моими очами появился человек в камуфляже, и, играя в руках здоровенным ножом, сел на стул напротив кровати. Я подняла на него глаза:
– Вы? – удивилась я, узнав в мужчине человека, с которым недавно столкнулась в Хорватском порту. Того самого, чей взгляд был суров и жесток. Он не ответил.
– Спасибо, что спасли меня от этого, – тихо сказала я, отводя взгляд в сторону.
– Спасибо, – усмехнулся араб, – Из–за тебя я лишился своего лучшего снайпера и чуть не потерял брата, русская сука.
– Так вы – Абдул? – догадалась я.
Он был совсем не похож на того человека, чью фотографию показывали в новостях, когда мы с Хасаном появились в придорожном кафе ещё в начали нашего долгого пути.
Сейчас он выглядел намного старше. Возможно, так казалось из–за его бороды, длинной и неухоженной. Я бы ни за что не связала его с Хасаном. В настоящее время они были словно чужие друг другу люди. Не удивительно, что я не узнала его тогда в порту.
– Латифа сказала, что ты хочешь меня видеть, грязная тварь, – спокойно произнес он.
– Да, – ответила я, напрочь позабыв все заготовленные для разговора вопросы.
– Зачем?
– Я хотела узнать, зачем я вам?
Абдул хмыкнул.
– А как ты думаешь, зачем террористам пленные?
Я пожала плечами, не зная, что сказать. Действительно, зачем?
– Чтобы манипулировать властями, – вроде догадалась я, – Только из-за меня одной вашего Саида не освободят. Его вообще не из-за кого не освободят. Наш Президент этого не допустит.
Араб громко захохотал:
– А ты и правда такая дура или только прикидываешься? Плевал я на вашего Президента. Ты здесь, потому что так захотел Хасан. Если бы не он, то ты давно бы была трупом.
– Чем я вам так не понравилась? – обиделась я.
– Она ещё спрашивает, – кипел от возмущения Абдул, – Она ещё спрашивает! Моему брату взбрело в голову жениться по любви. И он утверждает, что именно ты – его любовь. Ты – бесстыжая русская тварь, неправоверная, распутная сука.
За всю мою жизнь я не слышала столько оскорблений в мой адрес. Стало ещё обидней. Захотелось отомстить за себя и, как ни странно, за Хасана. Что там Латифа говорила? У них в почете семейные узы? Ну, так, на получи, мерзкая скотина:
– Я не бесстыжая тварь и не распутная сука. Я – Нелли Асад, жена Хасана Асада, – гордо вскинула я голову.
От злости Абдул заскрипел зубами.
– Не смей так говорить! Ты не достойна носить мою фамилию!
И тут, как говориться, Остапа, то есть меня, понесло:
– Я – Нелли Асад, законная супруга Хасана Асада! – повторила я, – У нас отличная семья, и мы любим друг друга так, как это обычно бывает в цивилизованном обществе. И вот кто не достоин носить НАШУ фамилию, так это человек, которому несвойственны никакие людские нормы морали. Убийцы и террористы только позорят нашу семью…
Я не успела договорить. Потому что Абдул со звериным рыком поднялся со стула, одним быстрым движение выдернул из кобуры пистолет и начал палить в мою сторону без разбора. Я слышала, как пули пролетают мимо меня. Зажмурилась и сжалась в комок на краю своей кровати. Зря я, наверное, взяла такой тон. Ведь просто хотела выяснить, что дальше со мной будет. И теперь-то ясно, что я попала в ещё большую немилость командира. Сама виновата. Говорила мне мама, держи язык за зубами и не дерзи, когда не просят.
Расстреляв весь магазин, Абдул немного успокоился и снова сел на стул, тяжело дыша и громко ругаясь.
Я попыталась сохранить самообладание и не разреветься, чтобы не показаться слабой девочкой в его глазах.
– Как дела у Хасана? – окончательно обнаглев, спросила я.
– Тебя не касается.
– Он мой муж, и меня касается всё, что с ним связано!
Видимо, мой тон несколько отрезвил боевика. Он понял, что имеет дело не с размазней, а с сильной личностью.
– Он на задании.
– И что, вы уверены, что он вытащит Саида Ферасса из тюрьмы?
– Мой брат это сможет.
– Что будет потом? – этот вопрос интересовал меня больше всего. Собственно только из-за него я и хотела встретиться с Абдулом.
– Ты узнаешь первой, что будет, – зло сказал араб.
– Вы нас отпустите? – с надеждой спросила я.
– Наивная дура, – отвратительно рассмеялся террорист.
Я поняла, что живой мне отсюда не выбраться. Стало горько. Что ж, по крайней мере, пока не объявился Хасан, надо будет попробовать сбежать отсюда.
– Зачем вам всё это? – тихо спросила я, потеряв теперь всякую надежду на счастливый конец.
– Саид – мой брат по духу, мы своих в беде не бросаем.
– Ой, только не надо этой лирики, – перебила я Абдула, если уж мне отсюда не суждено выбраться, то к чёрту и приличный тон в отношении этого животного, – Вас Саид интересует, как прошлогодний снег. Вам нужны его деньги, которые он припрятал себе на чёрный день и забыл поделиться с вами.
Абдул был удивлен моей осведомленностью, и не смог скрыть этого.
– Мой брат – идиот, если разболтал тебе…, – только и смог вымолвить он.
– Ваш брат – нормальный парень. А вот вам от вашей жадности когда-нибудь не поздоровится.
– Я убью Латифу, – вдруг невпопад произнес он.
– А её-то за что? – удивилась я и по-настоящему испугалась за подругу.
– За то, что оставила тебя в живых в самолете, – он смотрел мне прямо в глаза. Его взгляд завораживал, я чувствовала себя беззащитным кроликом перед огромным удавом. Долго я выдержать не могла, и отвернулась.
– Так, там было достаточно жертв и без меня. Операция по захвату самолета прошла успешно, – повторила я слова Латифы.
Абдул снова заржал, как лошадь.
– Я не понимаю, как мой брат смог выбрать себе в жены конченую идиотку! Неужели, ты, русская дура, так и не поняла, зачем я приказал захватить самолет?
Я смотрела на него вытаращенными глазами.
– Чтобы освободили Саида? – едва слышно ответила я.
– Дура. Самолет был захвачен исключительно из-за необходимости избавиться именно от тебя.
Такого ответа я не ожидала.
– Только идиоты используют воздушный транспорт с целью достижения своей цели, – продолжал араб, – Уже давно никто не захватывает самолеты, чтобы требовать что-то от властей. Это невыгодно нам. Самолет собьют ракетой, вот и весь разговор. Погибнут и боевики и пассажиры, но об этом скоро забудут, а мы не сможем добиться того, чего хотели. Так что, смерть пассажиров с твоего Боинга на твоей совести, дорогуша.
Я сидела на своей кровати и чувствовала себя так, словно получила обухом по голове. Мой самолет пострадал по моей вине! Это всё, что я вынесла из речи Абдула. Все погибшие на моей совести… Вот почему ни Хасан, ни Латифа не желали рассказать мне всей правды, уверенные, что я возненавижу себя за это. И они были трижды правы. В этот момент я была омерзительна сама себе. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Да, что же это такое! Почему именно я попала в такую передрягу? Как же мне надоело быть без вины виноватой…
– Почему? – только и смогла спросить я.
– Точно дура, – сделал вывод командир, – Ты не должна жить, из-за тебя страдает мой брат.
Ах, вот в чем дело. Старший брат просто не хочет отпускать от своей «юбки» младшего. И от этого пострадало уже полно людей.
– Так вы хотели взорвать самолет из-за меня одной? – переспросила я.
– Наконец-то, дошло до твоих куриных мозгов.
– Но ведь там был и Хасан.
– Да, тут братец подкачал. О том, что собрался лететь с тобой, он не потрудился сообщить.
– Мы уже были женаты на тот момент.
– Заткнись, – сказал Абдул и поднялся со стула, – Аудиенция закончена. Добро пожаловать в ад, – рассмеялся он, довольный своей шуткой и вышел из моего домика, громко хлопнув дверью.
Я, наконец, расслабилась и дала волю чувствам, тут же разревевшись в голос.
Истерика быстро закончилась, и теперь я, словно статуя, сидела на своей кровати и таращилась в стену напротив. Единственная мысль не давала покоя: «Наш Боинг захватили только из-за меня. Значит, только я виновата в смерти ни в чем не повинных людей…» Я без конца, как поломанная пластинка, повторяла про себя эти слова, вспоминая все подробности теракта. Сколько я так просидела, одному Богу известно. Разболелась голова, и я, наконец, встала и отправилась в свой коридорчик, чтобы умыться. Не сказать, что мне стало легче, но холодная вода отрезвила, и теперь я ходила по комнате из угла в угол и убеждала себя, что я не могу быть виноватой во всех грехах террористов. И пусть я была причиной для захвата самолёта, но ведь я об этом ни сном, ни духом. Я вообще ни о чём не знала. Мои попытки переубедить себя заканчивались всё время одинаково: «Это из-за меня». И что теперь делать с моими терзаниями?
Я долго мерила шагами комнату, пока около своей кровати не споткнулась о непонятно откуда взявшуюся доску. Остановившись, я внимательно осмотрела это место. Моя кровать сдвинулась примерно на полметра. Видимо это произошло под напором русского боевика, когда он пытался сделать своё чёрное дело. И как только у него это получилось, ведь я сама пыталась передвинуть мебель, но она не поддавалась – всё, кроме стула, было прикручено к полу. А тут выходило, что моя кроватка просто выдернула из пола доски, с которыми была намертво соединена. Ну и силища была у солдата. Хотя, чему удивляться, сама видела, какой он был огромный.
Поломанные доски теперь не препятствовали. И кровать легко двигалась, чем я тут же и воспользовалась. По утрам солнце заливало именно то место, где я спала. Занавески на окнах, естественно, отсутствовали. Становилось слишком жарко, приходилось просыпаться и пережидать на стуле, пока солнышко перестанет светить в окно.
Кровать я поставила в самый тёмный угол. Искореженные доски собрала и отнесла в коридор. «Потом попрошу Латифу выбросить их, когда она ко мне придёт. Если придёт…» – думала я.
В первый раз за долгое время я была чем-то занята. Физический труд пошел мне на пользу. Я уже реже думала о своём самолёте, полностью поглощённая уборкой жилища.
Закончив с досками, я обнаружила, что они были лишь камуфляжем  пола. Я сидела на корточках перед тем местом, где раньше стояла кровать и рассматривала люк, который теперь отчетливо угадывался в полу. Разумно было предположить, что это подвал. Но тогда с какой целью его замуровали? Может быть там сложены трупы убитых пленных? От такой мысли меня передёрнуло. А может быть, наоборот, это не склеп, а подземный ход, ведущий на волю.
Я долго гадала, что может быть под крышкой люка, и, наконец, пришла к тому, что, террористам нет резона привозить именно сюда убитых. Как я поняла, этот дом находился на порядочном расстоянии от лагеря. И за всё время ко мне не явился ни один человек, кроме Латифы и сегодняшних гостей. Так что, там либо просто подвал, либо путь к моему спасению. Я вспомнила, что по телевизору часто говорили об уничтожении террористов в жилых домах. Так что, если, кто-то из дальновидных боевиков спрятал под кроватью запасной выход из домика на случай нападения силовиков, то я ему буду только благодарна.
Я подползла к люку поближе и, схватившись за плоское кольцо, потихоньку потянула вверх. К моему удивлению особых сил прикладывать не пришлось. Дверца, даже ни разу не скрипнув, легко открылась. Я заглянула в образовавшуюся дыру. Темнота. Я принюхалась, ничем противным не воняло, разве что только пылью. Значит это точно не склеп. Я начала шарить рукой в дыре, пока не наткнулась на узкую ступеньку, расположенную  довольно низко от края. Глупо будет не проверить, что там внизу. Может, действительно, удастся сбежать.
«Была – ни была, хуже уже не будет», – махнула я рукой и свесила ноги в люк, осторожно наступая на ступеньку. Она оказалась крепкой, я попыталась нашарить ногой следующую ступеньку. Мне это удалось, и я спустилась вниз довольно быстро.
Ни фонаря, ни другого источника света в подвале не было. Я пробиралась на ощупь, вдоль стены, боясь натолкнуться на что-нибудь ужасное. Но Бог миловал, и первой моей находкой стала какая–то сумка. Я схватила её и выбралась наружу. Поставив её на стол в  комнате, я долго смотрела на кожаный женский ридикюль, немного потертый и пыльный, боясь раскрыть его. Что если в нем окажутся части человеческого тела. Я тогда не смогу больше находится в этом доме, а выпускать меня никто не собирается. Я тут просто свихнусь от одной только мысли, что мне придётся жить с мертвецами.
Наконец, я решилась. Открыв сумку, я с закрытыми глазами перевернула её. Всё содержимое выпало на стол. Я потихоньку открыла сначала один глаз, а потом и второй. Да так и осталась стоять столбом с открытым от удивления ртом. Такого количества американской валюты я за всю свою жизнь ни разу не видела. Аккуратные черно–зеленые пачки огромной грудой лежали на столе. Две из них съехали с верхушки и свалились на пол. Я машинально подняла их и положила к другим пачкам.
«Вот это да!», – всё что я смогла произнести в тот момент. Вдруг одна очень интересная мысль пришла мне в голову. Я опрометью бросилась в подвал, и уже без всякой осторожности начала в нём шарить руками. Через пять минут, я с двумя тяжеленными целлофановыми пакетами выбралась наружу. Теперь можно было даже не высыпать их содержимое. Доллары и так отчетливо просвечивались.
Ещё несколько раз я спускалась в подземелье, и каждый раз возвращалась с новыми сумками, кейсами, коробками. И все они до предела были набиты американскими или европейскими банкнотами. Особо тяжёлые емкости я не смогла поднять, но, думаю, и там были вожделенные баксы.
«Сколько ж тут?» – задала я себе вопрос. Не пересчитать. Да и стоит ли считать чужие деньги, кровавые деньги, из-за них сейчас раздаются взрывы и гибнут люди на моей Родине. То, что это деньги Саида, которые так и не смог найти Абдул, я не сомневалась. Их количеству позавидовал бы любой банк в мире.
И тут меня посетила, как мне показалось, очень дельная мысль. Я могу прекратить всё это! Стоит только отдать эти деньги Абдулу. Ведь ему нужен Саид только для того, чтобы выведать, где тайник. А тайник здесь. И не надо вытаскивать заклятого дружка из тюрьмы. Просто приди и забери доллары. Надо срочно сказать Абдулу о моей находке. Чем быстрее он получит их, тем быстрее все закончится. Может и меня отпустит, так сказать, в виде вознаграждения…
В этот момент, я услышала, как кто-то возится с замком на моей двери. Я быстрым движением сгребла деньги обратно в сумку и начала сбрасывать всё то, что я вытащила из подвала обратно. Через секунду кровать заняла своё прежнее место. Я уселась на неё, пытаясь перевести дыхание. Если это вернулся Абдул, то я ему всё покажу, а если кто-то другой, то лучше пусть всё останется по-прежнему.
В коридоре открылась дверь, я услышала, как кто-то сделал шаг вперёд, и тут же увидела, как по полу катится бутылка воды. Потом дверь снова закрылась. Я бросилась в коридор и начала колотить в дверь.
– Эй, там, послушайте. Не уходите. Позовите Абдула. Это важно! – кричала я.
Ответом мне была тишина.
Еще немного постояв в коридоре, я направилась обратно в комнату, по пути прихватив брошенную бутылку. Что ж, когда придет Латифа, я ей расскажу про тайник, и мы с ней вместе решим, как передать деньги Абдулу.
Я чувствовала неописуемую усталость. Слишком много событий за несколько часов. Мой организм успел отвыкнуть от таких встрясок. Я прилегла на кровати. После таскания денег из подвала жутко болели руки.
История с русским боевиком отошла на второй план. Теперь меня заботило только то, как передать Абдулу найденные мною сокровища. А ещё больше интересовало поведение араба, когда он их увидит воочию. Что он решит сделать со мной? Оставит ли попытки освободить своего бывшего дружка и прекратит ли терроризировать Россию?
Я вспомнила, что сегодня ещё ничего не ела. Сразу засосало под ложечкой. Бутылка с водой валялась рядом на кровати. Я присела и жадно выпила почти всё содержимое. Вода была какая-то мутная со странным привкусом. Но я этого как будто не заметила. Все мои мысли занимали доллары и Абдул.
Допив последние капли, я почувствовала, как по телу разливается тепло и меня обволакивает нега. Уже ничего не болело, и мой разум словно свихнулся. Теперь баксы под кроватью меня не заботили вовсе. Я вспомнила русского боевика, потом Абдула и громко рассмеялась. Надо же такому присниться! Два здоровенных и омерзительных мужика пытались сладить со мной, а я их одним мизинцем поборола. Ай, да Нелька! Ай, да сукин сын! Я снова расхохоталась. Какой к чёрту сын! Я дочь. Ай, да сукин дочь! Мне было смешно до слёз. Я не могла остановиться, закатываясь новыми приступами хохота.
– Эй, – позвала я огромного серого слона, танцующего у меня на столе, – Ты как сюда залез? У тебя же лапы короткие.
Именно короткие лапы вызвали в тот момент у меня удивление, а не факт нахождения слона в доме.
– Слезай немедленно, – требовала я, смеясь.
Слон начал исчезать, таять в воздухе.
– Подожди, – кричала я ему, – Побудь ещё со мной. Ты такой забавный!
Слон не отвечал. Он исчез, но на его месте появился мой шеф. Он, как обычно, рассматривал потолок и крутил в руках карандаш.
– Фу! Сгинь, нечистая, – плюнула я в босса, и закружилась в медленном вальсе с Хасаном.
 – А ты неплохо танцуешь, – шепнул он мне на ухо.
Его слова улучшили моё настроение ещё в сотню раз. Я блаженствовала, и улыбка ни на секунду не сползала с моего лица. Я танцевала с любимым мужем в необыкновенно красивом дворце, а вокруг нас стояли наши знакомые и со словами «Браво!» аплодировали нам.
Я внимательно посмотрела на своего партнера.
– А где Хасан? – растерялась я, поняв, что теперь со мной танцует какой–то незнакомый араб.
– Я здесь, – крикнул мне мой супруг непонятно откуда.
Я оглянулась и не нашла его. Танцевальный зал со зрителями исчезли. Теперь я находилась в тёмной комнате, и отчетливо осознавала, что где–то рядом всё тот же огромный слон пытается вновь залезть на стол.
– Не спеши, родной, – говорила я ему, – Я тебе сейчас помогу. Вот только найду тебя в этой темноте. Хасан! Хасан! Помоги нам.
Хасан не отвечал. И мне стало очень обидно.
– Где тебя носит, когда ты так нужен? – шептала я сквозь слезы.
Наконец, я нашла слона и попыталась подтолкнуть его. Но у меня не хватало сил. Я бросила это занятие, а слон, почти уже забравшись на стол, вдруг сорвался и с нереально огромной высоты свалился прямо на меня. От страха я закрыла глаза. Но мне было совсем не больно, я даже не почувствовала, что на меня упала гигантская туша. Я снова засмеялась. Слон оказался пушинкой! Он исчез, а на его месте появился незнакомый мужик в камуфляже. Он настырно тянул меня за руку и велел куда-то идти. Я посылала его куда подальше и пыталась вырваться. Но он крепко держал меня.
– Как же вы мне все надоели, – устало прошептала я и со всей силы двинула ему между ног коленом. Мужчина согнулся пополам, а мне снова стало смешно. Я повалилась на пол и смеялась до тех пор, пока чей–то отвратительный кулак не врезался в мою физиономию.
Свет тут же померк, и стало очень тихо.
«Бедный слон…», – последнее, о чём подумала я.


