В летнем сезоне 1972 года планировалось выполнение программы работ с подводной лабораторией на глубине 30 метров, не состоявшихся из – за аварии в 1970 году. Для обеспечения этих работ была необходима надёжная плавбаза. Мы надеялись, что ремонт «Орбели» на судоремонтном заводе МРХ в гор. Жданове завершится к концу 1971 года. Но в этот срок работы не были выполнены.
Телефонные переговоры по этому поводу с руководством завода ход ремонтных работ на «Орбели» не ускоряли. Завод был загружен работами по ремонту рыболовных судов своего министерства. Директор завода посоветовал подготовить письмо в его адрес за подписью высокого академического начальства. Он надеялся, что такое письмо будет для него в какой – то степени оправданием перед собственным министерством за отвлечение на внеплановые работы.
ОДИН ДЕНЬ В КАБИНЕТЕ ДВАЖДЫ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ИВАНА ДМИТРИЕВИЧА ПАПАНИНА.
Я поехал в Москву, в Отдел Морских Экспедиционных Работ (ОМЭР) Академии наук. Иван Дмитриевич Папанин, многолетний начальник ОМЭР, для меня, как и для многих людей моего поколения, был живой легендой. В мои дошкольные годы я слушал сообщения по радио о многомесячной героической работе четвёрки полярников под руководством И.Д. Папанина на льдине в полярных водах. В школьные годы читал рассказы об этом настоящем для того времени подвиге.
Начав работать в Институте океанологии, с удивлением узнал, что ещё в самом начале пятидесятых годов, когда директором института был П.П. Ширшов, Папанин был его заместителем по общим вопросам. Был он и одним из главных организаторов строительства посёлка «Океанология» в Голубой бухте. Разумеется, я прочёл его автобиографическую книгу «Лёд и пламень». Слышал много рассказов о его, мягко говоря, нестандартных высказываниях и поступках.
Видел пару раз собственными глазами, как поддерживаемый под руки двумя помощниками толстенький добрейшего облика старичок шариком катился по коридору Института океанологии, весело приветствуя каждого встречного: «Здорово, браток!» Присутствовал в актовом зале Института в Люблино во время его доклада о достижениях отечественной океанологии.
Доклад он читал по напечатанному тексту. И вот, когда речь пошла об открытии нашими океанологами новых районов океана, перспективных с точки зрения промыслового рыболовства и о видах рыб, которых наши рыбаки теперь там добывают, он споткнулся на одном слове.
«С разгона» произнёс: «натопения». Поправился: «Нет, натосения». (Наверное, текст был для стариковских глаз недостаточно чётким.) Попытался ещё раз по слогам произнести непонятное слово, но опять не получилось. «В сердцах» он отчётливо произнёс в микрофон: «Ну и хер с ним ! Напишут тут. . .» Половина зала, еле сдерживая хохот, полезла под стулья.
Но, конечно, совсем не прост был Иван Дмитриевич. Недаром, прожив уже к началу пятидесятых годов жизнь, полную крупных событий и опасных приключений, административных взлётов и падений, занимая порой очень ответственные и очень опасные должности, он смог после всего этого в должности начальника ОМЭР несколько десятилетий руководить созданием и эксплуатацией флота Академии наук.
Более того, одновременно он много лет был директором филиала академического Института биологии внутренних водоёмов в Борке (на Рыбинском водохранилище). Этим филиалом он руководил в основном по телефону, но при этом детально вникал во все кадровые, финансовые, снабженческие и хозяйственные вопросы. Сам подбирал перспективных молодых научных сотрудников, заинтересованно относился к их творческим достижениям и гордился их успехами.
И вот я оказался в кабинете этого человека. Рассказал ему о необходимости плавбазы для наших работ, попросил подписать подготовленное мной письмо на имя директора завода. Папанин с интересом выслушал меня. Когда же я положил проект письма на стол перед ним, он сказал: «Нет, ты прочитай его мне сам!» Но только я зачитал обращение к директору завода: «Уважаемый тов. Манусов!», как Папанин остановил меня.
«Нет! Так не годится. Что это такое - «товарищ Манусов»? У него что - имени, отчества нет ?» «Иван Дмитриевич, я не знаю его имени и отчества.» «Понятно. Там, у моих ребят, - сказал Папанин, показывая на соседнюю комнату, - возьми телефонный справочник, найди телефон отдела кадров МРХ и узнай имя - отчество директора ихнего Ждановского завода. Обязательно исправь «уважаемый» на «дорогой». С отчеством. Потом дай машинистке переписать письмо и принеси его мне.»
Один из его примерно пятидесятилетних «ребят» дал мне телефонный справочник Министерства рыбного хозяйства. Через некоторое время я вновь принёс Папанину это письмо. По поводу обращения «Дорогой Иван Петрович!» он хмыкнул: «Ну вот теперь ты видишь, что это намного лучше, чем «уважаемый Манусов»?» Содержание письма он не стал слушать, сказав «ты лучше меня знаешь, что тебе от них нужно».
