Война продолжалась. Мне уже между тремя и четырьмя. Над городом стали появляться немецкие самолёты. Рядом с нашим домом была вырыта большая яма, куда поставили зенитку. Но я не помню её стрельбу. Немецкие самолёты прилетали не часто. Как говорили взрослые, их целью были многочисленные военные госпитали. Поговаривали, что после нескольких налётов кресты с крыш госпиталей убрали. Припоминаю даже воздушный бой. Один немецкий самолёт упал у подножья горы Таркитау. Пацаны постарше бегали туда выламывать трубки для изготовления поджигов. Этот самолёт ещё долго обеспечивал пацанов трубками. И даже, когда я через пару лет «дорос» до того, чтобы иметь свой поджиг, я тоже бегал туда. Смутно помню собирали осколки и складывали в небольшие кучки. Потом машины их куда-то увозили. Помню- кто-то из пацанов сказал, что на море у пляжа сел наш гидросамолёт. Мы, конечно, ватагой туда. Успели в самый раз — он при нас взлетел и вскоре скрылся из виду.
Мама стала работать в госпитале медсестрой. Мы с сестрой оставались дома одни. А когда днём сестра уходила куда-то по своим делам — я оставался на какое-то время один. Мама стелила нам под кроватью, оставляя на кровати матрасы на случай, если при бомбёжках и стрельбе зенитки, установленной рядом с домом, обрушится потолок. Что интересно, позже, когда бомбёжки прекратились и зенитку убрали, а мы с сестрой уже спали нормально наверху, как-то днём, вернувшись с улицы, я обнаружил, что на моей кровати лежит огромный тяжёлый кусок штукатурки с потолка. Видимо, во время бомбёжек и стрельбы зенитки, потолок растрясло и стало достаточным хлопанья дверей, что бы кусок штукатурки отвалился.
Как то раз мама взяла меня с собой в госпиталь. Он находился в здании школы, не вдалеке от моря. И тут началось. Раненые, которые были уже на поправке наперебой стали зазывать меня в свои палаты. Самой маме заниматься мной было некогда — часто я видел, как она с другой медсестрой поднимает на этажи на носилках очередного поступившего в госпиталь раненого. Так вот, среди раненых были всякие специалисты: и сапожники, и портные, и … Они научили меня играть в шашки, в домино, в карты, и, даже, в шахматы. Они читали мне сказки. Но самое интересное — они сшили мне парадную генеральскую форму с медалями. И врезалась в память картина — длинный коридор, вдоль обеих стен на корточках в госпитальных халатах сидят раненые, а я марширую по этому коридору — пятилетний генерал. Движение рук не всегда соответствовали движению ног — например, надо левая нога и правая рука вперёд — правая рука и левая нога — сзади, а у меня часто было наоборот. Запомнились лица раненых со слезами на глазах — у одних от смеха, у других от тоски по своим детишкам, которые у кого погибли, у кого где-то далеко. Это мне потом объяснила мама.
Раненые прятали меня друг от друга, а, иногда, и от мамы, под кроватями. Всё вкусное и сладкое и, даже, шоколад, раненые несли мне. Мама не велела мне брать много.
Однажды был такой случай. Один раненый, который уже через день-два выписывался, отпросил меня у мамы сходить со мной искупаться на море. Море было близко и мы были одеты легко. На нём был белый госпитальный халат. На море, место, куда мы пришли, было безлюдным, и мы полностью разделись, что бы не идти обратно сырыми. Снятую одежду спрятали в песок. Мы зашли в воду и он велел мне залезть ему на спину и крепко-крепко держаться за его шею. Я так и сделал и он поплыл вглубь. Здоровый был мужик! Мне помнится мы довольно долго плыли от берега, пока не повернули обратно. Когда вышли на берег, то из всей нашей одежды обнаружили только его халат, который аккуратно лежал поверх песка, и мои сандалии. Огляделись — никого нет. Делать нечего, хорошо, что вор был человечен — оставил халат! Мужик одел халат, я — сандалии и мы пошли в госпиталь. Вы спросите, что — я шёл голый? Нет. Ширины халата хватило (халат был что называется с запАхом и стягивался в поясе пришитой верёвочкой), что бы спрятать и меня. Не совсем удобно, но спасибо вору.
В госпитале раненые, глядя на нас, смеялись, а мама, увидев нас сначала нахмурилась, а потом улыбнулась: «Хорошо, что не утонули»!
Потом мама перешла работать в другой госпиталь, в здание, в котором сейчас гостиница (или отель) «Дагестан». Сюда она брала меня реже и особых забав с ранеными я не помню. Видимо здесь они были более «тяжёлые». Но один случай всё-таки врезался в память.
В подвале госпиталя был подвал, в котором были бочки с вином. Один раненый, который был вполне дееспособным, исполнял обязанности заведующего этим складом — выдавал красное вино медсёстрам для раненых. Говорили, что красное вино полезно при больших кровопотерях. И вот - этот «заведующий» как-то заманил меня в свой подвал. Там он мне дал резиновую трубку, сказал, что бы я взял её в рот и дунул в неё сколько есть сил. Я так и сделал. Из трубки в рот мне хлынула приятная сладковатая «водичка». Когда я уже напился и хотел прекратить это — эта красная жидкость начинала изливаться мне на подбородок и грудь. Мне приходилось опять заталкивать трубку в рот и невольно продолжать пить, как потом я понял, вино. «Завскладом» стоял рядом и улыбался. Потом он согнул трубку и вино перестало изливаться мне в рот. «Завскладом» дал мне шоколадку и велел идти к маме. Вот это я помню отчётливо всю жизнь: я иду по узкому коридору подвала и на меня «падает» то одна стена коридора, то другая. Вот здесь «завскладом» уже не улыбался — он хохотал, но я не оборачивался — не исключаю, что он и по полу валялся. Как то я добрался до мамы. Потом мама с этим раненым «разобралась». Я это понял по тому, как он при встрече — обходил меня стороной, но всё-таки улыбался...и как-то дал ещё одну шоколадку.
Но вот однажды, когда мы с сестрой спали дома, среди ночи мы проснулись от каких-то криков и стрельбы во дворе. Мы выскочили на улицу. По двору бегали и что-то кричали в темноте южной ночи какие-то белые приведения. И то тут, то там с громом вверх вырывались снопЫ огня. Когда наши сонные глаза привыкли к темноте, мы разглядели: женщины в белых ночных рубашках, а мужики в белых кальсонах бегали, прыгали, кричали, некоторые плакали... а некоторые мужики стреляли вверх из охотничьих ружей. Потом наши сонные уши выделили из этого многоголосья и стрельбы главное слово: Победа!
Больше из дошкольного детства я ничего интересного не припоминаю. Дальше меня ждали повседневные школьные будни. Беззаботное детство кончилось вместе с войной. Через три с половиной месяца я пошёл в первый класс, чтобы через десять лет окончить школу с медалью и поступить в авиационный институт.
Скорее всего продолжение будет...до самого "сейчас"!