Я очнулась. Голова гудела, тошнило и очень хотелось пить. Тело ломило и не слушалось. Я открыла глаза. Передо мной был низкий серый потолок.
«Куда это меня занесло на этот раз?» – подумала я без всякого интереса, протягивая руку к потолку. Он оказался брезентовым. Привстав и оглянувшись, я поняла, что нахожусь в небольшой палатке.
– Эй, кто-нибудь! – закричала я, но у меня это получилось очень тихо. В горле всё пересохло, голос осип. Я покашляла, это не помогло, голоса всё равно не было.
Я услышала тихие голоса, и удивилась тому, что они были женские. Я уже сто лет не слышала и не видела женщин. Латифа не в счёт.
Превозмогая тупую боль, я попыталась выбраться из палатки. На это ушла уйма времени. В результате, всё, что я смогла сделать, это высунуть голову наружу, на остальное не было сил.
Глазам открылась прекрасная картина: лагерь из пары десятков палаток, расставленных по кругу, в центре костер, над которым висит котелок. Между деревьев натянута веревка, на ней болталось женское белье. А вокруг никого. Я сразу вспомнила свою студенческую жизнь. Мы с ребятами очень любили походы, часто выезжали на природу, устраивали похожие палаточные лагери и веселились от души. Что это было за время! Замечательное время! Жаль, что не вернуть его уже никогда.
Странно, что никто не веселился в этом лагере, не было слышно гитары, и вообще никого не было видно. Однако где–то все–таки разговаривали в полголоса женщины. У меня закружилась голова, и я уже решила прилечь, пытаясь ползком пробраться к своему месту, где я совсем недавно очнулась, как вдруг в самый последний момент заметила, что из одной палатки вылезла девушка.
– О, нет! – прошептала я, разглядев её.
Девушка была молодой арабкой, одетая в чёрный полевой костюм, с повязанной таким же черным платком головой. Она лихо выскочила из палатки, на ходу поправляя автомат, перекинутый через плечо, словно это было не тяжеленное смертоносное оружие, а дамская сумочка. В одно мгновение она добралась до костра, что-то помешала в котелке и вернулась в свою палатку, не обратив на меня никакого внимания. Снова пошел тихий разговор. А я окончательно осознала, что теперь нахожусь ещё в большей беде, чем раньше.
«Бежать!» – стучало в висках. Спасения здесь ждать не откуда. Только бежать. Но как? Если любое движение дается с трудом. Если всё тело ломает и болит. Если от голода или черт знает, от чего ещё, трясутся руки.
Как же подло поступил Абдул. Опоил какой-то дрянью и отправил на верную смерть. Если об этом узнает Хасан, он голову оторвет своему брату за любимую жену. Где мой драгоценный муж? Где?
Я лежала в своей палатке и бесшумно глотала слезы. О том, что я нахожусь в женском лагере смертниц, о котором рассказывала Латифа, я догадалась сразу, как только увидела девушку в чёрном. А значит, судьба приготовила мне новое испытание. К сожалению, последние. Ибо оно должно иметь только один исход…
Если раньше я надеялась, что Хасан вернётся за мной или я смогу выменять свою жизнь на проклятые доллары у Абдула, то теперь шансов вернуться домой я не видела. Конечно, женский отряд тоже подчиняется старшему брату Асад. Но, если меня отправили сюда по приказу Абдула, а больше такое приказать не мог никто, то он действительно решил от меня избавиться раз и навсегда. После нашего разговора, навряд-ли он захочет встретиться со мной ещё раз.
«Надо добиваться новой встречи», – решила я и с трудом вылезла наружу.
Шатаясь от головокружения, я направилась в палатку, из которой слышались голоса. Остановившись перед входом и глубоко вздохнув, я нагнулась, чтобы пролезть внутрь, но ноги подкосились, и я буквально ввалилась в палатку.
Разговор прекратился на полуслове. Я подняла голову и увидела двух молодых женщин, сидящих напротив друг друга и с удивлением рассматривающих меня. Женщинами их можно было назвать с большой натяжкой. Если бы не их одежда, то девушки вполне сошли бы за старшеклассниц. На коленях у обеих лежали автоматы, но ни одна не вспомнила об оружии. Мне бы сил побольше, я бы с ними смогла справиться. Но, увы, момент был упущен, да и затевать баталии сейчас я была не в состоянии.
– Здрасти, – сказала я, чем вывела их из оцепенения.
Девушки переглянулись, и начали что–то обсуждать по-арабски.
– Мне нужно срочно поговорить с вашим командиром, – продолжила я.
Но либо они не знали английского, либо не услышали, но на мою просьбу никак не отреагировали.
– Где Абдул? – спросила я.
Услышав это имя, девушки замолчали и снова уставились на меня.
– Мне нужен Абдул, – повторила я.
Они переглянулись. Одна из них кивнула, а вторая отвернулась, и что-то начала искать в сумке. Пока я соображала, как подоходчивей объяснить свою просьбу, первая арабка резко встала, насколько это позволяла высота палатки, и больно наступила ногой на мою руку, при этом неаккуратно закатывая рукав олимпийки. Это было так неожиданно для меня, что я даже не успела дать никакого отпора. Другая девушка теперь повернулась, и я увидела в её руках шприц. Через секунду я почувствовала укол в руку. И сразу стало так спокойно. И девушки были милыми и отряд смертниц уже не вызывал никакого страха.
«Всё хорошо», – подумала я и, наверное, заснула. Потому что перед глазами поплыли какие–то дивные картины. И в них я была слишком реальна, что даже не могла понять сон это или явь.


Я сидела на земле в кругу девушек и слушала какую-то ахинею, смысл которой сводился к тому, что только настоящие правоверные должны жить на этой грешной земле, остальным же здесь нет места. Об этом говорил человек с длинной нечесаной бородой, и, естественно, с автоматом через плечо. Женщины в чёрном преданными глазами взирали на оратора, впитывая каждое его слово. Я рассматривала арабок, и удивлялась, как во всю эту чушь можно поверить.
Самочувствие моё было, как обычно, скверным. После прекрасной лёгкости во всем теле и отличного настроения, наступила хандра, а вместе с ней вернулась и физическая боль. Я еле держалась, чтоб не упасть в обморок, периодически шлепая себя по щекам, когда перед глазами уже начинали прыгать чёрные точки. Очень хотелось прилечь, что я и попыталась сделать. Но мои соседки не дали, резко подняв меня за руки и усадив на место.
И не было конца этому «круглому столу». Из Бородатого лился нескончаемый поток идиотизма. А девушки всё так же внимательно слушали его, не смея пошевелиться или вставить своё слово.
«Вот глупые, – думала я, – Этот придурок же им просто мозги выносит. Или, как правильно? Промывает?»
И только тут я окончательно осознала, что и я сама нахожусь в этом кругу и слушаю ту чушь, которую несёт боевик. Это что же получается, и мне он тут очки втирает? Нет, нет, нет. Этого допустить никак нельзя. Собрав всю волю в кулак, я встала, демонстративно развернулась и попыталась покинуть сие мероприятие. Но, не тут то было.
– Эй, – услышала я араба, прервавшего свою речь – Немедленно вернись.
Я проигнорировала его и продолжила идти прочь. Бородатый ругнулся по-арабски и снова обратился ко мне.
– Вернись! Это приказ!
Не оборачиваясь, я показала ему средний палец. Девушки громко ахнули и начали перешёптываться.
Конечно, я знала, что моя выходка не останется безнаказанной. Но желание не подчиниться мировому злу в лице терроризма, показать, что я личность со своим мнением, и что вынос мозга на религиозную тему мне ни к чему, пересилили.
Наказание незамедлительно исполнилось. Сделав ещё пару шагов, я почувствовала на своём некогда простреленном плече крепкую руку. «Вот зараза, хоть бы за другое плечо схватили», – подумала я, и тут же оказалась на земле, перекинутая каким-то хитрым приёмом. Я ругнулась и посмотрела на своего противника. На удивление, это оказалась совсем молоденькая худенькая арабка. Она смотрела на меня полными злобы чёрными глазами. Её кулачки были крепко сжаты, аж костяшки побелели. Она целилась мне в лицо, и при этом имела грозный вид. Этот её грозный вид никак не вязался с той хрупкостью, которой она обладала. И это показалось мне таким смешным, что я не сдержалась и рассмеялась, не стесняясь, громко и нагло.
Девушка обиделась, и всё-таки попыталась ударить меня, но каким–то чудом у меня получилось перехватить её тоненькую руку и отвести в сторону. Вокруг стояла тишина, а мы с остервенением метелили друг друга. Сколько бы это продолжалось ещё, неизвестно. Мои непонятно откуда взявшиеся силы быстро исчерпали себя, ещё чуть–чуть и я бы сдалась. Но наш бой прекратил Бородатый. Одним движением он оторвал от меня разъяренную арабку и отшвырнул её в сторону. Она поднялась и пошла к своим подругам, озираясь в мою сторону.
Я сидела на земле, и размазывала по лицу кровь. Бедный мой нос снова получил свою порцию синяков. Наш оратор подошёл ко мне и сел рядом на корточки.
– Ты знаешь, что за непослушание тебе грозит наказание? – совершенно спокойно спросил он.
– Плевать! – гордо ответила я.
– Зря ты так. К чему такие выходки? Здесь никто не хочет тебе зла. Прими нас в своё сердце, и ты станешь нашей доброй подругой.
 Я улыбнулась. Вспомнилось, как однажды в столице на улице меня остановили представители какой-то секты и примерно такими же словами приглашали присоединиться к ним. Да уж, слова убеждения одинаковы для любых религий.
– Всенепременно! – сказала я, – И приму, и стану. Только какой подругой? Боевой? До конца наших коротких жизней?
– Ай–я–яй, ты всё не правильно поняла.
– Всё я правильно поняла. Интересно ваши слушательницы знают, что являются живым мясом на пути обогащения некоторых лиц. И правоверность тут абсолютно не при чём. Или стоит просветить девчонок? – завелась я.
– Что ж, ты не оставляешь мне выбора, – все тем же спокойным тоном сказал Бородатый и кивнул девушкам.
Я ожидала, что на меня сейчас набросятся разъярённые арабки и разорвут на тысячу кусков, но этого не случилось. Ко мне подошли две девушки, одна из которых была мне уже знакома. Именно её я увидела первой, когда выглядывала из своей палатки.
«Значит, драться придется с двумя», – подумала я и снова ошиблась.
Та знакомая девушка достала из своей поясной сумки шприц и ампулу, а другая закатала мне рукав и держала руку. Я не сопротивлялась и с нетерпением ждала продолжения.
«Наконец–то!» – пронеслось у меня в голове. Я уже предчувствовала, что сейчас через мгновение мне станет легко и хорошо, не будет боли, не будет зла, только радуга вокруг и внутри меня.
«Чёрт, кажется, я становлюсь наркоманкой», – посетила разумная мысль, и я испугалась. Но в следующий миг почувствовался укол в руку, и страх прошёл, и мир снова стал прекрасен.
 

Я потеряла счет времени, и это было ужасно. В те мгновения, когда я находилась в реальности, а не под воздействием очередной порции неизвестного наркотика или лекарства, в голове прояснялась, и я осознавала, что меня вербуют, и тогда всеми силами пыталась противостоять этому процессу. Но такие мгновения были нечасты. Все мои попытки воззвать к здравому смыслу девушек – смертниц заканчивались одинаковым небытием, веденным в вену. При этом каждый новый укол для меня становился всё желанней, потому что можно было не думать о той ситуации, в которую я попала, и о том, что ждёт меня впереди, потому что не будет боли, не будет страха. И тело, и разум погрузятся в полусон с его причудливыми пейзажами.
Однако мои попытки объяснить арабкам их дальнейшую судьбу не прошли даром. Я заметила, что некоторые из них заинтересованно слушали то, что я им говорила, и начинали мне верить. Большинство же продолжали втягиваться в радикальное направление. Но и тех немногих девушек было достаточно, чтобы почувствовать, что не все ещё потеряно.
Мои пламенные речи на счёт всей глупости, творящейся вокруг нас, раздражали боевиков – вербовщиков. Но, говоря на эту тему, я убивала сразу двух зайцев. Во–первых, сеяла зерно раздора в лагерь, а, во–вторых, получала вожделенную дозу наркотика.
В этот, не помню уже какой по счёту, день мне было особенно хреново. Утро началось с сильной ломки. Меня трясло и тошнило. Питание здесь было нормальное, все-таки это женский лагерь. Каждый день готовили разные блюда, простые, но довольно сносные, а иногда даже и вкусные. Поэтому на отравление было не похоже. Я понимала, что это от наркотиков. Наверное, мне увеличили дозу, чтобы уже нельзя было избавиться от зависимости и соскочить, чтобы ради нового укола я могла пойти на всё. Я уже чувствовала, что так и будет, если всё продолжится в том же темпе. Было страшно. Честно. Очень страшно от осознания мысли, что я сама потихоньку убивала себя, и становилась марионеткой в руках террористов.
В тот самый день я решила больше не лезть со своими нравоучениями к девчонкам. Я сдалась, проиграв эту битву. Всё равно я ничего не смогу изменить. Опытные вербовщики и я – русская христианка. Куда мне до них…
Вечером я снова сидела в кругу девушек с ног до головы затянутых в чёрные одежды. Снова слушала, как будет прекрасен наш мир без тех, в ком живут бесы, и как Всевышний возблагодарит каждую из нас за помощь оказанную Ему Самому.
Чувствовала я себя уже лучше. Не на много, на граммулечку, но всё–таки лучше. Я презрительно улыбалась и мотала головой в знак несогласия с оратором, раскачивалась в разные стороны, превозмогая тошноту от ломки и от его речей. Я дала себе слово не вмешиваться, чтобы хотя бы сегодня обойтись без наркотиков и трезво оценить своё состояние.
Но после того, как боевик сказал, что первый народ, который необходимо очистить от неверных – это русский народ, я не удержалась и взяла слово. Ну, не то, что взяла слово, просто, как обычно, нагло перебила выступающего террориста. Что–что, а это я умела. К тому же очень во время у него зазвонил мобильник, и он поспешил ответить, отойдя от нас на приличное расстояние. Я же воспользовалась ситуацией.
– Девочки, как можно слушать этот бред? – спросила я, – Неужели вы действительно думаете, что каждый не мусульманин – это бес? Неужели вы не встречали нормальных людей других вероисповеданий. Вы когда-нибудь смотрели телевизор? Сколько ученых, сколько замечательных писателей, поэтов и просто добрых людей живет в нашем мире и далеко не все из них Исламисты. Наша Библия и ваш Коран провозглашают любовь к ближнему, а не убийства и насилие. И это прекрасно. Любовь – это значит мир среди всех людей. Бог – Он един. Один для всех и для каждого. И не важно, как его называют в разных религиях. Важно то, что Он защищает и помогает всем без исключения и учит жить в любви и в согласии с самим собой и с окружающими.
Девушки зашушукались, а я приободрилась. Значит, не зря влезла.
– Вы считаете, что если Россия – самая большая страна в мире, то и неверных там больше всего. А что же будет с теми, кто считает себя правоверными, ведь и их немало в моей стране. Неужели, вы считаете, что уничтожение, как вы говорите, бесов возможно за счёт жизней других людей. Ведь если вы готовите теракты, то гибнут все, и ваши, и наши? Так стоит ли рисковать своей жизнью и жизнью праведных. А вдруг, при взрыве погибнут только правоверные. Что тогда?
Снова я услышала, как зашептались девушки.
– Девочки, а вы не задумывались, зачем всё это затевают ваши командиры? Я вам открою страшную тайну. Это всё из-за денег. После взрыва, кто-то очень обогатится, но вам не достанется ничего. Абсолютно. Ведь вас уже не будет. И ваши родные не получат ни гроша, такие траты не заложены в бюджет вашим командованием. Так почему вы позволяете подавлять свою волю, и поддаетесь речам этих мужланов? Зачем вы здесь? Ведь у вас есть родители, близкие друзья и родственники. Как они будут чувствовать себя, когда узнают, что вы отдали свои жизни ради эфемерной цели? Не героически погибли, сражаясь на войне, а подло взорвали себя и окружающих не понятно ради чего? Неужели вам не хочется нормальной жизни? Настоящего женского счастья? Любящего мужа рядом и детишек, таких хорошеньких маленьких ангелочков?
– Ну, всё. Кончай балаган, – скомандовал вернувшийся оратор и приготовился продолжить свою речь.
– А ведь она права, – тихо сказала одна из девушек и встала в середину круга, – Мои родители не одобряют моего выбора. Они умоляли меня остаться, рыдали, когда я прощалась с ними.
– И мои, – как эхо повторила другая девушка.
И вслед за этим раздались вздохи женщин, полные горечи и печали.
– У меня брат погиб при зачистке, и я решила отомстить, – продолжила первая, – А сейчас, когда прошло время, кажется, что зря я это всё затеяла. Ведь он тоже был убийцей. А теперь стану и я.
Она стала на колени, закрыла лицо руками и горько заплакала. Наш вербовщик потянул её за руку.
– Сядь на место, – приказал он.
– Я хочу домой, к маме, – рыдала девушка и не подчинялась.
Ситуация выходила из–под контроля. Некоторые из женщин тоже были на грани истерики. Назревал бунт. Я мысленно поздравила себя с маленькой победой, стараясь не думать о её последствиях, которые коснутся лично меня. Накажут ведь обязательно. Но не в сей момент, а через несколько минут. А сейчас я ликовала.
Я посмотрела на боевика. Его лицо стало растерянным, он явно не знал, как выходить из сложившегося положения. Я отвернулась от него, пряча злорадную улыбку. «Так тебе и надо, скотина. Разгребай теперь», – удовлетворенно ругнулась я.
Девушка все ревела и просилась домой. Я не смотрела в её сторону. Жалко было девчонку, и всех остальных женщин – тоже. Внезапно раздался выстрел и плач оборвался. Я повернулась. Безжизненное тело арабки лежало у ног боевика. Он сам спокойно поставил пистолет на предохранитель, но не убрал его.
– Вы сами выбрали свой путь, – начал он, в голосе послышались железные нотки, – И этот путь единственно правильный. Обратной дороги нет и быть не может. Каждая из вас осознанно вступила в ряды нашей армии спасения, у каждой из вас своё предназначение в этой жизни. Ценой своих жизней мы спасаем души остальных правоверных. И воздастся нам всем за это.
Девушки внимательно слушали, успокаивались и, кажется, впадали в транс. Что это? Массовый гипноз? Или их действительно так легко убедить в любой белиберде?
Я не слушала боевика. Я окончательно расстроилась. Снова из–за меня погиб человек. Пусть не друг, а будущая террористка. Но не самая худшая из всех этих женщин, а та, которая смогла бы раскаяться и вернуться к нормальной жизнь, будь её воля. Но по воле абсолютно другого человека этого счастливого будущего она лишилась. Навсегда. Я тихо глотала слёзы, жалея девушку, и даже не заметила, как закончилось наше «собрание».
Женщины вставали со своих мест, забирали оружие и расходились кто куда. Я продолжала сидеть, не обращая на них внимания, поглощённая мыслями.
– Я тебя урою, русская сука. Поняла? – вдруг услышала я у самого уха.
Я подняла глаза. Передо мной стоял, нагнувшись, наш оратор, рядом с ним была одна из девушек.
– Ещё раз вякнешь, и я наплюю на все приказы, и урою, – ещё раз предупредил он и обратился к своей спутнице, – Глаз с неё не спускать.
Та кивнула в ответ, молча взяла меня за руку и силой потянула в палатку.
С того момента я больше не оставалась одна. Теперь я без сопровождения никуда не выходила, даже в туалет. Со мной обязательно ночевала одна из девушек. Причём все они были настроены враждебно, как бы я не пыталась расположить их к себе. Я понимала их чувства, из–за меня убили их подругу, их соратницу, и не на боевом задании, к которому они готовились уже долгое время, а просто так. По глупости.
Им было запрещено разговаривать со мной, и этот приказ они охотно исполняли. Находиться в моем обществе им было неприятно. Да и мне в их – тоже.
Мой спортивный костюм совсем пришел в негодность. Меня насильно заставили надеть чёрную форму смертниц, как бы я не сопротивлялась. Я пользовалась общим женским бельем, преодолевая брезгливость. А вот платок я одеть отказалась, чтобы хоть как-то отличаться от серой массы.
Уже примерно неделю мне не кололи наркотики. Это время далось мне, ох, как нелегко. Состояние было омерзительным. Приступы ломки не давали покоя ни моему телу, ни разуму. Я буквально сходила с ума. Мне мерещились мои друзья и враги, я разговаривала с ними, но на самом деле обращалась в пустоту. Девушки, караулившие меня, с опаской посматривали на чокнутую русскую. Но мне на них было наплевать.
Однажды во время очередных галлюцинаций, я выглянула в окошко палатки и увидела высокую стройную арабку в полевой камуфлированной форме. Она разговаривала с нашим бородатым наставником, тот упорно мотал головой. Она обернулась, и моё сердце провалилось в пятки.
– Латифа, – прошептала я, узнав в гостье свою добрую подругу.
Сегодня у меня дежурила взрослая женщина. Весь день она читала какую-то книгу, не обращая внимания на тот бред, который я несла. Но сейчас она оторвалась от своего занятия и тоже выглянула в окно, как бы проверяя, не привиделась ли мне очередная чушь.
– Это Латифа, моя подруга, – обрадовано объяснила я и собралась выбежать из палатки.
Но надсмотрщица не дала этого сделать, дернув меня за ногу, когда я уже была около выхода.
– Отпусти, – гневно приказала я. Она не ответила, только поудобней перехватила мою ногу и навалилась на меня всем телом.
– Отпусти, – попросила я снова, – Там Латифа, понимаешь? Латифа. Она приехала ко мне.
Женщина даже не шевельнулась. Я набрала в легкие побольше воздуха и собралась уже кричать что есть мочи, но она, предугадав мои намерения, не позволила позвать Латифу. её острый кулак с немыслимой силой врезался в мою щёку. На секунду я потерялась в реальности и отключилась, услышав как будто издалека, что террористка зовет кого-то на подмогу.
И снова был укол наркотика, и снова я с облегчением вздохнула. Может и не было никакой Латифы. Как и не было Хасана, и всей этой страшной истории. Показалось, наверное, или просто приснилось.


