Глаза раскрылись, и вместе с тем нервно заклокотал целлофановый мешок сердца. Бился он до сего момента или нет – не знаю.
Окружающий мир всем объемом навалился на меня, но я, буднично преодолев его сопротивление, сел на кровати. Ночь еще тянулась, но мое желание сна потерялось где-то в ее протяженности.
Привычная боль путешествовала по изнанке черепа, соприкасаясь с ней и вызывая болевой эффект. Боль эта вряд ли происходила из моей жизни. Скорее она вела свое начало из времени до моего рождения и конец свой полагала вне отрезка моего существования.
Истлеет в земле череп и мозг, душа куда-нибудь канет или вознесется, а боль эта ничуть из мира не убудет.
Я высунул голову в открытое окно и вдохнул темноту городской ночи.
Темнота простирающегося города была светлее черноты стекла в раме – я уже давно замазал его черной краской с обеих сторон, чтобы лишить поверхность зеркальных свойств. То же самое произошло со всеми отражающими поверхностями в квартире - с теми, от которых мне не удалось избавиться.
Так спокойней – когда единственные глаза ты носишь в собственных глазницах, и при этом сам не знаешь что же это за глаза.
Меня пугали эти странные яблоки и неясные зрачки на лицах людей – свои, чужие, нарисованные, сфотографированные. В них присутствовала неизъяснимая опасность во всех случаях.
В черные глаза можно было провалиться как в бездну, голубые - завораживали, отталкивая, серые и зеленые не соответствовали ни одному лицу, а карие… будто и вовсе не существовали, сливаясь в единую маску с лицевой физией… Мне сложно формулировать свои смутные страхи и иррациональные тревоги, я предпочитаю попросту избегать человеческих глаз, даже касаясь своих воспоминаний… Не думаю что есть нечто более лукавое и опасное чем они.
Моя жизнь протекает на чердаке, и я мог бы быть художником – пытаюсь им стать до сих пор. Посреди соседней комнаты стоит мольберт, а в остальном ее наполняют сотни листов – рваных, мятых, испачканных… в равной степени бестолковых. Сотни нарисованных лиц лишенных одной и той же части... глаз, которых я так и не сумел изобразить.
Да, у меня есть только одна мечта – нарисовать те очи, которых бы я не боялся, в которые мог бы смотреть без опасений и без необъяснимого ужаса. Те самые зеницы, которых я не знал до сих пор… Не будь у меня веры в них, то я неизбежно бы ослеп от невыносимости бытия.
Нелепый человек, пытающийся посредством юродивых художеств открыть для себя несуществующие глаза – да, это мой исчерпывающий биографический очерк.
Отвернувшись от городского пейзажа, я направился в соседнюю комнату, к громоздящимся горам не обретшей смысла бумаги.
В темноте коридора, мое внимание всегда привлекала особенная тьма справа – притом, что там ничего не было кроме стены - нечто мною всегда ощущалось. Словно пятно тьмы – это черный зрачок безмерно любопытного глаза.
Я плохо видел, но ясно почувствовал, как из тьмы вылетел стальной крюк и вошел острием в мой правый глаз.
***
Это утро или ночь? Пока я не раскрыл глаза находился в уверенности, что уже утро, а раскрыв - заподозрил, что еще ночь. Но нет – все-таки ранее утро вступило в свои права.
На мгновенье мне показалось, что мною является кто-то другой, или я сам не совсем тот, кем себе казался. Наверное, окрошка сна мутила мои новорожденные мысли, и не стоило на это обращать внимание.
Я встал, коротко посмотрел в раскрытое окно на расцветающий город, и перевел взгляд на кровать. Она лежала на ней и мерно дышала, все еще пребывая в мире снов, возможно, похожих на мои, но более спокойных. Меня умиротворяли неуловимые движения ее закрытых век, словно, я мог прочесть по ним сны и сокровенные мысли, и даже разделить их в едином переживании.
Пару минут я провел в глупом ожидании, что она хоть на мгновение проснется и мне удастся соприкоснуться своим взглядом с ее, что я вновь удивлюсь этим глазам – безграничным в глубине невыясненных смыслов. Но она лишь поморщилась во сне, и я устыдился своей навязчивости. Пусть спит, еще рано… А мне следует пока сходить в магазин.
Я оделся, собрался и непроизвольно улыбнулся в пространство коридора. Он молчаливо воспринял мою необоснованную улыбку, оставшуюся невидимым осадком в воздухе, невидимым даже для меня. Однако я нисколько не сомневался, что когда проснется она, ее взгляд тут же обнаружит улыбчивый след в пространстве… и он растает в глубине ее глаз.
