НА ПРИСТАНИ
«…А на воду-то мало кто сейчас идет. Или уж идут так с бабой, с семьей вместе. Иначе, сам понимаешь, она на берегу, ты на воде – какая тут жизнь? Недаром говорят, на воде-то с самолета упавший, на поезд опоздавший да из тюрьмы бежавший…
…А на катер-то бабу не возьмешь. Куда ее на катер? Мал он... Я-то развелся со своей. Вишь, чего вышло. В армии я служил, на дембель уж пора было. Тут как раз теле-грамма приходит – братана у меня на воде убили. На катере братан-то работал. Домой прилетел. Горе... Фуражку его на берегу нашли, а самого нет. Тридцать два дня мы с отцом-то кошками по дну его выцарапывали. Да жутко ночами-то. Топляк ли по воде плывет, собаки ли завоют, мурашки по спине так и ползут. Да-а... Так и не нашли мы его. Мужик, вон, из деревни с того берега нашел... Анатомировать стали – побои обнаружили. Били его, это. Да разве найдешь кто? Вода она все смыла. Часы у него на правой руке были, так не сняли. За что били? Полчетвертого утра часы-то остановились...
Схоронили братишку. Озлобился я. Хожу – небо черное. Думаю, жениться надо, а то свихнусь. Женился. А все одно злой хожу. Один брат-то у меня был. Ну, вот, в милицию я устроился. Найду, думаю, сволочей, посчитаюсь. И вроде уж по следу пошел, так опять же случилось, это, штука такая. Магазин у нас в деревне уж третий раз ограбили. Как получка - водки не допьют - так и лезут, твари. А у меня, как на грех, в тот день дежурство. Суточное. Вот стою я ночью в кустах возле церкви, наблюдаю. Гляжу, сиганул кто-то через забор к магазину. Ну, я бегом: «Стой, гад, – ору, – стой, стрелять буду!»
Смотрю, он обратно через забор и деру. Выстрелил я в воздух, забор перескочил – и за ним. А он все бежит. Ну, я и пальнул по нему... и, что я тебе скажу, мальчонка это был. Расшиб я пулей голову-то ему.
Вот так-то...
Жена, знамо дело, на развод: не хочу, дескать, с ментом-детоубийцей жить. Да не в обиде я на жену-то. Из милиции ушел. Так муторно было – вздернуться хотел. Не смог. Мать совсем одна. Отца-то в тот же год не стало. Вот, на катере я сейчас, как братан, это... Все раньше вместе хотели походить».
Немолодой уж парень вздыхает, суетливо подает мне на прощание руку и быстрым шагом, поеживаясь, уходит на катер нести вахту. А я еще долго сижу на кнехте деревенского дебаркадера, все смотрю на воду, и думается мне о том, что как же много горя еще носят в себе люди, и когда это кончится, когда кончится...
Но вот ночную темноту прорезает теплоходный луч, обливающий воду серебром. Выходит на берег молодежь, и какой-то деревенский гитарист отчаянно лупит по струнам и с бесшабашным надрывом поет:
Ой, мама, мама, ма-а-ма,
Люблю цыгана Я-а-на,
Люблю цыгана Я-а-на-а,
Ой, мама, мама, ма-а-ма-а...