Переход оказщался долгим и трудным. Каждый день мы проходили несколько десятков километров, преодолевая горные хребты и бескрайние равнины. Мои силы были на грани, спасалась я обезболивающими и ещё какой–то пакостью, которую заставляли пить арабки. От лекарств, или чёрт знает от чего, становилось легче.
Сколько прошло с тех пор, как я стала безвольной куклой в руках террористов, я не помнила. Большую часть времени в лагере я провела в забвении. Тогда же начала вслушиваться в речи наших ораторов – наставников, и с каждым разом мне они казались всё убедительнее. Наконец, я полностью уверовала в то, что собственная жизнь не стоит и гроша ломанного, и что её – свою жизнь – каждый обязан пожертвовать на правое дело. Какое оно правое дело, я так и не поняла. Возможно, этого и не стоило понимать. Главная цель террористов была достигнута – меня превратили в одну из смертниц. И мне в скором времени предстояло выполнить то, что предначертано судьбой свыше. А до этого нужно было добраться до пункта назначения главного действа, куда мы вместе с небольшим отрядом из семи человек (четыре девушки и трое мужчин) и держали путь.
Сначала мы долго ехали на микроавтобусе, такое путешествие меня обрадовало. Мы, наконец, покинули уже надоевший лагерь, и теперь с комфортом передвигались всё ближе к цели. Но длился переезд всего несколько часов. Подъехав ночью к какой–то глухой деревушке, расположенной у подножия бесконечного горного хребта, мы высадились и смогли отдохнуть. Примерно через час к нам подошел мужчина лет тридцати, как оказалось, это был проводник, и мы двинулись в горы.
Вот тут–то и начинался настоящий ад. Если боевики обоего пола были физически подготовлены к таким нагрузкам, то мой организм, вскормленный в последний месяц наркотиками неизвестного происхождения и истощённый до безобразия, сопротивлялся всем своим нутром.
На меня гневно покрикивали и грозились расправой, но что я могла сделать с собой, если сил не оставалось ни капли? Почти каждый день от перегрузок я падала в обмороки, из–за меня приходилось сбавлять темп. Из слов командира нашего небольшого отряда, которым, к слову, стал Бородатый, я поняла, что мы сбились с графика и куда-то опаздываем.
– Поднажми, – требовал он, – Или пристрелю.
– Стреляй, – спокойно отвечала я, наверняка зная, что у него нет такого приказа от вышестоящего командования, поэтому исполнить свои угрозы он был не в праве. К тому же, как я поняла, мне была отведена ключевая роль в том деле, которое мы должны будем выполнить. Так что убить меня он бы не осмелился.
Кстати, я до сих пор не могла понять, что от меня требуется сделать на месте, и почему именно я была избрана для этого похода. Я уже давно осознала, что борьба с мировым злом в виде неправоверных, является единственным спасением всей нашей планеты, но вот как именно предстоит бороться, до меня так и не доходило.
В перерывах между переходами я спрашивала своих наставников об этом. Они улыбались и хвалили меня за то, что я переживаю за наше общее правое дело.
– Просто всегда отвечай на звонки. Зазвонил телефон – нажми кнопку принятия вызова, – отвечали они и хохотали, увидев моё растерянное лицо.
Вечерами я получала своё «лекарство» и ненадолго засыпала. А потом наступало утро, и снова повторялся вчерашний день, с многочисленными подъёмами и спусками по исполинским горам.
В голове у меня прочно засело «нажми кнопку». Мысленно я без конца повторяла это словосочетание. И теперь мне казалось, что это всё так просто. Нажал кнопку и спас мир! Казалось бы, чушь собачья. Нормальный человек, услышав подобное, покрутил бы у виска. Но мои, как следует прополощенные вербовщиками, мозги отказывались воспринимать сей очевидный факт. И весь идиотизм моего предназначения в тот момент казался мне единственно правильным, и, мало того, единственно возможным.
Я стала послушной девочкой и старалась не гневить моих спутников. Но здоровье брало своё, и я всё–таки отставала при переходах. И тогда снова получала нагоняи. Несколько дней пешего похода через горы окончательно лишили меня сил. И каково было моё счастье, когда где–то между гор показалась не то деревня, не то аул – крохотный населённый пункт в несколько домой.
– Здесь вы пробудите сутки, – объяснил наш проводник, открывая дверь одной из хижин.
В этом маленьком домике, по всей видимости, давно никто не жил, потому что было очень пыльно, и никакими элементарными удобствами даже не пахло. На полу валялось несколько матрасов без постельного белья, а в углу располагался длинный деревянный стол, кособокий, наскоро сколоченный. К нему была приставлена лавка, сделанная, видимо, тем же умельцем. Вот и вся меблировка. Через единственное окно, маленькое и грязное, света в комнату почти не проникало. Поэтому даже в солнечный день, как сейчас, всё здесь казалось мрачным, темным и неуютным. В общем, обстановка была более, чем удручающая.
– Завтра за вами придет другой проводник. А пока располагайтесь. В последнем доме можно принять душ и перекусить. В остальные не суйтесь, – предупредил наш провожатый и исчез за дверью.
Я с облегчением вздохнула, решив, что всё время до завтра проведу в царстве Морфея. Сутки отдыха – королевский подарок. Я устроилась на ближайшем матрасе и моментально заснула.
«Лишь бы не пропустить момент и во время ответить на телефонный звонок», – уже сквозь сон подумала я.
Однако моим мечтам не суждено было сбыться. Я крепко спала, когда меня сильно схватили за руку и резко подняли.
– Что такое? – не поняла я.
– Пошли, – грубо сказала одна из девушек и потянула меня за собой, остальные с интересом наблюдали за нами.
– Куда? – я протерла глаза спросонья и даже не сразу вспомнила, где нахожусь.
– Куда надо, – отозвалась она.
Я пожала плечами и поплелась за ней. Хуже, чем есть, уже всё равно не будет, поэтому было совершенно не страшно.
Мы дошли до последнего дома, до того самого, про который нам рассказывал проводник. Открывая входную дверь, я краем глаза заметила, что остальные арабки тоже вышли из хижины и смотрят нам вслед. Такое любопытство было непонятно. До этого они никогда не интересовались моей персоной, да и вообще мы практически не общались. А тут вдруг решили даже проводить.
Дом, в который меня привели, полностью отличался от того, где мы остановились на отдых. Он был большой, просторный, светлый и чистый. И мебель была в порядке и никакой антисанитарии. Я так давно не жила в нормальных условиях, что мне показался дикостью такой образцовый порядок. Я вспомнила свою квартиру в России, отель на островах, где мы с Хасаном провели «медовый месяц» и с грустью вздохнула.
В столовой за большим обеденным столом с вышитой скатертью сидел наш Бородатый учитель в обществе незнакомого мужчины, они обедали или уже ужинали (кто его знает, сколько было сейчас времени) и вели беседу на арабском языке. Дверь из столовой была открыта, за ней виднелась кухня, в которой суетилась одетая в красивый арабский костюм молодая женщина. Заметив меня, мужчины замолчали.
– Вот она, – указал на меня наставник.
– Здрасти, – кивнула я.
Незнакомый араб мне не ответил и что-то сказал на своём языке. Бородатый внимательно слушал и время от времени кивал. Я, как дурочка, стояла посреди комнаты и не знала, куда себя деть. Наконец, выслушав до конца хозяина дома, а я так поняла, это был именно он, Бородатый обратился ко мне:
– Ты знаешь, что тебе, как супруге брата нашего командира, предстоит очень важная миссия. Весь её успех зависит только от тебя.
– Да, знаю, – подтвердила я.
– Но твой внешний вид может помешать выполнить задание безупречно.
Я удивилась.
– А что такое с моим внешним видом?
Бородатый поднялся со стула и провел меня в следующую комнату.
– Смотри, – указал он на зеркало.
Я, конечно, подозревала, что выгляжу не лучшим образом, но чтоб настолько ужасно, даже и не предполагала. Из зеркала на меня смотрело нечто непонятного пола. Мои остриженные и некогда окрашенные в чёрный цвет волосы представляли некое подобие свалявшихся дредов непонятного колора. Лицо приобрело серо-зеленый оттенок, глаза впали и вокруг них были тёмные круги. Мой переломанный нос распух и на исхудавшем лице выглядел неестественно огромным.
Одежда, перепавшая мне от расстрелянной ещё в лагере арабки, была велика на несколько размеров и чудом держалась на моем теле. Я выглядела, как бродяжка, или как скатившаяся ниже плинтуса бомжиха алкоголичка. Хотя почему алкоголичка, я была похожа на наркоманку, каковой и являлась по большому счету.
Если бы я не была уверена, что вижу в зеркале собственное отражение, то ни за что бы ни поверила, что это нелепое существо на самом деле я и есть. Потому что никогда в своей прошлой нормальной жизни не выглядела таким образом. По утрам все бабы ужасные, растрепанные и не накрашенные. Но и они по сравнению со мной сегодняшней просто таки королевы красоты.
– Ну, как? – спросил Бородатый.
– Никак, – огрызнулась я.
– Вот и мы посовещались и решили, что в таком виде ты скорее угодишь в полицию, чем выполнишь то, что предначертано тебе Свыше.
Я пожала плечами. Действительно, возразить здесь было нечему.
– У тебя европейская внешность, – продолжал наставник, – Наверное, ты даже красивая для русской нации, если на тебе рискнул жениться араб. Мы решили, что это тоже нужно использовать для достижения нашей цели.
Я утвердительно кивнула, хотя и не видела связи между моей внешностью и тем, что я должна буду сделать, а именно нажать на кнопку на мобильнике.
Бородатый подвинул стул к зеркалу и указал на него. Я подчинилась и стала ждать, что будет дальше. А дальше, из кухни буквально выплыла красавица–хозяйка, очень похожая на Латифу, с мисочкой краски для волос и кисточкой для окрашивания. Она тоже не говорила по-английски, и, тем более, по-русски. Я внимательно наблюдала за тем, как она колдует над моими спутанными безжизненными волосами и улыбается. Сама она была ухоженная, красиво накрашенная и очень молодая, чтобы быть женой хозяина дома, и слишком взрослая, чтобы быть его дочкой.
Она оказалась искусным парикмахером и косметологом, потому что через три с половиной часа всевозможных процедур я снова не смогла узнать себя в зеркале. Теперь я выглядела не хуже самой хозяйки, с модной ассиметричной стрижкой и идеальным мэйк–апом, который смог скрыть все недостатки моего лица, а выделить лишь только его достоинства.
Потом мне подобрали европейскую одежду – джинсы, футболку, свитер и легкую ветровку. Все было новым, с этикетками. Взглянув на них, я обалдела. Только мировые общеизвестные бренды. Интересно, откуда в такой глуши взялись дорогущие тряпки? Спросить было не у кого по причине языкового барьера. «В обычной жизни мы бы смогли подружиться с этой девушкой, как с Латифой», – подумала я и взгрустнула, вспомнив свою подругу. Как там она?
Уже совсем глубокой ночью я предстала перед хозяином дома и Бородатым в своём новом образе. Они, не скрывая восхищения, присвистнули и зашептались между собой. Бородатый попросил меня повернутся и удовлетворённо кивнул.
– Я и не подозревал, что ты… такая, – сказал он.
– Какая? – буркнула я.
– Красивая, – немного помолчав, ответил наставник и быстро добавил, – Вещи эти возьмешь с собой, дорога предстоит ещё долгая и трудная, боюсь, испортишь. Переоденешься, когда я тебе велю. А сейчас ступай.
Я послушно вышла из этого хорошего дома, и пошла в свой – убогий. Девушки не спали, они сидели на своих матрасах и, ожидая моего возвращения, тихо беседовали. На столе горела керосиновая лампа, тускло освещая комнату. Моё появление в европейской одежде, да ещё и с размалеванным лицом и классной причёской, заставило их замолчать. Они молча рассматривали меня, в глазах их бесились чертенята, или это отблески от керосинки так играли на их лицах. Они завидовали. Я это чувствовала, хотя ни одна из них не проронила ни слова. Моё преображение ещё больше вызвало их ненависть к моей скромной персоне. Но мне было наплевать на этих девок. Пусть хоть завидуют, хоть ненавидят. Скоро всё закончится, и мы будем довольны и счастливы.
От усталости я валилась с ног, даже красота даётся не так просто, поэтому смогла только переодеться и тут же вырубилась, едва коснулась своего матраса. Спать оставалось всего несколько часов, а потом нас ждут новые тропы через горы к заветной цели.
Ближе к обеду в деревушке появился наш новый проводник. Познакомившись с ним, я, признаться, решила, что нас разыгрывают. Потому как не может мальчик лет пятнадцати быть помощником террористов, да не просто помощником, а проводником, человеком, от которого зависит безопасность в пути пусть не большого, но все-таки отряда боевиков.
Юноша был маленького роста, худощавый, без лишней растительности на лице, но зато с грубым, как будто охрипшим, голосом, который ну никак не вязался с внешним обликом парня.
Он вошел в сопровождении Бородатого в наш дом, внимательно оглядел нас и прохрипел:
– Не люблю работать с бабами.
– Они не подведут, – заверил наставник, и представил его, – Это Мага, наш проводник.
– Выходим через два часа, – коротко бросил Мага, и поспешил выйти.
Теперь он мне уже не казался юным мальчиком. Его рост и телосложение просто запутывали, и делали первое впечатление о человеке неверным. Скорее всего, он был примерно одного возраста со мной плюс – минус пара лет.
Мы покинули деревню точно в срок. Был уже вечер, и на землю спустилась божественная прохлада. Идти было пока ещё легко, но я знала, что буквально через час уже не буду чувствовать своих ног. Шли мы молча, каждый думал о своём.
– Где мы? – спросила я Бородатого, в очередной раз почувствовав, как он смотрит мне в спину.
Со вчерашнего дня он изменился. Я постоянно ловила на себе его взгляд. И видела, как он при этом облизывает пересохшие губы. «Ой–ё–ёй, неужели моё преображение так подействовало на террориста? Ох, ни к чему хорошему это не приведет», – подумала я.
– Пересекли границу с Афганистаном, – ответил Бородатый.
Значит, Афганистан. Жуть какая, здесь же ещё опаснее, чем в соседнем Пакистане. Я вспомнила, как рыдала на «Девятой роте» – фильме, снятом лет пять назад про войну в Афгане и поёжилась.
– Замерзла? – спросил боевик, оказавшись слишком близко ко мне.
– Нет, – отрезала я и прибавила шаг.
Мы шли за нашим новым проводником уже третьи сутки, в основном мы перемещались вечером и ночью. Мага оказался знатоком своего дела. К полудню каждого дня мы выходили к пещерам, где отдыхали до вечера, пережидая жару, а потом снова продолжали путь. Я старалась подальше держаться от Бородатого, он же при этом наоборот стремился всякий раз устроиться поближе ко мне.
Вечером третьего дня, после отдыха и перекуса, мы отправились дальше. Не успев пройти и километра, Мага вдруг резко остановился, и схватился за автомат.
Мужчины, нас сопровождавшие, также привели своё оружие в боевую готовность.
– Что случилось? – спросила я и тут же услышала громкий хлопок, а за ним, пролетевший у меня над ухом, тихий свист. «Стреляют», – догадалась я. Выстрел повторился, и одна из девушек, вскрикнув, упала прямо у моих ног.
Следующая череда выстрелов, прогремела намного громче. Теперь отстреливались боевики моего отряда. И мужчины, и женщины рассредоточились по небольшому периметру, определив наиболее выгодные для них позиции за большими глыбами, и стреляли в чёрную бездонную даль. Все-таки девчонки молодцы, не растерялись. Никаких тебе истерик, вздохов ужаса, причитаний, никакой растерянности. Все действия отточены до автоматизма. Они прошли отличную боевую школу в лагере смертниц.
Другое дело, я. Без оружия, без спецподготовки, с нормальными женскими эмоциями. Как соляной столб с раскрытым от изумления ртом, я стояла посреди этого бесчинства, не в силах сдвинуться с места, пока не почувствовала, как кто-то дернул меня за руку и повалил в узкое пространство между огромных камней.
– Лежи молча, – предупредил меня Бородатый и вернулся на свою позицию.
Выстрелы гремели над головой, не переставая. Казалось, что началась настоящая война. Я лежала в своём укрытии и боялась. Не за свою жизнь, как могло бы показаться, а за то, что вот сейчас убьют всю мою команду, и я не смогу выполнить своего предназначения. Эта пресловутая кнопка занозой сидела у меня в голове, не оставляя моего воспаленного сознания ни на минуту. Я всё время помнила о ней, и в трудные моменты нашего похода очень переживала, что не смогу сделать того, на что рассчитывает все человечество. А ещё я боялась, что с гибелью моих спутников, я не получу заветное «лекарство», от которого сразу становится спокойно и отступает боль.
Я подняла голову и попыталась рассмотреть, что происходит вокруг меня. А вокруг стояла кромешная тьма, хоть глаз выколи, и только виднелись частые огоньки выстрелов, тех, что поближе – моих солдат, и тех, что подальше – неизвестных противников. И грохотало так, что невольно вспомнился салют в честь Дня города, устраиваемый каждый год на площади, практически под моими окнами. Мой милый город, мой милый дом… Милый ли? Почудилось, что всё то, что было у меня раньше, ко мне не имело никакого отношения. Это было так давно, совсем в другой жизни. И как я жила в том мире, полном непонимания, ненависти и зла? И ведь никто не подсказал, что только я одна смогу спасти человечество…
Занятая своими воспоминаниями, я не заметила, что выстрелы стали раздаваться значительно реже. Значит, были потери. С какой стороны, неизвестно, но точно были. Я попыталась подняться, но не успела, услышав у себя над головой голос Бородатого:
– Отступаем. За мной. Не отставай.
Он полз на четвереньках обратно, в ту сторону, откуда мы пришли. Я последовала его примеру и поползла за ним, стараясь держаться к нему поближе. Бой, между тем, продолжался. Но стрельба была вялой. Лишь время от времени слышались выстрелы с разного расстояния.
«Нас прикрывают», – подумала я, заползая в какую–то не то расщелину, не то пещеру.
– Будем ждать здесь, – сказал командир, устраиваясь в укрытии и приводя автомат в боевую готовность.
– Есть потери? – без особого интереса спросила я. То, что остался в живых хотя бы этот Бородатый, меня уже радовало. Он был главный, остальные не в счёт.
– Есть, – ответил он.
– Много?
– С той стороны, по крайней мере, трое.
Интересно, как это он смог вычислить в полной темноте?
– А с нашей?
– Четверо.
– Ого! – воскликнула я, не ожидая, что мой отряд настолько сократился.
– Заткнись, – буркнул командир, и я прикусила язык.
– Будем ждать, – после долгого молчания произнес он, и я почувствовала в этих словах всю горечь, на которую только способно людское сердце.
Стрельба продолжалась ещё около получаса. Бородатый несколько раз высовывался из своего укрытия, однако не стрелял. Всё это время я просидела молча, стараясь не обращать внимания на выстрелы, и пыталась думать о хорошем. В тот момент хорошим могло лишь стать счастливое спасение от вражеских сил, о чём я усиленно и молилась, крепко зажмурясь.
Мои молитвы прервал мужской грубый голос:
– Они взяли языка, – прохрипел рядом со мной Мага.
От неожиданности я вздрогнула и открыла глаза. Уже светало, и я могла отчетливо различать силуэты людей. Оказалось, что перестрелка уже закончилась, рядом со мной привалившись к большому камню, сидела одна из девушек. Наш проводник докладывал Бородатому обстановку, которая оказалась хуже некуда.
– Трое убитых, одна ранена, – он пытался говорить шёпотом, но его голос не позволял делать это тихо, он хрипел и шипел как стая диких тигров, – Её и взяли.
– Чёрт, – выругался командир, – Кто?
– Кажется, Назира.
– Чёрт, чёрт, чёрт… – дальше шла непереводимая игра арабских ругательств.
– Расколется? – спросил Мага.
– Скорее да, чем нет. Я её вообще не хотел брать, но Алан настоял. Чёрт бы попрал эту шлюху.
– Что, твоей подруге нельзя доверять? – обратился Мага к оставшейся в живых арабке.
– Она не моя подруга, – фыркнула та.
– Ну-ну, – усмехнулся он.
– Через час станет совсем светло, – сказал Бородатый, – Здесь оставаться нельзя. Солдаты будут прочёсывать этот квадрат. Надо уходить в сторону.
– Тогда на северо-восток, там не должно быть силовиков, и вообще никаких летучих отрядов, – пояснил Мага.
Командир согласно кивнул.
– Придётся сделать большой крюк.
– Насколько большой?
– Километров сто – сто двадцать.
– Ох! – это уже я влезла в разговор мужчин.
– Что охаешь? – спросил Мага.
– Она у нас неженка, – я почувствовала, как улыбнулся Бородатый. Все-таки он ко мне испытывал теплые чувства.
Арабка снова фыркнула, услышав его замечание.
– Неженкам тут не место, – заметил проводник.
– Место, не место. Приказ самого Абдула задействовать её в боевом задании, – объяснил Бородатый, поднимаясь с камня, – Задерживаться нельзя, давайте-ка в путь.
И мы двинулись дальше.
Когда совсем рассвело, мы были уже далеко от места перестрелки. На счастье нам больше не встретилось ни одного диверсионного отряда, да и вообще ни одной живой души мы не увидели в горах, за исключением пары орлов, сопровождавших нас часть пути.
Переход по новому пути был гораздо тяжелее и дольше, чем в предыдущие дни. Мага сразу предупредил, что этой «дорогой» никогда раньше не пользовались боевики, так как северо-восточная часть считалась непроходимой. В чём мы скоро и убедились. Тропы, как таковой не было. Чтобы спуститься или подняться по скале, приходилось прибегать к альпинистскому снаряжению. Благо мне, как любительнице гор, было несложно разбираться со специальными карабинчиками, тросами и прочими устройствами. Руки работали на автомате, но физические силы были уже на грани. Каждый новый день пути высасывал из меня все соки. Я не успевала как следует отдохнуть, была очень истощена, и чувствовала себя с каждым днем всё хуже и хуже. Но человек, как известно, это такая скотина, которая приспосабливается ко всему. Вот и я, пыталась приспособиться к нечеловеческим условиям, это была настоящая школа выживания. И могу сказать с гордостью: ценой невероятных усилий, а также с мыслью о чудо – кнопке, которая предавала мне силы на наиболее тяжелых участках, я её прошла!
Я не помню, сколько длился переход в этой непроходимой части горной системы, но в один прекрасный день, взобравшись на очередную скалу, я увидела, что у подножия простирается самая настоящая степь. Наконец–то, закончились проклятые горы. И моя любовь к ним остыла раз и навсегда.
Вдохновлённая увиденным, я даже не заметила, как мы спустились вниз. Я радовалась, танцевала и пела, забыв про усталость. И готова была бежать по относительно ровному полю, куда глаза глядят. Далеко – далеко. Но Бородатый взял меня за руку и потащил за собой.
– Ты ведешь себя слишком шумно, – сказал он, впихивая меня в пещеру, находившуюся у подножия горы.
– Но тут, кроме нас, никого, – возмутилась я.
– Не факт, – усмехнулся Мага, отодвигаясь и пропуская меня вглубь пещеры.
– В смысле?
– Ты забываешь про наблюдения с воздуха.
– Так и самолетов не слышно, – спустившись с гор, я чувствовала себя уверенно, поэтому рискнула спорить.
– Беспилотники незаметны, а о спутниках, ты, наверное, вообще никогда не слышала, – съязвила арабка.
– Заткнись, – рыкнул на неё Бородатый.
Я улыбнулась. Такое положение вещей мне нравилось. Надо будет им как-нибудь воспользоваться.
– Всем отдыхать, – приказал командир.
Мы, перекусив остатками пищи и приняв дозу «лекарства», дружно улеглись на голых камнях, выставив у входа в пещеру часового. Хоть здесь мне повезло, я никогда не дежурила во время сна. Толку от меня в этом деле не было. Как боевая единица, я была полным нулем. Бородатый это осознавал, или просто жалел, чёрт его знает. Но время, отведённое на отдых, я полностью посвящала сну, и просыпалась только, когда объявляли общий подъём.
Разбудил меня шум мотора, он нарастал, а на сердце становилось всё тревожнее. Я резко поднялась. Нет, мне не приснилось. Действительно было слышно, что в нашу сторону направляется автомобиль. Мне стало страшно. Неужели это я своим неосторожным поведением накликала беду. Может быть, спутник запечатлел мой танец, а снимки передал в местное ГРУ. И теперь власти спешат уничтожить наш террористический отряд. Мной овладела паника, я снова вспомнила про своё предназначение в жизни, и о кнопке, которая спасёт мир честных и порядочных людей. Неужели из-за моей глупой выходки, теперь весь земной шар будет под угрозой?
Я огляделась по сторонам. В пещере были Бородатый и девушка, они тоже уже не спали, но на их лицах не читалось ни тревоги, ни страха.
Я уже хотела броситься в ноги командира, с мольбами о прощении, но тут в пещеру вошел Мага.
– Наши, – сказал он и снова вышел.
– Отлично, – сам себе прошептал Бородатый и тоже последовал к выходу.
Я сидела в недоумении. Что значит «наши»? И почему «отлично»? Арабке было всё равно, что творится на улице. Она снова легла на своё место, и через минуту я услышала её ровное дыхание. Она, так же, как и я принимала наркотики, и сейчас была под их воздействием.
Я попробовала последовать её примеру. Но тревожные мысли не давали покоя. Мозг отказывался отдыхать, а глаза не желали закрываться. К тому же разболелся живот. Нужно было срочно выйти в туалет.
В этот момент в пещеру вошли командир и проводник, а за ними ещё какой-то мужчина. Он не носил бороды, на его голове вообще отсутствовали волосы. У него была европейская внешность и одежда - джинсовые шорты по колено и майка «боксерка». А самое главное, у него не имелось оружия. Мужчины моего отряда общались наравне с ним. Сообразив, что этот лысый человек нам не враг, я смогла выдохнуть с облегчением.
– Привет, – сказал он нам по-английски.
– Привет, – ответила я, арабка промолчала, и только перевернулась на другой бок.
Мужчина засмеялся.
– Это Георг, – представил его Бородатый, и объявил: – Через час уезжаем.
Георг и Мага принесли из машины пакеты с продуктами, и впервые за много дней мы смогли нормально наесться. Да, что там нормально! Зная, что следующую часть пути мы проведем в автомобиле, и больше не придется карабкаться по горам, я устроила себе настоящий праздник живота.
Потом мы загрузились в огромный внедорожник и отправились дальше. Я не спрашивала, куда. Мне было хорошо от сытости, удобно на мягком сиденье, не надо было царапать в кровь руки и ноги, чтобы перелезть через огромные каменные глыбы, чему я тихо радовалась. Мы ехали в неизвестном направлении, и я была счастлива, что за спиной остались ненавистные горы. Я любовалась картинкой, мелькавшей за окном. Меня быстро укачало, и, естественно, я заснула.


