Теория и практика журналистики (был такой предмет на журфаке МГУ в мои годы студенчества) оказался для многих посильнее всякого снотворного. (В том числе и для меня. Особенно в зимние месяцы, когда снегопады давали мне познать тяготы и лишения работы дворника-студента.) Бурда из ленинских цитат, скромно мульчированная забавными эпизодами из биографий известных мастеров пера, плюс всякие пленумы и на каждом шагу партийная бдительность, если там что. Я вообще мало что запомнил из этой книжки с серой обложкой. Разве что коротенькую историю, когда журналист Чапаев приехал в колхоз, где председателем был товарищ Махно, и вот они начали знакомиться... Но дальнейшего повестовования этот факт не касается.
И вот я (после второго курса) в Вильнюсе, на практике в газете «Советская Литва». Секретариат – белая кость редакции. Такой Штаб. Такой Мозг. Этот штаб и мозг всё написанное в отделах размещает на полосах завтрашнего номера газеты.
На журфаке два профессора на своих спецкурсах учили меня теории создания газетного номера. Планированию. Сетевому графику. И, конечно, моделированию. Это когда, например, во вторую среду на третьей полосе в центре даём самодеятельность народных коллективов с фотографией такого-то формата. Ответсек (ответственный секретарь) Артур встал на дыбы от моих передовых эмгэушных предложений. Поспорив немного, я смирился и стал чертить прямоугольники на полосах макетов выходящих номеров по старнике, безо всякого моделирования, так, как привык Артур:
- Вот что принесли, что на редколлегии утвердили, - то и будем верстать.
Эта фигня мне жутко надоела уже на третий день, - и я попросился у главного редактора на журналистские расследования. Он как-то пристально посмотрел на меня, посмотрел в потолок, как-то зло хлопнул по столу ладонью правой руки и коротко сказал:
- Не сидится?!
Прошёл в угол, вернулся к столу и добавил:
- Мы вас сюда зачем согласились пригласить? Молодой такой секретариатчик, характеристики в норме, девушки к вам всей душой, мне говорили. Вы сюда к нам с перспективой - ли как? Что молчите? Не люблю молчунов! Идите! Идите в отдел писем! Я позвоню! Получите задания! И скатертью дорога после практики!
В отделе писем шикарная дама, поколдовав ногтями с кроваво-красным лаком над картотекой, вынула из коробки два письма с учётными карточками и конвертами.
- Вот это письмо, анонимное, правда, из автопарка, про кражу бензина – отливают частникам, - а вот тут пенсионер один пишет про то, что ему печку надо ремонтировать, коптит у него печка много лет уже, русский он, - грустно резюмировала блатная с виду начальница отдела писем.
... Автопарк дал мне жёсткий урок. Взмахнув перед лицом секретарши редакционным удостоверением, я без стука распахнул дверь директора автопарка – и оказался на планёрке, стоя перед десятком сидящих начальников разного уровня. Я их спрашивал, а они совещались на своём языке, а потом директор мне отвечал. Я спрашивал их опять, директор переводил мой вопрос, они на своём обсуждали, потом директор отвечал мне : нет, такого нет. Кто писал письмо про бензин? Кто сливал? Как фамилия водителя?
С позором я покинул автопарк и пошёл по адресу местной власти района, где пенсионер просил починить ему печку.
Подойдя к крыльцу с флагами над крышей, я передумал – и, расспросив местных, пошёл по адресу автора письма.
...Такую тесноту жилища я видел только в одесских катакомбах. На площади дома в пятнадцать квадратных метров невероятным образов умещались три комнатки и кухонька. Потолки всех этих малюсеньких отсеков были дочерна закопчены. Супруги-пенсионеры, совсем старики, показали мне десяток листков с официальными шапками бланков, я просмотрел их довольно быстро, зарядился необходимой энергией – и вот только после этого пошёл уже в местный исполком.
Там сидел моложавый чиновничек, похожий на композитора Раймонда Паулса. Культурный, ответственный, деловой. Прекрасный русский язык. Едва увидев это личико, я моментально отбросил свою агрессию. Тактику пришлось сменить за пару секунд.
Развернув редакционное удостоверение, я сказал ему, что газета «Советская Литва» собирает в районах Вильнюса информацию про благоустройство парков. Хотелось бы узнать, что сделано в летний период и что еще планируется до осени.
Чиновник сослался на какую-то необходимость, вышел из кабинета. Сидя у противоположной стороны его стола, я попытался прочитать какое-то официальное письмо, которое лежало прямо перед этим "Паулсом", как я его про себя окрестил. Вскоре вошёл чиновник и как-то душевно, честно признался:
- Я звонил в Вашу редакцию. Мало ли что, как говорится.
Эту неожиданную новость я воспринял внешне спокойно, но сердце забилось сильнее. Значит, прикрыли меня в редакции. И моя легенда про парки не сгорела.
Кое-как завязался разговор с чиновником про парки. Он рассказывал, я как бы конспектировал. Но буква за буквой, слово за словом я записывал обращённый ко мне обратной стороной текст, через четыре на пятую секунду искренно глядя в голубые глаза этой прибалтийской личности.
Чистописание давалось мне с трудом. Во-первых, нужно было живо поддерживать беседу и показывать неподдельный интерес - в то время как я одно за другим "переворачивал" слова текста официального документа, лежащего перед моим собеседником. То и дело я как бы невзначай бросал взгляд на бланк перед моим визави. Во-вторых, требовалась хотя бы видимость компетенции по теме парков, уточнения, факты, сравнения. Этот свой минус я компенсировал фактологическими вопросами. Слава богу, для ответов чиновник то и дело обращался к каким-то бумагам, искал их, это было мне на руку.
Оказалось, что перед ним на столе лежало решение его местного райисполкома, в котором отмечались успехи коммунальных служб по обслуживанию местного населения. Они выполнили все свои работы на 112 процентов по квартальному плану, всё у них задерись и вообще, всем спасибо, все довольны и никаких проблем нет.
Глаза онемели от чтения напереворот, а мозги просто сплющились от придумывания вопросов про парки.
Мы расстались так, как расстаются чиновник с журналистом. Рукопожатие было коротким и крепким, улыбки искренними и... тоже короткими.
Фельетон в республиканской газете вышел дня через три. Я назвал его "Танцы от печки».
Всё то, что я прочитал в официальном документе на столе чиновника, было напечатано и прокомментировано в газете. Первый абзац решения их райисполкома. Когда я с немногочисленной редакционной молодёжью пил сухое вино в их библиотеке, в дальнем углу, за стеллажами, мне сказали, что главный звонил наверх и сказал, что это настоящая, правильная работа молодого журналиста, и не надо делать из мухи слона, никакой русской агрессии тут нет, пора уже ставить точки над ё.
Результата от публикации я не дождался, пора было покидать этот чудный край. Но почти на сто процентов я был уверен в том, что печку пенсионеру перекладут. Главный редактор "Советской Литвы" был еще и членом ЦК партии республики, и критические публикации своей газеты, как мне говорили, всегда доводил до нужного результата.
Я тогда конкретно ощутил, что находился на практике не в братской республике, а в чужой соседней стране, отпускающей гостям пиво и айсбайны пока еще за рубли. Мне еще повезло, что я оказался в Вильнюсе, а не в Каунасе.