Открыл и закрыл дверь, спустился на лифте, вышел из подъезда и направился через двор в направлении магазина. Людей вокруг было мало, только мне навстречу шел по своим делам один знакомый – очевидно, он брел куда-то мимо, но считал необходимым высказать мне приветствие или еще что-то.
Имя знакомого было Павел, и он никогда не снимал черных очков, во всяком случае, я его без них никогда не видел. Слепоты или иных дефектов зрения, он, похоже, не имел, и потому меня как-то напрягало его желание скрыть свои зрительные откровения. Мне недоставало человеческих слов и интонаций, чтобы понять или предположить – дружелюбен или враждебен человек. Я всегда нуждался в хотя бы беглом взгляде в его очи, какими бы они ни были.
О Павле у меня отсутствовало какое-либо определенное мнение. Невольно приходилось воображать его глаза и их содержание, но этого мало.
-Привет, - Он всегда с некоторым ехидством улыбался, когда меня видел, точно знал свое преимущество. Говорил доброжелательно, но это ведь не значило ничего - слова обманчивы.
- Здравствуй, - я кивнул.
Он прошел мимо, ничуть не сойдя с ритма.
Ведь мы с ним живем в одном дворе уже более десятилетия, даже не раз разговаривали, он рассказывал какие-то истории и факты из жизни, но они забылись просто потому, что я не мог завязать и упорядочить это множество вокруг двух зрительных точек.
Дошел, наконец, до магазина - большого супермаркета. Раздвижные двери разъехались как всегда, но при этом что то неуместное скользнуло от правой створки в моем направлении. Я не успел отряхнуться от своих дум и догадок, чтобы испугаться стального крюка, влетающего мне в глазницу и протыкающего вращающееся в недоумении глазное яблоко.
***
Громкое, настойчивое верещание дверного замка выдернуло меня из бессознательного состояния. Я лежал на полу, со странным образом опустевшей головой. Из нее вывалились все мысли, оставив внутреннее пространство лишь для одиноко блуждающей боли.
Прикоснулся пальцами к правому глазу, хотя и так было очевидно, что он видит и находится на месте.
Поднялся на ноги. Тьмы на стене исчезла– конечно, ведь уже настало утро.
Дверной замок повторил визгливый призыв.
Я, одевшись по минимуму приличия, опасливо подошел к двери, не зная, чьи глаза за ней находятся, и какое тело с душой к ним прилагаются. Глазок двери тоже был давно замазан. Отодвинув щеколду, медленно приоткрыв дверь, я вздохнул с облегчением – на пороге стоял Павел, мой знакомый. Он всегда был в черных очков, и потому только с ним я мог говорить, не ворочаясь взглядом по сторонам. Стекла, конечно, отражали предстоящий им мир, но все же это было меньшей угрозой чем откровенно обнаженные глазные яблоки.
- Привет, - Павел улыбнулся.
- Здравствуй, - я тоже подернул уголками рта, кивнул и открыл дверь шире.
Павел снял ботинки и прошел в ту комнату, где были навалены листы бумаги и стоял мольберт.
- Все рисуешь, - произнес он, слегка толкнув носком одну из бумажных гор.
- Да, единственное что могу делать.
Я никогда не говорил своему знакомому о своих сокровенных страхах, но был уверен, что он обо всем догадывается и знает. Так же и я, никогда не спрашивал его, отчего он носит черные очки, но был убежден, что дело в желание скрыть от любопытных до садизма людей свою душу.
Павел поднял один из листов, изрисованный с обеих сторон неполноценными человеческими лицами. У одной физиономии на месте глаз зияла пустота, у другой - месиво карандашных кривых.
- Друг мой, а почему тебе не нарисовать глаза в черных очках, должно же наверно получиться.
Я прошелся вдоль комнаты, задев стопой, лежащий на полу карандаш с обломанным грифелем.
- Для меня в этом нет смысла…
- Знаю, извини. Просто так бы ты мог закончить хоть один портрет.
Хм… ведь уже закончил. Я сунул руки в скопление бумаги в углу, покопался с пять минут и выудил оттуда законченный портрет. Это был портрет Павла, в черных очках, цельно законченный, но не давший мне необходимых ответов, ввиду сокрытия за чернотой глаз.
- Дарю, единственное что получилось, - протянул лист другу.
- Спасибо, - наверно он был удивлен и несколько доволен. На мгновение меня затронуло любопытство - захотелось узнать, что же пребывает за темными чертогами очков. Но это краткое побуждение, тут же задохнулось в море глубинного ужаса. Ни к чему это.
- Знаешь, друг, - продолжил Павел, - за детским садом есть аллея, ну ты ее помнишь, уверен, там в ряду скамеек, в первой половине дня часто сидит слепой, тоже в очках, может тебе на него посмотреть и изобразить портретом.