Мой доведённый до истощения организм не выдержал проверки на прочность. Почувствовав, что основная – самая трудная часть пути осталась за спиной, и дальше уже нет повода напрягаться, он – организм – окончательно расслабился и расхворался.
Уже в первом автомобиле, управляемом Георгом, я почувствовала, что заболела. Меня бил озноб так, что аж зубы стучали, и одновременно я задыхалась от духоты, несмотря на включенный на полную мощность кондиционер. То ли вирус, то ли простуда, это не важно. Важно, что чувствовала я себя ужасно, и даже не помогали спасительные инъекции.
На время я забывалась и проваливалась в зыбкий сон, который прерывался при любом подпрыгивании внедорожника.
Наш джип скакал, как молодой горный козёл. Мы ехали по пересеченной местности, где даже намека на дорогу не было. Рытвины, ямы, канавы, небольшие булыжники – всё это наш автомобиль преодолевал с невероятной лёгкостью, то подлетая на кочках, то буквально падая в пропасть, чем прибавлял мне головной боли.
Потом мы сменили машину, это была большая легковушка представительского класса, поэтому весь наш малочисленный отряд в неё поместился без труда.
Со сменой транспортного средства закончились и ухабы. Дорога была не асфальтированной, но хорошо накатанной просёлочной. С трудом перебравшись в новую машину, я окончательно лишилась сил, а за одно и чувств.
Я не помнила, как мы добрались до какого-то селения, стерлось в памяти и то, как я попала в один из домов этого населённого пункта. Очнулась я в кровати. Рядом со мной хлопотала какая-то женщина, она вытирала мне лицо холодным влажным полотенцем, приговаривая что-то на своём языке. Я подумала, что, наверное, это какая–то очень хорошая женщина, и вспомнила свою маму. Она тоже часто так сидела у моей кровати, когда я болела. Давно, правда, это было. Ещё в детстве. Воспоминание было таким теплым, я попыталась улыбнуться, но снова потеряла сознание…


– Ну и напугала ты меня, – сказал Бородатый, когда я пошла на поправку.
– Сколько я так… болею? – задала я вопрос.
Я ещё ощущала слабость, с кровати вставала только в туалет. Хозяйка дома хорошо заботилась обо мне. Приносила еду прямо в постель, не забывала о таблетках и уколах, часто подходила ко мне и спрашивала, что приготовить.
– Неделю, – ответил Бородатый, – Мы с твоей болезнью со всех графиков сбились. Абдул рвёт и мечет. Но без тебя продолжать не велит. Ты у него, как заноза в заднице.
– Я знаю.
Командир долго молчал, решая, спросить меня или нет о том, что не давало ему покоя. Наконец, он решился:
– Чем ты ему так не угодила?
– Кто его знает, – ответила я, – Вроде ничего такого не сделала, а он просто невзлюбил, получается.
– Может, расскажешь? – с мольбой в голосе попросил Бородатый.
И я рассказала ему всё, что произошло со мной в последнее время, начиная с нашей, так называемой, свадьбы с Хасаном. Я говорила долго, подробно описывая все свои приключения: и про взрыв администрации в родном городе; и про захват самолёта, произошедший только из–за того, что я летела именно этим рейсом; и про Латифу, которая пыталась меня спасти, и про то, как она прятала меня в подземелье; и как Хасан нашел и забрал меня. Рассказала про таможенника и его беременную жену. Со слезами на глазах вспомнились Анджей и Агата, которых я так нелепо подставила, и они поплатились за мою неосмотрительность своими жизнями. Рассказала про то, как мой супруг бросил меня на сухогрузе, и перешёл на сторону брата. О разговоре с Абдулом я тоже упомянула. А вот про деньги Саида, найденные в подвале, умолчала. Сама не знаю, почему. Может быть, просто забыла.
Командир слушал меня очень внимательно, ни разу не перебив. Иногда он кивал или делал удивленный вид. В общем, слушателем он был хорошим. Мой рассказ мне самой показался каким-то неправдоподобным, думаю, что в половину истории он не поверил. Ну, и фиг с ним.
– Ты до сих пор любишь Хасана? – вдруг спросил Бородатый.
Я пожала плечами:
– Иногда мне кажется, что его вообще не существовало.
– Ответь да или нет? – настойчиво попросил он.
Я испугалась. Я знала, что командир неровно дышит ко мне с тех самых пор, как я предстала перед ним в нормальном одеянии с качественным макияжем, и расценивала его чувства двояко. С одной стороны, это было хорошо, так как меня до сих пор не пристрелили за мою несостоятельность, в качестве бойца. Но с другой стороны, я боялась, как бы эта его влюбленность не снесла ему крышу, и он не воспользовался бы моим скверным состоянием. «Так, что там было про семейные узы. Священные, что ли?» – пыталась вспомнить я.
– Ну, так что? – подгонял он.
– Он мой муж, и я, конечно, люблю его, – как можно твёрже сказала я, хотя твёрдости в дрожащем от утомления голосе было не на грош.
– Я так и думал, – с некоторой злостью бросил командир, резко встал и поспешно вышел.
В этот момент в комнату вошла хозяйка, поохала, увидев до какого состояния довел меня разговор, и быстренько отправила меня в царство сновидений, сделав укол транквилизатора.
На следующий день я чувствовала себя намного лучше. Но все ещё не решалась выйти на улицу, боясь встретиться с Бородатым.
Зато через день он сам навестил меня. Я поёжилась, приготовившись к не очень приятным для меня моментам в виде разговора на тему моей любви к Хасану. Но настроение командира было приподнятое, что давало надежду на то, что наша беседа пройдет мирно.
– Я рад, что тебе лучше, – с порога комнаты сказал он.
– Спасибо. Я тоже.
Он молча смотрел на меня, пытаясь скрыть улыбку.
– Что-то случилось? – не удержалась я.
На секунду его лицо приобрело скорбное выражение:
– Ты должна знать.
– Знать что?
– Мужайся, Нелли, – слишком драматично у него получилось, и тут же скорбь отступила, сменившись нездоровым ликованием.
– Да, что произошло–то? – моё терпение было на пределе.
– Понимаешь, твой муж Хасан…, он погиб.
Эта новость не произвела на меня абсолютно никакого впечатления, что я попыталась скрыть, нацепив на лицо несчастную мину.
– Я понимаю, для тебя это большая потеря, – продолжал Бородатый, – Но ты должна знать. То, чем занимался твой муж, было слишком опасно даже для такого профессионала, как он.
– Как это произошло? – выдавливая из себя слезы, спросила я.
– Пока толком ничего неизвестно, я сегодня связался с Абдулом, и он сообщил о несчастье.
Лишь сейчас я осознала, что та новость, которую сообщил Бородатый, напрямую касается и меня. Я стала вдовой, и этот факт действительно меня расстроил. Теперь я разревелась по-настоящему.
– Ну, не убивайся так, – успокаивал меня командир, – Мир жесток и несправедлив…
– Да, да, – перебила я его, – Я помню, что должна ответить на звонок, я помню про кнопку.
– Да какая к чёрту кнопка, – разозлился он, схватил меня за локти и сильно встряхнул, – Я всё придумал. Теперь, когда твоего мужа нет в живых, ты перестала быть интересной Абдулу. Хоть он и велел довести начатое до конца, но в его словах не было той твердости, с которой он привык отдавать приказы.
– И что? – размазывала я слезы по щекам.
– Я совру Абдулу, что тебе стало хуже, и ты умерла. Я спрячу тебя, надёжно спрячу. Ты не думай, я не предатель, как твой муж, на меня можно положиться, со мной ты не пропадешь.
«Знакомая песня», – пронеслось в голове, и я разревелась с новой силой, вспомнив, как то же самое мне говорил мой ненаглядный супруг.
– А как же кнопка? – тихо спросила я.
– Забудь о ней, – махнул рукой командир.
– Как это забыть, – удивилась я, – Каждый день и каждую ночь мысли о ней не дают мне покоя. Я засыпаю и просыпаюсь в страхе, что не успею вовремя, что не исполню своего предназначения.
– Твою миссию сможет выполнить Роза самостоятельно. Она хорошо подготовлена.
– Я тоже готова! – обиделась я.
– Глупая, какая же ты глупая, – тихо сказал Бородатый и обнял меня, что для меня стало неожиданностью, – Я предлагаю тебе спасение. Новую жизнь, если хочешь.
– Спасибо, не надо, – попыталась я выбраться из его объятий и совершенно не понимала, что он хочет донести до меня своим разговором.
Для меня вдруг стало важно, что девушку, с которой мне пришлось пройти такой длинный и сложный путь, зовут Роза. За всё время мы ни разу не заговорили. Не смотря на то, что мы с ней были в одной команде, делили еду и даже рядом спали, я о ней ничего не знала. А теперь вдруг выясняется, что у неё есть имя. Интересно, а этого Бородатого как зовут, как ни странно, но и его имя было мне неизвестно? В самом начале, когда я слушала его лекции, все его называли «учителем» или «командиром», так повелось и в самом походе.
– Ты согласна? – отпустив, спросил он, и вернул меня к сути беседы.
Я пожала плечами, всё ещё до конца не понимая, что он имеет в виду. Я столько слышала о том, что избрана для спасения человечества от мракобесья. И вот так по своей воле отказаться от своего истинного предназначения, взвалив серьезную ответственность на какую-то Розу, которую я честно недолюбливала, я была не готова. А вдруг она спасует и провалит задание. Нет! Этому не бывать никогда.
– У тебя есть время подумать. До вечера, – сказал командир, вставая с моей кровати, – Я буду рад, если ты примешь правильное решение.
Бородатый вышел из комнаты. Через пять секунд я уже видела в окно, как он удаляется от дома, а за ним по пятам на значительном расстоянии бежит Роза, в неизменном чёрном костюме и с автоматом через плечо.
Я выползла из–под одеяла, и подошла поближе к окну. Присутствие арабки за спиной Бородатого настораживало. Они долго шли. Командир ни разу не обернулся за это время. И вот уже он издалека казался маленьким оловянным солдатиком. Ещё чуть-чуть и он исчезнет за небольшим пригорком… В это самое мгновение Роза резко остановилась, вскинула автомат, и начала целиться в крошечную фигурку Бородатого. Видимо, она окликнула его, или он почувствовал неладное, потому что обернулся, но ничего не успел сделать. Почему она целилась в него? Неужели слышала наш разговор? Раздалась короткая автоматная очередь и мой несостоявшийся спаситель, вскинув руки, упал на землю.
Я закричала, не ожидая такого исхода. Ко мне поспешила хозяйка и тоже выглянула в окно. Роза к тому времени уже исчезла, а тело командира скрыла высокая трава. Поэтому женщина ничего особо страшного не углядела, а крик приняла за приступ боли. Она уложила меня в постель и сделала укол снотворного.
Вечером ко мне явился Мага.
– Наш командир отлучился ненадолго. Я за него, пока он отсутствует, – прохрипел он своим противным голосом, – Я вижу тебе уже лучше. Приготовься. С наступлением темноты мы уезжаем.
Я согласно кивнула, зная, насколько жестокими могут быть эти люди, особенно сейчас, когда они убили моего последнего защитника.
Хасана нет в живых, Бородатого – тоже. Никому я больше не нужна, бедная, несчастная и в доску больная. Остается только одно – возложенная на меня миссия.