Спросил, поставил ли я перед его фамилией слова «Доктор географических наук». «Поставил, Иван Дмитриевич» - ответил я. А «Дважды Герой Советского Союза» ? «Конечно, поставил, Иван Дмитриевич!» - подтвердил я. «Ну и хорошо.» - совсем по домашнему заключил он. «А теперь покажи, где тут подписывать. Я ведь ни хера не вижу».
... Директор завода был польщён, получив письмо с таким автографом. Сказал, что повесит его в рамке на стене директорского кабинета. Не знаю, то ли письмо помогло, то ли так уж сложились обстоятельства, но к лету 1972 года нис «Ак. Л.Орбели» было отремонтировано...
Чтобы подготовить это письмо, мне пришлось почти целый рабочий день провести в ОМЭР, вблизи кабинета Папанина и в самом кабинете.
Далеко не во всех ситуациях, которые я смог наблюдать, Иван Дмитриевич выглядел таким добродушным, как в описанном мной эпизоде с письмом. В тот день я стал свидетелем неудачного визита в ОМЭР одного судомеханика, с которым ранее неоднократно встречался.
Этот человек, отличался огромным апломбом, совершенно не соответствовавшим его знаниям и отношению к работе. Например, он любил начать разговор словами «я с моим образованием . . .» таким тоном, как будто он окончил какой - то безусловно лучший в мире технический ВУЗ. А фактически за плечами у него было всего лишь среднее мореходное училище в провинции.
Изгнанный с очередного места работы за склоки и зазнайство, он рассчитывал по протекции Папанина получить работу на одном из больших судов Академии наук. Эта надежда основывалась на том, что когда – то его отец работал непосредственно под началом Папанина. В ОМЭР он пришёл в парадной, белой, форме.
Когда утром помощник назвал шефу всех пришедших на приём, тот, о ком идёт речь, услышав свою фамилию, сделал шаг вперёд и повторил её, добавив: «младший». Папанин, притворяясь глуховатым, театральным шёпотом переспросил помощника: «А это что ещё за хер такой, весь в белом?» Ясно, что этот визит не мог быть успешным. Видимо, Ивану Дмитриевичу успели доложить, что представляет собой сын его старого знакомого.
Оказался я и свидетелем телефонного разговора Папанина с кем - то из руководителей филиала института в Борке. Там заселяли недавно построенный дом. Выслушав собеседника, Папанин с экспрессией кричал в трубку : «Всё хорошо. Только этому молодому раздолбаю, научному сотруднику (называлась фамилия), вы квартиру пока не давайте. Пусть ещё поработает и заработает. Эту квартиру отдайте уборщице (называлось имя), у неё трое детей, и она давно работает».
... НЕ ПОМОГЛО И СОДЕЙСТВИЕ И.Д.ПАПАНИНА.
Кроме описанных случаев, Ивана Дмитриевича Папанина я больше не встречал. Но однажды радиограммой попросил его о содействии, и он почти немедленно откликнулся. Дело было в начале 1985–го года. На нис «Дмитрий Менделеев» мы работали в центральной части Тихого океана.
Ближайшие островные государства, откровенные сателлиты США, не разрешали нам вход в свои порты, поддерживая протест США против ввода войск СССР в Афганистан. Капитан «Менделеева» А.П.Свитайло, неоднократно и подолгу работавший в этих водах, предложил попробовать зайти на остров - королевство Тонга, где у него были довольно влиятельные знакомые.
Вдвоём с капитаном за двумя подписями (я был начальником экспедиции) мы отправили Папанину радиограмму с просьбой разрешить заход в порт Раратонга на острове Тонга. Понимая наше положение, Папанин быстро откликнулся: «Разрешаю заход в любой ближайший порт». То есть заходите, куда сможете.
Это была индульгенция, удивительная для того времени. Но не помогло нам ни это разрешение, ни влиятельные знакомые капитана Свитайло на острове. Престарелый король Тонга по имени Тупоу Четвёртый «не решился выйти из фарватера политики США». Кстати, тогда я сочинил очень горькие стишки по этому поводу:
Вот плыву в океане я,
А вокруг - Океания:
Пальмы, рифы... Хоть "зайцем" бы
Мне на рифе том оказаться бы...
Или: Мы полны озлобленья тупого.
Незавидна совсем наша роль:
Не пустил нас на Тонга Тупоу,
Престарелый тонганский король.
Эта история повторилась и в рейсе, начальником которого был академик М.Е.Виноградов. Я был участником и этой экспедиции. И опять были надежды на заход на остров Тонга и опять они не оправдались. И опять я сочинил грустный стищок:
Гудело долго чудесным гонгом:
Ах, Раратонга ! О, Раратонга!
Нет Раратонги!
Умолкли гонги.
Нет нам награды.
Мечта - растаяла.
Ах, Виноградов!
Как жаль, Свитайло!
К сожалению, таких желанных, но не состоявшихся заходов было немало в нашей экспедиционной жизни... И виновны в этом не король островка, не начальники экспедиций, не капитаны советских исследовательских судов...