Детский сад… трудно мимо него идти… детские глаза представляют совсем иную степень опасности, к тому же это учреждение всегда навевает воспоминания.
Но я кивнул.
- Схожу. Даже прямо сейчас.
Оделся по пасмурным стандартам осени, хотя на улице вроде бы светило солнце.
Мы с другом вышли из подъезда. Павел держал под мышкой свой портрет.
- Ну, пока, увидимся позже еще, - он улыбнулся и кивнул, словно знал какие-то значимые события будущего.
- Пока, до встречи.
Я побрел вдоль двора. Приблизился к детскому саду.
Солнечный луч пронзил мне глаз, вынудив сощуриться. По этому лучу стремительно соскользнул стальной крюк, и, пробивая правый глаз, вошел в изнаночные ткани головы.
***
- Он живой? Скорую?
- Да живой, очевидно же. Зачем скорая, сейчас очнется…
- Как зачем! А вдруг что…
Я открыл глаза. Передо мной стоял мужчина, по форме – охранник, и полная женщина, скорее всего, просто посетитель супермаркета. Поморгав, я убедился - оба глаза у меня на месте и функциональны.
- Очнулся, слава Богу, все ли в порядке? – вопросила с беспокойством женщина.
Добрые глаза у нее, заботливые, но слегка помутневшие от однообразных будней.
- Да что с ним станет, молодой еще, - ухмыльнулся охранник.
Его взгляд подрагивал от раздражения – меня он уколол, и я отвел взор в сторону.
- Спасибо, все в норме, - поднялся со стула, на который меня, по всей видимости, усадили после потери сознания.
Направился к продуктовым полкам, оставляя позади пары глаз - заботливую и напряженную. Мне казалось, я увидел глаза этих людей принципиально по новому, как не видел никогда ранее. Может что-то случилось с моим зрением…
Подошел к неработающему холодильнику для напитков. За его запертой дверцей было темно. Всмотрелся в свое отражение, в свои глаза… В них мне показался изъян, неизъяснимый дефект где-то в глубине зрачков, о котором ранее не удавалось догадаться.
И, кажется, у меня не было до этого мешков под глазами. Я поднес к ним пальцы и сделал пару нажатий, будто надеялся, что их можно раздавить как прыщи.
А какого цвета мои глаза? Долго вглядывался в отражение, но так и не смог понять определенно. Не светлые явно.
Отправился за продуктами, собрал в корзину почти все необходимое. Отчего то я невольно сторонился других покупателей и испытывал тревогу, когда они на меня поглядывали.
Корзина была полна, пора мне возвращаться в квартиру – к ней. Но…
Моя голова вдруг загорелась болью возникшего вопроса – какого цвета ее глаза?! Почему я не могу это вспомнить или я это даже никогда не знал… не замечал…
Меня охватило отчаяние. Погруженный в свои воспоминания, я не заметил метнувшийся крюк – он прошел сквозь правый глаз и углубился в начинку черепа до костяной стенки.
***
Солнце вынудило открыть глаза. Повезло мне – упал на землю с травой. Глаза на месте – всё вижу. Поднялся, отряхнулся, взял упавший лист бумаги и планшет.
Через забор за мной наблюдал ребенок и я, по невероятному допущению, взглянул в его глаза – любопытные, забавные, но есть в них какое-то пока не выраженное сочувствие ко мне и ко всему миру. Он кратко усмехнулся и убежал.
Я ведь тоже ходил некогда в этот детский сад, и началось всё там… Однажды меня встревожили глаза других детей, вызвали во мне всепоглощающий ужас, который я лишь испытывал, но ничего о нем не мог понять. С тех пор избегал смотреть людям в глаза, насколько это получалось. Только годам к 15 мне открылось, что же вызвало тот необъятный страх – глаза некоторых детей были пусты, точно они стеклянные. Я как будто прозрел тогда их судьбы до того как они свершились, и меня это потрясло до самых оснований детской сущности.
А ведь только что я смотрел в глаза ребенку и ощущал то страшное чувство лишь как прикосновение, но не как тотальную, поглощающую стихию.
Что-то со мной стало…
Прошел мимо детского сада. Показалась аллея.
Вот и упомянутый слепой, единственный кто сейчас сидит на одной скамейки из целого ряда.
Я сел напротив, и через дорогу принялся разглядывать натуру. Немного поседевший мужчина с хаотичной бородой, несколько похожий на бездомного бродягу из-за потрепанности одежды, в черных очках с округлыми стеклами. Интересно - глаза слепого отличны от очей зрячего?
Положил бумагу на планшет и принялся рисовать.
- Ты бы рядом сел, поговорили бы заодно, - произнес слепой.
Я подозрительно сощурился – такой ли уж он незрячий?