Остальной путь до места назначения был хоть и долгим, но простым и нудным. В основном мы передвигались на транспорте, иногда, правда, приходилось преодолевать некое подобие гор, но по сравнению с теми, которые нам достались в Афганистане, эти горы не даже заслуживали такого громкого названия. Скорее, это были небольшие перевалы, и наш уже совсем поредевший отряд с легкостью проходил их за сутки.
Георг был с нами и во время переездов и в пеших походах. Причем им с Магой было тяжелее всего. Если у нас с Розой за спиной болталось по небольшому рюкзаку, то мужчинам пришлось тащить на себе какие–то неподъемные на вид коробки. Откуда они взялись, я понятия не имела. Не помню, чтобы они были, когда мы выступили в поход в Пакистане. Я не стала спрашивать, что в них, посчитав, что это не моё дело.
Я, кажется, совсем поправилась. Хотя тут тоже бабушка надвое сказала. Каждый вечер Роза колола мне и себе наркотик, поэтому своё состояние здраво оценить было невозможно.
Мы сменили штук десять автомобилей, пока, однажды, не пересели на городской транспорт. Это был междугородный автобус, битком набитый людьми кавказской внешности. Мои арабы на их фоне совсем не отличались, и только на меня, как на белую ворону, пассажиры нагло косились.
Я сидела на одном сиденье с Розой, надо мной навис какой–то лохматый и, судя по исходящему амбре, давно не мывшийся мужик лет сорока:
–Ай–я–яй, такой красивый девушка, в таком кошмарный автобус, – выпалил он по-русски, коверкая, как только возможно, слова.
Признаться, данная фраза прозвучала так неожиданно, что я чуть не лишилась чувств от их переизбытка.
Я так давно не говорила на родном языке, что для меня он уже перестал быть таковым. Наверное, выглядела я очень глупо, потому что мужчина рассмеялся и заметил:
– Что с твоим глаза? Не думай, красавица, что мы не образованный, мы вах как образованный.
После этой фразы половина автобуса повалилась с хохоту.
– Вы что все по-русски говорите? – ничего более умного я не придумала спросить.
И снова послышался смех, и с разных мест люди отвечали по-русски: «Да!»
– Скажи, как ты тут оказался? – не унимался сосед.
Я всё так же обалдело сидела на своём кресле и никак не могла взять в толк, откуда в одном автобусе могло собраться такое количество людей, знающих мой родной язык. До этого я не интересовалась, где мы находимся. Мне было всё равно. Как говорится, день прошел, и Слава Богу. Теперь же почувствовав рядом с собой почти соотечественников, я проявила любопытство:
– А мы где?
Такого вопроса никто не ожидал, поэтому на секунду в автобусе воцарилась тишина, которая вскоре буквально взорвалась очередным приступом смеха.
– Таджикистан – самый высокогорный республика в нашей страна. Пик Коммунизма на Памире…, упс… забыл сколько–то там метров, – продекламировал дядька, веселя народ, – Хотя, это уже давно не ваш страна. Хе–хе–хе, небось, и не помнишь СССР.
– Я совсем маленькая была, когда он развалился, – почему–то мне стало обидно.
– А мы помним, – горько вздохнул мужчина, – Всё помним.
В этот момент Роза, которая с интересом слушала нас и не понимала ни слова, толкнула меня в бок и шепотом приказала заткнуться, пригрозив открыть пальбу по мирному населению.
Она, конечно, блефовала. Всё оружие до последнего ножа боевики оставили в последнем джипе, которым также управлял Георг. Он не поехал с нами, а отвез на автостанцию, где наш новый командир Мага встретился с каким–то типом и передал ему те самые коробки непонятно с чем. Разговор между ними я слышала, но моё состояние не стояния не позволило вникнуть в его суть.
– Качественный? – спросил мужчина.
– Обижаешь! – воскликнул Мага и заржал, – Как в прошлый раз. Наичистейшее говно, если разбодяжешь…
– Э–э, – перебил собеседник, передавая Маге небольшой бумажный пакет, – Не учи ученого. Передай своим, что деньги уже на счету.
Мага кивнул и попрощался с подозрительным типом. Вернувшись в машину, он достал из пакета три паспорта и вручил нам с Розой по одному. Я мазнула взглядом свой, прочитать что–либо было решительно невозможно, данным языком я не владела. Без интереса я закрыла паспорт и убрала в свой рюкзак.
Я очень удивилась, когда мы попрощались с Георгом, и оказалось, что дальше нам предстоит путешествовать на автобусе. В туалете на автостанции, естественно, в присутствии Розы, я, как могла, привела себя в порядок, а именно тщательно умылась, и переоделась в джинсы и майку, полученные когда–то в презент. На этом настояла арабка. Сама она тоже сменила одежду, но особо её внешность не изменилась. Юбка до пят и кофта с длинным рукавом были такими же чёрными, как и её походный костюм. Единственным цветным пятном стал платок на её голове. Он был темно фиолетовый, и совершенно ей не шел.
Покинув санузел, мы вышли к автобусной стоянке. Рядом с одним из автобусов нас встретил Мага и протянул билеты.
– Это наш, – коротко сообщил он.
Мы были почти первые, кто взял билеты на этот рейс. Около двух часов мы ждали, когда он наполнится пассажирами и вот теперь ехали, задыхаясь от пыли и зловония, исходившего от потных тел.
А сейчас ещё выяснилось, что нас окружают таджики, говорящие по-русски, хоть и паршиво, но всё-таки.
Мне вдруг стало интересно, куда мы держим путь, но Роза ещё раз больно толкнула меня, тем самым, предупредив помалкивать.
Словоохотливый дядька, висящий на поручне, задавал ещё много вопросов, на которые мне запрещено было отвечать. В конце концов, он обиделся и тоже замолчал.
Все–таки русский язык был не слишком популярен у этих таджиков, потому что, как я не прислушивалась, а родной речи больше не услышала. Между собой они разговаривали, разумеется, на своём.
Мы ехали больше суток. Магу я видела лишь издалека, он не обращал на нас никакого внимания, и всячески делал вид, что мы не знакомы. На больших остановках, когда можно было выйти и размять кости, Роза ни на минуту не оставляла меня одну, боясь, что я снова заговорю с кем-нибудь из пассажиров. Но я и не собиралась ни с кем общаться. У меня была страшная ломка. Арабка, кстати, тоже выглядела бледной и больной, но держалась намного лучше меня.
Превозмогая боль, я все–таки смогла уснуть в своём кресле. Но среди ночи меня разбудили и потребовали предъявить паспорт. Как оказалось, мы пересекали границу с Казахстаном, и люди, разбудившие меня, были паспортными контролерами и таможенниками. Я ничего не соображала, руки тряслись и не слушались. За меня всё сделала Роза, тихо шепнув мне на ухо: «Только попробуй нас выдать». И я не выдала.
Ни наши документы, ни наш багаж, ни мы сами не вызвали никакого интереса у представителей власти. На удивление, всё оказалось в порядке, и через пару часов мы смогли продолжить свой путь.
Дальше, как я уже говорила, всё наше путешествие протекало без приключений. На конечной станции мы провели полдня, изнывая от безделья и жуткого самочувствия. Мага быстро смылся и вернулся на автостанцию только часа через три, при этом он умудрился где-то достать «лекарство» для нас с Розой. Поэтому дальнейший путь не вызывал приступов тошноты.
В Казахстане мы сменили три или четыре рейсовых автобуса, и без особых проблем добрались до Алматы. Но и здесь мы не остановились, а прямиком направились в местный аэропорт.
Почему–то я была уверена на сто процентов, что он и есть наша конечная цель. Ведь куда–то лететь боевикам, то есть нам, после месячного перехода через половину (ну или чуть–чуть поменьше) Земного шара, было не просто нелогично, а даже скорее глупо. Я мысленно попрощалась со всей роднёй, и даже ощутила некое подобие радости при мысли, что вот сейчас я умру и встречусь, наконец, со своим горе – муженьком на Том Свете, и уж задам засранцу по первое число за все те обещания, которые он не успел выполнить.
Однако мои предположения оказались далеки от истины, мы действительно собирались сделать глупость – лететь самолетом.
Я не стала говорить, что нас сразу заметут с нашими липовыми таджикскими паспортами. Этого сделать я просто не успела. Хитрый Мага опередил меня. Уж не знаю, сколько денег он отвалил или ещё чего доброго сделал для местных парней, но только в аэропорту нас уже поджидал один человек, тот, что из представителей власти, который чуть ли не с торжественным оркестром вручил нам новые российские документы.
Я открыла свой и усмехнулась, «Светлана Олеговна Иванова» – значилось в паспорте, что ж особой фантазией местные специалисты по изготовлению фальшивых документов не обладали. Роза теперь была Петровой Ларисой Павловной, вот уж поистине русская дама, арабские корни которой буквально кричали: «Не верьте! Всё это ложь!» Да, и Мага оказался теперь гражданином России, и, ни больше - ни меньше, а самим Пушкиным, правда, Ильдаром Арсеновичем.
Так, имея вполне авторитетного покровителя, который проводил нас к самому трапу, мы с легкостью попали в самолет.
Летели мы бизнес – классом. В моей жизни это было впервые, поэтому сразу, заняв своё место, я стала осваивать всё то, что предлагалось здесь пассажирам, не обращая внимания на слова командира самолета, раздававшиеся из динамика. И только в конце его речи я поняла, что летим мы ни куда-нибудь, а в мою Россию, а именно в Екатеринбург.
«Неужели Абдул решил использовать меня в качестве террориста в родной стране», – сокрушалась я. Но Роза время от времени напоминала мне о том, как будут счастливы все вокруг, когда мир избавится от зла в виде неправоверных скотов, и мне становилось легче переносить эту страшную мысль.
– Ты не забудешь про кнопку? – даже в самолете арабка напомнила о ней.
– Не забуду, – смиренно отвечала я, но на душе было неприятно. В тот момент было одно желание: давайте сюда ваш телефон, пусть поскорее все это уже закончиться.
Но мобильник мне ни в самолете, ни в аэропорту Екатеринбурга никто не выдал. Мы успешно приземлились, также успешно добрались до железнодорожного вокзала и купили билеты в купе поезда «Екатеринбург – Москва». Из–за их аховой стоимости вагон был полупустой. Четвертое место нашего купе до самого конца так никто и не занял.
Мы подстраховались и решили, не въезжая в саму Москву, выйти на предпоследней остановке. Дело было ночью, здание вокзала оказалось закрытым. Мага – Пушкин кому–то долго звонил, а мы с Розой, устроившись на лавочке в парке напротив железнодорожного вокзала, ждали, что будет дальше. Вокруг была темнота и тишина. Но каким-то чудом патруль ППС нас высмотрел в парке и двое мужчин в форме вежливо спросили, что мы делаем в такое время в столь неподходящем для молодых девушек месте.
– Ждем поезд до Москвы, – устало сообщила я, вставая с лавочки.
– Только что ушел, – сказал совсем юный полицейский, – Как же вы прошляпили?
– Вот не успели, – всплеснула я руками.
– Дайте-ка, гражданочки, ваши документы посмотреть, – попросил тот, что постарше.
Роза, не понимая, о чем идет речь, вся напряглась, и не пошевелилась. Я же с беззаботным видом подала свой паспорт и, толкнув в бок арабку, тихо сказала по-английски: «Молчи».
– Что? – не понял старший патрульный, освещая фонарем мой паспорт.
– Да это я так, ругаюсь, – засмеялась я.
– А подруга-то что, как соляной столб застыла, – спросил молодой.
– А, Лариска – то? Да она немая, инвалидка с детства, – врала я, копаясь в рюкзаке Розы, и пытаясь отыскать в нем паспорт, – Вот переживает, что свидетельство своё об инвалидности забыла дома, теперь придется полную стоимость за билет платить.
Наконец, и документы Розы оказались в руках ппс-ников.
– И чего вам, девоньки, на ночь глядя в Москву приспичило? – спросил старший полицейский, – Дома-то, что не сидится? Небось, мужья волнуются…
– Мужья на рыбалке? – самозабвенно врала я, – Да, кабы хоть мобильники с собой взяли, а так ведь, не рыбалка – одно название. Ребята мужским коллективом собрались, водку хлещут, да на нас – жен жалуются.
– Ну–ну, – прервал меня один из патрульных, – Хорош, заливать–то Светлана Олеговна, не замужем вы. Штампа в паспорте нет.
Я прикусила язык, но быстро нашлась, что ответить:
– А гражданские браки никто не отменял. И кому он штамп этот нужен? Сейчас замуж выходят только в двух случаях: либо по залету, либо по расчету. А просто так деньги тратить на свадьбы всякие – это неэкономично. Опять же, а вдруг развод наметится. Лишний геморрой… Ой, простите, сорвалось.
– Да–да, вы правы, – подхватил старший полисмен, тема замужества современных девушек ему была также знакома, – Моя дочка тоже с хахалем живет уже три года, а о свадьбе даже не помышляет. Говорит, повода нет.
– Вот, а я что говорила, – обрадовалась я.
– Так, а зачем в Москву–то? – пристал молодой, – Так и не ответили.
– Так у Лариски несчастье, – ткнула я пальцем в Розу, которая так и стояла перед полицейскими, готовая в любой момент к оборонительным, а может быть даже и к наступательным действиям.
– Что случилось?
– Да, брат ее, дурак малолетний, 20 лет всего, повесился, да неудачно – выжил одним словом, успели спасти. А из родственников в Москве никого. Вот и вызвали Лариску среди ночи. Ну а куда она без меня, в огромном городе пропадет. А вы думаете, чего она такая молчаливая, переживает за братца паршивца.
– Так она же – Лариса ваша – глухонемая, – удивились ппс–ники.
«Чёрт!» – выругалась я про себя, надо было выкручиваться.
– Да – глухонемая, с детства… Но на своём та–ак болтает, не остановить.
Полицейские рассмеялись.
– Веселая вы – Светлана Олеговна, шли бы вы домой с вашей глухонемой подругой. Все равно до утра поездов не будет, а тут у нас неспокойно, опасно, бандитов полно.
Я кивала, соглашаясь с каждым их словом. Бандитов в этом пустом парке сейчас было действительно предостаточно – мы с Розой и ещё Мага где-то в кустах.
– Вы, кстати, где живете? Прописка у вас не местная, – спросил полицейский.
– Да? – удивилась я, и мысленно отругала себя, что не посмотрела все страницы паспорта заранее.
– Да, – также удивились моему вопросу и они.
– Ну да! – воскликнула я, – Живу просто уже здесь сто лет, привыкла к здешнему городу, – «Еще бы вспомнить, что за город», – подумала я.
– А по какому адресу?
«Ну, Нелли, давай, не ошибись», – велела я себе и выпалила:
– Ленина, дом пять, квартира три.
«Только бы существовал такой адрес», – взмолилась я.
– На проспекте? – спросил старший полицейский своего коллегу, – Где это?
– Ты чего, Петрович, это ж новостройка. Недавно люди въехали.
– Да–да, вот только чемоданы перевезли, – поддакивала я, радуясь, что попала в самую точку.
– А что ж тогда не прописались еще? – в вопросе слышались подозрительные нотки.
– Так то ж супруга моего гражданского хоромы, а мы не женаты, – нашлась я, – Кто ж меня там просто так, за «здорово живешь», пропишет?
– А Лариса Павловна ваша где обретается?
– По соседству, в седьмой квартире тоже с ухажером. И представьте с нормальным – не глухонемым даже, как они друг друга понимают, до сих пор голову ломаю, – беспечно засмеялась я.
– Эх, девки, замуж вам надо, – сказал пожилой полицейский, отдавая наши паспорта.
В этот момент у молодого ппс–ника зашуршала рация.
– Пятьдесят восьмой, как слышишь.
– Говори, – ответил парень.
– У кафе «Ностальгия» драка, давайте с Петровичем туда.
– Есть.
Рация затихла, полицейские ещё раз настоятельно попросили нас вернуться к месту фактического проживания, развернулись и, не спеша, потопали прочь из парка.
– Поосторожней там – у «Ностальгии», – не удержавшись, крикнула я вслед родной полиции.
– Шли бы вы уже домой поскорее, Светлана Олеговна, – услышала я в ответ.
Роза шумно выдохнула и села на скамейку.
– Что это было?
– Это, Роза, местные силовые структуры, – печально ответила я.
Таких беспечных полицейских нет ни в одной стране. Вместо того, чтобы доставить нас в участок, а я не сомневалась, что так и будет, нам пожелали спокойной ночи. Стоило только проехаться по ушам бедным правоохранительным органам, и быть снова свободными, как ветер.
И я тоже хороша, зачем столько насочиняла. Видимо, это от нехватки общения на родном языке. Честно говоря, очень не хотелось, чтобы они уходили разнимать драку у какой–то там «Ностальгии». С полицейскими я развлекалась, забыв о том, кто я такая, и зачем прибыла в этот город, аж из самого Пакистана.
Я говорила им все эти глупости и сама уже верила в существование гражданского мужа, предпочитающего проводить время на рыбалке с друзьями, в новую квартиру, в которую мы вот только недавно переехали, в глухонемую Лариску, наконец. А теперь эти милые добрые полицейские ушли, и сразу стало пусто.
Снова вернулись насущные проблемы, стало холодно, и начало трясти от озноба. Опять нужно было разговаривать по-английски, а у меня этот язык уже в печенках сидел.
– Ты молодец, – в первый раз за всё время пути похвалила меня Роза, но особой радости я от этого не испытала.
– Тут у вас так холодно, – поёжившись, сказала она, доставая из рюкзака куртку.
– Да, не май месяц, – ответила я, – А куда делся наш командир?
– О, Мага за версту чует опасность, и старается её, если не ликвидировать, то избежать.
– Так он сбежал, что ли?
– Не сбежал, а укрылся, – поправила меня арабка.
– Один хрен, – почему-то я очень разозлилась на хрипатого.
Интересно, если бы нас забрали в отделение полиции, он бы нас выручил, перебив всех полицейских на своём пути, или бы плюнул и вернулся в свой Афганистан, или откуда он там?
Вопрос остался не заданным. В этот момент около нас из темноты материализовался сам Мага, кинул нам коротко: «Пошли», и снова исчез.
Мы последовали за ним, и через пять минут вышли из парка к дороге, где нас уже ждал ситроен.
– Вперед и быстро, – скомандовал командир, забираясь на переднее сиденье.
Я посмотрела на номера машины, они были московские, и тоже залезла внутрь.
Мы быстро ехали по незнакомому ночному городу. Только центральная дорога была освещена, остальные улицы тонули во тьме. Дорога была пустынной, но мы соблюдали все правила дорожного движения, останавливаясь на красные сигналы светофора.
Одна такая остановка пришлась напротив двенадцатиэтажки – новостройки. На торце дома горела надпись «Проспект Ленина, 5». «Вот он – мой дом», – подумала я и взгрустнула. Интересно, кто живет в третьей квартире или в пятой? Не помню уже.
Я смотрела в окно автомобиля, пытаясь понять, что это за город. Перед глазами проплыла неоновая вывеска «Кафе Ностальгия», под которой толпился народ. Мы быстро проехали это место, так что своих друзей полицейских я рассмотреть не успела.
Мы ехали в Москву. Час «икс» приближался. Мне снова стало не хорошо. Роза, как будто чувствовала меня. Она наклонилась и прошептала:
– Твоё предназначение – служить Всевышнему. Не подведи его. Все человечество рассчитывает на тебя.
– Я помню, – ответила я, осознавая, что Роза права, и постаралась больше ни о чем не думать.


В Москву мы въехали, когда уже солнце выглянуло из–за горизонта, и осветило своим теплым светом нашу грешную землю. Весь путь я провела в полудреме, одновременно засыпая от усталости и просыпаясь, вспоминая встречу с полицейскими. Казалось бы, такая мелочь, а я так близко к сердцу восприняла её. Уж слишком впечатлительной стала.
Я с интересом смотрела в окно, но не сразу обратила внимание, что пейзаж со дня моего последнего визита в столицу очень изменился. Улетала я в Швейцарию в начале лета, когда всё вокруг зелено, поют птицы и проснувшееся солнышко приятно пригревает всё живое вокруг. Сейчас же я наблюдала «в багрец и золото одетые леса». Вместо лесов, правда, были парки, но сути это не меняло. Я не нашла ни одного зеленого листочка, все деревья и кустарники были разного оттенка желтого, а некоторые и вообще уже обнажились и стыдливо, а может и наоборот, призывно покачивали своими ветвями на ветру. Земля была черной, трава пожухла и превратилась в солому. Как бы не воспевали поэты в своих стихах осень, но я никогда не любила это время года. С ней приходили хандра, тоска и печаль, затягивающиеся до самого лета.
– Какое сегодня число? – неожиданно для себя спросила я.
– Зачем тебе? – огрызнулся Мага.
Я пожала плечами. Действительно, зачем? Если это последняя осень в моей жизни, то необязательно знать точную дату.
– Двадцать второе, – ответил водитель.
Теперь, при свете, его можно было рассмотреть в зеркало заднего вида. Как ни странно, это был русский молодой человек, ничем особенным не отличающийся от миллионов моих соотечественников. «Парень без лица», – окрестила я его.
– Двадцать второе, что? – решила уточнить по-русски.
Он рассмеялся.
– Тебя что в пещере держали? – заливался он, и, кстати сказать, был недалек от истины, – Сентября, конечно.
Мага и Роза смотрели на нас с интересом, но продолжить разговор не позволили. Так мы и ехали молча до самого дома.
Дом оказался в районе на окраине Москвы, но в пределах МКАД. Это была старая пятиэтажная хрущевка, с треснувшей от фундамента и до самой крыши стеной. Она – хрущевка – ничем не отличалась от своих многочисленных соседок. Те же серые унылые стены, разномастные балконы, и зияющие чёрные дыры разбитых окон подъездов.
– Нам на третий этаж, – сообщил «парень без лица» и повел наш отряд к последнему подъезду без входной двери.
Мы поднялись по грязным и обветшалым лестницам, закрывая носы руками. Кошки здесь, видимо, решили, что дом может быть одним большим туалетом, и гадили везде, где только находили место почище. Хотя, может это были и не кошки…
Наконец, мы доползли до третьего этажа, лавируя между кучек дерьма, и оказались перед квартирой, дверь которой была распахнута настежь.
– Прошу! – сделал широкий жест наш провожатый, и сам первый вошёл внутрь.
То, что я увидела в квартире можно было смело назвать дурдомом. Десятки человек ютились в трех комнатах, неисчерпаемые потоки людей тянулись в разные стороны. В основном это были мужчины кавказской национальности, некоторые из них были одеты в оранжевые жилеты, но большинство представляло собой человеческую массу в темных спортивных костюмах. Стоял невообразимый галдеж, разговаривали везде и одновременно десятки человек. Непонятная речь была щедро сдобрена русским матом, оттого было ещё противнее. И воняло здесь даже хуже, чем в подъезде.
Я почувствовала приступ тошноты, и попыталась протиснуться вон из этого гадюшника. Но Роза, заметив моё замешательство, схватила за руку и потянула в сторону. Расстояние в три шага мы преодолевали лет сто. Наконец, мы оказались на кухне. Здесь на пяти квадратных метрах мы нашли нескольких женщин, которые что-то пытались приготовить во всеобщем бардаке, тут же шныряли туда-сюда несколько пацанов лет пяти, босоногих, давно не видевших мочалки и мыла, в оборванных одеждах, жутко худых, но очень юрких.
Один из них подскочил ко мне, и нагло начал шарить по пустым карманам джинсов. Его ручки были настолько проворны, что если бы он действовал, не так открыто, то я бы решила, что меня просто кто-то случайно коснулся. От такого поступка я буквально онемела, но Роза, быстро нашлась и отвесила мальчишке хороший подзатыльник. Он разревелся и убежал, ловко шмыгнув между всё время идущими мужчинами в коридоре.
– Куда вы делись? – вдруг услышала я у себя над ухом голос нашего водителя, – Пошлите, я покажу вашу комнату.
Он потянул меня за руку, а я потянула за собой Розу.
– Дорогу женщинам! – заорал он, и как по команде все расступились, и мы смогли свободно пройти в одну из комнат.
В комнате стояло впритык друг к другу шесть двухъярусных кроватей, некоторые были застелены серыми от грязи простынями, на некоторых просто лежали видавшие виды матрасы. На ближайшей к выходу кровати уже восседал Мага.
– Ну, вот и ваше жилье, – сообщил безлицый, улыбаясь.
– Что это за сумасшедший дом? – все ещё не могла я прийти в себя от увиденного.
– Почему сумасшедший, – захохотал он, парень оказался на редкость весёлым, – Самый обычный – резиновый.
Что-то вроде бы я слышала про «резиновые» дома, но вот что именно? Напрягать память не хотелось, поэтому без особого любопытства просто для того, чтобы поддержать разговор, я спросила:
– А почему столько кавказцев? Кто они?
– Ну, ты, блин, даешь, мать! Как с Луны свалилась. Работяги это – гастарбайтеры.
– Понятно, – ответила я.
– Можете занимать любые места, – предложил он.
– Так здесь вроде все занято, – удивилась я.
– Да ты, детка, не переживай, я их всех только что выселил. Пушкин ваш иностранный сказал, что ему целая комната нужна, и заплатил. А кто больше платит, тот и живет, – сообщил парень, – К тому же вам вроде ненадолго.
– А что ж с выселенными будет?
– А чёрт их знает. Где-нибудь перекантуются, а потом обратно придут. Им не привыкать, – подмигнул он мне, открывая дверь, и по-английски сказал Маге, – Если что, я на связи.
Весь день и следующую ночь я провела в беспокойстве, что нас будут осаждать обиженные гастарбайтеры. Но ни один человек даже не покусился на нашу комнату, исключение составляли тараканы гигантских размеров, которые бессовестно гуляли там, где им вздумается.
Наш командир всё это время отсутствовал, оставив меня на попечение зоркой Розы, которая теперь была многословной, и как заезженная пластинка повторяла слова Бородатого и других наставников, запомненные ею в лагере смертниц.
Ничего нового она мне не открыла. Я, по–прежнему, рьяно верила в свою миссию и готова была выполнить задание в любое время.
На следующий день вернулся Мага, у него был полный рюкзак всякого добра. Я даже рассмеялась, когда он высыпал на свою кровать всё содержимое.
– Зачем тебе краска для волос, тени, помада и женские тряпки? Уж не скрытый ли ты гей, – не могла я остановиться от смеха, за что получила оплеуху.
– Дура! Это для вас, – ответил он, кидая в меня то ли платье, то ли юбку.
– О, какая щедрость, – съязвила я и снова получила пощечину.
– Заткнись и слушай, что тебе говорят, – велел Мага таким тоном, что мне сразу расхотелось паясничать, и я смиренно присела на краешек соседней кровати.
– Сегодня вам предстоит сделать друг из друга нормальных баб, которые внешне не могут никоим образом быть связаны с боевиками. Как вы это сделаете, мне наплевать, но чтоб к вечеру обе были готовы, как штык. У вас четыре часа на всё. Я вернусь в пять, а в шесть мы выступаем. Всё ясно?
Мы обе закивали. Мага ещё раз проверил, пуст ли рюкзак, свернул его и вышел из комнаты.
Роза принялась сразу рассматривать принесённую Магой косметику, изредка спрашивая меня, что это.
Я рассказывала ей и понимала, что она раньше никогда не делала макияж, и за один день я навряд ли смогу её научить правильно краситься. Но командиром были озвучены именно четыре часа, и нужно было успеть преобразиться за это время любым способом.
Для начала я развела краску для волос для себя и Розы. Предусмотрительный Мага принес несколько оттенков, предоставляя нам возможность самим выбрать свой имидж.
Мой черный цвет волос давно смылся, и русые корни уже изрядно отрасли. Поэтому я, недолго думая, выбрала блондинистый оттенок, с намерением стать той же Нелли Бариновой, которой я была до своего треклятого отпуска.
Для Розы я выбрала ярко рыжий оттенок, чтобы хоть как–то разбавить её черноту. Правда, в особый успех я не верила. Потому что, во-первых, не была парикмахером и понятия не имела, как нужно красить брюнеток, а, во-вторых, такие смоляные волосы, как у Розы, на первый взгляд не могла взять ни одна краска.
Я намазала сначала Розу, а потом и себя. Моя компаньонка следила за этим процессом очень внимательно. Было заметно, что всё, что с ней сейчас происходит, ей очень интересно. Особенно она ждала, когда я начну делать мэйк–ап. Даже будучи отлично подготовленным террористом, Роза оставалась девочкой со свойственными только нам интересами, которые не понять мужчинам.
Мы смыли наши волосы, преодолев нереальную очередь в ванную, и смогли оценить себя в большом надвое расколотом зеркале всё в той же ванной.
Мои волосы стали почти такими же, какими я их привыкла видеть раньше. А вот голова Розы превзошла все ожидания. Её и без того богатая шевелюра, приобрела очень красивый медный оттенок, буквально полностью изменив лицо.
Роза ахнула, увидев себя в зеркале, а я подумал, то ли ещё будет, когда, через два с половиной часа вернется Мага и не узнает нас.
О том, как я делала арабке макияж, можно было написать учебник по визажу. Её девственное личико ни разу не касались ни кисточки, ни кремы. Я молчу о бровях, сросшихся у переносицы, которые мне предстояло буквально прополоть. Я быстро уговорила Розу на коррекцию бровей, несколько раз предупредив, что это неприятно, и красота требует жертв. Но то, что это ТАК больно, она не ожидала, поэтому орала, словно её резали. Я испугалась, что на крики сбегутся все восемьдесят гастарбайтеров вместе с женами и детьми, но, видимо их убедительно предупредили ни под каким предлогом не входить в нашу комнату.
Между тем, каждый выдернутый волосок из бровей арабки, сопровождался если не криком, то каким–то ругательством. Мне стало жалко бедную неопытную девушку, я невольно вспомнила, как мне в первый раз подруга выщипала брови, оставив по три волосинки с обеих сторон. Конечно, это нереально больно, не то, что в лагере кулаками махать и отрабатывать приемы восточных единоборств.
Наконец, с этой самой сложной процедурой было покончено, о чем я и известила Розу, поздравив её с выдержкой. Та хотела было отобрать у меня маленькое зеркальце, принесенное Магой, чтоб посмотреть, ради чего она так страдала, но я не дала ей этого сделать. «Вот всё закончим, и тогда пусть обалдеет», – решила я, уже предвкушая, что результат будет непревзойденным. Уже сейчас, с аккуратным контуром бровей и новым цветом волос, которые были мной уложены после покраски, она выглядела очень красивой, молодой и цветущей. От прежнего мужеподобного образа не осталось и следа. Передо мной стояла милая и очень обаятельная девушка, чье место было в Институте дружбы народов, но никак не среди террористов.
А время между тем поджимало. Остался час, а нужно было ещё довести макияж до конца, и разобраться с одеждой. Как говориться, опыт не пропьешь. Я привычными движениями буквально за десять минут нарисовала себе лицо, и осталась почти довольна собой. Конечно, я очень изменилась с тех пор, как последний раз смотрелась в зеркало дома. Я похудела, наверное, килограммов на десять, и сейчас весила не больше сорока пяти кг. Худоба отразилась, естественно, и на лице: впалые щеки, распухший от нескольких переломов нос, тёмные круги под глазами, да и сами глаза были другими, какими–то тусклыми что ли. Я вспомнила, как надо мной колдовала та красивая арабка в богатом доме на одной из стоянок, и попыталась применить всё то, что тогда запомнила. Получилось несколько иначе, но тоже неплохо.
Роза наблюдала за мной с нескрываемым интересом, и даже не стеснялась проявлять свои чувства. Её макияж также удался на славу, и теперь передо мной была не просто милая студентка, а практически мисс мира, с идеально красивым кукольным лицом. Она, как маленькая девочка захлопала в ладоши, увидев, наконец, себя в зеркало. Её переполнял восторг, как каждую девушку в особо волнительные моменты. Для Розы таким моментом стал макияж. Что ж, каждому своё.
С одеждой мы разобрались быстро. Тут Мага подкачал, купив два одинаковых по пошиву, но разных по цвету безразмерных трикотажных платья для беременных. Я выбрала себе темно-синее, а Розе предложила одеть бордовое. Цвет нам обеим шел неимоверно, но вот с фасончиком был явный перебор. На нас хрупких худеньких девушках платья висели мешком, и вид в них мы имели наиглупейший. О чем я и сообщила Маге, когда он вернулся в комнату.
На него мы, кстати, тоже произвели неизгладимое впечатление, но он попытался не выдать себя, только кивнул и начал сосредоточенно разбирать свой рюкзак. Однако я заметила, как он то и дело задерживает свой взгляд то на одной, то на другой из нас. Мне вдруг стало смешно. Наверное, он тоже никогда не видел красивых девушек так близко.
– Ну, скажи, разве мы не красавицы? – дразнила его я.
– Угу, – пробурчал командир.
– А что ж с платьями–то нас прокатил? Ничего умнее не придумал, как притащить нам одежду для беременных?
– Ничего, сейчас мы их усовершенствуем, и будите в этих платьях выглядеть ещё лучше. Весь мир оценит, – противно прохрипел Мага.
И тут я заткнулась, сообразив, что это последний мой наряд в жизни.
Между тем командир выудил из своего рюкзака маленький сверток и со словами: «А это вам на сладкое», бросил его на кровать Розы, где мы и восседали в данный момент.
Арабка сразу бросилась за свертком и трясущимися руками начала разворачивать его. В этот миг её прекрасное личико перестало быть таковым, её всю перекосило, глаза заблестели и забегали из стороны в сторону. Я удивилась, насколько такая красивая девушка может быть отвратительной, но, развернув пакетик, сразу всё поняла. Внутри обнаружились два шприца с мутноватым содержимым.
Роза одним движением закатала рукав платья, и практически не глядя, сделала себе укол. Действие наркотика было незамедлительным, уже через минуту арабка выглядела абсолютно счастливой, искренне улыбаясь нам с Магой. Правда, её взгляд изменился, теперь чёрные бездонные глаза не имели никакого выражения, оттого Роза казалась толи психопаткой, толи просто дурой.
– Идиотка, – пролаял Мага, обращаясь к ней, – А этой безрукой кто укол сделает? Я, что ли?
Роза пожала плечами и всё с той же глупой улыбкой на устах, прилегла на свою кровать.
– Я не хочу, – сказала я, понимая, что и мне предстоит то же самое.
– Надо, – зло сказал командир.
– Сейчас не надо. Я прекрасно себя чувствую, – пыталась бороться я.
Но мои слова не доходили до араба. Он встряхнул шприц и начал приближаться ко мне.
– Давай руку, или ногу, или куда вы это говно колите? – рявкнул он.
– Никуда. Не хочу, – сквозь слезы шептала я, пытаясь выскочить из комнаты.
Перепрыгивая через бесконечные ряды кроватей, я смогла добраться до двери, но, открыв её, поняла, что сбежать из этого холерного резинового дурдома не удастся. Весь коридор был плотно набит товарищами с Кавказа, стоявшими в очередь в туалет и ванную. Под вечер тут всегда было не протолкнуться, к этому времени почти все гастарбайтеры возвращались с работы.
В два прыжка Мага догнал меня, и даже не потрудившись закрыть дверь комнаты, нацепил мне на руку жгут. На мои взывания о помощи никто из мужчин не отреагировал. На нас вообще старались не смотреть, и каждый делал вид, что не замечает, что твориться у него под носом.
«Ну, и хрен бы с вами!» – подумала я и перестала сопротивляться.