- Слепой я, слепой. Просто слышу, что твой карандаш по бумаге чирикает. Не ты такой первый.
Я сел на ту же скамейку, рядом, и молча, продолжил свое дело.
- Как думаешь, кто из нас в большей степени слеп?
Вопрос меня озадачил.
- Правильно, мы с тобой оценить не сможем, потому что ты не видишь моих глаз, а я твоих, - мужчина добро заулыбался.
- Видимо так…
Я продолжил вырисовывать его лицо. На миг мне почудилось, что черные очки на его лице препятствуют цельному отображению. Около часа длился процесс, мы молчали все это время.
Наконец портрет был готов.
- Спасибо, молодец, - сказал слепой, каким-то образом догадавшийся об окончание труда, - я по звукам твоих росчерков понял, что все готово. Позволишь посмотреть?
С некоторым сомнением, я протянул ему лист. Он принял его. Медленными движениями пальцев прошелся по своему нарисованному лицу, остановившись на очках.
- Смотри-ка... У тебя почти глаза получились, а не стекла.
Я взглянул на свой рисунок, но не заметил того о чем сказал слепой.
- Сомневаюсь…
- Я лучше свои глаза знаю, чтоб судить. Знаешь… а ты не откажешь старику? Подари мне портрет этот – повешу на стену, буду любоваться, да и дети мои с внуками пусть поглядят на дедовы глаза. Внуки то их вовсе не видели.
- Да, конечно, очень рад, что вы так оценили.
Я встал и попрощался со слепым – он доброжелательно кивнул, все еще держа портрет на коленях.
Надо бы вернуться в квартиру.
Проходя мимо детского сада, обернулся на забор – дети играли, никому не был интересен прохожий.
Дошел до двери подъезда, набрал код.
Затылком я догадался, что рассекаемый позади воздух – это летящий крюк. Он угодил в правую глазницу и достиг черепной границы. Она хрустнула и надломилась…
***
Очнулся. Лежал на полу, корзина находилась неподалеку заваленная набок. Никого рядом не было – и хорошо, что людей тревожить.
Встал. Собрал продукты в корзину и пошел на кассу.
Кассирша, пробивая товары, смотрела куда-то в стол, вымученными от работы глазами – не смог смотреть на них дольше двух секунд и тоже уткнулся взглядом в стол.
Выходя на улицу, вспомнил, что так и не знаю цвета ее глаз и теперь это стало даже важнее, чем недавно. Это хуже чем забыть ее имя или внешность - словно я позабыл ее близкую мне душу или не знал ее вовсе.
Заспешил к дому, походу перейдя на бег. Достигнув двери подъезда, быстро понажимал на нужные кнопки… и тут меня вновь настиг крюк. Он прилетел как крючок рыболовной удочки, на который я попался своей глазницей, но я, наверно, оказался слишком тяжелым уловом и не вознесся ввысь… Стальное острие ударилось во внутреннюю сторону черепа… Костяная крышка полетела к небу, а в воздух выплеснулись багряные брызги…
***
Проснулся.
Лежал на асфальте перед дверью подъезда, рядом плашмя, но ровно, лежал планшет и стоял пакет с продуктами, точно его не уронили, но аккуратно поставили. Встав, ощупал голову со всех сторон – ни следа недавней трепанации.
И боль покинула голову - выпорхнула как птица из раскроенной клетки.
Стряхнул с себя сор и набрал повторно код. Подниматься решил по лестнице, так как знал, что между двумя этажами, на окне, лежит замызганный осколок зеркала.
Да, он был на месте. Посмотрел на свои глаза – не заметил в них того необъяснимого изъяна, что был почти только что, верно он растворился в зрачках. Положив осколок на место, вспомнил, что не рассмотрел цвет своих глаз, но, пожав плечами, подумал что это и не нужно.
Вошел в квартиру, отнес продукты на кухню. На минуту заглянул в комнату где она спала. Ее глаза раскрылись на краткие мгновения, словно выпуская через них внутреннюю радость навстречу другой, неуловимой радости, а потом сон к ней возвратился.
Я проследовал в соседнюю комнату, раскидал горы бумаги, которые мешались на пути. Сел перед мольбертом и начал рисовать. Закончил на удивление быстро. С листа бумаги на меня смотрело ее лицо, но самое главное ее глаза. Да, это первые глаза нарисованные мною и это те самые очи в которых не кроется ужас.
А ведь возможно у всех остальных людей глаза как у нее… похожие, просто несколько искаженные, замутненные, искореженные до неузнаваемости.
…Мне показалось, я жил в чужих воспоминаниях и пережил во сне чужую судьбу, чтобы сделав невероятный крюк найти ответы в ее глазах…
14.12.2014.