А дальше всё было, как в тумане. Такой сильный наркотик мне ввели впервые. Всё, что не говорил и не велел мне Мага, я делала беспрекословно. Он мной управлял, как марионеткой. Я была безвольной полуживой игрушкой в руках коварного злодея, который запрограммировал меня выполнять только его команды. Если бы он приказал мне не дышать, я бы исполнила и это, в конце концов, скончавшись от асфиксии. Но к счастью таких дурацких команд не последовало.
Зато я даже не пошевелилась, когда он надевал мне на пояс какой–то тяжеленный мешок, обматывал моё тело проводами, что–то присоединял, и даже припаивал прямо на мне. Я не ощущала страха. Мне было всё равно. Главное, выстоять, пока приказано, остальное не важно.
В тот момент время для меня одновременно тянулось, еле–еле отсчитывая секунды, и летело, как птица, обгоняя потоки ветра. Сколько я так простояла, пока Мага готовил мой шахидский пояс, мне не ведомо. Только спина теперь очень болела от тяжести и от того, что я не могла сменить позу. Закончив со мной, Мага занялся Розой, которая так же, как и я была покорна и послушна во всём. Помню только, как, обернувшись ко мне, Мага сказал: «Сядь, придурочная». И только после этого я позволила себе сесть на кровать и расслабиться, снимая напряжение со спины.
Я не смотрела, что араб делал с Розой, как крепил к ней пояс смерти, я просто сидела и ни о чем не думала, временами проваливаясь в сон. А когда чувствовала, что начинаю падать, то сразу просыпалась и снова усаживалась поудобнее на кровати. Ведь команды «Спать» не было...
Потом Мага помог нам надеть платья. Я посмотрела на Розу и подумала, что ей ещё не скоро рожать. Действительно, платья для беременных теперь отлично подходили нам. Роза, а значит и я, выглядела как будущая мамаша в середине срока беременности. Её небольшой аккуратный «животик» был нарочито подчеркнут специальным платьем, при этом никто бы даже не догадался, что под ним на самом деле скрывается не дитя малое, а настоящая бомба. Мага был знатоком своего дела, ни один проводок не выделялся спереди, а сзади все прикрывала ветровка.
Оценив наш внешний вид, командир остался доволен. Он заставил повторить за ним слова какой-то молитвы, и, наконец, вручил нам с Розой по старому мобильному телефону, которые приказал спрятать в карманы ветровок.
– Ты знаешь, что должна сделать? – спросил он меня у выхода.
– Да, – не испытывая ровным счетом никаких эмоций, ответила я.
– Повтори инструкции.
– После того, как зазвонит сотовый, я должна нажать зелёную кнопку принятия вызова.
– И?
– И ни в коем случае не пользоваться телефоном самостоятельно.
– Все правильно, – улыбнулся командир, – Цель миссии?
– Спасти человечество от неверных, отомстить за наших братьев и сестер, павших в неравных боях, – хором ответили мы с Розой.
Мага удовлетворенно кивнул и скомандовал: «За мной!» Мы покорно потопали за арабом и, наконец, выбрались через пробки в нашем коридоре на свежий воздух.
Было прохладно и уже почти стемнело. Ветерок освежал, и с каждой минутой я всё больше приходила в себя, потихоньку отрезвляясь от наркотика. Мы шли пешком минут пять не больше, я оглядывалась по сторонам, силясь понять, в каком районе Москвы нахожусь, но слишком уж быстро мы подошли к большой буковке «М» и, также, не останавливаясь и нигде не задерживаясь, спустились в метро.
Народу было не протолкнуться. Кто-то поднимался, кто–то спускался на эскалаторах, разномастная толпа молодых и не очень, прилично одетых и отвратительного вида людей живым потоком катилась по узким коридорам метро в разные стороны. Все спешили домой после очередного трудового дня, и никому не было дела до двух беременных девушек в одинаковых платьях и их провожатого парня явно не русской национальности.
Мы прошли мимо полицейского наряда. Трое молодых полисменов скучали, и только скользнули равнодушным взглядом, не обратив на нас никакого особого внимания. Что ж, это и понятно. Как можно заподозрить двух беременных подруг в чем-то противозаконном? Никак. Если девушка в положении, ей уступают место в транспорте, пропускают в очереди в магазине, её оберегают и любят все вокруг. Так принято в нашем обществе. Так принято во всем мире.
Я взглянула на Розу. Действие наркотика ещё не прекратилось, она по-прежнему была счастлива и улыбалась прохожим, получая в ответ искренние улыбки окружающих.
Мы вышли на платформы. Один поезд битком набитый успел махнуть нам хвостом и поспешно скрылся в темноте тоннеля. Людей на платформе не убавилось, они, наоборот, только прибывали. Народ толпился у края, ожидая нового состава. Мага выглядел беззаботно, но взгляд его был сосредоточенным и очень серьёзным. Он часто оглядывался по сторонам, при этом напущено громко рассказывал нам какую-то историю на английском и притворно смеялся. Не знаю, как остальным, но мне было очевидно, что он переигрывает. Окружающим же до нас не было никакого дела. К иностранцам в Москве давно привыкли и уже не удостаивали всеобщим вниманием.
Я чувствовала себя хуже некуда. Наркотик потихоньку отпускал, и вместе с этим у меня начиналась ломка, а с ней приходило чувство тревоги, страха и ужаса. Мага заметил во мне перемены и шепнул на ухо:
– Ты ничего не забыла?
Я машинально засунула руку в карман, мобильник был на месте, и я кивнула Маге.
– Сейчас ты сядешь в поезд и будешь ждать звонка.
– Да, – шевелила я пересохшими от страха губами.
– А потом ответишь.
– Да.
В этот момент подошел очередной поезд и остановился у платформы. Двери открылись прямо напротив нас. Из них хлынул поток прибывших пассажиров. Мы пропустили их, немного отступив.
– Давай, вперед, – подтолкнул меня командир, когда люди начали заходить в вагон. Я послушно вошла внутрь и остановилась у дверей. Дальше идти некуда. Народа было набито, как селедок в бочке. Я развернулась и посмотрела на платформу. Розы уже рядом с командиром не наблюдалось, видимо она села в другой вагон, а может быть и в поезд противоположного направления. В её инструкции меня не посвятили. Мага же остался на станции и махал мне рукой.
– Я тебе позвоню, – услышала я его голос.
После этого двери закрылись, и мой поезд сдвинулся с места, набирая скорость.
Несколько минут я стояла неподвижно, страх сковал меня и не давал даже пошевелиться. И тут меня, как кипятком ошпарило, потому что почувствовала, как кто–то тронул меня за руку и крепко сжал её. Это длилось не более секунды, потом руку отпустили. Я быстро обернулась, но никого из знакомых рядом с собой не увидела. Зато услышала, что какой-то мужчина уступает мне место. Я послушно протиснулась внутрь и села на освободившееся кресло, напряженно ожидая звонка от Маги.
И снова меня охватила паника. А вдруг в таком шуме я не услышу звонка! Я начала лихорадочно искать карман в своей ветровке. Руки не слушались и тряслись. «Только бы успеть, только бы не пропустить…», – билось у меня в висках.
– Девушка, вам нехорошо? – спросил сидящий рядом со мной пожилой мужчина.
Я перестала шарить по карманам и невидящем взглядом уставилась на соседа.
– Да ей совсем плохо, – воскликнул старик, увидев моё бледное лицо, и все в вагоне начали оборачиваться в мою сторону.
– Всё нормально, – попыталась я успокоить пассажиров, – Мне просто должны позвонить.
Все разом отвернулись, потеряв ко мне всякий интерес, а я продолжила искать телефон. Наконец, я нащупала мобильный и выудила его на свет Божий. В этот же момент телефон завибрировал, заверещал, а потом залился громкой пронзительной трелью.
Я уставилась на него, как завороженная, понимая, что должна, нет, просто обязана во имя всего человечества, во имя людей в этом вагоне, во имя будущего, наконец, ответить на этот звонок, и в то же время никак не решалась нажать на зелёную кнопку, представляя тот ужас, который последует за этим.
– Да, нет, голубушка, вы больны, да ещё как, – вдруг услышала я знакомый голос где-то сверху и подняла голову. Передо мной стоял парень, который сдал нам комнату в резиновом доме.
– Здрасти, – сказала я ему и положила палец на кнопку вызова, глубоко вздохнув.
– Не вздумай ответить, – предупредил он и одним махом выбил телефон из моих рук.
У меня все похолодело внутри. Ведь я должна нажать на кнопку! Это моё предназначение! И его во что бы то ни стало следует выполнить!
– Кто-нибудь ответьте! – умоляла я, – Это очень важно! – и увидела, как какая–то девушка, к чьим ногам отлетел мой телефон, нагнулась и подняла его.
В этот момент состав поезда резко начал тормозить, и все повалились в одну сторону. Я увидела, как девушка с телефоном упала и уронила его. Меня тоже качнуло, и только тот факт, что я сидела, а не стояла, позволил мне остаться на своём месте. Безлиций не удержался на ногах и всем своим телом повалился на меня.
– Поосторожней. Девушка беременна, – укоризненно сказал сидящий рядом старик.
– Пардом мадам, – поднялся Безлиций и гаркнул на весь вагон, когда поезд уже полностью остановился, а народ в недоумении начал возмущаться, – Поезд заминирован! Просьба всем сохранять спокойствие и покинуть состав!
В вагоне пронеслось всеобщее: «Ох!», послышались стоны, кто-то из особо слабонервных зарыдал в голос и, как это водится, все разом в панике кинулись к открытым дверям, создав тем самым настоящую давку.
И в этот момент раздался наисильнейший взрыв. Взрывной волной нас всех смело с кресел. Я летела через вагон, собирая на своём пути разбитые стекла, торчащие во все стороны искореженные поручни и вырванные кресла. Лица людей, искажённые ужасом, мелькали передо мной. Уши заложило, и казалось, что все это происходит в полной тишине. Бесконечные бумажки, обрывки одежды, сумок, пакетов – всё это летало в воздухе вперемешку с окровавленными телами. Было очень больно, меня как будто разорвало на несколько частей, и каждая часть нестерпимо болела.
«Миссия исполнена», – успела подумать я прежде, чем ангелы ада спустились за мной.


Ни тоннеля со светом в его конце, ни преисподнии, ни непорочных чистых ангелов, ни чёрных рогатых бесов: вокруг меня не было ничего. Лишь темнота, тишина и пустота. Никаких чувств, никаких воспоминаний, никаких эмоций. Я не могла понять, кто я, где я. Было даже не ясно на этом ли я свете или уже на том. Я не чувствовала своего тела, не могла пошевелить даже пальцем. Я была везде и нигде одновременно. И эти ощущения абсолютно не заботили меня. Меня ничего не заботило.
Иногда казалось, что я слышу плач или чей-то голос, но это было где-то далеко, что не заслуживало моего внимания. И я продолжала своё существование вне окружающего мира. Была ли это жизнь? Или это нечто, что приходит после смерти? Какая разница. Мне все равно…


Толчок. Яркий свет. Боль. Я слышу посторонние шумы, кто–то тихо разговаривает. Я знаю, что могу открыть глаза, но не спешу этого сделать. Я боюсь продолжения кошмара. Боюсь оказаться среди врагов. Я не успею убежать, тело не слушается, я по-прежнему не могу пошевелиться. Внезапно приходит мысль, что голоса вокруг мне знакомы. Мало того, это родные голоса. Надо скорее проснуться. Скорее, скорее…


Я открыла глаза. Яркий свет бил в окна белоснежной комнаты. Пришлось зажмуриться.
– Миша, смотри, она очнулась, – услышала я взволнованный мамин голос.
– Слава Богу, – прошептал отца.
– Я позову врача, – сквозь слезы сказала мама, и я услышала, как она тихонько выбежала из комнаты.
Мои родители находились рядом со мной, вокруг не было ничего страшного, всё ужасное осталось позади, и от этой мысли меня переполняло счастье. Я хотела встать и обнять папу, но не смогла не только подняться, но и пошевелить губами, чтоб поприветствовать его.
Через минуту моя мама вернулась в сопровождении пожилого мужчины в белом халате.
– Ну, поздравляю вас, – то ли мне, то ли моим родителям сказал он, – Самое страшное позади. Теперь реабилитация и покой, покой, покой. Ещё раз напомню, что процесс это длительный, так что придется запастись терпением.
– А шансы на полное выздоровление есть? – спросила мама.
– Шансы всегда есть, нужно только верить, – ответил врач и вышел.
Мама и папа хлопотали надо мной, поправляя подушку и одеяло, что–то рассказывали, но моё сознание было шатким, несколько раз я проваливалась в небытие, и не смогла уловить смысла их слов. Да и не нужно было никаких слов, я была рядом со своими близкими людьми, и мне этого было уже достаточно.
Я быстро утомилась и заснула, и теперь мне снились хорошие добрые сны, похожие на мультики из детства.
Прошло, наверное, много дней прежде, чем я смогла полностью прийти в себя. И всё это время кто–то из родителей был рядом. Я быстро шла на поправку, и теперь могла недолго сидеть, облокотившись на подушки. Даже врач Петр Иванович однажды заметил, что не ожидал от меня такой прыти на пути выздоровления.
– Ваша дочь – молодец! – как-то сказал он маме.
Я лежала с закрытыми глазами, уставшая после утомительных реабилитационных тренировок, и он, видимо, решил, что я сплю.
– Признаться, не думал, что мы так быстро получим хорошие результаты, – продолжал врач, – После таких травм и выживают редко, а уж восстанавливаются полностью вообще единицы. Очень сильная девочка, ничего не скажешь. Думаю, вскоре она сможет даже ходить. Нелли родилась в рубашке, ей повезло.
– Спасибо, вам Пётр Иванович, – благодарила мама, – Если бы не ваши золотые руки, не знаю, что бы мы сейчас делали.
– Да ладно, ладно вам, – тихо засмеялся врач, – Перехвалили уже, – потом он посерьезнел и спросил ещё тише, – Вы ей уже рассказали?
– Пока ещё нет, – также тихо ответила мама, – Думаете уже можно?
– Думаю, она вправе знать.
– Спасибо вам, доктор. Огромное спасибо.
– Это моя работа, – скромно сказал врач, и я услышала его удаляющиеся шаги.
Сон, как рукой смахнуло. Что я должна знать? Что ещё от меня скрывают? Никакой усталости я больше не чувствовала. Наоборот, ко мне приливали силы, и переполняло желание выяснить то, что пока мне было неизвестно.
– Мама, – позвала я.
– Нелли, ты не спишь, – всплеснула руками мама, – Я думала…
– Что он имел в виду, – перебила я.
Глаза у мамы загорелись. В них читалась радость и гордость.
– Я сейчас, – торопливо сказала она, выбежав из комнаты.
Те несколько минут, что она отсутствовала, показались мне бесконечными. Куда она ушла? Зачем? Почему ничего не объяснила? Я уже не знала, что и думать. Наконец, дверь моей палаты открылась и мама вернулась. И не одна. На руках у неё был малюсенький сверточек. Она поднесла его ко мне, и я увидела совсем крошечного ребеночка, со вздернутым носиком, пухленькими губками, трогательными щечками и черными длиннющими ресничками.
– Это твоя дочка, Нелли. Наша малышка, – сквозь слезы счастья, прошептала мама, боясь разбудить девочку.
– Но как? – только и смогла спросить я, пытаясь прижать кроху к себе, и понимая, что люблю это милое солнышко больше всех на свете.
Руки были ещё совсем слабыми, мама помогала придерживать девочку:
– Вот так. Это самый большой подарок нам с отцом. Посмотри, какая красивая.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Пётр Иванович сказал, что скоро вам можно будет находиться в одной палате, чтобы вы поскорее привыкли друг к другу.
– А сейчас нельзя? – с надеждой спросила я.
– Ты ещё слабенькая. Но ты не переживай, малышка здесь в соседней палате. Кто–то из нас всегда рядом с ней, я или отец. И подруга твоя очень помогает, без неё не знаю, что и делали-б.
– Латифа? – удивилась я.
– Какая Латифа? – в свою очередь удивилась мама, – Марина, конечно. Ты помнишь, у тебя в детстве кукла Маша была? Очень похожа на нашу девочку, правда? Мы ей имя не выбирали, верили, что ты поправишься, и сама её назовешь.
– Маша. Да, пусть будет Маша, – согласилась я, чувствуя, как слёзы счастья предательски переполняют глаза, – Господи, какая она красивая. Мой маленький ангелочек, – шептала я, гладя дочку и целуя её. При этом девочка смешно морщила во сне носик и пыталась улыбнуться.
Мы ещё немного полюбовались малюткой.
– Ты знаешь, она такая же белокурая, как ты, а глаза такие большие и карие. Это самый замечательный и милый ребеночек на всем белом свете, – говорила мама, – Дочка, ты извини, что спрашиваю, просто нужно свидетельство о рождении выписать. А отчество..., – запнулась она.
Я прикрыла глаза, вспоминая Хасана. Моя доченька была очень на него похожа, оттого отличалась неземной красотой. «Сказать или нет о моем пакистанском супруге», – решала я. В конце концов, он погиб, я вдова, а у ребенка не должно быть никаких проблем из-за отсутствия отца или странного нерусского отчества. Опять же, что я расскажу дочке, когда она станет задавать вопросы о папе? Что он был террористом? Нет! Я всю жизнь буду оберегать мою девочку от правды. Она никогда ни о чём не узнает.
– Пусть будет Михайловна, – ответила я.
– Ага, – согласилась мама, не задавая лишних вопросов, – Тогда завтра и займемся документами. Баринова Мария Михайловна. Как звучит, а!
– Мама, расскажи мне всё, – попросила я, – Как я сюда попала? Откуда взялась малышка? Я ничего не помню.
– Обязательно расскажу. Только, давай, завтра. Сегодня ты очень устала, тебе надо отдохнуть, поспать и свыкнуться с мыслью, что ты теперь мама. А завтра ты всё узнаешь, – пообещала она.


Утром я отказалась от занятий, заявив, что и пальцем не пошевелю до тех пор, пока мне не расскажут о том, что случилось со мной после того, как взорвалась бомба в метро. Ночь выдалась трудной, я долго не могла уснуть, вспоминая весь кошмар от начала и до конца. А когда заснула, мне снились Хасан и Маша. Мы были вместе и выглядели очень счастливыми. Поэтому, проснувшись и сообразив, что это всего лишь сон, я заплакала от отчаяния. Никогда я не увижу Хасана, и только красавица Машенька, его белокурая копия, будет напоминать о том, что когда–то у меня был муж.
Я твердо решила выяснить все, поэтому не поддалась на уговоры родителей и Петра Ивановича отложить разговор до вечера, а с утра как следует позаниматься.
– Ни за что! – твердо стояла я на своём.
– Да расскажите вы ей все, наконец, – сдался доктор, – А вечером наверстаем с упражнениями.
– Обязательно! – заверила я его и приготовилась слушать.


Рассказывал отец. Он, как бывший прокурорский работник, был в курсе всего того, чем располагали правоохранительные органы непосредственно в отношении меня. Имея связи в известных кругах, с ним делились всей, ну или почти всей информацией.
– Всё началось в день твоего отъезда, дочка, – начал он, – Это был очень несчастливый день. Мало того, что ты уезжала отдыхать в чужую страну совершенно одна, и мы с матерью только делали вид, что абсолютно спокойны, а на самом деле ощущали жуткую тревогу, так ещё тогда же последовал первый теракт в нашем городе, повлекший за собой целую череду взрывов по всей стране. Слава Богу, ты успела покинуть город до этого страшного события. Твой дом очень пострадал. Он, конечно, пока стоит, но взрывной волной из него выбило все стекла, и в самом доме появилось несколько трещин, так что он сейчас признан аварийным, и если власти не затупят, то вскоре его должны снести.
– А где же я буду жить? – удивилась я.
– Пока ты до конца не поправишься, вы с Машенькой поживете с нами, – ответила мама, прижимая к себе девочку, – А там вроде обещали всех расселить в новостройку.
Я кивнула.
– А дальше? – попросила я папу продолжить.
– А дальше нас ожидал ещё один удар, – почесал отец переносицу, – Оказалось, что твой самолёт захватили террористы, и требовали освобождения какого-то Саида, их лидера. Глупые, неужели не понимали, что это бесполезно…
Отец рассуждал над умственными способностями террористов, а я попыталась не расплакаться, вспоминая крушение Боинга. Знали бы вы, что причина его захвата сейчас лежит перед вами в больничной палате… Лучше не надо. Лучше вам этого никогда не узнать. Пусть это будет только мой груз на сердце.
– А когда опубликовали списки погибших, ты даже не представляешь, что с нами было. Спасибо Марине, она всё время рядом была, даже ночевала у нас, только и успевала нам с мамой валидол во время выдавать. Я думал, точно инфаркт заработаю, когда твоё имя в этом списке увидел. Потом были долгие дни ожидания, когда тела доставят в Москву, когда разрешат их опознать. Наконец, мы попали в морг, и нам показали совершенно другую девушку. У неё почему-то был твой паспорт в кармане джинсов, и боснийские полицейские решили, что это ты. Маме стало плохо там в морге. Поэтому мне самому пришлось осмотреть все доставленные тела. И, слава Богу, я тебя среди них не нашел. Но от этого не стало легче. Ты бесследно исчезла, а значит, считалась пропавшей без вести. И мы ничего не могли поделать, не знали, где тебя искать, не знали, жива ты или… Каждый день мы с мамой ходили в церковь и молились о твоём здравии.
– Ты ходил в церковь? – удивилась я, зная, что отец всю жизнь был атеистом.
– Да, представь. Когда прижмёт вот так, то пойдешь куда угодно, и будешь делать всё, лишь бы с твоим ребенком не случилось ничего плохого. Вот я и пошёл в Храм и поверил в чудодейственное спасение. Как видишь, не зря. Господь услышал наши молитвы, и в один прекрасный день, нам позвонила женщина. Агата, кажется. И сообщила, что ты жива и здорова, и направляешься с каким–то арабом на Хорватские острова. И ещё она сказала, что, похоже, он тебя похитил и не даёт пользоваться телефоном. Поэтому, якобы, ты сама попросила её – эту Агату, позвонить нам втайне от араба.
– Так и было, – подтвердила я слова отца.
– Я сразу же сообщил об этом в ФСБ, в Москву, следователю, который занимался захватом самолёта. Но ты сама знаешь, пока прошла волокита с документами, пока направили кучу ненужных запросов и получили кучу ненужных ответов, пока выясняли адрес этой Агаты и направляли туда хорватских полицейских, время было упущено. Слишком упущено, к сожалению.
Отец замолчал и отвернулся. Он снял очки и начал усиленно их протирать. Он всегда так делал, когда волновался. И я поняла, почему он переживает сейчас.
– Их убили? – спросила я.
– Да, и Агату, и её супруга.
Я подумала о Томасе, Марии и их ребенке, успели ли они покинуть дом Анджея?
– Больше никого в доме не нашли?
– Нет, только их тела.
Я облегченно вздохнула, значит, молодой таможенник с женой уехали раньше, чем явились бандиты.
– Их пытали? – спросила я, имея в виду Агату и Анджея.
– Да, – коротко ответил отец, снова надевая очки, – Там была жуткая картина, когда прибыла полиция.
– Давайте, не будем об этом кошмаре, – попросила мама и вышла с Машенькой в коридор, не в силах вспоминать тот ужас, который она пережила за время моего отсутствия.
Отец кивнул, соглашаясь с ней, и продолжил:
– Хорватская полиция теперь расследовала эти убийства, и твои поиски для них отодвинулись на второй план. Для них, но не для нас. Я добивался, чтобы прочесали все соседние острова, не представляешь, каких трудов мне это стоило, но, увы, они не принесли результатов. Никто ничего не видел, ни одного свидетеля. Вы с этим арабом, как сквозь землю провалились.
– Мы были несколько дней в мотеле на острове, но я была заперта в номере, – пояснила я.
– А потом, через пару недель, как мне сообщили, в Москву приехал один пакистанец, фамилия его была Асад. Он оказался младшим братом того полевого командира, в чей плен ты попала.
Сердце моё забилось в сто раз быстрее, услышав, что отец говорит о моем покойном супруге, а к горлу подкатился ком. «Держись, Нелька», – приказала я себе.
– Его что поймали, этого младшего Асада? – как можно более безразлично спросила я.
– Да что ты! Он оказался отличным парнем, сам явился к следователю и подробно всё рассказал, – огорошил меня отец.
– Что всё? – я аж охрипла от неожиданности, боясь, что сейчас мои родные узнают всю правду обо мне.
– Всё о своём старшем брате, о цели всех этих терактов в России, о Саиде Ферассе. Его сведения послужили толчком к совместной операции нашего ГРУ и разведки Пакистана. Он очень подробно описал место нахождения лагеря Абдула, указал все слабые позиции, места, где содержат пленных, в том числе и тебя. В общем, если бы не он, то теракты продолжались ещё долгое время.
«Какой молодец! – подумала я, – И самолет от террористов избавил, и брата – полевого командира сдал со всем лагерем. Прям герой! Интересно, а то, что это он собственноручно взорвал администрацию, кто–нибудь в курсе?»
Однако вслух я сказала совсем другое:
– Значит, благодаря этому пакистанцу весь этот ужас закончился?
– Да, дочка. Побольше бы таких сознательных людей, и от терроризма не осталось бы и следа.
С отцом можно было поспорить, но мне этого не хотелось. Раз для них Хасан герой, то пусть таким и остаётся.
– Ну, а дальше что было?
– При зачистке всех боевиков уничтожили, а пленных освободили и отправили на родину.
– А меня не нашли…
– Да, не успели. Как выяснилось позже, во время спецоперации ты уже следовала с отрядом смертниц в Россию.
– Как это выяснилось? – удивилась я.
– А помнишь, ваш отряд попал в перестрелку где-то в горах? – спросил отец.
– Ну да, что-то смутно припоминаю.
– Так вот, одна из тех девушек смертниц была ранена, а не убита. И её как следует допросили.
– А–а, – протянула я, вспоминая, как Мага сообщил тогда Бородатому, что диверсанты взяли «языка».
– Вот от её слов мы, ну, то есть наши Фэсы и ГРУшники дальше и плясали. Она указала примерный маршрут, по которому вы должны были попасть в Россию. Выходило, что путь был такой: Пакистан, Афганистан, Таджикистан, Казахстан, Россия.
– Но ведь она не могла знать всех населённых пунктов, к тому же, нам выдали несколько поддельных паспортов. Как спецслужбы узнали, что я – это именно я?
– Она и не знала, – продолжил отец, – Только наметила путь. Через горы вы прошли пешком, но ведь не до самой России вы собирались идти… Здесь, конечно, были сложности, но спутниковое наблюдение и другие секретные научные разработки позволили вас засечь. Как всё это происходило, не спрашивай. Это даже для меня тайна за семью замками. Скажу только, что все автомобили, на которых вы передвигались, были под строгим контролем ГРУ и ФСБ. Правда, однажды наши потеряли вас. Паника началась невообразимая. Но и тут удача повернулась лицом! Местный наркоконтроль взял известного таджикского наркодиллера с огромной партией героина, которую передал ему ваш командир…
– Стоп, стоп, стоп…, – перебила я отца, – Какой ещё героин? Какой наркодиллер? Такой цели не стояло…
–  А это ваш Магомед или, как он сам себя называет Мага, решил побольше заработать и переправить через границу большую партию наркотиков.
– Не помню такого…
– Ну, как же. Он и не скрывал этого, героин перевозили в обычных картонных коробках.
– Точно! – вспомнила я, как Мага с Георгом тащили их через горы. А я ещё не могла понять, откуда взялись эти коробки. Хотя в том моем состоянии не удивительно, что я на них не обратила внимания.
– В общем, Магомед передал коробки тому самому наркодиллеру, которого вскоре взяли таджикские бойцы аккурат с ценным грузом. Но операция наркоконтроля никак не была связана с операцией ГРУ. И только после допроса наркоторговца стало ясно, что кроме наркотиков Магомед преследовал ещё одну цель. Словом, мужик этот задержанный оказался вовсе не мужик, а размазня. На наше счастье. Сразу раскололся. И вот тут нас ожидал ещё один сюрприз. Оказалось, что именно он передал вам таджикские паспорта. Таджики быстренько информацию передали куда надо. И теперь следить за вашим почему-то совсем поредевшим отрядом не составило труда. На границе Таджикистана и Казахстана, наши окончательно убедились, что именно вы втроем находитесь в автобусе. Ну а дальше дело техники.
– Но в аэропорту Казахстана нам выдали новые уже российские паспорта, – сказала я.
– Да. Тут вообще целый цирк вышел. Тот человек, который вас встретил в аэропорту, был высокопоставленный чиновник. Да, до того бессовестный, что даже не соизволил скрыть факт знакомства с Магомедом. И передал вам новые паспорта, практически, у всех на виду. При регистрации на рейс, новые имена сразу стали известны спецслужбам. Этого чиновника тоже потом арестовали. Так, представь, он оказался наркоманом с большим стажем и заложил Магу с потрохами. Оказалось, что они давно знакомы, и у них налажены крепкие товарно–денежные отношения, касающиеся героина.
Я кивнула, соглашаясь, что зло в виде чиновника–наркомана должно быть наказано.
– В Екатеринбурге вас проводили до поезда, и было решено ждать прибытия состава в Москве. И вот тут мы промахнулись, так как были уверены, что конечной остановкой будет именно столица. И когда в Москве из вагона ваша троица не вышла, все схватились за голову. Что могло произойти? Куда вы делись из поезда? Выручила проводница, которая вспомнила, как вы покинули поезд на предпоследней станции. Срочно был объявлен ваш розыск, благо имена оказались известны. Связались с полицией городка, где вы предположительно выскочили, с убедительной просьбой прочесать город. И, как выяснилось, тебя и вторую девушку обнаружил простой наряд ППС в парке напротив вокзала. О чем и было доложено в Москву. Благо в этом же городе у родителей гостил сотрудник ФСБ Олег Евсеев, находящийся в тот момент в отпуске. Вот его-то и выдернули. У парня был уже большой опыт работы под прикрытием с иностранными преступниками, поэтому английский он худо-бедно знал. Вот он-то и прибыл первый к парку, где обнаружил Магомеда. Общий язык они нашли быстро, Олег предложил свои услуги по размещению в Москве, сославшись на какого-то известного террориста. У Маги до этого боевого опыта не было. Ведь он всего лишь простой проводник террористов, подрабатывающий по совместительству наркодиллерством, не больше. А тут возомнил из себя командира, вот и не усмотрел никакой подставы.
– Так тот Безлицый – Олег был не преступником, а сотрудником ФСБ? – удивилась я.
– Я тебе про то и говорю. Теперь ты была в сравнительной безопасности. А мы с матерью на сто процентов убедились, что ты жива.
Я пыталась переварить услышанное, и только одна мысль не давала мне покоя:
– Папа, а почему, если за нами так давно следили, меня не освободили сразу? Почему я должна была страдать столько времени?
Отец снова снял очки.
– Тут, дочка, уже вопрос политики. Я чуть ли не на коленях умолял, чтобы тебя вырвали из этого злосчастного плена. Но те, кто выше, – и он ткнул указательным пальцем в потолок, – Настоятельно рекомендовали не вмешиваться.
– Это кто? ФСБ и ГРУ?
– Бери выше, дочка.
Я замолчала. Конечно, с власть имеющими не поспоришь, даже если дело касается собственного ребёнка. У них свои интересы, нам простым смертным не доступные.
– Но мне обещали, что все будет под контролем. Ты не пострадаешь, и вскоре вернёшься домой. Ты знаешь, сначала тебя считали одной из террористок, ну тех, кто добровольно следует по радикальному пути. Но тот парень из Пакистана – брат Абдула, имя вылетело из головы, убедил наших, что ты там не по своей воли. На какие они сделки пошли с совестью, – отец снова поднял указательный палец, – Не знаю, но только на верху было принято решение, что теракты, которые должны будут исполнить девушки–смертницы, следует предотвратить только непосредственно перед самими взрывами. Так разоблачение террористок будет более эффектным, что ли. И весь мир оценит работу России по борьбе с терроризмом. В общем, полный бред, который, в конце концов, все-таки вылился в страшную трагедию.
– Это Роза была в соседнем вагоне? – догадалась я.
– Да. Кажется, так звали девушку, которая успела ответить на телефонный звонок, – подтвердил отец.
– А Магу взяли?
– Конечно. Но прежде, чем задержать, его пару раз упустили. Чувствовал, подонок, что за ним присматривают, поэтому смог затеряться в толпе и при удобном случае позвонить и тебе, и этой Розе. Хотя, естественно, такое развитие событий в план операции не входило. Но, как обычно, что-то пошло не так, кто-то где-то проморгал… и вот результат... Олег, сказал, что успел выбить телефон у тебя из рук.
– Так он жив? – обрадовалась я.
– Да. Чудом жив остался, но покалечило его...
– А брат Абдула? – спросила я, старательно отводя глаза.
– А почему ты спрашиваешь? Ты его знаешь? – не ускользнуло от отца моё любопытство.
– Нет. Просто интересно.
– Не знаю, – ответил папа, – Говорят, что он исчез так же внезапно, как и появился. Была версия, что его убили то ли скинхэды, то ли свои же, когда узнали, что он сдал всю банду, но, честно, я его судьбой не интересовался.
Я не удивилась. К чему-то подобному я была готова, поэтому сдержалась и не заплакала.
– Да, дочка, такие дела. Специалисты, которые снимали с тебя шахидский пояс, очень удивлялись, что бомба не детонировала при первом взрыве. Говорят, чудом не взорвалась. Не зря я в Храм начал ходить. Господь всё видит, поэтому и не позволил случиться ещё одной беде.
В этот момент мама с Машей вернулись в палату.
– Вот и все, дочка, – сказал отец, – Пойду я покурю, а мать пусть продолжит. А то, что-то я разнервничался, аж сердце закололо.
– Да, ты иди на воздух, – отправила его мама, – На чём вы тут остановились?
– На том, как меня нашли. Мам, расскажи, откуда взялась малышка? – попросила я, забирая Машу у мамы.
– Ну, как откуда, – заулыбалась мама, – Когда тебя, всю израненную привезли в госпиталь и начали обследование, оказалось, что ты беременна. Причем срок уже был приличным, три с половиной месяца.
– Но я беременности совсем не замечала. И живота у меня не было, и вес я не набирала, а только худела.
– Так бывает. Плод оказался совсем маленьким, что не удивительно, учитывая твоё состояние на протяжении последних двух месяцев. А ты не помнишь, тебя не тошнило? Голова не кружилась? – спросила мама.
И тут я вспомнила, что действительно очень часто в лагере и при переходе через горы я плохо себя чувствовала, но в тот момент своё самочувствие я связывала с наркотиками, и никак не думала, что это токсикоз. Чёрт! Проклятые наркотики!
– А на девочке не сказалась эта дрянь, которой меня так усиленно пичкали? – заволновалась я.
– Не беспокойся, дочка, – успокоила мама, – Тебе не кололи сильных наркотиков. Скорее, тебе давали какое-то успокоительное. Как показали анализы, в твоей крови было не много этой гадости, к тому же не так долго ты их принимала. Врачи почистили кровь, и дальнейшая беременность протекала без особых осложнений. Но, конечно, совсем не так, как это бывает у здоровых женщин. Примерно в семь с половиной месяцев выяснилось, что у тебя началось старение плаценты, а это очень опасно для ребеночка, поэтому было решено сделать кесарево сечение. На таком сроке это уже допустимо. Операция прошла успешно, и вот на свет появилась наша красавица. Малюсенькая, всего два с небольшим килограмма. Её, конечно, сначала поместили в специальный бокс, а когда малышка окрепла, передали нам. И мы с нашей Машенькой «поселились» в соседней палате, чтобы всегда быть рядом с нашей мамочкой.
– Как же это я всё пропустила, – сокрушалась я.
– Тебе пришлось и так много перенести. Восемь операций. Одна за другой. Постоянное критическое состояние. Бесконечные капельницы и уколы. Первое время жизнь поддерживали только аппараты. Ты долго пролежала в коме. Почти полгода. Мне кажется, даже врачи не верили, что ты когда-нибудь придёшь в себя. Только Пётр Иванович постоянно говорил, что ты сильная, и обязательно поправишься. И мы с отцом ни на минуту не сомневались в этом. Ведь не зря же ты прошла через весь этот кошмар, и не просто так бомба, привязанная к тебе, не взорвалась. Да и как ты могла не очнуться, если тебе Бог послал такое сокровище – нашу Машулю.
Мама поцеловала меня и внучку. А я теперь готова была горы свернуть, чтоб только полностью восстановиться и снова начать ходить, ради своих родителей, ради любимой доченьки.


Целый год я упорно тренировалась. Всё это время мы с Машей провели у родителей. Я заново училась жить и осваивала роль мамы. В моём положении полукалеки это было непросто, благо родители и Марина во всём поддерживали и помогали с дочкой.
Ходить мы с Машенькой учились вместе. Моим первым самостоятельным шагам все радовались не меньше, чем шагам малышки. Это время для нас было одновременно радостным и трудным.
Дочка росла не по дням, а по часам, и всё больше становилась похожа на Хасана.
– Уж, не дочь ли она кого-нибудь из арабов? Такие глазки и реснички, обзавидуешься, – как-то заметила Маринка, и мне пришлось наскоро придумывать какой-то не совсем вразумительный ответ. На что подруга махнула рукой и, сделав вид, что обиделась, сказала:
– Мне могла бы и рассказать.
Я пообещала, что обязательно расскажу, но тогда, когда всё забудется и мои душевные раны затянуться. На том и порешили, а потом вовсе забыли. Больше с вопросом отцовства ко мне никто не лез, и то хорошо.
Жизнь шла своим чередом. На работу я больше не вернулась. Как ни уговаривал меня мой шеф, как не манил повышением зарплаты и щадящим графиком, но я решила, что теперь моя работа – быть мамой, поэтому пришлось ему отказать. Всё своё время теперь я посвящала дочке.
Мой старый дом, как и говорил отец, вскоре снесли, и я получила просторную квартиру в новостройке. Пока я в буквальном смысле становилась на ноги, в квартире был сделан ремонт, и вот уже неделю, как мы с Машей переехали в новые стены.
Совсем недавно я впервые за этот год открыла Facebook. Все мои виртуальные друзья были обеспокоены моим внезапным исчезновением, но я не спешила им отвечать. У меня не было времени на эти глупости. И только одно сообщение очень меня заинтересовало. Фотография пользователя была взята из Интернета, на ней изображалась восточная девушка, прикрывающая лицо платком. Увидев это фото, у меня по непонятной причине затряслись руки. Имени у пользователя вообще не было. Не знаю, что я ожидала увидеть в сообщении, но почему-то именно оно меня взволновало в тот момент.
Весь день письмо не давало мне покоя, поэтому, уложив вечером Машеньку, я включила компьютер, и глубоко вздохнув, открыла сообщение и вот, что там было:
«Здравствуй, дорогая Нелли. Слава Всевышнему, что ты осталась жива после всего того, что тебе пришлось перенести. Очень надеюсь на твоё скорейшее выздоровление и счастливое будущее. Ты этого заслужила!
Я теперь свободна, как ветер. Пришлось притвориться пленной, чтобы меня не тронули бойцы и нас с Полем отпустили. Он был истощен и очень болен, но мы смогли покинуть Пакистан и теперь живем вместе в Париже, готовимся к свадьбе.
Я тогда долго искала тебя после того, как не нашла в том доме, помнишь? Я даже ездила в лагерь смертниц, но, увы, было слишком поздно. Прости меня за то, что не смогла помочь в трудную минуту, не уберегла от Абдула. Прости, пожалуйста. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть меня всю жизнь…
Нелли, я нашла деньги Саида. Представляешь, они были в подвале того самого дома, где держали тебя. Я потом часто приходила в это место, чтобы побыть наедине с собой. Деньги я нашла случайно всего за день до того, как пришли военные в наш лагерь. Если бы они опоздали хотя бы на один день, я бы всё отдала Абдулу, только бы он прекратил войну с Россией. Но всё произошло очень вовремя. Я открыла счета в одном из международных банков на твоё имя и имя Поля (он ещё не знает об этом), вот реквизиты, а на остальные деньги мы с отцом Поля организовали Клинику для лечения и реабилитации пострадавших от терактов людей имени Нелли Асад. В честь тебя, дорогая подруга.
Знаешь, Нелли, ты стала для меня сестрой за это время, я очень полюбила тебя, и надеюсь, что когда ты полностью поправишься, мы сможем встретиться. Только обещай никогда не вспоминать того, что было. Ладно? Твоя, Латифа».
Я несколько раз перечитывала письмо, захлебываясь слезами. Из него я узнала, что Латифа и её французский жених живы, и это самое главное. Остальное второстепенно.
– Конечно, мы встретимся, – пообещала я и с легким сердцем отправилась спать.


Всю неделю, пока мы жили в новой квартире, кто-то из друзей и родителей навещал нас с дочкой, поэтому очередной звонок в дверь меня нисколько не удивил. Взглянув в глазок, я увидела белую розу. Это тоже было в порядке вещей, все поздравляли меня с новосельем и прошедшим на днях Днём Рождения, и я до сих пор получала подарки и цветы.
Без задней мысли я открыла дверь, да чуть не упала в обморок. На пороге стоял мой Хасан, живой, здоровый и невредимый, правда без длинных волос и без шрама на щеке. Но это, несомненно, был мой супруг.
Я облокотилась на стену и медленно начала сползать вниз, чувствуя, как ноги становятся ватными, и к горлу подкатывает ком. Хасан одним движением поставил меня обратно и крепко обняв, прошептал на ухо:
– Как же я соскучился. Теперь мы всегда будем вместе, обещаю…